Текст книги "Золотые яблоки"

Автор книги: Виктор Московкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Виктор Флегонтович Московкин
Золотые яблоки

Содержание:

Медовый месяц (Повесть)

Поиски неизвестного (Рассказ)

Дорога в длинный день (Рассказ)

Тайка (Рассказ)

Чужой (Рассказ)

Золотые яблоки (Рассказ)

Любовь и тревога (из вьетнамского дневника)

Медовый месяц

Глава первая

В кабинете яростно спорили.

Илья сидел на прохладном кожаном диване и чутко прислушивался: очень уж интересно было. Девушка в синей кофточке, с косой, уложенной на затылке, умела говорить с секретарями. Когда ожидала своей очереди, была тиха, как кролик, сидела, опустив глаза, ничего не видя и не слыша, но едва скрылась за дверью, голос зазвенел – резкий, требовательный, капризный.

Ей перечили сразу двое – кто-то еще был в кабинете секретаря. Но как жалко и глухо звучали мужские голоса! Может, потому, что они пытались ее уговорить, усовестить.

«Точно, она его разозлит», – подумал Илья о секретаре, и ему стало весело: никак не верилось, что эта раскричавшаяся девушка и есть та самая Галя Морева, школьница в коричневом платьице, белом переднике и с торчащими косичками. По крайней мере, такой он видел ее последний раз на выпускном вечере. Тогда она училась в девятом «Б». За год она сильно изменилась.

Девушка вышла из кабинета – боком, будто нехотя. Прикрывая дверь, успела крикнуть:

– В окно выброшусь! Отвечать придется…

– Давай. Тут невысоко, – раздалось из кабинета.

Райком комсомола находился на первом этаже. С улицы слышен был звон трамваев. Солнце жарило асфальт, и горелый запах его чувствовался в помещении.

Галя покосилась в открытое окно. Глубокий вздох вырвался из ее груди.

– Слабо прыгнуть-то! – с восторгом заметил Илья.

Она порывисто оглянулась. Маленький рот крепко сжат, серые продолговатые глаза злые, сама вся так и напружинилась, на румяном взволнованном лице появилось радостное изумление.

– О, Коровин! – произнесла она удивленно. – Я тебя сразу и не узнала. Видать, будешь богатым.

– Да уж куда богат, – усмехнулся Илья. – А я решил, что ты всерьез хотела из окна выбрасываться. Даже испугался.

– Думала припугнуть, но разве их, толстокожих, проймешь. Сидят там два чудика, заладили: «Иди на стройку». Нужна мне их стройка! Я контролером на большом заводе хочу работать, в огромном цехе… Чтобы посмотрела вокруг и страх взял – куда попала: грохот, лязг, и ты от станка к станку идешь как хозяйка. Замечательно, правда?.. Вот чего я хочу. А они веселенький разговор устроили. Стройка! На стройку я и без их помощи устроюсь – объявления на каждом углу налеплены… Наверно, тоже из-за работы? – спросила Илью. – Теперь все за этим ходят.

Илья кивнул:

– Хочу попроситься в Сибирь по комсомольской путевке.

– Да? – она растерянно моргнула, внимательно оглядела его, вроде позавидовала: – И родители отпустят?

– А чего ж, – не без гордости сообщил Илья. – Мать у меня – она отпустит.

– Что за жизнь, – весело сказала Галя. – В институт отговаривают – сначала поработай, определись. Определилась, желание есть работать – говорят: там и без тебя много таких, давай в другое место. А если я не хочу в другое место? У меня, может, тоже своя линия… Хоть бы родители куда-нибудь посылали, так я назло им дома стала бы сидеть. А они тоже: «Как хочешь, ты выросла, тебе и жить». Ты чувствуешь себя взрослым? – требовательно спросила она.

– Не совсем, – улыбнулся Илья.

С графином и стаканом в руках из кабинета вышел секретарь райкома – курносый и толстогубый. Несмотря на жару, одет строго. На отвороте пиджака комсомольский значок, галстук плотно стягивает мускулистую шею, лицо раскрасневшееся, потное. За ним парень лет двадцати трех, в кремовой рубашке и парусиновых брюках, затылок стриженый, из-под очков смотрят маленькие глаза, бесцветные, словно усталые.

Он сразу же тяжело плюхнулся на диван и стал смотреть в окно.

Секретарь неторопливо допил воду, надел стакан на горлышко графина и спросил:

– Решила, Морева?

– На стройку-то? – переспросила Галя. – Я лучше дворничихой в домоуправление пойду.

Илья обрадованно хмыкнул, а парень, усевшийся на диване, сказал секретарю:

– Что ты ее уговариваешь. Все равно не работник. У нас таких и без нее хватает.

«Со стройки, значит, – понял Илья. – Вербовщик».

– «Таких», – передразнила Галя. – Знаете вы меня, как бы.

Секретарь сказал миролюбиво:

– Вот и хотим узнать получше. Так что брось капризы и получай комсомольскую путевку. Договорились, Морева?

– Нет.

– Тогда как знаешь, – спокойно сказал секретарь. Потеряв к ней всякий интерес, повернулся к Илье: – Ко мне?

Илья, волнуясь, стал объяснять, что хотел бы в Сибирь.

– Почему так далеко? – вмешался «вербовщик», и его бесцветные, усталые глаза под очками на миг оживились, стали колючими.

– Э! Далеко! Зато интересно.

– Все это верно, – со вздохом сказал секретарь, будто самому захотелось в Сибирь. – Но путевку не дам. И не проси. Под боком у города строят крупнейший в стране нефтеперерабатывающий завод, а ты – Сибирь. Людей не хватает. Давай на строительство, сейчас направление получишь. Вот и секретарь комитета комсомола стройки – Трофимов. Познакомься.

– У нас только подъемных не дают, – сказал «вербовщик», он же секретарь комитета.

Илья разозлился: «Думает, ради денег еду».

– По себе, что ли, меряете? – спросил он Трофимова. Вышло грубо.

Но тот не обиделся, наоборот:

– Слушай, парень, – сказал он, – устраивайся к нам, много не потеряешь. Размах у нас не хуже сибирского. – И опять его бесцветные глаза стали колючими.

Прежде чем что-то ответить, Илья взглянул на Галю. Она помахивала пальцем около губ: дескать, не соглашайся.

– Я подумаю, – сказал Илья.

Трофимов кисло поморщился, словно глотнул уксусу, и опять стал смотреть в окно.

За окном звенели трамваи, пахло расплавленным асфальтом. Стоял душный летний день.

Из райкома вышли вместе, пересекли улицу и оказались на бульваре. Илья хмурил лоб, пытаясь найти, что сказать, но слов не было. Все-таки за год Галя очень повзрослела. Стучит каблучками по утрамбованной битым кирпичом дорожке: топ-топ, топ-топ. Туфли маленькие, нога аккуратная, упругая, а каблуки – как гвоздики. Удивительно: на гвоздиках и не падает. Смотрит по сторонам, одной рукой легонько размахивает, а вторая полусогнута: что же, мол, ты не догадаешься взять?

И Илья робко взял ее под руку, пристроился в шаг. Но едва ли ему стало легче. Беда с этими девчонками, умеют языки парням связывать. В таких случаях говорят о погоде. Например: «Вы не замечаете, как сегодня жарко?» Или: «Посмотрите, что за небо, – ни одного облачка!..»

Но вслух он сказал:

– Давно мы не виделись.

– Давно, – вздохнула Галя. – Что у тебя нового?

– Да ничего особенного. В прошлом году в институт не пошел. Немного поработал.

– Разве? – удивилась она. – А что ты делал?

– Великолепная была работа. «Голову выше. Вот так. Приготовились. Снимаю…» Другой раз сядешь у окна и посматриваешь на людей, что проходят мимо фотоателье: не зайдет ли кто увековечить свою личность. Жалко, ты никогда не заходила.

Галя засмеялась, потом сказала:

– Я думаю, неплохо было: чисто и не устанешь.

– Я так же думал… пока не сократили.

– Забавно.

– Вполне. Если не вспоминать, что сокращают самых непригодных.

Это произвело впечатление. После некоторого молчания она с доверием сказала:

– Захочу я, помогут устроиться в институт. Только дала слово: никогда не пользоваться услугами родственников. Выросла, так дайте возможность добиться цели самой.

«Красиво…» – усмехнулся Илья.

– А ты что, поступил бы иначе?

– Представь, никогда об этом не думал.

– Не верю, – решительно заключила Галя. – А вообще-то я тебя не узнаю, не такой был.

«Будто ты не изменилась», – мысленно возразил Илья, а вслух добавил:

– Родственников, которые могли бы куда-то устраивать, у меня нет. Поэтому никогда не приходило в голову.

– А мне приходит. И последнее время очень часто. – В ее голосе появились капризные нотки. – Помнишь, ездили в колхоз картошку копать? Кто меня назвал «маменькиной дочкой»?

– Забыл.

– А я не забыла. Всю ночь тогда проревела и все равно на следующий день выбирала картошку в перчатках. На своем настояла… Как уж тут за маменьку не держаться. Знакомства у нее всюду: в институтах, промторге и еще всяких порядочных учреждениях. А папенька направлен на работу в район. По оплошке он не заводил знакомств. До свидания!

Вырвала руку и почти побежала. Илья пожал плечами, пытаясь понять, что ее так рассердило. Опомнился и поспешил за ней.

– Минуточку, гражданка. Так не полагается. Мы еще должны решить, куда устраиваться на работу.

– Совсем вылетело из головы, – сказала Галя. Серые продолговатые глаза смотрели уже ласково, с лукавинкой.

Вышли к Волге. Илья думал, что Галя хочет побродить по набережной, но она побежала по лесенке, спускающейся к переправе. И это его обрадовало: не забыла добрую школьную привычку, когда всей гурьбой переезжали на ту сторону реки и, не вылезая на берег, обратно.

Вереница машин выстроилась, ожидая паром. Рядом приткнулся к дебаркадеру небольшой пароходик, о его борта плескалась мутная, с масляными пятнами вода.

На палубе было гораздо прохладнее. С реки дул легкий ветерок. Илья накинул Гале на плечи свой пиджак. Помедлил, да так и не снял руку с ее плеч. Удивился себе: откуда смелость взялась. Среди бела дня обнял девушку и стоит, будто так и надо. «Ну и что тут такого, – возразил он своим мыслям, – мы же с ней старые школьные друзья».

…Было уже часов десять вечера, когда они остановились около Галиного дома. У подъезда росла могучая липа, доставая ветвями до третьего этажа, дупла на стволе аккуратно забиты листовым железом. Липа казалась средневековым рыцарем в латах. Илья озорно стукнул кулаком по железу: шмяк – и кулак очутился в дупле. Вытащил его, подул на царапины и смущенно хмыкнул. В прогнившем железе чернела круглая дыра. Как ни глупо вышло, а Гале понравилось, засмеялась звонко…

– До свидания!

– До завтра! – поправил ее Илья. – Только не передумывай. А то вдруг приду, а ты: «Я на завод хочу, в огромный цех, чтобы посмотрела – и страх взял…»

Галя оглянулась, потом зажмурилась и чуть приподнялась на носки, вытянула губы: точь-в-точь как целовалась перед сном с мамой.

– Как это мне удалось тебя встретить?

– Сама не знаю, – засмеялась Галя, сорвалась с места и побежала в подъезд, стуча каблучками-гвоздиками по лестнице.

Илья уселся на ступеньки подъезда и подумал удовлетворенно: «Какая замечательная девушка Галя!»

…Сначала под ногами был бетон – шестиметровые плиты, уложенные плотно в ряд. Потом бетонная дорога кончилась, началась земляная насыпь. Они шли по глинистой насыпи, взявшись за руки, стараясь не поскользнуться и не упасть: ночью был дождь. Остановились, когда увидели перед собой громадный валун: проезд воспрещен. Влево шел глубокий след с четкими отпечатками шин: это машины с грузом сворачивали на городское шоссе. Вправо круто спускалась тропка. Она петляла в кустах, за которыми виднелись горы разворошенной земли. Там взлетали ковши экскаваторов, сновали автомашины.

Не раздумывая долго, съехали на ногах с сырой скользкой насыпи и вышли на тропу. С тоскливым криком закружилась над ними луговка, уводя от гнезда. Неподалеку взмыл вверх жаворонок, трепетал крылышками, повисая неподвижно.

Кусты раздвинулись, открывалась широкая строительная площадка.

– Тебе сюда, – показал Илья на тесовый сарай вдали, у края котлована. – Мне еще чуть пройти… Но мы будем рядом и даже сможем перекрикиваться.

– В самом деле? – спросила Галя. Она живо представила, как Илья кричит ей, и засмеялась. В старом потрепанном костюме, из которого давно вырос, он казался еще более высоким и нескладным.

– Ты все утро как-то странно меня оглядываешь, – обиженно заметил Илья и потянул рукава пиджака, стараясь, чтобы они достали до пальцев. Это ему не удалось, и он спрятал руки за спину. – Как будто первый раз видишь.

– Да нет… просто так. Я, признаться, с сегодняшнего дня хотела увидеть тебя изменившимся… Ты не находишь: как-то незнакомо и чуточку боязно? Это с непривычки?

– Конечно! – подхватил он, поймав ее встревоженный взгляд, а про себя добавил: «Позволила себе немножко самостоятельности и уже растерялась». – Отцу звонила?

– Как же! Сказала, что сюда поступила, и сразу замолчал, в трубке стало пощелкивать.

– Что же все-таки он ответил?

– Он же понимает, – уклончиво сказала Галя, оглядываясь кругом.

Они остановились у шеста, на верху которого была прибита фанерка с выцветшей надписью: «Здесь работает экскаваторщик тов. Г. И. Перевезенцев». Прочитали раз, стараясь разгадать тайный смысл написанного, переглянулись и еще прочитали. Первым догадался Илья.

– Какой-то герой, – сказал он и посмотрел в сторону ближайшего экскаватора, возле которого стояла очередь самосвалов. Поминутно отходили нагруженные, а в хвост вставали новые машины. Шоферы курили, не вылезая из кабин, спокойно посматривали на экскаваторщика, а он неторопливо орудовал рычагами. Лицо у экскаваторщика было круглое, загорелое и очень добродушное. Тяжелый ковш падал в котлован, вгрызался колунообразными зубьями в грунт и, стремительно взлетев вверх, раскрывал пасть над кузовом самосвала. Глинистая земля вываливалась комком, сотрясая машину.

– Галь, на всю жизнь запомним этот день. Точно?

– Тогда пусть он будет удачным, – проговорила она.

Они посторонились, пропуская рычащий самосвал с помятым кузовом. Белокурый красивый парень в синем берете, немного скуластый, с упрямым подбородком, стоял на подножке машины и насмешливо посматривал на них, робко прижавшихся к обочине дороги. «Эх вы, птенцы!» – говорил его взгляд.

– Вот где горячка, а? – похвалился он, показывая белые зубы.

На полном ходу парень спрыгнул у края котлована и помахал шоферу, высунувшемуся из кабины:

– Мы еще встретимся!

Шофер ничего не ответил. Парень подвернул брючины, так что стали видны цветные, в шахматную клетку носки, и стал спускаться в котлован.

– Как хорошо, – сказала Галя. – «Мы еще встретимся!..» Я всегда хотела чувствовать себя занятой важным делом. Может, это время пришло?

– Не знаю, – чистосердечно сознался Илья. – Говорят, завод очень нужен. Его еще нет, а из Башкирии тянут нефтепровод. – И он опять потянул рукава пиджака, отчего на спине четко обозначились худые лопатки.

– Ладно, Илья, иди, – сказала Галя. – Тут я сама доберусь, не потеряюсь.

Он проводил девушку взглядом, в котором была теплота и легкая грусть: жаль, что не вместе придется работать, – а потом, не сворачивая на дорогу, хлюпая ботинками в густой болотной воде, перешел заросший ручей и выбрался на холм. Отсюда была видна вся стройка, вытянувшаяся на десяток километров. «Как еще мало сделано!» – невольно удивился он, разглядывая временные тесовые постройки и низкие остовы каменных зданий – будущих корпусов завода. И только ближе к городу возвышались большие дома и чуть в стороне чернел бетонный завод.

В ушах все еще звенел голос красивого парня в синем берете: «Мы еще встретимся!»

– Конечно, – добродушно сказал Илья. – Почему бы нам и не встретиться. Ведь работать-то будем на одном строительстве.

Глава вторая

Илья стоял, опираясь на лом, и разглядывал своего напарника. Тот спрашивал:

– Тебя звать Полтора Ивана?

– Коровин. Илья. Слыхал такое имя?

– Слыхал, – отмахнулся напарник. – Неинтересное имя, какое-то дореволюционное. Штаны пятьдесят четвертый размер носишь?

– Пятьдесят второй.

– Ого, малыш! А я, понимаешь, сорок шестой. Не удался ростом… Есть еще песенка: «Я в жизни много потерял, все оттого, что очень мал…» Знаешь такую? Ну вот, это про меня.

«Чудак какой-то», – решил Илья.

Их поставили рыть ямы: круглые, глубиной в три лопаты. Двадцать шесть ям под столбы. Здесь, среди голого поля, будет выстроена временная арматурная мастерская – простой навес с длинными столами внутри. Першина, бригадир, объяснила, что это очень важно – как можно скорее выстроить новую мастерскую, и Илья взял лом, а напарник, пряча плутоватые глаза, вооружился лопатой.

– А тебя как зовут? – спросил Илья.

– Меня?.. Вот тоже, – засмеялся напарник. – Как будто в самом деле хочешь знать, как меня зовут.

Илья удивленно посмотрел на него: дурачит или вообще такой, а тот задумался, глядя на бульдозер, вышедший корчевать кустарник. Мощная машина подползла к кусту, и началась яростная борьба: куст пружинил, подгибался, но, даже изувеченный, ободранный, опять вставал из-под гусениц. Бульдозер неуклюже разворачивался и снова с угрюмой решимостью шел на него, корежа землю.

– Вот так везде, – с легкой грустью сказал напарник. – Сюда мы ходили за брусникой. А дальше, говорят, стоял сосновый лес. Вырубили в войну…

Он встряхнул головой, как бы избавляясь от воспоминаний, и снова усмешка заиграла на его лице.

– Зовут меня Генкой. Генка Забелин, сын собственных родителей. Отец в мои годы ходил искать счастья с двугривенным в кармане. Так и родственникам в записке написал: «Ухожу искать счастья с двугривенным в кармане. Не волнуйтесь: найду – вернусь». Вернулся без двугривенного и без счастья… Не нашел. – Генка подумал немножко и добавил: – Я по его примеру сбежал из дома – попал в трудовую колонию. Жизнь нынче не та, не годится для путешествий. Живо поймали. Теперь вот завербовался в землекопы – больше никуда не берут. Ты не искал счастья?

– Начал.

– Да ну! Это на стройке-то? Интересно-о!

– А куда было поступать? Подскажи, если ты такой умный. На завод еще и не на каждый возьмут. Хотел в Сибирь махнуть, а секретарь райкома говорит: «Брось ерунду пороть, здесь рабочие нужнее». И устроился.

– В институт почему не пошел? Испугался, что ли, приемных экзаменов? Или теперь вообще не принимают, пока не поработаешь?

Илья замешкался с ответом, и Генка продолжал:

– Вообще-то правильно. А то вас, оболтусов, десять лет учат, а вы на экзаменах все равно ни «бе», ни «ме». Долби теперь землю.

– Точно. Долби теперь землю, – повторил Илья. – Отработал, выспался и опять долби. Говорят, мужество человека в том и заключается, что он каждый день умеет делать одно и то же.

– У нас кладовщиком работает Гога Соловьев, тоже из десятилетки, – сказал Генка. – Дубина несусветная…

– Спасибо, – сказал Илья, приняв замечание на свой счет.

Внешность у Генки приметная: выгоревшая кепочка с козырьком с воробьиное крылышко, косая челка, спадающая на лоб, и белый шелковый шарф, концы которого выбились из-под пиджака и мешают работать. Генка бережно ловит их на ладонь и закидывает за спину. Лопату он держит на вытянутых руках, словно боится запачкать ботинки.

– Все у вас так работают?

– У нас-то? – Генка сощурился в сторону прорабской будки – длинного тесового барака метрах в пятистах от них. – У нас все так. Как же еще? У вас, разве, по-другому?

– Все же побыстрее можешь? – спросил Илья.

Ему самому хочется бросить лом – с непривычки болят плечи, руки становятся непослушными, – да ведь никто за него рыть не будет. Завалиться бы на траву да вздремнуть или пойти к котловану, взглянуть, как там Галя. По-хорошему улыбнулся, вспомнив ее.

– Быстрей я могу, – словно издалека доносится до него голос Генки Забелина. – Только зачем? Одну яму вырыли – двадцать пять осталось, все выроем – новую работу дадут. Начальство у нас бдительное, скучать не даст.

– Зато завод быстрее построим, – без охоты возразил Илья. – Для чего пришли сюда?

– Ладно, построим завод, – согласился Генка. – А дальше? Землекопы больше не потребуются.

– На новое место поедем. Теперь куда хочешь поезжай, кругом стройки.

– Снова торопиться поедем? – в прищуренных Генкиных глазах уже знакомые Илье насмешливые огоньки. – Этак и жизни не увидишь. Нет уж, дудки! Пусть начальство торопится.

Бульдозер надрывно ревел. Подцепив куст, он всей своей мощью старался вывернуть его, гусеницы проворачивались, зарывались в землю.

Словно очнувшись от оцепенения, Илья с силой вонзил лом в землю. Мелкий камешек, сверкнув искоркой, вылетел из-под лома, попал в Генку.

– Осторожнее, Полтора Ивана. Без глаз оставишь.

– Я бы хотел без тебя остаться! Надоел! Зачем представляешься!

Генка озадаченно потер ухо и спросил:

– А ты что представляешься? Думаешь, поверю, что доволен? «Завод быстрее построим, на другое место поедем». Поедешь ты, дожидайся. Получишь трудовую книжку – и фю-и-ить, поминай, как звали. Нагляделись мы на таких, которые хорошими словами шпарят. Вроде горы ворочают, а на деле – смехота одна.

Генка отшвырнул лопату, закинул концы белого шарфа за спину и уселся в сторонке на траву. Не спеша вынул из кармана помятую тонкую папироску длиной с добрый карандаш, прикурил и похвастался:

– Километр курим, два бросаем.

Илья не обращал на него внимания. Ворошил ломом землю, выгребал лопатой. У одного получалось даже спорее.

Обидно, что Генка причислил его к тем, для которых важен трудовой стаж, и только. Год назад Илья мог бы поступить в технологический институт – институт только что открыли, выпускники из других городов еще и не знали об этом, конкурс был небольшой. Многие его товарищи, не задумываясь, так и сделали. А он решил, что надо бы прежде выяснить, к чему его тянет. В школе об этом как-то не думалось: «Вот окончу десятый, тогда…»

Раз стоял у открытой двери фотоателье, разглядывал на витрине портреты городских красавиц и случайно услышал, как фотограф говорил кому-то: «Надо, наконец, взять помощника, какого-нибудь паренька…» – «Так возьмите меня», – просунув голову в дверь, предложил Илья. В тот же день его приняли на работу, которая поначалу показалась очень интересной. Но уже через полгода Илья понял, что это не то, чего ему хотелось бы. К фотографии он остался равнодушен. Он уже подумывал уйти, но однажды ему заявили, что он может завтра не выходить на работу – попал под сокращение. Это было кстати. Илья с легким сердцем забрал документы, получил двухнедельное пособие и заявил матери, что хочет уехать в Сибирь… А теперь – на стройке крупнейшего завода. Разнорабочим он, конечно, и не собирается долго быть, выберет себе специальность по душе. Какую – еще не ясно, это он решит, когда немного освоится.

– Работа дураков любит…

Снова Генка. Курит и беседует сам с собой.

– Тут вкалываешь, а другие сидят.

– Сиди, – беззлобно отозвался Илья. – Все равно от тебя толку мало.

Генка, к его удивлению, рассердился.

– Что ты ворчишь на меня? Первый день, понимаешь, и ворчит. Уж не думаешь ли, что ты всех дельнее, что с твоим приходом завод зараз выстроится?

– Наверное, думаю, – усмехнулся Илья. – Зачем же тогда приходить сюда.

– А я ведь вовсе не о тебе говорил: «Вкалываешь, а другие сидят», – пояснил Генка. – Першина разогнала бригаду на десять объектов. Тут спину гнешь, а там, может, поплевывают в небо. Денежки поровну. Я знаю, что говорю… У нас раз было: месяц все вместе работали – в день дай бог приходилось, потому что все на виду, все видно, кто и как. А потом вот так же поразбросали кого куда, пришло время закрыть наряды – а выработки-то и нету, хитрили все потому что. Раз бригада, пусть все вместе работают.

Генка потянулся и застыл: неподалеку от них в сторону прорабской будки шла группа людей с геодезическими приборами.

– Неужели обед? Здорово! С тобой как в театре: не замечаешь, куда время идет.

Один из геодезистов повернул к ребятам. Генка пристально смотрел на него.

– Мальчик-люкс зачем-то к нам, – сказал он. – Гога Соловьев его так зовет. А фамилия у него обыкновенная – Виталий Кобяков.

– Люкс? – переспросил Илья, с удивлением узнавая красивого парня в синем берете, который ехал на подножке самосвала и кричал шоферу: «Мы еще встретимся!» Да, это был он.

– Привет квалифицированному рабочему классу! – еще издалека крикнул Кобяков, усмехнулся, показав белые зубы.

– Ладно, – без обиды сказал ему Генка. – Не всем быть бездельниками.

– Что, неправда? – спросил Кобяков, присаживаясь рядом с Генкой и прикуривая от его папиросы. – Рабочий класс – основа основ, как в книжках пишут. Двигатель истории. – Только что-то вы не в ладу с историей. Плохо поддается, а?

– Все наше, – сказал Илья.

Кобяков покосился в его сторону, затягиваясь дымом, спросил:

– По-моему, это вы стояли утром у котлованов? С девушкой, светленькой такой и хорошенькой, как цветок?

– Может быть, – неохотно ответил Илья и нахмурился.

Раз он сидел у Гали в комнате. Она искала книжку, которая куда-то запропастилась, потом, отчаявшись найти, позвала младшего брата и учинила допрос. Андрейка нашел книжку на подоконнике, за стопкой тетрадей, и радостно закричал: «Вот она! Какой я примечательный, правда?»

«Тоже примечательный, – подумал Илья о Кобякове, – заметил: хорошенькая, как цветок».

– А у вас тут не очень весело, – после некоторого молчания сказал Кобяков. Живые, острые глаза его сверлили Илью, ощупывали вплоть до складок на одежде.

– Да уж какое веселье, – махнул рукой Генка. – Смотри, надулся и долбит. Будто и нравится.

– Точно, – ответил Илья. – Нравится, потому что нужно за себя, да и за тебя работать.

Генка совсем обрадовался:

– Видал, чему его в школе научили? И нужно, и нравится! – Подумал немного и уже серьезнее спросил: – Тебе в самом деле нравится работать?

– А ты как думал, – усмехнулся Илья.

– У меня знакомый один был, – вмешался Кобяков, лениво попыхивая дымом. – Мамкин – фамилия. Он еще маленький был. Ушел раз к трамвайной остановке и заблудился. Навзрыд ревет. Подошел милиционер, спрашивает: «Что с тобой, мальчик?» – «Заблудился». – «Ну, это легко поправимо. Чей ты?» – «Мамкин». – «Да я знаю, что мамкин. А фамилия твоя как?» – «Мамкин». Милиционер пожал плечами и свел в отделение. Сидел, бедняга, целую ночь, пока родители не отыскали. Но это так, к слову. Когда Мамкин подрос, любил надевать по воскресеньям праздничный пиджак. Наденет – и мысли у него становятся праздничными: не поругается ни с кем, никого не обидит. А вечером повесит пиджак в шкаф – и на целую неделю опять обычный, до следующего воскресенья. Вот как бывает.

– Это ты к чему? – спросил Генка, насторожившись.

– Да так… Погляжу, валом валят на стройку. В институт не прошли, так хоть комсомольскую путевку скорей заиметь – все праздничнее.

– О чем ты? – еще строже спросил Генка.

– А ты не догадался? – язвительно сказал Илья. – Ему хотелось, чтобы выпускники навзрыд ревели, как этот самый заблудившийся Мамкин: «Ах, в институт не прошел, ах, что делать?» Только не охают они, а идут и работают, вот ему и кажется странным. Не верит им, думает – напускное, думает – в праздничные пиджаки оделись, а на самом деле охают и ахают, считают себя разнесчастными людьми.

– Вот как, – задумчиво проговорил Генка. – Мне, правда, тоже не совсем понятно: зачем учиться, когда с ломом? Работать, конечно, нужно, чтобы не стать опять обезьяной. Только учеба эта ни к чему.

– От учения человек становится сознательней – понимать надо, – поспешил сказать Кобяков. – Сознательно усматривает, как получше устроиться, при случае сознательно подставит ножку другому.

– Слушай! – возмутился Генка. – Зачем ты это нам рассказываешь?.. Тебя просят?

– Да я разве рассказываю? Отвечаю на твои мысли, дурень, – сказал Кобяков. – Счастливо оставаться.

И ушел, пружинисто и легко прыгая по взрытой земле.

«Вот так встретились, – подумал Илья. – Странное дело: увидишь человека – одним покажется, поговоришь – совсем другое впечатление».

– Зачем он приходил сюда? – спросил у Генки.

– А кто его знает! Наговорил чуши, противно стало.

Он взял лопату и молча принялся рыть яму. Оба старались не смотреть друг другу в глаза, словно чего стыдились. Потом Генка опять сказал:

– Я его хорошо не знаю. Но всегда так: поговорит, и потом будто ты виноват перед всеми.

– Зачем тогда поддакиваешь ему?

– Я поддакиваю? – удивился Генка. – Откуда ты взял?

– Ладно, – сказал Илья. – Давай поднажмем и – обедать.

Поработали немного, но так, что спины взмокли. Затем Генка выпрямился, вздохнул.

– Он, наверно, страшно умный. Все время говорит не как все.

– Сейчас я тебя обзову болваном, и считай меня умным.

Генка изумленно поднял голову.

– Объясни.

– Посмеиваться над другими – ума много не надо.

– А! Так бы и сказал сразу. А то – «болван». Сам не лучше, – расправил плечи, потянулся и заметил, зевая: – Земличка не дай бог! По-моему, тут дорога.

Илья невольно оглянулся. Низина – конца-краю ей нет, всюду мелкий кустарник и площадки, заваленные кирпичом и лесом. На каждой из них со временем поднимется здание – частичка будущего завода. Ближе к шоссе видны металлические мачты высоковольтной линии. А левее разбросаны небольшие деревеньки – улицы голые, без деревца. Скучные места, хорошо, что строят завод. Площадка, где они роют ямы для арматурной мастерской, на высоком месте и заросла травой. Илья пытается понять, почему Генка решил, что здесь проходит дорога. Никакого следа.

– По-моему, тут дорога, – упрямо повторил Генка.

Глава третья

Прорабская будка – это и столовая, и кладовая, и комната отдыха, где можно почитать и сыграть в домино.

Когда Илья и Генка пришли на обед, возле будки стоял кладовщик Гога Соловьев, а около него переминался с ноги на ногу щуплый рабочий, похожий на подростка. На Гоге был совсем приличный пиджак и темные сатиновые брюки на резинках, на ногах – коричневые туфли с обшарпанными, но тщательно начищенными носами. Лицо у Гоги продолговатое и бледное, а черные волосы – хоть и жидкие, но почти до самых плеч – ни дать, ни взять ученик духовной семинарии. А на рабочем, стоявшем около него, – потрепанная брезентовая куртка с заплатами на локтях и такие же брюки, заправленные в голенища кирзовых сапог. Гога посматривал на него чуть презрительно, скривив тонкие губы. Взгляд щуплого рабочего был заискивающий. Сразу понятно, кто просящий, а кто дающий.

– Здорово, Серега, – сказал Генка рабочему.

– Здравствуй, Гена, – сказал Серега и ласково, даже застенчиво улыбнулся. – Как тебе сегодня работалось?

– Прилично. У меня сегодня хороший помощник. Знакомься, это Илья Коровин. Поступил сюда, потому что в институт не попал.

Серега с любопытством взглянул голубыми кроткими глазами на Илью, который стоял чуть позади и отряхивал от пыли костюм.

– Как жаль, – сказал он. – В свое время я тоже экзамены держал.

– Скажи ты! – удивился Генка. – Где экзамены держал?

– Где? – свирепо передразнил Серега. – Ты думаешь, в наше время школ не было? – Помолчав, добавил с ехидством: – Некоторые думают.

– Ладно, не задирайся, – сказал Генка. – Чего у него выпрашиваешь? – И кивнул на кладовщика, похожего на ученика духовной семинарии.

– Да вот, спецовку. Своя одежонка порвалась. – Серега потряс куртку за полу. – Еще на фабрике дали. Там и валенки давали.

– Даже валенки?

– Толстенные… Кочегарам всегда валенки дают. – Подумал немножко и опять добавил: – Толстенные…