Текст книги "Слой 1"

Автор книги: Виктор Строгальщиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Цепочка воспоминаний «Америка – Лузгин» приросла третьим звеном – «Кротов» и четвертым – «бумаги», и неплохое вроде бы послеужинное настроение резко испортилось. Он хотел было отказаться от приглашения Кульчихина, но тот потащил его буквально за рукав.

– Пошли-пошли! Нехорошо властям от народа отрываться.

В зале кегельбана дюжина веселых мужиков, скинув пиджаки и распустив узлы галстуков, с остервенением катала шары под снисходительными взглядами затянутой в смокинги гостиничной прислуги. В компании играющих выделялся банкир Кротов: огромной своей лапищей он легко охватывал шар и пускал по настилу ровно, без стука и прыжков; его соперники швыряли шары и с разбега, и двумя руками, но кроме грохота и смеха ничего путного добиться не могли.

– Эй, банкир! – громко сказал Кульчихин. – Я тебе достойного противника привел.

Раскрасневшийся Кротов оглянулся, бравым взглядом окинул Виктора Александровича.

– Десять долларов партия. Рискнете?

Слесаренко пожал плечами и сказал:

– Почему бы и нет? Рублями по курсу…

– Лады, – согласился банкир. – Округляем до полтинника. Проигравший ведет победителя в бар.

– А какой смысл? – сказал Слесаренко. – Тут же всё бесплатно.

– Э, нет! – рассмеялся Кульчихин. – У гостеприимства тоже есть пределы. В баре – только за свои. Пиджак сними, Виктор Саныч, удобнее будет.

– Сами разберемся, – сказал Слесаренко.

Происходящее все меньше и меньше нравилось ему: и настойчивость Кульчихина, затащившего его в кегельбан, и развязное лидерство банкира, случайно (?) оказавшегося именно здесь, а не в сауне или бильярдной, и предстоящая игра на деньги под взглядом обслуги и подвыпивших членов делегации, прекрасно знавших, кто такой Слесаренко. И, как это часто бывало в подобных ситуациях, Виктор Александрович ощутил злой азарт: если нельзя достойно отступить, надо прорываться с боем.

– Предлагаю следующее. Делаем по пять бросков каждый. Ставка – пятьдесят тысяч за бросок. Проигрывающий платит независимо от суммы очков. Выигрыш пойдет «на стол».

– Вот это по-джентльменски, – сказал Кульчихин.

– Вам начинать, – протянул шар банкир Кротов.

Виктор Александрович принял снаряд в ладони, повертел его в поисках дырочек или выемки для захвата, но не нашел: шар был абсолютно гладким и очень тяжелым. Только сейчас Слесаренко осознал всё преимущество кротовской широченной лапы и попытался вспомнить, сколько же денег у него в бумажнике: чуть больше полумиллиона, и как раз пятидесятками. Слесаренко никогда не брал с собой помногу в такие вот поездки, потому что знал: деньги не понадобятся. По магазинам шляться он не любил и вообще все деньги отдавал жене, оставляя себе только на сигареты и столовую – в случае, если не получалось обедать дома. Правда, при нем всегда был «стратегический резерв» – десять пятидесятитысячных купюр в потайном отделении бумажника, но он почти никогда их не касался, а ежели такое и случалось – пополнял растрату с ближайшей получки. Полмиллиона были ровно третьей частью слесаренковской зарплаты, и перспектива угробить их сейчас не за хрен собачий совершенно не радовала Виктора Александровича.

Он размахнулся и с шага пустил шар по настилу. Тот покатился с гулким рокотом, немного сместился влево от центра дорожки и почти лениво не сбил, а как бы завалил все кегли, кроме одной. Зрители заорали и захлопали, Кульчихин показал Кротову дулю. Банкир театрально закатил глаза и схватился за грудь.

– Ты за кошелек хватайся, а не за сердце! – крикнул кто-то из зрительской компании. Кротов еще раз изобразил потрясение, достал и положил на тумбу у дорожки десять долларов.

– Не пижонь, гони рублями, – сказал Кульчихин. Банкир послушно поменял «зеленые» на русский полтинник и сказал:

– Рановато радуетесь, господа хорошие. Я ведь еще свой шанс не использовал.

Кротов катанул шар без разбега и проиграл две кегли под рев и топот болельщиков.

– Давай, выкладывай и остальные, – сказал Кульчихин и подмигнул Виктору Александровичу. – Власть сегодня в ударе.

Все четыре следующих захода Слесаренко проиграл с треском и выложил на тумбу двести тысяч под сочувственные возгласы зрителей и деланное изумление банкира: сам, мол, не знаю, как получилось, сплошное везение.

– Ну что, в бар? – спросил Виктор Александрович. – Ах да, я же плачу!

Он сгреб деньги с тумбы и спросил Кульчихина:

– Куда идти?

– Да бог с ним, Виктор Александрович! – сказал Кульчихин.

– Ни в коем случае, – с излишней резкостью настоял Слесаренко. – Уговор есть уговор. Приглашаю всех отметить проигрыш!

В полутемном баре Виктор Александрович положил деньги на стойку и спросил у напарников, что будут пить. Водка потребовала бы закуски, поэтому сошлись на джине с тоником. Бармен играючи смешал пузырящиеся коктейли, побросал в стаканы лед, поглядел на Слесаренко. Одобрительно кивнув, Виктор Александрович сделал приглашающий жест рукой. Все чокнулись с ним, и он хлебнул холодной терпкой жидкости, которую почти не пил и не любил, и снова поймал вопросительный взгляд бармена: тот держал веером слесаренковские деньги в правой руке, слегка пощелкивая по ним пальцем левой.

– В чем дело? – спросил Виктор Александрович.

– Минуточку, – сказал Кротов и протиснулся к стойке, загораживая бармена своей широкой спиной. Почувствовав неладное, Слесаренко подошел ближе и глянул через плечо банкира: Кротов рылся в толстом бумажнике, выкладывал на стойку одну за другой сотенные купюры.

– Я думаю, нам уже хватит, – сказал Слесаренко.

– Еще как хватит, – проворчал банкир, двинул в сторону бармена деньги по стойке и сказал: – Выпишите счет, пожалуйста.

– Момент, – сказал бармен, смахнув деньги куда-то вниз, и достал из нагрудного кармана авторучку.

– Совсем охерели, – сквозь зубы сказал Кротов, повернувшись к Виктору Александровичу. – Пятнадцать долларов за порцию. Дороже, чем в «Хилтоне»…

Оторопевший Слесаренко не сразу перемножил названную сумму на долларовый курс и количество порций, а когда справился с этой арифметикой, то готов был дать в морду Кротову или провалиться сквозь землю от унижения и беспомощности.

– Не переживайте, Виктор Александрович, – сказал банкир. – Спишу на представительские, банк не обеднеет. – От этих слов Слесаренко стало только хуже, потому что он и сам имел некую норму представительских расходов, но думская бухгалтерия пришла бы в ужас, предъяви Виктор Александрович к оплате счет от этого трижды проклятого гостиничного бара.

– Ну их всех к черту, – неожиданно сказал банкир, пряча в бумажник поданный барменом счет. – Пойдемте ко мне в номер, выпьем нормальной водки, из дома захватил. Только вот закуски нет.

– У меня есть, – рефлекторно ответил Слесаренко и пошел к дверям бара вслед за Кротовым, сам себе удивляясь. Унизительный эпизод в баре настолько выбил его из колеи, что Виктор Александрович двигался и говорил как бы под гипнозом и словно со стороны наблюдал собственную расстроенность и безволие. Почему-то вспомнился «гусар» Чернявский, его легкость и решительность в любой сомнительной ситуации, и Слесаренко отстраненно пожалел, что «гусара» нет рядом, и вообще здесь нет никого, кому он мог бы излить душу или просто помолчать вдвоем и тихо напиться с тоски.

«Ни о чем я с Кротовым говорить не буду, – решил про себя Виктор Александрович, стоя рядом с банкиром в ожидании лифта. – Завтра отдам документы мэру – пусть сам выкручивается. Я им не мальчик, в конце концов. Пусть сами играют в свои игры, если им так хочется».

Слесаренко вышел этажом раньше, и только когда открыл свой номер и принялся шарить в портфеле в поисках пакета с бутербродами, вспомнил о забытой в ресторане минералке. Возвращаться вниз не хотелось, и Виктор Александрович скорее бессознательно заглянул в маленький холодильник, врезанный в мебельную стенку, и обнаружил там батарею бутылок с газировкой, минеральной водой и даже пивом нескольких сортов. «Сервис, твою мать», – скорее раздраженно, чем одобрительно подумал Слесаренко и засунул в карманы брюк две маленькие бутылки содовой воды «Швеппс».

Дверь в кротовский номер была приоткрыта. Войдя, Виктор Александрович выложил на журнальный столик бутерброды и запивку и сел в кресло у окна. Банкир достал из холодильника бутылку «смирновской» водки с черной этикеткой, отвинтил крышку и понюхал горлышко.

– Натуральная. А то поляки наловчились подделывать что «Смирнов», что «Абсолют»…

Банкир разлил водку по стаканам. Виктор Александрович чокнулся с ним и хотел уже молча проглотить налитое одним большим глотком, когда Кротов остановил его движением руки.

– Я что хочу сказать, Виктор Александрович… – банкир помедлил и поднял глаза на Слесаренко. – Поверьте, я совершенно не хотел вас подставить в баре или…

– Не будем говорить об этом, – оборвал его Слесаренко не слишком вежливо. – Вы мне назовите сумму, и я ее вам обязательно верну.

– Ну вот, теперь вы пытаетесь обидеть меня, – банкир еще раз стукнул своим стаканом в слесаренковский и спокойно выпил водку глотками, не морщась.

– Зачем мне вас обижать? – спросил Виктор Александрович. – Ешьте бутерброды, жена готовила… – и тоже проглотил свою порцию «смирновской».

Они принялись закусывать, потом запивать и закуривать, но пауза не могла длиться вечно, и чтобы хоть чем-то её заполнить, Слесаренко спросил:

– Вы первый раз с Кульчихиным выезжаете?

– Почему первый? – удивился Кротов. – Я с ними в Нижневартовске был, в Ишиме.

– Ну и как вы оцениваете результаты?

– Результаты чего?

– Хорошо, сформулируем вопрос по-другому. Ваш банк готов профинансировать хотя бы один совместный проект?

– А нет никаких проектов.

– Ну, вы не правы, совершенно не правы. Подписан договор с «Черногорнефтью», к моторному заводу проявляет интерес «Сургутгазпром», да вот и Юдин со своими кроссовками… Кстати, хорошие кроссовки – это не мелочь, это огромный рынок, между прочим.

– Вот именно: между прочим, – сказал банкир. – А прочего как раз и нет.

– Я вас решительно не понимаю, Сергей Витальевич.

– Ну, не надо так, Виктор Александрович. Вы взрослый человек, постарше меня.

– Ненамного, – сказал Слесаренко и отругал себя за эту реплику: «Стареешь, Витя». – Вы хотите сказать, что не видите во всем этом никакой пользы? Кроме, так сказать, дружеских увеселений?

– Ну почему же?.. Даже маленькие заказы, мелкие проекты все-таки лучше, чем безработица. Но я пока не встретил ни одной идеи, в которую банк мог бы вложить большие деньги и заработать на этом.

– Вы рассуждаете, как банкир-капиталист.

– А я и есть банкир, – серьезно сказал Кротов. – Задача любого банка – занимать у людей деньги и на эти деньги зарабатывать деньги для себя и для вкладчиков. Мы не благотворительная контора. Вы нас с кем-то путаете, уважаемый.

– Знаете, Сергей Витальевич, если сегодня каждый станет так рассуждать – России конец. Неужели вы и ваши коллеги, так сказать, новые русские, этого не понимаете? Погоня за быстрыми деньгами, за сиюминутной выгодой – это же тупиковый путь. И когда страна рухнет, куда вы со своими деньгами денетесь? За границу? А на кого народ бросите? На этих крикунов-демагогов?

Кротов смотрел на Слесаренко со все большим интересом, но Виктор Александрович уже пожалел, что сам затеял этот ненужный разговор.

– Впрочем, для вас это лирика, это несущественно, – закончил он с утвердительной интонацией.

– Вовсе нет, – возразил банкир и придвинулся поближе к столику. – По пять грамм?

– На ваше усмотрение. Кстати, который час?

– Начало первого.

– Я вас не задерживаю? Наверное, спать хотите?

– Ни в одном глазу, – ответил банкир. – Я в автобусе выспался.

– Я тоже.

Кротов завинтил пробку, поставил бутылку левее, чтобы не закрывала собой лицо собеседника.

– Будем здоровы!

– Взаимно.

В том, что банкир аккуратно запечатывал бутылку после каждого разлива – казалось бы, зачем, все равно водка не успеет выдохнуться, – была определенная основательность, и привыкший к порядку Слесаренко отметил первую симпатию к своему визави, шевельнувшуюся в душе, но тут же списал ее на воздействие винных паров.

– Вовсе нет, Виктор Александрович, – повторил Кротов. – Просто мы по-разному смотрим на одни и те же вещи. Возьмем упомянутые вами тобольские кроссовки. Юдин купил по бартеру дешевую, но устаревшую итальянскую технологию. Пока развернули производство, прошло еще несколько лет. Что же мы имеем сегодня? Люди со средствами его кроссовки не покупают – не по «фирме», ширпотреб. Для бедных они не по карману – почти сто тысяч пара. Спрашивается: кому это надо?

– Вот он и приглашает промышленников, ученых и вас – банкиров: помогите перестроиться, модернизироваться!

– Да как ни модернизируй телегу – она самолетом не станет! Пока мы не отучимся хватать со всего мира «числом поболее, ценою подешевле», ничего у нас не получится! Вот вы банкиров обвиняете: быстрые деньги, сиюминутная выгода… А здесь разве другое? Да то же самое! Купили дешевку, тяп-ляп, русский мужик все раскупит… А он не покупает! А почему бы не жмотиться, а взять и купить новейшую линию и выйти на мировой рынок, а? Мы что, тупее Гонконга или Тайваня? И разве дело только в кроссовках? Вы посмотрите, что мы везем в область за нефть и газ? Списанные немецкие автобусы! И вы предлагаете, чтобы во все это старье я еще и свои деньги вкладывал! Нет уж, увольте.

– Звучит убедительно, – сказал Виктор Александрович. – Но у вас устаревшие и далеко не полные данные. Вы хотя бы немного знакомы с перечнем технологий и оборудования, покупаемых областью по немецкой «нефтяной» кредитной линии?

– Абсолютно не знаком, – ответил банкир. – Нас к этим сделкам близко не подпускают. Там своя мафия.

– Какая мафия? – рассердился Виктор Александрович. – Уж вам-то стыдно повторять досужие сплетни, Сергей Витальевич. Информация по бартерной линии совершенно открытая… Это просто смешно!

– И что, никаких комиссионных? – лукаво спросил банкир.

– Послушайте, я сам дважды летал в Германию на подписание договоров, и, поверьте, никто из немцев даже не пытался подкупить меня или воздействовать любым другим образом.

– Вы позволите ответить вам честно? А потом мы еще выпьем и сменим тему, хорошо?

– Ради бога, – развел руками Слесаренко. – По-моему, мы и так достаточно откровенно разговариваем.

Банкир «обслужил» стаканы и убрал пустую бутылку под столик, окончательно завернув на ней пробку.

– Простите меня за прямоту и не обижайтесь, пожалуйста, – сказал Кротов, – но в большой политике и в больших деньгах вы пока еще не тот человек, которого стоит подкупать или шантажировать. Вы же там ничего не решаете, Виктор Александрович. И в Германию вы ездили для антуража: подписывать бумаги, не вами составленные и не с вами обговоренные. И не на ваших условиях. Еще раз простите, но это же факт. Я готов согласиться, что лично вы ничего от этих сделок не имеете. Но никогда не поверю, что никто из «наших» там не подкормился. Притом весьма и весьма основательно.

– А вы думаете, я в это верю? – горестно усмехнулся Слесаренко.

– Выходит, мы с вами не такие уж разные люди. Давайте за это и выпьем.

Незаметный ранее телефон вдруг зазвонил, они вздрогнули оба от неожиданного звука. Кротов снял трубку.

– Слушаю вас… Да, здесь. Одну минуту. Это вас, Виктор Александрович.

– Странно, – сказал Слесаренко, внутренне насторожился, но все оказалось просто: звонил Кульчихин.

– Ну, что вы там попрятались все, не понимаю. Посидели бы в бане, поплавали…

– Хорошо, сейчас спустимся, – ответил Слесаренко. Ни париться, ни плавать ему совершенно не хотелось, но кульчихинский звонок позволял ему естественным образом прервать не слишком приятный тет-а-тет с банкиром, да и водка была уже выпита.

Он вернул трубку Кротову и взялся ладонями за подлокотники кресла.

– Уважим начальника? В баню приглашает.

Кротов изобразил на лице полу-сомнение – полу-согласие и затем, словно решившись на что-то, произнес:

– Можно и сходить. Хотя после водки и прочего я побаиваюсь: давление, знаете ли…

– У меня тоже.

– Да, собственно… Можно еще один вопрос, Виктор Александрович?

– Пожалуйста.

– Чего вы хотите от меня? – спросил банкир.

– Ну, здрасьте, – сокрушенно проговорил Слесаренко. – Ровным счетом ничего. По-моему, это вы сами меня сюда пригласили.

– Да, сам пригласил, чтобы облегчить вам задачу.

– Какую задачу, Сергей Витальевич! Вы меня интригуете.

– Бросьте, Виктор Александрович. Мне доподлинно известно, что вы хотите обратиться ко мне с определенной просьбой.

– Вот как? Интересно… И какого же рода эта просьба, если не секрет?

– А вот этого я как раз и не знаю, Виктор Александрович, это меня и беспокоит. Так что говорите, я вас слушаю.

Кротов выглядел внешне спокойным и смотрел дружелюбно, но Слесаренко почувствовал, что второй раз за вечер почва уплывает у него из-под ног.

– Встречный вопрос: откуда вам это известно?

– Не имеет значения.

– Да нет, как раз имеет, Сергей Витальевич. От вашего ответа зависит, продолжим мы разговор или нет. Так что давайте, расшифровывайте своего информатора.

Кротов уставился на Виктора Александровича сквозь сигаретный дым.

– Странный вы человек, однако… Намерены просить меня об одолжении и тут же сами выдвигаете условия. Надо бы наоборот, не так ли?

– Вы желаете сказать, что ваши условия ко мне уже сформулированы?

– Да ну вас к черту, Виктор Александрович! – встрепенулся банкир. – Не хотите разговаривать – не надо, нашим легче. Идем в баню?

– Не надо нервничать, Сергей Витальевич. Если бы предстоящий разговор не представлял для нас обоюдного интереса, вы бы не начали его первым.

– Еще раз повторяю: не хотите – не надо.

– А вы сами хотите, чтобы наш разговор состоялся? Ответите честно – я поступлю точно так же.

– Вы опасный человек, – уважительно произнес банкир. – Вот что значит старая партийная школа. Как там Мюллер говаривал Штирлицу: «Здорово я вас перевербовал? За пять минут!».

– Так вы назовете или нет фамилию своего информатора?

– Жалко, водка кончилась, я бы выпил за ваш талант вести допросы, – сказал Кротов и задумался. – Впрочем, почему бы и нет… Лузгин.

В третий раз за вечер Виктора Александровича стукнули по голове. «Это уже слишком, – подумал он. – Чертовщина какая-то».

– Что молчите? – спросил банкир. – Я же сказал вам: Лузгин. Может, перестанем в прятки играть?

Слесаренко обвел взглядом гостиничный номер и снова подумал, что для такой шикарной и дорогой гостиницы он маловат метражом, а сам Виктор Александрович то ли слишком молод, то ли слишком стар уже для этих тихих игр в карьеру и политику. Почему-то вспомнилось детство, Дворец пионеров и шахматный кружок, куда два года ходил Витя Слесаренко, а потом ходить перестал, потому что никак не мог научиться думать за себя и за противника хотя бы на несколько ходов вперед. У него был талант импровизатора, и он выезжал на нем в споре с равными, но потом равные прибавили в «школе» и научились считать, и пионер Витя, не любивший проигрывать, тихо ушел из кружка.

– Вся прелесть ситуации в том, – сказал Виктор Александрович, – что именно Лузгин мне и нужен. У меня в портфеле документы, которые через Лузгина я должен передать обозревателю «Тюменской правды» Золотухину. Только не спрашивайте меня, у кого я получил эти документы. Лузгину я тоже об этом сказать не смогу.

– Ничего себе комбинация… – сказал банкир и присвистнул. – Возникает вопрос: каким образом Лузгин узнал, что вы пытаетесь выйти на него именно через меня? Похоже, кто-то нас с вами держит за дураков в колоде.

– Очень даже может быть. А сам Лузгин случайно не проговорился, откуда у него эта информация?

– Проговорился, – ответил Кротов. – Но вам я об этом не скажу. Встретитесь с ним – сами узнаете.

– Минуточку, – остановил банкира Виктор Александрович. – Получается, что вы согласны устроить нашу встречу?

– А почему бы и нет?

– Безо всяких условий?

– Ну почему же… – замялся Кротов. – Послушайте, Виктор Александрович, ну хватит темнить, хватит играть со мной! Вы же сами прекрасно понимаете, чего я от вас хочу. Так сказать, в порядке ответной любезности.

– Сейчас я угадаю… Терехинские деньги?

– Вот видите, а вы прикидывались.

– Я не прикидывался, – повысил голос Слесаренко. – И сразу скажу вам, что лично мне все ваши ухищрения абсолютно безразличны. Они мне просто неинтересны, эти ваши комбинации с Терехиным. Ну, не с вами он свои дела обхимичит, так с кем-нибудь другим – какая разница?

– Зачем же так, Виктор Александрович! Можно подумать, что вы меня вором считаете. Я ведь и обидеться могу.

– Обижайтесь сколько влезет. Кстати, заметьте, что слово «вор» произнес не я, а вы сами. Впрочем, прямым воровством здесь действительно не пахнет, вы же люди умные…

– А вы у нас очень глупый, – сказал банкир с какой-то сожалеющей интонацией. – Настолько глупый, что за глупость свою взяли у нефтяников бартерную «вольво». Взяли ведь, а? За копейки взяли, за десятую долю ее стоимости… Как насчет совести?

– Я, милейший, в отличие от вас пятнадцать лет на Севере отпахал и машину получил как ветеран освоения Федоровки, понятно вам?

– Очень даже понятно, – миролюбиво согласился банкир. – Только на Федоровке есть сотни людей со стажем в два раза больше вашего, а машин им не досталось. Всего сорок штук было на все объединение, вы же знаете.

– Списки составлял не я, – сказал Виктор Александрович.

– И это правильно. Только один вопрос: почему же вы, такой честный, себя из этих списков не вычеркнули? Ох, не к лицу вам судейская мантия, уважаемый товарищ Слесаренко, ох как не к лицу. Но лично я вас не осуждаю: я в свою очередь вам тоже не судья. М-да, поговорили…

Кротов замолчал, вздохнул, принялся барабанить пальцами по крышке журнального столика. Виктор Александрович смотрел на него и почему-то не испытывал к банкиру неприязни.

– Вы знаете, что самое печальное в этой истории с машиной? – сказал Слесаренко. – Самое печальное в том, что она мне не нужна. Который год стоит в гараже. Я плохой водитель, по городу ездить вообще боюсь, только на дачу и ездим, и то сын на своих «Жигулях» подвозит, сам я за руль три раза в год сажусь, не чаще, вот ведь что самое печальное.

– Неправда, – сказал Кротов. – Самое печальное в том, что она вам была не нужна, а вы ее все-таки взяли. Я ведь прав?

– Правым быть легко, – ответил Слесаренко. – Когда это не тебя касается. Что вы еще обо мне раскопали хорошего?

– Не смешите меня, Виктор Александрович. Об этих ваших номенклатурных «вольво» вся Тюмень в курсе. Пофамильно. Я даже знаю, где вы ее по– первости держали: в гараже облГАИ, разве не так? А рядом чья машина стояла, сказать? И кому он ее продал, и за сколько?.. Ничего я на вас не копал, успокойтесь, – сказал банкир, помедлив. – Может, примем еще, я организую?

– Нет, спасибо, – сказал Слесаренко. – Вы с Терехиным тоже можете особо не беспокоиться: похоже, ваш «вопрос» отомрет сам собой: как говорят врачи, симптомы летального исхода налицо.

– Вот как? – удивился Кротов. – Ну, тогда откровенность за откровенность. Сказать вам, от кого у Лузгина информация? От Терехина.

«Господи, неужели мэр? – тоскливо подумал Виктор Александрович. – Кто еще мог проболтаться Терехину о бумагах? Или Чернявский? Вот ведь гусар блядский!». Думать плохо о Чернявском было полегче для Слесаренко, чем подозревать мэра в двойной интриге: последнее не сулило Виктору Александровичу абсолютно ничего хорошего.

– Ну и дела, – вслух сказал Слесаренко. – А почему вы не спрашиваете, что за документы я должен передать Лузгину? Ну, то есть через него Золотухину?

Кротов рассмеялся.

– Зачем? Я потом все от Вовки Лузгина узнаю.

– Он вам такой близкий друг?

– Больше того – он мой одноклассник.

– Не знал… Ну тогда маленькая месть: я вам сам расскажу. В моем портфеле лежит довольно-таки убедительный компромат на депутата Государственной Думы господина Лунькова.

– На Алексея Бонифатьевича? – настороженно переспросил банкир.

– На него, голубчика, на него. Откровенный криминал по бумагам не прослеживается, но крови депутату попортить можно изрядно. А если, так сказать, соответствующие органы всерьез захотят это дело размотать, то последствия возможны просто непредсказуемые. Такие пироги, господин тюменский Ротшильд.

– Какой я, на хер, Ротшильд! – отмахнулся Кротов. – Так, собачка на поводке у Филимонова… И кому же, интересно бы узнать, потребовалось завалить Лунькова?

Слесаренко с шутливой угрозой покачал пальцем перед носом у банкира.

– Спрашивать об этом вслух в цивилизованной компании считается неприличным, Сергей Витальевич. Вы что, близко знакомы с Алексеем Бонифатьевичем?

– С чего вы взяли? Кто он, а кто я…

– Какие-то у вас уничижительные настроения, Сергей Витальевич, – улыбнулся Слесаренко. – Не такая уж вы малая величина в тюменском бизнесе, не скромничайте. Видел недавно ваш коттедж – Беверли Хиллз, да и только.

– Вы тоже строитесь где-то рядом, я слышал?

– Через квартал от вас с Терехиным. Масштабы, правда, у меня далеко не те…

– Нет, свой дом – это хорошо! – банкир легонько пристукнул кулаком по столу, брякнула посуда. – Слушайте, давайте еще грамм по сто! Бар открыт до утра – я угощаю.

– Вы уже наугощались сегодня.

– Опять вы за свое, я же извинился! – обиделся банкир, и в этот момент в коридоре раздались громкая нерусская речь, пьяный смех, лязг бутылок.

– Американцы, – подсказал Кротов. – Кроме них да нас, в гостинице никого нет. Молодцы, сволочи: везде ведут себя, как дома, всех на хер посылают. Нам бы вот так научиться.

– Зачем?

– А чтоб рабом себя в родной стране не чувствовать. У нас же каждый мент, каждая уборщица, каждый официант себя начальником считает, пока ты ему в рожу удостоверение, кулак или «бабки» не сунешь. Вам этого не понять, вы всю жизнь в начальниках ходите.

– Мне кажется, вы путаете свободу с хамством, Сергей Витальевич. Вы полагаете, что вот так орать ночью в коридоре достойно свободного человека? Насколько мне известно, истинная свобода проявляется в собственном внутреннем самоограничении.

– Вы это как-нибудь ночью гаишнику расскажите, который вас на тракте остановит. Узнаете, сколько стоит это внутреннее, как вы сказали, самоограничение. Или с ОМОНом пообщайтесь. Хотите – расскажу, как я с ним общался?

– Могу себе представить, – сказал Виктор Александрович.

Нет, не можете, – покачал головой банкир. – Я свой служебный «джип» загнал на профилактику в мастерскую на Мельникайте. Ну, и сам там отираюсь: за мастером слежу, чтобы не халтурил, и учусь у него помаленьку. Народу в мастерской человек тридцать, половина клиенты. И вот распахивается дверь, вбегают люди в масках, с автоматами, очередь в потолок, крик: «Сто-яа-ать!». Ну, я и стою, моргаю. Подбегают двое: хрясь мне прикладом в печень! Руки за спину, мордой в капот. Потом развернули, и к стене. Стоим полчаса нараскоряку. Тихо спрашиваю: «В чем дело, мужики?». Мне автоматом по спине и ботинком по яйцам, чтобы молчал и ноги пошире расставил. Потом загрузили в «собачник», и в изолятор. Там положили на бетонный пол и продержали пять часов. Я потом месяц с пневмонией провалялся дома. И, вы думаете, извинились? Когда из кутузки выпускали, сказали: «Будешь вякать – опять заберем!». Это у них рейд был по борьбе с рэкетом… Да, пришел я в мастерскую – мать твою! У меня двигатель в разборе был, так все запчасти по полу разбросаны, перемешаны с чужими – два дня с мастером на карачках по углам ползали… Одному мужику из клиентов ребра сломали, он – в суд, а у него заявление не принимают: поздно экспертизу сделал, и вообще факт его задержания по омоновским бумагам нигде не проходит, вот так… Нет, Виктор Александрович, я тогда ясно понял: если у тебя нет депутатских «корочек», спасут только деньги и связи. Будут деньги – будут и связи. Или наоборот: будут связи – будут и деньги.

– Да вы философ, Сергей Витальевич, – сказал Слесаренко. – В одном вы правы: насчет депутатских, как вы говорите, «корочек». Многие действительно идут во власть, чтобы прикрыться депутатским иммунитетом.

– Вы имеете в виду Лунькова?

– Ну почему Лунькова?.. Лично я его почти не знаю. У нас и своих местных примеров хватает. Возьмем вашего брата бизнесмена. Пока дела идут нормально – о политике ни слова, тихий шахер-махер, денежка к денежке. А как запахнет банкротством – бегом в депутаты или в мэры, или в губернаторы. И крик: «Сунулся в политику – вот конкуренты меня и разорили!». А если получилось, если прорвался во власть – первым делом присосать свою «контору» к бюджетным деньгам. Не надо морщиться, Сергей Витальевич, речь не о вас. На фоне других вы у нас почти святой.

– А можно мне взглянуть на луньковские бумаги? – неожиданно спросил Кротов. – Страшно интересно, на каком поприще шустрил народный избранник?

– Там же, где и все шустрят: на нефти и льготных кредитах, – ответил Виктор Александрович. – Завтра покажу, они у меня в портфеле, а портфель в номере.

Слесаренко по глазам банкира видел, что тому не терпится прямо сейчас взглянуть на компромат, и подумал: не пригласить ли Кротова к себе в номер, но тут раздался короткий стук в дверь, и голос Кульчихина произнес:

– Але, вы там живы, мужики?

– Входите, не заперто! – ответил Кротов.

Кульчихин вошел в комнату, замахал в воздухе руками.

– Вы хоть бы окно открыли, умереть же можно в таком дыму. И как вам самим не противно?

– Копченое мясо дольше хранится, – сказал банкир.

– Угостить вас и рады бы, да нечем, Виктор Григорьевич.

– Что же вы в баню не пришли? Такой пар, понимаешь… бассейн отличный… Ну, как вообще настроение?

– Хорошее настроение, – сказал, поднимаясь из кресла, Слесаренко. – Полезно съездили, это приятно. Теперь главное – не проспать подъем.

– Сейчас подскажу, – с готовностью вступил банкир.

– Вот видите, тумбочка под телефоном? Там радио и электронный будильник. Я проверял: мертвого поднимет.

Слесаренко попрощался с Кротовым и вышел вслед за Кульчихиным в коридор. После дымного полумрака банкирского номера яркий свет коридорных плафонов резал глаза, сказывалась и ночная усталость: болела поясница, назревающей изжогой обнаруживал себя желудок.

– Значит, докладываю, – в полу-шутейном тоне произнес Кульчихин. – Народ пропарен и выкупан, разведен по номерам. Особых эксцессов не было. Правда, Бакулин, редактор «Известий», опять всем под кожу лез, но обошлось без драки.

– Любит Юрий Степанович правду-матку говорить, – усмехнулся Слесаренко, и Кульчихин вдруг вступился за редактора:

– Да нормальный он мужик, только с гонором, а кто из нас без этого?

– Разве я спорю? – согласился Виктор Александрович. – Еще раз спасибо за приглашение, все было на самом высоком уровне, Григорьич, – закончил он на товарищеской нотке, скрашивая официальность комплимента. Слесаренко знал и ценил Кульчихина и не раз намекал мэру и губернатору, что такого качественного организатора не грех и двинуть куда-нибудь повыше на государственную службу.