Текст книги "Про Life (СИ)"
Автор книги: Vicious Delicious
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
– Откуда это взялось? – негромко произнёс Сергей.
– Сам как думаешь? Нашёл в загашнике у Балаклавица. Всё удалил, конечно.
Герман открыл видео в редакторе, вырезал кусок с участием близнецов и тоже стёр.
– А что, если у него остался оригинал?
– Балаклавиц больной извращенец, но не идиот.
– Нет, ну а вдруг?
– Что ты от меня хочешь? – разозлился Герман. – Чтобы я теперь к нему в дом залез? Думаешь, выйдет?
Полное видео насчитывало без малого десять часов. Там были ампутанты, и одному дьяволу известно, кто и что ещё. Герман не стал проверять, опасаясь за остатки психического равновесия. Он бы с удовольствием уничтожил всё целиком, но должен был предъявить Лере какой-то результат.
О том, что в глубине души ему самому хотелось, чтобы результат был и окупился, компенсировав пережитое, Герман старался не думать.
***
Той ночью, едва голова коснулась подушки, Герман провалился в кошмар.
Снилось, что близнецы снова тонут. Только на этот раз под воду ушёл Серёжа. Откуда-то, как это обычно бывает во сне, Герман знал, что брату нечем дышать, и что если спасёт его – то тем самым сохранит порок идентификатора, а если промедлит… Обретёт свободу в реальности.
17.
До своего совершеннолетия Герман вскрыл и выпотрошил ещё семь карманных измерений.
На очередную жертву вышли опять через «Сон Ктулху». Блистательный визит Леры не остался незамеченным. Трое поклонников оставляли для неё записки на ресепшене. С лёгкой руки присвоившего их Германа, считалось, будто они затерялись и не нашли адресата. Одна записка сработала как инвайт. Наверное, тот, кто её передал, действительно увлёкся девушкой.
Но в основном подготовительная работа лежала на Лере. Она выкупала у проституток фотографии татуировок высокопоставленных клиентов (так и не пригодившаяся легенда гласила, что Лера журналист и готовит материал об уголовном прошлом чиновников и бизнесменов). Скрупулёзно брала автографы. Под видом аниматора подловила одну цивилу с ребёнком в ТЦ: «Нарисуем домик, а сейчас нарисуем солнышко, а мамочка нам поможет, да, мамочка?». У другой – приобрела авторское мыло…
Зачастую добытые трофеи оказывались бесполезным хламом, потому что носили не больший заряд творчества, чем решение финансовой задачи в Excel. Но случалось и кое-что любопытное. Так, мыло сработало лишь однажды, и «морилку» после этого пришлось менять. А шарф ручной вязки, который широким жестом набросил на плечи Лере известный писатель на автограф-сессии, перенёс в «карман» не к нему, а к его жене.
Герман носил на правой руке вывернутую наизнанку перчатку-митенку. Дыроколил бумажные инвайты и подшивал в тетрадь на кольцах – как маньяк, хранящий трофеи с мест преступлений. Герман был бы осторожнее, если бы их дела выходили за пределы Эйфориума. Но покупатели предпочитали анонимность, лёгкие, как вздох, личины, прекрасно поставленные андрогинные голоса. Информацию больше не приходилось поднимать в реал. А иногда это было в принципе невозможно – например, если предметом торга становились чьи-то прелюбодейственные воспоминания, как в случае с женой писателя.
– А по жизни она такая правильная, – веселилась Лера, перед продажей придав воспоминаниям эйформу тюка с грязным бельём. – Шарф вон ему связала.
Что касается видео Балаклавица, то Лера поделила его на четырнадцать роликов и сбыла каждый из них собирателям фрик-порно. Выручка с этого дела осела на ярких, как бабочки, и таких же недолговечных карточках, выпущенных некоей компанией сотовой связи в праздных целях и годных лишь на то, чтобы единожды обналичить.
Так у Германа появились неподконтрольные органам опеки средства к существованию, достаточные для того, чтобы никто больше не смог его прогнуть. Во всяком случае, он на это надеялся. И судя по тому, что Марго чуяла происходившие с ним перемены, эта надежда оправдывалась.
Марго избегала их в коридорах и плела свои сети в стороне от близнецов. А однажды заявилась прямо к ним в комнату и высказалась в том духе, что ей жаль, что всё так вышло.
– Но вы должны понять, – впрочем, добавила Марго. – У меня не оставалось выбора. Кто я – и кто этот человек. Да он бы меня в порошок стёр, если бы я отказалась посредничать. Мне дорога моя работа… и моя жизнь.
Сергей показал ей средний палец. Марго перекосило, но она сдержалась.
– Герман? А ты что думаешь?
Герман думал о том, как нуждался в простом человеческом участии сразу после того, как всё произошло... Но это было давно.
– Ты просто боишься, что мы начнём об этом трепаться, когда свалим. Ведь тогда полетят головы…
– Между прочим, я и о вас тоже думаю! – оскорбилась Марго.
– А не надо о нас думать. Всё самое поганое случалось с нами, когда кто-то вдруг начинал о нас думать, – спокойно ответил Герман. – Тебе, наверное, не понять, но нам тоже дорога наша жизнь. Мы не собираемся никому рассказывать. Так что спи спокойно. Если, конечно, сможешь.
Помещение затягивала пелена, замаскированная под сигаретный дым.
В свободное от промысла время здесь собирались доноры эйфов, посредники и мелкие дизайнеры. Захаживал сам эйфочайший Кай, главный администратор Дома Солнца. Держался он дружелюбно и при себе имел эйформулу афганки, которой щедро угощал желающих. Герман видел Кая дважды и задавался вопросом, пытал ли тот когда-нибудь пленных выворотней по приказу Резахановых.
Герман прошёл через зал, выдержанный в олдскульном стиле (неоновые лампы, кальяны из пластиковых бутылок, пучки искрящихся проводов), и сказал невзрачному бармену:
– У меня есть кое-что на продажу.
Тот пожал плечами, что можно было расценивать как угодно. Герман расценил правильно и достал эйформулу. Вдохнув её пары, бармен поднял на Германа обескураженный взгляд.
– Что это?
– Я назвал её «Головокружение Германа».
– Я имею в виду – что это за ощущение? Никогда подобного не испытывал.
Это было воспоминание о том, как сердце будто проваливается в холодную яму, когда близнецы пытаются двигаться одновременно.
– Я его выдумал, – небрежно ответил Герман. – Тебе-то что? Брать будешь или нет?
– И сколько ты хочешь?
– Один к семи.
Это означало, что Герман рассчитывал получить в семь раз больше эйфов, чем затратил на выделение эйформулы. Не очень много, но выгоднее, чем стандартный курс (один к пяти), по которому тут торговали.
Выручить больше можно было разве что за редкие сексуальные или болевые ощущения. Например, раковые и кластерные головные боли оценивались запредельно. Все они в единственных экземплярах продавались коллекционерам за большие деньги. Не хотелось даже думать о том, как выворотни получают соответствующий таким эйформулам опыт.
Но Герман и сам предлагал кое-что необычное, чего прежде не было, поэтому бармен, помявшись, согласился на его условия.
– Только придётся подождать, пока идёт копирование, – предупредил он. – Займись пока чем-нибудь.
Местечковым борделем Герман пренебрегал. Во-первых, потому что вообще пренебрегал борделями. Во-вторых, здесь господствовал режим свободной любви, и без контроля администратора лав-комнаты облюбовали гомосексуалисты, воплощающиеся под женскими личинами.
Поколебавшись немного, Герман прошёл за стол для сражения на эйформах. Движимые воображением создателей, фигурки из дыма лупили друг друга по головам. Герману не слишком нравилось – напоминало бои насекомых, которые проводились в «Сне Ктулху». Но за этим столом велись самые интересные разговоры.
Обсуждали приёмники эйфов – какой подходящий, а какой – замаскированная серость. Слепые зоны и аномалии на стыках эйфортов. Беглого саудовского гомункула, восставшего против творца.
Лера говорила, что Герман понапрасну тратит время, но сам он так не считал. Потому что дело их рук тоже обсуждали. Во взломах «карманов», взбудораживших Оазис, усматривали приметы возвращения выворотня Мрачного.
– Да вскрыли Мрачного два года назад прямо на цивиле. Инфа сто процентов, я сам то место потом сканировал, – традиционно ввернули, как только разговор зашёл о Мрачном.
И понеслось:
– Ходят слухи, что за него поручился могущественный покровитель.
– Я вас умоляю, кому нужен ваш Срачный.
– Суда-то не было! Просто он легализовался за границей и строит эйфорты узкоглазым. Ну не было ведь суда…
– Мразный пропал без вести, это всем известно. После этого возвращаются только с фи на лбу.
– Я с ним в одном детдоме рос. Все его называли Глебка-обморок, очень уж он был болявый, – наябедничал кто-то. – А сейчас подумать только – Мрачный! Умереть не встать.
На Германа никто не обращал внимания в пылу спора. Никто ничего от него не ждал и не хотел. И главное – здесь не было непреходящего чужого присутствия, которое накладывало отпечаток на всё, что делал и чувствовал Герман.
Если бы он мог, то остался бы в Эйфориуме навсегда.
***
– С днём рождения! – объявил Шура Елисеев и поднял бокал.
Они сидели на последнем этаже бизнес-центра «Северный Плаза». Не в отданном на растерзание офисным полчищам панельном здании, в каком ютилась в изгнании ставка Елисеева – но в современном небоскрёбе, от одного взгляда на который казалось, будто светлое будущее уже настало.
Короновал «Северный Плаза» ресторан с панорамным видом. Сотрудники предпочитали ресторану «Старбакс» у подножья центра (о, эти фастфуды, которые неизбежно въедаются во всякую высотку, как мхи и лишайники, поражающие большое красивое дерево!), поэтому близнецы с Шурой здесь обедали. Сергей наотрез отказывался встречаться в людных и популярных местах, на продавленных диванах прокуренных випок, на потных дискотеках, где торгуют палёным экстази наперекор гроздьям камер, свисающим с переплетённых под потолком проводов.
Близнецы стукнулись с Елисеевым бокалами. По залу проплыл мечтательный звон.
– Есть мнение, что наша прибыль всерьёз приблизилась к расходам, – сообщил Шура. – Так, глядишь, и в плюс выйдем.
Сергей был настроен не так оптимистично.
– Не выйдем. Не вложились в рекламу. Не хочу расстраивать, но продукцию приобретают из интереса к тебе лично: что там у тебя вышло? Вечно так продолжаться не будет. Продажи скоро упадут.
– Серёга, ты тоже не расстраивайся, но… ты ведь дизайнер? Вот и диза… занимайся дизайном, короче. А то за что я Даше плачу.
За время, прошедшее со дня знакомства, Герман проникся к Елисееву странной симпатией, как будто они гребли в одной лодке против течения, на ходу вычерпывая воду. И мысленно становился на Шурину сторону в их с Сергеем спорах.
Вот и сейчас Герман подумал: «Куда ты лезешь? Что ты понимаешь?».
– Я к этому и веду. Поговорим о тканях. Кстати, сколько ты на них тратишь? – спросил Сергей и подвинул к Шуре телефон.
На экране было насекомое с крылышками из порыжевшего кружева. Его сопровождала пышная надпись: «Оптовая Склеп Червь портативные одежда тканьё Вискоза Волокна бесплатная доставка».
– Это криптопряд, – ответил Серёжа на ошарашенный Шурин взгляд. – Питается сырьём и переваривает его в волокно. Я всё посчитал. Если мы купим хотя бы троих таких, это позволит сократит траты на закупку тканей почти в два раза.
Шура удивился:
– Зачем?
– Как зачем? – удивился теперь Сергей. – Нам ведь нужны деньги на реконструкцию старой фабрики. И знаешь… ты ведь где-то взял, ну, первоначальный капитал? Нельзя ли… ещё раз оттуда взять?
– Вот об этом я и хотел поговорить. Не придётся ничего ниоткуда брать. Нашими вылазками на развалины заинтересовались.
– Кто?
– Муниципальные власти. И… – Елисеев выдержал паузу. Её торжественность несколько нарушало то, что Шуру так и распирали чувства, отчего он выглядел так, будто сильно хотел в туалет. – Они решили дать нам денег! Что избавляет нас от унизительной необходимости сотрудничества с психопатом Рыльцевым. Не говоря уже о том, что теперь у тебя точно будет своя коллекция!
Впервые за последнее время Герман почувствовал, как в груди распускается, словно цветок после долгой зимы, радость брата.
– А криптопрядов всё равно купим, – решил Шура и, от души взмахнув рукой, нечаянно сбросил со стола бокал. – Мне нравится жёлтенький.
Из соседней комнаты доносились стоны и пьяный смех Елисеева.
Близнецы сидели на краю кожаного дивана. Напротив на маленьком столике стояла пепельница, початая бутылка дорогого алкоголя и фотография женщины. Женщина была очень молода, очень довольна собой – откровенно позировала, держа в кадре руку, на которой блестело кольцо с ослепительным камнем, и очень напоминала Шуру.
На другом краю дивана, подогнув под себя ноги в высоких сапогах, сидела ярко накрашенная девица и таращилась на Германа. Увидев близнецов, она наотрез отказалась разуваться, как будто в любой момент готова была бежать.
Сергей увлечённо делал зарисовки в скетчбуке. Герман курил и хмуро смотрел на девицу.
– Тут такое дело… Надо бы доплатить. За двоих-то дороже выходит, – набравшись наглости, заявила она.
– За что?! Мы тебя даже за руку не брали! – возмутился Герман.
Не отрываясь от рисования, Сергей рассеянно сказал:
– Там, на кресле, толстовка. Посмотри во внутреннем кармане… Возьми себе, сколько найдёшь.
Девица попятилась к креслу, по-прежнему не спуская с Германа настороженного взгляда, и обыскала карманы близнецов. Пересчитав деньги, она обрадовалась и тут же с цыганской проворностью куда-то их задевала.
– Ещё раз с днём рождения! – сказала девица потеплевшим голосом. – Может, я всё-таки для вас что-нибудь сделаю?
– Давай. Встань около окна, там свет лучше, – попросил Сергей, перевернул страницу и принялся зарисовывать её сапоги.
За этим его и застукал ввалившийся в комнату Елисеев – босой, в трусах и застёгнутой на все пуговицы рубашке. Он объявил, что в такой день о работе не может быть и речи и отобрал у Серёжи скетчбук, отпустил девушку, на прощание хлопнув её по попке, а потом развалился рядом с близнецами. В компании Елисеева Герман почувствовал себя гораздо уютнее, хоть от того и разило перегаром.
– Я не понял, – в голос Шуры вкралось подозрение, – вы что, её так и не чпокнули?
Сергей ответил в тон ему:
– Нам нравятся тёмненькие.
– Говори за себя, – отрезал Герман. – Мне никто не нравится!
Покосившись на него, Елисеев спросил у Сергея сочувственно:
– Чего это с ним?
– Травматические воспоминания.
– Герман, тебя тётенька в детстве покусала?
Брат плеснул алкоголя в стакан, подвинул его Шуре и всё ему рассказал, умолчав только о видеозаписи, которую Герман поднял из Эйфориума.
Герман онемел от такого поворота. А когда дар речи вернулся, то затыкать брату рот было уже поздно. Кроме того, полуодетый Елисеев, в мучительных раздумьях мечущийся по комнате, выглядел весьма комично, несмотря на серьёзность момента. Ради этого стоило проболтаться.
– Так что, сам понимаешь, нам вообще не в кайф, когда кто-то находится в соседней комнате, – закончил Сергей.
– Нельзя это так оставлять, – выдавил Шура. – Надо жаловаться!
– И что ты предлагаешь? Он удавит нас раньше, чем успеем рты раскрыть.
– Давай… Знаешь что… я позвоню отцу! Да!
– Сядь, – устало сказал Герман. – Нужны мы твоему отцу триста лет.
– Максимум, что он сделает – использует эту историю в интригах против Балаклавица, если потребуется. А я больше не хочу, чтобы нас использовали, – добавил Сергей.
Елисеев сел и тут же вскочил. И сел. С тяжёлым вздохом потянулся к бутылке, но пить не стал.
– Ты прав, он на это способен. Мой отец – не самый приятный человек, – признался Елисеев. – Я не брал у него ни копейки, если ты на это сегодня намекал.
– Шура, послушай…
– Нет, послушай теперь ты. Только не говори, что ты так не думал. Все так думают. Но после нашей ссоры он только отбирал. Он бы и фабрику отобрал, но тут уж хрен ему приснился – это матушкино наследство. Отец – вице-президент крупнейшего банка страны. В руководстве других банков сидят его бывшие однокурсники, так что в кредитах мне везде отказали. Я знаю, что все говорят. Типа, так мне и надо, а он поступил правильно. Но он ведь… просто добивался того, чтобы всё было, как он хочет. У нас вообще всегда было, как хочет он. У меня даже имени своего нет! Оно такое же, как у папаши.
– Откуда тогда деньги? – спросил Сергей.
– Я продал машину. И все свои эйфы из Эйфориума.
– Давно это было? – вырвалось у Германа, хотя он заранее знал ответ.
– Да в позапрошлом году, – поделился Шура. – В «чёрную пятницу». Для меня она действительно была чёрной, ха-ха, ведь папа узнал, что у меня проблемы с учёбой в Лондоне, и встал на дыбы. Но я не жалею, вовремя скинул. Сейчас эйфы можно загнать только в треть стоимости. Такое творится, всплеск запрещённой активности, и работают по-крупному… говорят, раздербанили уже половину премиум-аккаунтов, прикиньте?!
– Не представляю, о чём ты говоришь, – непринуждённо ответил Сергей, и Шура вернулся к теме.
– И всё-таки, парни, надо что-то делать. Не оставаться же там после всего, что случилось.
– Мы съедем из «Сна Ктулху», – ответил Сергей. – Может, прямо сегодня и съедем. Мы теперь совершеннолетние, нам никто не вправе указывать. И я забуду всё это, как страшный сон. Во всяком случае, очень на это надеюсь.
Но Герман уже знал, что никуда они не съедут. Потому что всё, что говорил Елисеев о запрещённой активности, относилось к ним с Лерой. Слухи стали распространятся за пределами виртуального сообщества, а значит, близнецам не стоило привлекать к себе лишнего внимания.
18.
Сергея этот аргумент, такой простой и логичный, не убедил.
– Мы сиамские близнецы, – снисходительно сказал брат. – Мы всегда будем привлекать много внимания.
– Да, но только здесь мы не бросаемся в глаза на общем фоне! Выходит, для нас это самое безопасное место.
Надо признать, последние месяцы выдались лёгкими. Балаклавиц не объявлялся. Ходили слухи, что он увлёкся квестами в реальности (отдавая предпочтение наиболее кровавым), оттого перестал бывать.
Зато часто заезжал Шура. Поскольку в швейном мастерстве он смыслил не больше Германа, их беседы с Серёжей длились часами, что хранило близнецов от поползновения других посетителей.
– Герман, у тебя же на лбу не написано, что ты выворотень. По-моему, ты просто очень впечатлительный. Расслабься!
Брат собрал вещи, которых оказалось не так много – пуговицы, кубик Рубика, карманное зеркало… Тряпки и эскизы Сергей заблаговременно унёс к дяде Толе.
Марго куда-то спешила с таким лицом, будто у неё очень болели зубы. Она не обратила бы никакого внимания на близнецов, если бы Серёжа во всеуслышание не послал её в жопу, после чего, сопровождаемый недоумёнными и восхищёнными взглядами, покинул «Сон Ктулху», громко хлопнув дверью.
Её сразу закрыли на ключ.
Герману понемногу передавалась тщательно сдерживаемая радость брата. Она поднималась изнутри, щекотала и кружила голову, как пузырьки от шампанского.
Погода была прекрасная. Река несла серебристые воды к позолоченному горизонту. Город пустовал – только курила на набережной женщина в сером пальто, – и весь он принадлежал близнецам. Они могли идти, куда пожелают.
Сергею пришло сообщение. Он достал телефон.
– Что за прикол, – беспечно произнёс брат и показал сообщение Герману.
Кто-то написал с незнакомого номера всего одно слово: «Бегите». Радость выдохлась.
Герман поднял лицо от экрана и встретился взглядом с женщиной в сером. Это была сестра Кукольника. Она была не в гриме, но Герман всё равно её узнал. Чувства, которые обуревали его в Кукольном театре, вернулись все и сразу. Не последним из них был страх.
Сергей бросился обратно, на бегу запихивая телефон в карман. Герман обернулся и, к своему ужасу, понял, что, хотя женщина не ускоряла шаг, расстояние между ней и близнецами сокращается, как в страшном сне.
Брат взлетел по ступеням и забарабанил в дверь «Сна Ктулху». Камеры вылупились равнодушно. Спустя несколько невыносимо долгих минут дверь распахнулась. Сергей рухнул через порог, разом потеряв равновесие и контроль над телом.
Все расступились перед Марго.
– О-о, – выглянув на улицу, понимающе протянула она и посмотрела на близнецов сверху вниз. – Так вы передумали или что?
Герман отполз в угол и уставился на неё, тяжело дыша. Саднили сбитые об дверь кулаки.
– Не слышу! – подстегнула Марго.
– Мы остаёмся, – с ненавистью ответил брат.
Заперев дверь на ключ, который висел на большой, как из сказки про Синюю Бороду, связке, Марго раздала распоряжения: охране – вызвать полицию, персоналу – разойтись, потому что ничего интересного не происходит, близнецам – убраться с глаз долой…
– Это всё из-за тебя! – не сдержался Герман.
– Что, прости? – переспросила Марго.
У персонала сразу нашлось сто дел в холле, как будто что-то интересное всё-таки происходило.
– Это ты сообщила Кукольнику, что мы собираемся уйти! Специально!
– Можешь орать сколько угодно, но я не при чём. Мне всё ещё дорога моя работа. А вот любой из них, – Марго широким жестом обвела присутствующих, и те изо всех сил прикинулись, что тоже не при чём, – мог слить вас за невысокую плату.
– Ты же менеджер, – крикнул Герман. – Ты не должна была этого допустить! Что ты собираешься теперь делать? Как вычислишь того, кто спелся с Кукольником?
Марго вскинула тонкую чёрную бровь, напоминающую угольный росчерк. Голос зазвенел от злости:
– А в попку вам не дунуть воздухом комфортной температуры? От вас одни проблемы. Я так радовалась, что вы, наконец, свалите, но нет же! Вы и тут облажались. Сегодня худший день в моей жизни!
Близнецы поплелись к себе. Кто-то уже убрал за ними комнату, из чего следовало, что Марго не врёт – ей и правда не терпелось от них избавиться. Брат опустился на голый матрас, бросил рюкзак под ноги и обречённо вздохнул.
– Серёга, не переживай. Мы что-нибудь придумаем, – попытался приободрить Герман.
Брат заговорил с неожиданной злостью:
– И что? Что ты придумаешь, Герман?! Сбежать на Северный полюс, взорвать Кукольный театр, что?! – Он запнулся, в голосе послышались задумчивые нотки: – Хотя… Сколько у тебя уже денег?
Герман опешил.
– Много, наверное. Я хочу сказать – большая часть ведь в эйфах, и я не могу сказать точно… А что?
– Давай отдадим их Кукольнику, чтобы он оставил нас в покое, – предложил Сергей.
Теперь разозлился Герман:
– Вот так просто, да? Я столько раз рисковал – и всё для того, чтобы дать денег этому козлу? Чтобы снова всё было напрасно… это в какой уже раз, не напомнишь?!
– А ты и рад стухнуть в этой дыре из-за сраных денег, – презрительно отозвался Сергей, – от которых всё равно толку немного. Дёшево же ты стоишь.
– Ты стоишь ещё дешевле! – обвинил Герман в ответ. – Ты продался Балаклавицу только ради того, чтобы продолжать работать с Елисеевым. За тряпки свои продался! А я предлагал убежать.
Будто не расслышав, брат рассуждал:
– В конце концов, это ведь не твоя подпись в расписке. Любая экспертиза подтвердит. Не прятаться же нам до конца жизни!
– Что же ты тогда сбежал? – Герман вскочил на ноги. – Пойдём, скажешь сестре Кукольника, чтобы подавала на нас в суд. Может, она ещё там. Давай?
Сергей промолчал, и Герман замолчал тоже. И хотя последнее слово осталось за ним, он чувствовал себя так, будто брат прав, а сам Герман – всего лишь фантик, ненадолго прилипающий то к одной, то к другой подошве.
Крик звучал, как удар ножом.
Германа подбросило на постели, в ускоренном режиме протащив через все круги Кукольного театра.
В комнате застоялась темнота, только фары ощупывали потолок через прорези жалюзи и подслеповато подмигивали. Простыня под близнецами пропотела и сбилась.
– Ты знаешь, – нарушил тишину брат, и Герман вздрогнул, – иногда я не уверен, что всё, что с нами происходит – не продолжение галлюцинаций. Может, мы по-прежнему в фуре у Кукольника и только что выпили отравленный кофе. Или я один там остался. А ты продолжаешь жить без меня. Как всегда мечтал.
Герман прошептал:
– Так не бывает.
– Я уже не знаю, как бывает. Я так больше не могу. Мне нужно какое-то доказательство, что каждый предыдущий день действительно был. Чтобы оно всегда было перед глазами, стоило мне только, не знаю… Помнишь, как Андрей говорил? Посмотреть на руки.
– Андрей много чего говорил.
Странно, но воспоминание о Грёзе не вызвало отторжения. Герман вдруг понял, что скучает, что это с ним давно, а в последнее время он то и дело ведёт про себя разговоры, в которых мужчина оправдывается, а близнецы и хотят, и боятся ему поверить.
С тревогой, как будто заблудился в предрассветном мороке, брат позвал:
– Герман?
– Да?
– Давай собираться. Я кое-что придумал.
Они оделись и вызвали такси. Сергей не помнил адреса, но у него была хорошая зрительная память. Как, впрочем, и у татуировщика, который при встрече посмотрел на близнецов очень выразительно. И это выражение значило отнюдь не «Чего изволите?».
Он ткнул пальцем в написанную от руки бумажку над входом:
– Объявление для кого висит? Приём только по предварительной записи.
– Нам срочно надо. Врачи ведь принимают без очереди с острой болью. Вот и у нас что-то такое, – нагло ответил брат и шагнул прямо на татуировщика.
Тот инстинктивно посторонился, чтобы не соприкоснуться с близнецами, и Сергей вошёл. С прошлого их визита ничего не изменилось, только кушетка была застелена – татуировщик на ней спал.
Прикинув, видимо, что выгнать близнецов выйдет накладнее, чем уступить, он включил лампу, планшет с эскизами и буркнул:
– Где будем бить? Рекомендую на лбу. Прикиньте, как все попутают. Это будет как-то отвлекать внимание от…
– Нет, спасибо. Нам для себя, а не для окружающих, – с холодной вежливостью сказал брат и закатал левый рукав. – Здесь.
– Имей в виду, православным нельзя надписи бить, – заботливо предупредил мастер. – Религия не позволяет. Вы крещёные?
– Понятия не имею. Детдомовские мы. Там вообще крестят?
– Дело твоё. Может, тогда иероглифы? Или на латыни что-нибудь?
Татуировщик намётанным движением переключился на вкладку с Google Translator и приготовился стенографировать. Герман ощутил запоздалое беспокойство:
– А что там насчёт религии?
– Не надо никаких надписей, – перебил их обоих Сергей. – Сделай нам сову. Как в мультфильме «Время приключений».
Дорога, вымощенная жёлтым кирпичом, оказалась совсем не такой, как представлял Герман. Она была разбитая, пыльная, изжелта-серая, как проходящий синяк, но всё-таки привела в волшебную страну, если можно так выразиться.
«Вот так и разбиваются детские иллюзии», – подумал Герман, ступая на территорию Дома Солнца.
Вокруг, насколько хватало взгляда, расплескались маки. Возник двухскатный шатёр цвета выгоревшей травы. Над входом горел золотой символ – солнце в когтях у орла. Тряпичные створки приглашающе трепетали.
После Кукольного театра Герман испытывал к шатрам здоровое недоверие. Но поскольку другого приёма не предполагалось, пришлось войти.
Через стенки шатра проникал рассеянный свет. Пахло так, будто где-то жгли палую листву. Появилось музыкальное сопровождение, как обычно, отдалённое и ускользающее – долгое низкое дрожание попеременно двух струн. Оно наводило отрешённость.
На плетёном ковре по-турецки сидела девушка в хиджабе и рваных джинсах и мастерила куклу-мотанку из длинных небелёных волокон, похожих на эластичные бинты.
– Приветствую тебя, странник, – сказала девушка.
Герман кивнул, и она подняла на него глаза – такие тёмные, что зрачок сливался с радужкой, дурманящие и сладкие, как южное вино.
– Что привело тебя сюда? Чего ты ищешь?
– Скажите, вы слышали о наркотике-головоломке?
Девушка смотрела сквозь него, но Герман знал, что перед её внутренним зрением проносятся десятки наименований и характеристик, идёт напряжённая работа.
– Непростой выбор. Из дальних краёв доходят сказания, что…
Девушка запнулась и продолжила по-человечески, вероятно, цитируя из каталога:
– Механизм действия строго индивидуален и потому не может быть воспроизведён в полном объёме. Но есть два трипа в записи. Ммм… – Она подбросила в голос специй и вновь перевоплотилась из продавца-консультанта в гурию: – Не желаешь ли отведать?
– Для начала я бы хотел посоветоваться.
– Есть человек, чья мудрость настолько велика, что он готов просветить тебя. Он ждёт у выхода.
Это был Кай. Одетый в футуристическом стиле, с глазами, холодными, как лёд, администратор не вписывался в степной колорит Дома Солнца, о чём Герман ему и сообщил.
– Наверное, всё дело в том, что мне в сердце попал осколок дьявольского зеркала, – бесстрастно ответил Кай. – Ты сказок не читал, что ли?
Они шли по полю, и с их приближением маки покрывались изморозью.
– Значит, наркотик-головоломка… Очень сильный диссоциатив. Родом откуда-то из Южной Азии. – Кай неодобрительно поцокал языком. – Вызывает долговременные нарушения памяти и восприятия.
– Это обратимо? – спросил Герман.
– Если говорить практически, то нет.
– Но почему? Ведь любую головоломку можно решить…
– Если знать алгоритм, – закончил за него администратор. – Но ты не знаешь, имеет ли место какой-нибудь алгоритм, то есть, схема приёма. И возможно ли её осуществить раньше, чем наступит мозаичная шизофрения. Проще говоря – не лезь, куда не просят. Но ты ведь, кажется, из тех, кто именно это и любит, а?
У Германа кровь застыла в жилах. Он уставился на администратора. Его аура представляла собой пересекающиеся синие и серебристые линии, подобные кристаллам льда, от которых исходило небесное сияние, заметное невооружённому глазу.
– Не стоит так напрягаться, – успокаивающе сказал Кай. – Любой, кто сюда приходит – наш дорогой гость. Твои личные дела никого не касаются – до тех пор, пока не угрожают безопасности Дома Солнца. Рассказывай, что хотел.
Стараясь не обращать внимания на намёки, вонзающиеся в сердце, как дьявольские осколки, Герман продолжил:
– Мне говорили, что последствия можно одолеть силой воли. Когда я подключаюсь, моя воля достаточно сильна. Думаю, если бы я мог засыпать и просыпаться в Эйфориуме…
– Не лучшая идея. Как ты сможешь быть уверен, что действительно спал, а не внушал себе, что спишь? Полноценный сон это не заменит. Как не заменит полноценный обед воспоминания различных вкусов. Не забывайся. Здесь всё иллюзорно.
– Иногда мне кажется, что ещё чуть-чуть – и я смогу вернуть всё как было, – упрямо сказал Герман.
– Отчасти ты прав. Достоверно известно, что привыкание к этому наркотику – чисто психологическое. В попытках вернуть всё как было, человек принимает ещё и ещё дозу. Подумай над этим.
– Ладно. – Герман остановился. – Сколько я должен?
Смешок Кая прозвучал, как хрустнувший под ногой лёд.
– За что? Лучше скажи, что я могу для тебя сделать. Хочешь, накурю тебя?
– Не надо, спасибо.
Проводив Германа до границы с публичным пространством, Кай произнёс на прощание заученную фразу:
– И помните, дорогой гость, если у вас вдруг возникнут желания, от которых вы не сможете отказаться – Дом Солнца к вашим услугам.
