Текст книги "Про Life (СИ)"
Автор книги: Vicious Delicious
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
Герман вдруг вообразил, как достаёт из шкафа тряпки брата и рвёт их, а Сергей, насильно овладев телом, берёт ножницы в левую руку и протыкает ими правую. Видение было настолько живым, что Герман прикрыл глаза ладонью.
В ногах у близнецов стоял кубик Рубика с полностью собранным верхним слоем.
13.
Наступила поздняя осень. К брату приехала Альбина. Закутанная в шарф цвета снега, который только-только начал срываться, сама вся белая, она напоминала бабочку– капустницу. Герман вспомнил, что капустница – вредитель, и у него испортилось настроение.
Сергей зажёг в комнате все лампы и три дня рисовал под ними Альбину, замысловато завёрнутую в ткань, и болтал о том, что хочет сшить то же самое, но в цветах сепии. Герман понятия не имел, что эта за сепия такая. Он смотрел на тело, едва прикрытое легчайшей тканью, тонкокостное – и не чувствовал ничего.
На исходе третьего дня с порога раздался знакомый голос:
– А ваш менеджер в курсе, что вы сюда девок таскаете?
Герман обернулся и увидел Леру. Она разглядывала Альбину и Серёжину ладонь у неё на плече, которая была и ладонью Германа тоже.
Герману стало неуютно. Он спрятал руки за спину. Зажатые между пальцами булавки рассыпались. Альбина вздрогнула так, словно эти булавки вонзились ей прямо в лицо.
– Я, пожалуй, пойду, – сказала она.
– Давай-давай. – Лера бесцеремонно наблюдала, как девушка переодевается, неуклюже придерживая ткань на груди. – Вали.
За Альбиной захлопнулась дверь. Лера просияла, расстёгивая куртку. В рукаве запутался наушник, и телефон повис на проводке, оторвался и упал на матрас, разразившись весёлой музыкой. Скидывая на ходу кроссовки, Лера протанцевала по комнате, то на цыпочках, то переставляя ноги след в след, будто балансировала на тротуарной кромке.
Сергей достал у Леры из рюкзака бутылку «Новороссийского» и открыл зубами. Сделал глоток. Вытер губы тыльной стороной ладони и протянул бутылку обратно. Лера вырвала её из рук.
– Раз ты прогнала Альбину – значит, будешь вместо неё, – сказал брат.
Он подобрал ткань и укутал растерявшуюся Леру. Близнецы стояли так близко, что Герман чувствовал запах от её кожи и волос – грустный запах увядших роз и палой листвы. Герман опустил глаза.
Сергей подобрал планшет для рисования и сел напротив Леры. Спросил миролюбиво:
– Ну и что это сейчас было?
– Твоя подруга-потаскуха, вот что, – сверкнула глазами девушка.
– Вот тебе самой приятно говорить эти гадости? – не отрывая карандаша от бумаги, спросил брат.
– Очень, – ответила Лера со злым удовольствием. – Как представляю, что она могла вам про меня наплести, так хочется говорить и говорить гадости.
– Ты что, её знаешь?
– Кто её только не знает! Что смотришь? Твою Альбину отсюда уволили за то, что она с клиентами спала.
– Да не буду я выслушивать эту грязь. Даже если это и так, то меня это не касается.
– Ну уж нет, Серёжа, тебя это касается в первую очередь. Думаешь, она не в курсе, какие тут зарплаты? Или что вы сироты, и государство даст вам квартиру? Она увидела, что ты – молодой дурачок, решила, что будешь за неё держаться…
Жестикулируя, Лера пролила пиво на окутавшую её ткань. Карандаш замер на бумаге.
– С тобой вообще нельзя по-человечески, да? Ты принимаешь это за слабость и пытаешься на шею сесть. Но моя шея не выдержит – сломается. А я не хочу тебе доставлять такую радость.
– Ты закончил?
– Вообще-то нет, но ты же всё равно на месте не стоишь и мешаешь работать, – отложил планшет Серёжа. – Ты что пришла-то?
– Да так. Прогуляться не хотите?
Они свернули с проспекта, оставив позади набережную реки. Шли переулками, всё глубже забираясь во внутренности города. Под ноги падали ржавые листья, и Лера давила их с треском.
Серый и дрянной город, думал Герман, ничего романтического. Гранитный, как надгробие. Что только все в нём находят? Или дело в том, что Герман не смотрел на него, а подсматривал – через затемнённые стёкла в такси или из этих подворотен, где идёшь, стиснутый между домами, с ощущением, что кто-то следует за тобой по крышам?
Они набрели на пустырь, отороченный колючей проволокой. Герман держал проволоку, пока Лера через неё перелезала.
Это была почти что свалка. Приходилось идти, разгребая ногами мусор. Леру это не смущало. Она фотографировала всё – проволоку, промышленные развалины на горизонте, себя на фоне развалин.
Внутри они выглядели намного лучше, чем снаружи. Лера провела близнецов наверх, где сохранилась даже кое-какая отделка, только штукатурка пожелтела от времени и запорошила пол.
– Тут когда-то была фабрика, – рассказывала Лера. – Потом её начали переделывать под лофт, но финансирование быстро закончилось. Теперь здесь ничего нет. Классно, правда?
– Что ж тут классного, – сказал Герман, просто чтобы не молчать.
– Не знаю. Сопричастность чему-то… что было и что могло быть. Мне бы хотелось так же остаться в чьей-нибудь памяти после того, как я умру. Чтобы когда этого человека не стало, единственное доказательство того, что я вообще была, ушло вместе с ним.
– Что ты такое говоришь? С чего ты взяла, что умрёшь?
– Все умрут, Герман.
– Ты же молодая. Ты ещё не скоро умрёшь.
Лера повернулась к Герману и смотрела так долго, что он смутился.
– Помнишь, ты меня спрашивал, кто такие выворотни? – наконец, спросила она.
– Да, – отозвался Герман. – Ты сказала, что это цифровые мошенники.
– Это не я сказала. Это серые так говорят. И цивилы – потому что им не нравится, когда их грязные маленькие тайны выходят наружу.
Она медленно расстегнула молнию куртки близнецов и потянула за рукава. Куртка упала на пол. Лера положила прохладную руку Герману на лоб, смахнула капюшон.
– От выворотней избавились бы совсем, технически это осуществимо. Но есть проблема. Они все эйфотворящие. Кто-то ведь должен наполнять Эйфориум контентом.
Лера стянула толстовку с плеч, высвободила одну руку близнецов, потом другую. Герман не шевелился, загипнотизированный монотонностью Лериной речи.
– Платить за то, чтобы что-нибудь почувствовать – это ведь так унизительно. Но почему тогда цивилы считают себя хозяинами Эйфориума? Разве это не правильно – ставить их на место? А ещё на этом можно хорошо заработать. Я знаю, как. Я могу тебе показать, если ты со мной.
Лера вывернула толстовку наизнанку, прижалась щекой к флисовой подкладке и ненадолго закрыла глаза. А потом Лера надела толстовку прямо поверх куртки, швами наружу, и коснулась швов так, будто это были шрамы.
– Ты со мной? – повторила девушка.
– Подожди-ка, – вмешался Сергей. – Ты что ему такое предлагаешь?
– А ты чего вообще лезешь? Я не с тобой разговаривала! Помолчи! – закричала Лера.
Сергей тоже повысил голос:
– Интересно получается! А если ты начнёшь подбивать Германа прыгнуть с крыши, мне тоже помолчать?!
– Лера, но так ведь, наверное, правда нельзя, – промямлил Герман.
Глаза девушки вспыхнули. Герману показалось, что он видит в них отражения огней на другой стороне бухты.
– Кто тебе запретит? Ты ведь неуловим, Герман. При подключении нейроинтерфейс распознает вас, как одного человека, а после обработки выделяет две сущности. Поэтому твой фактический идентификатор не совпадает с тем, который регистрирует система при входе. Серые никогда не определят, с какой точки доступа ты подключился.
– Как тогда они могут меня заблокировать? – удивился он. – Ты же говорила…
– Я говорила неправду. Они не могут. Я впервые вижу такой уникальный случай идентификационного химеризма. Вот для чего вы позарез понадобились Грёзу. Как он только догадался…
– Откуда ты знаешь Грёза? – перебил Герман.
Очарование момента как рукой сняло. Вспомнилось, что на улице поздняя осень, а близнецы стоят без куртки и толстовки. И им было холодно.
– Я не знаю никакого Грёза, – смешалась Лера. – Я пробила номер счёта, который ты мне дал. Я всегда так делаю. Узнала это имя, и догадалась, что он был вашим опекуном. А всё остальное – я просто предположила. Просто… просто так.
– Я вспомнил, где мы встречались, – сказал брат. – В «Кунсткамере Грёз». Ещё до наводнения.
Лера взглянула на него, разомкнув губы, на которых высыхали слова, которых она так и не произнесла. Её глаза стали пустыми-пустыми… и за ними пошёл снег.
– Но мы не встречались раньше, Серёжа…
– На тебе была дорогая белая рубашка, – голос брата ожесточился, – и шарф цвета пожара.
Память Германа занялась от этого шарфа. Теперь он тоже вспомнил единственную посетительницу бара: шпильки, янтарь, очерченные тёмной помадой губы. «Кто это девушка? – Сумасшедшая».
Но Герман промолчал, потому что посмотрел на Леру и испугался. Она так дрожала. Лучше бы Сергей её обозвал. Лучше бы он её ударил.
Отшатнувшись от близнецов, Лера выпуталась из рукавов толстовки, швырнула её на пол и сбежала.
– Ты понимаешь, что это значит? – сказал Герман тихо.
– Понимаю, конечно, – задумчиво отозвался брат, собирая одежду с пола заброшенного здания. – Врёт она всё, что не знает Андрея. Эй, ну ты чего?
Германа всего трясло.
– Я тебе про Андрея и говорю. Это что, получается… ты был прав? Он нас взял к себе не просто так, а потому что догадался… догадался про идентификационный химеризм. Ты что, ничего не слышал?!
– А что я слышал, кроме Лериных домыслов?
– Какие домыслы?! Я тебя не узнаю! Да таких совпадений не бывает!
Герман вспомнил про Кукольный театр, и к горлу подкатила тошнота. Сергей, видимо, подумал о том же, потому что сказал, изменив тон:
– Знаешь, если тебе жалко денег…
– Плевал я на сраные деньги! Пусть подавится! – закричал Герман в голос.
Память услужливо подсовывала картинки: Грёз забирает близнецов из детского дома, Грёз вытаскивает их из воды, Грёз приезжает за ними в Кукольный театр…
Герман бросился бежать. Пересёк пустырь, увязая в мусоре, споткнулся об колючую проволоку, разорвал джинсы, поранился, упал. Дыхание рвало грудь, его не хватало на двоих. Герман дёрнулся, вскрикнул от боли и заплакал.
Сквозь слёзы он слышал, как брат деловито разговаривает с Елисеевым по телефону:
– Возьми такси и забери нас. Я скину геометку.
– Мне сейчас не совсем удобно…
– Удобно, Шура, – ответил Сергей, и в экране отразилась его улыбка – холодная, как отблеск на лезвии ножа. – Тебе удобно. Потому что я нашёл для нас помещение.
***
Всё было серым и чёрным – небо, перемешанный с грязным снегом мусор, настроение Германа. А Елисеев, напротив, сиял.
– Хорошо-то как, мамочки! – восклицал он, придерживая штаны, порванные на заднице об колючую проволоку. – Совсем как в детстве, когда я сбежал от папашиного гувернёра на стройку. Правда ведь здорово, Даша? А вы что скажете, парни? Герман, ты чего такой кислый?
– У него личная трагедия, – сказал Сергей сквозь зубы.
– Неразделённая любовь?
– Неразделённая ненависть.
Брат не поверил в то, что близнецы понадобились Грёзу затем, чтобы вовлечь их в незаконную деятельность. А Герман вспоминал его рубашку, сшитую швами наружу, и то, как он советовал им посмотреть на руки, чтобы почувствовать себя в безопасности во сне – и всё становилось на единственно возможные места, будто фрагменты кубика Рубика.
Наверное, Герман смог бы со временем смириться. Но то, что они сделали для Грёза, напоминало о себе каждое утро. И если раньше после того, как окончательно проснуться, Герман испытывал облегчение, то сейчас это больше напоминало удар: всё было зря, всё – ради человека, который с самого начала хотел их только использовать.
– Тут потрясающе! Тут всё так, как я представлял! И ничьё! – объявил Елисеев, когда они поднялись, и воссиял ярче прежнего.
– Ничего ничьего не бывает, Шура, – веско сказала Даша. – Разумеется, здание кому-то принадлежит. Как и земля под ним.
На ходу она делала фотографии, как и Лера когда-то. Герман не видел Леру уже две недели, но продолжал смутно на что-то надеяться, хотя и знал, что назад дороги нет.
«Его нашли в заброшенном доме. Глаза выколоты, а на лбу вырезана буква «фи», – услышал он Лерин голос так отчётливо, будто она стояла за спиной. Герман нервно обернулся, но увидел только Елисеева, который надулся, как маленький.
– Всё равно денег на ремонт нет, – подвёл итог Серёжа.
– А вот это как раз не проблема. Объединимся с кем-нибудь из аутсайдеров отечественной фэшн-индустрии. От нас помещение под шоу-рум, от них – финансирование. Плюс взаимный пиар.
Оказывается, Даша уже и с кандидатурами определилась. Большие надежды она возлагала на стареющую содержанку известного депутата. Депутат, разумеется, был женат, и содержанка в минуты душевного смятения искала, куда себя применить. Кроме того, она не теряла надежды доказать, что чего-то стоит как личность, рассчитывая, что после этого в отношениях с депутатом наступит определённость.
Так, в последние два года эта женщина, личность, пыталась шить и продавать вечерние платья. Даша показала на смартфоне несколько иллюстраций…
– Да я ж её знаю! – обрадовался Шура и сразу погрустнел: – Только она всё равно со мной не разговаривает после того, что я сделал.
– Шура, есть ли хоть что-то, чего ты не сделал?! – вспылила Даша.
Герман знал, что она оставила пост в компании Елисеева-старшего, чтобы отправиться вслед за Шурой в изгнание.
– У меня от этих платьев сахарный диабет наступит, – вмешался Сергей. – Кроме того, этот её депутат – он ведь из столицы, да? А Шура, насколько я помню, успел снискать прохладное отношение за то же самое.
– Есть ещё Юра Рыльцев, дизайнер обуви. Правда, с его именем связан неприятный скандал. Свою обувь он изготавливал из человеческой кожи. Предназначенной для трансплантации, разумеется, никаких кровавых подробностей – это было бы слишком даже для Юры. Его судили. Не отправили за решётку лишь потому, что… э-э-э… сырьё имело зарубежное происхождение, а законодательство некоторых азиатских стран содержит лазейки, делающие куплю-продажу донорских органов возможной.
– Скандал может сыграть нам на руку, – сказал Сергей. – Представим всё так, будто он выступал за права животных. И у нас типа тоже «зелёная» коллекция – ни кожи…
– Ни рожи! – встрял Шура и расплылся в улыбке.
– Ни меха, – закончил брат. – На бирках ведь не будет написано, что это от того, что у нас денег нет. А у Рыльцева-то они есть?
– Даже не сомневайся. Его семейка тесно связана с чёрным рынком органов, – просветил Шура. – Откуда, ты думаешь, взялась та кожа?
– Проблема в том, что после назначенного судом принудительного лечения Юра навряд ли сможет запомнить твою легенду, Серёжа, – рассудила Даша. Но она была не из тех, кто легко сдаётся: – Вот у Антонины Павловны – платки, шали этнических мотивов – денег нет, зато хорошая кредитная история...
14.
На чердаке скрипела лебёдка, сматывая силиконовые щупальца. В утреннем свете они напоминали подветренный мармелад. По залу, подволакивая ноги, разбредались участники танцевального ансамбля, что давал в клубе программу «Зомби-апокалипсис». Один из танцоров спросил близнецов:
– Это правда, что вы в рабстве были?
– Ага, – как ни в чём не бывало, ответил Сергей. – В сексуальном. У твоей мамаши! Ещё вопросы есть?
Какие могли быть вопросы у парня, который выглядел так, словно его оживляли электричеством.
– Смотри, как улепётывает, – со смехом сказал брат ему вслед. – И не скажешь, что калечный.
Герман поморщился.
– С каких пор ты такой грубый?
– С тех самых, как каждая собака пытается развести нас на совместное селфи.
К счастью, это запрещалось. «Если любой сможет просто посмотреть на вас в Инстаграме, то кто завтра придёт к нам?», – распекала коллектив Марго и то и дело обновляла на сайте предупреждение о запрете на фото– и видеосъёмку под страхом отлучения от клуба.
Смена уже подходила к концу, когда близнецы впервые увидели этого человека. Свежий, будто его вытащили из ведёрка со льдом, он сидел в углу и смотрел через весь зал прямо на них. А поскольку рядом больше никого не было, пришлось подойти.
Герман выдал заученную речь:
– Рады приветствовать вас в крупнейшем заведении тератоиндустрии на северо-западе страны – в «Сне Ктулху». «Сон Ктулху»: несбыточные грёзы и отвратительные видения. По четвергам у нас проходят публичные БДСМ-сессии, а по субботам – бои насекомых-гигантов.
– Составить вам компанию? – добавил брат: посетителям нравилось, когда разговаривали оба близнеца.
Гость не сводил с них цепенящего взгляда. От такого взгляда хотелось спрятаться под одеялом, как в детстве.
– Если обещаете больше не пересказывать рекламный буклет, то присаживайтесь. Сыграем в карты?
– Колоду карт, пожалуйста, – объявил Сергей официантке, которая шла мимо с гружёным фужерами подносом.
– Не надо карт. У меня своя колода.
– А вот это правильно, – одобрил брат. – Надеюсь, вы играете не на деньги, потому что за этим не к нам, а…
– Я играю не на деньги, это действительно так.
Он раздал странные карты – заострённые пики, пронзённые червы, даму в коже и с окровавленной раной рта. Дама была трефовой масти. Герман затосковал.
Несмотря на первое впечатление, мужчина, кажется, хотел только поговорить – о том, как скучно живётся успешному человеку в эпоху торжества гуманизма:
– Изуродовали пандусами парадные, а люди-то не изменились. Да, раньше, если тебя убивали приходилось кричать «Пожар!», а не «Помогите!», иначе никто бы и не выглянул. Зато сейчас рта не успеешь раскрыть – сами придут и сами всё сделают. Снимут на телефон со всех ракурсов и выложат в социальные сети.
Оказывается, он застал то время, когда через человека, который потерял сознание на людном проспекте, переступали и спешили по своим делам. Герман спросил для поддержания разговора:
– И что, разве это хорошо?
– Неправильно вопрос ставишь. Дело в том, что если перегнуть с вечными ценностями, то рано или поздно общество ударится в другую крайность. Нынче даже бокс упразднили. Так, лупят друг друга понарошку. Перчатки как воздушные шарики. Чем это обернётся со временем? Все кровью умоемся. А хорошо это или плохо – решайте сами. Вы, кстати, проиграли.
На руках остались мелкие козыри и дама треф, которую близнецы взяли ещё в начале игры.
– В конце концов, вам сложно, что ли? Человек платит деньги…
– Это не человек, раз такое предлагает!
– Да что такого-то, я никак не пойму. Речь ведь не идёт о том, чтобы с ним спать. – Марго выделила интонацией это «с ним». – Он будет просто смотреть.
Герман уставился на неё, не узнавая. Его переполняло чувство нереальности происходящего
– А ты в курсе, как это называется, и что тебе за это может быть? – запальчиво спросил брат.
– А ты в курсе, – передразнила Марго, – что само ваше пребывание здесь нарушает трудовое законодательство в отношении несовершеннолетних? Валите тогда отсюда, раз такие законопослушные.
– И свалим.
– И валите. Опеку сразу вызвать или сначала манатки соберёшь?
Менеджер демонстративно взялась за телефон.
– Ты что, нас шантажируешь, что ли? – с удивлением спросил Сергей.
– Разбежался! Нужны вы мне триста лет! Посуди сам: сегодня вы оказываетесь на улице. Завтра начинаете воровать. Через неделю вас ловят – внешность больно уж приметная, чулком на голове не замаскируешь. Расспросят вас, как следует – и придут ко мне, чтобы выяснить, почему я не сообщила о безнадзорных сиротках куда положено.
Брат сидел весь бледный. Это отражалось в мониторе видеонаблюдения за спиной у Марго и в экране её телефона, отравленного номером органов опеки.
Марго убрала кнут и снова достала пряник. Заговорила вкрадчиво:
– Вы бы подумали хорошенько. Его даже в одной комнате с вами не будет. И вы можете высказать свои пожелания насчёт девушки, если хотите.
– Хорошо, – разозлился Герман, – тогда как насчёт тебя?
– Что насчёт меня? – не поняла Марго.
– Ну, давай мы тебя трахнем, а он пусть посмотрит. А деньги забирай себе, раз это для тебя так важно!
Последние слова он буквально прокричал ей в лицо.
Марго вскочила. Герману показалось, что она его ударит. Но она не решилась. «Или просто не захотела портить наш товарный вид», – подумал Герман, и его перекосило.
– Значит, вот как ты заговорил, сучонок, – сказала Марго. Лёд в её голосе готов был вот-вот проломиться. – То есть, жить здесь, жрать, дрыхнуть целыми днями тебя не смущало. А как речь зашла о том, что пора расплачиваться – сразу гордость отросла. Видала я таких гордых – под церковью теперь попрошайничают. Хватит с меня! Убирайтесь в свою комнату и подумайте над своим поведением. Неделю вам даю.
Они убрались к себе. Сергей закрыл со злостью сбросил на пол разложенные на матрасе эскизы, чего на памяти Германа никогда не делал.
– Эй, полегче! – вырвалось у него.
– Ты прав. Надо успокоиться и как следует всё обдумать.
Брат опустился на матрас. Тело оставалось напряжённым, плечи свело. Герман хотел их расправить и не смог.
– А что тут думать. Пусть звонит, куда хочет. Что органы опеки нам сделают? – сказал он и сам в это поверил, ведь то, чего Марго хотела от близнецов, казалось жестокой шуткой, городской легендой вроде тех, что любила Лера.
– В детдом засунут, что ж ещё. А дальше что?
– Дальше – интернат для инвалидов. А то ты сам не знаешь, – ответил Герман резче, чем следовало.
Он никак не мог понять, к чему клонит брат, и внутри зарождалась смутная тревога.
– Как ты думаешь, я смогу тогда снова найти нормальную работу?
– А-а, вот оно что. Нас собираются продать, как вещь, а ты думаешь лишь о том, чтобы не расставаться со своим ненаглядным Елисеевым!
Сказав это вслух, Герман остро ощутил жалость к себе и такую обиду на брата, будто тот был заодно с плохими людьми. Сергей с досадой сказал:
– Перестань. Я ведь и о тебе тоже думаю, когда не хочу, чтобы мы гнили в богадельне.
– Давай убежим! Спрячемся!
– Эта сука права – мы слишком приметные. Нас выдадут, и хорошо, если органам опеки, а не Кукольнику. – Брат потёр взмокшие надо лбом волосы и сказал тихо: – Да и сколько можно уже бегать, Герман. Я устал. С каждым разом всё хуже и хуже. Кроме того, чтобы скрываться, нужны деньги.
– У нас ведь они есть, – быстро сказал Герман.
– Этого недостаточно. Нужно гораздо больше.
– Мы знаем, где взять!
– Нет! Ты не будешь заниматься тем, что предлагала Лера. Лучше уж дом инвалидов, чем тюрьма.
«Или смерть в заброшенном здании», – против воли подумал Герман, а вслух сказал:
– Но что же нам тогда делать?
Они оба знали ответ.
У Марго на ладони лежала маленькая конфета.
В детском доме близнецов учили не брать у незнакомцев сладостей и других подарков. Лучше бы научили, как себя вести, если сладости силой запихивают в глотку.
Развернув фантик, Герман обнаружил в нём капсулу из двух разноцветных половин.
– Что это?
– В оранжевой половине – сиалис, в белой – транквилизатор.
– Этого ещё не хватало!
Марго пожала плечами и забрала капсулу:
– Моё дело предложить.
– Дай сюда, – враждебно сказал Герман.
Пока он дошёл до туалета, оболочка капсулы начала таять в потном кулаке. Герман запил её водой из-под крана и посмотрел в зеркало. Лицо брата ничего не выражало, будто высеченное изо льда. А вот у Германа бегали глаза, на щеках расцветали красные пятна. Даже Марго скривилась, когда увидела:
– Лицо попроще сделай. Не на казнь же я вас веду.
Она проводила близнецов в номер. За ними закрылась дверь. В замке повернулся ключ. Блеснул глазок веб-камеры.
Герман зачем-то подёргал дверную ручку, затем подошёл к окну и резко опустил жалюзи. Девушка завертела головой, пытаясь определить, откуда доносятся шаги. К её лицу плотно прилегала полумаска с закрытыми глазницами, запертая на электронный замок: под влажными, беззащитно рассыпавшимися волосами мигала лампочка.
Герман равнодушно посмотрел на девушку. Таблетка начинала действовать. Развязался узел в животе, и наступило какое-то отупение, будто близнецов со всех сторон обложили ватой.
Выход намечался сам собой. У близнецов ничего не выйдет. У них не выйдет, и их отпустят, когда тому, кто заплатил за представление, надоест смотреть, как ничего не происходит.
На прикроватной тумбе стояла ваза с презервативами, яркими и отвратительными, как леденцы, которые уже побывали у кого-то во рту. Стараясь к ним не притрагиваться, Герман вытащил из вазы пачку дорогих сигарет, закурил и сел на край кровати.
Герман ждал от брата слов, которые сделают то, что происходит, не таким гнетущим. Но Сергей молчал. Его присутствие было невыносимо, а молчание ещё хуже.
Девушка приближалась наощупь. Когда рука легла близнецам на колено, Герман перехватил её и ненадолго прижал к кровати.
Девушка восприняла это не как предостережение, а как позыв к действию и легла. Герман понял, что её движения вялые и заторможенные, как у него самого.
Ещё у неё был прозрачный пеньюар, напоминающий целлофановую упаковку. Почувствовав взгляд, девушка развела бёдра. Надежда на то, что у близнецов не выйдет, уменьшалась с каждой секундой.
Герман взял из вазы глянцевый квадратик. Презерватив не раскатывался, только противно скользил под пальцами. В итоге Герман его уронил и, нервничая, полез так.
Он чувствовал не больше, чем если бы его обкололи анестетиками. Происходящее напоминало кропотливые реанимационные мероприятия, и когда Герман уже отчаялся ждать, пока всё закончится, девушка выгнула спину и выразительно застонала.
Одновременно с этим раздался тихий, но отчётливый щелчок. Полумаска сползла на шею. Девушка открыла глаза и увидела.
Германа ошпарило её взглядом. Отшвырнуло её криком. Эмоции, все и сразу, взяли верх на лекарственным самообладанием.
Не успел Герман опомниться, как брат убежал в ванную, натягивая джинсы. Близнецов долго тошнило.
В дверь забарабанили.
– Вы чего там? Заперлись, что ли? – послышался голос Марго будто бы издалека.
Стук повторился. Дёрнулась ручка двери.
– Ну что там у вас ещё случилось? Открывайте!
– Я хочу, чтобы ты позвонил Лере, – разборчиво сказал Сергей, – и согласился на её предложение. Я ошибался. Может, тюрьма и хуже дома инвалидов, но это – хуже всего на свете.
– Серёжа, ты что-то сказал? Не слышу. Герман! Открывайте сейчас же, не то за охраной пойду! Будем дверь ломать.
Не поднимаясь с пола, брат потянулся к задвижке и отодвинул её. Ввалилась Марго и с недоумением оглядела заблёванный пол. Что-то такое промелькнуло в её лице, что Герман подумал, будто она сейчас их пожалеет, найдёт добрые слова…
– Герман, ну что опять с лицом? – сказала Марго. – Ты не кончил, что ли?
15.
Близнецы купили Герману новый телефон за время, что не виделись с Лерой, и она часто по ошибке звонила и писала на прежний номер. Оба контакта значились в её записной книжке под именем «Герман».
Вот и сейчас Лера прислала Серёже в мессенджер фотографию из примерочной. Следом пришло сообщение: «Ну как?». Герман глазом не успел моргнуть, как брат напечатал в ответ: «Ужасно. Выглядишь так, будто собираешься на сельскую дискотеку».
– Что ты творишь?! – ужаснулся Герман.
– Не лезь. Я знаю, что делаю.
На следующую встречу Сергей принёс кое-что из личных запасов.
– А туфли откуда? – спросила Лера.
– Взял из гримёрки.
– Надеюсь, ваши тёлки мне за это волосы не повыдирают?
– На туфлях же не написано, чьи они. Потом отдашь, я верну их на место. – Сергей бросил рядом с эйфоном пакет, и оттуда вытекла, как желе, дымчатая ткань. – Мерить будешь?
Когда Лера вышла из ванной, в актовом зале стало светлее. Зелёное с голубым отливом, с россыпью редких блёсток, платье напоминало битое стекло. В нём Лера выглядела такой хрупкой, будто и сама могла разбиться от неосторожного движения. Каблуки вознесли её на недосягаемую высоту.
Знакомая Герману Лера носила растянутые вещи с чужого плеча. Её маникюр всегда был отросшим, корни волос – непрокрашенными. До этого момента Герман не видел в ней незнакомку с идеальной осанкой и убийственно алыми губами, встреченную в городе у моря.
А Сергей, оказывается, видел. Мысль об этом вызвала неприязнь к брату.
Касаясь подола кончиками пальцев, Лера приблизилась к зеркалу и долго молчала.
– Да, – справившись с волнением, сказала она. – Это красиво. Теперь я точно пройду фейс-контроль в «Сон Ктулху».
Все скисшие сливки общества этого города собирались в «Сне Ктулху». Лера собиралась проникнуть внутрь и разжиться инвайтом в чьё-нибудь карманное измерение, чтобы его разграбить.
– А там будет, что брать, – предвкушала Лера, – судя по тому, как развращена нынешняя тусовка.
Перспективнее бывали разве что духовные залежи ханжей (в чём Герман даже не сомневался: с подключениями возобновились семяизвержения брата, и не хотелось даже думать, чем тот занимается в Эйфориуме). Лера, хихикая, рассказывала о том, как распотрошила логово одной застарелой девы, и там оказалось нечто такое, что прибыли с этого дела хватило, чтобы вложиться в акции.
Правда, финансовые бразды у Леры быстренько отобрали члены семьи. На этот счёт девушка была немногословна. Кажется, там фигурировало решение суда и медицинское заключение.
В зале раздавались потусторонние звуки и блуждали огни. Шёл бой сольпуги и скорпиона. Сольпуга была вооружена металлизированными хелицерами, хвост скорпиона заканчивался электродом. Происходящее транслировалось на больших экранах.
Только темнота не давала разглядеть в забродившей массе толпы Леру. Сегодня ночью она собрала все взгляды и купалась в них. «Откуда что берётся», – сказал на это Сергей.
Близнецы сидели за барной стойкой со стаканом колы, чтобы чем-то занять руки.
Скорпион высек искру. Бой принимал серьёзный оборот. Экраны налились светом, и Герман увидел Леру с человеком, который заплатил за растление близнецов.
Всё вокруг исказилось, как отражение в кривом зеркале. Герман поставил стакан на барную стойку, чтобы не обнаружить себя звоном разбитого стекла. Руки дрожали.
Человек не заметил близнецов. Он не сводил с Леры цепенящего взгляда и касался её локтя. Герман живо представил её, одурманенную наркотиками – участницей очередного безумного перформанса.
– Если с ней что-то случится, то ты последний, с кем она созванивалась, – как будто прочитав мысли Германа, негромко произнёс брат. – Вытаскивай её отсюда немедленно.
– Да, – очнулся Герман, – конечно.
Он отправил Лере пустое сообщение, о котором они загодя условились на случай чего, и вышел из зала. Ждал лето сто, пока застучат каблуки, и, схватив Леру за локоть, подвёл её к окну и задёрнул за ними портьеру.
– Поищи другого клиента, – выпалил Герман. – Этот не подходит.
Глаза Леры мечтательно заволокло.
– Да ты что, Герман! Он классный! Приглашает меня поиграть на бильярде… – Напоровшись на его взгляд, девушка сменила тон: – Ты вообще в курсе, что это – Влад Балаклавиц?
Собиратель редких девиаций, владелец крупнейшего эротического портала в русскоязычном сегменте Эйфориума… Герман мог бы и раньше догадаться.
– С первого раза – и такая удача! Не просто эйфовый, а один из столпов Оазиса. А ты предлагаешь всё бросить?
