Текст книги "Череп императора"

Автор книги: Виктор Банев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Я зажмурился, ожидая пули, но – ничего не происходило. Я лежал неподвижно и ждал, а затем решил открыть глаза.

Капитан, неуклюже раскидав ноги, лежал поперек рельсов. Сквозь волосы на затылке у него сочилась кровь, а над ним, ухмыляющийся и довольный, стоял… Нет, это не было галлюцинацией – это действительно был Осокин. Небритый, веселый и по-прежнему одетый в мой, старый плащ.

Все это было настолько нереально, настолько невозможно и абсурдно, что я даже не удивился. Я с трудом поднялся на ноги, автоматически отряхнулся и посмотрел на него.

– Жив, боец? – усмехаясь, спросил Леша.

– Да пошел ты… Дай сигарету.

– Здесь, говорят, не курят…

– Ага. Здесь только трескают по башке топором и собираются стрелять в затылок. Больше ничего.

Осокин бросил мне пачку «Лаки Страйк», и я наконец закурил. Затянулся, закрыл глаза и на целую вечность замер, поражаясь тому, как же это все-таки здорово. Живой… Живой, черт возьми… Все продолжается…

– Откуда ты взялся? – спросил я наконец у Осокина. Наверное, это был глупый вопрос – у ангелов-хранителей не принято спрашивать документы.

Скалясь и поглядывая на все еще лежащего без сознания капитана, Осокин объяснил, что после того, как я, словно взбесившийся, сорвался из гостиничного номера Дебби, он почуял неладное и решил вечером проследить за тем, как пройдет наша встреча с капитаном.

– Плащ-то на мне по-прежнему твой, – говорил он, – а во внутреннем кармане лежит твоя пресс-карта годичной давности. После того как вы спустились вниз, я подошел к постовому и сказал, что я – это ты, но только слегка припозднился. Прошу, мол, прощения, пропустите, пожалуйста. Ты знаешь – эти бараны поверили и пропустили меня без единого вопроса. За что только им зарплату платят, а? Я шел по туннелю метрах в ста за вами. Хорошо что не дальше – когда туннель начали перекрывать и из стены поползла бетонная переборка, еле успел проскочить. Ну а потом стоял – во-он там, наблюдал… Не слышно ни хрена, честное слово, а то я бы раньше подошел. Сперва я думал, вы тут своими следственными экспериментами занимаетесь, а потом смотрю – нет, все серьезно, похоже, он действительно собрался тебя валить. Ну, тут уж я, конечно, вмешался. Зря, что ли, я в свое время занял второе место на городском турнире по боксу? Вырубил этого мордоворота с одного удара!

– Я что-то слышал про эту историю с турниром, – сказал я. – Это было не в тот ли раз, когда против тебя выставили однорукого парня со второй стадией дистрофии?

Мы выкурили еще по одной сигарете и решили, что из туннеля нужно как-то выбираться. «А с этим что?» – кивнул Осокин на капитана. «Пристрели его, и делу конец!» – сказала Дебби. Все это время она стояла и огромными влюбленными глазами смотрела на Осокина. Я выдернул из брюк капитана ремень и туго скрутил ему руки за спиной. Вдвоем с Осокиным мы оттащили его к стене и аккуратно усадили. Оба ирландца – и Мартин, и Брайан – по-прежнему неподвижно стояли у стены. Мы трое избегали даже смотреть в их сторону.

– Эй, любезный, – похлопал капитана по щекам Осокин. – Пятиминутка релаксации окончена. Подъем.

Через некоторое время капитан открыл глаза и обвел нас всех мутным взглядом.

– Как разблокировать туннель? – тоном опытного гестаповца поинтересовался Осокин. – Отвечать быстро и четко. И не заставляй меня доставать из кармана мою зажигалку…

От сознания того, что все уже кончено, что весь этот кошмар остался в прошлом, на душе было легко и чисто. И пусть Дебби вилась вокруг Осокина и преданно заглядывала ему в глаза – пусть. В этой жизни есть много других приятных сторон.

После пятиминутных переговоров Осокин помог капитану подняться, подобрал его лежавший на рельсах пистолет, и все мы вереницей побрели к выходу. Капитан показал, где именно находится пункт управления шлюзами, и, поковырявшись в кнопках и рычажках, Осокин нашел-таки, как отключить блокировку туннелей. Бетонная плита, преграждавшая нам дорогу, медленно поплыла в сторону.

– Илья, – тихо сказала Дебби, подойдя ко мне.

– Да, Дебби?

– Все кончилось.

– Да, Дебби, все кончилось…

– Ты молодец, – сказала она. – Ты умный и смелый…

– Спасибо.

– Мы… Мы еще увидимся с тобой?

– О чем ты? – невесело улыбнулся я. – Все ведь кончилось… Совсем все. Сегодня ты уезжаешь.

Она посмотрела в глубь тускло освещенного жерла туннеля.

– То, что происходило между нами. Я не хочу, чтобы это кончалось…

– Через несколько часов у тебя самолет, – усмехнулся я. – Тебе осталось…

Я вытряс из рукава часы, посмотрел на тускло светящийся циферблат:

– Тебе осталось меньше четырех часов…

Часы показывали двадцать девять минут четвертого. Двадцать девять – без одной минуты половина… Отчего-то такое положение стрелок насторожило меня. Что-то не так в них было, что-то предвещающее опасность… После ударов рукояткой пистолета по затылку соображалось мне тяжело, и поэтому, когда до меня наконец дошло, было уже, поздно. Слишком поздно.

– Сразу, как поднимемся наверх, выпью пива, – начал Осокин. – Литра два зараз, а то…

Договорить он не успел – в туннеле погас свет. Моментально и опять совершенно неожиданно. Тьма упала на нас ватным одеялом – точь-в-точь, как в прошлый раз…

– Что за фигня? – удивился невидимый в темноте Осокин. – Здесь что…

Он неожиданно замолчал. Я напряженно вслушивался в то, что происходило вокруг.

Как я мог забыть?! Как, черт возьми, я мог об этом забыть?! Ежедневная минутная технологическая пауза, во время которой происходит перезарядка аккумуляторов! Ровно в полчетвертого. Как это могло вылететь у меня из головы?!

Прошла неделя, но, как и в тот понедельник, я стоял на двести метров ниже уровня городских улиц, и меня окутывала мгла – непроницаемая и всеобъемлющая… Ночь мироздания… И я снова почувствовал себя заживо похороненным в этом лабиринте.

– Леша, – сказал я шепотом, – ты этого гада держишь?

Осокин не отвечал.

– Леша? – повторил я погромче. – Леша! Черт возьми, подай голос, где ты есть?

Осокин не отзывался, а в той стороне, где я видел его в последний раз, слышалось какое-то шебуршение и тяжелое сипение.

Я рванулся туда, зацепился ногой за рельсы, чуть не упал. Уткнулся руками во что-то мягкое.

– Кто это? – рявкнул я.

– Это я, Илья, это я, – ответили мне из темноты голосом Брайана.

– Осокин где? Капитан? Ты их слышишь?

– Нет.

Я выставил вперед растопыренные пальцы и маленькими шажками стал потихоньку продвигаться вперед.

В воздухе что-то загудело – так же, как в прошлый раз за секунду до того, как зажегся свет.

…Осокин лежал, скрючившись, поперек рельсов и, словно выброшенная на берег рыба, беззвучно глотал ртом воздух. Капитана видно нигде не было.

– Что?! Что, мать твою?! Чем он тебя?!

– Да все со-мной нормально, – просипел Осокин. – Ногой подсек, спецназовец недобитый… Его, его лови. Он вон туда побежал!

Вон туда? Я кинул взгляд в глубь туннеля. Мне показалось, что там, в глубине его, я различил метнувшуюся тень.

Первые метров двести я пробежал со скоростью, которой позавидовали бы многие олимпийские чемпионы. Потом в боку что-то закололо, и темп пришлось сбавить. Я явно нагонял его – удаляющаяся спина капитана была уже совсем недалеко. Он бежал, смешно задирая ноги, скрученные за спиной руки явно ему мешали. Удар Осокина по затылку явно не прошел для него даром: сколь-нибудь приличную скорость он так и не развил.

Он свернул из основного туннеля в боковой, я бросился за ним. Он свернул еще несколько раз, я не отставал. Через десять минут такой гонки он вдруг встал, обернулся ко мне и проорал:

– Не подходи ко мне ближе!

Я встал, наклонился и прижал руку к тому месту, где кололо в боку. Вот, черт. Никакого здоровья уже не осталось. Дышать было тяжело, и утешало только то, что напитан тоже выглядел не блестяще. Он прислонился к стене совсем узенького технического туннеля и смотрел на меня ненавидящими глазами.

Если там, где мы проводили свой следственный эксперимент, стояла гробовая тишина, то теперь вдалеке слышались какие-то странные шумы. Я вспомнил – капитан говорил, что этот перегон метро ремонтируют.

– Не подходи! – крикнул он. – Не подходи ко мне! Дай мне уйти…

– Нет, – сказал я.

Капитан, пятясь задом, отступил еще на несколько метров и теперь стоял поперек рельсов какого-то из боковых ответвлений туннеля.

– Дай мне уйти! Просто стой там, где ты стоишь!.. Не заставляй меня убивать тебя еще раз!

– В прошлый раз у тебя получилось не очень… Может, мне повезет и сейчас? – крикнул я, сворачивая вслед за ним.

– Я убью тебя голыми руками! Поверь, я умею это делать! Ты все равно проиграешь! Такие, как ты, всегда проигрывают!

Он стоял и смотрел на меня. С этот расстояния мне было четко видно его лицо – перекошенная от бессильной ярости маска. Где-то вдалеке за его спиной блестел странный свет.

– Вы вечно мешаете! Вечно вертитесь под ногами и мешаете делать дело! Кто ты такой? Кто ты такой, чтобы мешать МНЕ?! Все было бы нормально, если бы не ты! Откуда ты взялся?! Зачем ты лезешь в то, что тебя не касается?!

Мне было видно, что он пытается высвободить руки, но у него ничего не выходило, и от этого он только еще больше заводился и орал, брызгая слюной. Свет за его спиной стал отчего-то ярче, но что там творилось, мне было не видно. Все загораживала фигура капитана.

– Я служу государству! Служу!.. Я делаю дело! А чему служат такие, как ты?! Ты алкаш, отброс общества! Таких, как ты, нужно ссылать в лагеря! – орал он мне. – Терпеть не могу таких никчемных людишек!

Теперь свет заливал весь туннель, и капитан стоял в его лучах, словно на сцене. Он не видел, что творится за его спиной, – а я видел.

– Оглянись! – крикнул я. – Посмотри назад!

Он не реагировал. Он стоял и, тяжело дыша, сверлил меня своими бешеными глазами.

– Сзади! Там поезд! – крикнул я.

– Что?

– Поезд! – крикнул я. Лязг железных колес было невозможно не слышать, но он, похоже, не слышал ничего на свете.

– Обернись!!!

Он обернулся, но было уже поздно…

Груженный гравием локомотив вынырнул из-за поворота на полном ходу. Капитан дернулся в сторону, хотел бежать, но оттуда, где он стоял, бежать было некуда. Равномерный могучий ход поезда был неумолим, как Судьба, и, даже не вскрикнув, капитан упал, скомканный его движением. В грозном механическом грохотанье колес слышалось что-то, к чему бесполезно обращаться с мольбой. Что-то омерзительно брызнуло на стену, и, не выдержав, я закрыл глаза.

Электровоз прогромыхал мимо того места, где я стоял, даже не притормозив. Перебарывая себя, я взглянул на еще вибрирующие рельсы. Поперек них смятой старой куклой лежал тот, кто еще секунду назад считал себя почти что богом.

Я отвернулся и медленно побрел назад.

– Ты живой? – бросилась ко мне Дебби. – Что там? Где капитан?

– Не ходи туда, Дебби, не надо…

Она заглянула мне в глаза и не стала ни о чем спрашивать.

– Как Осокин? – поинтересовался я.

– Осокин жив и уже оклемался. Как ты?!

– Я тоже жив… Все хорошо… Теперь все совсем хорошо…

Она обняла меня и уткнулась лицом мне в грудь. А по туннелю навстречу нам уже бежали омоновцы в камуфляжной форме…

20

Заломив лихой вираж и подняв целую стену брызг, машина свернула с Пулковского шоссе на дорогу, ведущую в международный аэропорт. Дождь остервенело лупил в стекло, и как таксист умудряется хоть что-то видеть дальше метра от капота, я не мог себе даже представить.

– Сколько времени? – тихо спросила Дебби.

– Не знаю, – сказал я. – Но мы успеем.

Мы сидели рядом, соприкасаясь только локтями, и боялись даже пошевелиться, чтобы не потерять этого ощущения. Ощущения того, что мы вместе. Пока вместе…

До рассвета было еще далеко, но ночной мрак уже начал понемногу превращаться в мутную утреннюю серость. А когда ее самолет поднимется в воздух, наверное, будет уже совсем светло, и я смогу смотреть ему вслед, а она, может быть, прижмется к иллюминатору и увидит внизу меня. Совсем крошечного, в мокром от проливного дождя плаще…

– Знаешь, Илья, – сказала она, – вчера в «Долли»… Глупо получилось… Мы ведь договаривались, что проведем эту ночь вместе. Я ждала этого, готовилась. Попросила дежурную по этажу постелить мне белье получше… Но ты ничего не говорил, и я злилась. Злилась и боялась, что ты забыл о нашем разговоре. А когда ты встал из-за стола, пошел покупать пиво и, вместо того чтобы вернуться к нам, остался болтать у стойки с какой-то шваброй… Знаешь, я разозлилась окончательно и…

– Не надо, Дебби, – сказал я.

– Нет, я хочу, чтобы ты знал. Я встала и хотела уйти. И я бы ушла, наделала всяких глупостей, пошла в какой-нибудь клуб, и все такое… Но твой друг Алеша – он не дал мне этого сделать. Он проводил меня до гостиницы и просидел со мной всю ночь… Мы говорили о тебе. Он говорил о том, какой ты на самом деле… Он рассказал мне, как в прошлом году в тебя стреляли, – почему ты никогда не упоминал об этом при мне?.. Он очень хороший друг. Он сказал, что мы идеально подходим друг для друга, а когда я ответила, что тебе на меня наплевать, он сказал, что ты меня любишь. И он не притронулся ко мне даже пальцем. Потому что друзья не могут так поступать…

– Не надо, – повторил я. – Какое все это имеет значение? Теперь… После того, что произошло…

После того, что произошло… Эта ночь еще не кончилась, но у меня уже сейчас было ощущение, что она будет мне сниться. Долго. Может быть, всегда…

Еще до того, как эскалатор, битком набитый омоновцами в вязаных капюшонах, поднял нас наверх, мы с Дебби уже понимали – у нас осталось всего лишь несколько часов и следует торопиться. Не надо было слов, не надо было ничего говорить…

«Извините, у девушки самолет, – сказал я, плечом отодвигая то ли следователя, то ли интервьюера, лезшего к нам со своим диктофоном. – Молодые люди ответят на все ваши вопросы…» Мы ушли с Сенной через пятнадцать минут после того, как все закончилось, и ничто на свете не смогло бы нас остановить.

То, что было потом, вспоминалось с трудом. Единственное, что я помнил совершенно точно, – это ее глаза. Огромные, зеленые – больше неба… Остальное сплеталось в причудливый узор: то ли было все это, то ли не было… Я начал целовать ее уже в прихожей своей квартиры, и в моих руках она была словно хрупкий цветок. Словно самый драгоценный цветок на свете. Мне казалось, что от моего дыхания рухнут стены, но они не рушились, а, наоборот, сдвигались все ближе, и нам было тесно в этом самом тесном из миров. Я наслаждался каждой секундой, пока мы были у меня, потому что знал – эти секунды последние. Я думаю, что, может быть, женщину нельзя так любить, потому что даже самая красивая женщина – это ведь всего лишь человек, и все-таки я любил ее именно так, и если бы мне предложили отдать все, что у меня есть или когда-нибудь будет, за возможность просто еще раз прижать ее к себе, я бы отдал не задумываясь и долго смеялся бы над продешевившими продавцами.

А потом мы, счастливые и насквозь мокрые, долго ловили такси, а оно все не появлялось, но нам было наплевать, и мы только смеялись, а когда машина наконец появилась и шофер узнал, что нам в аэропорт, то он долго удивлялся, где же наши чемоданы. Мы не обращали на него внимания, мы залезли внутрь и начали целоваться еще до того, как за нами захлопнулась дверца, и наклонившись к самому моему уху, она прошептала, что любит меня.

…Взвизгнув тормозами, машина остановилась у самых дверей аэропорта. Я рассчитался с водителем, Дебби медленно вылезла под дождь. – «Счастливого пути!» – фальшиво крикнул ей водитель, довольный чаевыми. Дебби не отвечала. Я заглянул ей в лицо и понял – вот сейчас она заплачет.

– Пойдем, – сказал я. – Пойдем, нас ждут.

Очередь у стойки регистрации уже почти подходила к концу. «Где вы бродите?!» – бросились к нам оба ирландца. Брайан уволок Дебби заполнять документы, а Мартин со счастливой улыбкой принялся рассказывать мне о том, как он рад, что всего через несколько часов будет дома. «Здесь было интересно, – говорил он. – Спасибо, Илья, это был really fascinating trip! Но дома… Дома все равно лучше». Он бормотал что-то насчет того, что, может быть, в следующем году снова выберется в Россию, только на этот раз, наверное, в Москву, но оттуда он будет мне звонить, и мы обязательно выпьем, и что-то еще такое же нудное и насквозь фальшивое. Когда это стало абсолютно невыносимо, я извинился, сказал, что сейчас приду, и снова вышел под дождь.

Дождь остервенело лупил по моему плащу. Я стоял, прятал сигарету в мокрой ладони и смотрел, как где-то, правее того места, где виднелись небоскребы с Пулковской площади, понемногу светлеет небо. В голове не было ни единой мысли – я просто стоял и слушал дождь.

– Илья, – тихонько сказала она, подойдя ко мне сзади. – Все уже зарегистрировались. Мне тоже пора.

Я повернулся и посмотрел на ее мокрое лицо. По рыжим волосам струилась вода, на футболке расплывались темные круги. По лицу стекали капельки – или слезы?

– Пока, Дебби.

– Я буду писать тебе. Ты ведь ответишь мне, правда?

Я молчал и смотрел на нее.

– Я буду скучать по тебе. Я приеду, как только смогу…

– Не надо, Дебби. Не начинай всего этого.

– Почему?

– Ты же знаешь – того, что было, больше не будет. Зачем себя обманывать?

Она молча смотрела на меня своими громадными зелеными глазами и вдруг бросилась, зарылась лицом в плащ на груди и заплакала – тихо, как ребенок. Сквозь стеклянные двери я видел, как Брайан и Мартин, стоящие по ту сторону контрольной линии, призывно машут руками.

– Ты помнишь, вчера в «Долли» я рассказывала про книгу ирландских легенд – «Книгу Красной Коровы», в которой говорится о принцессе по имени Деирдре? – наконец сказала она. – Я рассказала эту легенду не до конца. Принцесса, которую звали так же, как меня, средствами магии могла заставить любого ирландца влюбиться в нее. Но однажды она встретила того, кто не поддался ее чарам. Она пробовала снова и снова, но ничего не получалось. И тогда она сама полюбила его. Полюбила так, что не могла провести без него и мгновения. Только после этого он ответил ей взаимностью и они поженились. Ты же любишь меня – ведь правда, Стогов? Почему мы не можем быть вместе? Я хочу, чтобы так было, пожалуйста. Приезжай ко мне в Ирландию – я не хочу без тебя жить. Я не могу так.

Я посмотрел ей в лицо. Щурясь от ветра и дождя, она смотрела на меня и ждала ответа.

– Нет, Дебби… Нет… Хороший конец бывает только в сказках. А я давно уже не верю в сказки.

Она кулаком вытерла тушь со щек и сказала:

– Ну что ж… Тогда пока… Farewell, honey ^[29].

– Пока.

Я смотрел, как перед ней разъехались в стороны автоматические двери, она медленно прошла внутрь, подошла к стойке и протянула таможеннику документы. Она была удивительно красивой. Настолько красивой, что, наверное, никогда в жизни мне больше не встретить такой, как она.

Я достал из кармана размокшую пачку «Лаки Страйк». В пачке оставалась всего одна сигарета. Я закурил, поднял воротник плаща и медленно пошел прочь.

Вот и все…

За спиной хлопнула дверь:

– Илья!!!

Она стояла, растрепанная, со спутавшимися волосами, и смотрела на меня. Сквозь стеклянную дверь виднелся обалдевший таможенник, держащий в руках ее куртку.

– Илья! – подбежала она ко мне. – Мне нужно бежать, но… Я хочу тебя попросить. Просто попросить. Я уеду, и ты обо мне никогда не услышишь. Но пусть каждый раз, когда ты станешь заказывать себе «Гиннесс», ты будешь вспоминать… Нет, не о сегодняшней ночи… Вспоминай, что очень далеко от твоего города есть зеленый остров, населенный веселым и вечно пьяным народом. И на этом острове живет девушка, которая никогда – слышишь? никогда в жизни! – не забудет того, что произошло между нами.

Она легонько поцеловала меня в щеку и добавила:

– Потому что таких парней, как ты, милый, не забывают.

notes

Примечания

1

…Мы ждем весь день прихода ночи ( англ.).

2

Давай, милый ( англ.).

3

Пока, милый ( англ.).

4

– Простите! Сколько с меня?

– Пять франков, месье. ( Фр.)

5

Вероятно, я не получу ничего… но это больше, чем получишь ты ( англ.).

6

Спасибо ( англ.).

7

По-английски звучит «Даблин». ( Прим. ред.)

8

Ночная жизнь ( англ.).

9

Почему бы и нет? ( англ.)

10

Черт побери! ( англ.)

11

Поговорим об этом позже ( англ.).

12

Заткнитесь вы. Заткнитесь, мать вашу ( англ.).

13

Что это? ( англ.)

14

Язык коренного населения Ирландии, искусственно возрожденный после получения республикой независимости в 1918 году. ( Прим. авт.).

15

Игра слов: по-английски – «Мертвый Мороз». ( Прим. ред.)

16

Дерьмо! ( англ.)