Текст книги "Тревожное лето"
Автор книги: Виктор Дудко
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)
Тайга, Сладкий ключ. Август 1927 г.
Прислонившись к дереву, Миловидов загнанно дышал и одной рукой растирал грудь. Другая безвольно висела с наганом. Вокруг него сидели и лежали несколько таких же до предела усталых и мокрых от пота людей.
– Ах так... – шептал пересохшими губами Миловидов, – погодите у меня, – грозил он, устремив неподвижный взгляд в глубину леса, – ну, погодите... гады... Тишка! – истерично выкрикнул он. – Дай чего-нибудь выпить. – Не дождавшись Тишки, он опустился, съехав спиной по шершавой рубчатой коре, сел на голые мосластые корни.
Тишка без ремня и босиком понуро стал перед Миловидовым, поминутно сгибом рукава вытирая мокрое лицо.
– Ну, ничего. Слава богу, удрали. А там поглядим. Мы еще себя покажем. Ну, чего ты?..
Тишка трудно и сухо сглотнул.
– Там все осталось...
Миловидов выругался, сплюнул тягучей слюной, провел по рту ладонью.
– Ну-ка собери этих зас...цев. Всех до одного и тут, передо мной построй. Живо...
Миловидов стоял посреди щебечущего, поющего, пахнущего разнотравьем леса. Вдалеке бухали редкие выстрелы. «Ничего себе, – подумал он с удивлением, – драпанули!»
Бандиты строились с неохотой. Тишка, не стесняясь, пинал особо упрямых, негромко крыл их матом, щипал, таскал за воротники.
Скоро перед Миловидовым выстроились четырнадцать человек. Тишка стал на правом фланге. Миловидов смотрел на них из-под низко опущенного козырька фуражки. «Ну и воинство... Один без штанов совсем, другой босиком, третий без гимнастерки и оружия, четвертый в одном сапоге. И это с ними я собрался воевать. Ах вы, заячьи ваши души...» Он поднялся, морщась. Прошел перед неровным строем припадая на стертую ногу. Остановился напротив высокого с бычьей шеей мужика. Тот стоял босиком, но в обеих руках держал сапоги. На отвисшем ремне висела фляжка без пробки.
«Пустая, – подумал Миловидов, – или вылакал, или выплескал».
– Ты что, сучья твоя морда, удрал? Почему не оборонялся?..
Мужик втянул шею в могучие плечи:
– Так уси ж биглы, вашбродь... Тут стреляють, там стреляють. Уси бегуть, ну и я за имя...
Кто-то передразнил зло:
– «За имя...»! Попереди бёг, как олень! – И еще раз передразнил зло и с обидой: – «За имя...»
– Сапоги чьи? Свои небось там оставил, гад?
Мужик молчал, глядел тупо и безразлично в одну точку, редко моргая сивыми и коротенькими ресницами.
Длинно и угрожающе втянув через зубы воздух, Миловидов подошел к безусому востроносому парню.
– А ты?..
– Что я? – быстро переспросил тот, глядя прямо ему в глаза.
– Ты зачем шел сюда, щ-щенок? Ты чего тут потерял? Тоже бежал впереди?
Вмешался Тишка:
– Вашбродь, он двоих чекистов свалил. Сам видал своими глазами.
– Вот как?
– Так точно! – вытянулся тот.
Еще возле одного остановился Миловидов. Это был коренастый лет пятидесяти мужик в располосованной надвое гимнастерке и в намотанных на босу ногу портянках.
– Ты почему убежал?
– А вы, вашбродь, не рычите. Я окромя вас знаешь сколь перевидел таких? Со звездами на погонах и о лампасами на ж...е. Так что не дери горло-то. Сам чего убежал? Жить хоцца? Мене тоже.
– Колчаковец?
– Пепеляевец.
– Медаль имеешь за ледовый поход?
– Так точно!
– Не ори, не глухой.
Он уже прошел строй и увидел на трухлявом пеньке Сарафанова. Тот сидел уперев голову в кулаки и то ли спал, то ли отрешенно думал о чем-то.
– А этот чего ждет? – спросил у Тишки.
– Они не желают-с. Они интеллигентные-с.
– Вильямин!
Сарафанов поднял взгляд.
– Чего вам?
– И ты жив? – как будто обрадовался Миловидов,
– Как видите.
– Р-разойдись. Приготовиться к походу. Выставить боевое охранение. Пересчитать оружие.
Он подсел к Сарафанову.
– Ну что, вояка?
– Я не вояка. Я репортер.
– Да... Лихо они нас бросили. И стратегия, и тактика, и конспирация – все накрылось. Христово воинство... – Покрутил головой, приглашая поудивляться: – Лошакова видели?
– Убит он. – Сарафанов, как в ознобе, передернул плечами. – Сдаваться не хотели. Ведь предлагали ж как людям. Зачем надо было стрелять? – задал он то ли себе, то ли Миловидову вопрос.
– Как я гляжу, вы того... с бзиком, – Миловидов повертел пальцем у виска. – Сдаваться... Ишь ты... Ну ничего... Я им устрою Варфоломеевскую ночь. Надолго запомнят... А Заборов где?
Сарафанов пожал плечами. Миловидов начал вспоминать: на ночевку они забрались в один шалаш. Когда раздались выстрелы, Миловидов быстро выполз. А Заборов?.. Ага, кажется, и он следом. А вот потом куда делся? Он потер виски, поморщился.
– Может, тоже убили... Как ты думаешь?
Сарафанов снова пожал плечами.
– А жаль. С такого отряда остались рожки да ножки. Всех коней побросали. Эх... – Миловидов через голову снял полевую сумку, расстелил на коленях карту.
Весь день и часть ночи они куда-то брели в затылок один другому, переругивались. Впереди шел Миловидов, иногда он, прячась, с зажженной спичкой склонялся над картой, что-то бубнил. Миловидов шел к деревне упрямо, со злобой.
Привал сделали в полночь. Всего на пару часов.
Отряд переходил вброд речушку.
– Вот вам, – бормотал Миловидов, бредя по колено в воде и оглядываясь на полыхающий хутор, – вот вам...
Раздавались душераздирающие крики. Это заживо горели люди. Рядом с Сарафановым запаленно дышал Тишка, за ним – Миловидов. Следом громко топали еще девять человек. Вспомнил, как целый день сидели в засаде и наблюдали за хутором. Семь изб, колодец с журавлем. Белоголовые дети на лужке гоняются за теленком. Ветряк с широкими и дырявыми лопастями, старики и старухи на завалинках.
И все это горело, трещало, кричало... Сарафанов на ходу зачерпнул двумя ладонями воду, плеснул в лицо, набрал в рот, прополоскал, выплюнул.
– Зачем это... Зачем... Господи, зачем?
И опять они, тяжело дыша, валились на траву, раскрыв широко рты. Валились, закрывая глаза. Ходили остро кадыки под заросшей шерстью кожей. Миловидов хрипел:
– Вот так... Я говорил... Вот так им... в бога и креста святителя...
Их нагнали и окружили крестьяне, вооруженные чем попало. Они рубили бандитов косами, гвоздили к земле вилами-тройчатками, они рубили их топорами – и все молча, как привыкли работать в поле.
Миловидов, изрезанный, живучий, как гадюка, уполз в темень, истекая кровью. Сарафанов стоял на коленях, протянув руки:
– Не надо... Я не убивал. Я не жег ваших детей... Господи! Простите христа ради... Господи...
...Утром Сарафанова на телеге увозили в волость. Он стоял на коленях со связанными руками, похожий на старика, и пел. Он пел без слов, что-то непонятное и тоскливое.
Подъехали к волисполкому. На крыльцо вышел Нелюта. На ремне в потертой кобуре наган, шашка сбоку.
– Ты кого привез, дед?
Крестьянин сел, утер рукавом глаза, принялся сморкаться, а потом прижал ладони к лицу, и плечи его затряслись.
Сарафанов поднялся с колен.
– Ту-ту, – прогудел он, вытянув сухие, потрескавшиеся губы трубочкой. Тихо засмеялся: – Надо «ту-ту», а я «вуп-вуп»...
Возле волисполкома стали собираться любопытные.
Никольск-Уссурийский – Владивосток. Август 1927 г.
Ввели следующего пленного. На нем была форма командира Красной Армии, но без портупеи, хотя на плече осталась потертость от ремня.
Губанов поднес ствол нагана к носу, длинно потянул ноздрями, но не ощутил характерный запах тухлого яйца, остающийся после сгоревшего пороха.
– Ваше оружие?
– Мое.
– Вы что, не стреляли из него?
– Нет, не стрелял.
– А почему? – продолжал допрашивать Губанов, выдавливая из обоймы желтые намасленные патроны. Он ставил их перед собой донышками на край стола. Выдавил последний, посчитал пальцем: – Раз, два, три.., восемь. Значит, не стреляли?
– Не стрелял. Не желал стрелять, – сказал пленный.
– Офицер?
– Молодой человек, прошу вас сообщить обо мне вашему вышестоящему начальству.
– Кому-кому?
– Товарищу Хомутову. Я Леонтий Михайлович Заборов.
Губанов заулыбался, сгреб патроны в карман, пистолет положил в другой, энергично поднялся, одним махом надел кепку.
– А я уж заждался вас, товарищ Заборов. Уж докладывать собрался, что нет вас среди пленных. Идемте.
Через несколько минут легковой автомобиль уносил их во Владивосток. Губанов сидел впереди, а Заборов с молодым чекистом Грищенко – на заднем сиденье.
– Вы куда меня сейчас? – спросил он, нагнувшись к Губанову.
Тот ответил ободряюще:
– В одно место, неподалеку от города. Там супруга вас ждет. А потом, – он махнул куда-то в сторону, – сами решите.
Заборов почувствовал, как учащенно забилось сердце, сглотнул, с усилием прогоняя тугой комок в. горле, и севшим голосом попросил:
– Дайте закурить, пожалуйста.
Грищенко щедро насыпал в клочок бумаги махорки.
– Знаете, я не робкого десятка, а тут ничего не могу с собой поделать... Вроде как во сне все.
Губанов повернулся, похлопал Заборова по колену:
– Успокойтесь, все будет хорошо.
– Спасибо. Ростова вы, случаем, не знаете?
– Артур Артуровича? Ну как же...
– Что с ним?
– Да ничего. Правда, в госпитале полежал немного. На границе бандиты напали.
– Ранен, что ли?
– Да.
– А внучка где?
– С ним. Куда ж он без нее.
– И я смогу встретиться с ним?
– А почему бы нет? – Губанов пожал плечами. – Чувствует он себя хорошо. Живет в центре города. Можете хоть завтра встретиться.
Заборов надолго умолк. Смотрел в окно машины, думал о чем-то своем. Когда проехали поворот на Артем, спросил:
– Скажите, мои все здоровы? – И напрягшись, ждал ответа.
– Да успокойтесь, Леонтий Михайлович. Все ваши живы и здоровы. Сами увидите через полчаса. Уж немного осталось. Поднажми-ка, браток, – попросил он шофера.
Не доезжая до города, свернули вправо на малонаезженную дорогу, ведущую куда-то через густой лес. Скоро машина въехала во двор двухэтажного деревянного особняка с балкончиками, увитыми плющом и диким виноградом.
– Приехали, – произнес протяжно и весело Губанов.
На втором этаже он предупредительно открыл перед Заборовым дверь большой светлой комнаты.
– Тут они.
Заборов судорожно вздохнул всей грудью и сделал шаг через порог. Несколько мгновений он стоял никого и ничего не видя.
– Леонтий... – услыхал перехваченный волнением громкий шепот. – Леонтий... это ты?.. Господи...
Из тысячи он узнал бы этот голос.
Шанхай. Август 1927 г.
Ночью город был похож на огромную пещеру, разукрашенную цветными фонариками. Лескюр вел легкий на ходу и верткий «пежо» но набережной Ванг-Пу, когда обратил внимание, что за ним неотрывно идет мощный «паккард» с заляпанным грязью номером. Такие машины имелись на вооружении политической полиции чанкайшистов, осуществлявшей слежку за иностранцами и лицами, нелояльно относящимися к режиму. Он попробовал оторваться, но «паккард» мгновенно нарастил скорость, и Лескюр отказался от попытки уйти, чтоб не действовать им на нервы.
На скорости двадцать пять миль проскочили мост через Сучжауский канал. По левую сторону Ванг-Пу, самой оживленной улицы даже ночью, высилось серое четырехэтажное здание старинной архитектуры с высокой угловой башней. В этом здании пятого декабря 1924 года было открыто советское консульство. В тот день красный флаг с серпом и молотом развевался на фронтоне здания, оркестр исполнял «Марсельезу» и улицу запрудили тысячи зевак, среди которых было и немало русских... Через два года, после бесчинства китайцев, аппарат советского консульства вынужден был покинуть Шанхай, и здесь под вывеской «Ин корпюре» разместилась белогвардейская организация, занимавшаяся изготовлением брошюр антисоветского содержания.
Лескюр прижался к бордюру напротив фешенебельного отеля «Астор хауз», залитого ярким электрическим светом, втиснул автомобиль между элегантным «ситроеном» и тупорылым японским «хондой». Маневр этот Лескюр проделал так быстро, что «паккард» заюлил, прошел по влажному асфальту юзом, воя тормозами, проскочил метров пятнадцать и замер, недовольно урча. Лескюр неторопливо вылез, взял корзину с бутылками вина и фруктами, запер дверцу на ключ и вошел в подъезд рядом стоявшего заведения мадам Митгофф. Подарив швейцару пачку американских сигарет, через минуту вышел черным ходом на Чапуроуд, сел в «плимут» под номером 22-19 и на большой скорости пошел вдоль обратной стороны «Астор хауз», свернул под прямым углом, выехал снова на Ванг-Пу, прошел мимо «паккарда» с двумя пассажирами на заднем сиденье. Он торопился и посматривал на часы. До встречи оставалось немногим больше четырех минут. Еще раз проверив, нет ли «хвоста», Лескюр сбавил скорость и свернул на улицу Сикхи, освещенную редкими огнями. Возле универсального магазина, принадлежавшего компании «Мак энд Глори», притормозил. В тот же миг хлопнула дверца, заскрипели пружины сиденья под тяжестью тела. Лескюр крутнул баранку, уводя автомобиль в темный проулок.
– Здравствуй, Андрей Васильевич, – послышалось из-за спины. – Я уж думал, что случилось. Испереживался весь.
– Здравствуй, Петр Авксентьевич. Извини, пришлось немного покрутиться.
– «Хвост»?
– Да что-то похожее. Привязались, насилу удрал.
Ты уж извини.
– Ничего, я привык. Тебе привет от Полынникова. А вот от жены, – он подал конверт, и Лескюр, не оборачиваясь, через плечо взял его.
– Спасибо.
– Что для Центра?
– Вот это, – Лескюр передал пакет. – Там сведения о всем, что здесь творится, и мои размышления по поводу переговоров Чан Кай-ши с Японией и США. Думаю, вскоре японцы с позволения супердержав бросятся на Маньчжурию. Наступит великий дележ
Впереди на перекрестке замигал стопсигнал грузовика.
– Ты его не обгоняй. Мне пора. Вот тут притормози. Спасибо. До встречи.
– До встречи. Корзину на всякий случай захвати. Мне она уже не понадобится.
От Лескюра исходил аромат мужских духов, и весь он был сплошная элегантность. Проходя к своему кабинету, он положил секретарше на стол ромашку, получил в ответ обворожительную улыбку. В приемной комнате сидел Хшановский, утонув в мягком кресле.
– Ежи, вы слишком заняты? – спросил Лескюр, отпирая секретным ключом замок.
Ежи убрал ноги со стоящего перед ним стула.
– Патрон, этого человека я видел в Харбине. – Он протянул харбинскую, месячной давности, газету. Лескюр увидел снимок трупа и рядом фотографию этого же человека, но живого.
– Где вы его видели?
– В Харбине. Точнее, на подъезде к Харбину. Я его немного подбросил. До Старой пристани. У него был в кармане по меньшей мере кольт. И весь он такой, словно убежал из тюрьмы. Я тогда так и подумал. А вот теперь оказывается, дзасоховская банда убила своего. Они, патрон, приняли этого человека за Артура Артуровича. А потом это дело раскопали левые китайские газеты. Это оказался сын Артура Артуровича. Откуда он появился, никто не знает, но предполагают, что или с той стороны, или удрал из тюрьмы.
Лескюр припоминал биографию Артура Артуровича. Сын... Хм... По сведениям Бойчева, сын Ростова был офицером и погиб где-то под Владивостоком. Если это так, то получается, что он воскрес и для чего-то явился в Харбин. Откуда? «Надо поручить Бойчеву выяснить и связаться с Владивостоком. Странно», – подумал Лескюр.
Лескюр посмотрел фотоснимки и молча вернул.
– А тут вот ищут Щекова, – Хшановский показал другую полосу. – Они его потеряли. Как все равно зонтик или болонку. Я думаю, они его не найдут.
– Я тоже так думаю, Ежи. Пошли ко мне. Надо о делах поговорить.
Граница. Сентябрь 1927 г.
В каменистом ложе мирно бормотала речушка. Солнце перевалило зенит, зелень стала ярче, клены пламенели кострами по сопкам да синими свечами стояли кедры. Заборов опустился на колени, чтобы напиться, но вдруг показалось, будто кто-то смотрит ему в спину. Он оглянулся.
– Эй ты... – послышался хриплый и слабый голос. – Не туда глядишь.
Заборов присмотрелся и увидел за камнями человеческую фигуру.
– Что, не узнаешь? Подойди ближе... Вот так. А теперь стой и не двигайся.
Обросший, изможденный до неузнаваемости, оборванный сидел с наганом в руке Миловидов.
– И все-таки ты не ушел от меня, сволочь. – Говорил он мирно и почти ласково. – Я ведь тебя веду с того места, где ты с чекистами прощался, гад ты такой... Ну чего, язык отнялся? Убью ведь, возьму грех на душу. А не верил. Думал, врут все. Вот ты какой... – Миловидов облизал пересохшие губы. – Все-таки есть бог на свете.
Заборов опустился на валун, подставив правое плечо под наган, вытянул гудящие ноги.
– Вы что плетете, Миловидов? Какие чекисты? Я третью неделю скитаюсь по тайге...
– Да ну? Завел в ловушку – и бежать. За сколько ж ты продался, Заборов? Сколько тебе дали большевики? – Снова облизал сухие, потрескавшиеся губы. Помолчал, часто и неглубоко дыша. – Убью я тебя тут. – Он глядел исподлобья. – Мне не дойти. И тебя убью. Все грехи простятся, как убью тебя.
Рука его с наганом удобно лежала вытянутой в сторону Заборова, ствол мелко дрожал.
– А за что, собственно, вы собираетесь убить меня? Вы ранены? Давайте я перевяжу.
– Стой! Перевязывать меня не надо. Мне тут все равно подыхать. Ты вот скажи мне, почему предал нас? Я все думал, чем они купили тебя?
– Вы меня все равно не поймете, – с горечью произнес Заборов.
– Ну куда нам? Нам не дано вас понимать. – Миловидов передохнул, поерзал за камнями, удобнее устраиваясь, подышал на руку – чувствовал, как наливается холодом тело, спрятал ее под мышку, отогревая.
– Вы слышали, что большевики уничтожили мою семью?
– Вот именно! Детишек под корень, а он...
– Вранье все это. Провокация Бордухарова с семеновской бандой. Никто ее не уничтожал. Живет она во Владивостоке. Вот так-то.
Миловидов надолго замолчал. Заборов полез было в карман, но услыхал:
– Не шевелись. Укокошу. – И столько уверенности было в его голосе, что Заборов понял: укокошит.
Погибать после того, как нашлись дети? Ну нет. Теперь жизнь для него стала не просто существованием, а борьбой. С такими, как Миловидов, Семенов, Бордухаров...
– Врешь ты все, – со слезой в голосе выкрикнул Миловидов. – Врешь, зараза. Врешь!
Заборов не успел отшатнуться – узенький снопик пламени вырвался в его сторону из ствола нагана, и он почувствовал, будто кто-то невидимый и сильный поднял его и швырнул на спину. Второго выстрела он не слышал. На какое-то время отключилось сознание. Он с трудом поднялся, зажимая ладонью рану в плече, поискал взглядом Миловидова. Тот лежал на спине, откинув правую руку, под головой натекла и уже застыла темно-красная лужа.
«Вот и поговорили», – Подумал Леонтий Михайлович, вглядываясь в искаженное гримасой лицо Миловидова. Вспомнился шабаш, устроенный в апреле у здания советского консульства, и Миловидов с железным прутом в руке.
Постояв с закрытыми глазами, Заборов повернулся и, не отнимая руки от раны, побрел к речке, но сил не было, чтоб нагнуться и ополоснуть охваченный пламенем рот. Он перешел речушку уже не таясь, усилием воли заставляя себя идти. Слева на сопке стояла сторожевая вышка – значит, граница рядом...
Он перейдет границу. Он найдет в себе силы преодолеть рубеж света и тени и в полубеспамятстве долго еще будет идти на запад и упадет в четырех верстах от мамонтовского хутора. Там на него и наткнется Чурха. А потом многие дни Заборов проведет в больнице.
Из всей банды Лошакова в Маньчжурию вернутся всего несколько человек и среди них Заборов. День и ночь у его койки будут дежурить агенты атамана Семенова и Бордухарова.
Будучи во Владивостоке, Леонтий Михайлович не предполагал, что многие годы ему придется работать в стане врага и что ждут его такие испытания, которые не каждый из его товарищей по борьбе сможет выдержать. Он знал, на что шел. Он верил в новую жизнь России, и эта вера придавала ему силы, когда становилось особенно тяжело.
Тревожное лето
Приморье. Июль 1927 г.
Телеграмма
Владивосток Нач. Прим. ОГПУ
По данным Анучинского ВИКа, банда примерно из ста человек, напав на Петропавловку, ушла в горы. Выслан истребительный отряд № 3.
А г а ф о н о в
Оперсводка штабрига ДВОК. Вне времени
Карта 10 дюймов
Высланный разъезд из Сысоевки на север имел стычку с бандой численностью до 30 штыков на пасеке Мартычева, что в пяти верстах севернее Кукина. В результате боя убито с нашей стороны пятеро. Банда разделилась на две части.
Из Сысоевки выслан на преследование взвод кавалерии.
Нач. оперчасти С о к о л о в с к и й
Переговор по телефонному аппарату
– У аппарата начштаба Михеев. Что нового?
– У аппарата предВИКа Телегин. Ничего. Шершавов уехал в волость с целью разведки. Если обнаружит банду, то поедет в Петровку для связи с красноармейцами. Если нет, то будет вертаться.
Михеев: Наш отряд в Чуваевке. Вероятно, банда пойдет к вам. Как встретите?
Телегин: Есть четырнадцать коммунистов, пятнадцать винтовок, не более ста патронов.
Михеев: Действуйте. Держите связь,
Телегин: Есть.
Нач-ку погранотделения ГПУ № 3
Доношу, что в 12 часов дня с чоновцем Малиновским ездил на разведку в сторону Сысоевки. Удалось выяснить, что ночью отряд бандитов вышел из тайги в районе между Новой Сысоевкой и Семеновкой. Численность его 34 человека. Вооружены винтовками, У каждого по 3– 4 патронташа. Все на конях. Из отряда выделились 10 человек, которые направились в Мухачино. Граждане этой деревни Хамчук и его брат (имеют паровую мельницу), Калузин Иван и Пролов Кирилл добровольно дали 20 пудов муки и 5 пудов мяса.
Ш е р ш а в о в
Начальнику особого отдела армии Урюпину
Доношу, что среди мещанства г. Никольск-Уссурийска ходят слухи о том, что в районе Черемшан находится банда, которая вела бой с подразделением Красной Армии и в двух боях разбила его. Также ходят слухи, что на границе стоит около 20 000 белых, которые скоро двинутся сюда.
Уполномоченный П р о к о ф ь е в
Срочно. Хомутову
Сегодня утром в 10 верстах от Черемшан бандиты задержали нашего фельдшера Запорожского. В него стреляли, но он убежал.
Т е л е г и н
Нач-ку погранотделения
По сведениям, банда Лялина имеет связь с монастырем.
Сегодня же мною дано задание выслать разведку.
Ш е р ш а в о в
