Текст книги "Последний вольный (СИ)"

Автор книги: Виктор Волох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Последние месяцы она понемногу оттаивала, начинала доверять мне. А сегодня я своими руками разбил этот лед, показав ей, какое чудовище может скрываться за маской «опытного мага». Она уходила, и я видел в её сутулой спине немой вопрос: кто же я такой, если так хорошо понимаю психологию монстров?

Глава 3

Едва за ней закрылась дверь, я провернул замок на два оборота и накинул цепочку. Я хотел её напугать, и у меня получилось. Блестящая работа, Максим. Пять баллов. Я понимал, что так для неё безопаснее: пусть посидит в своей норе, пока не уляжется пыль после встречи с Горелым. Но что-то мне подсказывало, что пройдет куда больше пары дней, прежде чем Леся снова позвонит мне. Если вообще позвонит.

От этой мысли стало паскудно на душе. Я тряхнул головой, отгоняя непрошеную тоску. Рефлексия, непозволительная роскошь в моем положении. Сентиментальных у нас не любят, их обычно находят в Яузе с камнем на шее.

Я достал из рюкзака бордовый куб. Он казался теплым и тяжелым, как кусок обогащенного урана. Прятать его в сейф было банально, под матрас – глупо. Я прошел на кухню, с натугой отодвинул старый, дребезжащий холодильник и поддел ножом неприметную кафельную плитку у плинтуса. За ней была ниша, экранированная свинцом и заговоренная так, что ни один сканер, магический или технический, не пробьет. Я сунул куб в темноту, вернул плитку на место и задвинул «ЗиЛ» обратно.

– Ты бы еще под коврик положил, Штирлиц недоделанный, – раздался скрипучий голос сверху.

Я поднял глаза к потолку. На кухонном шкафу, свесив мохнатые ножки в детских сандалиях, сидел Гоша.

Мой домовой выглядел как помесь старого пыльного валенка и сердитого пенсионера. Он достался мне вместе с квартирой от предыдущего жильца-алкоголика, и характер у него был соответствующий: ворчливый, мнительный и язвительный. Сейчас он грыз сушку, кроша прямо мне на голову.

– И тебе добрый вечер, Гоша, – устало сказал я. – Давно подглядываешь?

– Да уж поболе твоего тут сижу, – прошамкал он. – Ну ты и драму развел, хозяин. «Я страшный, я ужасный, беги от меня, глупая женщина!» Тьфу. МХАТ по тебе плачет. Девка к нему со всей душой, а он ей про кишки и кровь. Романтик, блин.

– Это для её же блага.

– Ага, конечно. Для блага. – Гоша прицельно кинул в меня крошкой. – Просто ты, Максимка, сыч. Боишься, что кто-то твою берлогу обживет, занавесочки повесит, борщ сварит. Тебе ж проще одному, сидишь, жалеешь себя, мир спасаешь в грязных носках.

– Носки чистые, – огрызнулся я, подходя к раковине, чтобы набрать воды. – И вообще, не твое дело.

– Мое! – взвизгнул домовой. – Квартира общая! А ты сюда тащишь всякую дрянь. Что это за кирпич красный? От него могилой несет за версту. У меня от него, между прочим, мигрень начинается и шерсть линяет.

– Артефакт. Очень опасный.

– Опасный… – передразнил Гоша. – Всё у тебя опасное. Нет бы колбасы купить нормальной, «Докторской». Он смерть в дом тащит. Если эта штука рванет, я тебе на том свете житья не дам. Буду являться в виде налогового инспектора каждую ночь.

– Не рванет, если не будешь трогать.

– Больно надо, – фыркнул он. – Ладно, герой-любовник. Раз уж ты девку выгнал и ужина не будет, налей хоть молока. И сгущенки плесни, за вредность. У меня нервы, знаешь ли, не железные, с таким соседом жить.

Я вздохнул, доставая из шкафа блюдце. Изначально я планировал аккуратно навести справки об этой находке: закинуть удочку паре знакомых антикваров, может, поискать в закрытых даркнет-форумах. Но истерика Горелого перечеркнула эти планы жирным крестом.

Если этот цепной пес готов был меня прикончить только за то, что я увидел артефакт, значит, вещь не просто дорогая. Любой вопрос на стороне, любой намек, что эта штука у меня, и за мной придут уже не переговорщики, а ликвидаторы.

Так что придется действовать в режиме радиомолчания. Сидеть тише воды, ниже травы и самому разбираться, что это за дрянь.

– Молоко скисло, – меланхолично заметил Гоша, заглядывая в пакет, который я открыл. – Как и твоя жизнь, Максимка.

– Пей, что дают, – буркнул я, ставя блюдце на пол. – Или воду из-под крана налью.

Придется стать экспертом-самоучкой. Благо, времени у меня теперь, судя по всему, будет навалом, гостей я в ближайшее время точно не жду, кроме этого мохнатого критика.

Но прежде чем лезть в пекло, нужно было понять, из-за чего весь сыр-бор. Что это за «наследие Предтеч», ради которого Сергей готов нарушить нейтралитет, а Горелый убить свидетеля? И в этот раз я не собирался выходить на улицу с пустыми карманами. Хватит с меня блефа.

Быть Видящим – это значит быть параноиком. Именно поэтому я так испугался в парке: Горелый поймал меня со спущенными штанами. Мы, провидцы, не умеем кидаться фаерболами, левитировать или превращать врагов в жаб. В честном бою против боевого мага я труп. Мы не сильнее и не быстрее обычных людей. Наше оружие знание и подготовка. Если Видящий вступает в бой, значит, он уже знает, где противник поскользнется.

Прежде чем лезть в пекло, нужно было подготовиться. Я начал сборы. Снял рабочее, натянул плотную фланелевую рубашку и джинсы, в которых не жалко ползать по подвалам. На ноги – черные «треккинги», жесткие и удобные.

Затем я перешел к технике. Большинство магов презирают технологии, считают, что электричество мешает потокам силы. Идиоты. Я использую любое преимущество. На пояс, рядом с мультитулом, сел мощный тактический фонарь. В специальный карман на бедре лег складной нож – хорошая сталь, надежный фиксатор. Не против магии, конечно, но отбиться от гопников или перерезать веревку, самое то.

Я потянулся к нижнему ящику стола, где в кобуре лежала «Оса» – четырехствольный травматический пистолет. Тяжелый, внушительный аргумент в уличных спорах. Рука замерла над рукоятью.

– Не бери, – вдруг серьезно сказал Гоша.

Домовой сидел на холодильнике, свесив мохнатые ноги, и внимательно наблюдал за моими манипуляциями. Сарказм из его голоса на мгновение исчез.

– Почему? – спросил я, не оборачиваясь.

– Чует мое сердце, хуже будет. Железо кровь любит. А менты – протоколы.

Я подумал секунду и задвинул ящик обратно. Гоша прав. Против Горелого резиновые пули, что слону дробина, он их щитом остановит и мне же обратно в лоб отправит. А лишние проблемы с полицией мне сейчас ни к чему. Если дойдет до стрельбы, значит, я уже проиграл стратегически.

Разобравшись с «железом», я подошел к скрипучему платяному шкафу и потянулся в самую глубину, за вешалки с зимними куртками. Там, в чехле из плотной ткани, висела моя любимая игрушка. «Морок».

Это не самый мощный артефакт в моем арсенале, но, пожалуй, самый надежный. Для обычного человека это выглядит как старый, застиранный плащ-дождевик неопределенного серо-бурого цвета, каким пользуются грибники или бомжи. Ткань на ощупь мягкая, будто маслянистая, и прохладная. Но если смотреть на неё дольше пары секунд, глаза начинают слезиться, а фокус «плыть». Цвета смещаются, тени густеют, и мозг просто отказывается воспринимать объект.

Никаких «лунных лучей» и «паутины снежных пауков» мы в России, здесь магия грубее. Этот плащ соткан из тумана, взятого над Яузой в самое глухое время ночи, и укреплен нитями из Нави. Редкая вещь, штучная работа старых мастеров.

Я накинул его на плечи. Ткань привычно обтекла фигуру, делая силуэт размытым, нечетким.

– Ну чисто пугало огородное, – тут же прокомментировал Гоша, возвращаясь к привычному ехидству. – В таком прикиде только мелочь по карманам тырить у Курского вокзала.

– В этом и смысл, Гошан, – отозвался я, застегивая фибулу под горлом. – В Москве на бомжей никто не смотрит. Их мозг отфильтровывает как фоновый шум. Лучшая маскировка.

– А запах? – уточнил домовой. – Для полноты образа надо бы еще перегаром подышать и в мусорке поваляться.

– Обойдусь магией.

Я подошел к рабочему столу, заваленному тем, что Гоша называет «мусором», а я средствами выживания, и начал распихивать артефакты по бездонным карманам «Морока».

В правый карман отправился мраморный шарик из горного хрусталя, внутри которого клубился пойманный туман. Я проверил, легко ли он выхватывается, пальцы сами легли на холодную сферу. В левый карман скользнул стеклянный стержень-заземлитель. Следом, холщовый мешочек с пылью, собранной на трех перекрестках в полночь. Запасы подходили к концу, надо бы пополнить, но на один раз хватит. Если кинуть эту пыль в глаза магу, его сенсорика вырубается минуты на три.

К подкладке плаща я прикрепил кварцевый жезл, сантиметров двадцать длиной, остро заточенный. В остальные карманы рассовал мелочевку: баночку с регенерирующей мазью (воняет дегтем, зато затягивает порезы на глазах), горсть серебряных оберегов и два флакона с «живой водой».

– Ты бы еще чеснок взял, – фыркнул Гоша, доедая сушку. – И кол осиновый. Куда намылился-то? На шабаш? Опять в поход собрался, Рэмбо комнатный?

– На разведку.

– Смотри, пупок не надорви, разведчик.

– За главного остаешься, – кивнул я ему, игнорируя подколку. – Если кто придет, дома никого нет, мы переехали в Магадан.

– Скатертью дорога, – буркнул Гоша, снова принимаясь за крошки. – Молока купить не забудь, герой.

Я подошел к зеркалу в прихожей. Из зазеркалья на меня смотрела высокая, смазанная тень. Лицо под капюшоном казалось бледным пятном, черты расплывались, будто на плохой фотографии. Только глаза… темные, настороженные, уставшие, были видны четко. Я подмигнул своему отражению, но оно вышло каким-то кривым.

Пора за дело.

Я не стал спускаться на улицу через дверь, там могли быть лишние глаза. Вместо этого я поднялся по шаткой стремянке к чердачному люку, выбил задвижку и выбрался на крышу.

Солнце давно село, и город накрыло душным, светящимся куполом. В Москве настоящей темноты не бывает, небо здесь всегда рыжее от уличного освещения, витрин и фар. Звезд почти не видно, они тонут в этом электрическом смоге.

Вокруг меня простиралось море ломаных линий: коньки крыш, кирпичные трубы, пучки проводов и скелеты антенн. Снизу, из переулков, поднимался гул мегаполиса – ровный, никогда не затихающий шум шин по асфальту, далекие сирены и гудение трансформаторов. Воздух пах нагретым за день железом кровли, выхлопными газами и сыростью старых подвалов. Я глубоко вдохнул этот коктейль, привычно растворяясь в тенях, и двинулся по гребню крыши на север.

Маги обожают корчить из себя небожителей, стоящих над людской суетой. Но если копнуть глубже, они такие же люди, только с гранатой в кармане. И, как все люди, они обожают чесать языками. Сергей может сколько угодно надувать щеки и думать, что его находка, тайна за семью печатями, но в нашей «большой деревне» секреты держатся ровно до тех пор, пока о них знает один человек. А если знают двое, знает и вся Москва.

Нужно было найти того, кто держит руку на пульсе. И я знал, к кому обратиться.

Крыша моего дома, это пятачок десять на десять метров, покрытый ржавым, гремящим железом и гудроном. Вокруг лес телевизионных антенн и черные зевы дымоходов. Если ты не боишься высоты и дружишь с координацией, отсюда можно перебраться на соседние муравейники, чем я часто и пользуюсь, срезая путь.

Я встал в центре, там, где ветер был сильнее всего, и достал из левого кармана стеклянный стержень-заземлитель. Зажал его в кулаке, чувствуя холод, и начал шептать, вплетая слова в поток воздуха:

– Ветряна, дочь Стрибога, хозяйка московских сквозняков. Ты, что гремишь железом на крышах и носишь пыль Садового кольца. Ты, что заглядываешь в окна высоток и гуляешь по переулкам. Я, Максим Курганов, зову тебя. Приди на зов, отдай долг.

Я повторил зов на четыре стороны света, чувствуя, как воздух вокруг уплотняется, становится колючим и холодным. Слабый ветерок превратился в упругий поток, рванувший подол моего плаща. Послание ушло.

Я закрыл глаза и нырнул в будущее, проверяя, услышали ли меня.

Хорошая новость: Ветряна откликнулась. Она прибудет через пару минут, жадная до новостей и блестящих побрякушек.

Плохая новость: тот, кто шел по моему следу, будет здесь раньше.

Застать врасплох опытного провидца, задача практически невыполнимая. Это наш способ выживания в мире, где большинство существ сильнее, быстрее и зубастее нас. Мы не всегда можем победить в драке, но всегда знаем, когда она начнется.

Я «срисовал» этого охотника еще в квартире, когда собирал рюкзак. Ощущение чужого внимания, взгляд в спину сквозь кирпичные стены. Единственный вопрос был: что с этим делать.

Обычно я не геройствую. Если вижу драку в будущем, просто сворачиваю в другой переулок. Любители помахать кулаками долго не живут, проще подождать, пока их прибьет кто-то другой. Но сегодня расклад был иной.

Если я сейчас сбегу по крышам, этот наемник не станет меня преследовать. Он полезет в квартиру. Вломится в мой дом, начнет всё переворачивать вверх дном. А там, под холодильником, лежит то, что ему видеть категорически нельзя.

Так что бегство отменялось. Придется встречать гостя здесь, на продуваемой всеми ветрами крыше, и надеяться, что моих фокусов хватит, чтобы не отправиться в полет до асфальта.

Конечно, биться «честно» в мои планы не входило. Честный бой, это для тех, у кого есть запасные жизни или хорошая медицинская страховка. Я же просто рванул на юг, перемахивая через низкие парапеты и балансируя на скользком от сырости кровельном железе.

Я остановился только через пять домов, на крыше крепкой «сталинки», пережившей недавно евроремонт. Теперь здесь царил архитектурный хаос: старые кирпичные трубы соседствовали с блестящими тушами промышленных кондиционеров и вентиляционных коробов. Идеальная полоса препятствий. Я быстро освежил в памяти геометрию крыши, убедился, что пути отхода не перекрыты свежими замками, прислонился спиной к гудящему коробу вытяжки и закрыл глаза.

Ждать пришлось недолго.

Снизу, из каменных ущелий улиц, поднимался гул. Москва готовилась к пятничному загулу. Грохот машин, спешащих развести офисный планктон по барам и спальным районам, сливался в единый низкий рокот. Ветер приносил запахи дешевого гриля, горелого масла от шаурмы и выхлопных газов, аромат большого города.

Вокруг кипела жизнь, но здесь, наверху, царила ватная тишина. На карнизе напротив ворковали голуби, устраиваясь на ночлег.

Внезапно птицы заткнулись.

Нападавший засел на соседнем скате крыши, прячась за широкой кирпичной трубой. Я «прощупал» будущее и увидел его отчетливо: щуплый, жилистый тип, похожий на наркомана со стажем. Одет во всё темное, лицо замотано шарфом, видны только злые, бегающие глаза. Он щурился, пытаясь выцепить мой силуэт в тенях, а его правая рука была поднята и скрючена, как лапа хищной птицы.

– Вылезай, гадалка, – крикнул он. Голос был скрипучий, с характерным южным говорком. – Чего прячешься?

– А ты подойди поближе, – отозвался я, не высовываясь из-за короба вентиляции. – Автограф дам.

Я почувствовал, как его губы под маской растягиваются в кривой ухмылке.

– А мне не надо ближе. Я тебя и отсюда вижу… прямо сейчас.

На последнем слове он выбросил руку вперед.

Если бы я полагался на глаза, я был бы уже мертв. Из его пальцев сорвался жгут черной, беззвучной энергии.

Это была «мертвая петля» – боевая некромантия. Дрянь редкая и абсолютно незаконная даже по нашим, не самым гуманным понятиям. Это не просто молния. Это концентрированная смерть, смешанная с кинетическим ударом. Она не прожигает плоть – она просто выключает рубильник. Сердце останавливается, мозг превращается в кашу.

Но вся скорость мира бесполезна, если ты стреляешь в пустоту.

– Мимо, – сказал я в темноту, даже не открывая глаз.

И шагнул влево.

Черная молния беззвучно распорола воздух ровно в том месте, где секунду назад была моя голова. Разряд врезался в угол металлического короба. Железо жалобно звякнуло и почернело, словно мгновенно состарилось на сто лет. От места удара потянуло могильным холодом, озоном и мерзким запахом, похожим на тухлятину.

Я закончил поворот, вжимаясь спиной в решетку вентиляционной шахты. Атака захлебнулась.

Убийца выругался – грязно и витиевато.

– Мазила! – крикнул я, стараясь перекрыть шум улицы. – Слушай, я вообще-то Горелого ждал. Он что, занят? В пробке на Садовом застрял? Или зассал лично прийти?

– Трюкач, – прошипел он. – Ненавижу провидцев. Вечно вы ерзаете.

– Профессиональная деформация. Кто заказчик? Горелый? Или инициатива снизу?

– Много вопросов для покойника.

Он вскинул обе руки, и воздух вокруг него пошел рябью. Я снова нырнул в будущее.

Следующие три секунды выглядели паршиво. Поняв, что точечно меня не достать, он собирался накрыть площадь. Ковровая бомбардировка шрапнелью из чистой энтропии. От такого уклониться сложно, зацепит краем.

Я сунул руку в карман плаща и нащупал холщовый мешочек с пылью.

– Лови! – гаркнул я и, выскочив из-за короба, швырнул мешочек ему под ноги.

В момент броска я добавил ментальный импульс. Мешочек не долетел до убийцы пару метров и лопнул в воздухе, словно маленькая граната. Облако серой, тяжелой пыли, собранной на трех перекрестках, накрыло его с головой.

Это не просто грязь. Это концентрированная неопределенность. Для мага, который привык контролировать реальность, попасть в такое облако – все равно что водителю на трассе получить ведро краски в лобовое стекло. Его сенсорика вырубилась мгновенно.

Маг взвыл, хватаясь за лицо. Черное заклинание, которое он готовил, сорвалось с поводка и ударило в антенну рядом с ним, расплавив металл в лужицу.

– Глаза! – заорал он. – Сука!

– Пыль с перекрестков, – прокомментировал я, меняя позицию и заходя ему во фланг. – Старый дедовский способ. Не благодари.

Теперь у меня было минуты три, пока он промаргивается и чистит каналы восприятия. Огнестрела у меня с собой не было – спасибо Гоше, отговорил, – но сейчас и нож сойдет, если действовать с умом. Я щелкнул лезвием складного ножа, чтобы звук был слышен отчетливо.

– У тебя два варианта, – сказал я, держа дистанцию. – Первое: ты сейчас сваливаешь отсюда и передаешь Горелому, что я очень расстроен. Второе: мы продолжаем танцы, но учти – я вижу, куда ты шагнешь, еще до того, как ты сам это решишь. Я перережу тебе сухожилия раньше, чем ты поймешь, что я рядом.

Убийца замер, тяжело дыша. Он ничего не видел магическим зрением, а в обычной темноте я в своем плаще-мороке был почти невидимкой.

– Ты не понимаешь, во что влез, Курганов, – прохрипел он, пытаясь на слух определить мое местоположение. – Это не разборки за территорию. Это…

Договорить он не успел.

Внезапно ветер на крыше переменился. Холодный, пронзительный порыв ударил мне в спину, едва не сбив с ног, и закружился вокруг нас воронкой, поднимая с гудрона мусор и пыль.

Ветряна. Моя «Звездная Танцовщица» наконец-то соизволила явиться. И она была явно не в духе.

Ветер, поднятый моим призывом, разметал остатки магической пыли, но дело было сделано. Убийца тер красные, слезящиеся глаза, часто моргая. С трудом, но зрение к нему возвращалось.

– Горелый, ссыкло, – прохрипел он, сплевывая вязкую слюну на гудрон. – Повелся на твой дешевый понт про Варламова.

Я почувствовал, как он собирается. Щит вокруг него уплотнился, став похожим на маслянистую пленку. Этот парень был не чета Горелому, тот был политиком и бизнесменом, а этот привык марать руки по локоть.

– Горелый хотя бы не лез на рожон, – парировал я, не выходя из тени вентиляционного короба. – Это делает его умнее тебя… Хазад.

Он замер. Даже в темноте я почувствовал, как он напрягся.

– Ты знаешь мое имя? – в голосе прорезалось удивление пополам с угрозой.

– Работа такая, всё знать. Ну что, Хазад, не слишком ли большой кусок ты попытался откусить? Зубы не сломаешь?

Хазад выпрямился во весь рост, окончательно проморгавшись. Вокруг его рук снова начала собираться тьма, неторопливо, уверенно.

– Меня варламовскими байками не напугаешь, – тихо сказал он и сделал первый шаг в мою сторону. – Если бы ты реально ходил под Дедом, я бы уже валялся здесь с перерезанным горлом, пока глаза протирал. А ты просто стоял и трепался. Значит, ты один.

Черт. А он не дурак. Логика у него работала железно: настоящий боевик Варламова не стал бы вести переговоры, имея преимущество. Мой гуманизм сыграл против меня.

– Так это у вас такой метод рекрутинга? – спросил я, отступая за следующий короб. – Приходи к нам работать, у нас дружный коллектив и бесплатные молнии в лицо? Презентация так себе, на троечку.

– Ты можешь быть полезным. Или мертвым, – усмехнулся Хазад. Улыбка у него вышла страшная, кожа натянулась на черепе. – Мне без разницы. Труп тоже можно допросить, просто возни больше.

Он перемахнул через низкий парапет, разделяющий секции крыши, не сводя с моего укрытия тяжелого взгляда. Я воспользовался моментом, чтобы перебежать к старой кирпичной трубе.

Всё, шутки кончились. Магия смерти, которой он пользовался – штука убойная, но капризная. Ей нужен прямой визуальный контакт. Хазад не мог просто взорвать всю крышу по площади, как сделал бы пироман вроде Горелого. Ему нужно было видеть цель, чтобы остановить ей сердце. Поэтому мы играли в кошки-мышки среди антенн и труб.

– Уже бежишь? – насмешливо бросил он, обходя вентилятор.

– Просто пытаюсь понять логику, – крикнул я, смещаясь к левому краю крыши. – Допустим, ты меня пришьешь. И как это поможет тебе найти реликвию?

– А кто сказал, что я тебя убью сразу? – голос Хазада стал ближе. Он был уверен, что загоняет меня в угол, как крысу. – Сломаю ноги, выжгу каналы. Сам приползешь и расскажешь, где спрятал куб.

Я уперся спиной в кирпич. Дальше бежать было некуда, труба стояла у самого края. Я рискнул глянуть вниз: пять этажей пустоты, балконы с бельем и темный, заваленный мусором переулок внизу.

Хазад был метрах в десяти. Он не спешил, наслаждаясь моментом. В его руке пульсировал черный сгусток, готовый сорваться с пальцев.

– Ты не работаешь на Варламова, – повторил он, смакуя свою догадку. – Ты ни на кого не работаешь. Ты ничей. Фрилансер. И если ты сдохнешь здесь, никто даже не почешется.

Он сделал еще шаг, выходя на линию огня. Я видел его торжество. Он думал, что я загнан в тупик.

Но он забыл одну деталь.

Ветер.

Ветряна, внучка Стрибога, которую я призвал, никуда не делась. Она просто ждала, кружа над крышей невидимой воронкой, раздраженная тем, что её побеспокоили, и жадная до развлечений. И теперь мы с ней стояли на самом краю, там, где воздушные потоки ударялись о стену дома и взмывали вверх.

– Может, я и ничей, – сказал я, глядя ему в глаза и чувствуя, как за спиной нарастает гул. – Зато у меня друзья влиятельные.

Хазад вскинул руку, но я уже шептал формулу активации, выпуская стеклянный стержень из левого кармана.

У каждого мага свой «эхолокатор». Пироманты чувствуют тепловой след, воздушники слышат дыхание за сто метров, менталисты просто лезут к тебе в голову. Некроманты вроде Хазада работают иначе. Для них жизнь – это аномалия. Раздражающее яркое пятно на фоне милой их сердцу мертвечины. Хазад чувствовал меня так же, как человек с больной головой чувствует яркий свет лампы. Он шел на мой пульс, как акула на запах крови в воде.

Нужно было дать ему другую цель.

Я рванул из подкладки плаща, кварцевый жезл. Сейчас это была просто стекляшка, но я сжал его в кулаке и мысленным усилием вогнал в него слепок своей ауры. Накачал кристалл сырой энергией жизни под завязку, до звона. Для обычного глаза ничего не изменилось, но в магическом спектре жезл вспыхнул как новогодняя елка. Теперь это был не кусок кварца, а маяк, орущий на всю крышу: «Я ЗДЕСЬ!».

У самого парапета чернел зев ржавого водостока. Я сунул сияющий (для мага) кристалл туда, чтобы его не было видно визуально, но фонил он знатно.

– Попробуй сначала найди меня! – крикнул я, имитируя панику, и метнулся назад.

Три быстрых шага. Спина вжалась в холодную кладку дымохода. Капюшон на глаза. Замереть. Не дышать.

«Морок», вещь уникальная не только потому, что прячет тебя от глаз прохожих. Его главная фишка, о которой забывают многие умники, это полная магическая изоляция. Как только я перестал двигаться, ткань плаща не просто слилась по цвету с закопченным кирпичом, превратив меня в хамелеона. Она отрезала мой фон.

Для магического зрения я исчез. Просто перестал существовать.

Для Хазада картина почти не изменилась. Он чувствовал яркий источник жизни у края крыши (мой заряженный жезл) и был уверен, что это я, забившийся в угол от страха. Он даже не заметил подмены, слишком был увлечен предвкушением убийства. То, что сигнал сместился на метр вниз и стал статичным, его не смутило.

Он вышел из-за вентилятора, не сбавляя шага. Я видел его профиль, оскал под маской. Он смотрел прямо на водосток, игнорируя кирпичную трубу, частью которой я стал.

– Найти тебя? – в его голосе слышалось торжество палача, занесшего топор. – Я тебя уже нашел, трюкач. И бежать тебе некуда.

Хазад завернул за угол и замер. Впереди была только пустота и край крыши, подсвеченный снизу болезненно-желтым светом уличных фонарей. Я стоял буквально в двух шагах от него, слившись с кирпичной кладкой трубы. С такого расстояния я мог разглядеть его профиль сквозь прорези балаклавы: смуглая, землистая кожа, бисеринки пота на виске и напряженная жилка на шее. Он смотрел вниз, туда, где в ржавом желобе водостока яростно фонил мой «маячок».

Маги, народ высокомерный. Они привыкли полагаться на Силу больше, чем на собственные глаза и здравый смысл. Это профессиональная болезнь: если у тебя есть «радар», который не подводил годами, ты перестаешь смотреть под ноги. Глаза говорили Хазаду, что на краю никого нет. Но его магическое чутьё орало: «Цель здесь! Внизу, за кромкой!». И он поверил чутью.

Он подался вперед, делая резкий, дерганый шаг к парапету. Его движения напоминали птичьи. Защитный щит за его спиной слегка мерцал, искажая воздух, но он был рассчитан на фронтальную атаку, а не на подлость. Хазад свесился над бездной, пытаясь разглядеть источник сигнала.

Идеальный момент.

Я шагнул из тени. Без боевых кличей, без магии. Просто подошел сзади, уперся ладонями ему в поясницу и толкнул.

Сильно. От души.

Его щит огрызнулся, обдав мои руки ледяным ожогом, но против законов Ньютона магия часто пасует. Кинетический барьер может остановить пулю, но он плохо справляется, когда тебя толкают всем весом тела. Центр тяжести сместился, ноги Хазада оторвались от гудрона.

Он даже крикнуть толком не успел, только сдавленно хрипнул. Тело перевалилось через низкий бортик. Секунда тишины, и снизу донесся глухой, влажный удар о железные прутья балкона этажом ниже, а затем, с задержкой, грохот перевернутых мусорных баков на асфальте.

Я поморщился, стряхивая саднящее ощущение с ладоней. Подошел к краю, но смотреть вниз не стал. Выудил из водостока свой жезл, он уже почти погас, отдав всю энергию в ложный сигнал, и сунул обратно в карман. Улика.

Проверять, жив ли Хазад, я не собирался. Если разбился насмерть, дворники утром найдут, спишут на очередного наркомана-руфера. Если выжил, ему сейчас точно не до погони: переломы магией лечатся долго и больно. Главное, что с хвоста он слез.

Я развернулся и двинул обратно, к своей крыше, чувствуя, как отпускает адреналин. Хотелось курить, хотя я бросил три года назад.

Вернувшись на свой пятачок, я прислонился к теплому кирпичу трубы и прикрыл глаза, переводя дух.

Минуты через две что-то холодное и щекотное коснулось моего уха. Порыв ветра, осмысленный и навязчивый.

– Ку-ку, – прошелестело прямо в ушную раковину.

Я открыл глаза и повернул голову. В воздухе, всего в паре сантиметров от моего носа, висело полупрозрачное лицо, сотканное из уличной пыли, сигаретного дыма и тополиного пуха.

Для обычных глаз Ветряна невидима, просто порыв воздуха, поднимающий фантики с асфальта. Для моего зрения она выглядит как набросок сумасшедшего художника, сделанный дымом и паром. Её форма меняется в зависимости от погоды, настроения и того, через какую помойку она недавно пролетела.

Сегодня она выбрала облик, который я называл «беспризорница»: тощая девчонка с растрепанными волосами, похожими на клубы выхлопных газов, в рваном балахоне, сшитом из полиэтиленовых пакетов и тополиного пуха. Уши у неё были неестественно вытянуты, а глаза – огромные, абсолютно белые, без зрачков, в которых крутилась снежная крошка.

– Звал, касатик? – прошелестела Ветряна, расплываясь в улыбке чеширского кота. – А я тут, я всё видела. Жестокий ты, Максимка. Мне нравится.

– Напугала? – она захихикала, и звук этот напомнил шелест сухой листвы по бетону.

Настоящее имя Ветряны произнести человеческим языком невозможно. Это симфония звуков: вой вьюги в проводах ЛЭП, скрежет железа на стройке в Сити, шепот сквозняка в форточке старой «хрущевки». Когда мы только познакомились, я пытался подобрать к ней ключ, пока не понял: она каждый раз разная. Ветряна – элементаль, дух воздуха. Она может просочиться в замочную скважину или снести рекламный щит на МКАДе. Она древняя, как сама земля под асфальтом. Подозреваю, она гоняла пыль над этими холмами еще тогда, когда здесь квакали лягушки, а Юрия Долгорукого не было даже в проекте.

При всей своей мощи и древности, интеллектом она не обезображена. У Ветряны память как у золотой рыбки, только еще короче. В голове у неё, простите за каламбур, ветер.

– Привет, Ветряна, – вздохнул я.

– Ой, ты какой-то другой! – прощебетала она, кружась вокруг меня воронкой. – Мрачный такой, вкусный! А это что? Новая тряпка?

Она вдруг нырнула вниз, превратившись в тугой жгут воздуха, и дернула полу моего плаща-морока, пытаясь стянуть его с плеч.

– А ну брысь! – я перехватил край ткани. – Порвешь.

– Дай! – капризно потребовала она, повиснув вниз головой прямо перед моим лицом. Её волосы, игнорируя гравитацию, торчали вверх. – Дай поносить! Красивое, рябит!

– Нет.

– Жмот!

– Ты его потеряешь через пять минут, – терпеливо объяснил я. – Или забудешь, где оставила.

– Не забу-у-уду! – протянула она обиженно, надувая полупрозрачные щеки.

– Ага, конечно. Где тот «Ловец снов», который я тебе в прошлом месяце подарил?

Ветряна зависла, её лицо приняло озадаченное выражение. Она почесала затылок, и оттуда посыпались мелкие искры статического электричества.

– Какой ловец? – искренне удивилась она. – А! Тот с перышками? Я его… это… облаку подарила. Оно грустило.

Я мысленно закатил глаза. Спорить с ветром, занятие для идиотов. Ветряна видела мой плащ десятки раз и каждый раз реагировала на него как на новинку. Мне везло, что она вообще помнит, кто такой «Максимка».

Нужно было переключать её внимание. Я сунул руку в карман и выудил оттуда мелкую серебряную брошь в виде стрекозы. Дешевка из сувенирной лавки в переходе, но блестела она знатно.

Ветряна ахнула. Её глаза расширились, став похожими на фары дальнего света.