Текст книги "Про Life (СИ)"

Автор книги: Vicious Delicious

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

– Он опасен. Ты не понимаешь, что делаешь, – вмешался Сергей. – Никуда с ним не ходи, поняла?

Герман в упор разглядывал набивные рисунки на портьере, подражающие фрескам Гойи. Портьера имела воздушную подкладку со вшитыми электродами. Подкладка окутывала Лерины беззащитные плечи и потрескивала.

– Герман, да что с тобой? Да у тебя температура…

Лера прикоснулась к его лбу. Герман отвернулся.

– Ладно, – сжалилась она. – Выходите через заднюю дверь минут через двадцать.

– Мы работаем, – напомнил Сергей.

– А я не работаю? – сверкнула глазами Лера, выпутываясь из портьеры. – Только вас это что-то не останавливает!

Через полчаса Герман вышел из клуба, закурил и подождал, не явится ли следом Марго. Все смотрели бой. Охранники – и те уткнулись в онлайн-трансляцию в клубном чате. Никому не было дела до близнецов, и Герман направился туда, где мелькало в темноте Лерино платье.

Лера каталась на качелях во дворе за клубом. Она раскачивалась, запрокидывая голову, и выплетшиеся из причёски пряди падали за шиворот. Маленькие блёстки светили отражённым светом, отчего платье казалось выдутым из стекла.

– Кто побеждает? – непринуждённо спросил Сергей.

– Сольпуга, – ответила Лера.

– Да ладно? Хорошо, что я не поставил на скорпиона, как собирался. Он ведь бронированный.

– Она его за хвост схватила, и всё… Смотрите, что у меня! – Лера с триумфом повертела исчёрканной салфеткой и вручила её близнецам. – Наплела Балаклавицу, что я детский психолог, и могу по рисунку судить о человеке. Конечно, он захотел проверить. Даже просить не пришлось.

По такому рисунку мог судить кто угодно. С салфетки скалился зверь с полной пастью острого железа.

Мокрый сканер или, как его называли на жаргоне, «морилку» Лера купила на Авито. «Морилка» носила следы былых сканирований – цветной осадок на дне.

Наклонившись над сканером, как ведьма над чаном, Лера бросила рисунок внутрь и пустила к нему царскую водку из среднего горла форштосса. Отблеск скрещённой стали озарил Лерино лицо.

Появившийся на экране приставного стола зверь выглядел карикатурно. Не верилось, что Германа могло бросать от него в дрожь.

– Постарайся не отсвечивать, – сказала Сергею Лера. – Герман, а ты жди у фонтана. Ну, погнали!

Последнее, что увидел Герман перед подключением – как Лера выпотрошила на ладонь лекарственный блистер и открыла банку «Отвёртки».

У фонтана в центре Оазиса к Герману подошла девочка в школьной форме и с волосами, заплетёнными в две косы. Герман не видел здесь раньше детей, да и глаза у неё не были детскими. Они были как оконные провалы в заброшенном здании.

– Ты который из близнецов? – требовательно спросила девочка.

Её голос звучал совсем, как у Леры, но на тон выше. Если это была она, но под маскировочной личиной, то почему задавала такие странные вопросы?

– Я Герман, – растерялся он. – А ты… настоящая?

– А ты? – Девочка впилась в него взглядом и, помолчав, добавила: – Ты-то мне и нужен, Герман. Я Вера. Лерина субличность.

Расфокусировав зрение, Герман увидел раскинутую над ней структуру ауры, но если у Леры она была алая, то у девочки – цвета запёкшейся крови.

– У вас разные идентификаторы! – осенило Германа. – В этом всё дело, да?

– Садись, пять. А если под делом ты подразумевал, что Лера вечно впутывает меня в передряги, то и в этом тоже не ошибся.

– А что тебя не устраивает?

Она так взглянула, что он осёкся: показалось, что из зияющих провалов вот-вот выпрыгнет зверь Балаклавица.

– Я хотел сказать… Ты ведь её субличность и всё такое…

– То, что после насильственного экзорцизма, который почему-то называется лечением, осталась она, а не я, ещё не значит, что со мной не надо считаться, тебе так не кажется? Да и вообще, – рассуждала девочка. – Я смышлёнее. Я аккуратнее. А Лера – злобное туповатое существо, которое за годы жизни в нормальной семье не приучилось даже мыть руки после туалета.

Обидевшись за Леру, Герман буркнул:

– Что же тогда субличность не она, а ты, такая хорошая?

– Блин, ты как старый дед. Может, тебе ещё всю историю болезни пересказать? Других ведь нет тем для разговора!

Тем временем, они пересекли Оазис и через червоточину перенеслись в пустыню, где отыскали место подальше от мигрирующих сервисных зон. Вера достала из рукава свиток с рисунком.

– А вот и наш инвайт. Ну, ты готов? – Вера шагнула к Герману и распахнула объятия. – Иди же ко мне скорее!

Она выглядела не старше одиннадцати. Герман медлил. Он думал о том, как Лера положила голову ему на плечо, заставив сердце биться сильнее.

– Прости, но это странно, – сказал он, наконец. – Ты ребёнок. Я не буду с тобой обниматься.

– А ты хороший парень, да? – Вера опустила руки. – Жалко, что тупой. Спрашивал, настоящая ли я. Ненастоящие тут разве что фантомы в «Саду». И то, они кричат и истекают кровью очень убедительно.

Просияв, будто вспомнила что-то забавное, девочка добавила:

– А ещё я видела тебя в реале. Там у тебя две головы.

Герман внушил ей, что впереди обрыв, и столкнул в него. Вера застыла в воздухе, будто стояла на прозрачной смотровой площадке, а потом споткнулась и непроизвольно бросила взгляд вниз. Пустота вскрылась и просела. Вера ушла под неё, как под лёд, негодующе вскрикнув напоследок.

Герман отменил обрыв, затёр подошвой швы в песке и пошёл прочь. Вскоре послышался весёлый голос:

– Маньяк-убийца!

Вера выглядела помятой, но, встряхнувшись всем телом, как щенок, снова обрела опрятный вид. Повеяло чистотой: кондиционером для белья и горячим паром, а ещё почему-то – новыми книгами, и далёким отголоском той нежности, которую Герман попробовал из белого флакона в лавке Барыги.

– А ты крутой. Внушаешь, – похвалила Вера, но тут же добавила со всей бескомпромиссностью, присущей среднему школьному возрасту: – Но ты поддался на провокацию. Это никуда не годится! Ты так на любую серость поведёшься.

– Предупреждать надо.

Девочка поморщила нос, что придало ей неуловимое сходство с Лерой.

– Думаешь, серость будет тебя предупреждать? Ну да ладно! Пора начинать… Знаешь что, раз ты такой нежный, то вот как мы поступим. Ты пригнись, а я тебе на спину залезу. Не переживай, мне это не нанесёт травму, ха-ха!

Последние слова она договаривала, вскарабкиваясь на Германа. Рисунок вспыхнул у неё в руках, и вокруг разлился красноватый свет. Послышалось невнятное бормотание – Герман узнал голос Балаклавица, но не разобрал слов.

Когда вспышка растаяла, показалось, что инвайт не сработал. До самого горизонта было пустынно, только душный ветер таскал перекати-поле, да сочилась река из трещины в земле. А потом Герман ощутил преходящую тяжесть в солнечном сплетении – признак того, что чувствительность понижается до уровня, приемлемого, например, в публичных пространствах, и поздравил себя с успехом.

Это пространство не являлось публичным. Здесь правила чужая воля. Она навелась на Германа, как лупа, и прицельно обожгла место, откуда он эйфоточил.

– Слазь, – буркнул он девочке.

Вера спустилась на землю, ощутимо двинув Германа в бок. Без внушения в отместку за обрыв тут не обошлось.

Заслоняя небесный свет, в воздухе билось гигантское сердце. Во все стороны от него тянулись сосуды и терялись в подсвеченной красным дымке. Герман увидел прозрачный силуэт лабиринта, который они питали. Невдалеке, разбросав конечности, лежало пронзённое арматурой тело. От него несло, как от мяса, размороженного в жаркий день.

Кивнув на тело, Вера спросила:

– Как тебе?

– С ума сойти можно, – честно ответил Герман.

– Порадуемся, что тут хотя бы не выгребная яма. Надёжнее любой серости, кстати. Хочешь что-то спрятать – утопи в говне. Злоумышленники наизнанку вывернутся, отводя себе глаза, чтобы им не воняло и не пачкалось, а на дело силёнок не хватит. Учти на будущее.

– Зачем? Выворотни не воруют друг у друга.

– Это тебе Лера сказала? Нашёл кого слушать.

Герману начали надоедать эти придирки к Лере.

– Много ты понимаешь! За такое могут серьёзно наказать.

– Но если выворотни не воруют друг у друга, – тонко улыбнулась девочка, – кого и за что тогда наказывают?

Герман не нашёлся с ответом. К раздражению от придирок прибавилось недовольство собой. Его сделала маленькая девочка! К тому же, для успеха дела разум должен был оставаться ясным и чистым, как линза, а Герман снова позволил на эту линзу надышать.

– Давай уже начнём.

– Давай, – согласилась Вера.

Она кивнула на что-то позади Германа. Он не шелохнулся, и Вера в раздражении всплеснула руками.

– Я серьёзно, обернись уже!

Пока они препирались, в карманном измерении материализовалось здание. Максимально обезличенное, серое, оно выделялось лишь тем, что с водосточной трубой сообщался один из сердечных сосудов.

– Ты иди внутрь. Проверь, что там есть интересного. А я останусь здесь. Возможно, хозяин думал о паролях от своих банковских счетов и воспоминание об этом ещё не до конца развеялось, – распорядилась Вера.

Герман вошёл в дом, предусмотрительно расфокусировав зрение, чтобы не пропустить серость. Там царил полумрак. Ни окна, только прямоугольник света, брошенный проектором на стену.

Проектор крутил запись, на которой были близнецы.

От неожиданности Герман моргнул и со всей беспощадностью происходящего увидел себя с братом со стороны. Белые стены стиснули их, белые жалюзи обрушились на окно, снежно-белая кожа девушки таяла под ладонями. Кто сказал, что цвет похоти – красный. Он ослепительно белый, белое солнце, разрастающееся в голове.

Малодушно желая, чтобы всё это оказалось всего лишь ловушкой, Герман скосил один глаз в сторону, не сводя другой с экрана, затем зажмурился и взглянул сквозь опущенные веки. Ничего не помогало, потому что это была не ловушка. Не серость, призванная вытянуть травмирующие воспоминания нарушителя, чтобы его ранить и дезориентировать.

Это была привнесённая в Эйфориум видеозапись с веб-камеры.

Она подошла к концу и сменилась другой, которая сделала бы честь Кукольному театру: цепи, ампутированные конечности. Но у Германа снова и снова прокручивался перед внутренним зрением сюжет с близнецами в главной роли.

– Ну что там? – крикнула Вера с улицы.

Герман опомнился:

– Кажется, нашёл кое-что. Скачиваю.

Он загрузил записи с проектора в облачное хранилище, загодя синхронизированное с эйфоном. Когда из-под ресниц вырвался синеватый всполох в знак того, что скачивание завершено, Герман стёр оригинал без возможности восстановления.

Облегчение не наступило. Оказывается, Балаклавиц не только смотрел, но и снимал. Да, он отдавал себе отчёт в незаконности такой съёмки, раз спрятал запись в Эйфориуме, но где гарантия, что до этого её не посмотрели все его друзья?

Отдалённые раскаты грома прервали размышления Германа. Он вышел на улицу. Вера встревоженно наблюдала, как над прозрачными ломаными линиями, образующими лабиринт, сгущались тучи.

– Что-то тут не то, – поёжилась девочка. – Ты ничего не делал?

– А ты?

– Кто, я? Очень смешно, Герман.

– Раз ты ничего не наделала, то и я тоже. Так, запись стёр.

Он физически ощутил, как напряглась Вера и предприняла безуспешную попытку нырнуть в его переживания.

– Ну, знаешь, как это бывает. Скопировал – удалил. По привычке.

Снова разразился гром, отчего у обоих ненадолго перехватило дыхание, и над карманным измерением разверзнулся купол. Герман с девочкой остались внутри. В леденящей близости от них, по ту сторону купола, собирались фигуры в сером, которые не предвещали ничего хорошего.

Рухнул перерубленный куполом сосуд, отпульсировал, забрызгав кровью Верины ноги, и скукожился.

16.

– Что ты встала?! – закричал Герман. – Валим!

– Интересно, как? Нас заблокировали на выход, если ты не заметил, – огрызнулась Вера.

Герман опешил.

– Как это заблокировали? Совсем заблокировали?

– Нет, это нарушает пользовательское соглашение. Но они могут задержать нас на срок до двенадцати часов по подозрению в несанкционированном доступе к приватным данным. Это тоже есть в соглашении. Хотя… Если бы вы оставили в актовом зале наблюдателя, то он мог бы нас отключить. Но вы же не оставили.

– И какого хрена мы его не оставили, раз это так важно?! – взревел он.

– Вопрос не по адресу, Герман! – рассердилась девочка. – Меня там не было! Но даже Лере хватило ума понять, что так нельзя. Где гарантия, что наблюдатель не сбежит? И это ещё не худший вариант! Ещё наблюдатель мог бы навести на нас серых. Или пробить нам головы в реале, пока мы подключены и беспомощны. А сам бы скрылся с награбленным. Оно же лежит там, снаружи, готовенькое, и ждёт, чтобы им воспользовались. Если ты, конечно, и тут не облажался!

Они посмотрели друг на друга, и пространство между ними наэлектризовалось. Вера первая отвела взгляд.

– Побереги силы. Ты же не собираешься так просто сдаваться?

Герман посмотрел на грубо слепленные из серого гипса маски, отдалённо напоминающие противогазы. Именно так выглядела стандартизированная личина сервисного служащего, одна на всех.

– А… что они со мной сделают?

– Снимут идентификатор. Потом выждут несколько часов, на случай если ты под наркотиками, и снимут идентификатор ещё раз. Сравнят результаты и, не обнаружив различий, скорее всего, признают тебя первичным.

– Это значит, невиновным? – наивно спросил он.

– Это значит – трезвым, идентифицированным правильно! Дальше подадут в головную контору запрос на сравнение полученного айди с входящим из базы данных. Входящие пишутся в базу вместе с информацией о точке доступа, включая её географические координаты.

– Да флаг им в руки, – обрадовался Герман. – Это же им ничего не даст.

– Да-а, ты ещё глупее, чем я думала, – протянула Вера. – Да, они не смогут отыскать тебя… сразу. Но они будут знать, что в Эйфориуме завёлся выворотень. Будут знать твой айди и устраивать на тебя ловушки. И однажды до тебя доберутся. Вычислить нарушителя можно не только технически. Социальную инженерию никто не отменял. Знаешь, какой у них аналитический отдел? Хотя… Лера ведь наверняка тебе напела, что ты особенный и чуть ли не избранный, не так ли?

– Хватит уже о Лере. Лучше скажи, что делать будем.

Вера показала пальцем на серого, который оттолкнулся от земли и подвесил себя на невидимый крюк. Замер. Отмер и, потеряв равновесие, завалился на спину.

– Что за идиот! Пытается войти. Одновременно с репликацией посылает Балаклавицу запрос, а тот не подтверждает.

– Почему? Разве не в его интересах, чтобы нас задержали?

– Дать сервисным служащим доступ в карманное измерение, не присутствуя лично – всё равно, что впустить домой полицейских без понятных. Сопрут компромат и свалят на нас, а он потом всплывёт где-нибудь. Сколько таких случаев… Так что всё, что нам остаётся – это ждать.

Вера создала себе скамеечку и устроилась с удобством. Герман, недолго думая, сел на землю – решил поберечь воображение, которое расходовалось с утроенной скоростью, поскольку воля Балаклавица тут превалировала над прочими силами.

– Давай поговорим, что ли? – предложил Герман. – Скучно же вот так… Ждать.

Вера усмехнулась.

– Подожди, Балаклавиц нас им выдаст, и станет нескучно… Но давай поговорим, я не против. Только, чур, не о Лере! Надоело уже.

– Да кто тебя просит, ты сама только о ней и говоришь, – ответил Герман с досадой. – Скажи лучше – а почему тут действительно нет искусственных людей? Ну, кроме этих, знаешь…

Он кивнул на «Сад», населённый эротическими фантомами.

– Первая причина – этическая. Если в Эйфориуме будут бродить NPC, то рано или поздно кто-то перепутает с одним из них настоящего человека и сделает ему что-то плохое. Или скажет, что перепутал, если ты понимаешь, о чём я.

Герману стало не по себе, хотя в глубине души он понимал, что она права.

– Да брось. Кому это нужно?

– Тому, кто приходит сюда за тем, чего нельзя получить в реале, конечно же. Во-вторых, на оцифровку целой личности потребуется слишком много аппаратных мощностей. Это ведь тебе не пользователь, который существует автономно и подключается через нейроинтерфейс. В-третьих, такую личность нужно сначала вообразить. Придумать характер, воспоминания и вообще, каждое движение её души. Кому это под силам?

– Ну не обязательно же всё так усложнять. Можно вообразить только какие-то базовые характеристики. Воспоминания – это вообще лишнее.

– Вот мы и подошли к четвёртой и главной причине, – весомо произнесла Вера. – Действительно, были случаи создания устойчивых антропоморфных эйформ. В основном, они дорабатывались из реплик и были устроены по типу нейросетей, то есть, способными к самообучению.

Она замолчала, подбирая слова. Герман с нетерпением спросил:

– И что?

– Это жестокая реальность, Герман. Ничего хорошего пользователи сюда не привносят, поэтому таким созданиям нечего было перенимать. Они получались похотливыми, мелочными и агрессивными. А ещё – они умели внушать и были абсолютно неуправляемы, ведь пользовательское соглашение их не останавливало. Это не люди, а гомункулы. Твари.

Почувствовав его настроение, как перемену погоды, Вера предложила:

– Слушай, а давай серых поддразним? А то чё они…

Герман согласился. Совместными усилиями они выдули огромный воздушный шар в форме задницы и отправили его под купол.

Сервисные служащие смешно засуетились и развили какую-то муравьиную деятельность. Они сооружали по периметру купола частокол, утыканный черепами и тыквами, столь же малоубедительными и плохо детализированными, как их собственные лица.

– Ты смотри, отыграться задумали. Хотят перед дознанием прогнать нас через ряд кричал и улыбальников. Эта штуковина, кричало, посылает импульсы, которые нарушитель воспринимает, как самые страшные для себя оскорбления, – объяснила Вера. – А остальным в поле действия внушает смех. И нарушителю кажется, будто все смеются на этими оскорблениями.

Что такое улыбальник, она объяснить не успела, потому что так захохотала, что упала со своей скамеечки.

– Что ты веселишься? – спросил Герман, помогая девочке встать.

Её прикосновение оказалось обнадеживающе тёплым, не то что привычная ледышка Лериной ладони.

– Да ты сам посмотри!

В рядах серых царило смятение. За ними, немного в стороне, стоял человек, у которого не было необходимости скрывать своё лицо под личиной. Герман его сразу узнал.

– Балаклавиц прибыл, – констатировала Вера. – А подойти не может, ведь этот плетень-хренотень его поносить начнёт.

Кое-кто из сервисных служащих выкорчёвывал колья. Остальные забегали, топча тыквы и черепа.

Присев на колено, Балаклавиц играючи поднял купол и поднырнул под него. Купол рухнул у него за спиной, взметнув клубы пара. В них со вспышками появились пять фигур – в подбитых железом берцах, в капюшонах, с замотанными в шарфы лицами. От них стеной шёл жар.

Вера остолбенела.

– Серые тебе внушают? – изумился Герман.

Девочка нервно повела плечами.

– Это не серые, разве ты не видишь? Серых он отпустил. Это – его личные наёмники. И они мне не внушают. Я их сама боюсь.

– То есть как это – отпустил? Пользовательское соглашение…

– Ты что, так ничего и не понял? Плевать он хотел на пользовательское соглашение! Они будут внушать нам боль и страх до тех пор, пока мы не выдадим им своего реального местонахождения, – произнесла Вера дрожащим голосом, который то и дело срывался на крик.

Она побежала в здание. Внушение гнало её в спину, как горячий ветер. Герман бросился следом.

Он разыскал Веру в комнате с потухшим проектором. Девочка сидела в самом тёмном углу, обхватив руками колени.

– Слушай внимательно. Ты умеешь останавливать внутренний монолог? – спросила она шёпотом. Герман кивнул. – Как только нас выведут в публичное пространство, эйфотечение заработает в полную силу. Они будут смотреть, что из тебя выплеснется. Искать зацепки.

«А что будет с Лерой?», – хотел спросить он, но Вера закричала, истолковав его намерение по-своему:

– Обо мне не думай! Судя по тому, что ты со мной не поздоровался, когда я в последний раз вырвалась в реал, вы с Лерой даже ещё не были знакомы тогда! Я ни черта не знаю о том, где мы по-настоящему находимся!

Силой исходящего от наёмников внушения выбило все окна и двери. Германа повалило с ног. От отполз так, чтобы видеть выход, и приготовился к отпору.

На пороге возник человек и пристально взглянул на Германа. Тот почувствовал себя так, будто в глотку вцепились холодные пальцы. Герман внушил наёмнику, что с ним происходит то же самое, что на ампути-видео. Послышались ругательства, и хватка разжалась.

Явились остальные наёмники. Двое из них перекрестили взгляды на Германе, а другие двое, переступив через него, подошли к Вере. Герман почувствовал такую боль в руке, будто её заламывали за спину, и хотя никогда не занимался спортом, отчётливо понял, что мучители со знанием дела внушают ощущения при болевом захвате.

Герман вскрикнул, и почти сразу же завизжала Вера. Наёмники невозмутимо беседовали. Голоса у них были одинаковые и отдавали чем-то механическим, будто всех их озвучивал робот-автоответчик.

– Надо бы тут всё просканировать. Они могли оставить тварей. Девка выглядит знакомой.

– Это мамка твоя, что ли? – последовал насмешливый ответ. – С чего бы ей перед тобой вскрываться?

– Она и не вскрылась. Считай, что я жопой чую. Помните Мрачного? Он тоже работал в паре с девушкой.

На это отозвались сразу трое:

– Мрачный давно отошёл от дел. Говорят, он уехал за границу.

– Вообще не факт, что твари были делом рук Мрачного.

– Хрен с ним, с Мрачным. Давайте с этими заканчивать.

То, с какой будничностью орудовали наёмники – переговариваясь между делом, пугало Германа больше всего. Его рывком поставили на ноги и вытолкали из здания. Беседа, тем временем, продолжалась:

– У Мрачного был опекун. Его-то и надо было тогда брать за яйца.

– Может, ещё его первую учительницу надо было разыскать?

– Не скажи. Отвечаю, он что-то знал. Сами посудите, откуда у больного сироты эйфон?

В присутствии Балаклавица карманное измерение ожило. Разлилась река, и от пронзённого тела перестало нести тухлятиной. Теперь оно насыщенно пахло свежей кровью.

Германа толкнули прямо на купол, и он инстинктивно выбросил руки перед собой, чтобы не удариться. Купол податливо обволок его – и лопнул. На линзу сознания брызнула кровь. В мир вернулись краски и запахи.

Вокруг раскинулась реконструкция первозданного сада, откуда так или иначе происходили все – и куда всякая живая душа стремилась однажды вернуться. На зарослях колючей проволоки расцветали розы.

Герман рванулся из тела к рабочей поверхности. На шее тут же захлестнулась воля не менее, чем троих человек, и швырнула наземь. Один из наёмников безэмоционально занёс ногу – на подошве был начертан знак φ, – и ударил Германа в лицо.

Он из последних сил мысленно потянулся к Сергею, но ничего не почувствовал. Если между близнецами когда-то и была особая связь, то исчерпала себя давным-давно.

– С чего начнём, мужики? Током их ударим? Или подожжём?

Верин страх был тонким слоем размазан под ногами у наёмников.

– Попробуй отнестись к этому, как страшному сну, – еле слышно сказал она. – Тебе ведь снятся кошмары. Это то же самое.

Это было не одно и то же хотя бы потому, что стоило Герману набраться храбрости и открыть глаза – и ночной кошмар, терзавший его много месяцев, отступал и рассеивался.

А что, если Герману набраться храбрости и сейчас? Наёмники явно рассчитывали, что он будет сопротивляться. Что, если он даст им напугать себя до полусмерти – так, чтобы это отразилось на его физиологических показателях?

Герман вскользь вспомнил о том, как чуть не утонул, и, словно спохватившись, закрылся.

Наёмники переглянулись. Перед ними возникла ёмкость с водой. На горле снова сжались холодные пальцы, окуная Германа с головой. Только на этот раз не было брата, который дышал за двоих. Герман задыхался и не знал, будет ли так тянуться бесконечно, или он скоро перейдёт к предсмертным переживаниям, сконструированным безумным творцом.

Герман вспомнил, как его тащило потоком по улице, и накатила волна паники.

Герман вспомнил, как не мог всплыть, придавленный канализационным люком, и в груди стало тесно и колко, будто лёгкие остекленели и разбились вдребезги.

Герман сделал вдох, почувствовал, как вода болезненно хлынула по дыхательным путям, и пришёл в себя. Перед глазами медленно вставала бегущая по экрану приставного стола-тумбы бегущая строка. Она гласила: «Подключение прервано в связи с панической атакой. Если вы находите подобные состояния приемлемыми, обратитесь в техническую поддержку для внесения индивидуальных изменений в настройки безопасности».

А ниже, закрывая изображение из «Сада», лежал сложенный вчетверо тетрадный лист, подписанный Лериной рукой: «Прочти меня».

Герман с надрывом закашлял, будто и правда наглотался воды. Штекер саднил, как заноза.

– Что случилось? – слабо спросил брат.

Край одной из лент был предусмотрительно закреплён у изголовья. Герман дёрнул ленту зубами, освобождаясь, а потом с облегчением вытащил штекер.

Запрокинув руку, Лера лежала на полу и вздрагивала, будто по её телу пропускали ток. На шее у неё была свежая царапина, под ногтями кровь. Сердцем Герман рванулся к девушке… но не сдвинулся с места, только крепче стиснул подлокотники.

После того как он освободит Леру, она захочет взглянуть на записи, не так ли?

Сначала надо стереть одну из них. Это займёт каких-то пару минут.

Это даже не Лера в плену у наёмников, а её альтер-эго. Лера этого и не вспомнит.

Герман пытался убедить себя в том, что ему придётся подождать, но всякий раз, когда ему почти удавалось, что-то внутри восставало против. А время шло, и становилось только хуже, соображать было всё тяжелее.

– Герман, – голос брата окреп, – может, объяснишь, что происходит?

– Не до тебя сейчас!

Герман упал на колени рядом с Лерой и осторожно, выкручивающим движением вытащил штекер.

Лера села. Попыталась расправить плечи, но они опадали в такт беззвучным рыданиям. Перевела мутный взгляд с Германа на Серёжу.

– Боже, – сказала она потрясённо, – какое счастье снова видеть ваши странные лица…

Лера встала и подошла к окну. Она долго стояла, завернувшись в штору затемнения, тихая и печальная, и смотрела так, будто улица за окном ей ни о чём не говорила.

Затем Лера подобрала с пола рюкзачок, бросила туда пачку сигарет, одна из которых была перевёрнута – «на желание», и сказала:

– Если никто не возражает, то я, пожалуй, пойду. Хочется побыть одной. Созвонимся.

Конечно, Герман не возражал. Его беспокоило Лерино состояние, но проклятое видео камнем лежало на душе.

– Лера, – окликнул брат. – Ты телефон забыла.

Её мобильник остался лежать на подоконнике рядом с мобильником Германа. Повисла пауза. Лера кинула взгляд через комнату и севшим голосом попросила:

– Дай, пожалуйста.

– Какая-то ты нормальная, – сказал Сергей, протягивая ей телефон. – Кто ты, женщина, и что сделала с великой и ужасной Лерой?

Ничего не ответив, девушка ускорила шаг. Герман ощутил смутную тревогу. Будто ничего не кончилось, и они всё ещё пребывали в иллюзии, созданной наёмниками Балаклавица.

Только когда из прихожей раздался звук падения, до Германа дошло, что он чуть не отпустил на свободу завладевшую Лериным разумом субличность.

Сергей выбежал из комнаты. Лера лежала на полу. Она упала у вешалки, выпутывая из клубка никому не принадлежащих пыльных пальто свою джинсовую рубашонку, и потеряла сознание.

– Надо проверить карманы, – лихорадочно соображал Серёжа. – Там могут быть какие-то лекарства.

В рюкзаке среди прочего сора (раскрошенный табак, фантики, рекламные листовки) действительно нашлись таблетки. Названия били в гонг – заканчивались на -ум, -аум, сильнодествовали.

Герман вспомнил о записке. Переняв тело, он вернулся в комнату, развернул тетрадный листок и прочитал вслух:

– «Этой дряни доверять нельзя. Чтобы не дать ей свалить и втравить меня в какой-нибудь блудняк, я выпила снотворное. Не парься, проснусь через пару часов».

– Ну и лексикон. Узнаю старую добрую Леру. А она только начинала мне нравиться…

– Ты вообще молчи, – оборвал Герман. – С тобой у нас будет отдельный разговор.

– Вот только не говори, что я снова оскорбил тебя в лучших чувствах. Сколько можно?

Герман принёс Леру в комнату. Положить девушку оказалось некуда, кроме эйфона, раскинувшего свои сети и широко расставленные поручни – круг, полукруг и крепления, регулирующие угол наклона кресла. В эйфоне мерещилось что-то хищное, будто Лера угодила в капкан. Чувство вины перед ней катастрофически росло.

В кухне, на дверце холодильника рядом с мумифицированным колбасным пупком нашлись таблетки от головной боли. Герман проглотил две, затем ушёл в ванную и побрызгал водой в лицо. Брат укоризненно маячил в зеркале.

– Чем занимался? – резко поинтересовался Герман.

– О, всего лишь бегал тебе за сигаретами, пока ты был занят. Не о чём беспокоиться, – отшутился брат.

Сев на край ванны, Герман сложил руки на груди и, не мигая, смотрел в зеркало. Сергей делал вид, что не замечает, а потом не выдержал.

– Ты прекрасно знаешь, чем я занимался. Пускал слюни в отлючке. Воистину, Герман, что ещё я мог делать? Я ведь не могу просто встать и уйти, если ты не заметил.

– Там, в Эйфориуме, чем ты занимался? Пока я нуждался в твоей помощи, где ты был?! – повысил голос Герман. – Пока ты развлекался, нас чуть не поймали. Заблокировали нам отключение! Ты понимаешь, чем это могло кончиться? Между прочим, тебя это тоже касается. Ты же не можешь просто встать и уйти!

Сергей выглядел растерянно.

– Почему ты кричишь на меня? Что я тебе сделал? Чем мог помочь? Мы так не договаривались… Почему Лера не предупредила тебя? Не объяснила, что делать?

– Ты понятия не имеешь, как это работает, вот почему! Там… действует другая её личность. Лера всего лишь посредник, она такого может и не знать…

В голосе Сергея прорезались издевательские нотки:

– Это типа как одной рукой убить, а другой – не иметь к этому никакого отношения? Сам-то в это веришь?

Герман ударил его по щеке:

– Что, имеешь к этому отношение?!

Рука сразу перестала слушаться и поражённо прижалась к лицу брата.

– Что бы ни произошло, – сказал Сергей, справившись с обидой, – это же всё не по-настоящему. А ты заводишься из-за херни…

Герман вспомнил, как вода сомкнулась у него над головой. Вспомнил свой ужас, такой неподдельный.

– Пойдём-ка, я тебе кое-что покажу.

Близнецы вернулись в комнату. Герман распахнул ноутбук. В висках стучало, подгоняя. Видео подмигнуло из папки новых загрузок, и Герман его запустил.

– Смотри! Или, по-твоему, это тоже херня?!

Тишина в комнате натянулась и зазвенела, как струна.

– Выключи, пожалуйста. Я… всё понял.

«Ну уж нет, хавай давай!», – вскричал внутренний голос. Это был подлый голос, такой мог принадлежать рабу из Кукольного театра, так что Герман его ослушался и нажал на паузу.