Текст книги "Череп императора"

Автор книги: Виктор Банев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

17

Дебби не торопясь прикурила, обвела зал взглядом и криво усмехнулась:

– Стоило уезжать из Ирландии!.. Я пролетела над девятью европейскими государствами, тремя часовыми поясами и предъявляла свои документы дюжине мазефакеров с таможенных и всяких паспортных контролей – и все для чего? Для того, чтобы здесь, в России, сходить в ирландский бар?! Fuck! Ну не идиотизм ли, а?

Мы встретили ирландцев у Пяти углов, и я представил им Осокина, выглядевшего в моем старом плаще немного глуповато. В «Долли» лысый, как бильярдный шар, охранник указал нам свободный столик, и с того момента, вот уже полчаса, Дебби не переставала возмущаться тем, что мы затащили ее в ирландский бар – точно такой же, как тот, что расположен в подвале ее дома в Корке. Парням «Долли», наоборот, понравился. Особенно та пикантная деталь, что ни единый человек в баре не знал о существовании в Ирландии такого города, как Корк. Я молчал, курил и, глядя на ворчащую Дебби, думал, что непонятно почему, но за несколько последних дней – с понедельника – я успел как-то незаметно, но радикально измениться в своем отношении к женщинам.

Нельзя сказать, чтобы последние несколько лет женщины занимали в моей жизни хоть сколь-нибудь важное место. Оно конечно – иногда, просыпаясь по утрам, я обнаруживал некоторых из них в своей постели. Я не гордился этими ничего не значащими победами и, в отличие от Осокина, никогда не стремился их приумножить. Единственные женщины, вызывавшие мое заинтересованное внимание, были машинистки на работе да официантки в клубах, а вот теперь…

Теперь я ловил себя на том, что женщины стали интересны мне просто так – сами по себе. Как прекрасные тропические птицы или зрелище заката на морском берегу. Я улыбался, глядя на их рыжие гривы, зеленые глаза, капризно изогнутые шеи и хрупкие руки. Все это словно превратилось в тайные письмена, в иероглифы, прочесть которые мог только я и которые говорили мне о чем-то важном… Важном и радостном.

– А вот я не согласен, – отбрыкивался от наскоков Дебби Мартин. – Чего плохого в том, чтобы сходить в ирландскую пивную именно в Петербурге? Скажи, Илья?

– Точно, – кивнул я.

– Охотники, где бы они ни были, тут же бегут убивать зверей. Бизнесмены – отправляются на биржу. Фермеры едут в деревню, строители – в каменоломни. А ирландцы в каждом городе планеты отправляются в ирландский кабачок и пьют «Гиннесс». По-моему, это разумно. Правда, Илья?

– Правда, – снова кивнул я.

– Ты молодец, Илья, – сказал Мартин. – Хочешь, я приму тебя в настоящие ирландцы?

– Давай, – кивнул я в третий раз.

– Решено. Отныне и вовеки ты, Илья Стогов, являешься ирландцем. Храни в чистоте это почетное звание. – Он обернулся к Дебби и продолжал: – Представь, что ты не социолог, а инспектор. И родина уполномочила тебя проверить соответствие всех ирландских баров Петербурга нашему национальному духу. Вдруг здесь нет ирландского духа, а? Вдруг ирландское здесь только название? Вот ты, настоящий ирландец Илья Стогов, скажи: что в ирландских пивнушках самое главное?

– Наличие скидок для настоящих ирландцев? – предположил я.

– Нет. Извини, но из ирландцев я тебя исключаю. Как ничего не смыслящего в нашем национальном духе. В ирландских пивнушках главное – это fun. Как по-русски будет fun?

– Никак. В русском нет такого слова ^[27].

– Господи! Несчастная страна. Как же вы живете?

– Ты не понял, – сказал я. – У нас нет только слова. Сам fun у нас есть.

– А-а-а… Тогда проще. И какой же специфический fun предлагают посетителям в этом ирландском баре?

– Спросите лучше у Леши. Он здесь бывает чаще, чем я. Для меня ходить в «Долли» слишком дорого.

Ирландцы посмотрели на Осокина.

– Какой fun? – задумался он. – Н-ну, здесь бывают дартс-турниры.

– Извини, Алексей, но это не fun. Это развлечение для тупиц, – покачал головой Мартин. – Чего веселого в том, чтобы целый вечер кидаться в мишень детскими дротиками?

– Здесь бывают собачьи бои.

– Как это пошло, – фыркнула Дебби.

– Раз в неделю в «Долли» устраиваются конкурсы любительского стриптиза.

– Что это значит?

– Это значит, что любая девушка из зала может выйти и станцевать голой. Если получится красиво, ей могут дать премию – чуть ли не тысячу долларов… Иногда бывает и мужской любительский стриптиз.

– Нет, – покачал головой непреклонный Мартин. Роль уполномоченного Ирландской Республики по делам увеселений в барах Петербурга ему явно нравилась. – Такие развлечения имеются во всех ирландских пивнушках мира. А есть здесь что-нибудь особое? Что-то такое, чего нет нигде, а?

– Раньше здесь работал барменом один парень. Он клал девушек на стойку, вставлял им между ног стакан, а шейкер запихивал себе в брюки и выливал коктейль в стакан, ложась прямо на девушку. А мог таким же образом вылить коктейль и прямо девушке в рот. И никогда ни капли не проливал. Его даже в клипах показывали.

– А сейчас этот виртуоз работает?

– Нет. Сейчас он куда-то уехал.

– Значит, это не в счет.

– Ну хорошо, – почесал подбородок Осокин, – каждую зиму здесь проводятся «пляжные вечеринки» – «beach party». Когда на улице стоит сорокаградусный мороз, людям, которые приходят в «Долли» в плавках и купальниках, коктейли выдаются за счет заведения.

– Но ведь сейчас не зима, – грустно сказал Мартин.

Осокин взмок. Идея идти в «Долли» принадлежала ему. Соответственно и отстаивать стильность заведения тоже должен был он. Все смотрели на него, и даже Дебби бросила ныть и с интересом следила за тем, как он выкрутится.

– Сейчас, – наконец сдался Осокин. – Дайте подумать. Куплю пива и скажу.

Он занял у меня денег и отправился к стойке. Дебби проводила его долгим задумчивым взглядом.

– А у тебя симпатичный приятель, – сказала она. – Он похож на Кену Ривза.

Вернувшийся с пивом Осокин сиял, как обложка глянцевого журнала.

– Скажи, Мартин, – вкрадчиво поинтересовался он, – а во многих барах ты видел пиво с рыбками?

– Какое пиво? – удивился Мартин.

– Пиво с рыбками.

– Даже не слышал о таком. Что это?

– Это тот самый эксклюзивный fun, которого ты хотел.

– Ну-ну, – заинтересовались ирландцы, – и что же это за пиво?

– Обычное пиво. Светлое или темное – роли не играет. Изюминка в том, что в таком пиве плавают крошечные рыбки. Вот такусенькие. И пить пиво нужно вместе с ними. Залпом, чтобы не повредить их при глотании. Выпил кружечку – и чувствуешь, как они, живые, плавают у тебя в желудке.

– А потом?

– А потом ты просто их перевариваешь.

– Фу, какая гадость! – Дебби аж передернуло от отвращения.

– И здесь есть такое пиво? – подобрался, как перед рывком, Брайан.

– Конечно, – кивнул довольный Осокин. – Только оно дорогое. Семнадцать баксов стакан.

– Ребята, ребята! – запротестовала Дебби. – Давайте обойдемся без экспериментов.

– Погоди, это же…

– Не на-до! – отрезала Дебби. – Не надо! Пусть рыбки умрут естественной смертью. Ты еще мозги живой обезьяны попроси.

Оба ирландца молча налегли на «Гиннесс». На их лицах без труда читались потуги представить, каково это, когда внутри тебя плавают живые рыбки. Осокин сидел с видом победителя.

– Хм, – наконец сказал Брайан, – а здесь действительно очень интересно… Пиво с рыбками – надо же… Стильное заведение…

– Самое стильное заведение в городе, – уверенно кивнул Осокин. – Утверждаю как специалист.

– А вы специалист? – глянула на него Дебби.

– Меня можно называть на «ты», – профессиональной улыбкой жиголо ответил ей Осокин.

– Илья, а почему мы ни разу не были здесь до этого? – спросил Мартин.

– Не знаю… – пожал плечами я. – Мало ли стильных мест в городе?

– Только идиоту может прийти в голову вести ирландцев в ирландский бар, – поддержала меня Дебби. – Послезавтра будете дома, вот там и походите по самым настоящим ирландским пивным.

– Надо же, уже послезавтра, – вздохнул Брайан. – Как все-таки летит время!

– Я скажу, почему Стогов не водил вас ни в один национальный ресторан, – сказал Осокин. Он пил уже пятую кружку и явно чувствовал себя на коне. – Просто дело в том, что Стогов ничего не понимает в национальных кухнях. Он не гурман. В бары он ходит не есть и не наслаждаться атмосферой. Для него главное – напиться, вот и все.

Осокин допил свое пиво, поставил бокал на стол и улыбнулся.

– Как-то я ездил с ним в Пицунду. Это очень популярный курорт на нашем Черном море. Мы сходили на пляж, позагорали и решили зайти в грузинский ресторанчик. Я не успел еще и меню раскрыть, а Стогов все уже прочел и зовет официанта. «Водки, – говорит, – две бутылки и две полные порции грузинской капусты на закуску». Официант уточняет: «Две полные?» А Стогов ему – две-две, несите. Официант всякое видал, но все равно переспросил: «Вы, говорит, ничего не перепутали? Это же, мол, все-таки ГРУЗИНСКАЯ капуста», а Стогов уперся – две, и все тут. Официанту что? Он заказ принял и ушел. А дело в том, что грузинская капуста – это очень дешевое блюдо. По тем временам оно стоило около четверти цента. Простодушный Стогов, ничего не понимающий в тонкостях грузинской кухни, решил, что это очень небольшая порция, но на самом деле в Абхазии грузинской капустой называют целиком замаринованный кочан диаметром чуть ли не в полметра. Обычно заказывают его одну шестнадцатую или одну тридцать вторую часть. Стогов заказал две полные порции. Когда официант поставил их на стол, места не осталось даже для пепельницы… Стогов чуть не умер от удивления.

Ирландцы заулыбались и посмотрели на меня. Осокин же, особенно похожий при этом освещении на Кену Ривза, продолжал:

– И это еще не все. На следующий день мы снова пошли в грузинский ресторан. В другой, потому что в тот же Стогов идти отказался. На этот раз он тщательно изучил меню, долго мялся и наконец говорит официанту: «Принесите две бутылки водки и чего-нибудь э-э-э… на ваше усмотрение». Тот предложил взять хинкали и спрашивает: сколько нести? Стогов заранее насторожился и с ходу ему отвечает: «Один! Вернее, одну! В общем, самое маленькое!» Когда официант принес наш заказ, то все повара из кухни выбежали смотреть на мужчин, которые заказывают две бутылки водки и одну хинкали – ведь это на самом деле такие очень маленькие грузинские пельмени…

Ирландцам явно нравилось слушать Осокина. Когда он хотел, он мог понравиться даже кариатидам некрасовского парадного подъезда. Скорее всего эту историю Осокин выдумал – от начала до конца. Хотя кто его знает?.. Я мало что помню из того времени. После развода с женой я много пил и предпочитал не запоминать ничего из происходящего. Так что, может быть, все это и было на самом деле.

Брайан рассказал Осокину, как они с его позапрошлогодней девушкой пытались приготовить «айриш-рагу» (мясо, сваренное в черном пиве), но вылакали все пиво еще до того, как мясо успело свариться. Мартин глубокомысленно заметил, что любимым мясом древних кельтов была свинина. «По-древнеирландски даже рай обозначается словом, которое переводится как „место, где есть много вареной свинины“», – сказал он. Неисчерпаемый Осокин порадовал публику еще парой гастрономических баек. Старых, но довольно смешных.

К моменту, когда Брайан отправился за следующей порцией пива, Осокин все-таки задал вопрос, который я уже давно предчувствовал, глядя в его пьяные и бесстыжие глаза.

– Знаете, Деирдре, – сказал он, – у вас такое странное имя… Красивое и странное… Оно что-нибудь означает?

«Началось!» – понял я. Пока Осокин трезвый – он неплохой парень, но такой, как сейчас… Каждый раз на какой-то стадии вечеринки он каждый раз вдруг непонятным образом преображался, и я видел перед собой уже не знакомого Лешу Осокина, а снайпера, неторопливо и методично ищущего цель, совмещающего мушку с прицелом, кладущего палец на курок… Ба-бах! Помятый и весь до трусов перепачканный в помаде, Осокин пожимает плечами: «Ну что ты будешь делать с этими женщинами, старик?.. Ну никакого отбоя!..»

Утешало два обстоятельства – в «Долли» приват-кабины не предусмотрены (хотя когда это смущало фантазера и выдумщика Осокина?), и, кроме того, у него – гонорея, сопровождаемая… э-э… В общем, я надеялся, что друг мой сознает – для амурных подвигов время еще не пришло.

Дебби усмехнулась и, прищурившись, взглянула на него.

– Это национальное ирландское имя. Из очень старинной легенды. Как у вас Василиса.

– Василиса – это не из легенды, – сказал я просто для того, чтобы прекратить их воркование. – Василиса – это из сказки. Сперва она была лягушкой, а потом вышла замуж за принца.

– Да-да, – совершенно серьезно закивал Мартин. – Я читал эту сказку, когда учился в колледже. А у оборотня, который ее украл, конец хранился вместе с яйцом.

Мы с Осокиным чуть не попадали со стульев.

– Не обращайте внимания, – сказал Осокин, отсмеявшись. – Это мы так, о своем. Так что же за легенда?

– Расскажи ему, Дебби, – сказал Брайан.

– Ну хорошо, – пожала плечами она. – У нас в Ирландии есть такая старинная книга легенд, называется «Книга Красной Коровы». Там рассказывается, что у короля из Дублина была дочь по имени Деирдре, которая не умела любить. Она владела магией и могла влюбить в себя любого мужчину королевства, но сама не любила никого… В общем, это длинная и старинная легенда. Дети в Ирландии даже изучают ее в школе. В начальных классах…

Осокин начал плести что-то насчет того, что вряд ли та принцесса могла быть красивее Дебби, Мартин тут же выдал историческую справку: оказывается, рыжие волосы в Ирландии считались признаком простонародного происхождения, Дебби, запрокидывая голову, смеялась, и, устав от их гвалта, я потихоньку вылез из-за стола. «Пойду еще за пивом», – буркнул я и отправился к стойке.

Народу в баре успело набиться раза в два больше, чем рассчитывали те, кто проектировал стойку, и поэтому, прежде чем я получил свое пиво, мне пришлось немного потолкаться в очереди.

Бармен, наливавший «Гиннесс», глянул на меня поверх бокала и спросил:

– Это с вами настоящие ирландцы?

– Ага, – кивнул я, – настоящие.

Он нацедил еще один бокал и спросил опять:

– Чего ж они, если ирландцы, не переходят с пива на виски? Обычно после пяти «Гиннессов» просят уже «Джонни Уокера».

Действительно, подумал я, чего это мы? Нельзя уронить престиж ирландской культуры потребления алкоголя, никак нельзя. Я привстал на цыпочки и попытался привлечь внимание парней, однако те слушали, как Осокин рассказывает им в очередной раз что-то неимоверно смешное, и покатывались со смеху. Громче всех, сверкая ровными белыми зубами, смеялась Дебби, и смотреть на это мне было отчего-то неприятно. Ладно, решил я, поддержу престиж культуры самостоятельно.

– Давайте «Джонни», – кивнул я. – Черный лейбл. Одну штуку.

– С содовой? – поднял бровь бармен.

– А как пьют настоящие ирландцы?

– Если настоящие, то пьют чистый виски, безо всяких содовых, – уверил меня бармен.

– Тогда и мне чистый. Безо всяких…

Бармен выставил передо мной приземистый бокал. По его сторону стойки отстаивались мои бокалы с «Гиннессом». Я уселся на высокий табурет и пододвинул виски поближе.

– Не правда ли, сегодня удивительно милый вечер? – улыбнулась мне девица, сидевшая справа. Толпа прижимала нас почти вплотную друг к другу, и я ощущал запах ее дешевых духов. Насколько я мог разглядеть, у девицы были длинные черные волосы и длинные белые ноги. Мой друг Осокин говорит про таких девиц, что они напоминают ему неприбранную кровать.

– Так себе вечерок, – буркнул я, целиком сосредоточившись на том, как бы, не лишившись окончательно звания настоящего ирландца, намекнуть бармену, что бокальчик содовой мне все-таки не помешает.

– Может, потанцуем? – обрадованная ответом, улыбнулась девица.

– А что, уже объявили белый танец?

– Пригласи меня сам, – не сдавалась она.

– Знаешь, милая, – сказал я, допив-таки виски. – В той битве, когда кайзеровские дивизии теснили наших на верденском направлении, мне оторвало правую ногу. И теперь я хожу с деревянным протезом. Так что насчет потанцевать – извини, не ко мне.

Девица сочувственно покачала головой:

– А ходишь – ничего, как с настоящей…

– Привычка, знаешь ли…

– Можно потрогать? – сказала она, наклонившись к самому моему уху.

– Лучше не надо. Боюсь, от твоего прикосновения дерево может загореться. Мне не хотелось бы устроить здесь пожар.

Я слез со стула, рассчитался с барменом за пиво и виски и сказал, что «Гиннесс» заберу через пару минут. «Понимаю», – кивнул бармен. «Не правда ли, сегодня удивительно милый вечер?» – сказала девица парню справа от нее, когда я отошел на пару шагов. В туалете была тоже небольшая, но очередь – руки пришлось мыть втроем в одной раковине – в общем, когда я с пятью бокалами «Гиннесса» протиснулся обратно к столику, то обнаружил там только Брайана и Мартина, порядком осоловевших и по-английски обсуждающих девушек за соседним столиком.

– Ну наконец хоть кто-то пришел! – всплеснули они руками при моем появлении.

Я поставил пиво и огляделся.

– А где остальные? Дебби? Осокин?

– Дебби ушла с этим твоим другом, – заплетающимся языком сказал Брайан. – Он сказал: «Мы щас придем».

В тот вечер мы просидели в «Долли» до трех часов ночи. Домой я приехал только в полпятого. Ни Дебби, ни Осокин так и не вернулись.

18

Дождь не лил и не капал. Он барабанил в подоконник нудно и жалостливо. Словно там наверху кто-то плакал. Кто-то большой и беззащитный. Как ребенок, которому никогда не суждено стать взрослым.

Из окна были видны крыши окрестных домов, и повсюду, сколько хватало глаз, было одно и то же – дождь, дождь и ничего, кроме дождя. Серое низкое небо всей своей тяжестью давило на город, и от пейзажа веяло неизбывной вселенской тоской.

– Хочешь кофе? – спросила Дебби.

– Хочу, – кивнул я, не оборачиваясь.

– Здесь будем пить или пойдем на кухню?

– Все равно.

Она помолчала, словно от ее решения зависело что-то важное, и затем тихо произнесла:

– Давай здесь. Я сейчас принесу кофейник.

Кирилл Кириллов, чокнутый редактор исторического отдела моей газеты, как-то при мне зачитал афоризм из книги, груды которых вечно были навалены у него на столе. Тогда, помню, афоризм поразил меня своей претенциозностью, звучал он так: «Ничто так не обесценивает жизнь, как смерть, и ничто так не обесценивает начало, как конец». И вот теперь до меня, похоже, начало понемногу доходить, что же именно имел в виду неизвестный мне острослов из кирилловской книжки. У всей этой истории с Дебби, ирландцами, убийством и капитаном Тихорецким было начало – и вот все кончилось. Больше ничего не будет. Зачем же тогда это начиналось, думал я, глядя на плачущие тучи. Зачем?

Сегодня Дебби собирала вещи. Она возвращалась в Ирландию и улетала нынешней ночью прямым рейсом Петербург – Дублин. С утра она позвонила, сказала, что парни, Брайан с Мартином, куда-то смотались, и попросила помочь упаковать вещи. Я согласился и приехал к ней в гостиницу. Мне было все равно.

От множества выкуренных сигарет во рту уже стоял противный металлический привкус, но я все равно вытряс из пачки еще одну, прикурил и отвернулся от окна. Смотреть на льющийся за окном дождь больше не было сил.

Чемоданы Дебби были собраны и стояли в углу, блестя лакированными боками. Три больших, дорогих, с металлическими замками и кожаными ремнями и один старый, размером поменьше. Что-то пробубнив под нос, пожилая горничная унесла постельное белье, и на кровати Дебби остался лишь серый казенный матрас, тоненькое шерстяное одеяло и старые подушки с печатями гостиницы. На полу валялись какие-то листки бумаги. Все в комнате говорило мне о том, что история окончена, и еще одна часть моей бестолковой жизни навсегда уходит в прошлое.

Я поискал глазами пепельницу, не нашел и стряхнул пепел прямо на пол. Все равно, перед тем как сюда въедут новые постояльцы, пол будут мыть.

Гостиница, в которой остановились ирландцы, напоминала скорее студенческое общежитие, и при каждой комнате имелась тесноватая кухонька, где можно было разогреть завтрак или соорудить пару бутербродов. Дебби ногой толкнула дверь и внесла в кухню поднос с кофейником и двумя чашками. Шаги гулко раздавались в пустой комнате.

– Садись, – кивнула она мне на кровать.

– Ничего. Я постою.

Я взял чашку, налил себе кофе и вернулся к подоконнику. Отчего-то мне было неприятно смотреть на ее кровать. Мы молча пили кофе, и я слушал, как в стекло за моей спиной убаюкивающе барабанит дождь. Грустный, серый, осенний дождь.

– Осокин звонил. Сказал, что через полчаса будет здесь. Обещал помочь отвезти вещи.

Ответить на это было нечего. Я молчал и, обжигая губы, пил кофе.

– Илья… Это невыносимо… Ты все время молчишь.

– А чего говорить?

– Ты из-за вчерашнего? Ты ведь не знаешь…

– Я не из-за вчерашнего. Я молчу просто потому, что мне нечего сказать. Вот и все.

Она опустила голову и лишь плотнее двумя руками обхватила старенькую чашку с эмблемой гостиницы на округлом боку.

Чем больше я смотрел на нее, тем сильнее мне казалось, что эту девушку я вижу впервые… Отчего-то – почти против желания – вспомнилось, как вчера Осокин сказал ей, что у нее чертовски чувственная ямочка между ключицами. Хм. Действительно, чертовски чувственная.

Вчера они с Лешей исчезли абсолютно неожиданно. Сколько раз я был свидетелем того, как Осокин точно так же исчезал с вечеринки вместе с девушками – многими, разными, – и никогда эта картина меня не трогала. Как-то раз я даже потратил полвечера на то, чтобы занять разговором подвыпившего супруга уведенной Осокиным девицы, который поминутно вскакивал и принимался озираться в поисках пропавшей благоверной. А когда, раскрасневшаяся, она наконец появилась – с размазанной по лицу помадой, то и дело поправляя прическу и одергивая юбку, – я тут же уволок совсем уже пьяного собеседника в другую комнату – курить. И вот теперь я смотрел на Дебби и отказывался верить, что вчерашний вечер действительно был таким, каким он был.

– Надо же – я уезжаю, – задумчиво сказала она, словно говоря сама с собой. – Даже не верится.

– Во сколько твой самолет?

– Поздно. В полседьмого утра. Но в аэропорту нужно быть часов в пять.

– Зачем?

– Ну как… Таможня, паспортный контроль, и все такое… А в одиннадцать по вашему времени я уже буду в Дублине.

– Ты помнишь, что сегодня в полночь нас ждет капитан?

– Помню. Я успею.

В полночь на «Сенной площади» капитан Тихорецкий устраивал какую-то прощальную акцию. То ли следственный эксперимент, то ли реконструкцию картины преступления. Глупая затея. Чего, интересно, он хочет добиться, еще раз затащив всех нас в тот же туннель, что и неделю назад?

Трудно поверить – еще вчера в это же самое время единственное, что интересовало меня на свете, – это разгадка убийства. Я строил версии, присматривался к подозреваемым, искал мотивы… Сегодня все это интересовало меня чуть меньше, чем вопрос, отчего именно вымерли динозавры. Я перебрал все возможные кандидатуры: Мартина, Брайана, Дебби – но так и не нашел разгадки. Что собирался предпринять капитан Тихорецкий, я не знал, но думалось мне, что архивы его Комитета в скором времени пополнятся еще одним списанным и безнадежно глухим делом. Ни в то, что он отыщет-таки разгадку этого убийства, ни тем более в то, что убийца – Дебби, поверить я не мог.

Я выковырял из лежащей на подоконнике пачки «Лаки Страйк» еще одну сигарету и закурил. Глупо, чертовски глупо все это. Неделю назад я увидел эту девушку впервые, а после сегодняшнего дня не увижу ее больше никогда. Чемоданы собраны, белье сдано в прачечную, через полчаса приедет Осокин… Раз так все получилось, значит, так тому и быть. Наверное, иначе получиться просто и не могло.

От этой не подлежащей обсуждению окончательности всего произошедшего мне было настолько хреново, как не было, наверное, никогда… Отчего-то вспомнилось, как лет десять назад на пустом пляжу я один, ночью, подрался сразу с четырьмя аборигенами – злыми и волосатыми, как медведи гризли. Они сломали мне два нижних ребра и ткнули ножом – если бы не заслонился рукой, то попали бы прямо в печень. Аборигены растворились во тьме, а я лежал и, не в силах подняться, смотрел, как море лижет берег. Лениво и равнодушно. Точно так же лениво и равнодушно, как стучит в окно дождь. Может быть, в такие вот минуты, когда одна часть жизни уже окончена, а другая еще не началась, человек и понимает наконец, что такое Вечность.

Дебби допила свой кофе, поставила чашку на тумбочку, зияющую пустотой своих полок, и закурила.

– Тебе грустно? – спросила она.

– Не знаю… Наверное…

– Ты уже знаешь, чем будешь заниматься завтра?

– Пока нет.

– Ты еще не думал об этом?

– Наверное, завтра я буду работать. Снова приду в редакцию, включу свой компьютер и не встану из-за стола, пока не допишу все до конца. Как обычно.

Мы помолчали.

– Обалдеть можно – завтра я снова буду в Корке. Осталось всего несколько часов. Ты не поверишь, но я уже не помню, какой он – этот мой город. Я забыла, когда последний раз говорила по-английски. Даже с парнями болтаю только по-русски. Такое впечатление, будто Ирландия – это что-то из другой жизни. Не моей…

Мне не хотелось ей об этом говорить, но на самом деле я чувствовал то же самое. С тех пор, как в понедельник меня вызвал к себе в кабинет редактор, произошло столько, что все это просто физически не могло уместиться в каких-то семь дней. И вот теперь она уезжала – а я…

Я оставался. Теперь она будет жить на своем зеленом острове, а я – в этом насквозь вымокшем городе. Глупо… Глупо и пошло… Кто она мне? Никто. Однако с тех пор, как вчера она уехала с Осокиным, мне казалось, что я не хочу больше жить. По крайней мере жить так, как жил раньше.

В дверь постучали.

– Это, наверное, Алеша, – сказала Дебби и пошла открывать.

Надо же, «Алеша»! – усмехнулся я. Это действительно был Осокин. «Привет, старик», – пробубнил он, стаскивая в дверях набухший от воды плащ. Смотреть на меня он явно избегал.

– Как дела, Дебби?

– Все хорошо. Проходи.

– На улице льет как из ведра. Промок до ушей. Я смотрю, вы уже все упаковали?

– Илья помог мне собрать чемоданы.

– Теперь в аэропорт?

– Да. Хочу заранее сдать чемоданы. Чтобы не таскаться с ними по городу. Из гостиницы нужно съехать до четырех часов дня.

– Такси уже вызвала?

– Нет еще. Сейчас вызову.

– А во сколько тебе в метро? На эту… В общем, на место преступления?

– К двенадцати. Капитан сказал, что будет ждать нас сразу, как только закроется метро. Я созванивалась с ним. Он сказал, что больше чем на пару часов нас не задержит. Говорит, что хочет что-то там еще раз сверить и перепроверить. Чтобы потом не пришлось вызывать нас из Ирландии.

– Глупостями занимается… Пинкертон хренов…

Осокин как-то очень по-хозяйски плюхнулся на кровать Дебби. Так, словно прожил в этой комнате не один год. Дебби едва заметно вздрогнула и посмотрела в мою сторону. Я старался не обращать внимания.

– Выпьешь кофе? – спросила она.

– Хорошо бы, – сказал Осокин, – замерз как собака.

– А я, пожалуй, пойду, – сказал я. – Дела, знаете ли.

– Погоди, Илья. Попьешь кофе и пойдешь.

Спорить и настаивать было глупо, и я согласился. Дебби снова отправилась на кухню. Мы с Осокиным остались вдвоем.

Осокин курил, а я молча слушал, как Дебби на кухне моет чашки. Болтать не хотелось… Никогда бы не поверил, что вот так вот буду молчать – и с кем? С Лешей Осокиным! Бред какой-то!

– Стогов, когда ты так молчишь, я чувствую себя полным кретином.

– Может быть, ты и есть полный кретин?

– Дуешься?

– Да пошел ты!..

– Дуешься, дуешься… Я тебя знаю. А чего дуться-то? Ты, Стогов, ни о чем не хочешь меня спросить?

– Хочу.

– Ну так спроси.

– Леша, скажи пожалуйста, сколько сейчас времени?

– Не строй из себя черт знает что. Ты что – не знаешь меня?

– Знаю.

– Тьфу ты! Я ведь не об этом. Ты же не знаешь, что здесь вчера было!

– Леша, я знаю тебя шесть лет. Что еще я должен у тебя спросить?

– Мы же мужчины. Ты должен меня понять… Черт! Я не так сказал. Я не в этом смысле. Ты пойми – неужели…

– Леша, повторяю второй и последний раз: не пойти ли тебе на хрен, а?

– Ну что ж… По крайней мере я пытался все тебе объяснить.

Осокин усмехнулся и закурил новую сигарету.

Я не чувствовал ни злобы, ни раздражения. Только почти физическую горечь. Об этом парне я знал чуть больше, чем о себе самом. Если и был у меня когда-нибудь друг, то его звали Леша Осокин. Я пил с ним, болтался по клубам, пару раз даже боксировал в редакционном спортзале – один раз выиграл я, второй он. Вряд ли для того, чтобы понять друг друга, нам нужны были какие-то слова.

– Ты тоже пойдешь вечером в метро? – спросил он наконец.

– Пойду.

– Капитан вызвал?

– Ага.

– Смотри… Не нравится мне этот твой капитан. Ирландцы уедут, их не достанешь. А мужику галочку в отчете раскрываемости ставить. Достанет он тебя, помяни мое слово, достанет.

– Посмотрим, – сказал я.

– Чего он там хоть устраивать-то собирается? Надеется, что на месте преступления убийца сам расколется?

– Не знаю.

Мы помолчали.

– А я сегодня на работе был, – сказал Осокин.

– Ну и как там?

– Все, как обычно, Степашин про тебя спрашивал. Когда это, говорит, наш горячо любимый спецкор Стогов на рабочем месте появится?

– А что – на подходе новая партия гостей из Ирландии?

– Он какую-то тему для тебя придумал. Хочет поручить крупное журналистское расследование.

– Меня его идеи в последнее время пугают. Как что-нибудь подсунет – потом хоть вешайся.

– Насколько я понял, он хочет поручить тебе порыться в том деле с английскими спецслужбами. Ну, ты, наверное, слышал – какой-то наш супермен в Лондоне захватил целый автобус детишек и смылся с денежками британских налогоплательщиков.

– Хорошо бы он заслал меня на годик-другой в тыл врага. Так сказать, выяснить все на месте… Хотя на самом деле Степашин меня уже достал. То ирландские журналисты, то английские шпионы… Может, мне вообще не ходить завтра на работу?

– Брось ты, – махнул рукой Осокин, – по-моему, там все проще. Просто выяснились какие-то новые детали, и он хочет, чтобы ты написал комментарий. Мне девчонки из компьютерного зала показали, что приметы нашего супермена введены в Интернет. Вроде у него ни единой особой приметы нет – только наколка чуть повыше запястья. В виде морского змея, пожирающего подводную лодку.

Сигарета выпала у меня из руки.

– Что?!

Осокин вытаращился на меня ничего не понимающими глазами.

– Ты чего? – спросил он.

– Что ты сказал? Повтори!

– Да что с тобой?

– Что ты сказал?!

– Ну как что сказал… Сказал, что у разведчика, который взял в заложники школьный автобус в Лондоне, была наколка. В виде морского змея…

– Да нет! До этого!

– Когда до этого-то?! Ты объясни толком, в чем дело?!

Осокин привстал на кровати – он явно не понимал, что со мною творится. А у меня перед глазами из отдельных фрагментов выстраивалась ясная до мельчайших подробностей картина.