Текст книги "Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь (сборник)"

Автор книги: Виктор Московкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Глава восьмая

1

– Венька, народищу-то, и все с корзинками. Разве сядешь?

– А я что говорил. На станции вообще не сесть бы. Там надо прорваться на перрон, в вагон без билета не войдешь. Попробуем здесь.

Они подходили к разъезду – 5-й километр. От фабричного поселка это совсем недалеко: пройти торфянистым пустырем с редким кустарником – и железнодорожная линия. Вчера Венька спросил Алешу: «Ты ведь мужичок хозяйственный?» – «Угу, еще какой хозяйственный. А что?» – «Грибы пошли. Соленье. Еда на зиму. Когда поедем?» Собрались на выходной. Слушавший их Сеня Галкин загорелся: «И я с вами».

И вот шли. Вдоль железнодорожного пути плотно росли ровные ряды тополей – защита от снега. Только на самом разъезде они отступили для широкой гравийной площадки, и теперь тут толпились люди, ожидавшие местного поезда, ходившего в утренние и вечерние часы.

Конечно, грибная пора, конечно, многим надо ехать в села и в районные города, через которые проходил поезд, – и все-таки скопление едущих казалось чрезмерным.

– Ничего не поделаешь, – спокойно говорил Венька. – Может, придется и на крыше. Ездили когда?

– Что ты, Венька, где мне было ездить на крыше, – смятенно проговорил Алеша. – Я и на поезде-то всего два раза ездил. У нас железная дорога от деревни знаешь как далеко…

– Ты это всерьез – на крыше? – спросил и Сеня Галкин, до него позднее дошла вся невозможность того, что предложил Венька.

– Ну, а что делать?

– Не, я не ездок. – Сеня решительно остановился. – Я, пожалуй, поверну домой.

– Твое дело. Но ты же просился в лес? Пробирайся в вагон, силушка у тебя есть. Про крышу я на всякий случай сказал.

– Если на всякий случай… – Сеня опасливо посмотрел на площадку, которая кишела людьми.

Шагавший первым Венька вдруг остолбенел от неожиданности: навстречу ему шла улыбающаяся Танька Терешкина. Похожая на бочонок корзинка висела на ее согнутой руке. Даже и тут не платок надела, что было бы удобнее в лесу, а голубой берет, чтобы не прятать свои чудо-волосы.

– Привет, мальчики, – запела она. – А я уж жду, жду. – И Танька подняла корзинку, мастерски сделанную из тонких щепаных прутьев, с крышкой на ременных петельках. – Тетка велела полную набрать.

Венька грозно обернулся к Алеше.

– Ты что, Потапыч! – обиделся тот, догадавшись, о чем подумал Венька.

– Ты с кем это собралась? – нелюдимо спросил Венька.

– С вами, с кем же, – просто ответила Танька.

– С ума сойти! – Венька передохнул с отчаянием. – Да кто тебя звал? Алешка! – опять прорычал он.

– Сказал же! – вспылил Алеша. Он и сам понимал: какие уж тут грибы, когда в компанию затесалась девчонка. Теперь только за ней и смотри, угождай. До грибов ли тут.

Венька не успокаивался:

– Сеня, ты?

– Что «ты»? – Сеня поднял голову, и лицо его стало задорным и несерьезным.

– Ты соображаешь…

Что там Сеня должен был соображать, осталось неизвестным, Танька опередила:

– Я это, Венечка, сама, не шуми на него. Ты где живешь?

Венька обалдело смотрел на нее.

– А ты не знаешь?

– На поселке ты живешь, а Сеня у Волги, на другом конце города. Сеня сегодня пришел в училище с корзиной, сам в фуфайке и ватных штанах. Это когда на улице теплынь. На что я могла подумать?

– Откуда знать, что ты подумаешь.

– Вот. Спрашиваю Сеню: куда собрался? Сказал, как не сказать, когда девчонка спрашивает. Мальчишке мог не сказать. Во сколько, спрашиваю? Назвал. Откуда? С 5-го километра. И вот я здесь. – Танька победно взглянула на насупленного Веньку. – Не возьмете, так и одна уеду. Последние слова Танька сказала с вызовом, хотя нисколько не поверила, что ее не возьмут.

– Ты погляди, людей кишмя кишит. Как сядешь?

– А вы-то как?

– А мы на крыше…

– Ой, здорово! – обрадовалась Танька. – Ни разу не ездила. Мальчишки, только подскажите, как туда забраться.

– Ну, Сеня, – уже остывая, пригрозил Венька. – Попомню тебе…

– А чего помнить, – рассудительно заметил Сеня. – Я же не звал ее с собой, просто сказал, что мы едем. А остальное – ее дело.

– Ни в чем тебе нельзя довериться… Пошли в самый перед. Всегда, как поезд подходит, бегут назад, все кажется, что остановится раньше. Может, удастся вскарабкаться. Кто первый ворвется, затаскивайте Таньку. На меня не смотрите, всяко уеду.

Сейчас, когда поезда еще не было, пригляделись: в толпе были не только грибники, многие женщины были с сумками и бидонами, видимо, деревенские жители, приезжали на базар. Все напряженно ждали.

Но вот люди зашевелились, из-за поворота показался паровоз, а за ним цепочка зеленых вагонов. Дым от паровоза стлался по верхушкам тополей.

Венька подтолкнул Таньку поближе к путям, чтобы не осталась сзади, не прозевала, когда надо будет броситься к вагону.

– Корзинку вскинешь над головой, а то раздавят, – поучал он. – Или нет, дай сюда, я сам…

Венька правильно угадал: слабонервным показалось, что вагоны не дойдут до них, бросились назад, а поезд, хоть и медленно, продолжал идти, у головных вагонов стало попросторнее.

– Хватайся, Сеня, за поручни, прямо через головы, – шепнул Венька, а сам уж готов было поднять Таньку, толкал ее к двери.

Сеня призыву внял и, как только поручни тамбура поравнялись с ним, вытянул длинные руки над головами, уцепился.

– Держись, Сеня!

Сене чего держаться! Скакнул на ступеньки и влетел в вагон. Венька кинул ему корзинки, нажал на Таньку, проталкиваясь к входу. И Алеша словно прилип к ним. Добрались наконец до ступенек, а там уж только ногами переступай. Задние занесут в вагон. Уф, поехали!

2

В лесу столкнулись еще с одной неожиданностью. Венька знал эти места и, как только сошли с поезда, уверенно повел их через болотинку по шатким наброшенным доскам. Потом вышли на песчаную дорогу. Лес был справа, у самой дороги, но Венька не останавливался – травы в лесу много. Миновали стороной небольшую деревню и только тогда увидели впереди чистый березняк. Было безветренно, солнышко еще стояло высоко – березы золотились теплым светом. Еще не дошли до первых деревьев, наткнулись на грибы. Толстые черноголовые подберезовики росли на поляне, прямо в траве. У помалкивавшей до этого Таньки прорезался голос, прежде чем сорвать гриб, вставала на колени, оглядывала его со всех сторон.

– Ах, какой славненький! Мальчишки, вы только взгляните. Срывать жалко.

– Проахаешь, – неодобрительно заметил Венька. – С пустой корзиной поедешь.

– Нет, ты, Венечка, погляди…

Исползали всю поляну вдоль и поперек, повеселели: так пойдет дело – без грибов не останутся.

А потом углубились в лес. Сеня всего-то отошел чуть в сторону и уже начал аукаться. Хоть он еще был виден в своей темной фуфайке среди белых стволов деревьев, ему ответили. Неожиданно Сеня заторопился, стал удаляться.

– Сеня, куда?

– К вам, – ответил Сеня и широким шагом продолжал бежать от них.

– Сеня-я!

– Ау! – уже издалека донеслось в ответ.

– С ума сошел, что ли? – растерялся Венька. – Лешка, не уходите с этого места. Попробую догнать.

Венька помчался вдогонку за Сеней, голос которого не замолкал, но продолжал удаляться, становился глуше. Догоняя, Венька недобрым словом помянул длинные Сенины ноги. Когда он наконец увидел Сеню, мелькавшего среди деревьев, облегченно крикнул. К его удивлению, Сеня вприскочку снова стал от него удаляться. Происходило что-то непонятное.

И тогда Венька решил бежать в обход. С Сениными ногами трудно спорить, и он изрядно попотел, пока не увидел несущегося ему навстречу перепуганного грибника. Венька и сам был перепуган не меньше.

И Сеня его увидел.

– Чего убегаете? – с обидой выговорил он Веньке. – Если бы я не первый раз здесь. Еле нагнал.

А Венька с тревогой вглядывался в его лицо – сейчас Сеня казался нормальным человеком, стоял обиженный, утирая потное лицо рукавом фуфайки.

– Поиграть хотели, – продолжал он. – Только больно уж игра-то ваша злая.

– Скажи, – наконец решился заговорить Венька: ему все еще казалось, что стоит открыть рот – и Сеня опять сиганет от него. – Скажи, ты вообще-то в лесу бывал?

– Конечно, бывал. Не часто хоть, но бывал.

– Чего же ты от нашего крика в сторону несешься? У тебя с ушами все в порядке?

– Кто их знает, – беззаботно ответил Сеня. – Отойди в сторонку, шепни что-нибудь – узнаешь, в каком они порядке.

Венька опасливо покосился на него, подумал: «Нет уж, без проверки обойдемся, не то опять припустишься вскачь».

– Не совсем, видно, в порядке, – сказал он. – Мы кричим, а тебе слышится наш крик совсем с другой стороны.

Вернулись к Алеше и Таньке, те тоже уже беспокоились. Не распространяясь о непонятном поведении, Венька сказал Алеше:

– Ты старайся быть с краю, я с того, левого, пойду, Сеня и Танька пусть в середине. Поглядывать будем за ними. А ты, Сеня, если подумаешь, что заблудился, стой на одном месте и кричи.

– А чего это он? – спросил Алеша.

– Побегать ему, видишь ли, захотелось, ноги поразмять.

Дальше все вроде пошло хорошо: Танька держалась поближе к Веньке, а Сеня не то чтобы убегать – стал путаться под ногами да еще выхватывать увиденные Алешей грибы: только Алеша направится к грибу, Сеня скакнет, выхватит из-под рук. За такие дела оплеуху следовало бы, но Алеша был добродушен, он уже смирился с тем, что грибов на засолку в этот раз не набрать. Правда, он и рассчитывал-то больше на утренний сбор, сейчас брал только самые крепкие – за ночь большие шляпки раскиснут.

Венька посмотрел на верхушки деревьев, солнце еще освещало их, но вот-вот должно было зайти. Пора было думать о ночлеге.

– Не разбредайтесь, шагайте за мной, – приказал он.

Венька пояснил, что они идут к ночлегу – к месту, где он останавливался в прошлом году.

Начался отлогий склон, который вскоре вывел к ручью. За ручьем открывалась широкая поляна, только в одном месте кучно росли деревья, они были так велики и стары, даже издалека заметны были дупла. А чуть в стороне стоял покосившийся сарай.

– Бывший хутор, – сказал Венька. – Вы подождите, схожу разведаю, раньше в сарае сено было.

Пока он ходил, Сеня сидел, вытянув ноги, – умаялся, бедный. Танька вдруг ближе к ручью нашла какие-то синенькие цветочки и радовалась. Грибники тоже! Хорошо еще, что комаров не так много, исстонались бы!

Вернулся Венька.

– Порядок, – удовлетворенно сказал он. – В сарае свежее сено. Сарай закрыт почему-то изнутри на засов, но я пролез под воротами – там щель, пролезть можно.

Танька подозрительно уставилась на него.

– А почему он изнутри закрыт? Что-то непонятно.

– Откуда знать. Может, побоялись: замок сшибут и утащат. А тут мальчонку оставили в сарае, задвижку он навесил и выполз.

– Задвижка-то в самом низу, что ли? Дотянется мальчишка?

– Чего запричитала? – оговорил он Таньку. – Значит, дотянулся.

Объяснение его не вызвало никакого сомнения: наверно, так и было, как говорит Венька.

– Давайте здесь поедим, а то в темноте ничего не увидим.

Танька расстелила чистую тряпочку. Каждый выложил у кого что было, благо осень: вареная картошка, огурцы, несколько луковиц, ломтики хлеба. Из своей корзинки-бочонка Танька достала большой кусок пирога с картофельной начинкой. Все это богатство она разделила на две равные части, одну часть сразу же убрала на утро.

Еда не заняла много времени. Напились в ручье и пошли к сараю, темневшему на фоне неба. Еще около сарая хорошо стало пахнуть свежим сеном. Венька приоткрыл ворота, радушно пригласил:

– Заходите, забирайтесь наверх.

Расположились рядышком, Венька с Танькой в середине, Алеша и Сеня по краям.

– Ни разу не спала на сене, – блаженно заявила Танька. – Мягко-то как, мальчишки!

– Я тоже первый раз, – признался Сеня. – Вон Леха, поди, много раз.

Сенной запах и в самом деле напомнил Алеше деревню. Но не сенокос он вспомнил, а солнечное теплое утро. Перед домом лужайка с мягкой гусиной травкой. Он лежит на траве, нежится. Перед самым лицом травинка, и, если плотнее прижаться к земле, травинка кажется высокой-высокой, выше колокольни, которая в другом конце за домами, выше даже белых курчавых облаков.

Из дома доносится певучий голос матери:

– Сходи-ко к ручью, принеси грибов, пока печь топится.

Ручей шагах в двухстах от дома, по берегам его кустарник, осины, там родятся красноголовики. Недалеко, но идти не хочется.

– Опять грибы! – возмущается Алеша. – А оладушки будут?

– Будут.

– А клюбака?

– Да будет, будет. Как купец Ваня-банченный торгуешься.

– Со сметаной поверху чтобы, – наказывает он, отправляясь с лукошком к ручью.

…Танька ворочается, не спит. Не спят и другие.

– Хоть бы рассказали что-нибудь, – просит Танька.

– Хотел бы я знать, – подает голос Сеня. – Сколько будем зарабатывать на заводе.

– Сколько заработаем – все наше, – беззаботно говорит Венька.

– Это я знаю, что наше. А все-таки интересно.

– На часы хватит, – смеется Алеша,

– Алешк, ты лучше расскажи про что-нибудь, что твоя бабушка говорила, – просит Венька. Сенин разговор про заработок, да еще при Таньке, ему не по душе.

– Можно. Бабушка рассказывала, как после революции у нас банды в лесах прятались. Зелеными их называли, потому что в зеленом лесу жили, в землянках. Ну, их, конечно, скоро повыловили, а одного бандита – Юшкой звать– никак не могут поймать. Уж и так и эдак, и засады устраивали, а он ускользал. Хитрый был. Раз говорят: в Краснухинском бору Юшка, бабы по ягоды ходили, так заметили человека похожего. Милиционеры собрались и туда. Вот и поджимают к тому месту, где видели Юшку, надеются, что на этот раз найдут. А им навстречу попадается мужичок, идет, плачет, сморкается, утирается рукавом. «Ты чего это разревелся?» – спрашивают его. Мужик еще пуще в слезы. «Да ну, – говорит, – этот чертов бандюга. Когда хоть его поймают. Совсем от него житья не стало». – «Про кого это ты?» – «Про кого, про кого. Да про Юшку этого, чтоб ему ни дна ни покрышки. Ловлю рыбу, налетел бандюга, как вихрь какой, котелок пнул в речку, удочку переломал да еще бить стал. Зверюга…»

Алеше и до этого казалось, что сбоку от него сено как дышит, приподымается. Он притих, прислушался.

– Дальше-то что? – спросил Венька.

Нет, правда, шевелится сено. А потом вдруг стало подниматься копной…

– Ребята! – завопил он. – Кто-то тут есть. Бегите!

Подхватив корзинку, он первый скатился вниз. За ним посыпались остальные.

– Ой, мамочки! – верещала Танька.

Венька схватил ее за руку, потащил к выходу. В распахнутые ворота ворвался лунный свет, и, оглянувшись, он увидел при этом свете обсыпанного сенной трухой человека.

Бежали без задних ног к тому же ручью. Перемахнули его и только в лесу перевели дух.

– Кто это там был? – спросил Сеня.

– А кто его знает, – неохотно ответил Венька. – Какой-то человек, а кто он – кому известно.

– А я корзинку забыла, – заплакала Танька. – Тетушкина корзинка.

– Этого еще не хватало!

При свете луны поляна и ручей были хорошо видны, поэтому они не уходили дальше в темень, где к ним могли бы подкрасться незаметно.

Ждали долго. Жалко было корзинку. Венька предложил:

– Алешка, пойдем со мной. Они здесь побудут, а мы попробуем пробраться к сараю. Надо выручать корзинку, саму корзинку жалко, да и еда там. По-пластунски поползем. – Повернулся к Сене, наказал: – Отсюда вам все будет видно, что заметите, кричите.

Алеша покорно пошел за Венькой, жутковато было, да ведь не признаешься.

– Погоди, тут у ручья я кол хороший видел, – шепнул Венька. – Захватим.

Поползли. Шагов тридцать осталось до сарая. Ворота распахнуты. Тихо. Приблизились еще. Вот уже и приступок, засоренный сеном. Венька махнул рукой, поднялся и осторожно заглянул в сарай. Луна освещала только часть сарая, наверху на сене было темно.

– Эй, друг?

В ответ гробовое молчание.

– Стой с колом, Алешка. Бросится ежели, бей по башке. – Венька говорил громко, подбадривал себя.

– Погоди, – шепотом сказал Алеша. – Мне все равно не дотянуться до верха. Я полезу…

Алеша вскарабкался. Послушал – тихо. Корзинка была на месте. Не выпуская ее, он прополз к тому месту, откуда вылез мужик: может, просто почудилось. Он же о бандите Юшке говорил, под впечатлением могло и показаться. Нашел место, где сам лежал. С опаской протянул руку, пощупал сено, рука уходила вниз, в ямину. Тут в самом деле был человек.

– Венька, никого.

– Ну спускайся.

От сарая шли легко, не хоронясь.

– Он нас напугал, а мы его. Вот и резбежались, – возбужденно говорил Алеша, подходя к Сене и Таньке, которые с нетерпением ждали их возвращения.

– Где же мы теперь спать будем? – спросила Танька, все еще боязливо поглядывая на сарай.

– Боюсь, что спать уже не придется, – заметил Венька. – Сейчас найдем сухое место, запалим костер.

– Мальчишки, только подальше уйдем отсюда. Вдруг опять появится.

– Конечно, уйдем.

Место выбрали среди толстых елей – три елки стояли треугольником, вверху раскидистые лапы их почти сплетались, значит, будут задерживать тепло костра. Пообломали нижние ветви, чтобы огонь не перекинулся на деревья, насобирали дров.

Скоро костер горел, сидели на лапнике, мягко. Дым от костра тянул вверх, непременно к хорошей завтрашней погоде.

Алеша улегся на спину, глядел на луну, медленно продвигавшуюся по небу. Луна была чуть подрезана с правого боку – старая, уходящая. Вдруг Алеша вскочил.

– Ребята, знаете, кто в сарае нас напугал? Дезертир. Иначе чего бы удирать? Слышал же, что мы не взрослые.

– Может, – не очень охотно согласился Венька. – А вернее, такой же грибник. Ты тут про бандита Юшку понес, он спросонья и перепугался. И сиганул вслед за нами. Кстати, ты не досказал: поймали Юшку?

– Поймали, но не в этот раз. Мужик, который ревел, с милиционерами встретился, и был тот самый Юшка. Видит, деваться некуда, ну и придумал. А милиционеры поверили ему, отпустили, сами бросились к реке. После-то поняли, как Юшка провел их…

– Давай, Алешенька, сказывай, – попросила Танька.

– Да чего сказывать-то? Все уже сказал.

– Еще что-нибудь.

– Еще вот: «Подымался полный месяц, видел тень на нем и пятна…» Дальше не все помню. Это про индейца. Он еще маленький был, а уже все знали, что он будет богатырем, героем, который всегда за правду. Вот вечером сидят они с мамкой-воспитательницей перед хижиной – такая же луна, звезды. Он и спрашивает, что это там на луне за тени? А мамка ему:

 
Раз один сердитый воин
Подхватил старуху-бабку
И швырнул ее на небо,
Зашвырнул на месяц прямо,
Так она там и осталась.
 

– Читал или бабушка говорила? – спросил Венька.

– Ясно, бабушка. Если бы я читал, так не запомнил бы. Я лучше помню, когда услышу.

– И совсем не так, – изрек Сеня. – Придумываешь всякое…

Алеше было обидно, что Сеня не понял прелести индейской легенды.

– Ты смотри, как хорошо: сердитый воин забросил на луну бабку, там бабка.

– Наговоришь, – ухмыльнулся Сеня. – Никого там нет, вулканы да горы. – И Сеня вскинул голову, довольный собой.

Потрескивал костер, наносил тепло, было приятно.

– Лешка, расскажи Танюшке, как тебя лейтенанты встретили у дочки нашего мастера.

– Чего там! Я сам виноват. Они, оказывается, уже на фронте были и раненные, после госпиталя опять назначение получили на передовую, решили погулять перед отправкой. А я: гуляете, под Москвой вас не было, когда фашистов колошматили.

Таньку это очень заинтересовало.

– Ну и что?

– А что? Щенком меня паршивым один назвал. Тут и обижаться нечего было. Узнай сначала, потом трепись. Правильно он сказал. А внучка у Максима Петровича строгая какая! Большущими глазищами как стрельнет в меня, у меня душа в пятки. Правду говорю.

– Большая внучка?

– Большая. Лет десять-одиннадцать.

Танька фыркнула.

– А ничего смешного нет. Дед заболел, просил передать… Веньк, а все-таки не дает мне покоя та «несчастная вдова», грядки с огурцами у которой потоптали. Она, оказывается, уборщица в общежитии, у нее ребятишек полно. Неудачный был забег.

– Так а с Сеней когда чего удачно было? Как Сеня присутствует, все время что-то случается.

– Валите на Сеню, – сказал Сеня.

Танька вдруг вскинулась:

– Да господи! Что уж он так за эту вдову переживает, что даже в постель слег? Да отнесите вы этой вдове корзину огурцов, больше-то она и не снимет со своей грядки.

– Где ты возьмешь – корзину.

– Да господи! Вот приедем, принесу в училище. У моей тетушки большущий огород за домом. Сколько хотите наберу. Нашли о чем вздыхать.

– Ладно, спать будем, – сказал Венька. – Сеня вон уж похрапывает.

– Вень, тебе не кажется, что мы живем какой-то посторонней от главных дел жизнью?

– Не понял.

– Ну, хотелось бы что-то совершить, пусть выкинуть что-нибудь, чувствую в себе силу, не знаю, куда ее применить.

– Постукайся головой об стенку, пройдет.

– Не хочешь ты понять. Вот мне иногда снится – дерусь с немцами, разные случаи снятся, и все как-то глупо. Помнишь, смотрели киносборник, как Швейк на вопрос Гитлера, о чем бы он хотел подумать, если бы возле него разорвался снаряд, говорит: хотел бы, чтобы в этот момент рядом со мной был мой любимый фюрер. Так вот и снится, что я тоже в том строю стою, Гитлера вижу. Бросаю гранату, а она не взрывается. Глупо. Стрелять в меня начинают, я почему-то укрываюсь за поленницей дров. Пули цвинькают, а стану стрелять из своей винтовки – она не стреляет…

Алеша выговорился, повернул голову и понял, что говорил самому себе: все уже спали. Он еще немного помучился и тоже незаметно для себя уснул.

3

Их разбудил дикий вой: Сеня Галкин носился вокруг костра и выл. Сначала никто не мог разобраться, в чем дело. Вонюче пахло паленой ватой. Потом заметили, что дым и запах идет от Сениных ватных штанов. Все стало понятно: во сне Сеня жался к костру, уголек стрельнул, и штаны затлели. Сеня носился у костра, и от этого ветер еще пуще раздувал огонь. Сообразив все это, Венька бросился на него, намереваясь поймать. Но Сеня увернулся, он совсем ошалел от боли и непонимания того, что с ним происходит.

– Сгорит, дьявол, – орал Венька. – Алешка, бросайся ему под ноги, сшибай!

Алеша так и сделал – бросился, но Сеня перепрыгнул через него и опять понесся по кругу. В темноту бежать он боялся. Потом Веньке все же удалось ухватить его за ногу. Алеша навалился сверху.

– Танька, чего сидишь, помогай, сгорит ведь, жердина. Стаскивай с него штаны.

Танька фыркнула, закатилась смехом, но, видно, поняла, что Сене грозит что-то серьезное, тоже подскочила.

– О-о! – продолжал выть Сеня. – За что-о?

Он ничего не понимал, дикая боль отшибла соображение.

С помощью Таньки стащили наконец с него ватные штаны. Венька стал топтаться на них, гася огонь. Сеня отполз от костра в темень и там ерзал задом по мокрой от росы траве. Потом увидел, как Венька ожесточенно топчется на его совсем еще новых штанах, закричал:

– Осторожнее вы! Порвете!

– Сиди! – оборвал его Венька. – Выгорел бы до костей, было бы не на что надеть. На вот, одевайся. – Венька кинул ему истерзанные штаны.

Когда Сеня показался у костра и повернулся к ним спиной, они не могли удержаться – повалились на землю, сотрясаясь от хохота. Тоненько повизгивала Танька. Не меньше чайного блюдца желтела на штанах дыра.

– Господи, ой насмешили! – давилась от смеха Танька. – Как хорошо, что я с вами поехала.

Но Сене было вовсе не весело.

– Как же я теперь поеду? – сокрушался он. – По городу еще идти.

– Сосновую кору приладить. Да нет, провалится, – отсмеявшись, рассуждал Алеша. – Травы надо, во! Набить до отказа, сверху неплохо бы цветок, вроде георгина. И красиво, и дуть не будет.

– Глядите, юморист выискался, – обиделся Сеня.

– А что! – подхватил Алеша. – В этом меня уверили, когда я еще совсем маленький был. Вот как было… Скарлатиной заболел, да так сильно, ничего не помнил. Иногда только очнусь, а передо мной что-то шершавое вертится, такое жесткое и сухое. Все время хотелось пить. А потом опять мрак. А однажды очнулся – белые кровати, и вообще все белое. В больницу-то меня без памяти привезли, не знал, как выглядит больница. Слышу за дверью чьи-то тяжелые шаги. За мной, за кем же иначе? Соскользнул с кровати и спрятался под нее. Входит кто-то с бородой и в белом халате. Спрашивает он, удивляясь: «Куда же делся мой пациент? Наверно, залез под кровать». А я думаю, как он догадался, и еще больше меня испуг трясет. Потом не выдержал, говорю: «Нету его под кроватью». Доктор, а это был доктор, и сказал тогда: «У этого молодого человека есть чувство юмора». И вытащил меня за ногу. А ты говоришь…

Обратно все же пришлось ехать на крыше. Когда они подходили к полустанку, поезд уже стоял. Грибники облепили вагоны со всех сторон. Ребята покидались от вагона к вагону, но так и не смогли пробраться в тамбур. Полезли на буфер, а с него по железной лесенке выбрались на крышу, пристроились к вентиляционной трубе. Сеня так даже был доволен – некому обращать внимания на его прогоревшие штаны. На крыше было не так уж и страшно, и даже совсем неплохо. Вот только от паровоза вместе с дымом летели мелкие частички угля, засоряли глаза да чернили лицо. В какой-то миг Алеша взглянул на улыбавшуюся Таньку и расхохотался – Танька была черна, как арап, и белокурые волосы свалялись и почернели. Но у нее не было зеркала, и она ни о чем не догадывалась.

4

Будь с ними кто-то из взрослых, заметили бы им, что веселятся они не к добру…

В училище их встречал неулыбчивый, строгий Николай Алексеевич Качин. От него и узнали скорбную весть: их мастер Максим Петрович накануне скончался. Всей группой, строем, пошли проститься с ним.

Максим Петрович лежал в простом гробу, ничуть не изменился, словно ненадолго уснул. Гроб был поставлен на скамейках посреди той же комнаты, в которой он жил.

В комнате Алеша увидел заплаканную Зинаиду в черном платке и ее девочку Таню, которая серьезно поглядывала на вошедших и притихших ремесленников. Рядом с Зинаидой находился пожилой человек, чем-то похожий на Максима Петровича. Алеша подошел к ним поздороваться. Пожилой оказался старшим братом Максима Петровича – Василием Петровичем. Мастер никогда о нем не поминал. Василий Петрович с недоумением оглядывал пустую и жалкую комнату, наверно, никак не ожидал, что у Максима Петровича никаких вещей не оказалось.

Друг за другом ребята обошли гроб, и Николай Алексеевич увел их в мастерскую. Алеша не стал догонять группу, неторопливо шел один.

Он слышал, что в городе появились пленные немцы, которых заставляют восстанавливать разрушенные бомбами дома, но никогда ему не приходилось видеть их. Поэтому, когда он увидел большую группу людей в сопровождении двух вооруженных бойцов, он не сразу понял, кто они такие, а сообразив, почти непроизвольно вытянул в их сторону руку с обидно сложенными пальцами, выкрикнул ненавистно: «Видел, фашист, вот!» Ближний к нему немец тут же выкинул свой кулак и восторженно заорал: «Видель!»

Алеша задохнулся от возмущения. Потом уж догадался, что немец принял его кукиш за приветствие, и от этого стало еще хуже: советского человека в чем заподозрил!..

В мастерской ни говора, ни шума, даже будто и не работает никто.

Венька встретил его новостью:

– Николай Алексеевич сказал, что поступили заявки на рабочих с одного нового завода. Рискнем?

– Что ж, – Алеша согласно кивнул, – давай рискнем.

1986