Текст книги "Тревожное лето"
Автор книги: Виктор Дудко
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)
Мухачино. Август 1927 г.
Едва успели убрать хлеб, как пошел дождь. Черемшанка разом взбухла, помутнела. Вода поднималась, угрожая снести мост. Люди кинулись к реке. Дед Бедуля суетился и переживал больше всех.
– Ить лярва, насекомая козявка, подобралась под самый под дых. Эх, чуток выше ба надоть нам...
Но вода больше не прибывала, и народ успокоился. Наряд самообороны круглосуточно охранял мост от бандитов. Так было надежнее. И сам Телегин дежурил у моста с наганом.
На полпути к Мухачино Губанова застал ливень. До монастыря еле добрался, на сапоги налипло по пуду грязи. Он долго дергал у ворот за веревочку звонка, пока не появилась привратница.
– Где-то ты никак заблудилась там, – обрадовался Губанов. – Мать Анастасия на месте или нет?
Привратница пыталась разглядеть в темноте его лицо, даже тянулась на носках, но Губанов на всякий случай воротил голову в сторону.
– Веди уж, веди...
Старуха что-то бормотала, вцепившись в Губанова трясущимися руками.
– Кого тебе? – расслышал он.
– Игуменью, игуменью, веди куда отдохнуть. С дороги я длинной...
Потом она вела его, свободно ориентируясь в темноте, и Губанов не мог понять, куда они идут: то карабкались вверх по ступеням, словно на колокольню, то спускались, будто в подвал.
Наконец вошли в какое-то помещение. Он сел на узкую деревянную кровать, жесткую и высокую. «Все предусмотрено, – подумал, усмехаясь, – вдвоем не уместишься». По обе стороны деревянного распятия горели желтым пламенем свечи. Губанову помогли снять намокшую одежду. Сухую, вплоть до исподнего, принесла молодая монашенка: не поднимая глаз, положила стопку белья на табурет и тут же вышла. Потом он пил горячий чай с горьковатой и приятной на вкус ягодой. «А они тут ничего, – подумал он. – Ишь вымуштрованы как».
Заснул – точно провалился в глубокую пропасть и летел в нее, держа руку под подушкой с зажатым в ней пистолетом.
Проснулся, как будто кто толкнул его. Посидел, припоминая: или во сне привиделось ему, что привязывал один конец простыни к деревянной ручке, а другой к ноге, или это было на самом деле? Но сапоги стояли в углу, смазанные дегтем, одежда высушена и аккуратно сложена. Тут же – таз с водой, обмылок, полотенце. Лялинские часы показывали двадцать минут двенадцатого. «Ого! – подивился. – Вот это поспал...»
Молодая монашенка, та, что ночью стягивала с него мокрую одежду, все так же не поднимая глаз, привела его в уютную комнату с мягкими стульями, диваном, на окнах цвела герань. В глубоком кресле сидела женщина в черном, лица ее Губанов в первые минуты не смог разглядеть. А потом...
Замешательство длилось мгновение.
– Здравствуйте, Ванда, – как можно спокойнее произнес Губанов, подходя к настоятельнице и прикладываясь к безвольно повисшей руке. – Как видите, гора с горой не сходится, а человек с человеком...
У Ванды отнялся язык, она хотела что-то сказать, но не могла и смотрела на Губанова широко раскрытыми глазами.
– Ну успокойтесь... Что же вы так... Ну встретились старые знакомые по Владивостоку. Хотел предупредить, да побоялся, вдруг выкинете еще чего-нибудь.
Ванда через силу улыбнулась, звякнула в колокольчик и приказала послушнице:
– Ко мне никого не впускайте.
Губанов сел напротив, приходя в себя от неожиданной встречи.
– Это ужасно, – произнесла она тихо и с болью, – это ужасно жестоко, – повторила она еще раз и зажмурилась, надеясь, что все это дурной сон и стоит открыть глаза, как все станет на свои места и никакого Губанова перед ней не будет.
Но Губанов сидел напротив, серьезный и озабоченный.
– Нас могут подслушать тут? – спросил он, обводя взглядом просторную комнату. – Может, благоразумнее будет уйти отсюда?
Ванда закрутила головой:
– Нет-нет, как раз здесь нас никто не услышит.
Губанов мгновенно вспомнил самые неприятные моменты из той операции по розыску похищенных из Владивостокского банка валюты и ценностей, как он ночевал в ее квартире и она утром спросила: «Вы «жигло» или идейный?» И как он нес ее, отбивающуюся, к дверям, скрипучим от мороза, на Полтавскую, 3, сцепив зубы, будя в себе ненависть к ней за погибших товарищей.
Ванда металась по комнате в изумлении и растерянности.
– Простите, но это так неожиданно... Так неожиданно... Я никак не могу сообразить. Я давно покончила с прошлым, а тут такое напоминание. Это, извините, выше моих сил. Надеюсь, вы понимаете меня. Это просто невероятно...
– Да ладно вам, Ванда...
– Что ладно, что ладно... Я так надеялась, что с прошлым покончено. Ан нет. Вот вы...
– Перестаньте. Насколько я помню, вы женщина выдержанная, а тут разволновались, как будто я пришел арестовывать вас. Ну, с прошлым покончено, это мне известно. Наказание вы получили, очень незначительное, учитывая ваше чистосердечное раскаяние, А сейчас вот связались с бандой и создали из монастыря притон.
– Вам было известно, что я здесь? – спросила Ванда, останавливаясь перед Губановым.
– Конечно, – спокойно слукавил он. – Потому вот так запросто и пришел, надеясь по старой памяти на вашу помощь. Я очень рад, что вы совсем не изменились за эти годы. Вы все так же красивы, как и три года назад.
– Тогда вы этого не говорили мне.
– То тогда. Время идет, все меняется, ко прекрасное остается прекрасным...
Она устало опустилась в кресло.
– А я-то думала, уж в этой тайге меня никто не сыщет. Так что вам надо от меня?
Губанов зашарил по карманам в поисках табака. Ванда положила перед ним коробку душистых папирос «Александрия», взяла одну сама. Он поднес ей зажженную спичку. Папироса дрожала в ее пальцах, и Губанову почему-то стало тоскливо оттого, что Ванда так его боится. И ненавидит, наверное.
– Я не за вами. Тут мне предстоит встретиться с Лялиным. Ведите себя как можно проще. И только. Ни одного намека, ни одного движения, которое меня может выдать. Надеюсь, поняли, что не нужно шутить с Советской властью?
Она зло усмехнулась:
– В этом я уже убедилась.
– Вот и хорошо. Когда придет Лялин?
– Поздно вечером. Днем он не бывает здесь. Боится.
Губанов погасил папироску в пепельнице, сказал виновато:
– А я есть хочу.
...Они стояли и молча изучали друг друга.
– Сколько мы молчим? – произнес Губанов.
Лялин по привычке вскинул руку, но тут же опустил:
– Вам виднее.
– Возможно, но мне желательно, чтобы ответили вы.
Сзади кто-то услужливо подсказал:
– Семь минут, господа, длится ваш молчаливый, на темпераментный разговор.
– Пусть выйдет этот человек, – попросил Губанов не оборачиваясь.
Лялин помолчал, но все же сделал выразительное движение головой.
Дверь за спиной скрипнула.
– А теперь пусть удалится вон тот, который скрывается за портьерой. – Губанов глядел прямо в маленькие, близко поставленные глаза Лялина.
– Вы много на себя берете, – отрывисто произнес Лялин.
На что Губанов ответил:
– Кто много на себя берет, с того и много спрашивается. Так что попрошу выполнить мое желание.
– Выйди, Айбоженко, – сказал Лялин.
Из-за портьеры боком вылез здоровенный детина и, демонстративно, не пряча оружия, прошел мимо Губанова.
– Все, или еще где есть?
– Все.
– Я у вас спросил время. Вы мне не ответили. Потрудитесь и это мое желание выполнить, – ровным голосом продолжал Губанов, чувствуя, как от напряжения вспотели ладони.
– Ладно... – отмахнулся Лялин, сразу обмякнув и сдаваясь, – давайте без энтого... Чего там в завещании дедушка Афанасий собирался написать?
Лялин уходил от предъявления опознавательного знака, и Губанов не уступал. «Подожди ж, гад ты такой, – подумал он, – тут-то я устрою тебе трепку».
Он отпрянул в сторону, прижался к стене, и в руке его оказался пистолет.
– Малейшее движение, и я всажу первую пулю в вас, а вторую в того, кто сюда всунется. Быстро опознавательный знак, если вы тот самый Лялин!
Лялин не ожидал такого оборота дела и растерялся.
– Вы вот что... это... Вы погодите с часами, – забормотал он. – Тут вот какое дело... Да уберите пистолет! Тут, понимаешь, такое непредвиденное обстоятельство получилось. Утопил я энти проклятые часы. Там копье еще, а стекло за решеточкой и завод с обратной стороны. – Лялин облизал пересохшие губы. – А дедушка Афанасий велел испросить, на чье имя наследство отписать. Так? Ну вот, а вы сразу за оружие. – Он натянуто улыбнулся. – На имя племянницы моей Серафимы. Вот.
– Мы считали вас серьезнее, господин Лялин, – разочарованно произнес Губанов, усаживаясь на кушетку. – Садитесь. – Он отстегнул ремешок с часами. – Посмотрите хоть, конспираторы, – произнес с иронией. – Такие часы должны быть и у вас.
– Точно, – согласился Лялин, возвращая. – Чего ж поделаешь, если такой конфуз случился.
– ...Отряду полковника Лошакова не удалось осуществить даже первого этапа операции, – говорил Губанов, расхаживая по комнате заложив руки за спину. – Вопреки указаниям повстанческого центра и лично Анатолия Петровича полковник Лошаков перешел о отрядом границу раньше уговоренного времени на целых восемнадцать суток и притом совершенно не там, где намечалось. Естественно, рейд был обречен на провал. Вот так! – Губанов зло посмотрел на Лялина. Некоторое время он молчал, давая ему возможность переварить информацию и прочувствовать ее. Потом продолжал:– Вот к чему приводит самонадеянность и игнорирование приказов и рекомендаций Центра. Погибли люди. Раскрыт перед противником замысел. Сейчас предполагаемое место дислокации вашего отряда блокируется со всех сторон. В этом если еще не убедились, то можете убедиться, выслав разведку.
Лялин молча слушал, временами на его лице появлялось выражение строптивости, но он сдерживал себя, не возражал. Когда Губанов сделал паузу, спросил:
– Так что прикажете нам делать?
– Чтоб сберечь силы для следующего решающего удара, надо уходить за кордон. Лист в тайге ляжет, и от вас мокрое место останется... Это приказ, Лялин.
Лялин долго молчал, курил. Он думал.
– Как же уходить нам, если мы окружены, позвольте спросить вас? Не на воздушном же шаре.
– Это другой разговор. Как вам помочь, Центр разрабатывает план. Но по секрету, – он оглянулся и перешел на шепот, наклонившись к Лялину, – могу сообщить. Вероятнее всего, уходить придется морем. Пока это менее опасный путь. Главная задача – найти шхуны. Но, думаю, с контрабандистами сговориться можно. Когда вопрос будет решен, вам дадут знать. Эксы прекратить.
– И когда станет известно?
– Скоро. – Губанов закинул ногу на ногу, пустил колечком дым. – Очень скоро. Когда все будет готово, придет курьер. Вот так. Миссию свою считаю выполненной, – сделал полупоклон в сторону Лялина. – Если вы с чем не согласны, – сделал широкий жест рукой, – можете обжаловать. Но не думаю, чтоб Анатолий Петрович пошел вам навстречу.
– Вы неподражаемы, – позднее говорила Ванда. – В своем профессиональном мастерстве вы достигли удивительного совершенства. Извините, до сих пор не знаю, как вас зовут. Такое перевоплощение... Такой темперамент. Убежденность. Я подслушивала и думала: а может, и вправду он совсем не тот человек, за которого себя выдает? – Она вздохнула глубоко и прерывисто. – Но, увы... чудес не бывает. Они бывают только в сказках. И то время, когда мы верили им, безвозвратно ушло... Выросли, постарели... И мужья нас теперь бросают.
– Вы так и не встретились?
– Где там... Он с полковником Лошаковым должен был идти сюда. Могла бы состояться встреча.
– Гринблат с полковником Лошаковым? – поднял бровь Губанов. – Я многих знаю из его отряда, но...
– Мой муж Миловидов. Арнольд. А по батюшке Филиппович... Могу вам сообщить неприятную новость, коль мы с вами так откровенны. Лялин послал во Владивосток своего человека на встречу с каким-то генералом, которому все они подчиняются. Так что берегитесь.
– Спасибо, Ванда. Надеюсь, и впредь будете информировать меня.
– Скажите, а что со мной сделают, когда ликвидируют банду?
Губанов не сразу ответил.
– Не берусь быть пророком, потому что не знаю, как глубоко вы втянуты в антисоветскую деятельность.
– ...После лагеря ушла, чтоб душой отдохнуть, отрешиться от всей этой грязи, что вокруг была. Постриглась. Усердно молилась богу. Заметили. Стала вот игуменьей. Не получилось покоя. Появился лялинский отряд. Вот оружие его храним в подвалах. Награбленные драгоценности храним. Пытаются шашни заводить с сестрами господними. И молю бога, чтоб весь этот кошмар скорее кончился. Так что вот я, вся как на ладони. Вы когда хотите назад?
– Думаю, дня через два-три.
– Лялин не выпустит. И не пытайтесь даже. Пока из Владивостока не вернется Животов. Это бывший поручик, пепеляевец, первейший помощник Лялина.
Заимка Хамчука. Август 1927 г.
Лагерь поражал продуманной планировкой, тут чувствовалось, что поработал специалист. Секторы обстрела перед пулеметными точками были тщательно вырублены, землянки скорее были похожи на блиндажи, «Если брать, малой кровью не обойтись», – подумал Губанов, разминая затекшие после верховой езды ноги и осматриваясь.
– Нравится? – спросил Лялин.
– Основательно устроились. Похвально, ничего не скажешь.
Пошли по землянкам. Кто умывался, кто разводил костер, кто бил вшей. Губанов прикинул: в банде более семидесяти человек, и все среднего возраста, а то и старше.
– Хамчук удружил. Его заимка была тут, а мы приспособили под лагерь. Баньку вот сварганили. Седни как раз вошебойня.
По лагерю вяло и сонно двигались обросшие, как попало одетые люди: кто в кепке с наушниками, кто в меховой шапке, кто в берете. Они с немым любопытством смотрели на Губанова, провожали его взглядами, переговаривались тихо и сиплыми от водки голосами.
В землянке Лялина Губанов сказал:
– Давайте сбор членам штаба. Решение повстанческого центра требуется довести до всех.
Лялин неопределенно хмыкнул.
– Не хочется мне этого делать.
– Чего? – не понял Губанов.
– А собирать всех. До меня доведено, и хватит. А зачем будоражить народ? Тут им и так не мёдно, а вы со своими приказами... Не надо.
Губанов решительно отрубил:
– Это не моя прихоть, а приказ, которому обязаны подчиняться все повстанческие отряды!
– Ну, тут командир я, и не позволю баламутить. Приказ... Мало ли было приказов от Центра. Если бы я все их выполнял, то ни меня, ни отряда давно уже не было бы на свете. Приказ... Люди хотят драться. Если я им ноздри не намажу кровью, то какие ж из них будут вояки? Да и потом у каждого свой интерес есть в том. Не, в этой части приказ выполнять не буду, тут вы мне не указ. – Он смотрел на Губанова выпуклыми карими глазами, наглыми и беспощадными. И Губанов понял – не отступится.
Банда поделилась на две половины: одна имела задачу напасть на Старые Черемшаны, ограбить сельмаг, пострелять, отвлечь от моста оборону и тут же скрыться. Другая – сжечь мост.
Во главе с Лялиным бандиты ворвались в Старые Черемшаны, когда село затихло и у чугунков да кринок остались старухи да дети еще сладко чмокали во сне. Заслышав приближающуюся стрельбу, сторож Панкрат, по прозвищу Етавот, удрал в огород и там сидел, зажав под мышкой берданку. У сельмага вооруженные всадники посыпались с коней и тут же раздался треск выдираемых ставень, звон разбитого стекла. В окно с грохотом выбросили железную коробку, в которой хранились деньги.
Ее быстро и ловко распотрошили гвоздодером. Грабеж длился считанные минуты. Бандиты тащили штуки цветастого ситца, фляги с керосином, ящики с махоркой, конфетами.
Первыми на пожар прибежали старики, а за ними детвора. Сухие бревна трещали и сыпались, поднимая столбом искры. Подступиться к огню не было никакой возможности. Рухнула крыша.
В пламени начало что-то звонко лопаться, и кто-то закричал:
– Патроны!
Толпа подалась назад. Панкрат вылез из кукурузы и пальнул в воздух. На него напустились, мол, не уберег государственное добро.
– Ета-вот... – пытался объяснить что-то дед, но его никто не слушал.
Налет на мост сорвался: на берегу банда была встречена дружным залпом из разных видов оружия. Было много треску. Мост заволокло густой дымовой завесой. Ржали раненые кони, исходили в предсмертном крике бандиты.
Телегин стоял на бугре перед мостом, будто защищая его грудью, и сорванным голосом кричал, взмахивая рукой:
– Батарея, огонь!
И следовал залп.
– Батарея, по врагу нашей прекрасной Советской власти огонь!
И снова следовал залп.
– А, не нравится?! Получайте!!
Банда, подобрав раненых и убитых, откатилась. Телегин сидел на камне и пытался свернуть одной рукой цигарку. Соломаха сунул ему в губы папироску, дал огня.
– Вот так-то, председатель.
Прискакал Шершавов, увидел, что все живы и здоровы, а мост невредим, слез с коня.
– А мы уж думали...
Шершавов с чоновцами находился в засаде, на тот случай, если банда прорвется через мост.
– Чего вы думали? – весело спросил Соломаха. – Вы думали, а мы их в это время в хвост и в гриву. Вишь, ажно пыль столбом. Во как!
Раздался смех, шутки, все были довольны, что все так хорошо обошлось. И в это время из Старых Черемшан прискакал нарочный, с сообщением о разграбленном сельмаге. Все примолкли, и только Черемшанка о плеском билась о сваи моста.
Начальнику КРО тов. Хомутову
Нахожусь в банде. Удержать ее от налета на Старые Черемшаны не представилось возможности; к счастью, налет обошелся без жертв со стороны крестьян. Распоряжения подпольного повстанческого центра для Лялина, можно сказать, ничего не значат. Чувствует он себя здесь полновластным хозяином положения. Только за последний месяц им расстреляны два человека, которые хотели прийти с повинной. Основной костяк банды составляют кулаки и деклассированный элемент. Все мои требования о прекращении налетов на населенные пункты встречаются в штыки со стороны Лялина, его ближайших помощников – Айбоженко, бывшего поручика, и Трухина, из уголовников. За счет грабежей бандиты обогащаются, а на все остальное, как например быть мятежу или не быть, им просто-напросто наплевать. Все они понимают, что через границу им не прорваться никоим образом, и потому настроение упадническое. Про шхуну я дал знать, по секрету. Думает.
Лялин послал Животова во Владивосток к Полубесову, так что имейте в виду. Его приметы: похож на грузина, носит усы, на правой руке не имеет указательного пальца. Поленов утаил значение часов как пароля. Выкрутился сам.
А. Г.
Станция 14-я верста. Август 1927 г.
Вместо четырнадцати двадцати «Чилим» прибился к причалу в девятнадцать пятьдесят пять. Скрипели подводы, зазывно кричали возчики. Пахло арбузами и дынями, вяленой кетой и подопревшими яблоками. Человек в длиннополом сюртуке, кожаной кепке и с вещевым мешком за плечами молча выбрался из толпы и поднялся по откосу к центральной улице. В это же время в кабинете Хомутова затрезвонил телефон.
– Он уже здесь, – послышался приглушенный ладошкой голос Коржакова. – На железнодорожный вокзал взял курс.
– Понял тебя. Пригородный уходит в двадцать сорок. Ты держи его там, а я сейчас выезжаю. Все.
Хомутов вызвал к подъезду автомобиль, взял с собой Гуслярова. По дороге инструктировал:
– Держись так, чтоб этот бандюга запомнил тебя и при встрече мог узнать. – Помолчал, глядя в сторону. – Все-таки проверить решили Губанова. Ну что ж, пусть проверяют. Предоставим такую возможность. Так?
– Предоставим, – усмехнулся Гусляров. Худое лицо его порозовело от волнения, но внешне он держался спокойно и даже равнодушно.
Остановили машину на трассе, спустились с дороги в лес. Уже стемнело, и идти приходилось на ощупь. За последнее время Хомутов не раз бывал здесь.
Дача Полубесова находилась в глубине леса, и неосведомленному человеку найти ее было трудно.
В одном окне дачи горел свет. Мальва, увидев Хомутова, завиляла хвостом.
– Пошла, пошла... – замахал на нее Гусляров. Он не любил собак.
Полубесов встретил их без радости, как будто находился у себя на службе в облземотделе и принимал посетителей, которые надоели, но от которых никуда не денешься.
– Прошу вас, товарищи. Прошу. Проходите, в коридоре лампочка перегорела, не ударьтесь.
В гостиной он усадил непрошеных гостей, принес самовар. Гусляров отказался, а Хомутов даже руки потер от предстоящего удовольствия.
– Так, чем я могу услужить, Тимофей Сидорович?
Хомутов отхлебнул чаю с вареньем, причмокнул.
– Такого вареньица я у вас, Анатолий Петрович, еще не пробовал. Прелесть.
– Это из голубицы.
– Сами собирали?
Полубесов смутился:
– Да нет, привозили.
Хомутов допил чай, поколебавшись, еще налил стакан.
– Мы что к вам, Анатолий Петрович... – Он поглядел на часы, оттянув обшлаг рукава. – Где-то часов в десять, к вам должен явиться курьер от Лялина. Некий Животов. Вы его знаете? Встречаться приходилось?
Полубесов внимательно слушал.
– Похож на кавказца. Нос с горбинкой и на правой руке указательного пальца нет... Так, кажется? – Хомутов поглядел на Гуслярова.
Тот кивнул.
– С такими приметами бывал у вас кто?
– Бывал. Припоминаю.
– Вот этот гражданин и заявится к вам. Предполагаемая цель вашего посещения... – Хомутов пожевал губами. – Будем откровенны с вами. В банде Лялина в настоящее время находится наш товарищ. Вы его помните, такой русоволосый, молодой, в тельняшке – присутствовал на ваших допросах.
– Да-да, помню. Его зовут Андрей Кириллович, кажется.
– Совершенно верно. В банде его знают как Федора Андреевича Мигунова, вашего представителя, или, если хотите, уполномоченного повстанческого центра... – Хомутов коротко пересказал задачу, с которой был послан в банду Губанов, Полубесов слушал внимательно и кивал в знак согласия. – И вот, как мы догадываемся, Животов послан Лялиным для проверки. Хотят убедиться, что Мигунов не чекист и выполняет поручение подпольного центра. От вас требуется подтвердить так, чтоб сомнения у них совершенно исчезли. Вот и все
Полубесов подумал немного, хлопнул себя по коленям.
– Постараюсь. Раз уж назвался грибом, так полезай в кузовок.
Три дня Полубесова продержали в камере предварительного заключения, а потом выпустили, отобрали подписку о невыезде за пределы Владивостока, принимая во внимание чистосердечное его раскаяние.
– Владимир Владимирович Гусляров останется здесь как представитель, допустим, организации из Романовки или еще откуда. Это вы уж сами подумайте. А я буду на улице. И держитесь естественней. Ну как?
Часы пробили половину десятого вечера. Завыла Мальва, ей откликнулись другие собаки.
– Ну что ж, я пошел, – поднялся Хомутов. – Время еще есть немного, об остальном вы договоритесь с Владимиром Владимировичем.
Хомутов дождался лялинского курьера. Мальва грызла цепь, давилась в ошейнике, урчала, задыхалась. Кусочек хлеба, прихваченный со стола Полубесова, успокоил ее. Хомутов покинул сад и вскоре выбрался на трассу. Автомобиль нашел на обочине. Шофер спал. Хомутов постоял у автомобиля, к чему-то прислушиваясь. Закурил, разбудил шофера:
– Поехали в город.