Текст книги "Про Life (СИ)"

Автор книги: Vicious Delicious

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

– Как же так? В голове не укладывается! Но почему он не позвонил тебе? Или нам? Не попросил о помощи?

– Это я должен был звонить ему, – заговорил Грёз неожиданно жёстко. – Должен был разобраться, что с ним происходит что-то плохое. Но я же был слишком занят, а потом… А потом я забился в нору, как крыса, и мне было уже не до этого. Планируя то, что мы сделали на стыке, я думал, что мне больше нечего терять. И снова ошибся. Всегда остаётся что терять.

– Всё, что мы сделали на стыке, было зря, – отозвался Герман. – Мы разыскали Леру, и она вернула фи-блок. Но он пропал. Когда мы вернулись из больницы, его уже не было. Прости, что не смог сохранить его для тебя.

Грёз поднял ввалившиеся глаза.

– Это лучшее, что я слышал за последнее время. Только посмотри, что с нами из-за этого стало. Все стремятся к могуществу – и все обжигаются об него, как мотыльки об лампу. А сервисная служба вычёркивает нас из списков одного за другим. Я должен был понять раньше. И в этом тоже моя вина. Я должен позаботиться хотя бы о вас. Это самое малое, что я могу сделать после всего, что натворил. Серые не успокоятся, пока не упекут тебя в тюрьму, Герман. Надеюсь, вы это понимаете. Вам надо уехать.

– Кто нас отпустит? – с нервным смешком спросил брат. – У меня «условка». И эти козлы из Управления взяли с меня подписку о невыезде. До выяснения всех обстоятельств, так они сказали.

Перегнувшись через стол, Грёз сжал ладонь близнецов.

– До тех пор, пока они не соберут достаточную доказательную базу, чтобы тебя закрыть, вот что это на самом деле значит! Слушайте внимательно. Тело Яна так никто и не востребовал. Это сделаю я. А ещё я скажу, что документы, которые при нём нашли – поддельные, а на самом деле он – это вы, если вы понимаете, к чему я клоню. Вы уедете по Серёжиному паспорту.

Герман покачал головой.

– Ничего не выйдет. Нас видела куча народа, никто в это не поверит!

– Не нужно, чтобы кто-то верил, – уговаривал Андрей. – Нужно просто отвлечь внимание. Пока выяснится правда, вы будете уже далеко.

– А как же ты?!

– У нас мало времени, – напомнил Грёз. – Ты правда хочешь потратить его на пререкания?

Сергей положил спору конец:

– Это может сработать. Но есть нюанс… Андрей, нет ли у тебя, случайно, какой-нибудь музыки? Пусть Герман послушает, а мы пока кое-что обсудим.

– Вот, – Грёз протянул близнецам мобильник, – правда, там одно старьё. И я надеялся, что вы завязали с этим… демонстративным отстаиванием границ.

Герман достал наушники, которые близнецы всегда носили с собой, и вставил в телефон Грёза. Руки задрожали.

– Сергей, – умоляюще произнёс брат, – не надо.

– Ты можешь хоть раз сделать, как я прошу?

Раздались приглушённые звуки ретро, и Серёжа добавил с невесёлой улыбкой:

– Видишь? Наши границы крепки как никогда.

Он рассказал Андрею о лаборатории, стараясь не обращать внимания на ужас в его глазах. Серёжа слишком часто видел в глазах окружающих этот ужас. Он делал их слепыми, лишал возможности разглядеть Серёжины страдания, а он так больше не мог.

Он бы рассказал, что его эмоциональная жизнь обеднела – чувства вспыхивали перед ним, как лампочки перед собакой Павлова. Или что Герман, когда чистил уши, иногда причинял ему боль, и тогда Сергей еле сдерживал слёзы, беспомощный, жалкий. Но он не знал, как подобрать слова, чтобы описать это. Он бы это нарисовал, но и такой возможности был лишён.

Жизнь вокруг него остановилась, а Сергей хотел, чтобы она снова шла, пусть и без него.

– Уехать должен Герман. Он один. Понимаешь? Тогда всё получится.

– Господи, Серёга, но ты же не можешь…

– Почему нет? Посмотри на меня. То, что со мной произошло – хуже смерти. Я больше не могу рисовать, ничего не могу. У меня глотать-то через раз получается. Так что я почти перестал есть – так, подержу еду во рту, чтобы насладиться вкусом, и выплёвываю. У меня было достаточно времени, чтобы всё обдумать. Я бы сам это с собой сделал, если бы мог. Бился бы головой об стенку, пока не сдох. Но я не могу.

– А Герман знает?

– Герман накрутил себе, что всё из-за него, – пояснил Сергей. – Будто он всегда так хотел от меня избавиться, что накликал это, что ли. Он боится, будто я подумаю, что он до сих пор добивается лишь одного – чтобы меня не стало. Переубедить его может только один человек. И это ты.

– Ну я не знаю, парень, – сказал Грёз, справившись с собой. – Если бы у вас только был отец… Да он бы, услышав такое, всыпал вам ремня, и не посмотрел, что вы лбы здоровые!

– Как, ты до сих пор не понял? – удивился Сергей. – Мы считаем своим отцом тебя.

***

– Мне не страшно будет уходить, – говорил Серёжа, пока Герман листал перед ним каталог Siammetry. – Я создал такую красоту. Всё это останется после меня. Я теперь не умру насовсем, понимаешь?

Взгляд задержался на фотографии Ольги. Она была так нечеловечески, сногсшибательно красива, что Серёжа безо всяких галлюцинаций затруднялся сказать, сон это или нет.

– Ты любил Лисицкую? – спросил брат.

Сергей с сожалением ответил:

– Да нет пока, наверное. Я же её почти не знал. Но я не видел никого, кто бы так сексуально застёгивал сапожки.

– Леру ты, в таком случае, любил?

– Нет, – твёрдо сказал Сергей. – Мне всегда хотелось какой-то высоты, а Лера… ну ты сам знаешь. Но я тебя понимаю. Нет, правда. Я помню, какая она была, когда мы впервые её увидели. Красивая и конченая. У тебя не было ни единого шанса этого избежать.

Они попросили Шуру не ночевать сегодня, чтобы последнюю ночь провести наедине. С утра он должен был заехать за близнецами и отвезти их в лабораторию. Сергей немного волновался, как это когда-то перед показом. Как всегда бывает, если ждёшь чего-то, подавляющего своей грандиозностью, а надеешься, конечно, на лучшее.

– На твоём месте должен был быть я, – пробормотал Герман.

– Ой, давай без этого. Чувствую себя героем сериала с телеканала «Россия».

– Это не просто слова. На стыке я видел удивительное место. Там было море – такое, каким я его запомнил в лучшие из дней. И там был ты. Я мог бы остаться там навечно. Думаю, в реальности я бы впал в кому, а затем мой мозг умер бы. И это меня бы отрезали в лаборатории. По всем признакам должно было произойти именно так.

Сергей не сдержал улыбки. Брат всегда был такой впечатлительный.

– Никто не может знать будущего, – напомнил Серёжа. – Ты сам говорил. Ты не знаешь, что бы с тобой случилось, если бы ты остался. Оттуда ведь никто ещё не возвращался.

– Оттуда, куда ты собираешься – тоже. Мне бы очень хотелось, чтобы ты оказался в месте, которое я видел. Чтобы однажды мы там воссоединились.

Сергей надеялся, что после смерти не наступит ничего, но ответил:

– Если ты этого хочешь, то я уверен, что так оно и будет. А теперь давай ложиться, Герман. Завтра важный день, и нам рано вставать.

Герман убрал каталог и погасил телефон, которым подсвечивал страницы. Серёжа пожалел, что не видит света фар, ощупывающих стену, как это бывало, когда близнецы жили в «Сне Ктулху». Иногда Сергей скучал по тому периоду – не по клубу, а по самому себе, полному решимости изменить жизнь к лучшему.

В какой-то момент отсветы фар всё-таки скользнули по стене и упали на пол, и Сергей понял, что спит. Но не стал смотреть на руки и рушить очарование момента. До рассвета было ещё далеко.

Сергей спал и не видел, что Герман собирает кубик Рубика. Действия Германа больше не могли потревожить брата, и ничто не могло потревожить. Нервные связи разрушены. Моменты упущены. Могущественная сила ушла сквозь пальцы в землю.

К утру кубик был готов. Герман тоже.

Эпилог

Я никогда обстоятельно не думал о смерти. Не фантазировал, как буду красивый, лежать в гробу, и все пожалеют, что обижали меня. Стыдно признаться, но какое-то время я верил, что когда умру, то мир перестанет существовать вместе со мной.

Теперь я знаю, что это не так, хотя мало понимаю о мире кроме того, что он не заслуживает моего замечательного брата. А раз так, то и мне здесь делать больше нечего.

Серёжа спал, а я, удерживая его голову на весу, как хрупкую драгоценность, собрал кое-что из вещей, распихал по карманам и вышел из квартиры, не заперев за собой дверь. Возвращаться сюда я не собирался.

Я поднялся на крышу, свалил всё, что взял, в небольшую кучку, облил бензиновой заправкой, а затем высек пламя из зажигалки и бросил её в центр. Прикурил от костра свою последнюю сигарету.

Я курил и смотрел, как плавятся и сворачиваются наушники, с кубика Рубика капает раскалённый пластик, сгорают билет и паспорт, благодаря которым я должен был спастись. Занимался рассвет, будто бы от разведённого мной огня.

– Герман, что это? – сонно спросил Серёжа. – Я сплю?

– Да. Ты спишь. А я тебе снюсь, – ответил я, залез на широкий парапет, разбежался к краю крыши и прыгнул вниз.

То, что у других затягивается на годы – отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие – я преодолел за доли секунды.

Вот теперь точно всё. Ничего интересного больше не будет. Можете расходиться и дать мне сдохнуть спокойно. Не смотрите на меня снизу с ужасом и восторгом, задаваясь сакраментальным вопросом: послушайте, но зачем погибать обоим, если лучше было бы ампутировать одну из голов?

Потому что я не могу без брата. Я не смогу без него жить. Жаль, что я понял это слишком поздно. Если бы можно было вернуть всё назад, я бы столько всего сделал по-другому. Это наивное объяснение, но другого у меня нет.

Сейчас мы одни, только он и я. Наконец всё так, как должно было быть.

Наступает серое рваное утро. Бред истекает в прорывающуюся явь. Солнце засвечивает то, что могло бы стать моими последними эйфами.

Заплаканная Лера суёт мне в руки фи-блок. Мать наклоняется над кроваткой, чтобы поцеловать меня в лоб, и светлый локон падает мне на лицо. Улыбается Грёз и рассыпается на сотни солнечных зайчиков.

Я иду навстречу брату по берегу моря.

Плывут огни с другой стороны бухты. Звуки ретро сладко капают на мои раны. Солнце гаснет у Леры в волосах, и мать смотрит на меня, обернувшись в дверях палаты.

Я беру брата за руку.

Это не мой окурок тлеет на асфальте. Это не мы расплескались рядом. Мы обнимаемся и падаем в небо, покидая переломанную оболочку, возле которой уже начинает собираться толпа.

Где ты, там и я, помнишь?

Я с тобой.

Я всегда буду с тобой.