Текст книги "Слой 3"

Автор книги: Виктор Строгальщиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

– Что?

– Как появитесь, сразу к нам в приемную. Отбой.

Максимов отключился. «Что за день такой сегодня? – сокрушенно подумал Лузгин. – Ну просто все вокруг посылают меня с хера на хер».

Он прошел на кухню и сказал:

– Кофе хочу.

– Сейчас подам, – ответил мягко долговязый, и Лузгин весьма приободрился: нет, здесь он еще не самый распоследний человек...

Появился из глубин Слесаренко в новом синем костюме, с причесанными влажными остатками волос, в свежеповязанном галстуке серо-золотистого отлива. Парень с кухни немедля подал кофе, Слесаренко коротко и часто прихлебывал его, глядя сквозь Лузгина и слушая гундевшего Евсеева.

– Так, тезисы готовы?

Лузгин хотел было спросить, какие тезисы, но Евсеев уже тянул из папочки бумагу с крупно напечатанным, разбитым на приметные абзацы текстом. А ведь это была его, лузгинская, работа – подготовить тезисы для выступления, и он ее не сделал, поленился, решив все объяснить «на пальцах», а вот Евсеев сделал. И тезисы сделал, и его, Лузгина, сделал тоже.

– Понятно, – сказал Слесаренко, бегло ознакомившись с текстом. – Ваши соображения, Владимир Васильевич.

– Больше конкретных фактов, примеров из жизни города. И обязательно пинайте олигархов – об этом нас просили персонально. И про сепаратизм добавьте, про угрозу распада России – это будет воспринято.

– Ну да, здесь все так и написано, – тряхнул листочком Слесаренко, и Лузгин как будто бы слегка поплыл и на мгновенье потерял дар речи: ну как же классно обыграл его Евсеев! Поделом, поделом, здесь нельзя расслабляться...

– Тогда поехали, – закончил паузу Слесаренко.

В машине они сели рядом на заднем сиденье. Слесаренко угрюмо молчал, откинувши голову в кожаный изгиб высокой спинки, потом спросил, не глядя:

– Кто финансирует Бабурина?

– А черт его знает, – машинально ответил Лузгин. Сидевший впереди Евсеев посмотрел на слесаренковское отражение в зеркальце над лобовым стеклом и сказал:

– Там схема сложная. Потом я объясню, Виксаныч.

«Ага, – отметил про себя Лузгин. – Уже «Виксаныч», контакт ближе среднего...».

Возле парадного подъезда на Охотном ряду ему пришлось пережить еще один рецидив унижения: Евсеев, как бы спохватившись, с извинительно-неискренней улыбкой сообщил Лузгину, что на него заказан «простой» пропуск, так что они со Слесаренко войдут здесь, через парадное, а Лузгину придется топать вокруг думского квартала, там задний вход и бюро пропусков, в окошечко на букву эл, а потом переходом сюда и на третий этаж, в апартаменты депутатской группы «Регионы России». А ведь вчера, подлец, провел с парадного... Лузгин заупрямился, начал требовать объяснений, и Евсеев сказал: «Извините, Володечка, так получилось», добив «Володечкой» и без того расстроенного Лузгина. И опять же он спросил себя: что такое в его поведении подсказало Евсееву, что с ним возможно панибратствовать почти по-голубому? И еще он подумал: ну почему, когда подчеркнуто ведешь себя с людьми на равных, они так и норовят вскарабкаться тебе на плечи в грязных башмаках? «Ну все, – сказал Лузгин, бегом огибая квартал, – всех сволочей к ноге, на место, как собак».

Насчет перехода пришлось повыспрашивать, а дальше он запомнил по вчерашнему визиту. Первым делом он заглянул в кабинетик к Максимову, тот отсутствовал, а мужик в подтяжках за вторым столом только дернул в ответ головой и плечами: мол, следить за всеми не обязан. Тогда Лузгин пошел быстро в приемную Морозова, начальника «Роса йских регионов» и получил от девушки известие, что – здесь, прибыли и совещаются, но вот входить туда не на о, извините. Потом из кабинета выскочил Максимов, их гид его под руку и поволок в коридор, народу поливая иструкциями.

– Кто будет вести пресс-конференцию? – как бы вскользь поинтересовался Лузгин.

– Ну если спрашиваешь, значит, я буду вести, – сказал Максимов. – А ты сядешь рядом и станешь подсказывать, ежели что, по вопросам на местные темы.

– Вот уж нет, – огрызнулся Лузгин. – Эго я буду вести, а ты сядешь рядом и станешь подсказывать, кто там есть кто из вашей репортерской шатии-братии.

– Да как прикажете, коллега! – Максимов обхватил его за плечи.

– Морозов будет?

– Он только представит его и уйдет. Сам понимаешь, время горячее, едет в Белый дом на консультации. Так, погоди, я захвачу бумаги в кабинете, потом покурим там, на лестнице.

Курили, сидя на кожаном диване напротив дверей конференц-зала. Лузгин угостил друга «Бенсоном» и спросил, как табак. Тот сказал: «Да не очень». «Как это не очень, – обиделся Лузгин, – лучше «Мальборо» в десять раз!». «Да я вообще бросаю, – сказал Максимов, – врачи настаивают и жена...». К висевшей слева от дверей просторной доске объявлений подходили любопытствующие, Максимов выборочно окликал их с дивана, шутил и заманивал в зал.

– Народу маловато, – сказал Лузгин.

– У нас больше не бывает, – ответил Максимов. – Подъем, начальники грядут.

Лузгин вчера представлен был Морозову, и тот, проходя нынче мимо отработанным шагом привычно занятого человека, узнал и поздоровался за руку, так что поспешавшему следом Слесаренко пришлось затормозить и отстраниться. Внутри конференц-зала Морозов с главным гостем устроились в центре стола, Максимов – у правой руки Морозова, Лузгин – по левую от «своего». Евсеев скромненько, на цыпочках, прошествовал в глубь зала и растворился там в последних ярусах.

Телекамер было три: от ОРТ, ТВ-Центра и второго канала – определил Лузгин по фирменным наклейкам; еще две камеры, стационарных, гнали «картинку» для внутридумского телевидения. Зал был заполнен едва ли наполовину, в основном, людьми весьма нежурналистского обличия.

Встал Морозов, никем и никак не представленный (начальство надо знать в лицо), выдал длинный абзац о России за пределами московской кольцевой, предвосхитил полезную и интересную беседу, пожал руку вскочившему Слесаренко и покинул зал все тем же хорошо отрепетированным шагом, прихватив под руку кого-то из маячивших в дверях. Максимов сдвинулся вплотную к Слесаренко, повернул настольный микрофон головкою к себе:

– Добрый день, коллеги! Представляю вам...

«Как же я буду с ним общаться? – раздраженно подумал Лузгин. – Через спину Слесаренко? Сели не так. Намеренно или случайно?». Он наклонился к плечу своего угрюмого патрона и шепнул:

– Смелее, Виктор Саныч. И пободрей, напористей, наш брат это любит.

– Чему тут радоваться? – буркнул Слесаренко, но встрепенулся, поднял голову и даже усмехнулся максимовским рекламным дифирамбам, а когда тот закончил пассаж, сам развернул микрофон на себя и громко щелкнул по нему.

– Да слышно, слышно! – подали голос из зала.

– А вы нас, провинцию, всегда плохо слышите, – сказал Слесаренко, и в зале жидко засмеялись. – Вам как: лекцию читать или сразу перейдем к вопросам?

«Ишь ты, что творит!» – приятно удивился Лузгин. Вообще-то он считал, что начальнику с репортерами задираться не следует, все равно обыграют и здесь, и в отчетах, но интуицией профессионального телевизионщика почувствовал, что его шеф «попадает в тональность», и одобрительно тронул соседа плечом.

Грузный парень в ковбойке с косичкой а-ля Стивен Сигал шагнул к микрофону в проходе.

– Добрый день! Русская служба Би-би-си...

– Очень приятно. Хотя уж вам до нас вообще какое дело...

В зале снова засмеялись. «Не перегнул бы палку», встревожился Лузгин.

– Скажите, пожалуйста, каковы, на ваш взгляд, шансы Виктора Степановича Черномырдина получить одобрение в Думе? Спасибо

– Позвольте, я отвечу так... – Слесаренко расчетливо выдержал паузу. – Если бы в Думе голосовали жители моего дальнего северного города, Виктор Степанович окончательно и бесповоротно был бы... отправлен на пенсию.

Но, простите, – сказал парень с. косичкой, – это же ваш ставленник, тюменский.

– Во-первых, не тюменский, а оренбургский, если посмотреть карьеру. – «Плохо сказано, – отметил Лузгин, – что за фраза: посмотреть карьеру!». – Во-вторых, именно в эпоху правления Черномырдина был развален и продан задешево с молотка западносибирский нефтегазовый комплекс.

– Можете пояснить? – спросил парень у микрофона.

– Ну, вот видите, – сказал Слесаренко, – без лекции никак не обойтись, – и засмеялся первым. Максимов выглянул из-за его плеча и одобрительно кивнул Лузгину, прижмурив веки.

Слесаренко говорил раскованно, почти не ныряя в бумагу, но где-то на пятой минуте Лузгин почувствовал, что в зале внимание падает, а уж когда Виксаныч перешел на «северный завоз», в первых рядах зашушукались, а два телеоператора немного отощли от камер: прекратили снимать – догадался Лузгин. Сухая старушка с блокнотом уже изнывала у микрофонной стойки, и Лузгин своим черным «паркером» начеркал поверх евсеевских тезисов: «Пора! Вопросы!» – и трижды сякнул по бумаге колпачком авторучки.

– Впрочем, мне ведь за лекции денег не платят, – произнес Слесаренко, сгибая вчетверо бумагу и засовывая ее в карман. – Пожалуйста, вопрос.

– Скажите, Виктор Александрович, – пропела старушенция игриво, – за кого на следующих президентских выборах будут голосовать ваши горожане?

– За тех, кто будет в списках.

– Вы очень мило шутите, – обиделась старушка, – но я же вас серьезно спрашиваю.

– Есть такой человек, но вы в Москве его не знаете.

В рядах зашумели, задвигались, операторы рывком склонились к объективам.

Но это же слегка перевернутый слоган из рекламного ролика генерала Лебедя, – не унималась старушенция. – Вы что, на него намекаете?

– На Лебедя? Да абсолютно нет. Это фигура тиражная, а я же вам сказал: вы этого человека не знаете.

– А вы знаете? – крикнули с места. Смазливая девица в черных брючках примчалась к столу, передвинула поближе диктофон и удалилась, повиливая аппетитным тендером.

– Что вам сказать? – артистично вздохнул Слесаренко.

– Если я отвечу «да», вы решите, что я вас просто интригую. А если скажу «нет» – не поверите, скажете: хитрит, скрывает. Потому отвечу так: он есть, и пришло его время.

– Лужков? – крикнули в зале, но Слесаренко только отмахнулся. – Он левый, правый? Из губернаторов? Вы лично с ним встречались? Сибирь, Дальний Восток⁹ Он кто по образованию? Он «новый русский»?..

– Скажу одно: он действительно русский.

– Бабурин? Православие? Он антисемит? Почему вы скрываете...

– Вот видите, – развел руками Слесаренко, – уже меня обвиняют. Давайте-ка оставим эту тему, у нас же всего полчаса. Спросите меня лучше о нефтяниках.

– Он нефтяник? Нефтяной генерал?

– Минуточку, коллеги, – решительно въехал Лузгин, склонившись набок к микрофону и слегка потеснив Слесаренко. – Перестанем играть в угадайку. У Виктора Александровича и помимо этой темы...

– Не мешайте, пожалуйста, – сказала старушка с блокнотом. – Это будет ставленник нефтяных магнатов?

– Уважаемая Дарья Михайловна!..

«И когда Максимов успел подсказать», – завистливо подумал Лузгин, стиснув зубы и откидываясь в кресле. А ведь все правильно, сам виноват. Мог бы не шляться с утра, а приехать в Госдуму, расспросить Максимова про местных журналистов, познакомиться с кем-нибудь или хотя бы выучить, кто откуда и как кого зовут, вот это было бы профессионально, и тогда б его не срезала проклятая старушка на полуфразе, он бы всем рулил и заправлял, а то сидит здесь как дурак ненужный, по уши в дерьме, а если б еще не Максимов....

– Только моя давняя любовь, – меж тем продолжал Слесаренко, – к вашей радиостанции не позволяет в вопросе Дарьи Михайловны уловить оттенок провокации. Вот мы только что, сегодня, прилетели из Германии, так даже там немецкий канцлер на приеме...

«Я ему совершенно не нужен», – решил про себя Лузгин. Всему научился так быстро, или просто Лузгин не замечал, не хотел видеть в нем вполне самостоятельного и умелого публичного политика? Нет, видел, видел же, как он скрутил толпу у насыпи, как держал себя прилюдно с Вайнбергом, как необидно пощадил провалившего бунт свой Зырянова... «Да, научился, но кто научил? Ведь и я в том числе, в числе первых. Гордиться надо, а не плакать, Вова!». А то, что ему съездили по роже – так поделом, будет знать свое место, это вам не Тюмень, а Москва, ее с налета не возьмешь, здесь надо врастать и окапываться, вот вечером сегодня и начнем.

Он вспомнил с отвращением, как вчера лишь до клады вал Кротову о расценках на столичные услуги, докладывал небрежно, с губы роняя звучные фамилии, как будто он их всех держал на поводке, а на самом же деле позвонил просительно в Москву Геннадию Аркадьевичу, и тот ему навзлет продиктовал, так что не стоило пыжиться, изображать пробивного всезнайку перед старым товарищем, который наверняка обо всем догадался и сам.

А ведь были у него свои хорошие влиятельные связи еще не так давно, года четыре назад. Один приятель работал в пресс-службе правительства, возглавлял там какойто неслабый отдел, потом был «брошен на Чечню», сидел в Грозном у ноги Степашина, вернулся с медалью и был приближен лично к Черномырдину; второй и вовсе ходил на работу в Кремль, а кабинет имел на Старой площади, в администрации президента. Познакомились они на последнем капээсэсовском съезде: все были из провинции, аккредитованы на съезде от областных своих редакций, коммуной жили в гостинице, информацию и деньги – в общий котел. Потом разъехались, но связи не теряли, звонили друг другу, временами встречались в Москве. Вскоре оба приятеля окопались в столице и пошли, и пошли потихонечку вверх, зацепившись за призванных в федеральные выси своих губернских выдвиженцев.

Тот, что в правительстве, покинул Белый дом вместе с отставленной командой Черномырдина и пропал из глаз, а ныне выплыл при Лужкове, мелькал на экранах позади знаменитой кепки. Увидевши знакомца, Лузгин позвонил в мэрию и попросил номер; там долго спрашивали, кто он и откуда, однако номера не дали, так все и заглохло. Второй, кремлевский, счастливо пережил падение своего нижегородского красавца и пошел даже в гору, возглавив там нечто до крайности информационно-аналитическое, но туда, в Кремль, после мэриевского отлупа Лузгин звонить и не пытался. А потом появился бородатый Юра со товарищи, и надобность в лузгинских связях отпала раз и навсегда – так думал он, и думал опрометчиво: его цена понизилась изрядно, чему он нынче получил избыточно жесткий урок.

До конца пресс-конференции оставалось пять минут; Слесаренко с терпеливым упорством пытался склонить разговор к обсуждению региональных проблем, но пресса уже заглотила наживку и яростно дергала леску: кто ваш новоявленный лидер? Когда время вышло и Максимов сказал: «Всем спасибо», – репортеры бросились к столу и принялись совать буквально в нос Виксанычу свою аппаратуру, другие ринулись к висящим на стенах телефонам, и Лузгин слышал, как ближайший к нему репортер отчетливо выкрикивал в трубку: «Подзаголовок такой: сибирский мэр провозглашает пришествие... при-шест-ви-е... даю по буквам...».

Максимов буквально за руку проволок гостя думским коридором и спрятал его от преследовавшей репортерской толпы в морозовской приемной. Лузгин влетел за ними следом, мстительно уронив в дверях на букольки противной старушенции изысканную фразу: «Пардон, мадам, я не уполномочен...» – та жаждала подробностей слесаренковской биографии и терзала предплечье Лузгина щипками птичьих пальцев.

– Ну, что я говорил! – сердито вздохнул Слесаренко, прираспуская узел галстука. – Им ничего не интересно...

– Вы не правы, Виктор Александрович, – сказал Максимов. – Главный результат достигнут.

– Какой, к черту, главный результат? – Слесаренко посмотрел на Лузгина, как будто это он, Лузгин, был виноват в глобально-политическом занудстве московских репортеров. – Им вообще наплевать, как мы там, в провинции, живем. Что молчите, господин советник?

Лузгин оторвался от созерцания бюста морозовской секретарши.

– Завтра утром ваша фамилия будет в заголовках всех столичных газет. Чего уж более желать...

– Ага, вы слышите? – вскричал Максимов. – Он профессионал, он понимает!

– Да разве в этом дело? – проворчал Слесаренко, но по лицу читалось: понял, дошло, уловил.

– Именно в этом, – с нажимом произнес Максимов.

Есть такое пиаровское понятие: ньюсмейкер. То есть, говоря по-русски, человек, производящий новости. Сегодня вы произвели новость всероссийского масштаба. Отныне вас будут слушать, и всё, что вы скажете, будет замечено.

– Надолго ли? – скептично усмехнулся Слесаренко.

– Совсем другой вопрос, – сказал Максимов. – Тут уже от вас самих зависит...

– Вас ожидают, – пропела секретарша. Максимов сделал ручкой к двери, а Лузгина притормозил движением бровей. Он уже хотел обидеться, плюнуть на максимовские ужимки и завалиться нагло в кабинет вслед за начальником: что за секреты, блин, в натуре, – но был успокоен торопливым громким полушепотом: «Отбой, старичок, у них там программа, а мы с тобой сработали на ять, мы птицы вольные, сейчас заскочим в кабинет, и вон отсюда, у нас своя программа, одно задание от шефа: чтоб утром ты успел на самолет...».

– Твой в курсе, – частил Максимов уже в коридоре, полный одобрямс. Учти, там на тебя набросятся в связи с сегодняшней сенсацией, так ты, старичок, до конца не раскрывайся, сливай дозировано, и ежели что – не стесняйся, посылай коллег подальше. И учти: здесь, в Москве, задаром никто слова не скажет. Здесь за информацию принято платить. Так что ты не воронь, на улыбочки не попадайся. Там будет одна с телевидения – на спину падает прямо как борец, ты с ней поосторожнее.

– Ну вот, – буркнул Лузгин. – А говорил: мальчишник.

– Так ведь мальчишник без баб – скука смертная!

Лузгин наудачу спросил, не будут ли вечером два его старых знакомых, и в одном угадал: Витька Лонгинов, кремлевский сиделец, будет непременно, они с Максимовым дружны. Лузгин тогда еще доспросил: не поминал ли Лонгинов его, как старого приятеля, и получил ответ, что нет, не поминал, и вообще забурел в своих высях, но после второго стакана (что вообще-то себе позволяет нечасто) становится нормальным человеком, в чем Лузгин будет иметь счастливую возможность убедиться лично. «Да имел я эту вашу счастливую возможность», – в уме скаламбурил Лузгин, повеселел от придуманного, и они с Максимовым отправились в загул.

Но сначала приключилась стычка с охранниками в парадных дверях. Лузгин забыл отметить пропуск, и как ни мельтешил Максимов, как ни гудел значительно в чугунный профиль охранному начальнику, их развернули и погнали отмечаться, а после брести переходом к задним дверям. Где пришелец, так сказать, там и ушелец из цитадели русской демократии. Правда, носитель позитивного мышления Максимов и из этого факта сумел извлечь практическую пользу: отсюда, от заднего входа, было ближе к Елисеевскому гастроному, где Максимов намеревался прикупить особо качественных закусок – у него дома, на Юго-Западном, еда продавалась попроще.

– Ты рыбки вашей, часом, не привез? – спросил он как бы между прочим.

– Забыл, не подумал, – огорчился Лузгин.

– Обойдутся, – сказал Максимов, этой фразой объединяя себя с Лузгиным в неком заговоре против столичных возлюбителей привозной продуктовой холявы.

– В гастрономе есть где валюту поменять? – спросил Лузгин.

– Зачем? – натуральным голосом возразил Максимов. – Я тебе сам поменяю. На фига тебе кормить эту банковскую мафию. По средней цифре между скупкой и продажей – так пойдет?

– Пойдет, – согласился Лузгин.

Водки взяли «кристалловской», по бутылке бурбона и джина, три пузыря красного французского вина и флакон бесцветного ликера по имени «Самбука». Выпивку Максимов сложил в свой портфель, чтобы не брякала и не лезла в глаза посторонним, пакет же с едой нес Лузгин, переменяя руки, пока не дошли до метро «Охотный ряд» и не вклинились в часпиковский вагон, где Лузгин сумел протиснуться к нерабочей двери и утвердить пакет в углу, фиксируя его ни гой для пущей верности. Максимов свой портфель из рук не выпустил и качался по ходу движения, навалившись плечом на Лузгина и шепча ему в ухо историю предстоявшего мальчишника и основные его ритуальные особенности.

Как понял Лузгин, главным блюдом мальчишника назначался доклад одного из участников. Темы предлагались и голосовались заранее; нынче некто Владислав из «Коммерсанта-дейли» будет докладывать о структуре криминального бензинового бизнеса первопрестольной. «А как же насчет небесплатности?» – ехидно выспросил Лузгин, и Максимов ответил: «Все правильно – каждый, кто придет «на тему», платит рассказчику двести долларов с носа». «А если окажется, что платить будет не за что?» – не унимался Лузгин. Максимов же сказал: «У нас такого не бывает».

– Тогда я тоже заплачу, – сказал Лузгин. Он полагал, что Максимов его остановит как гостя, к тому же купленное им «горючее» стоило куда больше двух баксовых сотен, но Максимов только шевельнул бровями – мол, вполне разумно, почему бы нет.

На кухне у Максимова хозяйничала остроносая очкастая девица, тушила мясо в гранатовом соусе – Лузгин догадался по запаху, и насчет девицы тоже догадался, о чем и намекнул потом Максимову, и получил под зад коленом. Квартира была панельная, трехкомнатная – такие в Нижневартовске именовались «московскими» и были пределом мечтаний лет двадцать назад для любого нефтяника.

– Скромновато живешь, – подвел Лузгин итог обозреванию квартиры.

– Скоро переселимся, – уверенно сказал Максимов.

– Спасибо Кириенке: теперь доллар попрет, а рублевые цены отстанут. Думаю, к весне я эту хату на центр поменяю, и доплата в зеленых будет не больше тысяч десяти-пятнадцати, мы это потянем. Я уже присмотрел кое-что.

– И сколько будет стоить доллар?

– Да уж за двадцатник точно улетит. Так, старичок, разделимся: я режу, ты таскаешь...

Минут через пятнадцать раздался первый «блям» звонка, потянулись участники мероприятия: упомянутый ранее Владислав с чертежною тубой, одетый затрапезно, потом скромная пара в вечернем, бурный мужчина в годах, с порога начавший лупить по-французски, рыжая изломанная дама с хваткими омами – уж не она ли на спину борцовски? – кремлевским солнцем утомленный Лонгинов (слишком быстро узнал, не выявил положенного удивления); Леонтьев из «На самом деле» – тог не узнал, а ведь встречались на каком-то нефтяном конгрессе, Лузгин тогда прилетел снимать (на камеру, естественно, не с должности) министра топлива и энергетики Шафраника, и Леонтьев выказывал попечительскую близость к свежему министру. Последними заявились два ухоженных приятных джентльмена, один из которых представился коротко: «Панов», а второй весь расплылся в улыбке, и теперь уже Лузгин сделал вид, что знал и ожидал именно его, Геннадия Аркадьевича из бородато-юриной команды. Да, тесен мир, или так хорошо управляем?

За общий стол здесь не садились, каждый устраивался, где хотел, с посудою в руках и на коленях. Лонгинов сразу оккупировал в углу большое кресло, и Максимов поднес ему стакан с бурбоном и кубиком льда. Тарелками с закуской была уставлена вся комнатная мебель; Леонтьев совершал обход и шмыгал носом над едой. Геннадий Аркадьевич плеснул бурбона в два стакана и один предложил Лузгину.

– По моим сведениям, – произнес он поощряющим голосом, – господин Слесаренко был встречен сегодня... изрядно, м-м, изрядно... Поздравляю.

– Нашли себе новую куклу? – через плечо швырнул реплику Леонтьев.

– Ну все, размещаемся! – сказал Максимов, появляясь в дверях с тарелкой пышного салата, поозирался и приткнул ее на пианино меж двух аляпистых подсвечников. Стоявший рядышком Лузгин положил себе в тарелочку резаной зелени с вкрапленьями чего-то коричневого, квадратненького, подцепил из тарелочки вилкой, жевнул и с грохотом разгрыз слегка промайонезенный сухарь и решил, что дальше эту громкую гадость он кушать не будет.

Из кухни явилась девица и заняла последнее свободное сиденье. Леонтьев ругнулся и сел прямо на пол, спиной к буфету, поставив свой стакан на лохматый ковер, а Лузгин так и остался стоять, только сунул тарелку на ворох салфеток за дальним подсвечником. Владислав из «Коммерсанта» уже достал из тубы и цеплял на угол дверцы шкапа большую цветастую карту Москвы. Максимов, присевший на поручень кресла, занятого кухонной девицей, выдвинул свой стакан на всю длину руки и сказал:

– Поехали.

Все выпили, а дама с хваткими очами, сидевшая напротив нога на ногу, поддернула край юбочки к себе и опустила донышко бокала на заголившееся белое бедро.

Итак, господа, – произнес Владислав, стуча по карте ручкой вилки с барабанными звуком, – перед вами московский рынок нефтепродуктов. Самая крупная переделка сфер влияния с так называемой зачисткой произошла здесь четыре года назад, когда «солнцевские» ребята отстреляли почти три десятка авторитетов из разряда «диких» и «отмороженных», и на столичном рынке гэсээм наступил некий порядок. Москва была поделена на четыре зоны влияния, – черенок вилки описал на карте четыре овала, – а сами «солнцевские» к тому же стали играть роль третейских судей. Крупных убийств с той поры не случалось, если не считать ликвидацию гендиректора фирмы «АЗС-сервис» господина Журкина...

– Прятал деньги от «кунцевских», – сказал Леонтьев, и Владислав согласно кивнул.

– ...И директора городского комбината автотехобслуживания Монахова, не пожелавшего делиться своей сетью заправочных станций. Таким образом, к настоящему моменту практически все из более чем пяти сотен азээс на территории Москвы оказались под контролем бандформирований.

Владислав отхлебнул из стакана и сказал:

Дайте кто-нибудь сигарету... Спасибо, продолжим. Основным объектом криминального внимания стал Московский нефтеперерабатывающий завод; здесь хозяйничает гак называемая «мазуткинекая группа», от слова «мазут», – единственная профильная, а не территориальная преступная группа – и так называемые «подольские». Они регулируют доступ клиентов к заводскому «крану», а через гаишников с московской кольцевой контролируют маршруты движения бензовозов и дисциплину водителей. В последнее время интерес к заводу проявляет азербайджанская группировка, но азеры в «сбыт» и лезут, а через своих людей в «Нефтехимбанке» пытаются оседлать заводские финансовые потоки.

Вилка проехала выше по карте.

– В северных районах делами ведают «химкинские», «долгопруднинские» и «коптевские», они держат под контролем все автозаправки и, главное, Павельцовскую нефтебазу. Заметим, однако, что трейдерскую фирму «Чистые пруды», имеющую лицензию на экспорт нефтепродуктов, они оставили на попечении «солнцевских». Так, далее: северо-запад и запад Москвы принадлежат «митинским» и «кунцевским», юго-западом командуют «солнцевские», югом и юго-востоком – «ореховские». Восточную часть Москвы делят меж собой «люберецкие» и «балашихинские». Все группы договорились о единой ставке «налога» на каждую автозаправочную станцию, чтобы не провоцировать конфликты и желание поменять «крышу». Налог берут до двадцати процентов, но не более – братва живет по понятиям и по-своему любит и уважает порядок. Для завершения картины следует упомянуть о силовых и чиновничьих «крышах», без которых не обходится ни одна из группировок. Так, например, охрану Павельцовской нефтебазы осуществляет' частная фирма, возглавляемая бывшим сотрудником ОБХСС, чья жена, в свою очередь, является сестрой начальника окружного УВД. Сбытовая же фирма «Капотня», созданная лично директором Московского энпэзэ и контролируемая «подольской» группировкой (лидер – Сергей Лалакин, кличка «Лучок»), официально прикрыта «Ассоциацией поддержки независимых АЗС», весьма влиятельной и близкой к московскому правительству структурой. Следует вообще отметить тенденцию вытеснения чисто криминальных элементов на периферию нефтебизнеса – в розничную торговлю, тогда как переработка и оптовая торговля постепенно перешли в руки вполне респектабельных «теневиков» с опорой на органы власти...

«Ведь молодцы же, ничего не скажешь, – подумал Лузгин, допивая свой бурбон. – Умеют копать ребята, умеют выстроить цепочку и тянуть, пока не вытянут. А кто в Тюмени из журналистов может похвастать, что вот так, досконально, раскопал и изучил наш собственный бензиновый рынок? Ленимся и бздим, а еще корчим что-то из себя...».

– Теперь об основных приемах и хитростях, – продолжил рассказ Влад, слав, – с помощью которых – ну, естественно, помимо прямого воровства, прибыльного, но опасного – группировки получают и реализуют сотни тысяч тонн левых нефтепродуктов. Самой распространенной формой воровства является залив в цистерны горячего топлива сразу после переработки: горячий продукт, как известно, занимает больший объем, таким образом на каждой якобы залитой под завязку цистерне экономится несколько тонн. К тому же погрешность шкалы мерной рейки в цистерне составляет не менее тонны. Таким образом, с одного железнодорожного состава можно сравнительно безопасно получить до сотни тонн нефтепродуктов. Добавим к этому подделку паспортов о калибровке автоцистерн и регулярное списание якобы разлитого горючего при отгрузке на нефтебазах и заводских терминалах.

– Хорошо устроились, ребята, – вздохнул Максимов и помахал рукою над столом: берите, наливайте...

– Но есть и более прогрессивные методы, – голосом лектора проговорил Владислав. – Например, «подольские» принуждением и деньгами заставляют работников нефтезавода подтасовывать данные о глубине переработки нефти, чему в немалой степени способствуют устаревшие технологии с их огромными допусками и усадками. Случалось и так, что грамотные воры и бандиты вкладывали деньги в усовершенствование оборудования и доводили выход нефтепродуктов почти до мирового уровня, а в документах все оставалось по-старому.

– А западники что? – спросил джентльмен, пришедший с Геннадием Аркадьевичем. – Они тоже гуляют... в орбите?

Докладчик погрозил ему вилкой-указкой.

– А как же! Свежий пример: известная финская фирма «Несте» попыталась открыть в Москве свою заправочную станцию, и тут же ее столичный офис был обстрелян из автоматов. Финны решили убраться посевернее, в Ленинградскую область, ближе к своим границам, и наткнулись там на знаменитых «тамбовских», и сдались им как миленькие. И даже такой мировой гигант, как «Бритиш петролеум», развернулся в Москве не без санкции пресловутых «ореховских», как утверждают знающие люди. Переходим, господа, к выводам и перспективам.

– Народ ворует, страна богатеет, – брякнул Лузгин из Жванецкого, и никто в комнате даже не улыбнулся, только

– дама при очах подняла с бедра бокал и пальцем разгладила оставленную донышком круглую вмятину следа.

Владислав закончил под аплодисменты, свернул карту и раскланялся с заслуженным удовольствием. Ему еще подплеснули в стакан, пошли чокаться и говорить комплименты. Максимов уловил паузу и двинулся на кухню, поманив за собой Лузгина.