Текст книги "Слой 3"

Автор книги: Виктор Строгальщиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

– А вот здесь-то и скрыто самое пугающее! – Лузгин пихнул окурок в пепельницу и снова посмотрел в проходе между креслами. – Чего они от вас хотят по-крупному? Зачем устроили весь этот вернисаж?

– Я же просил...

– Все, сбавим обороты. О, девушка! – вскричал Лузгин, приметив белое плечо в разрезе штор служебного отсека. – Позволите вопрос?

Девица выставила голову и сказала едким голосом мелкого начальника:

– Вам же объясняли, гражданин.

– Я тут слышал по радио... Как фамилия пилота, командира? Как?.. Значит, я не ошибся. Доложите ему, что здесь находится Владимир Лузгин... Нет, вы за него, милейшая, решения не принимайте, а просто исполните свои обязанности и доложите, как вам сказано.

«Стыд какой», – подумал Слесаренко.

Он выдернул газеты из сеточного кармана, сунутые туда как попало Лузгиным, и сызнова, другими глазами, а не так, когда искал заметки про себя, стал их просматривать и читать. Писали про дефолт (здрасьте вам, еще одно новое русское слово) и падение премьера Кириенко. Про падение читать было приятно – умненький гладкий мальчишечка раздражал Виктора Александровича с первого своего появления на телеэкране, этакий нерастолстевший покуда гайдарчик, в очечках, наловчившийся складно лопотать, а спившийся кремлевский самодур сунул ему в ручки всю страну: давай, верти, доканывай – предельная и наглая насмешка над всеми, кто хоть что-то понимал и делал в этой жизни. С нескрываемым от самого себя злорадством он вспомнил читанное в областной газете: рассказ товарища, ходившего с Сергунькой в детский сад, как им не разрешали заходить с площадки в помещение без ведома нянечки, и как того приспичило, как бегал он туда-сюда, а нянечка запропастилась, и бедный наш мальчишечка не утерпел и сделал под кустом, а после взял лопаточку и аккуратно закопал (Слесаренко в жизни не читал более объемлющего определения судьбы и характера), а вот теперь и его самого закопали, но он-то выкарабкается, сбежит куда-нибудь в Австралию, а народу и стране теперь глотать им позакопанное, ведь цены взлетят, а индексировать нечем – ни пенсии, ни зарплату бюджетникам, и как же мог серьезный, умный Кротов так бездарно залететь с договорами, или не бездарно, то есть не даром, но об этом не хотелось даже думать.

– Ну, блин, тебя не дозовешься, – сказал Лузгин, поднимаясь из кресла. Навстречу ему по проходу шел в развалку улыбающийся летчик; растопырив руки, обнял Лузгина и даже приподнял слегка, потряхивая. – А я-то думал, что ты все еще в Анголе.

– Закончили с Анголой! – весело ответствовал пилот.

– А ты, я смотрю, похудел, мозоль пропала. – Последовал тычок по животу, и Лузгин замахнулся ответно, потом разжал пальцы и обнял пилота за шею.

– Знакомьтесь, Виктор Александрович, – сказал Лузгин, освобождая командира из захвата, – великий наш летун Анисимов, борец за правду и просто хороший человек.

– Как был ты болтуном, – сказал пилот, – так и остался, Вова. Пойдем, там впереди два места есть.

– Да я вообще не в этом салоне лечу.

– Какая разница! Я все же командир...

– По расписанию прибудем? – спросил Виктор Александрович ради соучастия.

Пилот глянул по сторонам, наклонился к нему и сказал, снизив голос:

– Нам передали: порт закрыт, очень сильный дождь с боковым ветром. Сейчас решаем, где садиться – в Тюмени или в Свердловске.

– Вот же черт! – вздохнул Слесаренко. – Ну что за невезенье. Теперь будем валандаться...

Пилот развел руками и помотал стриженой под ежик черепастой головой: мол, ничего не поделаешь.

– Ты погоди, командир. – Лузгин схватил его за галстук, покачнувшись. – Брось ты эти фокусы, я тебя знаю, ты же всепогодный. Кончай ты эту ерунду для малолетних, у тебя же друзья на борту.

– Ну, тем более, – сказал пилот. – Друзьями рисковать...

– Кончай ты, а? – Лузгин подергал коротко за галстук. – Покажи класс, Максимыч, доставь друзей по назначению. Свяжись там, наболтай чего-нибудь...

– Болтать – по твоей части, Вова, – усмехнулся пилот. – Ну, тогда посиди, я сейчас....

Лузгин подтолкнул его в спину и упал на кресло от отдач и.

– Сделает, – произнес он, для пущей уверенности выпятив нижнюю губу. – Это мой друг.

– Я понял, – сказал Слесаренко.

– У него был конфликт с начальством в авиаотряде, я ему тогда крепко помог, две передачи сделал про него.

– Я понял, – повторил поспешно Виктор Александрович.

– Но он все равно потом со всеми разругался и ушел в загранку, летал в Анголе на Ан-12, его даже сбили один раз, ну, эти, из «Унита», им американцы «стингеры» продали, я читал...

– Я тоже читал, – сказал Слесаренко. И это было правдой. Он вспомнил прошлогодние сообщения в газетах и даже репортаж по телевизору: толстый самолет, запутавшийся в джунглях, и уцелевший экипаж на первом плане, а за ними негры с автоматами; и еще там говорили про деньги, что наши мужики рискуют головой за тысячу долларов в месяц, возят оружие и всякий левый груз для воюющих негров, а сами воздушные негры и есть, вот позорище...

– Ну, что я говорил! – сказал Лузгин. Виктор Александрович поднял глаза и увидел пилота Анисимова, тот показывал им большой палец и приглашающе кивал на пустой ряд передних кресел. – Пересядем?

– Спасибо, нет. А вы идите.

Сказано было неловко, словно он выпроваживал Лузгина, избавляясь от его настырного присутствия, но тот лишь хмыкнул и ушел, перехватывая ладонями изголовья сидений. Виктор Александрович отвернулся к окну, где в пронзительном сиянии невидимого солнца отползал назад бугристый слой тяжелых плотных облаков. Он был доволен, что прилетит на место и без опоздания, но уязвляла мысль: не потому, что есть на то серьезные причины, а из лузгинской прихоти и лётного пижонства; один когда-то разругался по начальству, другой об этом рассказал, вот так и задружились, с пустяка, небось и пили вместе – Лузгин без этого не может, и вот теперь сто человек в огромном самолете стали заложниками приятельской смычки двух, судя по всему, довольно легкомысленных людей, будут рисковать жизнями во время посадки, и ладно бы по делу – рожал бы кто или опасно заболел. И если бы он, Слесаренко, которому на самом деле н ад о , сам попросил пилота о посадке, тот и слушать его бы не стал и вообще бы не вышел к нему из кабины. И вот сидят там, впереди, и стюардесса им носит и носит, кто же будет сажать самолет, если пьют, а то сейчас еще Лузгин попросится в кабину порулить, и точно: встали и пошли, даже не посмотрели в его сторону, ну и хрен с ними, есть дела и мысли поважнее, а насчет посадки – да сядем как-нибудь.

Снижались долго, на разные лады ревели в облаках, за окном не видно было ни черта, и вдруг как-то враз провалились к земле, угрожающе близкой, и плюхнулись на полосу, самолет затрясло от реверсной тяги, из кабины с гордым видом явился Лузгин, что-то нес насчет посадки под критическим углом, но Виктор Александрович уже видел в окне замедляющего пробежку самолета, как от здания аэровокзала стартовали им вдогонку две черные, мокро блестевшие машины.

Подали трап, из кабины гуськом заспешили пилоты, Анисимов притормозил и попрощался с Виктором Александровичем за руку, посмотрел на него с уважительным интересом – наверное, Лузгин наболтал в полете всякого. Выход был сзади, за креслами, и оттуда раздался голос Лузгина:

– Виктор Саныч, нас встречают.

Слесаренко поднялся из кресла, прихватив портфель и плащ, и увидел, что все стоят и смотрят на него, ждут, когда начальник выйдет первым. Он грузно заворочался с плащом, не попадая в рукава, и стюардесса помогла ему с улыбкой и даже расправила замятый воротник. Виктор Александрович сказал в сердцах: «Спасибо» и «До свидания», – протиснулся между людьми в тамбур выходного люка. Лузгин уже бежал вниз по ступенькам, прикрывши голову портфелем, а на верхней траповой площадке стоял серьезный Федоров с огромным зонтом в руке.

– Ну, что там, почему не выпускают? – крикнули из заднего салона.

– С прибытием, – поздоровался Федоров, перебрасывая зонт в левую руку. – Мы думали, вас в Тюмени тормознут.

– Как видите, не тормознули. -Слесаренко пошел вниз по трапу, глядя под ноги на мокрые ступени и чувствуя над головой колыханье зонта на ветру. У второй, милицейской, «Волги» стоял и ждал нахохлившийся полковник Савич в пятнистой от дождя служебной форме. «Какого черта, что за парад», – подумал Виктор Александрович и засеменил по ступеням быстрее.

– В гостиницу или сразу на службу? – спросил Федоров, когда нырнули внутрь машины на заднее сиденье. Слесаренко помедлил, и Федоров указал ему на мокрые брючины: – Вам надо бы переодеться. Ветер с дождем...

– Хороню, – согласился Виктор Александрович, чувствуя, как мокрая ткань противно липнет к икрам. – Кстати, где Кротов?

Кротов на службе. На двенадцать тридцать мы назначили расширенное заседание административного совета.

– Это еще что такое?

– Ну, мы полагали... вы расскажете о результатах поездки, мы доложим... Отменить?

– Зачем? Раз уж назначили...

Он вошел в свой гостиничный номер, словно вернулся домой, и сразу бросилось в глаза убожество якобы люксовой обстановки, еще вчера – ну, не вчера, а десять дней назад – казавшейся ему непозволительной, укоризненной роскошью, а нынче, после тех апартаментов на Кузнецкой, представшей вдруг в своей унылой и безвкусной наготе. И он подумал еще, что если останется здесь, в этом городе, придется получать квартиру и обустраивать ее, тут пригодился бы Евсеев или кто там его консультировал.

Переодевшись, он решил подзакусить – желудок напомнил ему о ребяческом самолетном отказе, и день впереди предстоял некороткий – и немного помучился выбором: закусить ему в номере или пойти в ресторан. «Ну, ты уже совсем», – сказал сам себе Виктор Александрович.

Он закрывал номер на ключ, когда за спиной тоже хлопнуло и защелкало; Слесаренко оглянулся и увидел мужчину знакомого типа и кивнул ему на всякий случай, и мужчина сказал: «Добрый день», – и назвал его по имени-отчеству, что совсем не удивило Виктора Александровича, ибо он уже давно привык, что его узнавали. Они двинулись к лестнице почти плечо к плечу, и у лестничной двери мужчина пропустил его вперед. Слесаренко привычно и коротко поклонился этой уступчивой вежливости других по отношению к себе и сразу вспомнил, кто это такой, и остановился.

– Евгений Евгеньевич, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – улыбнулся мужчина. – Хорошая у вас память, Виктор Александрович.

Они поздоровались за руку и пошли уже рядом, в ногу, считая ступени.

– По делу к нам или?..

– Конечно, по делу. Кто же вашу глушь посещает просто так.

Виктор Александрович согласно усмехнулся.

– По-прежнему в Сургуте?

– Ан нет, уже в Хантах.

– РУОП?

– Следственное управление.

– Начальник? – И, увидев на лице соседа приличествующее выражение, добавил: – Поздравляю.

– Спасибо. Было бы с чем...

Все вы так говорите, а звезды все больше и больше.

– Так и вы, Виктор Саныч, продвинулись. Тоже, небось, свою должность хулите?

– Как без этого?

Оказалось, что следователь летел с ним одним самолетом и в гостиницу его доставил Савич на своей машине (а Слесаренко и не видел ничего из-за дождя), и тоже спешил полузавтракать-полуобедать, так что в ресторане сели вместе, иначе вышло бы неловко – все-таки гость, а он, Слесаренко, хозяин, но Виктора Александровича не покидало тревожащее ощущение некой подстроенности этой случайной коридорной встречи.

– Вы, наверное, по делу Воронцова, – сказал он, озаренный внезапной и простой догадкой. Теперь уже следователь усмехнулся с приятностью:

– Так, слава богу, у вас тут боле никого не убивали.

– Давно вы в городе? Ну, в смысле, следствие давно ведете?

– Давненько, – ответил Евгений Евгеньевич.

– Почему же мы раньше не встретились?

– Повода не случилось.

– А теперь, выходит, повод приключился, – без вопроса сказал Виктор Александрович, не поднимая глаз от скатерти стола, а когда поднял, то увидел на лице Евгения Евгеньевича скорбную улыбку сожаления.

– Поговорить бы нам, конечно, надо...

– Поговорить или снять показания?

– Ну, полноте вам! – картинно обиделся следователь.

– Я же так, по-приятельски. Хотя вопросы к вам, не скрою, существуют, – продолжил он с доверительной серьезностью в голосе. – Желательно их как-то обсудить... в неофициальной обстановке. Прошу понять меня правильно: есть некий порядок, коим я не смею пренебречь без должных на то оснований.

И сразу вспомнился Сургут, его застреленный старый приятель Колюнчик и утренний тяжелый разговор в гостинице с Евгением Евгеньевичем, и эта запавшая в память его деланная книжная манера изъясняться как будто бы читает роль со сцены, проклятый хитрован. «Я догадался, что же тебе надо: Степан, наша встреча в избе, знал ведь точно, что когда-нибудь всплывет, ну вот и всплыло».

– Вас устроит сегодня вечером у меня в номере?

– Или же у меня, – немедленно переиначил следователь. – Живем-то, благо, по соседству.

Виктор Александрович равнодушно повел плечами и потом спросил с ехидным изумлением:

– И как я вас раньше ни разу не встретил?

– А я здесь раньше и не жил, – в тон подыграл собеседнику Евгений Евгеньевич.

Слесаренко наставил на него палец пистолетом, и следователь в карикатурном испуге прикрыл лицо тетрадкой ресторанного меню.

Дождь перестал, на улице пахло арбузом. Поднимаясь по ступенькам крыльца городской мэрии и далее шагая вверх по лестнице с ковром, Виктор Александрович снова ощутил, как в гостиничном номере, прилив домашней теплоты и жалости к безнадежному провинциальному ханжеству казенного убранства помещений и почему-то нахмурился, и таким вот надутым прошел мимо встречных к себе в кабинет, где пахло стылым дымом и пряной вонью маскировочно разбрызганного дезодоранта, а в его кресле развалился Кротов и что-то буркал в трубку телефона. «Работу имитирует, паршивец», – подумал Слесаренко, остановился посреди ковра и так стоял, заложивши руки за спину. Кротов бросил трубку и полез из-за стола с видом уставшего в шахте стахановца.

– Ну, Виксаныч, вы у нас теперь звезда!

– Не понял, – процедил Слесаренко, касаясь ладони заместителя.

– Вчера по «энтэвэ» вас показывали...

– Когда? Мы все смотрели – не было, – машинально сказал Слесаренко.

– Показали в полночь, в новостях. Ну, в Москве было два, вы уже спали, наверное.

– Что показал и-то? – не удержался от постыдного вопроса Виктор Александрович.

– Репортаж с вашей пресс-конференции в Думе.

– Ну... и как?

– Са-а-лидно! – со вкусом выговорил Кротов. – Впаа-лне на уровне. Хоть сейчас в президенты.

«Издеваешься, да? – нехорошо подумал Слесаренко.

– Ну, давай, еще посмотрим...» – И вслух спросил: – Большой был репортаж?

Минуты три. Для «энтэвэ» это целый телефильм, они время зазря не расходуют. Да мы записали с эфира, есть на кассете, вечером посмотрим и отпразднуем.

– Отпразднуем, – сказал Виктор Александрович. – Приглашайте людей, Сергей Витальевич.

Я думал, мы вначале... – распоряжающимся голосом начал заместитель, но Слесаренко обошел его и бросил на ходу, прицеливаясь в кресло:

– Надо ли? Потом еще раз повторять для всех. Давайте-ка сразу, четко и по-деловому.

– А также целиком и полностью, – воспроизвел Кротов былую присказку партийных резолюций.

Виктор Александрович никак не ответил на реплику, поерзал в кресле, как бы приминая его снова под себя, слегка потрогал на столе предметы, прикидывая, куда он поставит маленькую фотографию семьи в красивой рамочке на ножке – решил еще в Москве, отметив в думских кабинетах, и произнес уже с нажимом:

– Давайте. Время, время!..

Когда расселись и перестали скрипеть и двигать стульями и бормотать недовершенное в приемной, Слесаренко еще помолчал в хмурой задумчивости, потом сказал, глядя в окно:

– С чего начнем, коллеги? С хорошего или плохого?

– С хорошего, – за всех ответил Федоров.

– Тогда позвольте коротко доложить вам о поездке...

Он стал рассказывать про Германию, про деловые встречи в Бонне, Дюссельдорфе, Берлине и Кёльне – приятно было видеть, как на лицах аппаратчиков нарастала слой за слоем уважительная любознательность, – особо подчеркнув про Дюссельдорф, где их принимали в компании «Рургаз», у которой пошли нелады с «Газпромом»; здесь можно поиграть и выиграть; про закон о разделе продукции и благожелательную реакцию немецкой стороны, и тамошнее недовольство срывом нефтяных поставок по договору о бартере – на этом тоже можно поиграть, если сговориться с «Севернефтегазом»: публично ссориться, а действ звать заспинно сообща, здесь Вайнберг обещал полную поддержку, но и мы со своей стороны... Его слушали с интересом, многозначительно переглядываясь в нужных местах рассказа, Федоров и Соляник непрерывно и быстро писали о чем-то в, своих больших блокнотах, и эго понравилось Виктору Александровичу: молодцы, улавливают главное, я же им не о туристической поездке докладываю; и только Кротов сидел с отсутствующим видом и думал что-то личное, отдельное, или просто собирался с мыслями перед докладом в свой черед.

Виктор Александрович закончил про Германию и перешел к думским встречам. И снова кивали, глядели с солидарным одобрением – похоже, читали и видели все, и Слесаренко чувствовал, как сквозь кожу воспитанной скромности проступают, просачиваются крупные капли самодовольного, заслуженного пота от справедливо признанных трудов, и в этом не было и нет ничего оскорбительного ни для него, ни для них, а есть взаимное и ясное понимание масштаба совершенного руководителем, его, руководителя, возросший уровень и авторитет, что значимо опять же отнюдь не само по себе, а в смысле сугубо практическом, ибо человеку известному и вхожему (теперь) будет легче решать жизненно важные для города вопросы даже в самых высоких инстанциях; так что же этого стыдиться? Напротив: следует развить успех, упрочить связи и, главное, не медлить и не затеряться, там все меняется и память коротка.

– Прошу учесть, – сказал он в заключение, – что все эти договоренности имели место до отставки правительства. Как поведет себя новый премьер...

– Какой же он новый! – презрительно вымолвил Кротов.

– Вы имеете в виду Черномырдина? Его не утвердят. Вчера в Госдуме я получил на этот счет совершенно четкие заверения.

– И кто же тогда? – спросил Федоров.

– Данных нет, – ответил Слесаренко. – Впрочем, хватит про Москву. Давайте-ка о нашем, Сергей Витальевич. Как вы тут без меня нахозяйничали.

– Хорошо мы, хорошо нахозяйничали, – не без вызова в голосе отпарировал Кротов. – Начнем с финансов. На сегодняшний день картина по доходам и долгам выходит следующая...

Он слушал кротонский доклад, поглядывая на листок бумаги с цифрами, врученный ему Федоровым по прибытии в гостиницу. Сумма погашенных бюджетникам долгов приятно поражала, и следовало отдать должное решительности Кротова как в деле собирания средств, так и в безоглядной щедрости расходов. Федоров подсунул ему и подборку номеров местной газеты, где мэрию хвалили, пусть и не взахлеб, за энергичные шаги и внимание к нуждам простых горожан. Он заметил еще, что фамилия Кротова не поминалась ни разу, успех был как бы обезличен, приписан всей администрации, а значит, и ему, руководителю, пусть даже он отсутствовал во время этих добрых перемен. Нашел он в газете и скромно-почтительный репортаж о своих думских контактах еще до отлета в Германию и об отбытии туда в составе важной делегации, и все это за подписью «А. Андреев» – узнать бы, кто такой. Рядом был напечатан комментарий редактора: Романовский писал о грядущих кадровых перетрясках и глухо намекал на большое расследование, затеянное им, Слесаренко, в темноте бюджетных подземелий; здесь усматривалась лапа Лузгина, его любовь к интригам и скандалам, но в целом Виктор Александрович был почти доволен прочитанным настолько, насколько может быть доволен зрелый хозяйственник и политик газетным вольным переложением его поступков и глубинных, истинных мотивов, далеких от поверхности обывательского понимания.

Между тем Кротов закончил доклад по финансам и перешел к политической ситуации в городе.

– Постойте, Сергей Витальевич, – сказал негромко Слесаренко, и Кротов замолчал на полуфразе, глянув на него с недоумением. – Предлагаю вернуться к первому вопросу и обсудить его серьезнее.

– Что значить: серьезнее? – В голосе Кротова прозвучала откровенная обида. Слесаренко не ответил, реплика повисла в густом воздухе молчания, потом сидевший слева поодаль финансист Безбородов поднял руку и посмотрел вдоль стола на начальника.

– Да, прошу вас, – сказал Виктор Александрович.

Очень редко бравший слово на таких собраниях Безбородов путано и вяло стал пережевывать доложенное Кротовым, и Слесаренко оборвал его и даже спросил в лоб: дескать, есть ли у вас что сказать самому? Безбородов завздыхал, задвигал на столе свои бумаги, переглядываясь с соседями, и произнес с нелепой извинительной интонацией:

– Конечно, есть. Здесь у каждого есть...

– Так говорите же, кто вам мешает?

Безбородов снова забурчал, но вдруг словно выклевался из скорлупы и заговорил ровно и связно, и Виктор Александрович слушал его с нарастающим вниманием, сверяя услышанное с правой колонкой цифр на федоровской записке. Заместитель по финансам утверждал, что поспешные и необдуманные действия исполнявшего в отсутствие главы города его обязанности господина Кротова нанесли городскому бюджету огромный и невосполнимый ущерб. Договоры с компанией ИТЭК о продаже нефти и с бизнесменом Гаджиевым по заводу прохладительных напитков, основанные на рублевом покрытии, в свете случившейся девальвации являются стратегической ошибкой, если не сказать серьезнее. Учитывая имеющийся рост курса доллара и дальнейшую перспективу этого неизбежного процесса, мы можем утверждать, говорил Безбородов, что город в результате самовольных действий Кротова уже потерял больше половины причитающихся ему средств, и этот разрыв будет увеличиваться. Обращает на себя внимание и тот факт, что продажа завода сомнительному «теневику» Гаджиеву произведена по цене, не покрывающей даже его первичной стоимости, и это вызывает справедливые вопросы. Особо пагубным для города явился отказ господина Кротова произвести текущие платежи по задолженности энергетикам в угоду популистскому желанию заработать предвыборные очки среди бюджетников: энергетики подали судебный иск о принудительном взыскании долга; они к тому же, «в свете девальвации», наверняка поднимут тарифы, и нам придется расплачиваться уже по этим, новым расценкам, а в городской казне практически нет ни рубля. Таким образом, подытожил сказанное Безбородов, мы имеем ситуацию, близкую к банкротству, и надлежит соответствующим образом дать оценку содеянному господином Кротовым, а также спланировать и предпринять ряд оперативных шагов по исправлению ситуации.

– Можно мне? – сказал Кротов.

– Не спешите, Сергей Витальевич, – поднял палец Слесаренко. – Есть еще мнения у собравшихся?

Все молчали, и Виктор Александрович отлично понимал, что это было молчание единодушного согласия, законченность и полноту которому придала горестная реплика Федорова:

– Да что тут говорить, Виктор Саныч...

– Нет уж, извините, – с угрозой в голосе вымолвил Кротов. – Я не позволю всяким дилетантам...

– Это я вам не позволю, Сергей Витальевич, – резко и четко сказал Слесаренко, – оскорблять присутствующих. Хотите выступить по делу? Мы вас слушаем. Но держите себя... в рамках, так сказать.

Кротов презрительно улыбнулся и произнес:

Прошу прощения, – и продолжил после некоторой паузы размеренным голосом, в котором угадывалось внутреннее напряжение. – Хорошо, начнем с Гаджиева. Я уже неоднократно заявлял, и данные аудиторской проверки это подтвердили, что оборудование завода прохладительных напитков было приобретено у немецкой стороны по заведомо завышенной цене. Я подчеркиваю слово «заведомо», ибо есть основания полагать, что мы переплатили немцам вдвое по одной простой причине: кто-то из участников процесса положил себе в карман от одного до двух миллионов долларов.

– Вас же просили! – почти выкрикнул Федоров. – Избавьте нас, пожалуйста...

– Перестаньте, – Слесаренко хлопнул ладонью по столу. – Сергей Витальевич, я делаю вам замечание. Не надо намеков, давайте факты.

– А факты таковы, – продолжил Кротов, – что нам всем надо сказать Гаджиеву «спасибо», что он согласился выкупить у нас этот ненужный и убыточный объект. Кому интересно, могу показать реальный прайс-лист фирмы-поставщика, нам удалось заполучить его по внутренним каналам. – «Не может не похвастаться, – с неудовольствием подумал Слесаренко. – Но в сущности, он прав».

Теперь о долгах энергетикам. Да, тарифы возрастут, но не только у них. Мы сейчас заканчиваем работу с «Газпромом» по взаимозачетам, я могу уже сегодня доложить, что долги наши будут погашены, и живых денег город не заплатит ни копейки. А мог бы, кстати, назвать и сумму комиссионного вознаграждения, которое было обещано от «Сибэнерго» кое-кому из присутствующих здесь, если бы ему и его компаньонам удалось заломать меня на платеж живыми деньгами из бюджета.

– Это переходит всякие границы, – сказал Федоров.

– Мы ведь тоже, в свою очередь, можем предполагать, какой процент вам обещал Гаджиев...

– Все, хватит! – рявкнул Слесаренко. – Распоясались вы тут без меня...

– Вот именно, – с дальнего края стола подал голос Соляник. – Берите-ка все в свои руки, Виктор Александрович, пока совсем не поздно.

– А ничего еще не поздно, – с несвойственной ему решимостью вмешался Безбородов. – Вы своим распоряжением отменяете все, что Кротов наподписывал...

– На каком основании? – спросил Виктор Александрович.

– Самоуправство, превышение должностных полномочий, повлекшие за собой...

– Но ведь это статья! – грозно выпалил полковник Савич, ранее молча царапавший пальцем заусенец на крышке стола.

– Ну и что? – сказал Федоров. – Тут судьба города поставлена на карту, жизни тысяч и тысяч людей! Посадить, конечно, не посадят...

– Да запросто! – со смаком произнес полковник.

– Вы что, грёбнулись? – в изумлении вымолвил Кротов. – Меня сажать? Да я всех вас пересажаю как миленьких, пусть только Виктор Саныч мне отмашку даст. Вот так вот, всех по порядку, – он показал рукой, как будто разрезал пирог на части, – и пересажаю. Обнаглели, глядь, до крайности...

– Последнее вам замечание, – сказал Виктор Александрович как можно спокойнее. – Отныне мы поступим так: каждый из вас напишет мне – сегодня же напишет заявление об уходе по собственному желанию и положит вот сюда, на стол. И как только кто-нибудь вот так, как сегодня, сорвется, он будет уволен немедленно. Немед-лен-но!

– Это незаконно, – процедил Соляник.

– А мне плевать! – ответил Слесаренко. – Кто не напишет, того уволю по приказу. Закончили с этим? Закончили. Что у вас еще, Сергей Витальевич?

Договор с ИТЭКом, – Кротов откашлялся и сказал: – Прошу прощения... Формально мои обвинители правы: в рублях мы проиграли. Но посмотрим на проблему по-иному. Объявлен дефолт по внешнему долгу. И что ж вы думаете, западные инвесторы будут сидеть сложа руки? Они надавят на свои правительства, а те надавят на наших партнеров. Схема простая: если им не платят, то и они платить не будут. В том числе и за прокачанную нефть. Так что нам еще повезло – хоть что-то успели урвать. Со временем, надеюсь, ситуация изменится, но пока... И еще один аспект: рубль подешевел, но цена на нефть на внешнем рынке осталась прежней – в долларовом выражении. Следовательно, наши нефтяники поимеют на этой разнице очень хорошие деньги. И здесь важно не проморгать момент и правильно пересчитать налоги. Я ведь новых нефтяников знаю: хапнут миллиарды, а в балансе снова покажут одни убытки. Вот пусть Безбородов с Перфильевым этим делом и займутся.

– А вы мной не командуйте, – сказал Безбородов с невзрослой обидой. – Хватит уже, накомандовались.

Кротов отмахнулся от него небрежным жестом и произнес, обращаясь лично к Слесаренко:

– Ситуация непростая, но по многим параметрам выгодная. Для нас выгодная, для города. Надо бы срочно увидеться с Вайнбергом. Он хитрый парень, но и мы не глупее. Все экспортеры сейчас встрепенутся... И насчет импорта, что нам по бартеру идет. Цены рублевые на импорт уже подскочили и еще подскочат раза в полтора. Своих, конечно, грабить неудобно, народ зашумит, а вот бросить ширпотреб в Тюмень по новым ценам, продать оптовикам с московских складов – тогда мы заработаем изрядно. Только шевелиться надо, а не спать и не городить тут всякие разные глупости. Работать надо, работать, Виксаныч!

– Значит, будем работать, – сказал Слесаренко, вставая. – Всем спасибо. Завтра к восьми жду от каждого конкретных предложений.

– Или заявлений? – встрепенулся Федоров.

– Не «или», а «и», – Виктор Александрович позволил себе улыбнуться. – Полковник, вы задержитесь. И вы, Сергей Витальевич.

Когда остались втроем в душном кабинете, – казалось, что в воздухе выгорел весь кислород, – полковник спросил:

– Мне как, тоже писать заяву?

– Перестаньте, Петр Петрович, – сказал Слесаренко.

– Скажите лучше, что вы обо всем этом, – он помахал рукой над опустевшим столом, – думаете.

– Я тут вообще ни при чем, – обиженно брякнул полковник.

– Да знаю я, знаю... Потому и спрашиваю.

Савич пересел поближе, напротив молчащего Кротова.

– Так рано или поздно... должно было случиться. Полковник вздохнул и поискал глазами на столе, чего бы ему поцарапать. – Виталич, конечно, подставился. Уж слишком он тут круто зарулил, публика это не любит.

– Публика, кстати, мои действия одобрила и завизировала, – сказал Кротов, выдернув из папки листок с подписями. Савич поглядел и сказал:

– Дерьмо бумага. Юридической силы не имеет. И подпись Безбородова отсутствует. А то, что Соляник с Федоровым подписали, – чепуха, не их компетенция. Так что, Виталич, этим листочком ты свою задницу не прикроешь, и не рассчитывай даже.

– А я, между прочим, ничего прикрывать и не собираюсь. Я действовал правильно и в силу своих полномочий.

– Как сказать, как посмотреть, – задвигал лысиной полковник.

– Я не о том вас спросил, – раздраженно произнес Виктор Александрович. – В команде бунт. Причины и мотивы?

– Да мало ли!.. – Полковник посмотрел на Кротова.

– Даже не знаю, что и сказать. Я в политику не лезу, мое дело жуликов ловить.

– И много наловил? – сказал Кротов. – Ты, полковник, прямо отвечай, как офицер: ты с нами или нет?

– Да с вами, с вами! – чуть ли не выкрикнул Савич.

– Только вы на меня, это... лишнего не вешайте. За свое готов ответить.

– Тогда ответьте, пожалуйста, – сказал Слесаренко, почему в городе давным-давно вертится начальник окружного следственного управления, а я об этом узнаю только сегодня.

– Так у нас много разных тут вертится, – спокойно ответил полковник. – За всеми не уследишь...