Текст книги "Слой 3"

Автор книги: Виктор Строгальщиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

В камеру его приволокли под утро. Он мог бы дойти и сам, ноги еще слушались, но потащили намеренно, чтобы унизить, продемонстрировать ему его же собственную немочь. В коридоре он прохрипел: «Дайте умыться, сволочи», – и его запихнули в клозет, стояли рядом, когда он мучился над унитазом, брызгал на лицо водой из полусорванного крана. Из сливного отверстия раковины торчал хвостик металлической женской заколки для волос, он незаметно выдернул его и спрятал между пальцами, и размышлял, когда опять погнали и поволокли, каким же образом здесь оказался этот потусторонний предмет.

Кротов присел на лежак, потрогал себя ладонью под носом: кровить перестало, только жгло внутри как от паяльника. Сосуды полопались, видно, когда ему делали «слоника» – натянули на голову резиновый мешок противогаза и пережимали гофрированный хобот воздуховода, он ревел внутри и сипел на манер паровоза и думал, что лопнут глаза от натуги, а лопнули сосудики в носу, и он закашлялся и заплевался кровью, забрызгав изнутри противогазные стекла, мучители были внимательны и сразу сдернули резину, Кротова скрутило от немыслимой рези в груди, но он дышал, и это было главное, а потом ему устроили «электрический минет»: подсоединили куда надо провода и с разной скоростью крутили маленький красивый ручной генератор, он так по-детски жужжал, и Кротов закричал и обмочился темным, потому что раньше его били резиной по почкам, и ему заклеили рот широким пластырем, который потом отдирали с лица будто кожу, и Кротов все думал, когда же придет время «рыбки», но «рыбки» не случилось – ребята, наверное, запарились с ним и забыли, а может, имели какой-то установленный свыше предел, ведь Кротова не били по лицу и вообще не наносили заметных глазу повреждений, и это помогало Кротову терпеть и не подписывать «сознанку», что получил с Гаджиева сто тысяч в виде взятки. К тому же прибежавший на рассвете полупьяный взвинченный «полкан» совершил стратегическую ошибку – он показал Кротову убойную, по мнению «полкана», бумагу из окружного УВД, пришедшую по факсу, где поверх распоряжения о мере пресечения было написано в левом углу: «Не возражаю. Слесаренко». Именно с этой бумагой пришло и оформилось в трещавшей по швам голове окончательное решение: пусть бьют и душат, он не подпишет ничего. К тому же за спиной полковника ненадолго появился знакомый майор и кивнул со значением. Оставалось терпеть.

Брюки были мокрые и липкие, он снял их и повесил на уголок соседних пристегнутых нар. Надо было бы снять и трусы, но оставаться совсем голым было омерзительно. Зато рубашка и пиджак совсем не пострадали (его там сразу раздели до пояса), вот только галстук от Готье куда-то задевался в суматохе правосудия, и черт с ним, к тому же Готье голубой, как написано в прессе, вот пусть счастливый мент и носит «тай» от голубого...

Он попытался улечься на крашеных досках отстегнутого лежака, но как ни вертелся, не мог найти положение, хоть чуточку снимающее боль в боках, у поясницы, пока не вспомнил старый разговор с одним знакомым почечником, как тот попал в больницу с обострением, и лег плашмя на живот, потом медленно подтянул колени брюшным прессом, выставив оттопыренный зад к потолку, и его вначале окатило дикой болью, до пота и железного вкуса во рту, а затем отпустило, голову сразу заволокою сладким дремотным туманом, но вскоре боль вернулась, и тогда он припомнил рассказ до конца и принялся кусать и грызть зубами край деревянного настила.

Как ни странно, стоять было легче. Кротов брезгливо засунул ладонь в карман тяжелых брюк и вытащил клозетную заколку, повертел ее перед глазами и вставил кончиком в отверстие замка соседних нар, пошевелил ее там влево-вправо, вынул и немного разогнул, и вставил снова, и снова вынул и согнул конец крючочком, в замке что-то щелкнуло и поддалось, он изменил размер загиба и через минуту, злорадно хихикая, смотрел на открытый замок, висевший на стенном кольце беспомощной и голой дужкой. Он защелкнул его и вновь открыл почти мгновенно уверенным кистевым движением, и снова защелкнул и отомкнул уже с закрытыми глазами, потом решительно и победно глянул на каменную дверь, но там замковая дыра была только снаружи, а изнутри – сплошной железный лист, приваренный уродливыми швами, да он бы ни в жизнь и не справился своей хлипкой заколкой с челюстями мощного запора, но отсутствие дырки оставляло ему шанс предполагать: а вдруг бы справился, вот было бы смешно...

Кротову вскоре наскучила легкость замочного взлома, и он уже приглядывался к другому замку, бессмысленно висевшему в кольце над его освобожденным лежаком он был другой конструкции и обещал приятное сраженье, – как в коридоре послышался нарастающий топот.

Вошел караульный, с ним двое мужчин средних лет в хороших деловых костюмах и ухоженной обуви. Один был лысый, другой с короткой модной стрижкой. Лысый молча посмотрел на Кротова, потом на мокрые штаны и произнес сквозь зубы:

– Вот же суки ментовские!

Караульный засопел и ушел из камеры, оставив дверь открытой.

– Одевайтесь, Кротов, – сказал лысый. – Мы вас забираем.

– Пусть вещи принесут, – промолвил Кротов нетвердым, чужим каким-то голосом.

– Уже несут, – сказал стриженый. – Вы одевайтесь.

– Я эту гадость надевать не стану.

Кротов думал почему-то, что вещи ему непременно доставит тот самый майор и незаметно подмигнет, а может, и открыто улыбнется, радуясь спасению человека, но приплелся тупой незнакомый сержант, свалил все грудой на лежак и молча вышел. Кротов открыл свой портфель, достал чистые трусы и запасные брюки, переоделся, не стесняясь наблюдателей, пристегнул на запястье часы, рассовал по пиджачным карманам бумажник, авторучку и записную книжку, удостоверение, заграничный и обычный паспорта и чистенький немятый авиабилет на вчерашний несбывшийся Гамбург, затолкал в портфель, не проверяя содержимого, пухлую застегнутую папку, защелкнул портфель и сказал:

– Пошли отсюда.

– А это? – спросил лысый, кивнул на брошенные брюки и трусы.

– Пусть подавятся, – хрипло выговорил Кротов и откашлялся. В левом его кулаке угадывалась ощупью заветная колючая заколка.

– Где Юрий Дмитриевич? – спросил он, шагая коридором за спиной у лысого спасителя.

– Все в порядке, – ответил тот, не обернувшись.

– Полковник нас не провожает?

– Все формальности уже соблюдены.

– Очень жаль, мге бы хотелось проститься.

Его провели боковым служебным выходом, где прямо у кирпичного крыльца стояла черная раскрытая машина, и указали на заднюю дверь. Кротов нырнул туда и притиснулся к сидевшему у дальней двери человеку; следом за ним на сиденье вклинился стриженый; получалось не слишком комфортно, будто бы он снова под конвоем. «Мерещится», – подумал Кротов, пристраивая на коленях портфель. Лысый сел впереди, водитель резко принял с места, и Кротова скрутило болью, он простонал и заворочался, и стриженый сказал:

– Потерпите, мы быстро доедем.

– Куда? – сдавленно вымолвил Кротов.

– Здесь рядом, – сказал лысый, и водитель помчался быстрее по непроснувшимся еще пустынным улицам, но Москва есть Москва, и везли его долго – двадцать четыре минуты: за ночь Кротов успел соскучиться по чувству обладания часами и теперь то и дело выдергивал из рукава левое отяжеленное запястье.

Они заехали в старый двор с высокими деревьями, где-то в центре, между Пречистенкой и Арбатом. Было солнечно, тихо, мужичок в синем рабочем халате елозил метлой по асфальту, посреди детской площадки истуканом стояла толстая заспанная тетка, и вокруг нее кругами бегала по утренней нужде несерьезного вида собака.

– А где Юрий Дмитриевич? – спросил Кротов, коряво выбираясь из машины.

– Как это где? – осклабился лысый. – Спит еще. Начальника не знаешь?

– Да уж знаю, – ответил Кротов с внезапным облегчением.

Бородатый и в самом деле любил и умел поспать, никогда не храпел и соскакивал бодреньким, и ежели он спит во время операции – значит, порядок, все схвачено и неожиданностей не предвидится. Какой же молодец майор, пусть даже и за кучу баксов, и какой молодец Юрий Дмитриевич, ты смотри, как сработали: ни одна глядь ментовская даже носа не высунула, пока эти парни его забирали.

– Второй этаж, – поведал стриженый, под руку ведя его к подъезду.

Квартира явно была «точкой», «конспиративкой», снятой на время у каких-нибудь стариков, коротающих лето на даче. Мебель была старой и дешевой, все в коврах, ковриках и синтетических дорожках, со множеством семейных фотографий по стенам, и только в центре гостиной на круглом столе, покрытом плюшевой скатертью, инопланетным гостем возлежал раскрытый и готовый к действию компьютер-«ноутбук» с «периферией». Кротов скинул туфли в коридоре, носки были влажными и темными – это надо же, как обоссался!

– Сейчас мы сделаем укол, и вы поспите, – сказал лысый.

– Сначала душ, – помотал головою Кротов. – Потом бы чаю покрепче, а там уж колите...

– Принимается, – усмехнулся лысый. – Не слабо вам досталось?

– Могло быть и хуже, – ответил Кротов и вздрогнул.

В ванной не было лосьона, только мыло, и полотенца были крошечные, а чаю не было и вовсе, только черный кофе в термосе у стриженого – все правильно, в такой квартире не живут и лишнего не держат, но Кротов посвежел и ободрился и стал отказываться спать, требовал Юрия Дмитриевича, однако лысый был непререкаем, и Кротова с мужскими шуточками завалили в спальне на высокую пружинную кровать, приспустили штаны и впендюрили мощный укол, от которого ползадницы окаменело, потом отнялись ноги, исчезли поясница и спина, и стало шуметь в голове, а голова растворялась в подушке.

Проснулся он в двенадцать по Москве, не сразу понял, где и почему находится, сел на кровати рывком, охнул и замер от боли, тихонечко поднялся на ноги – так легче, сразу отпустило, и направился неспешно в туалет, где долго брызгал темным в ржавую колоду унитаза.

– С добрым утром, – сказал лысый, когда Кротов приплелся в гостиную. Они со стриженым сидели рядом за столом, а напротив, у компьютера, расположился незнакомый парень студенчески разболтанного вида. У серванта с посудой возвышался шофер с заложенными за спину руками. Лысый показал ладонью на кресло в углу.

– Присаживайтесь, Сергей Витальевич.

Кротов сел и сказал:

– Может, познакомимся? Грешно не знать своих спасителей. В Ватикане вам свечку поставлю.

– Мы не католики, – проговорил с улыбкой стриженый; заулыбались все, и хуже всех осклабился шофер, студент же побрякал на клавишах «ноутбука» и замер с посторонним выражением; одет он был как на рекламе жвачки «Риглиз». – К тому же у вас, Сергей Витальевич, есть более практичный способ отплатить друзьям за своевременную помощь.

– Баксы в папке? – спросил Кротов. – Забирайте. А где Юрий Дмитриевич?

– Какой Юрий Дмитриевич? – стриженый расширил ясные глаза.

Кончайте ломаться, – сурово бросил Кротов, справившись с окатившей его волной предательских мурашек. – Дайка мне телефон, дальше я буду говорить только с ним.

– Говорить вы будете с нами, – сказал лысый, поиграв затекшими плечами. – И говорить по-дружески, без крайностей. Время дорого, мы и так уже заждались, когда вы проснетесь... Цените нашу деликатность, Сергей Витальевич.

– Телефон! – сказал Кротов и вытянул руку. Шофер у серванта сделал быстрое движение, и Кротов увидел направленный в него черный брусок с проводами, навроде «дистанционки» от ящика, вот только Кротов не был телевизором, а штука с проводами была электрическим парализатором ближнего действия, черт знает сколько тысяч вольт, он видел такие в рекламе. Ему резко захотелось в туалет, и он еще подумал: ну вот, теперь до конца жизни буду ссаться от страха, как пудель...

– Чего вы хотите? – спросил он у лысого.

– Всего лишь пароль, – сказал лысый, подняв со стола двумя пальцами его, кротовскую, карточку скромного кипрского банка. – И номер счета, соответственно.

– Там мало что есть, – сказал Кротов. – И как вы сумеете...

– Мы сумеем, – сказал парень за компьютером, а лысый отчетливо произнес по складам поразительно точную цифру.

– О, теперь я верю, – печально выговорил Кротов, – что вы действительно от этой бородатой суки... Все снимете или оставите на жизнь?

– Мы вам папочку оставим, – сказал стриженый.

– Ну как, будем сотрудничать, или вам прошедшей ночи маловато?

– Дайте подумать, – сказал Кротов. – И курить дайте, где мое курево?

Левой свободной рукой шофер положил в пепельницу сигареты и зажигалку и подал, словно в ресторане – склонившись, но не приближаясь.

– Какие гарантии, что я беспрепятственно выйду отсюда и смогу улететь из страны?

– Вас мы не тронем, – без улыбки сказал лысый, – на этот счет у нас прямые указания, а самодеятельностью мы не занимаемся. Что касается улета – это ваша проблема.

– Я хочу переговорить с бородатым.

– В Москве его нет, – сказал стриженый.

– Но это же сотовый номер!..

– Он не работает. Оставим эту тему, Сергей Витальевич. Диктуйте, я записываю.

Когда Кротов закончил диктовку, лысый спросил делово:

– В конце пароля – с точкой или без?

– С точкой, – сказал Кротов.

– Вы смотрите мне, Сергей Витальевич, – товарищески погрозил ему стриженый пальцем. – Нам бы очень не хотелось...

– Мне тоже, – сказал Кротов. – На дорожку еще один укольчик не поставите? Очень уж больно сидеть.

– Мы дадим вам таблеток, – обещательно вымолвил лысый. – От укола вы снова заснете.

Шофер увел его на кухню, Кротов курил там и прихлебы вал кофе, слушая долетавший из гостиной стрекот компьютерных клавишей и малопонятные реплики студента. Потом на кухне появился лысый с листком бумаги и чернильной авторучкой.

– Нарисуйте свою подпись, банк требует факсимильного подтверждения. И аккуратнее, пожалуйста... Помните, как раньше было: все ждут зарплату, а бухгалтер из банка приехал пустой – подпись «не идет»!.. Снова с точкой?

– С точкой, – сказал Кротов. – Хорошо работает? – спросил он шофера, когда лысый вернулся в гостиную.

– Минуты на две вырубает, – поведал уважительно шофер, подбрасывая на ладони парализатор.

– Ну-ну, – сказал Кротов. Он пил кофе, курил и старался не думать, как и что будет дальше. Здесь его, конечно, не убьют, да и не было смысла его убивать, он теперь никому не опасен, стольника ему на время хватит за глаза, но половину обещал майору, а где он теперь, тот майор, обвели и его вокруг пальца ловкие ребята бородатого, и не видать ему счастливой пенсии на даче за Сетунью – что такое Сетунь, где-то слышал: то ли река, то ли район. Он поедет поездом до Нигера – там Выборг и автобусом в Финляндию, оттуда самолетом куда хочешь, но пускают ли финны с «шенгеном», и вообще какой там паспортный режим, проще в Турцию, русских там принимают без визы, но главное – не дергаться сейчас, выбраться отсюда и спокойно все обмыслить на свободе.

Из гостиной донеслись ходьба и стуки, разговоры вполголоса, затем шарканье и шелест одежды в прихожей. Кротов глянул вопросительно в глаза шоферу, но тот помотал головой.

– Эй! – крикнул Кротов задиристо. – Куда бабки перегнали? В Джорджтаун? Так я найду!

Ему не ответили, и вскоре открылась и хлопнула дверь, и стало тихо, только он и шофер с «вырубателем» на табуретке возле кухонной двери.

– Не надо, парень, – сказал шофер. – Лучше и не пробуй, зачем тебе сейчас. Посиди минут пять, потом выпущу.

– Где мои вещи?

– Наверно, там. – Шофер глазами показал на стену.

– Можно я пока побреюсь?

– Почему нет? – сказал шофер и задом ушел в коридор, освобождая Кротову пространство.

«Ноутбук» с проводами исчез, его место на столе занимал распахнутый портфель и рядом папка с замкнутою «молнией». Он поднял папку, прикинул содержимое на вес, потом открыл ее и обследовал внимательно. Его не обманули – все на своих местах, но это ничего не значило: шофер мог шлепнуть Кротова сейчас или попозже, забрать все деньги и сказать, что отпустил и больше ничего не знает, клиент ушел на дно, что выглядело бы вполне логично в кротовской паршивой ситуации. К тому же он не знал, как юрины ребята договорились с мусорами и «полканом»: замяли дело окончательно или просто изъяли его, Кротова, на короткое время для собственных нужд, и ментовская засада может ждать у подъездной двери, и все тогда закрутится по новой.

«Скорее всего так и будет», – решил для себя Кротов, а потому совсем не удивился, когда они с шофером вышли из подъезда и за большим деревом на другом краю асфальтовой дорожки увидели майора с обнаженным стволом у плеча.

– Стоять, – сказал майор. Был он без кителя и без фуражки, боковой ветерок шевелил свисавшие на лоб редкие пегие волосы. – Кротов, ко мне. А ты, амбал, кругом и в подъезд. До трех считать не буду.

Кротов выдернул из рук остолбеневшего шофера свой портфель и пошел к майору, взяв левее, чтобы не перекрывать ему директрису прицеливания. Майор опустил ствол пониже и рявкнул:

– Кругом! Бегом!

– Об стену лбом, – добавил Кротов, вдруг развеселившись.

Он поравнялся с майором и оглянулся в тот самый момент, когда широкая шоферская спина исчезла в сумраке подъезда.

– Беги за дом, – сказал майор, не отрывая глаз от точки наблюдения. – Там синий «жигуль», вот ключи, садись за руль и заводи. И не дури, пожалуйста.

– Не буду, – сказал Кротов. – За деньгами приехал?

– Беги же, твою мать! – сердито выкрикнул майор.

«Жигуль» действительно был синим, старая бойцовская «шестерка». Двигатель завелся с полуоборота, Кротов слегка погазовал, прислушиваясь к музыке мотора, и подумал про майора с уважением: умеет содержать автомобиль, хоть тому лет пятнадцать, не менее, осталось убедиться на ходу в хорошем состоянии подвески.

Машину качнуло, Кротов глянул направо и увидел обезглавленное автомобильной крышей дергающееся у двери туловище майора, потянулся и выдернул черную «пипочку» фиксатора замка, майор с руганью свалился на сиденье, и Кротов рванул наобум, куда стояли носом; майор заорал: «До конца и направо!». Они выкатили из двора на проезжую улицу, майор скомандовал: «Быстро меняемся!». Обходя машину сзади, Кротов посмотрел на угол ближайшего дома и прочел там вконец развеселившую его изящную табличку: «Могильцевский пер.». Тяжелый юмор ему нравился всегда.

– Вот салаги! – через губу цедил майор, вертя баранку и газуя. – От кого уйти хотели! Вот салаги, блин!

– Как ты нашел? – спросил Кротов. – Сообщили?

– Кому, блин, сообщили? Чекисты хреновы... Я у вас на хвосте, как отъехали.

– И ты на этой колымаге за «бээмвэшкою» успел?

– Уметь надо ездить, парниша! – воскликнул майор горделиво и двумя руками стукнул по баранке. – Вообще я думал, ты уже плывешь.

– Где плыву, куда? – удивился Кротов.

– Да по реке какой-нибудь с бетонным поплавком.

– Красивая картина, – сказал Кротов мечтательно.

– А что? – Почему-то разобиделся майор. – Пронесли бы подвалом к другому подъезду, загрузили бы в ящик какой... Но я бы все равно заметил, – закончил он с мальчишеской хвастливостью. Кротов вытащил сигареты: оставались две штуки. Он закурил и протянул последнюю майору.

– О, вовремя, – сказал майор. – А я все свои искурил, пока вас караулил.

– Едем-то куда? – как бы невзначай поинтересовался Кротов.

– А куда скажешь, – ответил майор. – Деньги отдашь – и свободен.

– Спасибо, – сказал Кротов. – Я когда тебя увидел, думал: снова к «полкану».

– Ты извини, – помолчав, сказал майор. – Ничего не мог сделать. «Полкан» всю ночь не уходил, а при нем... Крови много?

– Где?

– В моче, блин, в моче!

– Есть маленько.

– Подлечись, не запускай, а то потом мучиться будешь... Куда везти-то, парень?

– Черт его знает, – сказал Кротов. – В Шереметьево нельзя, надо поездом куда-то, где большой аэропорт, а там видно будет.

– Можно пригородным до Твери, а там до Ленинграда...

– Вот и я так прикидываю. Жалко, билет пропадет.

– Какой билет?

– Ну, до Гамбурга.

– Так он же вчерашний!

– Доплатил, бы немного...

Майор нахмурился и замолчал, потом сказал с веселою решительностью:

– А давай мы их всех нагребём!

– То есть как?

– А давай в Шереметьево!

– Ты что, рехнулся?

– Вот и они так же думают, парень! Обменяешь билет потихоньку, а через таможню я тебя, так и быть, проведу. Штука баксов – и ты за границей!

– Штука баксов – не проблема, – сказал Кротов.

– Ты что! – обиделся майор. – Я из своих. Деньги целы?

– Целехоньки.

– Тогда сделаем так: отдаешь мне мои, я их домой заброшу, это по дороге, а то в порту ведь если что...

– Я понял, – сказал Кротов. – Все равно ведь рискуешь, если со мной попадешься.

– Ну и фули? – брезгливо промолвил майор. – Ну, уволят, ну, даже дадут года два... А я выйду и плюну им в рожу.

– Хороший ты мужик, – сказал майору Кротов. – Ну давай, камикадзе, гони в Шереметьево.

– Сначала домой, – напомнил майор.

Кротов поразмыслил и сказал:

– Домой опасно. С обыском заявятся – найдут.

– А я домой, да не к себе! – расхохотался за рулем майор. – Кого учить вздумал, салага!

– Баба, что ли?

– Какая баба? Мы народ семейный...

В Шереметьево майор заехал нагло – прямо на служебный двор, закрыл «жигуль» и повел Кротова через подсобки в главный вестибюль аэропорта. По дороге Кротов спросил майора, нет ли у того русских денег с собой, в кассе придется доплачивать, а ему бы не хотелось светиться вновь в обменном пункте. Майор спросил: «Сколько?». «Да тыщи три-четыре-то всего», – сказал ему Кротов. Майор окрысился: «Всего? Да мне за два месяца столько не платят! – Потом подумал и сказал: – Давай, я у барыги поменяю».

Кротов ждал его за одним из высоких круглых столов, где улетающие заполняли декларации, и тоже делал вид, что чиркает в бумажке. Майор вернулся вскоре и поманил головой шагов с десяти из густой толкотни возле входа.

В кассе «Люфтганзы» ему посочувствовали (Кротов наплел несуразное о служебных капризах московского начальства) и предложили место на полночный рейс – ближе по времени на Гамбург они не летали; Кротов недовольно замычал: мол, опоздает безнадежно, посмотрите на Франкфурт, Ганновер, и оказалось, что вылет на Ганновер уже через час, идет посадка, и ежели он поторопится... «Тогда и вы поторопитесь», – сказал им Кротов, шелестя рублями.

Майор вывел его наружу обратным маршрутом и снова нырнул в безликую обшарпанную дверь, за которой тоже были коридоры, комнаты с табличками, мужик в униформе проехал на пустом электрокаре, заставив их размазаться по стенам, пропуская; в каком-то закутке майор сказал ему: «Посиди здесь, я схожу договорюсь», – и через томительно долгих пятнадцать минут в закутке появился незнакомый таможенник, спросил потихоньку: «Вы Кротов?» – и приказал идти следом, и еще через минуту Кротов уже топтался у регистрационной стойки, женщина в синем спросила: «Виза есть?» –«Есть», – ответил Кротов, забрал посадочный талон и пристроился в очередь к будке пограничного контроля. Паренек в зеленой форме полистал его паспорт, спросил, какова цель поездки. «Туризм», – сказал Кротов с дурацкой улыбкой, паренек согласно покивал и стукнул в паспорте отметку, и Кротов пересек границу государства, так и не увидев своего майора.

В самолете он не пил спиртного и не спал из-за боли в спине, четыре раза сбегал в туалет, ободрившись напоследок явным посветлением исторгаемого, и съел предложенный обед до последней крошки и рисинки, и выпил несколько стаканчиков безвкусной минералки. Из англоязычных газет да вади лондонскую «Таймс» и «Интернешнл геральд трибюн» – американскую газету для Европы, где он прочел почти без интереса, что в Думе прокатили Черномырдина.

Он чуть не рухнул с инфарктом в Ганновере, когда в зале прибытия вдруг увидел родные тюменские морды, и сразу догадался: делегация, прилетели брататься с Силезией – он сам однажды так летал прямым авиарейсом из Тюмени; зачастили, однако, товарищи, – но прошел не замеченным, чему способствовали и золоченые темные очки «Картье», купленные им от боли в самолете.

Кротов отыскал валютное окошечко и поменял тысячу долларов на марки. Бундесверовского облика таксист привез его в бюро проката автомобилей, где Кротов арендовал двухдверный «опель», оплатил страховку и договорился, что оставит машину в гамбургском бюро, и купил еще карту автомобильных дорог, которая ему не понадобилась, потому что над шоссе, ведущем в Гамбург через Целле и Люнебург, на каждом километре висели афиши с подсказками, да и сворачивать особо было некуда. «Опель» оказался динамичной послушной машиной, и за два с лишним часа он благополучно добрался до цели, а в Гамбурге пришлось петлять и спрашивать у полицейских, что не понравилось ни полицейским, ни ему, но гак или иначе он нашел бюро и избавился от «Опеля», взял такси и поехал в пассажирский порт.

Обойдя все пирсы, он с беспокойством не обнаружил «Аркадии». Пришлось наведаться в диспетчерскую и долго объясняться на английском с настороженно-неприветливыми немцами, которые вяло звонили куда-то, уходили и приходили снова, он сидел на хлипком стуле и курил под укоризненными взглядами, пока не явился мужик с галунами и не поведал Кротову страшную тайну, что его «Аркадия шип» пришвартовался в Любеке, это рядом, сорок минут на автобусе. «В гробу я видел ваш автобус», – по-русски вежливо откланялся Кротов и спустился на пирс, где выпил пива и поел креветок под тихим ветром, пахнущим рекой, в содружестве горланящих туристов.

В Любеке, практически сросшемся с Гамбургом в единый мегаполис старинном ганзейском городке, они с таксистом выехали к набережной, и Кротов сразу увидел белую «Аркадию», стоящую у парапета со спущенным высоким трапом. «Ну вот и все», – подумал Кротов, расплачиваясь с таксистом.

Он не отправился к трапу, а уселся на железную скамейку спиной к кораблю и курил беспошлинные сигареты, купленные в шереметьевском магазинчике, и слушал, как бурчит в желудке крепкое немецкое пивко, которое вскоре ударит по почкам, и надобно будет мчаться в гальюн.

У дома напротив, за проезжей частью набережной, он приметил ряд телефонных будок, встал и отправился туда, но спохватился вовремя и стал искать киоск с газетами, где купил десяти Маркову в телефонную карточку, сунул ее в прорезь ящика ближайшей будки, аппарат моментально заглотил картонку, пошел гудок, и Кротов выщелкал на кнопочках российский код и сотовый номер жены.

– Да-да? – ответила Ирина через космос, и у Кротова перехватило горло.

– Привет, – сказал он. – Ты где находишься, подруга?

– А сам ты где? – воскликнула жена. – Почему не звонишь, у меня уже всякие мысли...

– Я тебя спрашиваю: где ты находишься?

Как это где? Мы в Любеке стоим, сегодня вечером уходим на Руан.

– Ты где, на пароходе?

– Ну да, – растерянно промолвила жена.

– Тогда возьми мою путевку и быстренько спускайся вниз, на набережную.

– Зачем? – испугалась Ирина.

– Потому что я стою внизу, дуреха.

– Где внизу?

– У трапа, блин, у трапа!

– Здесь, в Любеке?

– Нет, в Гонолулу, – сказал Кротов и с грохотом повесил трубку. Ящик услужливо выплюнул неизрасходованную телефонную карту, но Кротов оставил ее в прорези аппарата как русский подарок немецким портовым бичам.

Он пересек дорогу не по правилам и встал возле трапа у нижней его платформы с рифленым резиновым ковриком и посмотрел наверх, где дежурил матрос с нарукавной повязкой. Первой на верхнюю площадку выскочила Наташка, завопила: «Батяня!» – и стремглав помчалась вниз, рискуя сорваться, затем появилась жена с заплаканным лицом и Митяй в матросской форме с лямочками накрест, а Наташка уже висела на шее и болтала ногами. Кротов опустил ее на коврик, обнял за плечи и повел наверх, задевая портфелем за металлические ребра ограждения; жена смотрела так, будто знала или чувствовала что-то, Митяй же обхватил Кротова за ногу и прижался щекой к его бедру, и не хватало рук, чтобы всех и обнять, и погладить.

Матрос с повязкой требовал спецпропуск, что выдавали всем туристам при схождении на берег. Кротов сказал, что его задержали дела, вот паспорт, вот путевка – где, блин, путевка? – вот она! Матрос замешкался, и Кротов сказал ему: «Позовите дежурного офицера». Пришел невысокий моряк с загорелым лицом, посмотрел документы и велел пропустить; они гурьбой шли по внутренним трапам и коридорам, Митяй не поспевал и запинался, и путался у взрослых под ногами. В каюте Кротов осмотрелся, сказал: «Недурственно», – скинул пиджак и брюки, и рубашку, жена достала из стенного шкафчика полотняные белые шорты и маечку хэбэ, и пляжные тапки без задников. Кротов стал одеваться по-летнему, и Ирина сказала: «Сними трусы, жарко будет, ходи в одних шортах, здесь все так ходят». В другой момент он обязательно спросил бы у жены, каким же образом она определила, что все мужчины здесь гуляют без трусов, а нынче согласился молча, прошествовал в ванную комнату и все надел, как было ему сказано. Вернувшись в каюту, Кротов сунул в нагрудный карман маечки сигареты и зажигалку, ворот майки сразу оттянуло тяжестью, и он переложил свою старую добрую «зиппо» в боковой карманчик шортов, а в задний карманчик сунул согнутую пополам стодолларовую бумажку, посмотрел на себя в дверном зеркале и торжественно провозгласил:

– Готов! Ведите и показывайте!

Наташка водрузила ему на голову мятую панаму, он вспомнил про очки, достал и нацепил их на нос. Дочь фыркнула: «Ну, ты, папан, колонизатор!» – и сдернула очки, заявив, что такие ему не идут; прочитала буковки на дужке и захапала добычу окончательно. Митяй сказал: «Хото купаться, мы с папой будем иг'ать в аку'у и в дейфина». – «Кто будет акулой?» – грозно спросил Кротов. «Конесно, ты, – сказал Митяй и засмеялся. – А я буду дейфин. Он волсебный».

На корме, возле бассейна, стояли столики под белыми зонтами и рядом стойка палубного бара, за которой скучал одинокий гарсон в белой рубашке при бабочке, сложив на сияющей снежной груди волосатые черные руки.

– Угощаю, – сказал Кротов. – Кому что?

Он заказал мороженое для Наташки, молочный коктейль для Митяя и спиртной «Экзотик» для жены, а себе взял двойную порцию бурбона со льдом, и будь там что будет с проклятыми почками. Увидев сотенную, гарсон развел руками: сдачи нет. «Журнал ведете? – осведомленно поинтересовался Кротов. – Тогда возьмите и запишите на Кротова, двести восьмая каюта». Гарсон повел губами понимающе, и Кротов спросил его, где можно арендовать личный сейф. Гарсон прямо-таки покрылся уважением и перелил ему бурбона как минимум на палец. Кротов обхватил ладонями коктейли и мороженое, а стакан с бурбоном прикусил зубами и так пошел, набычившись, к столу, где Митяй уже бузил и вырывался из матроски, чтобы нырять в бассейне голышом. За соседним столом пожилые дядьки и тетьки лениво дулись в преферанс, от них тянуло дымом, и жена недовольно махала ладонью, более всего оскорбленная тем, что курили не дядьки, а наглые толстые тетьки, все в золотых цепях и перстнях с булыжниками. Кротов решил подыграть настроению жены и шепнул, усаживаясь рядом: «Вот они, новые русские!» – «Какие русские? – ядовито прошипела Ирина. – Хохлушки из Одессы...». Кротов отпил изрядно из стакана и спросил, как понравился Лондон. «Чудесно, – сказала жена. – Особенно Виндзор и Тауэр». Наташка сказала, что ей больше приглянулся Копенгаген: все такое маленькое, кукольное. Кротов еще раз хлебнул и посмотрел поверх плеча Ирины на тающий в вечернем мареве благообразный город с иглами готических соборов и квадратной башней то ли ратуши, то ли рыцарского замка в отдалении.