Текст книги "Том 15. Дела и речи"
Автор книги: Виктор Гюго
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 57 страниц)
РЕЧЬ НА СОБРАНИИ ЛЕВОРАДИКАЛЬНОЙ ГРУППЫ НАЦИОНАЛЬНОГО СОБРАНИЯ
3 марта 1871 годя
Граждане, депутаты Эльзаса и Лотарингии, в порыве благородного горя, подали в отставку. Мы не должны ее принимать. Мы не только не должны ее принимать, но нам следовало бы продлить их полномочия. Даже когда мы уйдем, они должны остаться. Почему? Потому что их нельзя заменить.
Сейчас, в силу проявленного ими героизма, в силу переживаемого ими несчастия, в силу – увы! – нашего плачевного отступничества, оставляющего их в руках врага в качестве выкупа, сейчас, повторяю, Эльзас и Лотарингия в большей степени представляют собой Францию, нежели сама Франция.
Граждане, я подавлен скорбью; меня заставляет говорить только высший долг; дорогие и благородные коллеги, слушающие меня, если я буду говорить несколько сбивчиво, простите и поймите мои чувства. Я никогда не мог бы поверить в возможность заключения подобного договора. Моя семья родом из Лотарингии, я сын человека, защищавшего Тионвиль. То было почти шестьдесят лет назад. Он предпочел бы расстаться с жизнью, чем отдать ключи от города. Этот город, который под его защитой устоял против всех вражеских усилий и остался французским, ныне стал прусским. О, я в отчаянии! Позавчера в Собрании я боролся за каждую пядь земли; я защищал Лотарингию и Эльзас; я пытался словом добиться того, чего мой отец добивался шпагой. Он победил, я – побежден. Увы! Мы все побеждены. Рану, нанесенную родине, каждый из нас ощущает в глубине своего сердца. Мужественный мэр Страсбурга только что умер от нее. А мы попытаемся жить. Попытаемся жить, чтобы увидеть будущее, больше того – чтобы его создать. А пока – подготовим его.
Подготовим его. Каким образом?
Сопротивлением, которое начнется сегодня же.
Будем выполнять этот ужасный договор только буквально.
Не допустим ничего, кроме того, что им обусловлено.
Так вот: в нем не обусловлено, что Собрание должно вычеркнуть из своего состава депутатов Эльзаса и Лотарингии; сохраним же их.
Допустить их уход – это значит подписать договор дважды. Это значит добавить к вынужденной уступке уступку добровольную.
Сохраним их.
Договор никак этому не препятствует. Если бы мы пошли дальше того, что от нас требует победитель, это было бы непоправимым самоунижением. Это означало бы, что мы сами, без понуждения к тому, преклоняем и второе колено.
Наоборот, подымем Францию.
Отказ принять отставку эльзасских и лотарингских депутатов подымет ее.
Утверждение мирного договора было унизительным делом; этот отказ будет делом великим. Одним мы загладим другое.
Моя мысль, которую я хочу развить, такова: пока Лотарингия и Эльзас разлучены с Францией, надо сохранять их депутатов не только в этом Собрании, но и во всех последующих его созывах.
Мы, депутаты остальной части Франции, мы все временные; они одни не временные.
Франция может обойтись без нас, но не без них. Нам она может дать преемников, им – нет.
В Эльзасе и Лотарингии у нее отнят голос.
Ненадолго, я в этом уверен; но пока сохраним эльзасских и лотарингских депутатов.
Лотарингия и Эльзас – военнопленные. Оставим у себя их представителей. Оставим их на неопределенное время, до дня освобождения обеих провинций, до дня воскрешения Франции. Создадим привилегию героическому несчастью. Пусть этих депутатов сделают, в виде исключения, постоянными, поскольку их доблестные земли стали, в виде исключения, порабощенными.
Первоначально я намеревался собрать все, что я вам сейчас сказал, в проекте следующего декрета:
ДЕКРЕТЕДИНСТВЕННАЯ СТАТЬЯ
Нынешние депутаты Эльзаса и Лотарингии сохраняют свои места в Собрании и будут заседать в Национальном собрании Франции последующих созывов до того дня, когда они смогут вернуть избирателям свои мандаты при тех же условиях, при которых они их получили.
Этот декрет выразил бы подлинную сущность создавшегося положения. Он представляет собой отрицание мирного договора, отрицание, таящееся во всех сердцах, даже в сердцах тех, кто голосовал за него. Декрет заставил бы выйти наружу это отрицание и воспользовался бы пробелом в договоре, чтобы лишить договор силы, так что при этом нельзя было бы обвинить нас в его нарушении. Мне кажется, что декрет удовлетворит совесть каждого. Мирный договор для нас не существует. Он навязан нам силой; вот и все. Мы отвергаем его. Прямой долг сторонников республики – принимать факт, только сопоставив его с правом. Когда факт имеет своей основой принцип, мы признаем его. Иначе мы отказываемся его признавать. Прусский же договор попирает все принципы. Вот почему мы голосовали против и будем действовать против. Пруссия отдает нам должное, она не сомневается в этом.
Но примет ли Собрание тот проект декрета, который я вам прочел и который собирался отстаивать с трибуны? Очевидно, нет. Оно убоится его. К тому же на совести этого Собрания, рожденного взаимным непониманием между Францией и Парижем, вся фальшь существующего положения. Достаточно бросить взгляд на это Собрание, чтобы понять: оно ни за что не примет полной правды. У Франции есть будущее – республика, а у большинства в Собрании одна цель – монархия. Отсюда усилия, направленные в противоположные стороны, и я боюсь, что они приведут к катастрофам. Но не будем заглядывать вперед. Я ограничусь тем, что скажу: большинство всегда будет вести себя уклончиво, ему не хватает той убежденности, которая во всех случаях, будь что будет, предпочитает принципы уловкам. Никогда справедливость не войдет в это Собрание иначе, чем окольным путем, если она вообще войдет в него.
Собрание такого состава не станет голосовать за проект декрета, который я вам сейчас прочел. Следовательно, было бы ошибкой представлять его. Я воздерживаюсь от этого. Разумеется, было бы хорошо, если бы проект приняли, но было бы досадно, если бы его отклонили. Отклонение лишь подкрепит мирный договор и увеличит позор.
Но значит ли это, что при рассмотрении прошения об отставке депутатов Эльзаса и Лотарингии следует молчать и полностью устраниться?
Нет.
Что же делать?
По-моему, вот что:
Предложить депутатам Эльзаса и Лотарингии сохранить свои места. Предложить им это торжественно, в мотивированной декларации, которую подпишем мы все, мы, голосовавшие против мирного договора и не признающие права сильного. Один из нас – если хотите, я – прочтет декларацию с трибуны. После этого наша совесть будет спокойна, а будущее обеспечено.
Граждане, сохраним их, наших сотоварищей. Сохраним их, наших соотечественников.
Пусть они остаются с нами.
Пусть они находятся среди нас, эти мужественные люди, олицетворяя протест и предупреждение; протест против Пруссии, предупреждение Европе. Пусть они будут всегда высоко поднятым знаменем Эльзаса и Лотарингии. Пусть их присутствие ободряет и утешает, пусть их речи подают совет, пусть даже их молчание говорит. Видеть их здесь – это значит видеть будущее. Пусть они препятствуют забвению. Среди общих идей, которые охватывают интересы всей цивилизации и которые необходимы французскому Собранию, всегда в какой-то степени охраняющему права других народов, пусть они воплощают частную, высокую и грозную идею воссоединения, идею долга по отношению к матери. В то время как мы будем представлять человечество, пусть они представляют родину. Пусть они будут в нашей стране у себя дома. Пусть они будут углями священного костра, которому никогда не дадут угаснуть. Пусть благодаря им обе провинции, задыхающиеся под властью Пруссии, продолжают дышать воздухом Франции; пусть они прокладывают путь для всего французского к сердцу Эльзаса и Лотарингии и для всего эльзасско-лотарингского – к сердцу Франции; пусть благодаря их постоянному присутствию Франция, у которой отсекли ее часть фактически, остается неделимой по праву и будет представлена в Собрании во всей своей целостности; пусть тот, кто взглянул в сторону Германии и увидел Эльзас и Лотарингию мертвыми, посмотрев сюда, увидит их живыми!
ДЕКЛАРАЦИЯВ связи с прошением эльзасских и лотарингских депутатов об отставке, которое не было поставлено на голосование Собрания,
нижеподписавшиеся депутаты заявляют, что в их глазах Эльзас и Лотарингия не перестали и никогда не перестанут быть частью Франции.
Эти провинции по существу глубоко французские. Душа Франции остается в них.
Национальное собрание не будет больше Национальным собранием Франции, если эти две провинции не будут в нем представлены.
Пусть отныне, и до лучших дней, на карте Франции зияет пустое место, – это результат насилия, совершаемого над нами мирным договором. Но почему должно пустовать место в нашем Собрании?
Разве договор требует, чтобы эльзасские и лотарингские депутаты удалились из французского Собрания?
Нет.
Тогда зачем же идти дальше, чем этого требует договор. Зачем давать ему то, чего он не просит?
Пусть Пруссия забирает земли. Пусть Франция сохранит депутатов.
Пусть их присутствие в Национальном собрании Франции будет живым и постоянным протестом справедливости против несправедливости, несчастья против насилия, подлинного права отечества против ложного права победы.
Пусть эльзасцы и лотарингцы, избранные своими департаментами, остаются во французском Собрании, и пусть они там воплощают собой не прошлое, а будущее.
Мандат – это вверенное имущество. Доверенное лицо обязано возвращать свой мандат только своему доверителю. Ныне, при созданном в Эльзасе и Лотарингии положении, доверитель в плену, но доверенное лицо свободно. Долг доверенного лица – сохранять одновременно и свою свободу и свой мандат.
И это до того дня, когда депутаты, участвуя вместе с нами в деле освобождения, смогут вернуть тем, кто их избрал, мандаты, которыми он им обязан, и отечество, которым мы им обязаны.
Эльзасские и лотарингские депутаты от уступленных Пруссии департаментов находятся сегодня в исключительном положении, которое следует особо отметить. Все депутаты остальной части Франции могут быть переизбраны или заменены; только с ними этого не может произойти. Их избиратели лишены своих прав.
В настоящее время – и мирный договор не может этому помешать – Эльзас и Лотарингия представлены в Национальном собрании Франции. От Национального собрания зависит продлить полномочия этих представителей. Мы должны провозгласить это продление полномочий. Оно свершается по праву. Оно является нашим долгом.
Нельзя допустить, чтобы депутатские места от Эльзаса и Лотарингии, ныне занятые, опустели и оставались пустыми по нашей воле. Для всего населения Франции право быть представленным – абсолютное право; для Лотарингии и Эльзаса – это священное право.
Поскольку Лотарингия и Эльзас не могут отныне назначать других депутатов, нынешние депутаты должны быть сохранены. Они должны быть сохранены на неопределенное время, во всех последующих созывах Национального собрания, вплоть до того дня – мы надеемся, что он не за горами, – когда Франция будет снова владеть Лотарингией и Эльзасом и когда нам вернут эту половину нашего сердца.
Резюмируем:
Если мы допустим, чтобы наши уважаемые эльзасские и лотарингские коллеги ушли в отставку, мы увеличим бремя мирного договора.
Франция заходит в уступках дальше, чем Пруссия в вымогательстве. Мы предлагаем то, чего от нас не требуют. Необходимо, чтобы в вынужденном выполнении договорных обязательств с нашей стороны ничто не походило на согласие. Терпеть, не приемля, – вот в чем достоинство побежденного.
По изложенным выше причинам, не предвосхищая решений, которые может им в дальнейшем подсказать их совесть,
считая необходимым вернуться впоследствии к указанным вопросам,
нижеподписавшиеся депутаты приглашают своих коллег от Эльзаса и Лотарингии вновь занять свои места в Собрании и сохранить их за собой.
ВОПРОС О ПАРИЖЕРЕЧЬ В 11-й КОМИССИИ НАЦИОНАЛЬНОГО СОБРАНИЯ
6 марта 1871 года
Здесь присутствует группа лиц, находившихся в окруженном Париже и переживших все стадии этой осады, самой необычайной из всех, какие знает история. Народ Парижа вел себя великолепно. Я уже об этом говорил и скажу снова. Каждый день приносил все новые страдания и все новые проявления героизма. Нет ничего более волнующего, чем преображение Парижа: столица роскоши превратилась в город нищеты; город неги превратился в арену битвы; город веселья превратился в средоточие ужаса и смерти. По ночам улицы погружались во мрак, и все же не было ни одного преступления. Я, выступающий перед вами, каждую ночь проходил один чуть ли не через весь неосвещенный и пустынный город; в Париже было немало страдальцев и немало голодных, не было ничего – ни огня, ни хлеба, и при этом царила полная безопасность. Парижане проявляли храбрость в борьбе с внешним врагом и доблестно переносили трудности внутри города. Два миллиона человек показывали миру этот незабываемый пример. Это была новая, неожиданная сторона величия Парижа. Те, кто это видел, никогда этого не забудут. Женщины так же бесстрашно переносили голод, как мужчины шли в бой. Никто никогда не вступал в такое возвышенное единоборство со всеми бедствиями сразу. Да, парижане страдали, – но знаете ли вы, как? Они страдали с радостным чувством, ибо каждый говорил себе: «Мы страдаем во имя родины».
И затем, каждый говорил себе: «После того, как кончится война, после того, как пруссаки уйдут или будут изгнаны (я предпочитаю сказать «будут изгнаны»), какой прекрасной покажется нам награда!» Так говорили и ждали возвышенного зрелища, когда Париж и Франция сольются в одном объятии.
Все ждали, что мать, не помня себя от радости, бросится в объятия сына, что великий народ принесет благодарность великому городу.
Говорили: «Мы отрезаны от Франции; Пруссия воздвигла стену между Францией и нами; но пруссаки уйдут, и стена рухнет».
И что ж, господа? Нет! Париж и после снятия осады остался одинок. Пруссии там уже нет, а стена остается.
Между Парижем и Францией высилось препятствие – Пруссия; теперь между ними стоит другое препятствие – Собрание.
Задумайтесь над этим, господа.
Париж рассчитывал на вашу признательность и столкнулся с вашей подозрительностью!
Но что он собственно вам сделал?
Сейчас я скажу, что он вам сделал.
В обстановке всеобщего упадка он не опустил голову; когда Париж увидел, что у Франции не осталось больше солдат, он преобразился в армию; он продолжал надеяться, когда все впали в отчаянье; Париж устоял после того, как пал Фальцбург, после того, как пал Туль, после того, как пал Страсбург, после того, как пал Мец. Его не устрашил даже миллион вандалов. Париж пожертвовал собою ради всех нас; он явил великолепное зрелище города, принесшего себя в жертву. Вот что он вам сделал! Он спас Франции больше чем жизнь – он спас ей честь.
И вы остерегаетесь Парижа! И вы относитесь к нему с подозрением!
Вы берете под сомнение мужество, самоотверженность, любовь к родине, великий пример сопротивления в обстановке всеобщего отчаяния, неукротимую волю вырвать из рук врага Францию, всю Францию! Вы остерегаетесь города, который создал всемирную философию, который своим сиянием завоевывает для вас мир, покоряет его своими ораторами, своими писателями, своими мыслителями; вы остерегаетесь города, который явил столько примеров отваги и столько примеров мудрости; остерегаетесь Парижа, который преобразует вселенную по своему образу и подобию, города, где цивилизация поднялась на новую ступень! Вы боитесь Парижа, Парижа, воплощающего братство, свободу, авторитет, могущество, самоё жизнь! Вы ставите под сомнение прогресс! Вы пытаетесь учредить надзор за источником света!
Подумайте же над этим!
Этот город протягивает вам руки; вы ему отвечаете: «Можешь закрыть свои ворота». Этот город стремится к вам, а вы отступаете при его приближении. Он предлагает вам свое неограниченное гостеприимство, под сенью которого может укрыться вся Франция, гостеприимство, которое явится залогом всеобщего согласия и мира, а вы колеблетесь, отказываетесь, страшитесь этой гавани, словно западни!
Да, я утверждаю: для вас, для всех нас Париж – это гавань.
Господа, если вы хотите быть мудрыми, проникнитесь доверием к Парижу. Если вы хотите быть политическими деятелями, исполнитесь братскими чувствами. Вернитесь в Париж, вернитесь туда немедленно.
Париж будет вам признателен и успокоится, а когда успокаивается Париж – успокаивается все.
Отсутствие Национального собрания в Париже вызовет всеобщее беспокойство и ввергнет страну в длительную лихорадку.
Вам предстоит уплатить пять миллиардов; для этого вам необходим кредит; для кредита же необходимо спокойствие, необходим Париж. Необходим Париж, возвращенный Франции, и Франция, возвращенная Парижу.
Другими словами, центр нации должен служить местопребыванием Национального собрания.
Общественное благо здесь неразрывно связано с общественным долгом.
Если пребывание Собрания в провинции, представляющее собою случайность, превратится в систему, попирающую высшее право Парижа, я заявляю, что не стану принимать участия в заседаниях, происходящих вне Парижа. Но мое личное решение не имеет значения. Я поступаю так, как подсказывает мне долг. Это касается только меня, и не в этом дело.
Другое дело – вы. Ваше решение – вещь серьезная. Взвесьте же его.
Вам говорят: «Не возвращайтесь в Париж; там пруссаки». Что нам за дело до пруссаков! Я презираю их. Вскоре они испытают на себе власть Парижа, которому они угрожают пушками и который просвещает их идеями.
Даже одно созерцание Парижа оказывает могучее воздействие. Пребывание пруссаков во Франции отныне опасно прежде всего для короля Пруссии.
Господа, вернувшись в Париж, вы поступите как политики, и как хорошие политики.
Вы – явление преходящее. Париж – вечная твердыня. Послушайте меня, соедините вместе Париж и Собрание; вы слабы – обопритесь же на эту силу, вы хрупки – используйте же этот незыблемый фундамент.
Часть настоящего Собрания, сильная своей многочисленностью и слабая во всем остальном, претендует на право рассматривать вопрос о Париже, обсуждать, что Франции надлежит сделать с Парижем, одним словом – поставить судьбу Парижа на голосование. Это выглядит странно.
Можно ли сомневаться в Париже?
Париж вызывает к себе почтение.
Главенствующая роль Парижа – это истина, которую, кажется, пытаются оспаривать во Франции, но которую признает весь остальной мир.
Благодаря тому, что Париж всегда впереди, что ему близки интересы всего мира, благодаря его беспристрастности и доброй воле, благодаря его искусствам и литературе, благодаря его языку, благодаря его промышленности, благодаря живущему в нем духу изобретательства, благодаря чувству справедливости и свободы, благодаря его многовековой борьбе, благодаря его вчерашнему и всегдашнему героизму, благодаря его революциям Париж является блестящим и чудодейственным двигателем всемирного прогресса.
Попробуйте отрицать это, и вы встретите улыбку на устах людей. Можно еще оспаривать влияние Франции на мир, но мировое значение Парижа неоспоримо.
От нас требуют согласия обсуждать вопрос о Париже. Никогда! Нападать на него – ребячество, не меньшее ребячество – его защищать.
Господа, не будем посягать на Париж.
Не следует идти дальше Пруссии.
Пруссаки расчленили Францию. Не будем же ее обезглавливать.
А потом, задумайтесь и над этим:
Вне Парижа может существовать лишь провинциальное Собрание; Национальное собрание может существовать только в Париже.
Для независимых законодателей, чей долг – довершить французскую революцию, находиться вне Парижа – значит находиться за пределами Франции. (Шум в зале.)
Меня прерывают. Тем не менее я настаиваю.
Изолировать Париж, по примеру врага подвергнуть его своеобразной блокаде, пытаться превратить его в захолустье, пойти на то, чтобы Версаль, являвшийся местопребыванием короля Франции, стал местопребыванием республиканского Собрания, чтобы там, где обосновался король Пруссии, обосновалось французское Собрание, создать рядом с Парижем неизвестно зачем выдуманный политический центр страны, – полагаете ли вы, что у вас есть на это право? И вы собираетесь все это сделать в качестве представителей Франции? Внесем ясность. Кто имеет право представлять Францию? Тот, кто является подлинным носителем света. Помимо вас, помимо меня, помимо всех нас, у кого сегодня есть депутатский мандат, а завтра его может не быть, у Франции есть великий представитель, представитель ее величия, ее могущества, ее воли, ее истории, ее грядущего, представитель постоянный и несменяемый; этот представитель – герой, этот обладатель депутатского мандата – гигант; знакомо ли вам его имя? Его зовут Париж.
И вам ли, временным представителям, пытаться отстранить этого вечного представителя!
Не предавайтесь же несбыточным мечтам, не совершайте этой ошибки.