Текст книги "Про Life (СИ)"
Автор книги: Vicious Delicious
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)
Герман промолчал, и Глеб добавил с раздражением:
– Я работал на большую шишку, ясно? У меня ещё остались права администратора… Лера вылетит со стыка, как пробка из бутылки. Достаточно?
– И Андрей. Тебе придётся отвести подозрения и от него тоже. Иначе…
Скорчив такую гримасу, будто ударился об угол локтём или коленом, Глеб сказал:
– Да, да, хорошо. И чего вы так в него вцепились? Он же придурковатый инфантил, пустое место…
– Ты бы проявил побольше уважения, – не выдержал Сергей. – Он ведь тебя спас.
Глеб взглянул на него, прищурившись, словно что-то попало в глаз – совершенно как Лера. Серёжу передёрнуло. Передёрнуло – и он уже не смог унять мелкую назойливую дрожь. У него и до этого зуб на зуб не попадал. Промозгло. Какая всё-таки неприятная погода, небо проседает, ветер пылит.
– Слово-то какое – спас… Он спасал свою шкуру, а не меня. Он за меня отвечал. Он бы сел, если б со мной что-то случилось.
– И всё-таки ты обязан ему жизнью.
– Да если бы не он, моей жизни ничего бы не угрожало, – упрямо сказал Глеб. – Он привёл меня в Эйфориум. Значит, он и виноват.
– Интересно получается. А в чём виноват Гена? Вы ведь дружили. Он так тебя ждал. А ты даже на его похороны не приехал.
– Фу, терпеть не могу похороны, – скривился Глеб. – Что касается Гены, то он был просто навязчивый уродец. Прицепился ко мне от безнадёги. Будь он нормальным, то и не плюнул бы в мою сторону. Завёл бы себе других друзей… Нет, я не такой, как он. Никто мне не нужен!
Он выпрямился. Под глазами у него цвели синяки, и на коже, там, где её не скрывала одежда, виднелись тёмные пятна кровоподтёков. «Как у утопленника», – почему-то подумал Сергей.
– И всё же, – снова заговорил Герман, – как я могу тебе верить? Леру ты кинул именно так, насколько мне известно.
– Ле-ера, – протянул Глеб и многозначительно, липко улыбнулся, словно обожрался сладкого. – Лера и сама рада была стараться…
– Не понимаю, о чём ты.
– Да ладно тебе. Всё ты понимаешь. Стоит только пообещать Лере что-нибудь, и она уже готова на всё. Грех этим не воспользоваться… А ты не знал? Что ж ты так. Мог бы крутить ею, как хочешь. Да что уж теперь, да?
Сергей вспомнил, как Глеб мучал его после того, как в этом не осталось необходимости, лишь для того, чтобы показать своё превосходство – и понял: этому парню недостаточно добиться своего. Он позвал Германа ещё и затем, чтобы его задеть и унизить.
И у него получилось. Если бы на Германа сейчас кто-то замахнулся, он бы даже не стал уворачиваться. Он был раздавлен.
Насладившись произведённым эффектом, Глеб уронил:
– Придётся тебе поверить мне на слово. Да и есть ли у тебя выбор?
– Доставай фи-блок, – сказал Герман, – и покончим с этим. Меня от тебя тошнит.
Квартира не дотягивала даже до той, которую снимал Грёз, не говоря уже о шикарных Шуриных апартаментах, и единственным подходящим помещением для подключения оказался совмещённый санузел. Близнецы едва поместились там вместе с Глебом. Сергей с отвращением обглядел убогий вязаный чехол на крышке унитаза и плохо промытую от волос бритву, прежде чем их сглотнул Эйфориум.
Тот, кстати, впервые ответил Серёже взаимностью. Какая-то враждебность чувствовалась в воздухе, и серые зоны блестели на солнце, как ртуть.
Собираясь уходить, Герман сказал:
– Знаешь, тебе, пожалуй, это действительно нужнее. Надеюсь, это принесёт хоть немного радости в твою жалкую жизнь.
– О чём это ты?
– Как о чём? – Герман выпрямился, завязав шнурки, и кивнул на футляр, который Глеб не выпускал из рук, наглаживал. – Ты же собираешься это использовать?
– Может и нет, – пожал плечами тот. Его глаза затуманились. – Меня греет сама мысль о том, на что я теперь способен.
– Обрести здоровье? Семью? Друзей? Гарем обожающих тебя тёлочек? – с ожесточённым любопытством расспрашивал брат. – О чём ты мечтаешь?
Глеб посмотрел на него, как на больного.
– Например, я мог бы взять всех пользователей на сервере в заложники, просто замедлив время во много раз. И требовать выкуп… Или ничего не требовать. Делать, что захочу, не поддаваясь на их мольбы, а после – заставить их всё забыть. Представляешь? Любой из этих известных и богатых людей будет в ногах у меня ползать, если мне так захочется…
– Слушай, а где у Леры родинки? – перебил Сергей.
Вырванный из своих рабовладельческих фантазий, Глеб захлопал ресницами.
– Какие родинки? – недовольно спросил он. – Откуда мне знать? Ты нормальный?
– Как-то это странно для человека, который видел Леру без одежды. Или не видел? Да ты же с ней не спал!
Глеб бросил на него обиженный взгляд.
– Я вроде бы и не говорил, что…
– Да, но ты добивался, чтобы мы именно так и подумали. Скажешь, нет? Хотя лично я не сомневаюсь, что тебе этого хотелось. Не просто слить Леру, а поиметь и слить. Только вот она тебе отказала, не так ли? Зная Леру, я уверен, что выражений она не выбирала. Представляю, как ты бесился, что она тобой побрезговала. Ты до сих пор бесишься.
Только закончив, Сергей понял, что всё это – правда, от первого до последнего слова. Зрачки у Глеба были бездонные.
– Хочешь совет? – обратился он к Герману. На губах заиграла циничная улыбка. – Избавься от этого трепла. Ты ведь всегда этого хотел. Думаю, за хорошие деньги ты найдёшь того, кто согласится решить эту проблему.
После этих слов – последних, которые Глеб произнёс в обычной своей высокомерной манере, а не скуля и не умоляя – Герман ударил его в лицо.
– Хватит! – опомнился Сергей. – Перестань, Герман, ты убьёшь его!
Злая радость, которая расцвела с первым ударом, теперь шла на убыль.
На лице Глеба отражалось потрясение человека, которого в жизни не били. Он даже не кричал. После третьего удара он упал и пополз на кухню. Герман без труда догнал его и пнул под рёбра.
Всё вокруг было в крови, и кулаки были в крови после до содрогания прекрасного момента, когда под рукой как будто лопнула спелая слива, обдав близнецов соком…
– Остановись, Герман!
Осознав, что докричаться до брата не выйдет, Сергей попытался перехватить контроль над телом. У него не вышло, но Германа это отрезвило. Он оставил Глеба в покое и вышел в прихожую, чтобы подобрать оброненный им футляр.
Теперь всё, конечно, было кончено. Никаких преступлений Глеб на себя не возьмёт, и Серёжа не сомневался, что Герман уйдёт с фи-блоком и… близнецы вынуждены будут бежать, скрываться, наверное. Но брат вернулся в кухню.
Глеб пытался сесть. Руки разъезжались на скользком от крови линолеуме. Герман переступил через парня и рванул на себя балконную дверь.
Увидев у близнецов футляр, Глеб взвыл, как животное, и схватил их за ногу. Серёжу передёрнуло. Даже через джинсы он почувствовал, какие холодные и влажные у Глеба ладони.
– Что ты делаешь? Прекрати!
Он как-то странно это выговаривал, словно ему обкололи лицо новокаином, но с лихвой компенсировал бедность интонаций глубинным ужасом, который звучал в голосе, пересилив страх перед побоями.
– Прекрати! Прекрати! Пре…
Герман ударил Глеба ногой в лицо и вышел на балкон. Открыл футляр и швырнул его под ноги. Фи-блок сразу и сильно разогрелся на солнце, хромированные элементы ярко вспыхнули. Не дожидаясь, пока руки обожжёт, Герман выбросил устройство с балкона.
Раздался душераздирающий крик, а спустя секунду – звук разбивающегося об асфальт фи-блока.
Глеб стоял, вцепившись в балконные перила, и трясся всем телом. Лицо, словно измятая, испачканная бумажная маска, изображало страдание. На какой-то момент Сергею показалось, что Глеб не справится с чувствами и прыгнет следом за фи-блоком.
– Что же ты наделал?! – завыл парень. – Что ты…
Отодвинув его в сторону, Герман вышел с балкона и закрыл за собой дверь. Глеб оглянулся на щелчок поворачивающейся ручки и затряс головой, отказываясь верить в то, что происходит. В его взгляде, как в сломанном калейдоскопе, сменялись непонимание, злость, удивление, мольба.
– Откройте. Я больной, – шевельнулись разбитые губы. – Позвоните Андрею… Мне надо в больницу. Помогите мне. Я больной.
– Сам себе помогай, – ответил Герман, развернулся и ушёл из этой квартиры, из этого дома, с этого двора, и Серёжа, обернувшись напоследок, увидел, как над обломками фи-блока сияет радуга, а подошвы близнецов оставляют красные отпечатки.
***
Эйфориум гудел, как растревоженный улей: Герман Грёз нарезал Мрачному фи на лбу! Не случалось ещё такого, чтобы выворотни сцеплялись не на жизнь, а на смерть. Доигрался Глебка-обморок. Давно пора было.
Сам эйфочайший Герман Грёз об этих разговорах понятия не имел. Его задержали и предъявили ему обвинение в убийстве.
***
– Слушай, – прошептал Сергей, нарушая тишину после отбоя, как когда-то в детстве. Впрочем, там, куда поместили близнецов, всегда было тихо. – Как ты думаешь, суд примет во внимание наши наклонности, когда будет решаться, где нам сидеть? Я бы хотел туда, где есть «швейка».
Герман сонно пошевелился.
– Серёж, я не знаю.
– Я вот что ещё думаю. Смотри, я ведь хорошо рисую. Значит, и татуировки у меня получится делать. Ну, мне так кажется. Надо потренироваться, пока ещё есть время.
– Ты специально мне этим голову засираешь, да? – отозвался брат злым проснувшимся голосом и сел.
Сергей обвёл взглядом их новое пристанище о четырёх квадратных метрах, забрызганное светом луны – слабеньким, будто компот второго кипячения, которым близнецов потчевали трижды в неделю (в остальные дни был чай).
– Зачем ты только его трогал? – кажется, в сотый раз спросил Серёжа.
И брат в сотый раз ответил:
– Понял, что он всё равно обманет. Кто ж знал, что он такой дохлый?
В СИЗО было не хорошо и не плохо. Никак, словно в детдоме, за тем исключением, что близнецов держали отдельно – во-первых, из-за того, что никто до конца не понимал, как с ними обходиться: считать ли их за одного человека или за двоих, и если так, то значит ли это, что им полагается в два раза больше места в камере и времени на душ (в этой связи запрашивали информацию из детдома, и там ответили испуганной отпиской, что личное дело утеряно), а главное – оба ли они подозреваемые.
А во-вторых, из-за Шуры Елисеева, который обрушился на изолятор, подобно ливню из дерьма, не гнушаясь аргумента «Вы знаете, кто мой папа?». Сергею было от этого и стыдно, и радостно.
Близнецам разрешили свою одежду и контактные линзы. Цветные карандаши не разрешили. Изнывая от нелепости запрета, Сергей добился встречи с начальством, но получил ответ: не положено. Видите ли, цветные карандаши могли использоваться для изготовления игральных карт.
– Да нужны мне ваши карты! – в сердцах воскликнул Серёжа. – Я художник!
– Тут таких художников знаешь сколько? Не положено, и всё тут.
Впрочем, Сергей вынес из встречи кое-что важное. Начальник смотрел на него со снисходительным пренебрежением. Он верил в его невиновность. И надзиратели тоже верили.
Поверит ли суд?
***
Улицы засы́пал мелкий снежок, похожий на крошеный пенопласт. Похолодало; вьюжило. Андрей сидел на ступеньках, одетый в пальто с чужого плеча. Он украл его в из гардероба в поликлинике.
Над ступеньками отворилась дверь. Пахну́ло табачным дымом и казённой чистотой: хлоркой, половой тряпкой. Андрей почему-то всегда думал, что там – пахнет формальдегидом и церковью.
– Мужчина, ну что вы сюда приходите третий день подряд? – сказала медицинская работница. – Я вам уже всё сказала. Так не делается, вам надо обратиться к следователю. Вы у него были?
Андрей улыбнулся и развёл руками.
– Да с чего вы вообще взяли, что это может быть ваш сын?! – возмутилась женщина.
Её голос звучал то ли прокуренно, то ли простуженно – хрипло. Она то и дело притаптывала на месте, чтобы согреться.
– Он сбежал из дома. Связался с плохой компанией. С ним могло произойти что угодно.
– Послушайте… Вы бы шли отсюда, а? Скоро сторож будет делать обход. Он вызовет полицию, если найдёт вас здесь.
– Я ведь ничего плохого не хотел, – тихо ответил Андрей. – Только взглянуть.
Дверь захлопнулась. Андрей вздохнул и сунул руки под мышки, чтобы хоть немного отогреть. Без перчаток кожа шелушилась и облезала.
Проросшая за эти дни щетина раздражала кожу. Так и тянуло поскрести подбородок.
Сигареты закончились ещё вчера, и вот-вот должен был закончиться заряд мобильника, хоть Андрей и включал его всего дважды в день на пару минут, чтобы избежать объяснений с разъярённым арендодателем и, конечно, разнообразными государственными людьми.
– Мужчина…
Андрей обернулся. Медицинская работница снова стояла в дверях. Поверх белого халата наброшен пуховик с искусственным мехом на капюшоне, в руке теплится сигаретка, а в другой руке – телефон с фотографией покойника.
– Вот, смотрите, только быстро, быстро… Ну что?
В посмертии его лицо приобрело восковой оттенок, все черты заострились, но это, несомненно, был Глеб.
– Нет, – глухо ответил Андрей и отвернулся. – Это не мой сын.
33.
По материалам сайта « KP . RU »:
В пятницу прошло заключительное судебное заседание по делу, развязки которого с интересом ожидал весь город, ведь на скамье подсудимых оказались… сиамские близнецы или, как правильно называть, соединённые близнецы-дицефалы.
Напоминаем, что в конце марта между Глебом П. и обвиняемыми Германом и Сергеем Ш. произошёл бытовой конфликт, в результате которого жестоко избитый Глеб П. скончался ещё до прибытия «Скорой помощи».
Ранее сообщалось, что адвокат с самого начала пытался развалить дело, не доводя до суда.
– Действительно, придраться было к чему, начиная с протокола задержания, который не выдерживает никакой критики – что, учитывая, каковы задержанные, неудивительно. Но кого это волнует, если допущены недочёты? – прокомментировал представитель Следственного комитета.
По версии защиты, один из подсудимых, Сергей, не совершал преступления, а следовательно, не может быть осуждён. Настаивая на этом, адвокат ссылался на юридический казус, описанный в книге Р. Смаллиана, которая, как выяснилось, представляет собой не более чем сборник логических задачек.
Вопрос о том, мог ли один из близнецов не являться соучастником преступления другого, казался неразрешимым. Точку поставили свидетельские показания бывшего опекуна обвиняемых, Андрея Г. Мужчина сослался на любопытное исследование нервной системы подопечных.
«Ведущая роль принадлежит Герману, в то время как Сергей не имеет возможности силой повлиять на действия брата», – гласит выдержка из него.
Андрей Г. также предоставил все медицинские документы, подтверждающие истинность исследования, каковые и были приобщены к делу.
В ходе прения сторон государственный обвинитель обратил внимание суда на то, что упомянутое исследование нигде не публиковалось. На это свидетель заявил, что угрозами и шантажом принудил лечащего врача близнецов отказаться от обнародования изысканий.
– Дело в том, что я планировал вовлечь близнецов в электронное мошенничество, – сказал Андрей Г. – Публикация изобличила бы мои преступные планы.
На вопрос о том, знали ли подопечные о его умысле, Андрей Г. ответил отрицательно. «Это всё я. Я один», – повторял он, после чего, как отмечено в протоколе, подсудимых удалили из зала за нарушение порядка заседания.
По причине того, что отбывание наказания было признано невозможным в связи с физиологическими особенностями подсудимого, суд смягчил приговор Герману Ш. – 3,5 года колонии были заменены на год условного срока. Ещё с одного фигуранта дела, Сергея Ш., суд снял обвинения.
В связи с открывшимися обстоятельствами материалы судебного заседания и уголовного дела переданы в Управление К для дальнейшего разбирательства.
Читайте также:
Больной гемофилией умер после жестокого избиения бывшими сотрудниками заведения тератоиндустрии
Дело сиамских близнецов будет переквалифицировано по статье «превышение пределов необходимой самообороны
Казнить нельзя помиловать: парадокс близнецов
***
Одной рукой натянув на них капюшон, а другой – обхватив за плечи, Шура тащил близнецов вон из здания суда.
– Подожди! – кричал Сергей, упираясь. – Как ты не понимаешь, мы должны с ним поговорить!
Перед глазами стояло лицо Андрея, слегка насмешливое, будто всё вокруг – не более, чем чертовски удачная шутка.
– Это ты не понимаешь! Он вырыл себе яму, чтобы вынуть твою неблагодарную задницу из тюрьмы. Хочешь, чтобы всё оказалось зря?
– Я об этом не просил! Надо было добиваться экспертизы.
– По-твоему, мы об этом не думали? Не было времени на экспертизу, понимаешь? Пришлось вызволять вас как можно скорее, пока к расследованию не подключилось Управление К!.. Да где тут запасной выход, в конце концов?!
Ещё в детстве от Елисеева бежали четыре няни. Тогда отец нанял ему гувернёра, которого Шура ненавидел и по сей день. Гувернёр лупил Шуру металлической линейкой, а после того, как он выкрал и сломал её, стал лупить проводом от компьютерной мыши. Папашина охрана делала вид, что ничего не происходит…
Серёже было нечего противопоставить неукротимому Шуриному темпераменту.
Они выломились на пожарную лестницу. Сергея ослепило яркое солнце и вспышки подстерегающих камер. Он сник, предоставив Елисееву прокладывать путь через толпу, только хватал ртом воздух. Было очень душно. Близнецов арестовали, едва растаял снег, а теперь вокруг надрывалось лето.
Шура посадил их в авто и протиснулся следом, хлопнул дверцей по рукам ушлому репортёру, сунувшему в салон телефон с включённой камерой – и замер, загипнотизированный властным голосом:
– Александр. Выйди. И отпусти машину.
– Зачем это? – не понял Шура.
– Ты не понимаешь, что творишь. Это зашло слишком далеко. Ты позоришь меня. С кем ты связался?
– Он мой друг! – прокричал Шура, и хотя в его голосе послышалась леденящая интонация Елисеева-старшего, это были самые прекрасные слова, что Сергей когда-либо слышал.
– Твой друг – убийца.
– Все твои друзья – убийцы. Но я никогда тебя за это не упрекал. Поехали, Михалыч!
Серёжа стиснул телефон в потной ладони, ещё раз перечитал сообщение: «Завтра утром жду вас в ресторане «Северного Плаза». Приходите одни. Это безопасно», и обвёл глазами зал.
Получив сообщение, Сергей первым делом подумал, что оно от Леры… и лишь потом с уколом совести вспомнил об Андрее.
Но близнецов ожидал Балаклавиц с его глубоко посаженными глазами, резко очерченными скулами и пронизывающей всё вокруг значительностью, от которой, казалось, дохли мелкие насекомые. Его присутствие вновь сделало из Сергея затравленного подростка.
Он на негнущихся ногах подошёл к столику, сел напротив Балаклавица и уставился ему в переносицу.
– Что вы сидите? – покровительственно сказал тот, когда ему надоела игра в гляделки. – Закажите что-нибудь.
– Разве что яда. Чтобы им в тебя плюнуть, – ответил Герман.
– И это говоришь ты? Ты, убивший моего человека?
– Это кого, Глеба, что ли? Я тебя умоляю, он сам сдох… – рассеянно сказал брат. – И вообще, ты бы умерил крепостные амбиции, Балаклавиц. Глеб был никакой не твой. Он был, можно сказать, общественный. На кого только не работал.
– Вот поэтому я не спешу тебя наказывать. Наоборот, подумываю поощрить.
– Как в прошлый раз? – вмешался Сергей. – Как жаль, что я не могу прямо сейчас швырнуть тебе в лицо твои поганые деньги! У меня просто нет столько при себе. Дай номер счёта, и я верну всё до копейки.
– Но тогда выйдет, что я останусь у вас в долгу. И мне придётся это как-то компенсировать.
Германа взяло зло:
– А ты можешь? Что ты можешь? Вернуть всё назад? Подбросить нас на машине времени в прошлое, будто ничего и не было? Нет? Ну и всё тогда.
– Я по-другому представлял себе этот разговор, – сказал Балаклавиц. – А что, если попробовать так…
Он достал колоду карт. Сергей узнал эти карты. В них близнецы проиграли Балаклавицу, после чего он избрал их участниками своей безумной инсценировки.
– Мы не будем с тобой играть.
– Разумеется, не будете. Я ни с кем не играю больше одного раза. Но сейчас я хочу другого. Как вы относитесь к гаданиям?
– Никак, – отрезал Герман. – Никто не может знать будущего.
– Тут ты ошибаешься, – снисходительно сказал Балаклавиц. – Для меня ваше будущее ясно как день. Ну-ка, посмотрим, что у вас в мыслях.
Он снял карту с верха колоды и положил на стол. Это оказался червовый король – светлоликий, прекрасный, с обвитым терновником запястьями. Серёжа подумал о Грёзе, который был в бегах.
– Взрослый друг. Его больше нет с вами.
Балаклавиц выложил ещё одну карту, даму треф с рваным ртом. Сергей почувствовал, как холодеют руки.
– Темноволосая девушка. Её вы тоже потеряли.
И это была правда, потому что Лера исчезла. Проинструктированный Шурой Михалыч рыскал по притонам и обзванивал морги, но девушки и след простыл. Как будто её и не было никогда. Как будто Герман, свихнувшись от одиночества, её выдумал и убедил Сергея в её существовании.
Открыв подряд трёх валетов в масках чумных докторов, Балаклавиц произнёс:
– Вина. Преследование. Бегство. Кто-то идёт за вами. – На стол лёг перевёрнутый джокер, изображённый в виде чёрта, уносящего луну в заплечном мешке. – Потому что один из вас – перевёртыш и вор.
Балаклавиц собрал карты. Он не поменялся в лице, только повеяло вдруг могильным холодом.
– Я знаю, что ты выворотень, Герман. Знаю, что ты в затруднительном положении.
– Ну так пойди и заяви на меня, – безразлично ответил брат.
– Лучше спроси, как я понял.
Наступила такая натянутая пауза, что об неё можно было порезаться. Не дождавшись ответа, Балаклавиц объяснил:
– Все мои ролики потом всплыли. Все, кроме одного. Полагаю, ты знаешь, о каком ролике я говорю. Нетрудно было догадаться, чьих это рук дело.
– Так, – Герман потёр переносицу, – я запутался. Ты шантажируешь или угрожаешь?
– Ни то и ни другое. Вообще-то я хочу предложить тебе позицию Глеба. Она теперь вакантна, как ты понимаешь. Соглашайся, – искушал Балаклавиц. – Уедешь в безопасное место, будешь заниматься тем, что у тебя получается лучше всего.
«Тратить свой богом данный талант на то, чтобы фантазировать за деньги для богатеньких ублюдков», – издалека прошептала Лера. Сергей оглянулся, но никого не увидел, конечно.
– А что будет с Андреем Грёз? Ты… поможешь ему? – спросил он.
Балаклавиц в задумчивости забарабанил пальцами по столу, и Серёжа обратил внимание на его руки. Ухоженные руки человека, который никогда никого не забивал до полусмерти, они, тем не менее, внушали трепет.
– Нет. Всё-таки нет. Против вас вызревает серьёзное обвинение. Кто-то должен сесть. И ваш Грёз…
– Не продолжай. Что, если я не соглашусь? – перебил Герман. – Ты посадишь нас в подвал, будешь бить током, чтобы заставить на тебя работать? Чего мне ожидать?
– Ничего, – усмехнулся Балаклавиц. – Я ничего не сделаю.
– Отлично. Потому что я отказываюсь. Хватит с меня, – сказал брат и вышел из-за стола.
Мир не рухнул. Напротив, впервые за долгое время он выглядел очень ярко и детально. Серёжа не мог поверить, что Балаклавиц так просто дал близнецам уйти.
Паника ещё не раз хватала Сергея за горло. Ему мерещилось, что Балаклавиц не отказался от притязаний и следит за близнецами. Сергей заклеил камеры на ноутбуке и на телефонах и повздорил с Шурой из-за того, что тот не давал заклеить дверной видеоглазок.
Иногда вспоминался Грёз, и его взвешенные, трезвые слова: «Это последнее, о чём вам следует беспокоиться сейчас». Но это не успокаивало Серёжу, а приводило в ещё большее волнение, ведь Грёза не было рядом.
Через пару недель такой жизни Сергею показалось, что судьба помиловала близнецов. Телефон разразился сообщениями от оператора: «Этот абонент появился в Сети», «Этот абонент пытался вам позвонить». Этот абонент была Лера.
За окнами машины проплывали спальные окраины, которые в зеленоватом колебании выглядели депрессивно. У Сергея же, напротив, прояснилось в голове, и мысли там роились самые оптимистичные.
Ещё не всё пропало. У него будет сын или дочь. Дочь, наверное, даже лучше – ей будет интересно, чем занимается Серёжа, и он научит её тому, что умеет сам. Они уедут подальше, и Грёза разыщут и тоже возьмут с собой. У них ведь есть деньги.
Но для начала, конечно, надо забрать Леру в нормальные условия. Она любит недостроенные дома, запахи костра и палой листвы, неоштукатуренные стены, искусственные цветы. Всё это никуда не годится. Лерины опекуны правы: ей нужна помощь, нужен покой – морской берег, свежий воздух, отсутствие раздражителей, простые радости. Да, Лера это не Ольга, ну так и близнецы, балансирующие между тюремными сроками, уже не те, что раньше…
Лифт оказался сломан. Звонок тоже не работал. Сергей медлил, предоставив Герману постучать самому, но дверь открылась, стоило ему притронуться.
Послышались быстрые шаги, и Серёжа увидел Леру. Она похудела так, что кости торчали, и побледнела, словно потеряла половину крови. Волосы неровными прядями падали на лицо.
Лера со сдавленным криком бросилась к близнецам, неловко обняла Германа одной рукой и, захлёбываясь, стала рассказывать, как страшно очнуться в незнакомой квартире и обнаружить, что прошли месяцы.
– Я пришла в себя неделю назад, – говорила она. – Снаружи лето, а я ничего не помню. Дверь была открыта, телефон разряжен. Я боялась его включать, потому что мне стали бы звонить, а я не представляла, как всё это объясню!
– Это уже позади, Лера. Ничего не придётся объяснять. Мне ничего не надо объяснять, – отвечал Герман.
Судорожно вздохнув, как после долгих рыданий, Лера прижалась к близнецам, и Сергей, как ни старался абстрагироваться, ощутил её тело. Во рту пересохло, но не потому, что Серёжу по-прежнему к ней влекло.
– Лера, – медленно сказал он. – Я что-то не пойму… Прошло столько времени. По-любому уже должно быть видно.
Она взглянула на него так, словно только заметила.
– Серёжа, ты же должен понимать, – сказала Лера буднично. – А вдруг он получился бы таким, как вы? Мне не нужен ребёнок-урод.
Она могла бы свалить всё на своё альтер-эго, но почему-то не сделала этого. Может, просто не догадалась.
Он мог бы ответить, что их патология не передаётся генетически. Или напомнить, что прерывание беременности, тем более, на таком сроке (пять месяцев, наконец посчитал Сергей, и у него потемнело перед глазами) – преследуется по закону.
Но Серёжа ничего не сказал. А зачем? Всё уже сделано. Его сердце упало и разбилось.
Он смотрел на свою жизнь и не узнавал того, что от неё осталось. Он ведь так хорошо всё придумал. Все получали, чего хотели: Грёз – всемогущество, Герман – Леру, Лера – глюки, ну а Серёжа – того, кто смог бы его полюбить…
– Я так понимаю, взрослый урод тебе тоже не очень-то нужен? – спросил Герман и отстранил Леру, задержав руку у неё на плече.
Лера вцепилась в эту руку, но переубеждать не спешила.
– Что ты хочешь услышать? Я ничего не обещаю. Я даже не знаю, что будет завтра.
– И не надо обещать. Я просто хочу разобраться.
– Я всё сказала. По-другому не будет. Хочешь – оставайся. А не хочешь, так вали, и Серёжу своего забирай!
– И тебе всё равно, что я выберу?
– Да, – ответила Лера, не опуская вызывающего взгляда, – мне всё равно.
Герман коротко сжал её пальцы и выпустил. Он побежал вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Вслед нёсся Лерин голос, многократно усиленный пролётами:
– Вот так значит, да? Снова бросаешь меня? Так я и знала! Ты как все, Герман, как все, как все!..
Сергей впал в изменённое состояние. Всё, что Герман думал и делал, представало с поразительной отчётливостью, как будто они снова стали одним целым.
Дверь подъезда заставила Германа затормозить. Сердце застучало быстрее. Там же люди, вспомнил Герман. Все его увидят. Как он жил раньше, не задумываясь об этом?!
Где-то наверху хлопнула дверь, и это вытолкнуло Германа на улицу. В относительной безопасности он почувствовал себя лишь после того, как капюшон привычно погладил его по голове.
Впервые Герман трезво смотрел на себя со стороны. Он чувствовал себя будто голый у всех на виду. Только хуже.
Калека, урод, генетический мусор.
Все оскорбления, щедро пересыпавшие жизнь близнецов, наконец, достигли цели. Герман не осознавал себя таким раньше, не осознал и сейчас. Но теперь он всё понял.
Близнецов догнала Лера. Хорошо, что Герман не слышал её шагов, иначе закричал бы от переполнявшего его напряжения.
– Вот, возьми. – Лера протягивала Герману чёрный футляр. – Забери, это твоё. Мне это не нужно. Мне ничего от тебя не нужно!
Пахло грустно, как вчерашний день – остатками пудры, увядшими цветами и осенним лесом. Сергей видел Леру в последний раз. Она плакала от злости.
КУКОЛЬНЫЙ ТЕАТР: АКТ 3
Вернувшись на квартиру, Герман забросил футляр с фи-блоком в угол, как ненужный хлам. Подумал о могущественной силе, способной поставить на колени весь Оазис – и швырнул поверх футляра пропотевшую толстовку.
Мечта Грёза была у Германа в руках. Но самого Грёза не было. И всё утратило смысл.
Придётся как-то без смысла. Без обещания чуда, прозвучавшего в красном небе над ледяной пустыней. Без Леры, с которой так и не вышло. С братом, которому всё испортил, и с условной судимостью. Условно говоря, жить.
Лето достигло наивысшей точки. Раскалённый город давил на виски. Воздух плавился и плыл над горячим асфальтом. Герман включил сплит и лёг спать, желая одного – чтобы всё вокруг провалилось в преисподнюю.
Снилось детство. Не выдуманное и не подсмотренное в Эйфориуме одним глазом, а самое настоящее. Тени ив ложились крест-накрест, и пробивалась из-под асфальта выгоревшая светло-русая трава, взлетали шарики в бесконечно высокое небо.
Во сне Герман посмотрел на ладони. Его охватило предчувствие неотвратимой беды, и он закричал сквозь время на самого себя, маленького, чтобы не смел так делать.
Но было поздно. Герман вспомнил, что вырос, и руки его в крови. Что был суд, на котором он чувствовал себя насекомым, увязшим в смоле. На суде спрашивали, сколько ему лет, и Герман ошибся. Их день рождения прошёл в камере, а он не заметил.
Герман проснулся, но предчувствие беды никуда не делось.
– Я слышал, как за стенкой кто-то ходит, – прошептал брат, наполняя сердце ужасом: Шура сегодня не ночевал.
– Тебе приснилось, – ответил Герман.
Но уверенности не было.
«А ведь за стенкой кухня. И все ножи – там».
Герман вышел из комнаты и –
***
Есть высокая гора, в ней глубокая нора; в той норе, во тьме печальной гроб качается хрустальный на цепях между столбов. Не видать ничьих следов вкруг того пустого места; в том гробу твоя невеста.
***
Иногда сознание неохотно обращалось к тому, что происходило в реальности. Тогда Герман нащупывал самого себя, изломанного, лежащего под одной тонкой простыней. Его не оставляли в покое. Перекладывали на холодный рентгеновский стол и обратно. Временами надрывно болело горло. Кто-то читал вслух «Сказку о мёртвой царевне», и Герман не знал, чего хочет больше – очнуться или умереть, лишь бы этого не слышать.
