Текст книги "Прикамская попытка. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Виктор Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 70 страниц)

  Приближалась зима, слухи о пугачёвском восстании становились всё противоречивее, их привозили напуганные торговцы с Поволжья. Один сообщал о полном разгроме восставших присланными из Казани войсками, о том, что самозванец пойман и его везут в Петербург. Не проходило и недели, другой приехавший купец рассказывал о новых победах Петра Фёдоровича, с верными войсками, идущего в столицу, наказать жену-изменщицу. Сообщения о захвате Яицких городков и Поволжских крепостей внезапно прерывались доподлинными рассказами о поражении бунтовщиков под Симбирском. Закончились слухи доподлинными рассказами об осаде Уфы. Приближение восставших начало проявляться неожиданными сюрпризами, как правило, неприятными. Приписные крестьяне отказывались выходить на работу, сначала под предлогами заболевания, затем, просто так, без всяких объяснений.

  Рабочие на заводах, нашем, в том числе, cтали поговаривать о вольностях крестьянских, обещанных императором Петром Фёдоровичем. При появлении господ и вольных мастеров, на Прикамском заводе разговоры смолкали, возобновляясь уже за пределами заводской проходной. Поведение крепостных и приписных людей изменилось, они стали дерзкими, всё чаще улыбались без причины, прямо в лицо мастерам и приказчикам, словно предчувствуя грядущие изменения. Наш завод оказался редким исключением, не зря мы ещё весной ввели девятичасовой рабочий день и никогда не задерживали зарплату. Точных сведений о передвижении восставших не было, как водится у нас в России. Никакой конкретики, даже городовой, регулярно получавший правительственные депеши, не мог сказать ничего определённого. Наиболее осторожные купцы срочно отправлялись в столицу, под предлогом важных дел, да и просто так, многие не нуждались в предлоге. Атмосфера того времени напоминала известные три дня августа 1991 года, с единственной разницей – не было бесконечного 'Лебединого озера' по телевизору, как и самих телевизоров.

  Косвенным подтверждением успехов восстания послужил долгожданный заказ, поступивший из столицы. Никита высылал нам десять тысяч рублей и просил срочно отправить обоз с порохом и капсюлями. Он писал, что военное ведомство решило вооружить один полк нашими ружьями, отправив его на подавление восстания Пугачёва. Командовать будет старый знакомый Михельсон, а Никита приглядит, чтобы солдаты научились стрелять из ружей, как нужно. Он будет принимать непосредственное участие в обучении солдат владению новым оружием. О пушках пока речи не шло, зато пороха и капсюлей Никита просил прислать максимальное количество, дабы наши ружья не охаяли отсутствием боеприпасов. Разницу в стоимости Желкевский обещал возместить поставками пряностей и каучука. Обоз в столицу мы собрали за несколько дней, отправили пять тонн пороха, сорок тысяч готовых капсюлей и полпуда бертолетовой соли в растворе, безопасном для перевозки. В письме я указал Никите способ извлечения инициирующего вещества из раствора, справится сам.

  Этот долгожданный заказ изрядно опустошил наши запасы готового товара, зато, дал возможность приступить к реализации давно вынашиваемых мною планов по переселению на Восток. До этого, любая наша инициатива о проведении хотя бы разведывательной поездки в Сибирь, наталкивалась на отсутствие необходимых средств. Тех сотен рублей, что были в нашем распоряжении, на Дальнем Востоке будет явно мало. С поступлением денег за государственный заказ, даже собственных средств у нас с Володей хватало для отправки разведчиков на восток. Тем более, что наступало самое время для дальних путешествий, снег укрыл всю грязь, мороз сковал реки так, что мостов не надо, переправляйся, где хочешь. Испокон века, в России в дальнюю дорогу отправлялись зимой, лучшее время года по нашему бездорожью. Опять же, гнуса и комаров совсем нет.

  В начале ноября, после ледостава, мы собрались с Володей, Лушниковым, моим тестем, твёрдо занявшим должность управляющего нашим заводом, в правлении завода. Формальным поводом стало известие об ограблении нашей лавки в деревне Бабке, слава богу, приказчик остался живым, лишь избили. Однако, десяток ружей и две сотни патронов похитили, не считая консервов и бумаги. Куда она им, бумага? Чтобы разобраться и наказать разбойников, отправили в Бабку целый взвод, под командованием Никифора Кудрявого. Этот вогул оказался единственным кудрявым вогулом среди всех моих знакомых, видимо, была в его предках капля русской крови. Возможно, именно из-за кудрявости, парень оказался смышлёным, с характером, быстро выбился во взводные. После деловой части разговора, когда мы приняли решение о закрытии всех лавок в Прикамье и на Урале, разговор неожиданно перешёл в обсуждение перспективы нашей дальнейшей жизни. Лушников, волновавшийся за жизнь и здоровье любимой дочери, настаивал на нашем немедленном отъезде в столицу, хотя бы в Москву. Его поддержал Василий Фёдорович, не меньше беспокоившийся за свою старшую дочь, обе женщины были на сносях. С небольшой разницей, мой тесть собирался отправить нас с жёнами на запад, но, сам твёрдо намеревался остаться на заводе.

  – Зря, что ли, такую прорву оружия мы с вами наделали? – рассуждал наш управляющий, словно, сам с собой, – эвон, на десять сотен воинов хватит ружей и револьверов. Да миномёты эти, будь они неладны. Нет, отправляйтесь вы, господа, в безопасные места, а я останусь. Бог даст, договорюсь с разбойниками, с полицией договорился, с ними, чай, тоже миром поладим. Бают, люди они православные, русские, нешто нас пожгут, не дадимся.

  – Он прав, – я привычно чесал затылок, – женщин надо увезти на запад. Но, я с вами не поеду, останусь здесь, думаю, Палыч обязательно подаст весточку. Не такой он человек, чтобы пропасть или забыть о нас. Когда он появится, я хочу быть здесь, была у нас договорённость. Да и не поеду я в столицу, меня и здесь трижды чуть не посадили, там, уверен, точно сгноят в тюрьме.

  – Я бы поехал вместе со всеми, – улыбнулся Володя, – да без тебя, Андрюха, чувствую себя беззащитным. Сами знаете, сколько разбойников бродит сейчас по дорогам, боюсь, мы с Акинфием Кузьмичом, не сможем надёжно защитить женщин. Если взять с собой вогулов, надо не меньше двух взводов, тогда заводская защита ослабнет. Да и с таким конвоем мы станем лакомым куском для разбойников, подумают, что деньги и ценности везём, ещё опаснее. Кроме того, не забывайте, что наши жёны на девятом месяце беременности, думаю, путешествие для них ещё опаснее, нежели проживание в тёплом доме, без сквозняков и сырости.

  – Да, – не удержался я, – Ира, уверен, ни за что не уедет без меня. Я согласен с тобой, тысяча вёрст зимой, на санях, будут опаснее для беременных женщин, чем проживание с мужьями в укреплённой крепости. К тому же, основное войско Пугачёва в наши края не пойдёт, сюда придут его отряды, в пределах одной-двух тысяч разбойников. С таким мы справимся. Но, кто-то из нас должен уехать в безопасное место, и, я даже знаю, кто!

  – Опять я бегу, яко заяц, – Лушников понял, что ехать придётся ему одному.

  – Нет, Вы не побежите, а увезёте самое ценное, возьмите свою семью и наши письма для Никиты.

  – И две тонны пороха, да пять тысяч капсюлей, – кивнул головой мой тесть, – за одним прихватите, нам будет лишка, а Никите пригодится. Ещё сотня ружей в дорогом оформлении, рукоятки и ложи отделаны моржовым клыком и серебром, как раз для столицы. А ежели ты, Акинфий Кузьмич, своих приказчиков вооружишь, да сам пару револьверов прихватишь, доберётесь, как у Христа за пазухой, прости господи.

  Все мы привычно перекрестились. Что делать, за три года привыкли, словно с детства крестимся при каждом упоминании имени господня.

  – Договорились, – подытожил Володин тесть, поднимаясь со скамьи, – готовьте письма, груз, завтра с утра отправимся, тянуть с этим делом опасно.

  Оставшись вдвоём, мы с Вовкой сначала принялись записывать, о чём упомянуть в письме обязательно, потом замолкли, попивая крепкий чай.

  – Ты уже решил, что делать после подавления восстания? – Володя впервые заговорил со мной на эту тему, – Не зря же готовишь себе войско? Куда ты решил уходить?

  – Я долго думал об этом, боюсь, честно говоря, императорской власти и полицейских чинов. Они, как чуют, все шишки на меня валят. А подавление восстания даёт нам великолепный шанс ускользнуть отсюда, в неразберихе беззакония. Наберу оружия, мастеров беглых, других беглецов, да отправлюсь с ними на восток. Осядем в устье Амура, или на месте будущего Владивостока, на пару лет оружия хватит, местные племена там немногочисленны, пушной промысел великолепный. Насколько помню, в тех краях каменный уголь точно есть, железная руда, на первое время нам вполне хватит. Не найдём железной руды, ты нам отправишь по Амуру, на пароходах, производство оружия не металлоёмкое. Хабаровска, полагаю, ещё нет, на берегах Амура в лучшем случае пара острогов стоит. В любом случае, все приписные и крепостные крестьяне получат там настоящую свободу, без помещиков и заводчиков. Сам знаешь, на Дальний Восток русские чиновники придут почти через век.

  – Туда же целый год добираться, в тайге пропадёте, – прикинул длину пути Вовка.

  – Я уже думал об этом, пойдём не через тайгу, а южнее, на границе тайги и степи. Там нейтральная полоса, русские не живут, опасаясь нападений степняков. Мы же с кочевниками справимся, главное, до Амура добраться. Там можно и зазимовать, а весной вдоль реки двинуться или на кораблях спуститься к устью.

  – С ума сошёл, за тобой никто не пойдёт, вас будет слишком мало.

  – Может и так, но, ты сам видишь, как воспринимают крестьяне и рабочие указ 'О вольности крестьянской', якобы обещанный Пугачёвым. Думаю, за возможность добыть свободу для своих детей и внуков, пойдут многие. А те, кто останутся, доберутся до нас позднее, налюбовавшись на зверства заводчиков и солдат после подавления восстания. И ты нам в этом поможешь. Помнишь, мы обсуждали, с чего можно начать? На одном оружии мы страну не изменим, ждать десять лет освобождения юга России от турок и татар долго. Я предлагаю, основать промышленный центр на месте будущего Владивостока, место это пока ничейное, зато граница с Кореей и выход в Китай. Там же огромные месторождения железа, угля и другие. Близко амурское золото, море пушнины. Пока будем развивать металлургию, продержимся за счёт торговли мехами и добычи золота. Рабочих рук там достаточно, нищие аборигены, особенно китайцы, помогут нам проложить первую железную дорогу, ты, главное, паровоз сделай и привези нам, лучше сразу три-четыре. Оружие мы сами настругаем, мастеров я уговорю, уже знаю, кого звать. Пока вся мировая политика привязана к Европе, мы сможем спокойно развернуть там кораблестроение, сразу пароходы с казнозарядными орудиями. Тогда никакой британский или голландский флот нам не страшен, но, всё упирается в паровые движители, в первую очередь, пароход. – Я перевёл дух и усмехнулся, глядя на обескураженного друга, – такие вот фантастические замыслы.

  – Ну, ты даёшь, – покачал он головой, – я в этом направлении и не думал даже, но мысль интересная. Тогда, пожалуй, мы с Сормовым плотнее займёмся пароходами, если выйдет, Николай с тобой отправится. Он, скорее всего, тоже беглый, только мне не говорит.

  – Не забывай, Палыч будет со мной, с ним я уже обсуждал подобную картину.

  – Ну, тогда я за вас спокоен, а технику за зиму обеспечу. – Услышав о Палыче, Володя заметно повеселел, Иван за три года стал для нас символом надёжности и успеха в трудных ситуациях, – только, – он опять замолчал, тряхнул головой и закончил, – ты бы кого направил в Охотск, чтобы купить там корабли и заказать постройку новых, сколько можно. Пока корабли строят, как раз года два пройдёт, они бы тебя на Амуре встретили, например, в том же Хабаровске.

  – Так нет его ещё, скорее всего наших селений по Амуру вообще нет.

  – Тогда пусть ждут тебя у слияния Шилки и Аргуни, либо максимально вверх по течению Амура поднимутся, сколько смогут. Пока ждут, острог срубят, на правом берегу Амура, обязательно на правом. Отправь с парнями десяток пушек, твоих, скорострельных, миномёты, больше зарядов. С таким запасом они тебя хоть пять лет ждать смогут.

  – Тогда надо взвод отправлять, да не один. Отправлю первый и второй, Егор с Пахомом не кинут нас, да и работать топорами умеют. Только, кого отправлять командиром, чтобы смог суда купить и заказать новые?

  – Чего думать, тестя своего посылай, пусть берёт всю нашу долю, там у нас тысячи четыре рублей серебром наберётся. Думаю, на пару крупных шлюпов хватит, в Санкт-Петербурге за такие деньги можно три шлюпа купить. Крупные корабли ему не нужны, чтобы по Амуру максимально подняться смогли.

  Долго мы говорили с Вовой, обсасывали возможные плюсы и минусы нашей авантюры. Количество пушек мы уменьшили до четырёх, с увеличением запаса снарядов, добавили четыре миномёта и по револьверу каждому бойцу. Чтобы не отвлекались на охоту, добавили тонну консервов. К моему удивлению, моего тестя не пришлось долго уговаривать. Он согласился, едва узнал в общих чертах мой план обосноваться на Дальнем Востоке вместе со всеми, кто рискнёт туда отправиться за свободой. Мало того, что он собрался за три дня, хитрый мужик успел пустить слух, что отправляется тропить дорогу на Беловодье, намекнув, мол, будет там ждать тех, кто рискнёт пойти по его следам. При этом напустил столько тумана, что трое мужиков из приписных крестьян не выдержали, отправились прямо с ним. К этому времени заводская и поселковая власть, от управляющего до городового, впала в некое подобие ступора в ожидании войска Петра Фёдоровича, не обращая внимания на прогулы рабочих и побеги приписных крестьян. Власти кидались из крайности в крайность, то обещали послабления и вольности рабочим, то начинали угрожать каторгой прогульщикам. В такой неразберихе несколько беглых рабочих свободно присоединились к каравану тестя.

  Караван мы собрали огромный, благо, трофейных коней хватало, три десятка гружёных саней и столько же всадников, увозили два взвода вогул, вооружённых ружьями, револьверами, четырьмя миномётами и пушками. Василий Фёдорович вёз с собой шесть тысяч рублей серебром, Лушников не захотел стоять в стороне, добавил своих две тысячи, да два десятка ружей в подарочном исполнении. Задачу тесть усвоил крепко, нарисованная нами карта дальневосточного побережья с линией Амура была ещё у обоих взводных. Они слушали инструктаж своего командира, знали поставленную задачу и обещали встретить нас на Амуре через полтора года, что бы ни случилось. Парни радовались интересной задаче, да выданному оружию, словно дети, получившие в подарок автомат с трещоткой и мигающими лампочками. Не забыл мой тесть и пять мешков с картошкой, тепло укутанных от мороза.

  После отъезда каравана вернулся взвод Никифора Кудрявого, разобравшийся в Бабке с разбойниками, всё оружие удалось вернуть, а разбойников, оказавшихся местными охотниками, примерно наказать, содрав с них штраф в виде десяти лосей с каждого, которых те обязались доставить в Таракановку не позднее Рождества. Решив проблему с Бабкинскими разбойниками, парни отправились объезжать все наши лавки, изымая оружие и боеприпасы. Консервы и бумагу мы решили оставить, вреда от них не будет, да и приказчики будут при деле. Не успели мы закрыть ворота за всадниками Фаддея, отправлявшимися с вогульскими охотниками в северную тайгу на охоту, как подали тревогу наши наблюдатели со сторожевой вышки.

  – Тревога, башкиры с юга подходят!

  Тут же сыграли тревогу, забрались в свои бойницы, выглядывая незнакомых всадников, подъезжавших к крепости с юга. Я не мог разобрать в обросших бородами лицах ни одной знакомой черты, хотя посадка некоторых казалась подозрительно похожими на кого-то наших. Лишь после появления на поле нескольких саней, пришло понимание, это вернулся Палыч. Точно, у парней наши ружья, а тот бородач, что в крайних розвальнях, и есть наш Иван Палыч. Как-то сразу узнавались ребята, мои ученики, обросшие, грязные.

  – Ура, Палыч вернулся, – я сбежал к воротам, мне уже помогали отодвинуть засовы и распахнуть створки ворот.

  Половина наших ребят сбежалась встречать въезжавших в крепость воинов Палыча. Сам Иван с трудом поднялся из саней, прихрамывая на левую ногу, я побежал ему навстречу, подхватывая под руки. Скоро мы сидели в столовой, всей нашей кампанией, выслушивая похождения Палыча с ребятами в Башкирии. Как обычно, коротко, Иван рассказал о поиске наших обидчиков. Больше месяца парни искали доносчиков, отправивших письмо в Казань, губернатору. За это время сдружились со многими башкирскими бедняками, мечтавшими вырваться из прозябания у ханских отар. В отличие от русских парней, для которых выходом служил побег в Сибирь или та же армейская служба, башкир не брали в рекруты, а в Сибири их часто принимали за местных жителей и сажали в колодки, добиваясь утаенного ясака.

  Находчивый Палыч, пока решал наши вопросы, навербовал полсотни молодых бедняков, поклявшихся, отслужить ему пять лет, получив после этого ружьё с патронами, коня и сто рублей серебром. Клятву все произносили на Коране, в присутствии муллы, после чего неплохо показали себя в стычках с нашими противниками. Не мудрствуя лукаво, Палыч разгромил стойбище нашего врага, захватил в плен его и всю семью. После чего спокойно кочевал по степи с пленниками, ожидая помилования из Казани, туда отправились ханские слуги с просьбой об отзыве ошибочной жалобы. Да не просто кочевал, прошёл всю степь от Уфы до предгорий Алтая, составил карту и набросал кроки. Потому и задержался, что путь в оба конца длинным оказался. Зато теперь любой из его парней сможет добраться до Алтая зимой и летом, приметы слишком заметные.

  – Палыч, благодетель ты наш, – мы с Володей принялись рассказывать, как отправили Василия Фёдоровича в Охотск.

  Наши действия, пусть и не согласованные заранее, дополняли друг друга, работали на общий результат. Теперь, после возвращения Ивана, мы острее почувствовали привязанность друг к другу, наше понимание и совпадение интересов. Потом Палыч долго рассказывал, как полмесяца провёл в войске Пугачева, осаждавшего Оренбург.

  – Мутно всё там, странно ведёт себя Пугачёв, советники при нём непонятные, – вспоминал Иван, почёсывая заживающую рану от стрелы на ноге, – казаков при нём мало, сотни три-четыре. Остальное войско непонятный сброд. С другой стороны, попадаются дворяне, служащие самозванцу, зачем им это?

  – Конечно, сам Пугачёв личность яркая, харизматичная, говорит умело, люди за ним идут. Зато организация войска отвратительная, сплошная махновщина в худшем смысле этого слова. Сыплет Емельян Иваныч направо и налево серебром, столько не награбишь в поместьях. Клад, что ли он нашёл, непонятно. Всё надуманно, казаки откровенно не верят в победу, всех прибившихся оборванцев вперёд бросают, вместо пушечного мяса. Сами в бой не ввязываются, только награбленное добро делят. Не дурак же Емельян, видит он всё это, но, ничего не делает. Хуже нашего Ельцина, прости господи.

  – Как же он города берёт? – не удержался на языке вопрос.

  – Чего там брать, сами знаете, русский бардак, в крепостях полторы пушки, да без пороха, коменданты пьяницы, разжиревшие от безделья, солдаты забыли, какой стороной ружьё поворачивать к противнику. Жалованье, как в наши девяностые, годами не плачено, а император Пётр Фёдорович обещает всё заплатить, и платит сразу, что характерно. Коменданты сами его с караваями у ворот встречают, за двухлетнюю зарплату многие так поступят, семью кормить надо, сам помнишь наше время. Другие откровенно боятся, бегут, бросая крепости без офицеров и руководства. Там, где пытаются защищаться, те крепости Пугачев и мусолит месяцами, взять не может.

  – В наши края, когда дойдут, по истории, вроде должны зимой быть?

  – Примерно так и выйдет, сейчас они к Уфе подходят, думаю, к Рождеству до Камы доберутся. Кто из вас помнит, куда потом Пугачев пошёл, на Урал или сразу к Казани?

  Увы, наши познания истории заканчивались единственными сведениями, в 1774 году Пугачёва разобьют и схватят. Возможно, казнят тогда же, но, в этом мы уже сомневались. В любом случае, не пройдёт и полгода, мы столкнёмся с восставшими, придётся сражаться. В таком напряжённом ожидании наступала зима, четвёртая наша зима в этом мире.

   Нижний Тагил. Декабрь 1773 года.

   За столом в гостиной Фёдора Аксёнова собрались приказчики всех уральских заводов Демидова. Редко собирались все они в такой кампании, последние годы, пока хозяин путешествовал по Европе, вовсе забыли дорогу в этот дом. Сейчас сорок три управляющих демидовскими уральскими заводами мрачно рассаживались за столами и вдоль стен, чувствуя себя приехавшими на поминки. Все успели услышать последние новости, самозванец идёт на Урал, такие известия не могли улучшить и без того тяжёлые предчувствия. Демидовские управляющие и приказчики не обольщались в свой адрес, именно они станут 'мальчиками для битья'. Сил для обороны заводов не было, рабочие только и ждут самозванца, чтобы пустить 'красного петуха', да вздёрнуть на виселице своих мучителей. Аксёнов, как и незримо стоявший за его спиной Демидов, требуют выпуска продукции и пресечения беспорядков.

  Управляющие в гробовом молчании выслушали гневные советы и указания Аксёнова, его рекомендации о защите заводов. Никто не поднял головы с глупыми вопросами, так и просившимися наружу из каждого, – 'Какими силами?'. Битые жизнью управляющие понимали, что никто не ответит на эти вопросы. У самого Аксёнова под рукой меньше роты солдат, да своих холуев едва двести человек наберётся. Самозванец, по слухам, до десяти тысяч войска сюда ведёт, тут пять полков с пушками надобно, где столько солдат на Урале набрать? Если уж, его в приграничном Оренбурге не смогли разгромить, на Урале придётся убегать, искать себе нору тайную, чтобы бунтовщики не добрались. Многие сидящие в зале, давно присмотрели себе укромные места для отступления на случай прихода самозванца. Кто побывал в Берёзове, печально известном месте ссылки самого князя Меншикова. Туда, на Северный Урал, не доберётся ничьё войско, там уже подготовили себе дома и припасы на зиму пятеро из собравшихся управляющих.

  Многие срочно обустраивали бывшие охотничьи заимки, перевозили туда семьи, в надежде, что удастся отсидеться с верными людьми. Нашлись оптимисты, спешно отстраивавшие крепостицы с пушками, всерьёз надеясь продержаться в осаде против бунтовщиков. Семеро управляющих с Южного Урала давно отослали свои семьи на Алтай, сейчас они чувствовали себя наиболее уверенно, опасаясь лишь обвинений со стороны самого Аксёнова, в дезертирстве. Они и перевели тему разговора, после первых жалоб и сетований на недостаток оружия и отсутствие пушек.

  – Фёдор Фомич, – поднялся лысый, как колено, Багров Николай, – может, успеем закупить на Таракановском заводе ружья патронные? Давеча я стрелял из их 'Луши', за минуту до десяти раз можно пальнуть. С такими ружьями от любой банды отобьёмся.

  – Говорят, у них и пушки скорострельные есть, – поддержали Багрова из задних рядов, – совсем рядом Таракановка-то, успеем обернуться в оба конца.

  – Надо думать,– не решился пресечь толковые предложения Аксёнов, – бог даст, повернёт разбойник обратно, не доберётся до нас. Пока вернёмся к нашим делам.

  После совещания, Аксёнов велел привести к нему Епифана Липина из Оханска. Тот два дня, как жил в Нижнем Тагиле, прибыл по вызову демидовского главного управляющего.

  – Значит, так, – прошёлся перед стоящим у дверей Епифаном Аксёнов, до последней минуты сомневаясь в правильности принятого решения, – бери пару верных людей и скачи в войско самозванца. Что хочешь, делай, но надо натравить подручных Пугачёва на Таракановский завод. Пусть захватят его, сожгут дотла. Твоя задача, мастеров похолопить, особенно ружейных и патронных дел, привезти их в Тагил.

  – Так, денег бы немного, подкупить злодеев, да на мелкие расходы, – задумался Епифан.

  – Деньги получишь, главное, мастеров схвати, да тех, кто патроны эти, будь они неладны, делать умеет.

  – Коли самозванец Тагил захватит, куда мастеров вести прикажете? – так и лучился преданностью Липин, стремясь выполнить приказ своего истинного хозяина лучшим образом.

  – Отвезёшь на север, сперва в Чусовой, там Данилу Хватова найдёшь, он поможет их надёжно упрятать, до поры, до времени.

  – Данилу знаю, будет исполнено, – поклонился Епифан, прижимая треух к груди.

  – Зайди к Акакию, денег выдаст, всё, – Аксёнов проследил, как закрылась дверь за Липиным. Задумчиво подошёл к роскошному, в человеческий рост, окну на улицу. Тревожное предчувствие не отпускало, может, надо было по совету Багрова, купить в Таракановке оружие, да попытаться отбиться от самозванца?

  – Нет, мы посмотрим, как эти немцы свою Таракановку от Пугачёва будут оборонять. Может, коли такие хорошие ружья, побьют самозванца. Тогда он и до нас не пойдёт. А, ежели их бунтовщики разорят, тогда и ружья покупать не стоило. Там, глядишь, Пишка добудет мастеров, будем ружья те с патронами сами делать. Наш хозяин легко добьётся закупки тех ружей военным ведомством, не меньше ста тысяч штук. Озолотимся! Ежели ещё за границу продавать, как большую часть железа, тогда наш соболь станет самым известным клеймом в мире.

  Примечания.

  Стр. 5. Угоры* – так в Прикамье называют крутые холмы.

  Стр. 6. Дата по старому стилю соответствует середине ноября по новому стилю.

  Стр. 7. Вотяки* – дореволюционное название удмуртов, заселявших тогда более обширные территории, от Кировской области, до юга Татарии. Ещё в знаменитую перепись 1897 года в Елабуге, ныне татарском городе, больше 70% жителей были вотяками. Да и сейчас удмурты по численности третья нация России, после русских и татар.

  Стр. 13. Голбец* – овощная яма под полом в частном доме.

  Стр. 13. Шихтовый двор* – на уральских заводах место, куда свозили отходы плавильного производства и неисправимый брак.

  Стр. 16. Дружок* – пара. В Прикамье на дружки считали многое – дружок веников, дружок вёдер и прочее.

  Стр. 17. Успенский пост обычно приходится на вторую половину августа.

  Стр. 33. Набеги чукчей исторический факт, закончились на рубеже восемнадцатого-девятнадцатого веков.

  Стр. 44. На самом деле в 1772 году графу Резанову было тринадцать лет.

  Стр. 53. Вёдро* – сухая солнечная погода, прикамский диалект.

  Стр. 57. Ф. Ф. Аксёнов* – реально существовавший управляющий всеми заводами Демидова.

  Стр. 72. Соболя всего триста лет назад добывали в Европейской части России. А в средние века соболь водился в Карелии и едва ли не в Подмосковье. Есть упоминания об этом летописцев.

  Стр. 73. Люча* – русские на языках манси и других северных народов.

  Стр. 78. Берестяные короба* – использовались солдатами и путешественниками вплоть до первой мировой войны вместо солдатских ранцев. Легче, удобнее, не портятся продукты и не промокают от влаги.

Зайцев Виктор Викторович

Прикамская попытка – 2

Аннотация:

Продолжение «Прикамской попытки», четверо наших современников, инженеры и офицеры, попали в восемнадцатый век, где в меру своих способностей пытаются изменить вектор развития России.

  Глава первая.

  – Дорогая, открой окно, душно, – сбрасываю с себя одеяло, но легче не становится, подхожу к окну и раскрываю его. Боже мой, во дворе орда всадников с копьями и луками, некоторые с пищалями. Я забываю про духоту и тупо гляжу на них со своего третьего этажа. – Что это за карнавал, дорогая? В нашем дворе снимают кино?

  И тут меня пробивает, какой карнавал, какая массовка, я три года живу в восемнадцатом веке, у меня молодая жена и новорожденный сын. Что за ерунда, пытаюсь я обернуться к кровати и просыпаюсь. Темно, невозможно дышать, лицо закрыто какой-то тряпкой, сбрасываю её рукой и вздыхаю. Лучше бы этого не делал, вонь стоит ужасная, едва не закашлялся, пытаюсь дышать ртом. Где я? Пока глаза привыкают к глубокому полумраку, вспоминаю, что со мной случилось. Попытка шевельнуть головой отзывается сильнейшей болью, ощупываю правой рукой лицо, грудь, дохожу до левой руки. Что же я левой-то не могу шевелить? Малейшее движение в левой руке отзывается толчком боли в левой же ключице. В детстве я ломал ключицу, только правую, но воспоминаний достаточно, чтобы ясно понять, сейчас сломана левая ключица. Плохо, левой рукой ничего сделать не смогу. Осторожно напрягаю поясницу и ноги, слава богу, там всё цело, ноги работают и не болят.

  Ноги босые, прикрыты чьим-то тёплым телом, я боюсь пошевелиться, чувствуя, что со всех сторон окружён спящими людьми. Мы лежим в буквальном смысле вповалку, моя голова покоится чьих-то ногах, а левая рука прижата к полу тяжёлой задницей соседа слева. Ничего рассмотреть я так и не смог, судя по мирному храпу соседей, на улице ночь, придётся работать мозгами. Последнее яркое воспоминание – возвращение Палыча из рейда по башкирским степям. Он молодец, смог сохранить всех ребят, хоть раненых и простывших, но всех довёл обратно. Сам при этом словил стрелу в ногу, кость, к счастью, не задета. Помню, сидим, пьём чай с пирогами, слушаем рассказы Ивана о партизанских действиях, по 'принуждению к миру'. Он сам так выразился, рассказывая, как 'примучивал' башкир, добираясь до моих доносчиков. Потом долго вспоминал свою службу у Пугачёва, что-то очень интересное, не могу вспомнить, рассказывал Палыч, уже нам двоим, мне и Вовке. Ладно, вспомню потом.

  Следующее яркое воспоминание, рано утром я отправился в Прикамск, верхом, налегке. Зачем же я туда собрался, снова ударила тупая волна боли в затылок при попытке вспомнить. Черт с ним, поехал и поехал, что же так голова болит, не вспомнить ничего с этой болью. Постараюсь вспоминать то, что легче, например, Прикамск. Доехал я туда или нет, спрашиваю сам себя, ожидая новой волны боли, голова молчит. Значит, доехал. Что же там случилось? Волны боли с новой силой погребают меня, едва удерживаюсь от стона, чтобы провалиться в спасительное беспамятство. Остаток ночи один кошмарный сон сменяется другим, какие-то перекошенные лица, крики, отрубленная голова Фрола Аггеича, нашего городового. Незнакомые бородачи в полушубках, радостное лицо Акима, улыбающегося мне в глаза. Даже во сне вспоминаю удивлённо, я же его продал в Сарапуле, как он оказался в Прикамске? Не успеваю додумать, яркий свет бьёт в глаза, облегчённо просыпаюсь.

  – Вставайте, господа покойнички! – этот крик не добавляет оптимизма. Рассматриваю сквозь пар на фоне открытой двери троих казаков в тулупах. Со стоном пытаюсь встать, едва не упал, толкаю соседа. Ба, это же поручик Жданов, избитое лицо с заплывшими глазами трудно узнать. Слева от меня поднимается батюшка, с кровоподтёками на лице, рядом с ним доктор. Он-то здесь при чём? Никто из нас не пытается говорить, даже в глаза друг другу избегаем смотреть, стыдно и за себя, и за жителей Прикамска, за их предательство. Словно, мы в этом виноваты. Наверняка, каждый из моих товарищей по несчастью вспомнил все свои грехи, все готовы к смерти, стараются держаться спокойно. Нас семерых выталкивают из баньки, все мы босые, избитые, узнаю ещё троих собратьев по несчастью – старших мастеров Прикамского завода. Управляющего с нами нет, дай бог, успел сбежать. Я уже понял, что попал в плен пугачевским помощникам, судя по их радостным лицам, сейчас нас будут казнить. Или, как там, у Пушкина, непременно перед этим скорый суд? Да, хотелось бы побывать на суде, посмотреть напоследок, и вспомнить всё же, как я в плен попал. Почему-то эта мысль меня тревожит больше всего.