Текст книги "Череп императора"

Автор книги: Виктор Банев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

12

Давненько я не видывал в Лениздате такого переполоха. Первыми подъехали омоновцы. Громадные мужики с капюшонами на лицах, в бронежилетах и с автоматами. Они рассыпались цепью и оперативно перекрыли все входы и выходы. Следом начали прибывать милиционеры на «уазиках», в сопровождении различного уровня начальства – в форме и без.

Последними подъехали машины «скорой помощи». К этому моменту у дверей Лениздата образовалась такая пробка, что санитары с носилками не могли протиснуться к месту происшествия минут пятнадцать…

Несмотря на репутацию северной столицы, ритм петербургской жизни нисколечко столичный не напоминает. Не знаю, в чем здесь дело. Наверное, темперамент у нас не тот. Север, холодное небо, нордическая ленца… В Петербурге редко дерутся в ресторанах, еще реже – на улицах. Во времена общественных катаклизмов граждане предпочитают отслеживать происходящее не с уличных баррикад, а исключительно по телевизору. Кстати, и самих баррикад у нас не строили, наверное, с самого восстания декабристов. И уж совсем редко в Петербурге убивают журналистов.

Говорят, что профессия репортера успела превратиться в одну из самых опасных. Утверждают, что мои коллеги гибнут чуть ли не по одному в неделю. Не знаю, может быть, где-то это и так. Но не в Петербурге. Допускаю, что в Москве журналистов действительно отстреливают стаями. По слухами, опасна жизнь газетчиков и где-нибудь, наоборот, в Иркутске-Якутске, где тайга, тундра и прокурор-медведь. У нас – нет.

Мирок петербургской прессы – если специально не ставить целью нарваться на неприятности – довольно уныл и весьма безопасен. Да если и ставить… Получить по носу или, скажем, заработать перелом конечности – это запросто. Сколько их, загипсованно-забинтованных любителей сунуть нос в чужие дела, приползало в свое время в наш редакционный буфет! Однако чтобы прямо в лифте Лениздата находили подстреленных мужиков?! Нет, положительно что-то сломалось в этом мире, что-то испортилось.

Весь пол на лестничной площадке четвертого этажа был заляпан следами шипастых омоновских ботинок, перепачканных в крови. Над извлеченным из лифта пострадавшим колдовал врач. Рядом, держа в вытянутой руке капельницу, стоял санитар.

– Пульс есть, – распрямился наконец доктор. – Давай подержу капельницу. Сгоняй вниз, позвони в Военно-медицинскую, пусть готовят операционную.

Санитар унесся вниз, а врач принялся убеждать стоявших вокруг милиционеров, чтобы они разогнали образовавшуюся на лестничной площадке толпу.

– Парню воздух нужен, а вы…

– Потерпите минутку, – отвечали те, – сейчас проведем опознание, и все разойдутся.

Вокруг носилок плотным полукругом стояли крупные милицейские и прокурорские чины. Каждый старался отдать как можно больше распоряжений, и суета стояла совершенно бестолковая. Несчастную тетку, нажавшую кнопку вызова лифта передо мной, допрашивали, похоже, уже по пятому кругу, неподалеку от меня по стойке «смирно» стоял охранник с первого этажа Лениздата.

– Что ж ты, раздолбай, делаешь-то?! – шипел на него дородный мужчина в штатском. Судя по манере поведения – никак не меньше чем генерал. – Под трибунал захотел, а? Это я тебе быстро устрою… Моргнуть не успеешь. Как он мимо тебя сюда просочился? С дырками-то в пузе?! Весь кровью заляпанный?! Как?! Я тебя спрашиваю!

Дополнительную сумятицу внесли налетевшие телевизионщики. Минут через пятнадцать после приезда милиции они появились на месте события со всеми своими камерами, толстыми черными кабелями и слепящими софитами. Одна бригада с Пятого канала, одна – с Одиннадцатого. Омоновцы пытались оттеснить телевизионщиков на лестницу, но не то чтобы очень уж активно. Стражи порядка понимали: чтобы в Лениздате полностью оградить себя от масс-медиа, им пришлось бы выставить из здания по крайней мере несколько тысяч человек.

– Елисеев! – крикнул в толпу один из милицейских чинов. – Руководство собрал?

– Собрал! – гаркнул незримый Елисеев.

– Давай их сюда!

Сквозь толпу стали по одному протискиваться редакторы расквартированных в Лениздате газет и журналов. Взмокшие, они по одному подходили к растрепанному потерпевшему, над которым продолжал колдовать врач. «Нет, не мой», «Первый раз вижу», «Не знаю его» – по очереди отвечали они лейтенанту, оформлявшему протокол. Обо мне все, похоже, забыли.

Я стоял, прислонившись к стене, и курил. Еще в самом начале я подробно, с деталями, изложил все, что видел своими глазами, и после этого меня больше никто не трогал. «Вы еще понадобитесь, – категорично заявил мне милицейский капитан, первым начавший переписывать фамилии свидетелей, – никуда отсюда не уходите». Я и не уходил. Если бы меня попросили опознать подстреленного парня, я не стал бы врать органам. Но меня не спросили. А сам я лезть не стал. Между тем лежащего на носилках я узнал.

Я узнал его сразу, в первую же секунду, как заглянул в раскрывшиеся двери лифта. Для этого мне даже не понадобилось долго вглядываться в его перемазанное кровью лицо. Хватило и того, что я увидел дегенеративный бритый череп, борцовскую шею, а на физиономии – здоровенный лиловый синяк.

…Надо же, мои синяки прошли уже на второй день, а его… Да-а, можно гордиться. Мой правый с разворота в висок традиционно оч-чень недурен.

Короче говоря, на полу четвертого этажа Лениздата лежал, весь в черной липкой крови и бинтах, парень, который только позавчера бодренько выскакивал из джипа на затопленном дождем Невском. Тот самый парень, которому я в тот вечер хорошенько закатал промеж глаз. Если я ничего не путаю, то Дима называл его Лешей. Что ж тебя, Алексей, занесло-то сюда, бедолагу?

– Всё, мы его увозим, – наконец махнул рукой эскулап из «скорой» и пошел выбрасывать в ведро окровавленные тампоны. Санитары подхватили носилки и резво затрусили вниз по лестнице. Доктор вполголоса переговорил с группой мужчин в штатском, пожал плечами и с недовольным видом направился вслед за санитарами.

– Извините, – я догнал его, на ходу вытаскивая свое служебное удостоверение, – моя фамилия Стогов, вот мое удостоверение. Скажите, серьезно его? В смысле, жить будет?

Врач смерил меня скептическим взглядом. Пару секунд он что-то словно просчитывал в уме. Очевидно, расчеты сложились в мою пользу.

– Две пули в живот. Внутреннее кровотечение, кишечник явно поврежден. Прооперируем, там видно будет. Парень вроде здоровый, может, и выживет… Будете об этом писать – на меня не ссылайтесь.

– Куда вы его сейчас? В Военно-медицинскую академию?

Врач глянул куда-то за мою спину, в направлении «группы товарищей». Ни с того ни с сего он вдруг начал оправдываться:

– Мне-то что? Понимаете, есть вещи, которые от меня просто не зависят. Я же врач, для меня главное здоровье больного. А кто уж он там – какая разница? Понимаете?

Ни хрена я не понимал, но настаивать не стал. Пусть себе бежит. Попозже самостоятельно узнаю, куда моего спарринг-партнера засунут. Благо с информаторами в органах у меня проблем пока – тьфу-тьфу – не возникало.

Врач побежал догонять носилки. Глядя на его удаляющуюся спину, я подумал, что, честно сказать, и сам был бы не прочь отчалить. Торчать здесь абсолютно без толку надоело.

– Послушайте, офицер, – подошел я к лейтенанту, снимавшему в самом начале мои показания, – я вам все еще нужен или могу идти?

– Вы у нас кто? – стеклянным взглядом уставился на меня лейтенант.

– Я у вас Стогов, – терпеливо напомнил я, – первым нашел этого парня.

– А-а, да-да, – покивал головой офицер. – Пока не уходите. Вы можете понадобиться.

– Извините, а когда я могу понадобиться? Я здесь уже сорок минут. Может, мне подойти попозже?

– Вы не понимаете, что происходит? – поморщился лейтенант. Невооруженным глазом было видно – ему чертовски нравится участвовать во всем творящемся бардаке, чувствовать себя незаменимым и важным. – Это же серьезное событие. Это же Лениздат! И в лифте находят подстреленка! Это же терактом пахнет. Да тут через час все городское правительство будет! Завтра это попадет на первые страницы всех городских газет! Вы что – этого не понимаете?

– Не будет, – сказал я.

– Что не будет?

– Не будет это событие на первых полосах газет.

– Почему? – удивился лейтенант.

– Потому что есть только один путь, как оно может туда попасть. Это если я сейчас сяду за свой компьютер и обо всем случившемся напишу. А вы мне этой возможности не даете.

Лейтенант замолчал и уставился на меня. Было видно, какие сомнения его, бедного, одолевают. То ли засадить меня в КПЗ за хамство при исполнении. То ли не связываться и действительно отпустить. Присутствие телевизионщиков с их камерами и слепящими лампами его явно смущало. Мучился он столь откровенно, что я решил ему помочь:

– Давайте сделаем так. Здесь ниже этажом есть буфет. Прямо под нами. Я сейчас спущусь туда, если понадоблюсь, то в темпе поднимусь обратно. Дальше буфета обещаю не уходить. Идет?

Офицер покусал губу и нехотя кивнул. Через секунду он уже снова с головой зарылся в протоколы осмотра. А я наконец-то смог спуститься в буфет.

В буфете было пусто. Настолько пусто, что сперва я решил, что из-за поднявшегося переполоха буфет просто закрыли. Однако, завидев меня, скучавшая за стойкой буфетчица Света тут же вскочила и призывно поманила рукой. Все-таки я запомнил, как ее зовут.

– Наконец-то! Хоть кто-то зашел! Илья, будь человеком – что там случилось? Расскажи, а? Я же тут как привязанная. Мне не отойти, не посмотреть…

Я в двух словах рассказал Свете, что творится выше этажом. Без подробностей. Мол, в лифте нашли подстреленного парня, с дыркой в пузе. Поглядев в горящие Светины глаза, добавил, что дырка была сквозная, размером с кулак.

– Мертвый он? – шепотом спросила Света.

– Вроде нет, – пожал плечами я. – Врач сказал, может, и выживет. У тебя пиво какое сегодня?

– Из отечественного? Только «Балтика» и «Степан Разин». Как же он выживет? С такой-то дырой? Во врачи дают!..

– Дай пару бутылок «Балтики». Посветлее.

– Ну и дела творятся, – приговаривала Света, суетясь у холодильника. – Ну и дела-а! Кто бы мог подумать – прямо в Лениздате! Совсем обнаглели!

После всего случившегося выпить пива было так же необходимо, как вдыхать и выдыхать. Особенно такого классного, как «Балтика». Особенно холодного! В горле пересохло настолько, что первую бутылку я влил в себя залпом, не отрываясь от горлышка. И только после этого достал сигареты и закурил.

Насчет того, что дела в Лениздате творятся неслыханные, я со Светой был согласен полностью. Газетно-издательский комплекс «Лениздат» не есть обычное место. Надо сказать, что это одно из последних мест в городе, где до сих пор сохранился строгий пропускной режим. Со всеми вытекающими последствиями.

Взять да и просто так, от нечего делать, зайти в Лениздат невозможно. Но уж войдя, вам будет непросто отсюда выйти. Коллеги из «Воскресного обозрения» до сих пор рассказывают, как нынешней весной некий посетитель потерял в бесконечных лениздатовских коридорах выписанный ему одноразовый пропуск. Незадачливый визитер шесть с половиной часов умолял постового милиционера выпустить его, но отпущен был только в пол-одиннадцатого вечера, после всесторонней проверки его, визитера, личности. Мораль: нечего быть таким рассеянным.

Внизу, прямо у входа, там, где на заре моей журналистской карьеры сидел дедушка-вахтер, выдававший ключи от кабинетов, сейчас несут нелегкую вахту двое плечистых постовых. В бронежилетах и касках. А что делать? На дворе – эпоха разгула преступности и терроризма. Проходишь под их испепеляющими взглядами на рабочее место и чувствуешь: налети на Лениздат хоть целая армия батьки Махно – не пробиться ей дальше лестничной площадки первого этажа, никак не пробиться. Правда, половине города прекрасно известно – всего десятью метрами правее центрального входа есть второй вход в здание. Абсолютно не охраняемый и вечно гостеприимно распахнутый.

Входом этим пользуются все кому не лень. Помню, нынешней весной кто-то принес в газету информацию о том, что, мол, скоро в петербургской мечети будут праздновать курбан-байрам и состоится жертвоприношение барана. Замотавшийся к вечеру редактор не нашел ничего лучше, как снабдить заметочку интригующим заголовком – «Завтра в мечети прольется кровь». Прямо на следующее утро в его кабинет, потрясая газетой, ворвался самый настоящий мулла, в чалме и зеленом, цвета ислама, плаще, в сопровождении двух вооруженных телохранителей. Требовал мулла не менее чем коленопреклоненных извинений за столь богохульный заголовок.

– Как вы сюда попали? – спросил ошалевший от вида столь экзотичных посетителей редактор.

– Как-как… Открыли дверь, сели на лифт и попали… – ответил ему телохранитель муллы.

Вот вам и охрана.

Скорее всего, через ту же самую боковую дверь попал в здание и сегодняшний подстреленный Леша. В том, что он шел ко мне, сомнений у меня не возникало. Я глубоко затянулся и вспомнил его прощальную фразу, брошенную мне там, на Диминой конспиративной квартире: «Ты мне за свои нокаутирующие справа ответишь… Сука…» Вот, похоже, и пришла пора отвечать.

В суете последних двух дней я начал понемногу забывать о том, что испытал в мужском туалете клуба «Мун Уэй», глядя в мертвые глаза китайского бизнесмена. Минуту назад я разговаривал с человеком, только что мы собирались с ним выпить водки и поболтать, – бац! – и он уже труп. Просто холодное тело. Как будто и не имеющее никакого отношения к человеку, только что бывшему моим собеседником.

Прошло четыре дня, и я привык к мысли, что китаец мертв. Ощущение забылось. Не знаю почему, но я решил, что трупов в этом деле больше не будет. Как оказалось – зря.

Зачем ему понадобилось сюда приходить? Собирался меня убить? Что ни говори, а Дима русским языком объяснил мне – не трогай бумагу, хуже будет. Бумагу я тронул – что теперь? Следуя кодексу бандитской чести, Дима посылает ко мне киллера? Всем хороша теория, одно непонятно – кто в этом случае решил убить убийцу? Или замученный совестью киллер Алексей пустил себе пару пуль в живот из собственного пистолета? Да-а, угораздило меня вляпаться в историю…

За спиной хлопнула дверь. Я глянул через плечо. Петляя между столиками, ко мне направлялся давешний лейтенант.

«Вот ведь зануда, – с неудовольствием подумал я, – чего еще ему надо?»

– Вы ведь Стогов? Илья Юрьевич? – спросил он неожиданно тихим и вежливым голосом. Если бы такое было возможно, я сказал бы – почти заискивающим.

– Да, это я.

– Вас к телефону, – сказал он, протягивая мне черную трубку радиотелефона. Вот те на! Кто бы это мог быть? Я покрутил трубку в руках.

– Э-э… Тут нужно что-то нажать?

– Да. Вот здесь.

Я нажал и поднес трубку к уху. Несколько раз сказал «але». В трубке что-то шипело и попискивало.

– Тут какие-то помехи. Ничего не слышно.

– Вы знаете, это, к сожалению, очень старая модель. Извините. Попробуйте подойти поближе к окну, возможно, будет лучше.

Я выбрался из-за стола и подошел к окну.

– Алло, я слушаю. Говорите.

– Илья Юрьевич? – донеслось сквозь помехи. – Это Борисов.

– Кто? – не понял я.

– Майор Борисов, Федеральная служба безопасности. Пару дней назад мы с вами беседовали в моем кабинете на Литейном… Насчет Ли Гоу-чженя.

Целая минута, наверное, потребовалась мне, чтобы сообразить: майор Борисов – это один из трех близнецов-гэбистов, допрашивавших меня после инцидента в «Мун Уэе». «Это Борисов» – блин! Можно подумать, они мне там на Литейном представлялись.

Вот черт возьми. Этому-то чего от меня надо?

– Слушаю вас внимательно, – сказал я.

– Илья Юрьевич, – бодренько затараторил майор, – ваш сегодняшний подстреленный из Лениздата находится в госпитале. В ближайшее время его будут оперировать. Врачи говорят, возможность успеха – фифти-фифти. (Это надо же, какие у нас в стране пижонистые пошли кагэбэшники, подумал я. Слова-то какие употребляют…) Так что допрашивать его нужно сейчас, потом может быть поздно…

– А при чем здесь я? – вклинился я в его монолог.

– Понимаете, Илья Юрьевич, этот парень отказывается разговаривать с кем бы то ни было, кроме вас. Говорит, что может сообщить что-то очень важное. Вы меня слышите? Не могли бы вы сюда к нам подъехать? Буквально на полчасика? Сами понимаете – такое дело… Я распорядился – вас отвезут.

– Хорошо, – обреченно кивнул я. – Еду.

13

Как у любого приличного мегаполиса, у Санкт-Петербурга, города, в котором я живу, есть две стороны – видимая и невидимая.

Видимая – это глянцевые виды для туристов – парадные проспекты, фасады дворцов, витрины модных бутиков. На худой конец – давка в метро и трудовые будни граждан. Невидимая же… Иногда, когда я думаю о своем городе, мне нравится представлять его этаким громоздким чудищем, со множеством сердец и кровеносных систем.

Возьмем, к примеру, тот мир, который известен мне лучше остальных, – мир городских масс-медиа. Редкий турист обратит внимание на уродливую серо-коричневую коробку с допотопными буквами «Лениздат» по верху, стоящую на набережной Фонтанки. А если и обратит, то скрючит его, бедного, оскорбленное эстетическое чувство, плюнет он, этот турист, и пройдет себе мимо. А между тем это здание – самое настоящее сердце. Бьющееся, гонящее по жилам горячую кровь. Сюда, как трудяги-муравьи, тащат плоды своих расследований репортеры, отсюда растекаются по планете тысячи страниц факсовых сообщений, здесь из вороха растрепанных рукописных страничек формируется строгий и величественный газетный лист. И страшно представить себе, что случилось бы, исчезни вдруг эта уродина с набережной хотя бы на денек. И речь идет не о газетке к утреннему кофейку, а об информационном параличе всего северо-запада страны.

Или другой пример. Проходите весь Невский до самого конца, проходите сквозь массивные ворота Александро-Невской лавры и – как будто переноситесь из центра современного мегаполиса в деревеньку конца прошлого века. Тишина, засаженное липами кладбище, чумазая речушка пробивается через завалы мусора… Это тоже сердце – сердце религиозной жизни города. Если хорошенько прислушаться, то в колокольном звоне лаврских церквей вы без труда различите удары учащенного пульса. Именно здесь, в лавре, расположены и резиденция петербургских митрополитов, и Духовная академия, и необъятные склады золоченой церковной утвари. Даже по поводу отпевания самоубийц или венчания с мусульманкой вам предстоит обращаться тоже сюда.

И так во всем. Энергичная банковская система, цепочка военных комендатур, даже какая-нибудь совсем крошечная вселенная, вроде мирка игроков в бридж… Все эти миры сосуществуют, почти не пересекаясь между собой и пронизывая город нитями своих кровеносных сосудов. А кроме всего этого, есть в моем городе еще один, совершенно особый мир, знакомый жителям куда меньше всех остальных. Это мир петербургских спецслужб.

Когда в конце восьмидесятых строго секретные до той поры объекты начали понемногу рассекречивать, то все мы – от матерых редакторов до совсем зеленых стажеров – испытали, помнится, настоящий шок. Другого слова не подберешь. С детства знакомый, успевший осточертеть и намозолить глаз город открыл свое второе дно, и те, кому было позволено заглянуть в разверзшуюся бездну, навсегда перестали скептически улыбаться, слушая разговоры о всепроникающем присутствии КГБ.

Чего только я тогда не насмотрелся. Радушные, быстро перестроившиеся кагэбэшники сами предоставляли автобусы с надписью «Спецтранс» на боку, отвозили на свои объекты, а затем развозили обратно по редакциям. Пара телевизионщиков, человека три с радио, плюс по одному репортеру от каждой крупной городской газеты. Мы ездили сплоченной командой и только и успевали строчить в блокнотах да щелкать камерами. А заодно и отвисавшими челюстями.

Туннели спецсвязи, один из которых (не самый длинный) тянулся от Смольного до Финского залива, прямо под дном Невы и полудюжиной городских районов… Расположенные в тупиковых туннелях метро по-европейски чистенькие арсеналы и склады продовольствия, запасов которого хватило бы всему городу лет как минимум на пятнадцать. Аппаратура слежения почти фантастического уровня. В стеклянном шаре на вершине Дома книги нам показывали камеры и компьютер, способные за несколько секунд обнаружить среди десятков тысяч пешеходов, идущих по Невскому, того, чья внешность соответствует предоставленному описанию. И все это – не в импортном боевике, а здесь, под боком, во вдоль и поперек, казалось бы, исхоженном Петербурге.

Силясь продемонстрировать публике наличие у них, кагэбэшников, обязательного в те годы человеческого лица, спецслужбисты могли взять да и рассекретить, например, систему противотанковой обороны северной Венеции. Каковая заключалась в том, что простым нажатием нескольких кнопок в бункере на двенадцатом подземном этаже Большого дома на Литейном несколько самых безобидных с виду люков и трансформаторных будок превращались в абсолютно неприступные дзоты, ощетинившиеся противотанковыми надолбами и стволами гранатометов в сторону направления атаки предполагаемого противника. Проще говоря – в сторону Финляндии. На мой неискушенный взгляд, в лабиринте этой системы могла увязнуть безо всякой надежды на высвобождение не только крошечная армия сопредельных финнов, но и все целиком танковые армады Северо-Атлантического блока.

Да что там танковые армады! Мало кто знает, но вообще-то на набережной Невы, прямо напротив крейсера «Аврора», имеется в моем городе такое учреждение, как Институт проблем астероидной опасности Российской академии наук. За маловразумительной вывеской скрывается контора, в задачу которой входит – ни за что не поверите! – не допустить того, чтобы на Петербург из космоса когда-нибудь обрушился метеорит.

Скажу не без гордости – институт этот открыл я. Лично. На целый корпус обойдя всех коллег-конкурентов. Милый старенький профессор, поговорить с которым мне дозволили исключительно в присутствии офицера спецслужбы, рассказывал, помнится, что на случай угрозы падения где-нибудь в районе Дворцовой площади нового Тунгусского метеорита разработан и утвержден четкий план действий. Предусматривавший (как крайнее средство) даже торпедирование незваного пришельца баллистической ракетой… Приятели, читавшие тот мой репортаж из института, пожимали плечами, понимающе улыбались и советовали не перегибать палку. «Читатель, конечно, баран, – говорили они, – но ты, Стогов, все-таки не завирайся…» Поверить в то, что данный бредовый план действительно существует, не желал никто.

Спецслужбисты, не стесняясь, оголили многие тайны своей интимной профессии. Очень многие. Но был в городе район, о котором они предпочитали не распространяться даже в самые открытые времена. На островных окраинах Петроградской стороны, неподалеку ЦПКиО, имелись, да и до сих пор имеются, несколько островов, на которые вы не доедете никаким общественным транспортом. И куда никогда не планировали прокладывать метро. Зачем? Те, кому нужно попасть в этот район, добираются сюда, сидя в импортных автомобилях с затемненными стеклами. А остальным делать здесь нечего.

Острова эти присутствовали на всех планах города. Они не были обнесены колючей проволокой, их не охраняли омоновцы с собаками. И тем не менее горожане никогда не горели желанием посетить этот район. Нехорошая шла слава об этих островах, сплошь застроенных элитными дачами, резиденциями да секретными объектами расплодившихся нынче спецслужб. Так что посторонних и праздных пешеходов встретить вам здесь не грозило. Так было раньше. Так есть теперь. Думаю, что не особенно ошибусь, если скажу, что так будет всегда. И именно в этот несимпатичный район, меня, судя по всему, и везли на служебном автомобиле с мигалкой и надписью «ГУВД» на бело-синем боку.

Поплутав по аллейкам Каменного острова, машина подъехала наконец к выкрашенным в неброский серый цвет воротам. Водитель негромко бибикнул. Слева от ворот открылась калитка. Неторопливой походкой из калитки вышел здоровенный молодец в камуфляже и с автоматом через плечо. С самым скучающим видом молодец обошел машину кругом, заглянул пару раз в салон и, остановившись напротив дверцы водителя, лениво поинтересовался:

– Куда?

– К Борисову.

Молодец покачал головой. Глядел он на машину с таким видом, словно у него давно и безнадежно болели зубы. Или прикидывая – а не проще ли будет взять да и просто кинуть в салон гранату и рвануть нас всех там сидящих к едрене-фене? Чтоб не мучиться. Остановив наконец взгляд на мне, он все так же лениво спросил:

– Фамилия?

– Стогов.

Вздохнув и потерев ладонью подбородок, молодец махнул рукой кому-то невидимому за воротами:

– Открывай.

Ворота медленно поползли в сторону. Субъект с автоматом пристроился сразу за задним бампером и проследовал через ворота вслед за нами.

Внутри не оказалось ни рядов колючей проволоки, ни особых чудес современной техники. Несколько свежеоштукатуренных особнячков, симпатичные, коротко стриженные деревца, посыпанные песком дорожки.

На ступенях центрального особнячка меня уже поджидал типчик в аккуратной стрижечке и неброском костюме. Сам типчик тоже был аккуратный, неброский. Специально их, что ли, подбирают таких сереньких – чтобы без особых примет? Или, наоборот, они уже по ходу работы стираются, как банкноты от частого употребления?

– Илья Юрьевич? Пойдемте. Владимир Федорович вас ждет.

Мы вошли в особнячок, и сопровождающий протянул часовому выписанный на меня пропуск.

– Фамилия? – с той же характерной ленцой в голосе спросил часовой, глядя куда-то мимо меня.

– Стогов.

– К кому?

Я посмотрел на сопровождающего.

– К Борисову, – ответил он за меня.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж. Двери, ведущие внутрь здания, были все как одна железные, с кодовыми замками. Перед одной из них типчик в костюме остановился, не глядя нажал цифры кода. Подождал, пока над дверью загорится зеленая лампочка, потянул тяжелую дверь на себя. Меня он пропустил вперед. За дверью оказался коридор с ковровой дорожкой. Вся эта шпионская экзотика начала меня уже утомлять. Остановившись наконец перед одной из дверей, типчик постучал, заглянул внутрь, поинтересовался:

– Владимир Федорович, тут Стогов. Можно?

– Давайте, – послышалось из-за двери.

Владимир Федорович сидел за столом и даже не попытался встать, чтобы меня поприветствовать. Улыбнулся, сказал: «Здрасте, Илья Юрьевич», и все. Глядя на него, я подумал, что встреть я майора на улице – честное слово, не узнал бы. Со времени той первой, четырехдневной давности встречи его серенькая, смазанная внешность успела напрочь изгладиться из памяти.

– Садитесь, – кивнул он на стоявший слева от стола стул. – Как доехали? Я же говорил вам, что мы обязательно встретимся.

Я молчал.

Вешалки в кабинете не было, а сидеть в мокром плаще, я вам скажу, удовольствие маленькое. Хам он все-таки, этот Владимир Федорович. Наверняка еще и родился не в Ленинграде, а приехал откуда-нибудь из Косорыловска. А уж строит-то из себя…

– Здесь курят? – наконец поинтересовался я.

– Курите. Раздеться, извините, не предлагаю – сейчас мы с вами перейдем в другое здание. Но сперва я хотел бы прояснить несколько вопросов. Не возражаете?

– Пожалуйста, – сказал я, прикуривая.

– Вы знакомы с гражданином Молчановым?

– С кем?

– С Молчановым Алексеем Валерьевичем? – прочел майор на лежащей перед ним папочке. – Парнем, которого нашли подстреленным в лифте Лениздата.

– Ах, с этим… Знаком.

– Как близко?

Я вспомнил ночной неосвещенный Невский. Удар. Резкая боль в костяшках пальцев, парень валится физиономией в лужу.

– Не скажу, что мы с ним закадычные друзья. Во всяком случае, фамилии его я не знал… Виделись однажды. Он пытался порвать мне плащ. Я треснул его в челюсть… В общем, видели синяк у него на физиономии?

– Видел… – улыбнулся майор. Недобро как-то улыбнулся, профессионально. – Расскажите поподробнее, пожалуйста, что там у вас с ним произошло?

Я рассказал, что у нас произошло.

– То есть они вас похитили? Интере-есно… Почему же вы об этом не заявили?

– Зачем? Все ведь обошлось…

Майор откинулся в кресле. Улыбка все еще не сходила с его лица.

– Илья Юрьевич, – сказал он. – Вы что – не понимаете, в какую историю впутались? Я, конечно, помню – вы у нас репортер. Что такое страх, не догадываетесь даже приблизительно. (Он довольно гнусно улыбнулся.) Но – поверьте – вы сейчас ведете себя как ребенок… Извините, что я так говорю, но мне многое становится понятно в этом деле. И я действительно хочу вам помочь.

Однако каков он у нас. Филантроп. Всё – для блага народа. Не пустить ли слезу, прикинул я, глядя, как медленно тает в воздухе колечко дыма.

Мы помолчали.

– Что вы молчите? – спросил майор.

– А что вы хотите, чтобы я вам сказал? Поблагодарил за житейскую мудрость?

– Зря вы так. – Майор покачал головой. – У этого парня две пули в животе. И никто не знает, зачем в таком виде он приполз в Лениздат. Не исключен вариант, что эти пули предназначались вам. Какая уж тут житейская мудрость…

Беседа со спецслужбистом становилась утомительна.

– Вы приглашали меня сюда, чтобы хорошенечко напугать? Я начинаю испытывать легкую дрожь.

– Нет, не для этого. Я пригласил вас для того, чтобы вы нам помогли.

– О Господи! Вы опять считаете, что я что-то от вас скрываю?

– Нет, на этот раз скрывает Молчанов. Он отказывается с нами говорить. Твердит, что расскажет все только вам.

– Мне? Почему?

Майор только пожал плечами.

Ни хрена не понимаю. Кино какое-то. Умирающий гангстер зовет не священника, а журналиста. Хочет поведать миру страшные тайны своего преступного прошлого. И тем избавить душу от неизбежных мук адских. Насмотрелись, понимаешь, голливудских фильмов…

– Ну что ж, – сказал я. – Странно все это, конечно… Но воля умирающего – закон. Пойдемте поговорим.

– Не так сразу… – Майор взглянул на часы. Они у майора были классные, швейцарские, с металлическим браслетом. Не иначе как снял с собственноручно убитого агента ЦРУ. – Сейчас Молчанов в руках наших врачей, его готовят к операции. От наркоза он будет отходить долго. И вообще не известно, отойдет или нет. Поэтому я договорился – нам с вами дадут возможность расспросить его еще до операции. Правда, недолго. От силы минут пять-семь. То есть мы сможем задать ему всего пару вопросов. Давайте обсудим темы. Что бы мы хотели от него узнать.

«Мы»? Вот это новость.

– Лично «мы» не хотели бы узнать от него абсолютно ничего, – сказал я.

– Илья Юрьевич, мы сейчас на одной стороне. Во время той, первой беседы на Литейном вы – не буду скрывать – выступали в качестве одного из подозреваемых. Ситуация изменилась – теперь вы помогаете следствию. И мы вам за это очень благодарны.

– Послушайте, майор…