Текст книги "Прикамская попытка. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Виктор Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 70 страниц)

  На сей раз, церковь оказалась работающей, если можно так выразиться, худенький дьячок прибирался у алтаря в небольшом деревянном храме. Видимо, потому и не тронули эту церковь, что выглядела она бедно и стояла в рабочем квартале. Увы, наши попытки 'сбагрить' освобождённых монашек натолкнулись на полное непонимание. Более того, дьячок буквально вытолкал нас из храма, услышав слова об освобождённых монашках. Плюнув на всё, мы пошли к дому Лушникова, там должны оставаться сторожа и их семьи. Приказчики вместе с семьёй Акинфия Кузьмича вовремя 'эвакуировались' в столицу. Дом нашего компаньона внешне не пострадал, и мы направились внутрь, готовые встретить полный разгром. Каково же было наше удивление, когда в доме мы обнаружили целые окна, всю мебель на месте, сундуки со сломанными замками, полные различного 'барахла', явно перерытого, но оставленного на месте. Даже пианола осталась нетронутой, остатки разрозненной посуды и столового серебра оказались на месте.

  Зато все наши попытки найти сторожей и дворню оказались безрезультатными, даже собаки во дворе отсутствовали. Избы сторожей стояли пустыми, печи выглядели нетопленными несколько дней. Если бы не жара и полуденное солнце, пришло тогда мне сравнение, типичный триллер. Ни единого живого человека в нетронутой обстановке, как в книгах Стивена Кинга. Стоп, а где книги? Мы вернулись в дом, где не нашли ни единого листка бумаги. Более того, создавалось впечатление, что дом тщательно обыскивали, а все книги и бумаги аккуратно вывезли. Судя по нескольким вскрытым половицам, явно искали тайники. Почему-то мне пришли на память поляки-англичане из пугачёвского приближения, один из которых жил в Таракановке. Чего бы простым крестьянам так аккуратно себя вести? Прятавшиеся соседи узнали меня и рассказали, как вывозили из дома Лушникова все бумаги, а командовали возчиками два иностранца, говорившие по-русски с заметным акцентом. Было это в первый же день появления бунтовщиков, после чего ни один разбойник близко не подходил к купеческому дому.

  Эти же соседи согласились приютить наших монашек, развязав нам руки для движения домой. Прощаясь со старшей монахиней, я спросил её имя.

  – В монашестве зовут меня старицей Неонилой, – с напускным смирением ответила женщина.

  – Если потребуется моя помощь, пришлите человека с письмом в Таракановский завод, к Владимиру Кожевникову. Он мой близкий друг, я расскажу ему о нашей встрече, Неонила, – не обращая внимания на удивлённое лицо старицы, я отправился к своим ребятам.

  Коней, увы, в разграбленном городе мы не нашли, потому добираться домой пришлось всем вместе, ещё два дня, по извилистому Камскому руслу. Ещё из Сарапула нам удалось связаться по радио с Палычем, потому на пристани нас встречали два десятка повозок и оба моих друга, соскучившиеся по новостям. Пока разгружали корабли, все путешественники уселись за огромные накрытые сытной едой столы. Многие настороженно пробовали блюда из картошки и свежих помидор, принюхивались к подсолнечному маслу. Радость встречи и простота отношений между нами заметно удивляла прибывших из столицы учителей. Самыми невозмутимыми оказались три морских волка, они даже картошку с помидорами восприняли равнодушно, приходилось и не такое пробовать. Всё, мы добрались домой, дальнейшее наше путешествие походило на прогулку.

  Дома меня встретила полностью оправившаяся после родов Валентина и делающий первые шаги сынишка. Я честно признался Володе с Палычем, что беру отгул на три дня, отдался радостям семейной жизни. Но, июль только начался, урожай, не вытоптанный отрядами восставших, надо было собрать. Учитывая скорое отправление на восток, новое строительство для наших учителей мы затевать не стали, обустроили их в палатках на берегу реки Сивы. Эти последние месяцы в Таракановке остались для меня в памяти напряжённым трудом по производству взрывчатых смесей и пороха. Все наши запасы 'неправильной соли' я спешил перевести в инициирующее вещество. Не только для нашего путешествия, но и для обещанных Никите припасов. Володя упаковывал станки и отбирал мастеров, отправлявшихся с нами на Восток. Палыч занимался продовольствием и размещением людей.

  Все наши 'старые' бойцы перевооружались на помповые ружья, обучаясь стрельбе из них. Новички поступали в подчинение опытным сержантам, беспощадно обучавшим их стрельбе из обычных 'Луш'. В результате не обходилось без несчастных случаев, огнестрельных ранений и просто прищемленных пальцев. К счастью, смертельных ранений не было, но трёх раненых учителей мы оставили в крепости, брать их трудную дорогу было опасно, в первую очередь для них самих. Я не преминул цинично заметить, что сибирской надбавки они на своё жалованье не получат, один простой оклад. Все раненые изъявили желание примкнуть к нам следующим караваном. Интересно, что неграмотные вогулы легче и быстрее освоили ружья и правила обращения с ними, чем наши грамотеи из столицы. Трёх капитанов я решил вооружить револьверами и помповиками, слишком многое зависело от их жизни и здоровья в наших планах.

  В результате, вместе с рабочими, учителями, женщинами и подростками, вогулами из вновь прибывших, набралось почти шестьсот человек, вооружённых ружьями. Полторы сотни опытных бойцов с помповиками и револьверами шли дополнительно к десяти миномётным расчётам и двадцати шести артиллерийским расчётам. Миномётчики и пушкари были вооружены одними револьверами. Миномёты рассматривались нами оперативной поддержкой стрелков при нападениях крупных отрядов врага. Пушки с прицелами мы собирались использовать исключительно в крепостях и на кораблях. Главной задачей артиллеристов стала сохранность орудий и прицелов. Боеприпасы и артиллерию грузили на самые проверенные фургоны, вместе с запчастями.

  Буквально за неделю да нашего отправления вернулись парни с Алтая, удачно выполнили там все поставленные задачи. Завезли на базы бывших демидовских, а ныне казённых заводов продукты, боеприпасы и станки, договорившись об их охране до нашего прибытия, всего на полгода. К этому времени алтайские заводчики и управляющие обещали подготовить сотню повозок и привести на продажу табун лошадей, голов на четыреста. Несмотря на формальную передачу заводов в казну, Демидовы не прекращали контролировать свои бывшие заводы. Для управляющих и приказчиков зачастую желание Демидова стояло выше любых чиновничьих инструкций. Потому письмо с Урала восприняли не хуже императорского указа.

  Главное, Ильшату удалось сагитировать в дальний путь две сотни своих родичей, которые будут ждать нас на левом берегу реки Уфы через пару месяцев. Со своими семьями, табунами и немногочисленными отарами, желающие переселиться за Восток. Кое-кто из них опасались мести императрицы за помощь восставшим. Но, большая часть башкир из небогатого рода были в восторге от доходов полусотни Ильшата. Они мечтали подписать договор на пять лет службы, после которой получить в собственность 'Лушу' и огромное вознаграждение в сотню рублей серебром. За полтора года продаж наших ружей, особенно за время восстания Пугачёва, многие мужчины Приуралья стали разбираться в огнестрельном оружии. На фоне 'Луш' кремнёвки и фитильные ружья смотрелись очень бледно даже просто по весу и удобству применения. А если сравнить скорострельность и дальнобойность, последние сомнения отпадали даже у простых пастухов. Пара стычек наших парней в степи с бандами, отставшими от пугачёвцев, наглядно показала всем башкирам и прочим кочевникам, с кем надо дружить.

  Наши парни в двух быстротечных схватках не потеряли ни одного человека, собрали три десятка вражеских трупов и двадцать пять трофейных коней. Не считая всякого 'скобяного товара', в виде пик, сабель и даже семи пищалей. Так, что путь до Алтая был свободен и изучен, можно отправляться хоть сейчас. Осталось разобраться с долгами, с тем же Уинслеем, нашим англичанином. Мы обещали отпустить его, пришла пора выполнить обещание. Всё, что мы хотели из него выдоить, он добросовестно изложил на бумаге. Его подпись письменно засвидетельствовали не только мы, но и доктор, батюшка и пара чиновников Сарапула, побывавших у нас в Таракановке, как на русском, так и на английском экземплярах 'мемуаров'.

  Опыта агентурной работы у меня не было, но, я рискнул нагло завербовать Уинслея и отобрать у него расписку в 'добровольном' сотрудничестве. Нет, не с русскими властями, а с заводчиками Быстровым и Кожевниковым. После этого мы составили двусторонний договор об 'экономическом сотрудничестве'. В нём оговорили вербовку Уинслеем опытных металлургов и механиков, специалистов по ткацким станкам и насосам, судостроителей. За каждого завербованного на пятилетний срок мастера наш агент получал разовую премию в полсотни фунтов стерлингов. Кроме того, в договоре были предусмотрены 'другие' услуги, что будут оплачиваться отдельно, в соответствии с их важностью. Володя обещал отпустить англичанина через неделю после нашего отъезда, выдав ему двадцать рублей серебром на мелкие расходы. Место жительства и способ связи с Уинслеем в Британии мы оговорили. За неполный год жизни в Таракановке англичанин подтвердил личным примером знаменитыё 'синдром заложника'.

   Это, когда захваченные заложники через некоторое время начинают симпатизировать своим врагам, более того, переходят на сторону террористов. В литературе описаны случаи, когда заложники даже применяли оружие на стороне террористов. Уинслей, как истинный англичанин, не проявлял свои чувства, но, очевидно, проникся к нам определённым уважением. Поэтому, надежды на будущее сотрудничество были не беспочвенными, особенно, после озвучивания причитающихся премий. Фунт стерлингов весил почти полфунта серебром. За одного завербованного мастера, Уинслей получал, таким образом, почти десять килограммов серебра, неплохо?

  Вообще к середине сентября, когда началась погрузка каравана, поляна возле нашей крепости напоминала скорее цыганский табор, нежели нормальную экспедицию. Палыч, однако, быстро и уверенно покончил с неразберихой первых дней. Все фургоны были пронумерованы, грузы расписаны, каждый возница получил запасного напарника и оба накрепко запомнили своё место в караване. Ротные и взводные командиры получили в своё попечение, определённое число повозок, несколько раз провели штабные игры по пресечению внештатных ситуаций. На передовые, средние и арьергардные повозки радисты установили пять средневолновых раций в командирские повозки. Ещё десяток простейших приёмников распределили внутри каравана и у конных групп.

  Всадников, увы, оказалось меньше сотни. Все закупленные и трофейные лошади ушли в парные упряжки повозок. Потому, как минимум до Алтая, взрослым переселенцам предстояло пройти рядом с повозками пешком, чтобы максимально облегчить труд лошадок. Кто его знает, каково придётся им в Сибири, зимой? В последние дни перед отправкой я съездил в Прикамск, попрощался со знакомыми, показал всем бумагу за подписью императрицы. Больших трудов стоило Никите выправить нам такой документ, легализовавший наше путешествие на Дальний Восток. Указом императрицы нам предписывалось с 'охотниками из казаков и башкир' добраться до восточных рубежей империи и пройти по берегам Тихого океана на юг, до границы с Китаем. Там обозначить присутствие России и проверить соблюдение китайцами Нерчинского договора. Всем российским подданным предписывалось оказывать нам необходимую помощь. Доктор по моему предложению даже скопировал императорский указ, чтобы у Володи не было проблем после нашего отъезда. Такую же копию я оставлял в Таракановке, на всякий случай.

  За два дня рабочие навели понтонную переправу через Каму, до Амура у нас не будет на пути таких крупных рек. Верховья Оби, Енисея и Иртыша мы рассчитывали пересечь по такому же понтонному мосту, опыт строительства пригодится. К тому времени, как первая повозка проверила прочность наплавного моста, на северном берегу Камы ждали своей очереди четыреста восемь повозок. Я дал отмашку рукой, Палыч выстрелил в воздух из своего помповика. Радисты продублировали приказ по рации, и мы тронулись через Каму, покидая родное Прикамье. Мелкий моросящий дождь не успел размыть песчаные берега реки, я поднял лицо к небу, подставляя его под капли мороси.

  – Палыч, дождь приносит счастье! Значит, нам всё удастся сделать, и мы обязательно вернёмся к чёрной скале!

   Глава шестая.

  Я медленно покачивался в седле, осматривая склоны уральских гор, невысокими холмами поднимавшиеся слева от нашего каравана. Справа от меня восседал на пегом мерине Ван Дамме, развлекавший меня рассказами о своих плаваньях южнее экватора. Его немецкие коллеги предпочитали дремать в повозках, а Клаас сразу вытребовал себе коня и стал моим постоянным спутником. Оглянувшись на четыре колонны фургонов, вытянувшиеся за нами, я почувствовал себя героем произведений Майн Рида, покорителем Дикого Запада. В принципе, мы были покорителями, только Дикого Востока. Такие мысли придавали некую романтичность нашему скучному путешествию.

  Да, первая неделя нашего движения, несмотря на неизбежные неурядицы и мелкие проблемы, оказалась самой спокойной. Места были хорошо изучены, наш отряд одной своей численностью распугал всех окрестных кочевников и не ушедшие с Пугачёвым группы восставших. Дожди, сопровождавшие нас в начале пути, не успели размочить сухую землю. Азарт первых дней путешествия помогал пешеходам двигаться быстро, мы проходили за день полсотни вёрст, несмотря на ранние осенние сумерки. Не прошло и десяти дней, как на левом берегу реки Уфы, в устье Салдыбаша, к нам примкнули две сотни башкир. Многие везли с собой семьи, гнали небольшие, 'бедные', табунки лошадей и отары овец. Двадцать пять бойцов Ильшата стали десятниками новичков, сразу после принятия теми присяги. А шестьдесят наших бойцов пересели на приобретённых коней. Чтобы произвести впечатление, за каждую 'мобилизованную' лошадь я расплатился серебром. С сёдлами обстояло хуже, их бойцы ладили сами, заказывая нашим шорникам или прикладывая свои умения 'самоделкиных'.

  После присоединения к нашему каравану десяти башкирских семей, мы продолжали двигаться на юго-восток, форсировали сильно обмелевшую за лето реку Сим. Добравшись до реки Инзер, пошли вдоль её русла. Сначала по-вдоль Инзеру, потом перешли на Большой Инзер, мы довольно быстро перевалили через водораздел. К верховьям реки Белой мы вышли в районе Белорецкого завода, не избежавшего нападения пугачёвских войск. Жалкое зрелище представляли разрушенная плотина, сожженные водяные колёса и разграбленные заводские кузницы и литейки. Немногочисленные рабочие, не разбежавшиеся от бунтовщиков и не примкнувшие к ним, вышли встречать нас. Видимо, испугались репрессий, независимо от нашего отношения к Петру Фёдоровичу, как говорится, 'у сильного всегда бессильный виноват'. Пётр Андреевич* ещё не написал эту басню, ему, поди, двадцати годов нету.

  Остановившись в заводском посёлке, мы решили дать людям два дня отдыха, запастись провизией и приступить к выполнению нашего плана. Официально я выступил перед рабочими и показал указ императрицы, чётко сказал, что на Дальнем Востоке никаких крепостных и рабов нет, и не будет. Нагло используя полномочия, указанные в письме государыни, я загрузил в наши повозки часть оставшегося оборудования завода, несколько тонн отливок. Палыч же, проводя нелегальную работу, два дня склонял рабочих и семьи погибших мастеровых присоединиться к нам. В ход шла наглядная агитация и внешний вид наших спутников, рассказы таракановских мастеров и рабочих. Даже хваставшиеся добычей и ружьями вогулы с башкирами лили воду на нашу мельницу. Немаловажную роль сыграл блеск серебряных денег, обещанных авансом. Рабочие завода, как и в наши девяностые годы, не видели зарплаты больше года, с первых дней восстания Пугачёва. Учитывая несколько ограблений отрядами бунтовщиков, материальное положение мастеровых оставляло желать лучшего.

  Особых успехов агитация не принесла, с нами отправились меньше двадцати рабочих, в основном, молодые парни, без семей. Но, наряду с ними, напросились в караван восемь вдов с малолетними детьми, совсем изголодавшимся женщинам было очевидно, что зиму они на брошенном заводе не переживут. После Белорецкого завода наш караван вышел на Сибирский тракт, направившись на его южную ветку. Мы спешили, по-прежнему проезжая по сорок вёрст за день. Наступивший октябрь подморозил разбитые дороги, позволяя сохранять взятый темп движения, несмотря на то, что количество повозок каравана давно превысило полтысячи. Пользуясь относительно населёнными местами, мы постоянно закупали корм лошадям, сберегая взятые запасы фуража на 'чёрный день'. То же самое происходило с питанием людей, передовые взводы вогул и башкир ежедневно охотились, сохраняя наши консервы в запасе. Воду, к счастью, экономить не приходилось, почти всё время мы двигались вдоль рек. Однако, всему когда-нибудь приходит конец.

  Первое боевое столкновение произошло у нас при переправе через речку Караганку. Передовая полусотня башкир-новобранцев, рассредоточилась на восточном берегу небольшой речки, заняв удобные для наблюдения вершины холмов. Оттуда они и заметили крупный отряд степняков, приближавшийся к нам с юга. Натасканные за пару недель новобранцы сразу подали нам сигнал о приближении крупного отряда. Наши миномётчики впервые за три недели пути приступили к установке орудий. Полусотня стрелков, вооружённых помповиками, спешно форсировала реку, укрепляя передовых новобранцев. Палыч прискакал из арьергарда ко мне, забравшись на невысокий холм, откуда мы с Клаасом рассматривали приближавшийся отряд.

  – Сколько их? – отобрал он у меня бинокль, единственный из оставшихся в нашей собственности.

  – Не меньше полутысячи, с заводными лошадьми. Что будем делать? – меня пугала первая встреча с возможным врагом в открытой степи. До этого мы всегда встречали врага в укреплении, хотя бы временном.

  – Поеду я вперёд, может, это наши союзники, – Иван вернул мне бинокль и запрыгнул в седло, посылая коня на противоположный берег.

  Он отозвал весь авангард на холм, выстроив спешившихся воинов в цепочку, прикрытую их конями. Сам Палыч выехал на десяток метров вперёд и демонстративно выстрелил из ружья в воздух. Сигнал для переговоров, как минимум, для остановки несущихся на нас всадников. Однако, приближающийся отряд явно собирался атаковать, не снижая скорости своего сближения с сотней наших воинов на противоположном берегу Караганки. Мне в бинокль удалось разглядеть, что степняки начинают вынимать луки, натягивают тетивы с наложенными стрелами. Всё, рисковать не вижу смысла, я дал отмашку миномётчикам, до столкновения с ордой оставалось не более двухсот метров. Наши парни мне ближе и роднее, чем эти безбашенные кочевники, будь они трижды мирными скотоводами. Мы не на театральной сцене, чтобы пугать нас воображаемой атакой.

  Палыч, вероятно, подумал так же, поскольку первые разрывы мин совпали с выстрелами его бойцов. Всадники после первых выстрелов, казалось, ускорили своё движение, уверенные в том, что наши ружья нуждаются в длительной перезарядке. Первые жертвы огнестрельного оружия, упавшие под ноги своих сородичей, лишь чуть-чуть задержали движение основного войска. Орда, замедлив движение по фронту атаки, выступила вперёд острыми флангами, словно двумя челюстями хищника кусала наших бойцов. К счастью для нас, двести метров даже всаднику не преодолеть быстрее десяти секунд. За эти десять секунд полсотни стрелков из помповых ружей успели сделать не меньше пяти прицельных выстрелов, а вторая полусотня новобранцев умудрилась дважды перезарядить свои ружья и разрядить их в сторону атакующей конной лавы, пусть не прицельно, однако, попадания были. Это триста выстрелов, слившихся в одну сплошную пулемётную очередь, направленную в лицо кочевникам.

  Степняки явно не привыкли к такой скорострельности и атаковали довольно тесным строем, из-за чего большая часть пуль нашла себе жертву. Не воина, так его коня. А то и обоих вместе. В результате, в полусотне метров от холма, где стояли наши бойцы, получилась настоящая мясорубка, баррикада из окровавленных тел. Как там, у Лермонтова, 'Смешались в кучу кони, люди'? Атака прекратилась по техническим причинам, задние ряды атакующих всадников вынуждены были остановить своих коней, либо развернуть их поперёк направления атаки. Умолкли и наши бойцы, судорожно заряжавшие свои помповики. И тут все услышали типичный свист и негромкие хлопки мин, продолжавших выкашивать отставших степняков, восемь наших миномётов откорректировали прицелы и методично выбивали задние ряды вражеских всадников.

  Нет, хватит переводить снаряды, я подал команду к прекращению миномётного огня. Столбики минных разрывов перестали распугивать выживших всадников и заводных коней. Я внимательно разглядывал в бинокль группу всадников, собиравшихся на дальних холмах. Два резко выделявшихся человека бросились в глаза. Один, богато одетый толстячок в золотом шёлковом халате, в изукрашенной драгоценностями чалме, гневно выговаривал своему собеседнику, размахивая зажатой в руке плетью. Ничего странного, у бая или хана всегда виноваты другие, например, советники. Вот личность советника показалась мне до неприличия европейской наружности, несмотря на туземную одежду и скромную чалму. Руки мои зачесались в буквальном смысле этого слова и сами сняли с плеча любимую 'Сайгу', подарок Никиты. До вражеских командиров было недалеко, не больше семисот метров, я улёгся на землю и приник к оптическому прицелу.

  Европеец представлялся мне большей угрозой и главной мишенью, его я и взял на прицел, отмеряя упреждение на дальность и боковой ветер. Медленно выжимаю спусковой крючок, ещё раз, уже быстрее, перевожу на бая и успеваю нажать, до его исчезновения из прицельного перекрестья. Результаты моего огня непонятны, телохранители утаскивают обоих начальников, попал ли я в них, непонятно за этой суетой. Зато Палыч великолепно сориентировался по моим выстрелам и двинул полусотню своих ветеранов вперёд, широкой цепью охватывая поле боя. Не торопясь, бойцы проезжали по направлению к сгруппировавшимся остаткам орды. Те, несмотря на численное преимущество, дружно отступили, не делая попыток сопротивляться. Тогда уже я дал команду всем башкирским всадникам отлавливать трофейных коней, право собирать трофеи с убитых и добивать раненых принадлежало победителям.

  На месте первого сражения пришлось задержаться до утра, к сожалению, одного нашего новичка пришлось похоронить. Шальная стрела нашла его даже за конём, других потерь у нас не было, пятеро раненых стрелами могли продолжать движение верхом. Восемь погибших и тяжело раненых коней, что пришлось добить, сразу были заменены трофейными. Трофейных лошадей наловили больше шестидесяти, с убитых коней собрали полсотни сёдел. Соответственно, пять десятков разделанных конских туш распределили по фургонам, неделя питания кониной нам была обеспечена, как минимум. Зато, сэкономим на охоте. Из седельных сумок набрали довольно много ячменя и овса, на день питания наших лошадок вполне достаточно. Двоякое впечатление оставили результаты боя. С одной стороны, много трофеев, почти нет потерь, боевой опыт, всё это большой плюс. С другой стороны, стоимость потраченных боеприпасов на порядок выше полученной выгоды. Неравноценный обмен получился, невыгодное дело подобные сражения.

  До поздней ночи веселились у своих костров и делили трофеи наши победители. Взятое с убитых оружие и одежда по обычаю делились командирами между бойцами. Наши башкиры-новобранцы не могли поверить, что всего через две недели службы уже совершили такой подвиг, подкреплённый вполне реальными доходами. Как минимум, сабля, нож и лук со стрелами достались каждому. Плюс халат, сапоги и некоторые другие предметы обихода. Больше сотни сабель, пик и другого холодного оружия добавились к нашему грузу 'скобяного товара', как называл в своё время трофеи Володя. В расчёте на торговлю с приамурскими племенами, несколько фургонов везли из Таракановки собранное за пару лет холодное оружие. Топоров, пик, сабель, ножей и прочего 'скобяного товара' хватило бы на тысячу воинов. Кроме того, уже после встречи с атаманом Подковой, наши запасы пополнились почти сотней кремнёвых и фитильных ружей.

  Удачное начало нашего пути воодушевило не только самих победителей и их близких, даже не принимавшие участие в сражении мастера из Белорецкого завода забыли о своих подозрениях. Потому наутро после боя, несмотря на пронизывающий холодный ветер, весь караван двинулся в путь гораздо энергичнее предыдущих дней. Увы, желание многих наших бойцов отличиться и заработать на трофеях, не сбылось. Следующая неделя пути прошла в полном безмолвии, ни единого человека мы не увидели на протяжении трёхсот вёрст пройдённой степи. До Барнаула оставались почти две тысячи вёрст и два месяца тяжёлой дороги. У нас появились первые умершие, не выдержали пути, простыли и умерли двое маленьких детей и одна женщина-башкирка. Всех их похоронили на стоянке, поставив на братской могиле деревянный крест. Молитву прочитал кто-то из наших мастеров, ни одного священника в нашем караване не было. Третий день мы кормили наших лошадок зерном из своих запасов, на два месяца пути пищи коням не хватит. Мы рассчитывали на почти вдвое меньшее число лошадей, когда покупали фураж. Дай бог, месяц продержимся на запасах, не больше.

  – Может, начать резать лишних коней, – мрачно разговаривали мы с Палычем, глядя на проходящий мимо караван с невысокого холма, – пора спешиваться. Лучше идти пешком рядом с повозками, чем тянуть эти повозки через месяц вместо лошадей.

  – Так оно, – не возражал я, – но...

  – Что, опять внутренний голос? – недоверчиво ухмыльнулся Иван, уже привыкший к моей везучести в сложных ситуациях.

  – Посмотри, что за кавалькада к нам приближается, – вместо ответа я указал темное пятно на востоке, разраставшееся в размерах.

  – Давай-ка, сыграем тревогу, на всякий случай, – Палыч вытащил бинокль, рассматривая приближавшихся всадников.

  К тому времени, когда всадники приблизились на выстрел, наши фургоны стояли в плотном каре, растянувшемся, однако, на полкилометра в длину. Миномётчики заняли свои места, прицеливаясь. Стрелки окружили лагерь по периметру, упрятав коней внутри каре. Только мы с Палычем не спешились, наблюдая неторопливое приближение всадников, так непохожее на прошлую бешеную атаку степняков. Мы не сомневались, что слухи о разгроме той орды далеко разлетелись по степи на многие дни пути. Неспешное приближение степняков давало надежду на мирную встречу, в которой мы давно нуждались. Не столько мы, сколько наши лошадки, от которых зависела наша жизнь и результат похода на Восток. Потому многое зависело от первого контакта, от нас с Палычем. Как говорил Сент-Экзюпери, 'мы в ответе за тех, кого приручили'. Сейчас на нас лежала ответственность за тысячу с лишним человек, поверивших нам и ждавших результатов встречи с кочевниками. Не получится договориться с аборигенами о снабжении кормом наших коней, грош цена всем нашим приготовлениям. Вдвоём мы промышленность на Дальнем Востоке не наладим, не говоря уже о том, что по нашей вине погибнут сотни людей.

  Внутренний голос меня не обманул, орда кочевников, насчитывающая более полутысячи всадников, остановилась на расстоянии полуверсты. Судя по их поведению, они наслышаны о дальнобойности нашего оружия. Я подождал немного и вызвал Ильшата из каре.

  – Садись на коня, будешь моим переводчиком.

  Мы вдвоём медленно проехали половину расстояния между двумя отрядами и остановились. Ответное действие не заставило долго ждать, от группы кочевников в нашу сторону направились двое, нарочито неспешно преодолевая метры степи. За полсотни метров до встречи Ильшат шепнул мне,

  – Это казахи, я не знаю их язык.

  – Ничего страшного, говори медленно, ваша речь немного похожа, они поймут. Скорее всего, один из них понимает по-русски, я буду говорить громко и медленно. Не волнуйся, они не хотят драться.

  Едва наши оппоненты остановились, я прикоснулся к груди рукой и представился,

  – Я Андрей Быстров, воевода, веду людей на Восток, к дальнему океану, – сопровождая свои слова жестом, указывающим на восток, – по приказу русской императрицы Екатерины.

  Пока Ильшат повторял мои слова по-башкирски, я вынул драгоценный указ и развернул его перед казахами. Оба молча, выслушали нас, с интересом рассмотрели лист, украшенный сургучной печатью на ниточке и большой чернильной на подписи императрицы. Наступила пауза, я не представлял, насколько нас поняли казахи, они равнодушно молчали, рассматривая нас.

  – Вы подданные Русской империи, – решил я брать быка за рога, – потому должны исполнить указ императрицы. Нам нужна ваша помощь, заканчивается корм для коней. Прошу исполнить веление царицы и обеспечить наш караван месячным запасом кормов. У нас тысяча коней, когда вы сможете обеспечить подвоз кормов?

  После перевода моей речи казахи не шевельнулись, с интересом ожидая продолжения. Ильшат начал волноваться, поглядывая на меня. Я подождал несколько минут и выложил последний козырь,

  – Мы можем заплатить.

  – С этого и надо было начинать, – на беглом русском языке ответил один из наших собеседников, – предлагаю продолжить разговор в теплой юрте. Не опасайтесь, мы добрые русские подданные, люди Кушук-хана. Жду вас через полчаса, – казах демонстративно вынул из-за пазухи луковицу часов и щёлкнул крышкой, посмотрев на циферблат.

  На разговор с ханом я взял Ильшата и Ван Дамме, Палыч остался в лагере, опасаясь возможного нападения. Мы с ним обговорили нашу покупательную способность, и пришли к выводу максимально сохранить серебро, уговорив взять в качестве оплаты трофейные сабли, копья и прочее. В крайнем случае, предложить казахам огнестрельные трофеи и запас пороха. Несмотря на то, что мы нуждались в провизии, положение было не отчаянным. Коли мы встретили здесь русских подданных, найдём и дальше. Видимо, мы вышли из области, охваченной восстанием, дальше путь будет безопаснее, будем покупать корм у встречных степняков. Разделим передовую сотню на десятки и разошлём широким веером впереди, фронтом на полсотни вёрст, рискнём. Придадим передовым командирам рации, будем закупать корма понемногу.

  С такими бодрыми намерениями я со своими спутниками отправился на переговоры с местными хозяевами. Между холмами, прикрывавшими от ветра, уже была установлена юрта, разведён костёр, на котором закипал объёмный казан. Спешившись, мы прошли в юрту, кроме револьверов на поясах, иного оружия с нами не было. Разве, что, завёрнутая в отрез ткани 'Луша' с полусотней патронов, из 'подарочного' фонда. Сотню таких ружей, инкрустированных моржовой и мамонтовой костью, мы взяли для установления контактов ещё в Таракановке. Сейчас пришёл черёд первого образца.