Текст книги "Последний вольный (СИ)"

Автор книги: Виктор Волох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Мне потребовалась секунда, чтобы понять. Я покачал головой.

– Нет. Здесь, в Кроме, законы физики и магии работают иначе. Твое Лихо спит. Тебе не нужно бояться, что ты меня покалечишь. Не здесь.

– Правда?

Я кивнул. Леся судорожно выдохнула, словно сбросила гору с плеч. Она придвинулась вплотную и прижалась ко мне, положив голову на плечо с каким-то жалобным, довольным звуком.

– Леся? – я замер от неожиданности.

– Не уходи, – попросила она, сонно комкая лацкан моего пальто в кулаке. – Сны, единственное место, где я могу это сделать. Просто посидеть рядом с человеком.

Она дрожала.

– У меня был адский день, Макс.

Я колебался долю секунды, потом обнял её одной рукой, прижимая к себе. Какого черта. Здесь нас никто не увидит.

– Рассказывай. Что случилось?

– Они нашли меня. Диана и Хазад.

– Когда?

– Утром. Я пыталась затеряться на Курском вокзале. Они загнали меня в тупик у камер хранения. Я думала, всё, конец. А потом… У Дианы зазвонил телефон. Она послушала, лицо у неё перекосило, и они просто развернулись и ушли. Исчезли.

– Это было около полудня?

Леся кивнула.

Я стиснул зубы. Всё сходилось. Этот звонок был от Горелого. Он сообщил им, что я вышел из Кремля и сел в такси. Они бросили Лесю, чтобы перехватить меня. Я стал более легкой и важной добычей.

– Ты убежала?

– Да. Забилась в какой-то хостел на окраине. Потом увидела пропущенные от тебя. Пыталась перезвонить, но «абонент не абонент». – Её рука крепче вцепилась в мое пальто. – Я не знала, что думать. Я думала, тебя…

– Извини, – глухо сказал я. – Телефон разбили при захвате. Я не хотел, чтобы ты сходила с ума.

– Всё нормально, – пробормотала она в мою куртку. – Главное, ты здесь. Ты же здесь?

– Здесь. А что насчет того типа? Бельского?

– А, этот «бухгалтер»… Он пытался пробиться. Писал, звонил. Предлагал помощь.

– Ты ответила?

Леся покачала головой.

– Я не знала, можно ли ему верить. Побоялась, что это ловушка.

Я невольно улыбнулся.

– Умница.

– Я не умница, – буркнула она, но я почувствовал, как она улыбается в ответ.

Мы посидели так в тишине Крома, слушая скрежет когтей белых птиц по камню.

– Макс? – наконец спросила она.

– Мм?

– Ты когда-нибудь хотел снова стать маленьким? Чтобы не надо было… выживать? Чтобы кто-то другой решал за тебя?

Я вспомнил свое детство. Детдом, потом улицу, потом Воронова и все те ошибки, которые привели меня в тот подвал.

– Нет, – честно ответил я. – Никогда. Детство – это бесправие.

– А я хочу, – тихо сказала Леся. – Когда я была маленькой, проклятие еще спало. Я могла играть с детьми. Мама была жива… – Она замолчала, теснее прижимаясь ко мне. Я чувствовал её тепло, запах её волос – даже здесь, в мире теней.

Когда она заговорила снова, её голос был едва слышен:

– Я почти позволила им себя поймать. Сегодня утром.

– Что?

– Диане. Хазаду. Я почти остановилась.

– Что ты сказала?

– Я просто хотела, чтобы это закончилось, Макс. – Она глубоко, прерывисто вздохнула. – Я подумала… может, быть в плену не так уж и страшно? Может, быть рабой у сильного мага – это выход? Тогда это будет не моя вина. Мне не придется решать, куда бежать и где спать. Не придется бояться, что я кого-то угроблю случайно. Тогда в этом был бы хоть какой-то смысл…

Меня словно ледяной водой окатило. Перед глазами вспыхнула картинка из пыточной: окровавленная Лиза на столе и спокойное лицо Варламова.

– Нет! – Я схватил Лесю за плечи и развернул к себе, заставляя смотреть в глаза. – Леся, послушай меня. Внимательно.

– Макс, мне больно…

– Ты не понимаешь, о чем говоришь! Ты не знаешь, что Темные делают с людьми, которые попадают им в руки. Ты не видела того, что видел я. Ты никогда, слышишь, никогда не захочешь быть у них в плену. Смерть лучше.

Леся сглотнула, и в её глазах заблестели слезы.

– Зато это будет не моя вина! Мне не придется знать, что я причина всех бед…

– Нет! Ты бредишь.

Внезапно в её голосе прорезалась истерика.

– Да, знаю! – выкрикнула она мне в лицо. – Я ломаю всё, к чему прикасаюсь! Всех! Просто находясь рядом! Это не прекратится, Макс, это никогда не кончится! Чем дольше я живу, тем больше руин оставляю за собой. Разве не… – голос её сорвался. – Разве не было бы лучше, если бы меня просто не стало? Или если бы меня заперли в клетку, где я никому не наврежу? Никто бы даже не заметил пропажи…

Я смотрел в её заплаканные глаза, полные такой черной тоски, что мне стало страшно. Я вспомнил слова Изольды о том, что Леся – «точка равновесия». Вспомнил, как она держала Куб.

– Я бы заметил, – тихо сказал я.

Леся замерла. Она смотрела на меня, не мигая, и слезы катились по её щекам.

– Я бы скучал по тебе, Леся. Мне не все равно.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла.

Я сидел на ледяной мраморной скамье, обнимая её одной рукой. Леся уткнулась лицом мне в плечо и рыдала – горько, навзрыд, так, как плачут только тогда, когда держать лицо уже нет сил. Я гладил её по волосам, здесь, в Кроме, они были мягкими и теплыми, и шептал какую-то успокаивающую чушь. Это было необходимо. Впервые за годы она могла коснуться человека и не ждать катастрофы. Я не торопил её. Пусть выплачет весь этот яд.

Наконец, её плечи перестали вздрагивать.

– Лучше? – спросил я, когда она отстранилась, вытирая лицо рукавом призрачного платья.

Леся кивнула, шмыгая носом.

– Я… я такое ничтожество, Макс.

– Прекрати.

– Нет, правда. Я бесполезна. Я не маг, не боец. Я просто ходячая катастрофа, которая прячется по углам и делает жизнь окружающих невыносимой. – Она посмотрела на меня покрасневшими глазами. – Зачем я тебе? Брось меня здесь.

Я тяжело вздохнул, глядя на белое небо Крома.

– Так, Леся. Отставить истерику. Слушай меня внимательно: ты мне нужна. Ты не бесполезна. Более того: если ты сейчас не соберешься и не докажешь, что ты игрок, а не пешка, меня убьют до конца недели. И очень больно.

Она замерла.

– Что?

И тогда я выложил ей всё. Весь расклад, который сложился у меня в голове. Как Левашов и Варламов дергают за ниточки. Почему Диана и Горелый охотились за Кубом. Где я нахожусь сейчас (в особняке Варламова) и что он планирует.

– Ситуация патовая, – подытожил я. – Варламов уверен, что у него есть всё: Ключ (Куб) и Видящий (я). Он сделает ход через пару дней. Как только мы найдем Клинок, он потащит нас в Кремль, к Вратам. Он вставит Куб в руку статуи… и ничего не произойдет. Потому что без тебя, без Хозяйки, этот камень мертв.

Я посмотрел ей в глаза.

– В этот момент Варламов поймет, что я его кинул. И тогда мне конец.

Леся несколько секунд переваривала информацию. Страх в её глазах сменился пониманием масштаба беды.

– Но что мы можем сделать? Я же не могу ворваться в особняк и всех раскидать.

– Вот тут-то ты и выходишь на сцену. Помнишь того типа, Бельского? «Бухгалтера» из Совета?

– Да. Он оставлял визитку… где-то.

– Найди его.

Леся поникла.

– Макс, я не смогу. Я ничего не умею. Я не знаю их правил, я не умею плести интриги. Я умею только убегать.

– Ты хотела быть полезной? Хотела, чтобы это имело смысл?

– Я думала, что рискую собой! – в отчаянии выкрикнула она. – Я никогда не делала ничего серьезного. Я только создаю проблемы. Что я могу сделать против Совета и Темных кланов? Я не справлюсь…

– Цыц! – рявкнул я. – Слушай сюда. Я сейчас скажу тебе главную вещь, которую большинство магов забывают за своими фаерболами. Самое мощное оружие – это не посох и не заклинание. Это мозг. Магия… это просто инструмент, как молоток. Если ты тупой, ты себе пальцы отшибешь. У тебя, Леся, мозги есть. И у тебя больше нет выбора. Ты уже в игре. Выбор у тебя только один: помочь мне выжить или смотреть, как меня хоронят. Что выбираешь?

Леся долго смотрела на меня. Потом глубоко вздохнула, закрыла глаза и выпрямила спину. Когда она снова посмотрела на меня, в её взгляде появился стержень, который я видел, когда она спорила с Дианой на балу.

– Говори, что делать.

Я объяснил. План был простым и наглым, как удар кирпичом.

К тому времени, как я закончил, брови Леси уползли на лоб.

– Ты уверен, что это сработает? Это же… безумие.

– Нет, не уверен. Это чистой воды авантюра. Но если мы будем сидеть ровно, нас передушат по одиночке. Левашов и Варламов рано или поздно поймут, что ты – единственный ключ к Вратам. И тогда за тобой придут уже всерьез. Это единственный способ стравить их и дать нам шанс выскользнуть в суматохе.

Леся молчала, прокручивая схему в голове.

– Что мне сказать Бельскому? – спросила она деловито.

– Он будет крутиться возле бункера или в своем офисе. Найди способ выйти на связь. Скажи ему, что Варламов готовит штурм. Что у него есть Куб и он ищет Клинок. Скажи, что ты можешь привести его к Варламову в нужный момент.

Я сжал её плечи.

– Но есть одно «но». Главное правило. Ты должна держать в секрете то, что ты – Хозяйка Куба. Ни единой душе, слышишь? Ни Бельскому, ни Глебу, никому. Для них ты, просто связная, моя помощница. Это наш единственный козырь. Если они узнают, что ты можешь открывать Врата, они тебя запрут в сейф навсегда.

– Я поняла. Молчать как рыба. А как же ты?

– Я это уже проходил. Я выкручусь.

– А если нет? – тихо спросила она.

Я выдохнул.

– Тогда всё в конечном итоге замкнется на тебе. И тебе придется решать, открывать Врата или нет.

Леся посмотрела на меня, и в её взгляде было столько боли, что мне стало не по себе.

– Макс…

И вдруг воздух Крома изменился. Стало холодно, но не как зимой, а как в морге. Белесый свет померк, сгустились тени. Птицы-альбиносы исчезли, словно их стерли ластиком.

Волосы на затылке встали дыбом. Иное менялось. Кто-то – или что-то – почувствовало нас. Чужое присутствие, древнее и голодное, приближалось из серой мглы.

– Мы засиделись, – я вскочил, рывком поднимая Лесю. – Уходи. Быстро. В ту дверь.

Леся замешкалась, оглядываясь в темноту.

– Подожди! – начала она.

– Нет времени! Вали отсюда!

Я потащил её к деревянной двери, которая вела обратно в её сон. Распахнул створку – за ней был темный бальный зал, пустой и гулкий.

– Помни: Бельский. Информация про Варламова. И молчание про твою роль. Не забудь!

Я схватил её за плечи, глядя в глаза с бешеный интенсивностью.

– И еще одно, Леся. Самое главное. Я буду тянуть резину. Я буду водить Варламова и его цепных псов за нос столько, сколько смогу. Мы будем искать этот проклятый Клинок в каждой подворотне, в каждой антикварной лавке Москвы. Я придумаю сотню ложных следов, я запутаю их так, что они забудут, как их зовут.

Я встряхнул её.

– Пока мы ищем Клинок – мы не идем в Кремль. Пока мы не у Врат – Варламов не узнает, что Куб в его руках – пустышка. Я буду оттягивать момент открытия до последнего вздоха. Я выиграю тебе время. Неделю, может, две. Используй их, чтобы закрепиться. Поняла?

– Поняла, – выдохнула она.

– Макс! – Леся вдруг уперлась, пытаясь заглянуть мне за спину, где сгущался холодный, голодный мрак Крома. Из тумана проступали очертания чего-то, что не должно существовать. – Что там идет? Давай я…

– Уходи!

Я втолкнул Лесю в проем, в тепло и свет её сна, и с силой захлопнул тяжелую дубовую дверь, отсекая её от Крома и от того, что приближалось ко мне.

Глава 15

Девушке, идущей ко мне по пустым, посеребренным инеем плитам, было девятнадцать. На ней было то же самое белое ритуальное платье, в котором я видел её в последний раз. Ткань на подоле обуглилась и крошилась при каждом шаге, осыпаясь черными хлопьями, которые не долетали до земли, растворяясь в мертвом воздухе. От неё пахло сладковатым, тошнотворным запахом, который стоит в крематории, когда печь остывает.

Десять лет.

Она была ниже Леси. Огненно-рыжие волосы, которые она так любила, были острижены «под мальчика» – грубо, клоками. Воронов не терпел суеты во время обрядов; он говорил, что длинные волосы – это антенны для лишних помех, привязка к земному, которую нужно отсечь. Она всегда напоминала мне лисенка – живого, юркого, даже когда её запирали в клетку и морили голодом, чтобы «очистить сосуд» для принятия Силы.

Она подошла и остановилась в паре шагов. Кожа её была бледной, почти прозрачной, и сквозь неё просвечивала серая хмарь Крома. Она смотрела на меня с грустной, всепонимающей улыбкой, склонив голову набок.

– Ярина, – наконец произнес я. Я не произносил его вслух целую вечность. – Значит, ты всё-таки умерла.

– Да ладно тебе, Макс, – усмехнулась она. Улыбка тронула губы, но глаза оставались стеклянными. – То, что я не звонила и не писала десять лет, должно было стать жирным намеком. Пепла не собрать, помнишь? Ветер был сильный в ту ночь. Он разнес меня над Москвой-рекой.

Мы стояли, глядя друг на друга. Когда я знал её живой, Ярина была порохом. Она вспыхивала от любого слова, злилась на меня, на Воронова, на проклятую судьбу, приведшую нас в тот подвал. Сейчас в ней не было гнева. В ней была тишина ноября на Введенском кладбище.

– Что теперь? – спросил я, чувствуя, как холодный пот течет по позвоночнику. – Ты пришла забрать меня? Или это просто очередной морок Крома, играющий на моих нервах?

– Зависит от тебя.

Я промолчал, потом пожал плечами, стараясь выглядеть равнодушным, хотя колени дрожали, и прошел мимо неё, в серую пустоту.

Ярина пошла рядом. Её босые ноги ступали бесшумно, но от каждого шага по плитам расходились круги тьмы, как по воде.

– Что, даже не спросишь, настоящая я или нет?

– Мне любопытно, – признал я, глядя вперед, в бесконечное ничто. – Но здесь, в Кроме, любой призрак может надеть твое лицо. Мары любят такие игры. Они питаются надеждой, как опарыши гнилым мясом. Я не дам им этой пищи.

– Я думала, Видящие знают всё, – рассмеялась она, и звук этот был похож на треск сухих веток в костре. – Хочешь доказательств? Давай вспомним… Как насчет того дня, когда мы встретились? Или нет, лучше. Я могу рассказать тебе, в какую именно минуту, с точностью до секунды, ты решил предать Воронова. Я помню этот взгляд, Макс. Я видела, как в тебе что-то щелкнуло, сломалось с хрустом и срослось заново, но уже криво. Ты посмотрел на нож на столе, а потом на его шею.

– Нет, спасибо. Я помню свои грехи без суфлеров.

Ярина вздохнула. Звук был влажным, сиплым – так дышат люди с обожженными легкими, когда альвеолы забиты сажей.

– Когда ты стал таким скучным и серьезным?

– Прямо сейчас я хочу уйти отсюда. Проснуться.

– И куда ты идешь?

Я открыл рот, чтобы ответить, но осекся. Огляделся.

Бесконечная аркада исчезла. Дверь, за которой скрылась Леся, растворилась в тумане, словно её никогда не было. Вместо этого мы шли по узкому, полуразрушенному виадуку, висящему над мертвым городом. Слева и справа истлевшие лестницы уходили вниз, в лабиринт пыльных, серых улиц. Внизу стояли дома с черными провалами окон – безмолвные, пустые коробки. Это была Москва, из которой выкачали жизнь, выпотрошили и залили формалином.

Я повернулся к Ярине.

– Где выход?

– Зависит от тебя.

Я колебался. Спускаться в этот мертвый город не хотелось до тошноты. Там, внизу, в тенях подворотен, чувствовалась затаенная угроза. Тысячи невидимых глаз следили за мной из разбитых форточек. Я продолжил идти вперед по мосту, ведущему в никуда.

Ярина не отставала. Она плыла рядом, как навязчивая мысль, которую невозможно выкинуть из головы перед сном.

– Почему ты здесь? – спросил я, когда молчание стало невыносимым. – Если ты Мара – атакуй. Если память – мучай. Чего ты ждешь?

– Мне нужно поговорить с тобой о Рите. О Диане точнее.

– Ты шутишь. Она даже имя свое забыла, и теперь цепная сука Варламова.

Ярина покачала головой, и рыжие волосы вспыхнули огнем в сером свете.

– Ты не понимаешь. Она – это то, чем ты мог стать. То, чем ты почти стал. Твоё отражение в кривом зеркале.

– Да, ну, я заплатил свою цену, чтобы не стать этим. Я вырвал себя с мясом. Я оставил там кожу, но душу вынес.

– Ты заплатил один раз, Макс. Когда сбежал. А ей приходится платить каждый день. Каждую минуту. Каждый вдох для неё – сделка с совестью. Она дышит только потому, что ненавидит тебя. Ненависть – единственное что, у неё осталось.

Я резко остановился. Мост под ногами чуть качнулся, осыпав вниз крошку бетона.

– К чему ты клонишь, Ярина? Ты хочешь, чтобы я её пожалел? Пожалел ту тварь, которая готова пытать людей на столе, глядя им в глаза с непоколебимым спокойствием? Которая наслаждается чужой болью и страданиями?

– Дело не в жалости.

– А в чем тогда? – Я развернулся к ней всем корпусом. – Если ты не заметила, я сейчас в плену у Темного иерарха, который по сути, реинкарнация Воронова, только вежливая и в дорогом костюме. Он хочет, чтобы я играл в его команде. А мои «коллеги» – три упыря, каждый из которых мечтает выпустить мне кишки и намотать их на люстру. Даже если я умудрюсь не сдохнуть от их рук, Левашов и Совет приговорят меня за измену. Каждый, кого я знаю, хочет меня убить. У меня нет времени на психоанализ и прощение Риты, ясно? Мне нужно выбраться.

Ярина стояла тихо, не отводя взгляда.

– Почему ты здесь, Максим? – спросила она снова, когда я выдохся.

Я отвернулся и пошел дальше, ускоряя шаг.

– Потому что я магнит для дерьма. Потому что боги меня ненавидят. Откуда мне знать?

– Но это был твой выбор.

– О чем ты?

– Ты мог быть в безопасности, – голос Ярины звучал у меня в голове, даже когда я затыкал уши, проникая прямо в мозг, минуя барабанные перепонки. – Герасим предлагал тебе уйти. Спрятаться. Почему ты остался? Почему поперся в этот особняк?

– Потому что я идиот! Оставь меня в покое!

– Ты знал, что делаешь. Ты знал, что это ловушка.

– Если ты такая умная, зачем спрашиваешь?

Ярина не ответила. Я остановился, чувствуя, как внутри всё дрожит от напряжения. Посмотрел на неё.

– Ладно. Я остался из-за Леси.

Как только произнес это имя, мир вокруг дрогнул…

Дорожка под ногами пошла под уклон, круто вниз. Виадука больше не было. Мы стояли на разбитой брусчатке. Тропа уперлась в высокий, копьевидный забор, покрытый патиной и копотью.

Впереди, за чугунными воротами, увитыми кованым плющом, темнел старинный особняк с колоннами. Окна были темны, но из подвальных отдушин тянуло жирным, сладковатым дымом и запахом горелой плоти. Этот запах я узнал бы из тысячи.

Ярина заговорила в тишине:

– Это здесь.

Это была усадьба Воронова. Точно такая, какой я её помнил в ту ночь. Вплоть до трещины на мраморной ступени крыльца, куда я уронил капли своей крови, когда полз к свободе.

Медленно я пошел к дверям. Ноги стали тяжелыми, каждый шаг давался с боем, будто я шел против ураганного ветра, дующего из самого Ада.

– Почему ты останавливаешься? – спросила Ярина у меня за спиной. – Ты боишься?

Я стоял перед массивными створками из мореного дуба, чувствуя, как холод пробирает до костей, просачиваясь сквозь кожу в мозг. Ручка двери была выполнена в форме львиной головы с кольцом в пасти. Я помнил вкус этого металла – Воронов как-то заставил меня мыть языком его на морозе в наказание за ложь.

– Да, – честно ответил я. – Боюсь.

Мы стояли перед входом в мой личный ад. Мертвый город затаил дыхание, ожидая, открою я дверь или нет.

– Я поклялся, что никогда сюда не вернусь, – прошептал я. – Когда выбрался наружу, ползком по грязи, по твоим костям… я поклялся всеми богами.

– Но ты не сбежал, Максим, – тихо сказала Ярина, и я почувствовал её призрачную руку на своем плече. – Не по-настоящему. Ты всё еще здесь. В этой клетке. Твое тело ушло, но душа осталась в подвале.

Я дернул плечом, сбрасывая её руку.

– Нет. Я не пойду туда.

Я развернулся спиной к особняку. Перед глазами лежал серый, вымерший город Крома. Лабиринт улиц, ведущих в никуда.

– Я найду другой путь, – бросил я в пустоту, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Всегда есть черный ход. Окно. Подкоп. Я взломщик, черт возьми, а не гость. Я не обязан входить через парадную.

Ярина не спорила. Она просто стояла и смотрела, как я ухожу.

Я зашагал прочь от ворот. Быстро, почти бегом. Свернул в первый переулок, где стены домов нависали так низко, что закрывали небо. Под ногами хрустело битое стекло и что-то, напоминающее мелкие кости птиц. Я шел, уверенный, что удаляюсь от проклятого дома. Петлял, выбирал самые узкие проходы, перелезал через ржавые заборы, раздирая руки в кровь о невидимые гвозди.

Прошел час. Или год. В Кроме время течет гнилой жижей, его не измерить часами.

Вышел на широкую площадь, надеясь увидеть край города или хотя бы изменение пейзажа. Дыхание сбилось, в боку кололо.

Поднял глаза.

Передо мной, за чугунными воротами, возвышалась усадьба Воронова.

Те же колонны. Те же темные окна. Та же трещина на ступени.

Я выругался грязно и витиевато, развернулся на сто восемьдесят градусов и побежал.

– Ты ходишь кругами, Макс, – заметила Ярина. Она сидела на каменной тумбе ограды, болтая ногами. На подоле её платья тлели угольки.

– Заткнись!

Бросился в другую сторону. Теперь я выбирал широкие проспекты. Бежал, пока легкие не начали гореть огнем, а вкус крови во рту не стал невыносимым. Серый город менялся: дома становились выше, окна – еще более жуткими, тени – длиннее. Пошел снег: черный пепел, падающий с невидимого неба. Он покрывал плечи, лез в рот, горчил на языке вкусом поражения.

Свернул за угол старой фабрики, перемахнул через бетонный блок и уперся лбом в холодные чугунные прутья.

Усадьба Воронова стояла передо мной. На этот раз я подошел к ней с заднего двора, но это ничего не меняло. Дом ждал. Он был центром этого мира, черной дырой, втягивающей в себя всё пространство и время. Он рос, надуваясь тьмой.

Отчаяние, начало заполнять желудок. Я сполз по прутьям решетки на землю.

– Ты не можешь убежать от собственной головы, – прошептала Ярина мне в самое ухо. Она стояла надо мной, но её ноги не касались земли. – Этот дом – опухоль в твоей памяти. Ты носишь его с собой, как горб. Ты спишь в нем, ешь в нем, живешь в нем.

– Я не войду, – прохрипел я, сжимая голову руками. – Я не буду играть по его правилам. Я свободный человек.

– Тогда ты останешься здесь. Навсегда. Станешь частью пейзажа. Как вон тот покосившийся фонарь. Или как я – тенью без могилы.

Я снова рванул прочь. Встать. Бежать. На этот раз пытался представить себе другое место. Хитровку. Свою лавку. Запах старых книг и ладана. Чай с Гошей. Лесю в светлом платье, смеющуюся. Я строил ментальные стены, прокладывал новые маршруты, сжигал мосты за собой.

Но каждый переулок, каждый поворот, каждая чертова тропинка неизбежно, с издевательской геометрической точностью выводила меня к этому крыльцу. К этой двери с львиной головой.

На пятый раз я просто упал на колени перед воротами. Сил не было. Ноги гудели, но это была фантомная боль души, а не тела. Я был загнан.

– Почему? – выдохнул я в серый бетон, размазывая по лицу черный пепел и злые слезы. – Почему он не отпускает?

– Потому что ты не закрыл дверь, когда уходил, – ответила Ярина. Она присела рядом на корточки, и я почувствовал жар, исходящий от её платья, как от открытой печи. – Ты просто сбежал. А долги остались. Ты оставил нас там.

Я поднял голову. Усадьба нависала надо мной. Казалось, она стала больше, заслонив собой небо. Окна второго этажа, кабинета Воронова, светились тусклым багровым светом, пульсирующим в ритме больного сердца.

Ту-дум. Ту-дум.

Внезапно мир дрогнул. Стены соседних домов, серый асфальт, небо – всё поплыло. Пространство сжалось, смялось в гармошку. Улица исчезла. Ворота исчезли.

Я оказался в узком, бесконечном коридоре. Стены уходили вверх, теряясь в темноте, смыкаясь где-то в бесконечности. И эти стены состояли из дверей. Сотни, тысячи дверей – старых, новых, железных, деревянных, стеклянных. Они громоздились друг на друга, образуя безумную, хаотичную мозаику моей жизни.

Пути назад не было. За спиной – глухая кирпичная кладка, из которой сочилась черная слизь. Путь только вперед, через этот коридор. И каждая дверь на моем пути была приоткрыта, из щелей сочился ядовитый свет и звуки.

– Выбирай, – сказала Ярина. Её голос стал жестче, в нем появились того инструктора, которым она пыталась быть для нас в начале, когда еще верила, что мы выживем все. – Ты не пройдешь, пока не откроешь.

Я поднялся на ватных ногах. Подошел к первой двери. Обычная, фанерная, крашеная белой краской, с облупившейся ручкой. Как в казенных учреждениях.

Толкнул её.

Меня обдало запахом хлорки, вареной капусты. Детдом. Мне семь лет. Я стою в кабинете директора, вжавшись в угол. На столе лежит серебряная ложка с вензелем, которую я украл. Не потому что был голоден, а назло. Просто чтобы иметь что-то свое, что-то блестящее в этом сером мире.

– Кто это сделал? – гремит голос директора.

– Не я, – пищит мой голос, тонкий и жалкий. – Это Сережа. Он мне подкинул. Я видел.

Вижу Сережу – тихого, забитого мальчика с большими глазами. Вижу, как его уводят. Вижу, как его бьют старшие потом, в туалете, за «крысятничество», макая головой в унитаз. А я стою за дверью кабинки и слушаю. И сжимаю в кармане эту чертову ложку. Стыд заливает щеки, но страх получить по шее сильнее. Я – трус. Мелкий, грязный трус, купивший безопасность ценой чужой боли.

– Мелко плаваешь, Курганов, – прокомментировала Ярина, заглядывая мне через плечо. Её лицо было бесстрастным. – Стыдно?

– Заткнись, – прошипел я, с силой захлопывая дверь. Руки тряслись. – Это было выживание. Я был ребенком.

– Ложь – это тоже выживание? Ну, идем дальше. Цена растет.

Стены коридора дрогнули и сдвинулись на полметра ближе. Проход сузился, давя на плечи. Тени в углах стали гуще, из них потянулись длинные, когтистые лапы, пытаясь ухватить меня за одежду.

Следующая дверь была тяжелой, обитой коричневым дерматином, с глазком.

Я открыл её и шагнул в душный летний вечер. Мне пятнадцать. Школьный двор. Первая встреча с Вороновым. Он не заставляет меня. Он не угрожает. Он просто предлагает.

– Сила, Максим. Власть. Ты же хочешь, чтобы они боялись? Чтобы те, кто бил тебя, ползали в ногах?

И я вижу себя – кивающего. Я вижу тот блеск в своих глазах. Это не было принуждение. Я хотел этого. Я жаждал этого больше чем, чего-либо. Я хотел быть монстром, чтобы не быть жертвой. Я продал свою душу за конфету власти, даже не торгуясь, с радостью щенка.

– Ты упивался этим, – шепнула Ярина. Она стояла рядом, и на её белом платье проступили свежие, жирные пятна сажи. – Помнишь, как ты смотрел на простецов потом? С каким высокомерием? Ты считал себя богом.

– Я был идиотом! Я не знал цену!

– Ты был волчонком, который попробовал кровь. И тебе понравился вкус. Ты не жертва, Макс. Ты – соучастник.

Я захлопнул дверь, отсекая этот сладкий, тошнотворный голос Воронова, обещающий всемогущество. Идти становилось труднее.

Третья дверь. Старая, рассохшаяся, с ржавыми петлями.

Я толкнул её ногой.

Подвал. Мы вчетвером. Вихрь избивает какого-то бродягу, которого притащили с улицы для «практики» боевых заклинаний. Воронов смотрит с балкона, попивая вино. Я стою рядом с жертвой. Я не бью. Нет, я выше этого. Но я держу. Я держу этого несчастного, воняющего мочой и перегаром мужика, заламываю ему руки, чтобы он не дергался, пока Вихрь с улыбкой ломает ему пальцы по одному. Я чувствую, как дрожит его тело, слышу хруст костей. Он смотрит на меня с мольбой, его глаза полны слез и непонимания. А я отвожу глаза. Я говорю себе: «Я просто выполняю приказ. Если я не буду держать, на его месте окажусь я. Это тренировка».

– Палач, – припечатала Ярина. Её рука сжала мое запястье, и её пальцы были горячими, как раскаленные угли. Кожа зашипела. – Ты держал его, Макс. Твои руки грязнее, чем у Вихря. Он был бешеным псом, зверем, а ты – человеком, который решил стать ошейником. Ты рационализировал зло.

– Я не мог иначе! – заорал я в пустоту коридора, пытаясь вырваться. – Воронов бы меня убил!

– И поэтому ты помог убить другого? Чтобы спасти свою шкуру? Хорошая арифметика. Выгодная. Сколько стоит жизнь бомжа по курсу твоей совести?

Я вырвался, с грохотом захлопывая видение. Меня мутило, желчь подкатывала к горлу. Стены коридора сжались еще сильнее, теперь мне приходилось идти боком, протискиваясь между дверями, обдирая плечи о ручки и косяки. Тени шептали: «Виновен, виновен, виновен».

Четвертая дверь. Железная, с тяжелым засовом.

Звук. Скрежет ключа, поворачивающегося в замке. С внешней стороны.

Это я. Мои руки. Я запираю дверь. Там, за ней, в каменном мешке карцера, сидит Рита. Она плачет. Она бьется в дверь кулаками, сдирая кожу. Она умоляет меня не уходить, не оставлять её одну с Вороном и Учителем, которые уже идут по коридору.

– Макс, пожалуйста! Открой! Мы же команда! Мы же поклялись! Не оставляй меня!

А я поворачиваю ключ. Два оборота. Щелк. Щелк. Звук предательства. И ухожу. Я бегу по коридору, зажимая уши руками, чтобы не слышать её криков, переходящих в визг. Я выбрал свободу. Я нашел открытое окно. Но чтобы уйти тихо, мне нужно было, чтобы они были заняты кем-то другим. Я оставил её как приманку.

– Ты бросил её, – голос Ярины стал тихим. – Ты сделал из неё Диану. Ты – творец этого чудовища. Каждый шрам на её душе – твой автограф.

Я упал на колени, закрывая голову руками, вжимаясь лбом в грязный пол.

– Хватит! Я не мог вытащить всех! У меня не было сил!

– Ты даже не попытался. Ты спасал свою шкуру.

– Я хотел вернуться! Я клялся, что вернусь!

– Но не вернулся. Десять лет, Макс. Десять лет она гнила в той тьме, ломалась, срасталась неправильно, превращалась в монстра, пока ты пил чай на Хитровке, читал книжки и жалел себя. Ты жил взаймы.

Стены давили. Потолок опускался, готовый раздавить меня, как таракана. Тени хватали меня за одежду, тянули назад, в эти двери, в этот ад вины, предлагая остаться там навсегда, искупить грехи бесконечным повторением.

Осталась последняя дверь. Прямо передо мной.

Она была черной, обугленной, горячей на ощупь. Из-под неё выбивался багровый свет и дым.

Я знал, что там. Каждая клетка моего тела знала. Я не хотел открывать. Я лучше умру здесь, в коридоре.

– Открой, – приказала Ярина.

Я поднял на неё глаза. Сейчас она не была призраком подруги. Она была Судьей. Её лицо было строгим и страшным.

– Открой и смотри.

Я протянул дрожащую руку. Металл ручки был раскален, он обжег ладонь, привариваясь к коже. Я закричал, но толкнул дверь.

За дверью пылал огонь.

Ритуальный зал. Пентаграмма на полу светится адским светом. Воронов стоит в круге, читая заклинание на языке, от которого лопаются барабанные перепонки. В центре, привязанная к алтарю, бьется Ярина.

Пламя уже лижет подол её белого платья.

И я. Я стою у выхода, в тени колонны. У меня в руках ритуальный нож. Я свободен. Охрана отвлеклась. Я мог бы бросить нож. Я мог бы перерезать линию мела, нарушить круг. Я мог бы отвлечь Воронова на секунду. Это дало бы ей шанс. Или мы погибли бы вместе.

Но я стою и смотрю. Я парализован страхом. Я думаю только об открытой двери за спиной. О ночном воздухе. О жизни.