Текст книги "Прикамская попытка. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Виктор Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 70 страниц)

  Моя и Палыча задача приняла более чёткую направленность – создать на побережье Тихого океана своеобразное Основание*, как в трилогии американского фантаста. Альтернативу Соединённым Штатам Америки, в смысле свободного развития промышленности, личных свобод эмигрантов, отсутствия религиозных и налоговых препятствий. Облегчить дорогу на восток беглым рабам и предприимчивым людям Российской империи. Чтобы наши староверы, беглые крепостные и авантюристы всех мастей стремились не в Америку и Канаду, а на Дальний Восток. Преступников мы приструним, отправим на тот же Сахалин или Курилы, только не на каторгу, а на поселение с инструментами и оружием. Настоящие уголовники к нам ещё лет двадцать не поедут, а то и больше. Что им делать в лесах и на море? Работать они не хотят и не умеют. А мужиков, выбивших в драке глаз собутыльнику или убивших по неосторожности торговца-процентщика, проживание на природе, в здоровом труде, перевоспитает лучше всякой каторги. Нужно лишь добиться особого статуса для Дальнего Востока, подобного Донским казакам, да воспитать грамотную замену нам.

  Удастся ли это сделать, не знаю, но буду стремиться, друзья помогут. У нас было достаточно времени, чтобы десятки раз обсудить и согласовать планы, как с Палычем во Владивостоке, так и Никитой, пока мы тащились через три океана в Питер. Та многомесячная эпопея плаванья в тропиках со скоростью среднего велосипедиста полностью отвратила меня от морских путешествий. Повторять её у меня не осталось сил, всё, что угодно, только не океанские многомесячные плаванья. Лучше я буду полгода пробираться по Сибири, чем столько же по океану. Ну, это лирика, а нам втроём получилось согласовать основные действия следующим образом. Никита займётся освоением Донбасса, строительством железных дорог, особенно в направлении будущих наступлений любых европейский войск. Одновременно будет искать подходы к наследнику Павлу Петровичу. С каким бы вывихом он не правил, это не повод убивать его по наущению английских агентов. Интересно, если бы по наущению русских агентов убили самого никудышного из английских королей, как бы реагировали лимонники? В любом случае, Никита за почти двадцать лет до смерти Екатерины, обязательно установит доверительные отношения с Павлом, в этом мы не сомневались. Хоть, от заговора спасём, может, сразу Николая наследником удастся сделать. Время покажет.

  Задача Володи не изменилась, максимальное технологическое развитие Прикамья, распространение картофеля в Поволжье, чтобы избежать регулярных голодных лет от неурожаев. И, обязательно, строительство от Камы через Башкирию и Северный Казахстан, железной дороги в Сибирь, хотя бы, до Барнаула. В этом сойдутся интересы казны и Демидовых со Строгановыми. Вот, по этой железной дороге, и начнут тысячи староверов, беглых крепостных и просто авантюристов, пробираться на Дальний Восток. Железка станет быстрым и лёгким путём на сказочный Восток для всех эмигрантов Восточной Европы. А мы с Палычем, постараемся не разочаровать их, всем найдётся место и работа, полякам и немцам, сербам и чехам, шведам и ирландцам. Более того, печатание на всех европейских языках немудрёных рекламок, их перевозка и распространение, стали одной из задач нашей резидентуры в Петербурге. Они же были профинансированы для организации караванов до Таракановки из прибывших европейцев.

  Наша задача с Палычем немного изменилась, кроме общего экономического подъёма Дальнего Востока, заселения его европейцами, придётся создавать организацию единомышленников. Людей, способных не только развивать экономику, но и менять мировоззрение общества. Воспитывать агентов влияния, засылать их в Европу и Азию, Америку, в протестантские страны – Британию, Германские княжества, Голландию и растущие Североамериканские Штаты. Из Владивостока, вдали от пригляда властей, это выполнить легче, нежели Никите из Петербурга. Попытаться изменить вектор развития Европейской цивилизации, развернуть его к понятиям чести, долга, любви, помощи ближнему и самопожертвованию, сохранившимся у католиков и православных, мусульман и синтоистов. И полностью отсутствующих у протестантов, гугенотов и прочих "передовых" христиан. Нет, все эти качества есть и у них, но, только в отношении своих, людей своего круга, а не "полуживотных", "недочеловеков", таких, как североамериканские индейцы, индусы, грязные славяне. Многие ли из вас помнят, что свою расовую теорию Гитлер и Гебельс взяли из работ наших любимых демократов – английских учёных? Все человеческие качества европейцев за пару столетий как-то нивелировались и были подменены одним, всё пожирающим желанием богатства, невзирая ни на что, ради самого богатства.

  Тот же Сервантес в своём знаменитом романе к богатству относился весьма прохладно, его герои находили в себе силы отворачиваться от него, сохраняя свою порядочность. А уже в начале двадцатого века 90% героев европейских и американских писателей рвались к богатству, перешагивая через любые чувства и через трупы своих близких. От героев Джека Лондона до героя "Угрюм-реки" Василия Шишкова, да, они потом страдали от внутренней пустоты и угрызений совести, но, иной цели, кроме богатства, не видели. Чем заканчивается подавляющее большинство кинобоевиков? Правильно, герой всех побеждает и обязательно становится богатым. У американцев даже поговорка есть, "Если ты умный, то почему бедный?"

  Мы попытаемся сместить жажду наживы, как таковую в чистом виде, к стремлению развивать торговлю и производство, как средства улучшения жизни людей, средства развития общества. Чтобы разбогатевшие торговцы не только покупали себе золотые унитазы, но и строили дороги, не только жертвовали на храмы, но и финансировали университеты. Благо, у нас есть знание истории развития общества, знание недооценённой пока силы печатного слова, силы воздействия средств массовой информации. Теперь мы не будем ждать, пока англосаксы перекроят прошлое, создадут из поражений победы, из бандитов героев. С помощью фотографии, пардон, "снимков", граммофонов, огромного количества листовок, журналов и книг необходимого содержания, мы будем создавать объективную картину истории человечества. Более того, попытаемся развить в обществе уважение к рабочим, инженерам, промышленникам, учёным, в ущерб банкирам, генералам и политикам, на несколько десятилетий раньше, чем это случилось в нашей истории. Будем показывать истинное лицо колониализма в фотографиях и репортажах. Попытаемся лишить англичан, французов, бельгийцев, голландцев, большей части сверхдоходов от колоний. Попробуем поставить все европейские страны в равные условия, пусть они развивают не биржи колониальных товаров, а собственное производство. Пусть Британия выполняет свой Морской Акт, и не торгует в Европе колониальными товарами.

  Перехватим у англичан сверхдоходы из Индии и Юго-Восточной Азии, вытесним их торговцев с китайского побережья. Как раз в эти годы, помнится, хитрые англичане подсаживают китайцев на опиум, результатом чего станут проигранные Китаем опиумные войны. А мы поможем китайцам, продадим им оружие, обучим стрелков из миномётов, да и просто пограбим английских моряков, создадим им трудности в мореплавание. Примерно, как сто лет назад англичане создавали трудности своим конкурентам испанцам в карибском бассейне. Развивали там пиратство, награждали пиратов, того же Моргана, "за вклад в борьбу с Испанией". Чем мы хуже просвещённых мореплавателей? Благо, Британия завязла в войне с американскими колонистами, у французов скоро революция. Главные страны Европы нам противостоять не смогут, а с голландцами и прочими мы договоримся. Не зря у нашей Дальневосточной кампании красный флаг, будем грабить награбленное, как наши прадеды и деды.

  Именно поэтому в документе о моих полномочиях на Дальнем Востоке появились строчки о найме морских и сухопутных охотников для обороны русских поселений и охраны русских торговцев. Собственно, ради этой строчки в моих полномочиях мы с Никитой Желкевским и спустили семьдесят восемь тысяч на взятки разным писарям и секретарям. Изначально, я просил статус губернатора и полк регулярной пехоты для защиты дальневосточных рубежей, с правом заключения мирных и торговых договоров. Понятно, что никому не известного человека губернатором не назначили, обозвали меня инспектором восточных границ, подчинённым охотскому губернатору. Однако, удалось добиться права беспошлинной торговли с любыми азиатскими странами, в обмен отказаться от регулярных войск. Огромных трудов стоил отказ от сбора ясака. Дважды я встречался с Потёмкиным, растолковывая свою позицию.

  Формально, всё правобережье Амура до впадения Уссури было китайской территорией. Если Россия начнёт там собирать ясак, она тем самым признает нарушение договора, заключённого с Китаем. За него может "подписаться" Франция и Британия. Надо это нам? А без сбора ясака получаются "пограничные конфликты", вроде и Россия границы не нарушает формально, претензии предъявить сложно. Откуда государыня-императрица знает, что творят разные торговцы на её границах? При случае можно и пообещать навести порядок, если европейцы станут жаловаться. Сил наших во Владивостоке вполне достаточно, чтобы справиться с любой армией. При необходимости есть право найма казаков и прочих добровольцев, даже капёрский патент могу выписать, и не один.

  А, когда укрепимся, лет этак через пять-десять, да ещё Китай заставим договор о границах изменить, тогда и поясачить можно аборигенов на правом берегу Амура. Пока Россия с золотого прииска больше получит, чем ясак с нищих селений. Ну, это я так Потёмкину объяснял. Вряд ли он поверил, конечно, но отправил со мной полуроту солдат для охраны прииска, под командованием поручика Синицкого, и назначенного управляющим золотодобычей Приамурья, Генриха Штейгаузена. Синицкий и Штейгаузен оказались людьми практичными, со мной не спорили, понимая необходимость добрых отношений. Своих людей берегли, за весь путь на Восток никто из солдат не заболел.

  Так, что, не зря прокатился я через половину земного шара, нужных нам полномочий добился, кое-какое официальное признание получил. Теперь лет пять-десять спокойной жизни у нас есть, можно смело выстраивать согласованную со всеми друзьями линию воздействия на будущее. Благо, неплохие наработки в этом направлении уже сделаны.

  Во-первых, к весне 1777 года через лазутчиков братьев Агаевых удалось установить прочные связи с повстанцами на севере Кореи, всего в сотне вёрст от Владивостока. Под видом "маньчжурских добровольцев" к ним отправился взвод башкирских стрелков, с парой миномётов, вооружённый "Лушами". Холодного оружия поставили бунтовщикам две тысячи комплектов. Не бесплатно, конечно. Ошибок Советского Союза мы повторять не собирались, никакой безвозмездной помощи "братским народам", только за плату, причём, "сначала деньги, потом стулья". С деньгами, естественно, у бунтовщиков было плохо, вернее, совсем никак не было. Тут мы и пошли навстречу, выделив пару тысяч лян серебром. А в качестве платы за всё пошли захваченные в разгромленных усадьбах ценности, их отбирали наши знатоки из числа учителей и торговцев. Ради этого целая бригада два месяца ревизовала хозяйство корейских повстанцев, переправляя во Владивосток бронзовые и фарфоровые статуэтки, картины, веера, посуду металлическую и фарфоровую, прочую экзотику.

   Конечно, этих ценностей хватило едва на четверть поставок, остальную сумму мы добрали пленными кореянками молодого возраста. В большинстве своём служанок разграбленных поместий и селений, разбавленных некоторым количеством крестьянок. К этому времени гендерная ситуация во Владивостоке сложилась нехорошая. На одну женщину приходилось едва не десять мужчин, это среди русских, конечно. У китайцев было ещё хуже, на две тысячи пленных китайцев не было и сотни их соотечественниц. Так, что ещё перед моим отплытием в Европу, во Владивостоке появились шесть сотен молодых кореянок. Надо сказать, ни одна из них так и не вернулась впоследствии домой, даже те, кого наняли в работницы крестьяне, жили лучше, чем у себя на родине. Не говоря о том, что на долгие годы на Дальнем Востоке лучшими горничными, поварами, прачками и просто служанками стали кореянки.

  Во-вторых, по пути в Европу, я всё-таки встретился, как и обещал, с руководителями южно-китайского подполья. Не произвели они на меня особого впечатления, судя по всему, были подставные лица, но, облечённые необходимыми полномочиями. Мы договорились с ними о дальнейших поставках оружия, о продаже пушек (трофейных, разумеется) и, самое главное, обучении двух сотен китайских повстанцев на базе Владивостока. Туда они обещали добраться к середине лета своим ходом. Мы с Палычем не сомневались, что сможем из этих повстанцев за год подготовить неплохих бойцов. А, главное, обучить их тактике применения "Луш" и миномётов, обеспечив себе не только заказы на эту продукцию, но, и, серьёзную головную боль династии Цин на юге империи.

  Кто знает, в перспективе южно-китайские союзники могут и отколоть часть Китая, создать с нашей помощью на юге независимое китайское государство. Если очень постараются, пока наши планы дальше заключения нового мирного договора с Китаем с утверждением фактических новых границ не простираются. Когда (если) заключим мир с южным соседом, накопим сил, приступим к вытеснению европейских колонизаторов из Юго-Восточной Азии. Создадим, как говорится, здоровую конкуренцию англичанам, голландцам, французам и прочим испанцам. Пусть торгуют, но, честно, без всяких поставок опиума в Китай, без опиумных войн. Без захватов территории и целых стран.

  Поможем странам Индии и Юго-Восточной Азии бороться с европейцами на равных, продадим им оружие, обучим солдат. Поможем выгнать колонизаторов, через нашу РДК самим аборигенам продавать товары в России и Европе и посмотрим, какой регион будет развиваться быстрее, когда Европа и Азия получат равные условия торговли и производства. Лишим европейцев права сильного (если получится, конечно).

   Глава вторая.

  – Чёрт возьми! – не удержался я при виде железных рельсов, ведущих от причала наверх, на крутой камский берег пристани Вогулка, – кто у вас лебёдки тянет, лошади?

  – Ты смотри дальше, – сияющий, как новогодняя игрушка, Вовка, махнул рукой помощнику, там, на крутом берегу, куда упиралась железная дорога.

  Через минуту канат, прицепленный к загруженному товаром вагону, натянулся, и колёса медленно закрутились. Вагонетка с грузом угля поползла в гору, откуда ветер принёс ритмичный стук работающего двигателя.

  – Паровой движок?

  – Уи, Вася, уи*, – кивнул головой мой друг, жестом предлагая занять место во втором вагончике, со скамейками для пассажиров. Тот стоял на второй паре рельсов и также медленно потянулся вверх, к срезу крутого берега. Володя забрался в вагончик и сел рядом, на передней скамье. Позади вполголоса обсуждали новинки пассажиры, в основном приказчики и торговцы. Наши парни невозмутимо рассматривали окрестности, делая вид, что ко всему привыкли.

  – Помнишь, сколько продукции отгружал Прикамский завод? – Володя наклонился к моему уху, продолжая экскурс по местам боевой славы.

  – Полтораста тысяч пудов в год, где-то так.

  – Теперь полмиллиона пудов стальных и железных изделий, и половину из них продаёт нам. В виде кровельного железа, жести, стальных заготовок, стального листа. А нынче за зиму отлили восемь чугунных станин для станков, наших станков, универсально-расточных, зуборезного и пары фрезерных. Дело за строгательным станком, его думаю к осени закончить и сразу пустить в производство. Знаешь, сколько паровых двигателей мы в месяц выпускаем? От пяти до восьми штук, различной мощности. Жаль, особого сбыта нет, у нас уже склад переполнился, двадцать пять двигателей в смазке лежат, может прихватишь?

  – Если с ходовой частью паровоза, возьму сразу штук десять, без котлов, топки и корпуса, их мы сами неплохо клепаем. Повозки у тебя найдутся?

  – Обижаешь, мы их на продажу до десятка в месяц строгаем, да своих два десятка про запас законсервировали.

  – Почему законсервировали, – не понял я, – при таком обороте их не меньше полусотни должно быть на ходу?

  – Смотри, – толкнул меня плечом Вовка, кивая на появившийся из-за крутого склона пейзаж.

  – Трам-тарарам! – вырвалось у меня при виде двух железнодорожных путей, направлявшихся в сторону Таракановки. На правом пути уже пыхтел паровозик с пятью грузовыми платформами, к которому быстро подцепили пассажирский вагон. Короткий гудок, и поезд медленно набирает ход. Несмотря на смешную скорость километров сорок в час, до Таракановки мы добрались за полчаса, остановок не было. После первых минут движения притихшие пассажиры привыкли, парни кричали "Ура!", девушки с удовольствием визжали, особенно при переправе через реку Сиву, по железнодорожному мосту. Даже я невольно улыбался, подставляя лицо теплому весеннему ветерку, заметно отдававшему угольным дымом. Наше прибытие на конечную остановку машинист огласил троекратным гудком, который постарались перекричать пассажиры. Всех охватило чувство праздника, девушки и парни улыбались, кричали, смеялись, поглаживали руками паровоз, рассматривали колёсные пары. Даже изумлённый поручик Синицкий, снял фуражку, вытирая вспотевший лоб.

  Ставший родным завод я узнал с трудом, двухэтажное кирпичное здание управы было подведено под крышу, в огромные по здешним меркам оконные проёмы плотники резво вставляли двойные рамы. Володя, конечно, первым делом повёл меня в цеха, удивив строгой пропускной системой, как на саму территорию завода, так и в закрытые цеха, где производилось оружие и механика паровозов. Я почти ничего не спрашивал, увиденное впечатляло без объяснений, всю жизнь, слава богу, проработал на заводе. Вовкины успехи за три последних года просто невероятны. Столько было новшеств и механизмов, внедрённых в производство, что цеха казались безлюдными. От пары конвейерных линий, до мощных водяных и паровых штампов и прессов, выдававших большую часть мелких и средних деталей сразу на чистовую обработку. Снял заусенцы, шлифанул, и на сборку! Фантастика!

  – Этот станок, кстати, я для тебя специально сделал, на нём стволы для нарезного оружия можно готовить. От восьми миллиметров внутреннего диаметра до ста, больше в первое время не понадобится. Дарю, здесь опасаюсь нарезным оружием торговать, разве, что револьверы начал выпускать с нарезным стволом. А в твоей глуши европейцы лет двадцать не появятся, вполне можешь карабины и морские орудия клепать с нарезными стволами. Вот эти восемь сто миллиметровых стволов, тоже для тебя, затворы сам пришпандоришь, – небрежно кивнул Володя на лежавшие в промасленной бумаге орудийные стволы.

  – Вот подарок, так подарок, – искренне обрадовался я сюрпризу, мысленно прикидывая, кому из мастеров можно доверить такую работу, – ты бы ещё пару умельцев подарил к своему станку, ему бы цены не было. Хотя бы вон тех пацанов.

  – Эти пацаны и так с тобой на Дальний Восток собрались, они же вогулы. – Успокоил меня друг, – человек триста ждут твоей команды на переселение. В основном, молодёжь, что характерно, две трети девушки. А старики вогульские, прохиндеи, здесь на Вогулке великолепно прижились, никуда уезжать не хотят.

  Вечером, в гостях у Кати, успевшей родить Вовке второго ребёнка – дочь, я наслаждался домашней кухней. Картофельные шаньги с молоком, жареные пирожки с мясом и яйцом, перепечи с яйцом и грибами, чёрная икра, жареный судак, пирог с налимом, всего не перечислить. За десертом, чаем с лимоном, я и подарил Володе фотокамеру. К ней полсотни стеклянных пластинок, вдвое больше самодельной фотобумаги и две наши фотографии с детьми и семейством Палыча. Сам и сделал первый снимок семейства Кожевниковых, потом проявил стеклянный негатив и оттиснул пару контактных снимков.

  – Вот, Катя, пусть наши дети видят, какими они были маленькими, этот снимок сможет сохраниться сто с лишним лет. – Мы договорились с ребятами, что слово фотография не будем произносить, сразу назовём снимками.

  – Набор реактивов в достаточном количестве я оставляю, если понадобятся, вышлю вместе с пластинками, звони.

  Когда местные жители узнали о моём приезде, а отправившиеся домой, в Прикамск, мои парни разболтали условия жизни рабочих на Дальнем Востоке, девятичасовой рабочий день, отсутствие податей и налогов, запрет физических наказаний и прочие привычные для нас вещи, в посёлке едва снова не началось восстание. Тут, как раз, я отправился к Алимову, вернувшемуся в своё кресло управляющего. Не сомневаясь, что слухи о моём производстве в потомственное дворянство уже дошли до Сергея Николаевича, я оделся соответственно. Однако, вёл себя со старым знакомым по-прежнему, вежливо и тактично. Более того, рассказав о своих успехах, создании оружейного завода на востоке, я подвёл речь к недавнему образованию РДК. Перечислил самых именитых купцов и заводчиков, показал копию устава и акции на свою часть капитала. Потом посетовал на невозможность отблагодарить Сергея Николаевича за его доброту в отношении нас много лет назад.

  – Да, Сергей Николаевич, жаль, что Ваши финансовые возможности не позволяют стать нашим компаньоном, жаль. Мне бы так хотелось в знак благодарности сделать Вас значительно богаче, например, с годовым доходом тысяч десять-двенадцать рублей. И ведь, для этого достаточно части моих акций. Всего два процента акций нашей РДК дадут вам право на получение ежегодной прибыли на десять тысяч. Правда, стоят они двадцать тысяч.

  – Погодите, – разволновался Алимов, понёсший серьёзные траты три года назад, во время восстания, – Вы, Андрей Викторович, упоминали, что свою часть внесли пароходами, а не серебром. Возможно ли мне подобное участие, в виде заводской продукции, хотя бы?

  – Заводская продукция очень хороша, но перевозка на восток будет убыточной. Да и хватает нам своего железа, недавно жесть стали выпускать, я упоминал? – многозначительно наморщив лоб, я изображал душевные муки и раздумье. – Ладно, нет, так нет, давайте в шахматы сыграем, давненько я шашки в руках не держал.

  – Впрочем, – спустя два часа, проведённых в перемещениях от шахматного столика к обеденному, где хозяин усердно угощал меня домашней настойкой под великолепное заливное, я сделал вид, что решаюсь на жертву. – Не отпускает меня Ваша мысль, Сергей Николаевич, об уплате за акции, так сказать, натурой. Что Вы скажете о рабочих?

  – Продать Вам рабочих, – попытался ухватить идею хозяин, – кто же мне разрешит столько рабочих продать, на десять тысяч?

  – Конечно, начальство не разрешит, и будет право, нельзя продавать рабочих с такого важного завода. Но, совсем недавно, государыня разрешила продавать крепостных и приписных отдельно, без семей и даже детей. Продайте моим парням невест, молодых девок, душ двести, их на завод всё равно не берут?

  – Этого не хватит на десять тысяч серебром, – быстро произвёл подсчёты управляющий, – у меня положительно нет наличности на четыре тысячи!

  – Так продайте мне детей крестьянских, на эту сумму, и тех парней, что со мной вернулись с Дальнего Востока. Их двадцать восемь душ, да двадцать три невесты для них, всех запишем крестьянскими недорослями, как раз на сотню настоящих парнишек останется.

  – А не забунтуют? – испугался своего размаха управляющий, ещё бы, продать триста с лишним душ приписного люда.

  – Я сам людей отберу, тихо и незаметно, за неделю управлюсь. – Мне едва удалось скрыть ликование, да, не тот стал Алимов. Может, просто мой статус поменялся, да блеск золота манит управляющего. С кем проще спорить, с безродным немцем или дворянином, обласканным государыней, заработавшим сотни тысяч рублей серебром?

  Так я и объявил своим парням, на следующее утро, собрав их с родными неподалёку от Прикамска, за час до работы.

  – Господин управляющий разрешил выкупить ваших детей и тех девушек, что станут их жёнами. Я их покупаю и оформляю в Сарапуле на всех вольные, у нас на востоке рабов нет. Так, что ваша задача за неделю сосватать своим детям добрых невест, обвенчать их. Потому, как, через неделю мы отправляемся дальше, в город Владивосток.

  – Ты, барин, ещё бы нас с детками выкупил, – не выдержал один из рабочих.

  – Деток ваших смогу купить, сотню мальчишек и двести девушек, если не найдёте своих и соседских, кто желает детям волю, проеду по деревням, там скоро согласятся. – Я посмотрел на того, кто задал вопрос, – что касается выкупа тебя, три года назад я предлагал уходить с нами всем желающим. Спроси у своего сына, сколь таких, кто рискнул уйти, живёт в нашем городе, во Владивостоке? Все, кто рискнул получить волю, добрались и горя не знают, дома отстроили в два этажа, податей не платят, даже церковной десятины нет. Наши батюшки из рук наших кормятся, добрые пастыри. Почто ты три года назад не рискнул? Так, что, живи здесь, а дети пускай на воле. Заработают денег, выкупят тебя с женой.

  После такого предложения забурлило всё Прикамье. Рабочие быстро сообразили сбыть мне всех подростков из семей, коих набралось почти двести человек. В три дня оженили своих парней, приведя батюшку в недоумение такими массовыми свадьбами. Слава богу, прошла Пасхальная неделя, и запрет на венчание закончился*. Затем всех их управляющий продал мне, осталось набрать ещё восемьдесят девушек, желательно на выданье. Я совсем собрался проехать по окрестным деревням, когда меня неожиданно навестил старый знакомый – старовер Фрол, троюродный брат Лушникова Акинфия. Я не забыл его помощь, в своё время он спас меня и жену от ареста, сразу провёл его в свою комнату.

  – Садись, рад тебя видеть, Фрол, – я выкладывал на стол съестное, наливал гостю чая, затем уселся рядом. Раскольник постарел, голова стала совсем белой, но, лицо всё такое же жёсткое, волевое. Всё также нетороплив, движения уверенные, сильные.

  – Правду бают, в твоём городе только старую веру почитают? – вперил в меня свой взгляд Фрол, помолчал и спросил, – много добрых людей хотят к тебе перебраться, примешь?

  – С радостью, – улыбнулся я началу разговора, – сам знаешь, людей там русских мало. Сейчас отсюда молодёжь беру, выкупаю у Алимова. Через два дня всем вольную оформлю, и поедем, повозки уже готовы.

  – Выкупи наших деток, что сиротами остались после бунташного года.

  – Сколько и какого возраста?

  – От трёх до двенадцати лет, девяносто восемь душ, всё больше девочки.

  – Как же я их без родителей воспитаю? Места у нас трудные, кому я их отдам?

  – Найдутся воспитатели, я тебе письмо передам для вашего батюшки, он поможет. Завтра я их приведу к Алимову, купчую составлять.

  Так в караване появились дети, почти сотня девочек, измученных, худых и вечно голодных. Они смотрели на любого взрослого, как на врага, при появлении посторонних замирали и старались спрятаться. А у меня закончились все средства, так, что консервы на дорогу и прочие припасы Володя отпускал нам в долг. Нет, он собирался их просто так отдать, но, моя совесть не позволила жить нахлебником, особенно с друзьями. Несмотря на мои рассказы о достигнутых успехах, я великолепно знал состояние своих финансов.

  Увы, наша дальневосточная колония оставалась убыточным предприятием. Если бы не добыча мехов и торговля с казаками и местными жителями, мы разорились бы ещё год назад. Даже добыча золота не принесла нам прибыли, поскольку всё ушло в государственную казну, да и меха большей частью пришлось подарить императрице. За эти подарки я получил дворянство и официальное разрешение на любую деятельность за Амуром. Назначить меня губернатором Приамурья Екатерина не решилась. Видимо, доложили про мои нелады с законом, потому дали ранг инспектора. Да и князь Потёмкин в приватной беседе предупредил, что характер императрицы изменчивый, можно рассчитывать лет на пять-десять её благосклонности, не больше. То есть, вскоре предстоит появление чиновников, торговых пошлин, податей и прочих сборов, там до взятия заводов в казну недолго будет.

  На моём фоне разительно отличались торговцы и добытчики пушнины в Сибири. Они не делали никаких капитальных вложений, в течение нескольких лет скупали меха и уезжали в Европу, бросая то немногое, что построили. В Петербурге мне довелось наслушаться о прибылях дальневосточных торговцев, которые привозили на двести-триста тысяч рублей серебром мягкой рухляди за один раз. Увы, моя чистая прибыль составила вдвое меньше, и её пришлось потратить на людей и запасы. Но, всё когда-нибудь заканчивается, так и нашему каравану пришлось в начале мая отправиться в путь. Учитывая "наезженную" трассу, вооружать своих пассажиров я не стал, да и денег оставалось в обрез. Хватило личного оружия, сорока восьми помповиков и тридцати револьверов, их мои ребята привезли ещё из Владивостока. Тем более, что в арьергарде каравана на трёх фургонах двигалась полурота поручика Синицкого.

  Май в наших краях достаточно сухой месяц, поэтому двигались мы довольно быстро. Тем более, что груза было мало, а народ в караване исключительно молодой. Триста душ вогульской молодёжи обоего пола, да четыреста с лишним молодёжи и подростков из бывших крепостных и приписных. Парни и девушки легко знакомились, собирались вместе у костров, пели песни, частушки. Не прошло и недели, как наш караван стал напоминать свадебный поезд, песни, смех сопровождали нас всю дорогу, с раннего утра, до позднего вечера. Редкие встречные обязательно интересовались, что за весёлая кампания движется на юго-восток по наезженной тропе. А жители немногочисленных деревень ждали нас, пополняя запасы свежих продуктов, сена и овса. За три года регулярных караванов даже кочевые башкиры не упускали возможности немного заработать на продаже фуража.

  Ильшат не зря лично отправился с нами, он с друзьями ускакал верхом раньше основного каравана, похвастать родным о своих успехах. Нетрудно было догадаться, что встретит он нас не один, а во главе нескольких десятков новых переселенцев. Но, я не ожидал, что их наберётся больше тысячи человек. Видимо, маньчжурские степи действительно понравились башкирам, если они смогли сагитировать на службу более трёхсот мужчин. Все поклялись мне военной службой на пять лет, в свою очередь получили обещание на выделение свободных земель для расселения. Ильшат присмотрел для башкир земли на восточном берегу реки Сунгари, очень слабо заселённые. Маньчжурские племена частью ушли на юг после нашего появления, частично осели в поймах рек, занимаясь земледелием и охотой. А широко раскинувшиеся степи остались безлюдными. Наши башкиры уже начинали там кочевать, но, их было слишком мало для эффективной обороны, в случае новых военных действий китайцев.