Текст книги "Череп императора"

Автор книги: Виктор Банев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

– Слушай, а почему этот клуб называется «Первомай»? – спросил Брайан, когда мы заплатили за вход и устроились наконец на плюшевом диване у самого бара. – Местные геи как-то связаны с рабочим движением?

– Да нет, – усмехнулся я, – все проще. Раньше в этом здании располагался Дом культуры «Первомай». Вполне стандартное название безо всякого идеологического подтекста. Дом культуры закрыли, а название осталось. Сейчас так происходит сплошь и рядом. У меня в Купчине есть казино «Большевичка». Никто не удивляется.

– Жаль, – расстроился Брайан. – Я думал… Вообще, геи – очень революционная прослойка общества. В 74-м в Лос-Анджелесе они построили баррикады и камнями забросали полицию… Жаль, что тогда я был еще очень молодой и не мог во всем этом поучаствовать.

– Ты не революционер, Брайан, ты просто хулиган, – сказала Дебби. – Скажи прямо: тебе хочется не рабочей борьбы, а просто бить окна и бросать камни в полицейских.

– Может, и так, – довольный собой, кивнул Брайан, – но все-таки геи, евреи и студенты – это основа любой революции… Среди большевистских лидеров…

– Ты посмотри по сторонам, кто здесь станет участвовать в твоей революции?

Брайан автоматически оглянулся и посмотрел по сторонам. На зачинщиков массовых беспорядков публика гей-клуба «Первомай» действительно не тянула. Народу в зале было немного, и все сплошь стильные молодые люди в модных свитерах, респектабельные мужчины, похожие на преуспевающих бизнесменов (немного странновато смотрелись разве что их дорогие сережки), аккуратно и совсем не вызывающе одетые девушки… Не знаю, сколько среди них было настоящих геев, а сколько таких, как мы, просто заглянувших на огонек, но публика в любом случае не целовалась по углам и парни не хватали друг дружку за ягодицы.

Дорвавшиеся до вожделенного алкоголя, который выставляли на стол сразу, не заставляя откликаться на обидные клички, ирландцы принялись методично опрокидывать в рот стаканы. Дебби, лишь пригубив свой «Бифитер», тронула меня за рукав и предложила пойти потанцевать.

– Не знаю, – сказал я, – приняты ли здесь гетеросексуальные танцы? Как бы нам не оскорбить местных завсегдатаев своим поведением. Иди, пригласи лучше какую-нибудь смазливую девушку.

– Я хочу с тобой поговорить, – не поддержала шутку Дебби.

– Ну пойдем, – сказал я, отставляя стакан. Честно сказать, с куда большим удовольствием я выпил бы еще стаканчик-другой и наконец покурил.

Дебби удивительно хорошо танцевала. Я чувствовал под своими ладонями ее тело, такое горячее даже сквозь, тоненькую футболку, и вдруг подумал, что вообще-то за всю последнюю неделю я так ни разу к ней и не прикоснулся. Мы болтали, ссорились, выпили вместе черт-те знает сколько литров пива, но я ни разу не подошел к ней ближе чем на метр и ни разу даже пальцем не притронулся к ее восхитительному телу.

– Ты хотела поговорить? – сказал я, чтобы хоть так отвлечься от этих волнующих мыслей.

– Хотела, – совершенно серьезно сказала она, глядя мне прямо в глаза.

– Я весь внимание.

– Я НЕ убивала Шона, – сказала она. Было видно, что ее просто распирает от того, что она хочет мне наговорить, но – вечная проблема журналистов – она элементарно не знает, с чего начать.

Я молчал и смотрел на нее. На самом деле я очень хотел, чтобы это было правдой. Чтобы она была здесь ни при чем. Чтобы все это оказалось просто дурацким совпадением, но… Как тогда объяснить эту фотографию и то, что она скрыла знакомство с Шоном?

– Пойми меня правильно. Я не боюсь ответственности. Не боюсь ни ваших спецслужб, ни твоего супермена-капитана. Я – гражданка Юропиен Комьюнити ^[26], и в том, что мне удастся без проблем покинуть вашу страну, лично у меня сомнений нет… Я хочу только, чтобы ты не думал, что это сделала я. Потому что я действительно здесь ни при чем.

– Не думаю, что твое еэсовское гражданство произведет на нашего капитана хоть какое-то впечатление. Если я правильно представляю, то еще лет десять-пятнадцать назад он отстреливал ваших граждан по дюжине перед завтраком. Просто чтобы размяться.

Дебби с некоторым замешательством заглянула мне в глаза – шучу я или серьезно? – но тон не сменила:

– А что он может мне предъявить? Эту фотографию? Глупо, очень глупо. Да, я знала Шона в Ирландии. Мы встречались, он был моим парнем – и что? Неужели ты думаешь, мне требовалось доехать до России, чтобы понять: главное, чего я хочу в жизни, – это всадить топор в затылок своему бывшему бой-френду? С которым мы расстались больше года назад?

– Я не знаю, что сможет предъявить тебе капитан, но эта фотография – однозначная улика. Ты единственная из всей группы, кто знал Шона до этой поездки. И ты не сказала об этом следователю. Скрыла важный для следствия факт.

– Да нет в этом факте ничего важного. Я не видела Шона больше года, а в понедельник с утра встретила его в аэропорту и чуть не умерла от удивления. Мы и говорили-то с ним всего пару минут. Он спросил, как я? Я сказала: все оʼкей. А после этого… Он достал из бумажника эту злосчастную фотографию и отдал мне. Сказал, что все это время помнил обо мне и очень скучал.

Она прислонила голову к моему плечу и замолчала.

– Ты знаешь, – наконец снова заговорила она, – он всегда был таким смешным… Лопоухий, весь в веснушках… Все девчонки в колледже, где мы с ним познакомились, смеялись и говорили, что лучше переспать с негром, чем с Шоном Малленом… Ну, ты наверное знаешь – когда девушки собираются вместе, они обязательно на какой-то стадии начинают сплетничать о знакомых парнях… А мне он нравился. Он был очень хороший, честный и – смелый. Нет, ты не подумай, что он как-то особенно храбрился. Я думаю, что он не дрался, наверное, ни разу в жизни, – очкарики вообще редко дерутся, – но он действительно был очень смелый. И когда мы начали с ним встречаться, я действительно любила его. Очень сильно. И тоже очень скучала, когда мы расстались.

Я слушал ее, и мне казалось, что все это говорит какая-то другая Деирдре – не та, которая рассказывала мне в туннеле о том, что готова на собственном роскошном теле испытать, любят ли русские мужчины анальный секс. Эта длинноногая девица, способная одним-единственным взглядом сбить с ног любого плейбоя, встречалась с тихоней и откровенным обормотом Шоном?! Нет, положительно чего-то я не понял в этой девушке. Чего-то не разглядел.

Музыка кончилась, и мы вернулись за столик к Брайану с Мартином.

– Как-то раз, – сказал Мартин, глядя на меня пьяными и бесшабашными глазами, – у нас в колледже отмечался день Святого Патрика. Нудное официальное мероприятие с безалкогольными коктейлями и игрой в фанты. И там был такой конкурс – мужчинам завязывали глаза, подводили к шеренге девушек и предлагали, пощупав ноги, определить, кто именно перед ним стоит. А для прикола в шеренгу поставили меня. И парень с завязанными глазами долго щупал мои коленки – представляешь?! Совершенно омерзительное ощущение.

– Ты это к чему? – спросил я, делая добрый глоток из своего стакана с джином.

– А ни к чему. Я просто хочу, чтобы ты знал, – тем вечером, пожалуй, весь мой гомосексуальный опыт и исчерпывается.

– Ну и? – никак не мог понять я.

– Илья! – Мартин наклонился ко мне и свистящим шепотом произнес: – Они на меня СМОТРЯТ.

– Кто?

– Все вокруг.

Я, по возможности незаметно, огляделся. Публика мирно тянула напитки. В нашу сторону никто не смотрел.

– Пусть себе смотрят, – сказал я, – тебе-то что?

– Ага, – кивнул он, – ты смылся танцевать с Дебби, и все. Оглядись вокруг! Мы с Брайаном, между прочим, очень естественно смотримся в данном контексте – на хрена мне это надо? Брайан хоть из идейных соображений испытывает к гомосексуалистам симпатию, а что я? Я не гомофоб, но зачем на меня так сочувственно смотреть?

– Который здесь? – сказал я. – За друга Мартина выбью глаз! Чтоб не смотрели, похабники!

– Да я не об этом.

– А о чем?

– Может, пойдем, а? Вкусили экзотики и хватит.

– Господи! Столько слов! Как тебя держит твой редактор? Сказал бы сразу… Поехали, собирайтесь.

Брайан пробовал возражать, говорил, что Мартин мнителен и атмосфера в «Первомае» самая располагающая к тому, чтобы встретить здесь рассвет, но Мартин был неумолим. После недолгого обсуждения был выбран расположенный неподалеку рейв-клуб «ТБ», мы забрали свои не успевшие высохнуть куртки и плащи и поехали.

«ТБ» квартировал в списанном с баланса бомбоубежище. Камуфляжная сетка под потолком, глухо бухающая басовая драм-машина, лазерные пушки в упор расстреливают танцоров. Почему-то весь этот довольно типичный дизайн произвел на ирландцев впечатление: «Wow!» – почти хором сказали они. Я лишь улыбнулся. Забавный выдался у нас вечерок. Куда бы мы ни пришли, мы явно выбивались из компании. Для «Хара-Мамбуру» мы были чересчур чисты, для «Первомая» – чересчур гетеросексуальны. Пожалуй, что для «ТБ» мы будем слишком пьяны.

Стойка бара выглядела настолько ободранной, словно стояла здесь еще со времен первых пятилеток, и уже тогда была здорово потрепана жизнью. Лазерные блики отражались на выставленных бутылках, и от этого бар выглядел немного ненастоящим.

– Бармен! – призывно помахал рукой Мартин.

Бармен, стоявший на другом конце стойки и болтавший с симпатичной брюнеткой, только покосился в нашу сторону и даже не шелохнулся.

– Ба-армен! – сказал он погромче. – Можно на минутку!

Та же реакция.

– Ба-а-армен! – заорал, перекрикивая двухсотваттные динамики, хмельной Мартин.

Бармен даже не пошевелился и продолжал разговаривать.

– Неправильная тактика, – сказал Брайан, локтем отодвинул Мартина от стойки и на весь клуб гаркнул: – Пятнадцать долларов!

– Я слушаю, – четко произнес подскочивший бармен.

– Четыре по сто джина.

– С содовой?

– Давайте с содовой.

– Пива?

– Попозже.

– Чипсы? Фисташки?

– Нет, спасибо.

Бармен выставил на стойку стаканы, назвал сумму и, оглядев нас, сказал уголком рта:

– Я просто был занят. Меня не интересуют ваши пятнадцать долларов.

– Прекрасно, – сказал Брайан, – я и не собирался вам их давать.

Мы сели за столик и хором отхлебнули из стаканов.

– А здесь здорово, – сказал Мартин, озираясь по сторонам.

– Если бы не этот дурацкий рейв, – поморщился Брайан, – было бы совсем хорошо.

– А что такое «ТиБи»? – спросил у меня Мартин.

– Ты имеешь в виду название клуба? Это значит «Трансформаторная Будка».

– А что такое «трансформаторная будка»?

– Как тебе объяснить? Честно сказать, я не очень большой спец в этом вопросе. Ты, наверное, видел – на улице иногда стоят такие железные коробки. Переключатели городского электронапряжения или что-то в этом роде. В общем, связано с электричеством. Подробнее, извини, не знаю. Рейверы любят всякие технологические названия.

– Понятно, – сказали ирландцы.

Я отхлебнул из своего стакана и сказал:

– У меня был приятель – очень невезучий парень. С ним всегда что-то происходило, он постоянно вляпывался в какие-то куролесы. Однажды купил себе ботинки – такие же как у Брайана, со шнуровкой чуть не до колена. Надел их, значится, идет по улице, радуется жизни. Но не долго. Каким-то чудом получилось так, что в его ботинок попал камешек. Представляете – в такой высоченный ботинок?! Камешек был маленький, но острый: колет ногу, и все тут, идти невозможно. А расшнуровывать такой ботинок – дело минут десяти. Пока развяжешь его, пока обратно завяжешь…

– Это точно, – подтвердил Брайан.

– А ему времени терять не хотелось. Но камешек колется. Он уж и так, и этак… В общем, решил он сесть и все-таки расшнуровать ботинок. Остановился у такой вот «ТБ» – трансформаторной будки – и совсем было уселся развязывать шнурки, но, на беду, решил попытаться еще раз вытрясти этот камешек. Оперся двумя руками о будку и давай изо всех сил дергать ногой… Представили картину, да? А в это время мимо шел старичок, божий одуванчик. Седенький, с палочкой. Наверное, в ремесленном училище старичок изучал технику безопасности и с тех пор твердо уяснил, как следует поступать в экстренных случаях. И когда он увидел, что у трансформаторной будки стоит человек, которого трясет, как эпилептика, то сообразил моментально: короткое замыкание, человек в опасности. В общем, не растерялся, подскочил и что есть силы треснул этому моему приятелю палкой по рукам. Чтобы разомкнуть электроцепь.

– Ну и? – захлебываясь от смеха, спросил Мартин.

– Ну и сломал ему руку в двух местах. Причем, когда мой приятель стал орать и матюгаться, старичок смущенно потупился и сказал: «Не надо благодарностей. Это мой гражданский долг».

Все посмеялись, и Мартин сходил купить еще по порции джина.

– Я тоже знал у себя в Корке такого невезучего парня, – сказал Брайан, когда Мартин вернулся. – Он хороший человек, известный журналист, но только… Как бы это помягче?.. Очень любит женщин. Как-то он пошел в ресторан и познакомился там с совершенно улетной – я правильно произношу это слово? – девицей. Ну просто вообще! И девушка пригласила его к себе. С ходу! На всю ночь! Они доели, допили все, что было заказано, и поехали к ней. Всю дорогу они целовались, он ее чуть прямо в машине не раздел, и, в общем, все обстояло шикарно. Они приезжают, входят в дом, она, не зажигая свет, говорит: «Раздевайся, милый, ложись, я пошла в душ». И уходит. Приятель разделся, нырк в кровать и ждет. Предвкушая, так сказать. Но чем дольше ждет, тем сильнее чувствует – как бы это помягче? Короче, в ресторане он слишком много ел. И теперь ему нужно в уборную. Причем нужно срочно. А у нас в Ирландии унитазы и души расположены, как правило, в одной комнате. И в этой комнате не торопясь моется девушка… Она там плещется, что-то напевает, а он чуть с ума не сходит – бегает голый по квартире, не знает, что делать.

Дебби прыснула, и довольный собой Брайан продолжал:

– В общем, в конце концов он не выдержал. Схватил газету, постелил на пол, – Iʼm sorry, – сделал свое дело и недолго думая выбросил эту газету в открытое окно. Уф, думает, все. Но чувствует – нет, не все. Остался запах – жуткий. «Fuck! – думает приятель. – Этого только не хватало!» Начал опять бегать по квартире – чем бы это дело заглушить? А свет, напомню, не зажигает – соблюдает интимность обстановки. В результате он нашел что-то вроде косметички этой девушки, схватил какой-то флакончик – принюхался, спиртом вроде пахнет, наверное какой-нибудь дезодорант. Он и набрызгал щедрой рукой во все стороны. Понюхал – пахнуть вроде перестало. Снова – нырк в постель, а тут как раз и девушка из ванной вышла. В общем, все прошло удачно, у моего приятеля была ночь бешеной страсти, и заснули они только под утро.

Брайан не торопясь вытряс из пачку новую сигарету, прикурил и, обведя публику взглядом, продолжал:

– Проснулся он довольно рано. Открыл глаза, и первое, что увидел, – на окне у этой девушки была, оказывается, натянута сетка от комаров… Тоненькая, незаметная… И далеко его газета не улетела. Парень чуть не поседел – представляете его состояние?! На ватных ногах он вылез из постели, огляделся, и второе, что увидел, – вчерашний «дезодорант» из косметички оказался… как это будет по-русски?.. – зеленкой. И теперь везде – на обоях, на мебели, на книгах и одежде – везде! – были несмываемые зеленые пятна… Н-да… В общем, романа у него с той девушкой не получилось…

– Фу, Брайан! – сказала Дебби. – Какие гадости ты рассказываешь!

– Надо бы выпить за этих невезучих парней, – сказал Мартин. – Пусть им хоть когда-нибудь в жизни повезет.

Мы выпили за невезучих парней, потом за красивых девушек, потом лично за Дебби, а потом за всех нас, потому что в сущности мы ведь совсем неплохие ребята.

Уже через полчаса Брайан переместился за соседний с нашим столик к двум девицам, явно по самые уши накачанным «экстази». Девицы громко смеялись и с интервалом в тридцать секунд интересовались, действительно ли он приехал из Ирландии. «Действительно», – кивал хмельной головой Брайан. Мартин, сидевший одно время с ними, ушел в туалет и, похоже, потерялся где-то по дороге. У меня перед глазами ощутимо плыло, но настроения это не портило. Настроение оставалось самое что ни на есть замечательное. Даже и не знаю почему.

– Молодой человек, – заученно улыбнулась подошедшая к нашему столику девица-коммивояжер со значком «ТБ» на футболке и с целым подносом ярких пакетиков. – Не желаете приобрести наши клубные товары? Тишотки? Свитера? «Tiger-Eyes»?

– «Тайгер-Айз»? А что это? Вообще-то я отрицательно отношусь к наркотикам…

– Это не наркотики. Это контактные линзы, светящиеся во флюоресцентном свете, словно тигриные глаза. Очень стильно. У нас это обойдется вам почти в два раза дешевле, чем в других клубах.

– Нет, спасибо.

– Представляете, как вы будете смотреться во время танцев?

– Представляю. Поэтому и не хочу покупать.

– А накладные волосы под мышки? Есть с золотыми нитями. Хит сезона.

– Накладные волосы под мышки? Господи – они-то зачем?

– Для красоты. Вы сможете носить футболки без рукавов. Знаете, как это нравится дамам? Спросите у своей девушки. – Продавщица кивнула в сторону Дебби.

– Это не моя девушка, – автоматически ответил я.

– Не слушайте его, – сказала, улыбаясь, Дебби. – Я ЕГО девушка. Но накладные волосы мы покупать не станем. Он мне нравится и таким.

Продавщица понесла свои чудеса в решете к соседним столикам, а я закурил (лишь с третьей попытки попав сигаретой в огонек зажигалки) и огляделся. Веселье было в самом разгаре. Музыка грохотала, народ накачивался алкоголем, Брайан по-прежнему кокетничал с девицами. А рядом со мной сидела самая прекрасная девушка на свете.

– А ты действительно МОЯдевушка? – гаркнул я, перекрикивая музыку. Пусть слышат все, мне не жалко. На душе было озорно и беспечно.

– Твоя, – просто кивнула она.

– И ты действительно не имеешь никакого отношения к этому убийству?

– Ни малейшего.

– Честно?

– Честно.

– Тогда и я скажу честно. Я пьян, и когда же еще мне говорить честно, как не сейчас? Ты мне очень нравишься, Дебби.

– Настолько нравлюсь, что ты готов попасть в мою коллекцию?

– Ты о чем?

– Всего три дня назад ты говорил, что не хочешь быть махаоном на булавке. И никогда не попадешь в мою коллекцию.

– Да, хочу попасть… В смысле, в коллекцию… Можно, я буду твоим махаоном?.. А у тебя большая коллекция?

– Нет, если честно, то очень маленькая, – блеснула зубами Дебби. – Я ведь говорила, что ты действительно не знаешь меня. На самом деле я никогда не позволю себе спать с тем, кого не люблю.

– А как же социология?

– Fuck off эту социологию!

Мы выпили за скорейший крах лженауки сексуальной социологии, и она посмотрела на меня своими громадными зелеными глазами.

– Ты действительно хочешь быть со мной?

– Хочу. Очень.

– И когда же?

– Да хоть завтра!

– Ловлю на слове, – засмеялась она, и я почувствовал, что если в этом дождливом мире и есть штука, называемая «счастьем», то она выглядит как-то очень похоже на те зеленые глаза, что я видел перед собой.

16

В дверь звонили долго и настойчиво. В напоре чувствовалось право звонящего заявляться в этот дом в любое время и в любом состоянии. Такое право могло быть только у одного человека на свете – у меня самого. И тем не менее звонок продолжал минуту за минутой выводить занудное «дзы-ы-ынь, дзы-ы-ы-ынь». «Господи, – подумал я, с трудом разлепляя глаза. – Кого там еще несет?!»

– Да иду я, иду, – пробубнил я, свешивая ноги с кровати. Встал, протер глаза, сунул ноги в брюки. Звонок не умолкал ни на минуту.

– Сказал же – иду! Чего непонятно? – сказал я, подходя к двери.

Если бы не ставшая традицией утренняя тяжесть в голове, я, конечно, догадался бы. И если бы догадался вовремя, то мог выкроить еще пять минут для сна: такие визитеры, не добившись своего, не уходят. Ну конечно – кто еще мог ТАК звонить? На пороге стоял гнусно ухмыляющийся Осокин.

Наверное, целую минуту мы молча смотрели друг на друга.

– Дай догадаюсь сам, – наконец сказал я. – Тебя выгнали из больницы за подрыв моральных устоев, да?

– Ты бы лучше догадался пригласить меня войти, – не переставая ухмыляться, сказал Осокин.

– Проходи. Чувствуй себя как дома. Ты как – один или уже с дамой?

– Твоими бы устами…

Он прошел в прихожую, и только тут я разглядел – одет Осокин был, мягко говоря, странно. Явно чужие ботинки – на пару размеров больше, со сношенными каблуками. Пузырящиеся на коленках брюки, бывшие модными в те годы, когда я учился без ошибок вписывать буквы в строчки прописей. И почему-то подростковая рей-верская куртка.

– Леша, – испуганно сказал я, – ты стоял перед моим домом и раздевал прохожих?

Осокин стянул куртку, под которой оказался пиджак со значком токаря третьего разряда на лацкане, и аккуратно повесил ее на вешалку.

– Ты бы, Стогов, знал, как сложно выбраться из этой чертовой больницы. При поступлении всю одежду отбирают подчистую. А из дома вещи приносить запрещено.

– Поэтому ты решил принарядиться на ближайшей помойке?

– Бери выше. Все это богатство я последние двое суток выигрывал в карты у всей больницы. У тебя пиво есть?

– Посмотри в холодильнике, – сказал я и пошел умываться.

Когда спустя двадцать минут я вылез из ванной, Осокин сидел на кухне, скинув весь свой маскарадный костюм и нарядившись в мою лучшую футболку и джинсы. Перед ним на столе стояла полупустая бутылка пива («Памятка больному вензаболеванием». Пункт первый: «На весь период лечения больному категорически запрещается потребление любых алкогольных напитков, в том числе пива…») и открытый пакет немецких чипсов («Памятка…». Пункт четвертый: «…В целях успешного лечения больному также запрещается потребление острых, соленых и квашеных продуктов питания…»). Просветленный лик Осокина вполне созрел для написания с него картины на сюжет «После двухмесячного плавания Христофор Колумб делает первые шаги по американской земле».

Я достал из холодильника бутылку пива для себя, уселся в кресло и сказал:

– Ну, рассказывай, сифилитик, почему это ты вместо того, чтобы избавить добропорядочных граждан и гражданок от своего общества, разгуливаешь на свободе?

Как оказалось, Осокин элементарно сбежал из больницы. В четверг днем ему сделали последнюю инъекцию пенициллина, и с тех пор единственное, чем он занимался, – готовился к побегу. Выяснил у старожилов все возможные пути обхода постового, выиграл в карты необходимые носильные вещи («Не насовсем, только на выходные. Зачем мне все это тряпье?») и сиганул через красный больничный забор.

– Понимаешь, – говорил он, прихлебывая пиво прямо из горлышка, – мимо милиционера на улицу никак не пройдешь, он ворота на ключ запирает. Сам в будке сидит, телек смотрит, а дверь открыта – все видно. Зато если за главный корпус зайти, то по тополям, как по лесенке, на стену забраться можно. А там просто: спрыгиваешь на крышу пивного ларька – и вперед, – к вольному ветру странствий.

– Как пацан, честное слово, – удивился я. – Дай пять баксов этому офицеру, он тебе и ворота откроет, и честь на прощание отдаст.

– Ага, – хмыкнул Осокин, – ты еще посоветуй ему мою пресс-карту показать… Стогов, ты элементарно не врубаешься, во что меня угораздило вляпаться. Это же режимная больница. За уход из стационара там положена статья Уголовного кодекса. Все серьезно! Ты думаешь, что раз главврач поверил твоим журналистским бредням, то там все возможно? Обломись! Там одних сифилитиков – полтора этажа, человек триста в общей сложности. И у половины от сифилиса мозги уже через уши капают. Их выпусти наружу – через неделю в городе ни одной здоровой бабы не останется…

Он встал с дивана, открыл еще одно пиво и отхлебнул сразу чуть не полбутылки.

– Ты бы знал, чего я там насмотрелся! Будь ты на моем месте – на одном этом материале сделал себе самое скандальное имя в отечественной журналистике.

– Знаешь, – осторожно сказал я, – мне, в принципе, хватает и тех лавров, какие есть. Чужих не надо.

– Зря ты так. Это же школа жизни – круче, чем кругосветное путешествие. Со мной, например, парень в палате лежит – он вообще не ходит, на процедуры в коляске ездит. У него кличка «Мересьев». Я как-то спросил у него, что это за болезнь. Знаешь, что он ответил? У меня, говорит, за всю жизнь всего одна девчонка была. Странная какая-то жизнь, ну да ладно… Короче, заразила девица этого Мересьева гонореей. Дело-то пустяшное: три дня уколов – и ты снова в строю. Но он не знал. Решил, что он у девчонки тоже был единственный, и внимания на резь в паху не обращал. Долго не обращал – лет пять. А потом у него – хлоп! – поражение суставов, отказали ноги. Навсегда! Нет, ты врубаешься? Парень в своей жизни трахнул всего одну девицу, и теперь никогда в жизни не сможет ходить! Ч-черт! Был бы я таким, как наши редакционные орлы из отдела городских проблем, я бы на эту тему роман написал.

– Чего ж ты сбежал-то? Сидел бы в больнице, набирался жизненного опыта.

– А знаешь – скучно там. Пока колют пенициллин – вроде ничего. А как доколют – так о тебе все словно забыли. Целую неделю нужно лежать просто так – ждать, не закапает ли снова. У меня первые анализы только в следующую среду будут брать – что ж, мне там так до среды и сидеть?

– Да-а, – покачал головой я.

– И потом, там ведь ни алкоголя, ни женщин нет – а разговоры, сам понимаешь, только об этом. Потому что мужики там только называются «больные», а на самом деле они поздоровее некоторых докторов будут. Соберутся вечерами в курилках и давай о бабах трепаться. Те, которые в тюрьмах побывали, пенисы свои с имплантантами показывают, хвастаются. Остальные по сотому разу излагают, от каких таких фотомоделей с восьмым размером бюста заразу подцепили… Атмосфера массового психоза.

Осокин чему-то ухмыльнулся, приложился еще раз к бутылке и продолжал:

– Я тут позавчера с девчонкой одной у нас в больнице познакомился. Приехала откуда-то – то ли из Актюбинска, то ли из Урюпинска… Учится на медсестру, а у нас уборщицей подрабатывает. У нее на отделении своя комнатка с кушеткой, все по-человечески. Она мне с утра и говорит: ты вот, мол, Леша, парень нормальный, а бывают ведь у нас тут такие… Выхожу как-то ночью на задний двор, а там, говорит… Мужики!.. Такое друг дружке делают!.. Я бегом к дежурному врачу, он милицию вызвал, их всех троих и забрали. Я ее спрашиваю: «Пардон, мол, не понял, почему троих?» А она только надулась обиженно и к стенке отвернулась…

– Слушай, – поморщился я, – как ты можешь?.. В больнице, с медсестрой… Совести у тебя нет, о девчонке бы подумал… Ты ведь все-таки не от гриппа там лечишься…

– А что такого? – искренне удивился Осокин. – Она же медсестра! Сама меня в койку затащила, сама пусть и думает, как предохраняться…

– И теперь ты, значит, решил устроить себе веселенький уик-энд? – уточнил я. – С сексом и алкоголем? Одного больничного романа тебе недостаточно?

– С алкоголем – это точно, – кивнул Осокин. – А насчет секса – не знаю. Дальше видно будет.

– И чего ты хочешь от меня? Чтобы я с тобою напился? Вообще-то люблю это дело, но сегодня я, если честно, немного занят.

– Ирландцы?

– Они.

– Расскажи, кстати, как там поживает твоя криминальная история. Вышли органы на след убийцы?

Я достал себе еще бутылку пива и рассказал Осокину последние новости.

– Хм, – задумался он. – Значит, моя версия насчет убийцы-левши так и не пригодилась?

– Выходит, что так.

Осокин отхлебнул еще пива и опять помолчал.

– А этот твой капитан знал, что Дебби встречалась с Шоном еще в Ирландии?

– Наверное, нет.

– Но тем не менее он предложил тебе следить именно за ней?

– Предложил.

– А ты все равно думаешь, что она не убивала?

– Леша, ты что, решил допросить меня с пристрастием? Ты бы лучше за своей сигаретой следил. Пеплом всю кухню засыпал. Будь осторожнее – вдруг нечаянно уронишь его и в пепельницу.

Осокин усмехнулся.

– Стогов, – спросил он, – что у тебя с этой девицей? Ты, часом, не влюбился, друг мой старинный?

– Иди к черту.

Я поставил пустую бутылку на стол и отправился в спальню. Там я застелил кровать, погромче включил радио и даже успел подумать о том, что бы такое мне для сегодняшнего вечера на себя надеть.

– Я тут подумал, – сказал появившийся в дверях Осокин, – и решил, что пойду к твоим ирландцам с тобой.

– Если ты думаешь, что я в восторге, то повнимательнее взгляни на выражение моего лица.

Осокин внимательно посмотрел на выражение моего лица.

– Если бы я был маленькой девочкой, – сказал он, – я бы описался от испуга.

– Только не писайся у меня в квартире. Я боюсь твоих болезней как огня.

– Так куда мы пойдем сегодня вечером?

Спорить с Осокиным бесполезно. Уж если он решит испортить кому-нибудь вечер, то ни за что не отступится от своего намерения. Я плюхнулся на кровать и закурил.

– Не знаю… У меня такое впечатление, что за эту неделю я сводил ирландцев всюду, куда было возможно.

– Пойдем в какой-нибудь национальный бар.

– В какой? И потом, ты знаешь – я же не люблю ходить в национальные бары. Обязательно нарвешься на меню, написанное иероглифами без перевода.

– Ты водил их в «Долли»?

«Вот черт!» – подумал я. Почему-то эта мысль до сих пор не приходила мне в голову. «Долли» – это один из двух ирландских баров Петербурга, однако сводить ирландцев в ирландский бар я почему-то так и не сообразил.

– Ну, не знаю… Можно, наверное… Но там ведь дорого…

– Не жмись, они наши гости.

– У тебя сколько денег?

– У меня нет ни копейки. Я, если ты забыл, сбежал из больницы в чужих брюках и ботинках такого размера, что чуть не потерял их по дороге.

– То есть платить должен буду я?

– Только не говори, что у тебя не найдется лишних пятидесяти долларов, чтобы угостить больного друга кружечкой «Гиннесса».

– Леша, давай лучше я приглашу своего заболевшего друга в аптеку и куплю ему лекарств. Чтобы друг поскорее поправился и смог самостоятельно зарабатывать себе на пиво.

– Кроме того, – не обратил на мои слова внимания Осокин, – тебе придется дать мне что-нибудь надеть. Учти, если мне не понравится твой гардероб, я просто откажусь с тобой идти. И поищи в своем притоне какой-нибудь приличный одеколон – я просто задыхаюсь от запаха медикаментов.

Когда через полчаса мы оба были готовы к выходу и прошли на кухню, чтобы перед выходом выпить еще по бутылке пива, Осокин заглянул мне в лицо.

– А она действительно красивая?

– Кто? – Я сделал вид, что не понял, о ком он.

– Не придуривайся.

– Красивая, – сказал я, подумав. – Очень красивая.

– Покажи мне ее, – сказал Осокин. – Уж я-то сразу пойму, способна эта женщина на убийство или нет.