Текст книги "Последний вольный (СИ)"

Автор книги: Виктор Волох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Я вижу, как загораются её рыжие волосы. Я слышу тот самый крик, который будит меня по ночам уже десять лет. Крик боли и абсолютного, тотального неверия.

Она поворачивает голову и смотрит на меня сквозь стену огня. И в её глазах нет мольбы. В них приговор: «Ты позволил этому случиться. Ты выбрал себя».

Я отшатнулся от двери, падая на пол коридора, кашляя от дыма. Запах горелого человеческого мяса заполнил легкие, вытесняя кислород.

Ярина стояла надо мной. Реальная Ярина из Крома. Её платье дымилось. Половина лица была обожжена до кости, кожа свисала лохмотьями, обнажая зубы в вечной улыбке черепа.

– Ты убил меня, Максим, – сказала она просто, без эмоций. – Не Воронов. Он был просто палачом. Ты был другом. Ты убил меня своим бездействием. Своей трусостью. Ты променял мою жизнь на свой побег. Твоя свобода куплена моей жизнью.

– Прости меня, – выл я, размазывая слезы и сопли по лицу, царапая пол ногтями. – Прости, прости, прости… Я не мог… Я испугался…

Она опустилась рядом. Взяла меня за руку своей обожженной, костяной рукой. Боль была адской, пронзающей до плеча, но она отрезвляла. Она выжигала истерику.

– Прощение надо заслужить, – прошептала она мне в лицо. – Слезами мертвых не поднимешь. Вставай. Ты прошел.

– Куда? – прохрипел я. – В Ад?

– К нему. Вставай!

Она рывком подняла меня на ноги.

Поднял голову. Стены с дверями исчезли, растворились в дыму, как дурной сон.

И снова стоял в вестибюле усадьбы. Передо мной была та самая массивная дубовая дверь кабинета Воронова.

Я был раздавлен, выпотрошен, уничтожен. Каждая моя подлость, каждая трусость были вытащены на свет и взвешены. Но я был здесь. Я прошел сквозь свою вину и не умер. Я принял её. Да, я тварь. Да, я трус. Но я живая тварь, и у меня есть дело.

Ярина стояла рядом. Снова целая, в чистом платье, без ожогов. Но в глазах её была бездонная тьма Крома. Она кивнула на дверь.

– Иди. Он ждет. И помни про Ключ и Клинок. Не повторяй ошибок.

Я поднялся, шатаясь, как пьяный. Вытер мокрое лицо рукавом куртки. Страха больше не было. Не может бояться тот, кто уже сгорел изнутри.

Положил руку на ручку.

Толкнул дверь кабинета.

Она открылась бесшумно, на смазанных петлях.

Внутри всё было так, как я помнил, и так, как я видел в видении. Идеальная копия. Камин с беззвучным, холодным огнем, пожирающим поленья, но не дающим тепла. Массивный дубовый стол, заваленный картами. Пустое высокое кресло, повернутое спинкой ко мне, но хранящее отпечаток силы хозяина. Запах старой магии, воска, дорогого табака и запекшейся крови.

На противоположной стене, в десяти шагах через ковер, была еще одна дверь. Приоткрытая. Сквозь щель бил луч чистого, ослепительно белого света – выход из Крома, выход из кошмара, путь обратно в мое тело в особняке Варламова.

Я сделал шаг вперед, ступая на мягкий ковер, и…

Глава 16

Мир моргнул.

Это было не похоже на смену кадра в кино. Это было так, словно веки самой реальности судорожно сжались, выдавливая из глаз слезы, а когда они разомкнулись, декорации кабинета сменились душным, липким маревом.

Школьный двор плавился в зное, типичный московский «колодец» спального района где-то на окраине, в Выхино или Бирюлево. Место, где надежда умирает раньше, чем успевает родиться. Небо цвета выцветшей, пыльной тряпки нависало над типовой панельной пятиэтажкой. Солнца не было видно за смогом, но его присутствие ощущалось как тяжелый утюг, прижатый к затылку. Стены дома, нагретые за день, отдавали жар, швы между панелями казались воспаленными шрамами.

Под ногами поддавался мягкий, поплывший асфальт – московская смесь битума и грязи, в которую влипаешь подошвами. В углах двора, гонимый горячим сквозняком, скатывался в грязные комья тополиный пух. Я почувствовал этот запах – густой, тошнотворный коктейль из раскаленного бетона, выхлопных газов и сладковатой гнили от переполненных мусорных баков, которые на жаре начали бродить.

Несмотря на удушающую духоту, за ржавыми гаражами-ракушками сбилась в стаю местная фауна: подростки. Пацаны в дешевых синтетических майках и шортах, потные и красные, громко ржали, лениво сплевывая шелуху от семечек. Их смех звучал вяло, но агрессивно – как жужжание мух над падалью. Девчонки в слишком коротких юбках и топиках, с потекшей от жары косметикой, обмахивались ладонями и хихикали, жадно затягиваясь сигаретами, дым от которых висел в неподвижном воздухе сизой пеленой.

Я знал этот двор. Я знал каждую трещину в асфальте, из которой пробивалась сухая, пыльная трава.

Один парень стоял в стороне, метрах в десяти от компании, вжимаясь спиной в единственное пятно тени от стены бойлерной. Стена была шершавой и горячей даже здесь. Он был изгоем в этой стае, и он это знал. Руки глубоко засунуты в карманы застиранных джинсов, мокрая от пота футболка прилипла к лопаткам.

Ему было лет пятнадцать. Худой, жилистый, натянутый как струна. Черные вихры слиплись на лбу. Но главное – взгляд. Колючий взгляд исподлобья, направленный на веселящуюся компанию. В этих глазах не было страха жертвы. В них была зависть, смешанная с презрением и жгучим, кислотным желанием: «Чтоб вы все сдохли. Или чтоб вы все ползали у меня в ногах».

Он был знаком. Слишком знаком.

Я смотрел на самого себя. На того мальчика, которым я был за пять минут до того, как продал душу. Я чувствовал, как мокрая от пота футболка прилипла к спине, словно вторая, омертвевшая кожа. Я чувствовал фантомную тяжесть перочинного ножа в его правом кармане – ладонь была влажной и скользкой, дешевый пластик рукояти елозил в пальцах, но он сжимал его с отчаянием утопающего.

Это был не просто подросток. Это была открытая, гноящаяся на жаре рана, пульсирующая на грани отчаяния. Рана, жаждущая, чтобы кто-то насыпал в неё соли, лишь бы заглушить эту тягучую, ноющую боль безысходности, или предложил лекарство – любое лекарство, любой ценой, лишь бы вырваться из этого плавящегося асфальтового ада.

Глядя на него, на себя-в-прошлом, я замер, пригвожденный к месту. Желудок скрутило в тугой узел, и я почувствовал привкус горячей пыли и желчи на языке. Это был не просто образ. Это был я.

Я смотрел на себя. Пятнадцатилетнего. Детдомовского волчонка, который еще не знал, что такое настоящая тьма, но уже был готов продать душу за глоток прохладной силы. Он был голоден, зол и до смерти напуган собственной ничтожностью.

Воспоминание накрыло меня с головой, плотное, как смог лесных пожаров. Я почувствовал ту же духоту, то же кислородное голодание, ту же безысходность, что и он. Я помнил этот день. Помнил, как горячий воздух обжигал легкие. День, когда закончилось мое детство. День, когда я добровольно шагнул в пекло.

Размеренные, тяжелые шаги по мягкому, податливому асфальту заставили моего двойника поднять глаза. Его взгляд был настороженным, из-под слипшихся волос, готовым к бегству или к бессмысленной драке.

К нему приближался мужчина. На фоне раскаленных панелек, ржавых гаражей и потных тел он выглядел пугающе инородным телом.

В это адское пекло, когда даже асфальт тек ручьями, он был одет в длинное, идеально скроенное кашемировое пальто и строгий костюм. Дорогие кожаные перчатки, золотой перстень на пальце, поблескивающий в мареве. Трость с набалдашником из черного дерева стучала по покрытию сухо и четко. Он не потел. На его лбу не было ни испарины, ни тени дискомфорта. Он словно носил свою собственную погоду с собой.

Лицо его было обычным, незапоминающимся. Таким, на кого твои глаза скользят, не задерживаясь. Если бы не этот шлейф дорогого табака, который странным образом не смешивался с вонью помойки, а перекрывал её, я бы принял его за сумасшедшего профессора. Но глаза… Глаза были совсем не обычными. В них не было жары. В них был абсолютный ноль, бездонная тьма, и они буравили насквозь. Не смотрели на мальчика, а смотрели внутрь него. В ту самую воспаленную, гноящуюся рану. И я знал: он видел всё. Каждый страх, каждую надежду, каждую потаенную, грязную мечту.

– Здравствуй, Максим, – произнес он. Голос его был глубоким, бархатным баритоном, который вибрировал в грудной клетке, минуя уши, заложенные от перепада давления и жары. В этом звуке не было угрозы, только спокойная, абсолютная уверенность охотника, который знает, что клетка захлопнулась.

– Тебе чего, дядя? – огрызнулся младший я. Пальцы в кармане скользнули по мокрой от пота рукояти дешевого перочинного ножа. Лезвие было тупым, но сама сталь грела, давала иллюзию защиты. Я чувствовал, как по спине, прилипшей к футболке, течет противная, липкая струйка страха, смешанного с агрессией.

– Чего ты хочешь? – вопрос прозвучал мягко, но он ударил меня под дых сильнее, чем кулак гопника. Воздуха в легких и так не хватало в этом мареве, а теперь его выбило окончательно.

– Я хочу свалить отсюда, – выплюнул подросток, и в его голосе прорвалась истерика, которую он так старательно прятал за маской крутизны. – Из этой дыры, из школы, которую я ненавижу, от этих ублюдков.

Младший я дернул подбородком в сторону ржущей компании за гаражами. В этом жесте было столько детской обиды и бессильной злобы, что мне, взрослому, захотелось отвернуться. Меня тошнило от самого себя. От этой жалкой, скулящей потребности быть кем-то.

– И это всё? – Мужчина чуть скривил губы, словно попробовал теплое, прокисшее вино. – Мелковато для такого потенциала.

– Это для начала.

– А потом? – Он сделал шаг ближе, вторгаясь в личное пространство. От него не пахло потом, как от всех вокруг. От него пахло прохладой, дорогим табаком и озоном. – Что, если бы ты мог получить всё? Не просто билет на поезд из душного Бирюлево. А Всё. Чего ты действительно хочешь, мальчик? Загляни в свою тьму.

В этом плотном кашемировом пальто и перчатках в тридцатиградусную жару он должен был свариться заживо, истечь потом и задохнуться. Но его кожа была сухой и бледной, ни единой бисеринки влаги на лбу. Он стоял посреди пекла, как айсберг.

Мой младший двойник удивленно поднял глаза, щурясь от яркого, режущего солнца. Он привык, что взрослые читают нотации, орут или игнорируют. Но этот… этот слушал. Он смотрел на меня так, словно я был единственным источником прохлады в этом аду.

– Ладно, – сказал мальчик, и его лицо изменилось. Черты заострились, в глазах вспыхнул злой, голодный огонек. – Чего я хочу? Я хочу быть таким сильным, чтобы мне не приходилось оглядываться. Чтобы я мог смотреть на этих идиотов сверху вниз, как на муравьев в пыли. Чтобы никто… слышишь? Никто и никогда больше не смел меня тронуть. Я хочу, чтобы они боялись даже дышать в мою сторону. Ты можешь мне это дать?

Я смотрел на себя и видел момент падения. Я не просил любви, не просил денег, не просил счастья. Я просил кнут. Я хотел стать палачом, чтобы перестать быть жертвой.

Мужчина посмотрел на него долгим, оценивающим взглядом, как ювелир на неограненный алмаз с трещиной. А затем улыбнулся. Широко, страшно. Его глаза оставались холодными, как прорубь, в которой топили котят, – жуткий контраст с раскаленным воздухом вокруг.

– Да. Могу. Я дам тебе силу, от которой небеса содрогнутся. Но цена будет высокой, Максим. Ты заплатишь всем, что у тебя есть. И тем, чего у тебя нет.

Подросток уставился на него, завороженный этой уверенностью, как мотылек пламенем. Он не слышал про цену. Он слышал только «Сила».

– Кто вы? – прошептал он пересохшими губами, и его влажная ладонь в кармане разжалась, выпуская нож. Нож был больше не нужен. Он нашел оружие пострашнее.

– Зови меня Боярин Воронов. – Он медленно протянул руку, обтянутую тонкой, лайковой перчаткой, игнорируя жару. – Или просто – Учитель.

Мальчик протянул руку в ответ. Грязную, липкую от пота и пыли ладонь.

Их пальцы соприкоснулись. Кожа перчатки была ледяной.

В этот момент мир вокруг них пошел трещинами, как старая эмаль. Раскаленный двор, плавящийся асфальт, ржавые гаражи – всё поплыло, как воск, и осыпалось пылью.

…моя нога утонула в густом, мягком ворсе ковра.

Я пошатнулся, вываливаясь из воспоминания в реальность кошмара, как пьяный из кабака на мороз.

Ощущения сменились мгновенно, до тошноты резко. В нос ударил тяжелый аромат: старая бумага, пчелиный воск паркета и ненавистный дорогой табак с нотками вишни.

Я стоял посреди кабинета. Мое сердце колотилось где-то в горле, перекрывая дыхание, отдаваясь в висках гулкими, тяжелыми ударами. Тук-тук-тук. Как молоток судьи, забивающего гвозди в крышку гроба. Я сделал это. Я снова пережил момент своей продажи, момент, когда моя душа дала первую трещину.

Комната была пуста и тиха, но эта тишина была обманчивой, звенящей. Камин справа отбрасывал багровые, пляшущие отсветы на золоченые корешки книг. Слева возвышался стол-саркофаг. И пустое кресло, повернутое ко мне спинкой, которое все еще, казалось, хранило тепло того, кто сидел в нем в моих воспоминаниях. Я чувствовал этот фантомный взгляд на своей коже.

Сглотнул вязкую, горькую слюну. Сделал глубокий, судорожный вдох, пытаясь вытеснить из легких фантомный запах сырости московского двора и заменить его спертым воздухом Крома.

Впереди, всего в нескольких шагах, была приоткрытая дверь. Из щели бил луч чистого, белого света. Выход из лабиринта. Путь домой.

Но чтобы дойти до неё, мне нужно было сделать еще один шаг, сквозь собственную память, которая кишела минами.

Занес ногу. Подошва ботинка опустилась на ворс.

Пол под ней скрипнул.

Я пошатнулся, хватаясь рукой за край книжного стеллажа, чтобы не упасть. Пальцы соскользнули по лакированному дереву. Комната поплыла. Огонь в камине лизнул поленья длинным, неестественным языком.

Это был день моей продажи. Но этот день закончился, уступив место годам.

С одной стороны – выход, манящий свободой. С другой – прошлое, которое хватало за лодыжки костлявыми пальцами, умоляя остаться, досмотреть, дожить то, что было убито.

Осторожно, стараясь не дышать, я сделал еще один шаг…

Мир снова вывернулся наизнанку. Стены кабинета растворились в золотистом мареве.

Гостиная была теплой. Невыносимо, уютно теплой. Она была залита мягким, янтарным светом множества свечей и огромной люстры. За окнами (я знал это, хотя шторы были задернуты) выла зимняя вьюга, заметая усадьбу снегом по самые окна, но здесь царил оазис покоя.

Воронов сидел в своем глубоком вольтеровском кресле у камина, держа в тонких пальцах бокал с рубиновым вином. Он не пил, просто смотрел на огонь сквозь стекло, любуясь цветом крови. Он выглядел как патриарх, как добрый отец семейства, собравший детей у очага.

А вокруг него, на пушистом ковре, расположились мы. Четверо. Его «стая». Его лабораторные крысы.

Две девочки сидели на диване, поджав ноги. Ярина – живая, настоящая, с той самой огненной гривой волос, которой она так гордилась до того, как её обрили. Она смеялась, что-то шепча, и заплетала сложную, тугую косу Рите. Рита, тогда еще просто Рита, а не ледяная стерва Диана, сидела смирно, боясь шелохнуться, широко распахнув доверчивые глаза. Она ловила каждое слово, каждое движение в этой комнате, впитывая атмосферу избранности.

У каминной полки, небрежно опираясь на мрамор локтем, стоял парень.

Вихрь.

Тот, кто не переживет инициацию. Тот, чье имя мы потом боялись произносить. Он был красив той наглой, дворовой красотой, которая так нравилась девочкам. Он крутил в ловких пальцах золотую монету, заставляя её бегать по костяшкам, и травил какую-то байку, ухмыляясь широко и хищно. Он чувствовал себя здесь королем, наследным принцем.

А чуть в стороне, в глубоком кресле, в тени торшера, сидел я.

Младший я. Это было через пару месяцев после той встречи во дворе. Я был чистым, сытым, одетым в качественную шерсть, а не в китайский пуховик. Я сидел, поджав ноги под себя, с книгой на коленях, но не читал. Я смотрел. Слушал. В этой позе я выглядел странно – по-детски уютно, но глаза уже были глазами настороженного зверька, который попал в сытое место, но ждет подвоха.

Это была идиллия. Ложь. Сладкий яд. Момент затишья перед тем, как Воронов начнет стравливать нас друг с другом на выживание, как бойцовых псов. Я смотрел на них: на живую Ярину, на еще не сломленную Риту, на самоуверенного Ворона, и чувствовал, как к горлу подкатывает ком невыносимой горечи.

– Истинный Путь – это не фокусы с огнем, – говорил Воронов. Никто, слышавший этот голос, не мог поверить, что этот человек – чудовище. Мы четверо смотрели на него, как кролики на удава, ловя каждое слово.

– Это власть. Власть созидать миры и власть стирать их в порошок. Дар есть у многих, но Дар без Воли – это просто спички в руках ребенка. Истинная сила куется только в одном горниле: внутри вашего «Я». Жесткость, решимость, способность переступить через себя и через других, вот что отличает Волхва, Хозяина Жизни, от ярмарочного колдуна.

Он поднял бокал с вином на просвет, любуясь игрой рубина.

– Быть готовым возвыситься над моралью рабов или пасть ниже зверя, если того требует цель… вот наш Путь. Ваши главные враги – это страх и жалость. И то, и другое – кандалы. А слабость… – он сделал паузу, и воздух в комнате сгустился, – слабость – это смерть.

Глаза Воронова медленно скользнули по нам: от испуганной Риты к нахмуренной Ярине, к ухмыляющемуся Ворону, и, наконец, ко мне.

– Я не жду, что вы все дойдете до конца. Кто-то сломается – телом, разумом или духом. И если у вас есть трещина, я её найду и вгоню туда клин. Но те из вас, кто выживет, кто заслужит право стоять по правую руку от меня… о вас будут говорить шепотом. Вы станете законом.

В комнате повисла тишина. Затем Вихрь пошевелился, подавшись вперед.

– Когда начнем, Учитель?

– Сейчас.

…Я снова был в пустом кабинете. Оглядевшись, я понял, что сделал всего два шага по ковру. Я видел свою жизнь в рабстве, кадр за кадром, и не знал, сколько времени прошло в реальности, но знал одно: нельзя останавливаться.

Стиснул зубы и шагнул вперед…

На этот раз я был готов к рывку. Я видел себя, Вихрь, Ярину и Риту несколько месяцев спустя. Мы снова были в той гостиной, но без Воронова. Мы планировали. Это было наше первое «самостоятельное» задание. Я пытался заткнуть уши, не слушать эти молодые, полные азарта голоса, и заставил тело сделать еще один шаг.

Сцена поплыла и сфокусировалась.

Теперь мы были на улице. Заброшенная промзона где-то в Текстильщиках, ржавые скелеты кранов на фоне кровавого заката. Под ногами хрустел битый кирпич.

– Это была твоя идея, – скучающим тоном произнес Вихрь, вытирая руки платком.

– Но… – Мое лицо в воспоминании было бледным, искаженным сомнением. – Нам не нужно было этого делать. Он уже всё сказал.

Вихрь посмотрел на тело у своих ног.

– И что? Лишний свидетель – лишние проблемы. Привыкай, Макс.

Мой желудок скрутило спазмом. Я помнил, что произошло дальше. Я помнил запах крови и свою беспомощность. Я не хотел смотреть.

Еще шаг…

Снова гостиная. Но теперь в ней не было единства. «Вороны» грызлись. Мы с Вихрем стояли друг напротив друга, готовые вцепиться в глотки. Ярина пыталась встать между нами, кричала что-то злое. Темные глаза Вихря сверкали торжеством – он чувствовал поддержку Воронова. А Рита… Рита жалась в углу, переводя испуганный взгляд с одного на другого, уже тогда выбирая, к кому примкнуть, чтобы выжить.

Дверь распахнулась, прерывая нас, и…

Видения посыпались лавиной, накладываясь друг на друга.

Разногласия переросли в подозрения. Ярина становилась злее, жестче, её огонь превращался в лед. Рита впадала в отчаяние, готовая на любую низость ради одобрения Учителя.

Мои тайные встречи с молодым Сергеем – тогда еще стажером Совета, который обещал помощь, но только собирал компромат.

И над всем этим – тень Воронова. Он наблюдал за нашей грызней с балкона, потягивая вино, и ничего не делал. Он наслаждался селекцией.

Заговоры в темноте. Предательство. Страх.

И, наконец, Открытие. То, что сломало всё.

И вдруг реальность затвердела.

Я снова был там. Подвалы. Только я был моложе – может, на год старше, чем в том первом воспоминании. Я стоял в узком каменном коридоре, где с потолка сочилась грунтовая вода. Рядом со мной, навалившись на мое плечо, стояла девушка. Она была истощена, едва держалась на ногах, её разорванная одежда была в бурых пятнах.

Мы оба смотрели на Воронова. Он стоял чуть впереди, преграждая путь к свободе. За его спиной, в тени арки, застыли Ярина и Рита. А рядом с Учителем, поигрывая боевым амулетом, стоял Вихрь.

– Вы знали? – спросил мой младший двойник. Голос его звучал глухо, оглушенно предательством. – Вы всё это время знали?

– О, Максим, – вздохнул Воронов, поправляя перчатку. – Не путай неведение с безразличием. Я позволял тебе лгать мне ровно до того момента, пока ты не нарушил прямой приказ.

Я увидел, как я-прошлый облизнул пересохшие губы, судорожно ища выход.

– Она вам не нужна, Учитель. Я пересчитал формулу. Есть другой способ, без жертвы…

– Дело не в ней, – мягко перебил Воронов. – И не в ритуале. Дело в тебе. В твоей готовности переступить черту.

Он протянул руку ладонью вверх и поманил пальцем.

– Отдай её мне.

Девушка перевела взгляд с Воронова на меня. Её глаза были огромными, черными от ужаса. Она вцепилась в мою куртку.

Я колебался. Секунда, которая растянулась на вечность.

Воронов разочарованно цокнул языком.

– Жаль. Это был твой последний шанс, мальчик мой. Ты выбрал быть овцой, а не волком.

Он покачал головой и сделал шаг назад.

– Я предупреждал, что не все из вас пройдут инициацию. Вихрь?

Парень шагнул вперед, и на его лице расплылась широкая, хищная ухмылка. Он давно ждал этого момента.

– Ну что, Макс, – протянул он, и в его руке начал сгущаться черный, тяжелый мрак. – Похоже, ты больше не любимчик класса.

Ворон щелкнул пальцами. Сгусток «Мертвой Петли» сорвался с его руки, прыгая вперед, чтобы разорвать меня…

Я вывалился из воспоминания с хриплым вздохом, едва не упав на колени.

Я снова был в кабинете особняка, в Кроме. Но я пересек комнату. Ковер, впитавший мои шаги, остался позади.

Дверь, с полоской белого света – была прямо передо мной, на расстоянии вытянутой руки.

Еще один шаг, и я пройду.

Голос раздался слева.

– Давно не виделись, братишка.

Я знал, кто это, еще до того, как повернул голову.

Вихрь развалился в массивном кресле Воронова, по-хозяйски закинув ноги в грязных армейских ботинках прямо на полированный дубовый стол. Он выглядел точь-в-точь как в день своей смерти – красивый, смуглый, наглый подросток с лицом падшего ангела. Его губы кривились в привычной, издевательской ухмылке. Но глаза оставались холодными и мертвыми.

– Ты не должен быть здесь, – наконец выдавил я. – Это не твое место.

Вихрь оскалился, обнажив зубы.

– Воронов ждет за той дверью, Макс. Не ссы, ты его найдешь. Тебе всего-то и нужно – перешагнуть порог. Сделай шаг.

Оглянулся на спасительную щель света в двери, потом кивнул сам себе.

– Ладно.

Я двинулся вперед, собираясь пройти мимо призрака.

– О, кстати, глянь, что я нашел под столом.

Вихрь убрал ноги со столешницы и рывком поднял что-то с пола, ухватив рукой. За волосы.

Это была Ярина.

Её глаза были закрыты, грудь вздымалась рваными, сиплыми вдохами. Лицо – в крови, в ссадинах и копоти ритуального зала.

Вихрь держал её за огненно-рыжую гриву, как охотник держит подстреленную лису, давая мне время рассмотреть каждую царапину. А потом, потеряв интерес, с силой швырнул её вперед.

Её тело с глухим, влажным стуком ударилось о столешницу, проехало по бумагам и замерло, как сломанная кукла. Рука безвольно свесилась с края.

– Ну? – Вихрь подмигнул мне, поглаживая рукоять ножа на поясе. – Как думаешь, Макс, что мне с ней сделать на этот раз?

Я застыл.

– А может, просто прижечь ей пальцы? – задумчиво протянул Вихрь, разглядывая бессильное тело на столе. – По одному. Чтобы пахло шашлыком.

Он покачал головой, и в его глазах блеснул безумный огонек, который я видел перед его смертью.

– Не, скучно. Перевод материала. Думаю, сначала стоит её трахнуть. Прямо здесь, на бумагах Учителя. Она всегда была горячей штучкой, наша Ярина. Во всех смыслах, да?

– Хватит, – выдавил я. Во рту пересохло.

Ворон глумливо ухмыльнулся. Он вальяжно откинулся в кресле, широко раскинув руки, словно приглашая меня в объятия.

– А ты заставь меня, Макс. Ну же. Спаси её. Будь героем, как ты любишь.

Мне хотелось броситься на него, вцепиться зубами в глотку, разорвать этот ухмыляющийся рот до ушей. Но я знал: это ловушка. Если я вступлю в бой с фантомом, я приму правила кошмара. И останусь здесь навсегда.

Я сделал глубокий, судорожный вдох, загоняя ярость под плинтус, туда, где живут крысы и холодный расчет.

Когда наконец заговорил, мой голос был ровным и мертвым, как этот проклятый мир.

– Единственное место, куда я иду – это та дверь.

Я шагнул вперед.

– Думаешь, меня это колышет? – Вихрь пожал плечами, не убирая руки с волос Ярины. – Ты все равно вернешься, Макс. Рано или поздно Навь затягивает всех. Честно говоря, я даже хочу посмотреть, как ты снова встретишься со Вороновым лицом к лицу. Будет весело.

Он снова ухмыльнулся.

– Конечно, если ты так спешишь сдохнуть…

Я посмотрел на неподвижное тело Ярины на столе. На копоть, въевшуюся в её кожу.

– Что она тебе сделала? – спросил я тихо.

– Она? Ничего. Она была просто мясом.

Ухмылка сползла с лица Вихря. Он подался вперед, нависая над столом, и в его глазах вдруг вспыхнула черная, концентрированная ненависть.

– Я должен был стать Правой Рукой! Я! Два года я грыз глотки, чтобы быть лучшим в стае! Два года я терпел унижения, резал, убивал… И ради чего? Чтобы ты, детдомовский выродок, ударил мне в спину, как трусливая крыса? Вся моя жизнь, Макс… Вся моя жизнь пошла прахом из-за тебя!

Внезапно фигура Вихря пошла рябью. Его кожа почернела и лопнула, обнажая кости. Он вспыхнул темным, «некротическим» пламенем, которым любил играть при жизни. На секунду передо мной сидел обугленный скелет, объятый могильным огнем.

Это длилось мгновение. Потом наваждение спало, и он снова стал человеком. Только от кресла повалил едкий дым, а на дубовой столешнице, там, где лежали его ладони, остались выжженные до черноты отпечатки рук.

Мы смотрели друг на друга через стол и через десять лет смерти.

– Я много чего натворил в этих стенах, чего не должен был, – наконец сказал я. – О многом я стараюсь не думать, чтобы не пустить пулю в лоб. Но знаешь что, Вихрь?

Я выдержал его взгляд, снимая все ментальные блоки, позволяя ему, или тому, что от него осталось в Кроме, увидеть мою душу до самого дна.

– Убить тебя было единственным поступком за все те годы, о котором я не жалею ни капли. Я сплю спокойно, зная, что ты гниешь в земле.

Вихрь смотрел на меня еще секунду, немигающим взглядом мертвеца. Потом фыркнул, потеряв интерес, и снова вальяжно откинулся в кресле, которое всё еще дымилось.

– Да пошел ты.

Я развернулся и шагнул к двери с полоской света.

– Эй, Макс?

Я замер на пороге, уже взявшись за ручку. Медленно обернулся.

– Воронов найдет тебя, – сказал Вихрь. Он снова улыбался, и в этой улыбке было обещание ада. – Он не сдох, братишка. Он просто спит. И когда он проснется, он пойдет по твоему следу. Он найдет тебя, сломает тебе хребет, а потом ты сдохнешь. И когда это случится, я буду ждать тебя здесь, на пороге.

Он подмигнул мне пустым глазом.

– Так что постарайся выжить в этой заварушке с Варламовым. Я буду очень разочарован, если тебя пришьет какая-то шестерка вроде Горелого. Я хочу сидеть в первом ряду, когда ты встретишься с Учителем.

Он издевательски помахал рукой.

– До скорого.

Он повернулся к Ярине, занося руку.

Я не стал ждать, чтобы увидеть, что он собирается с ней сделать. Я знал, что это всего лишь морок, эхо моей вины, но смотреть на это было выше моих сил.

Толкнул дверь и шагнул в проем.

На мгновение – ослепительная, невыносимая белая вспышка, разрывающая сознание, а затем…

Я вынырнул из сна, как из проруби. Резко сел на кровати, жадно глотая воздух.

В комнате было темно и тихо. Угли в камине давно прогорели, превратившись в серый пепел, но тепло еще держалось. Снаружи дождь кончился, и в разрывах туч мерцали холодные, равнодушные звезды.

Я был снова в особняке Варламова. В реальности.

Сердце колотилось так, что отдавалось в висках. Я быстро, рефлекторно просканировал будущее на минуту вперед – убедиться, что я действительно вернулся, что это не очередной круг кошмара и что в комнате нет никого лишнего.

Чисто.

Я встал, ступая босыми ногами на ковер. Подошел к окну. Лес за стеклом стоял черной стеной.

Слова Вихря звенели в ушах. «Он просто спит». Бред сумасшедшего призрака или предупреждение из Нави? Воронов исчез десять лет назад. Все считали его мертвым. Но тела так и не нашли.

Я постоял у окна еще минуту, глядя в ночь и чувствуя, как холодное стекло холодит лоб. Потом отвернулся.

Завтра мне предстояло найти Антиквара, обмануть Варламова, переиграть Левашова и спасти Лесю. На призраков прошлого времени не было.

Я вернулся в постель и провалился в тяжелый сон без сновидений.

______________________

Первая книга на этом завершается, спасибо, что прочитали до конца, буду рад если оставите комментарий и лайк поставите:)

Вторая часть тут: /work/529856#comments