Текст книги "Argumentum ad hominem (СИ)"

Автор книги: Вероника Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

– Рекомендовано участие в социальных и общественных программах межведомственного взаимодействия.

Приехали. Ладно, от обвинения в изнасиловании отказались. Но какой умник пихает подследственного с диагнозом «самоуправство» в общественную работу? Или они просто издеваются, или это новейшие веяния психологической терапии.

Хотя, есть и третий, совсем неприятный вариант. Кому-то вздумалось меня закрыть, но с первого раза что-то не срослось, и теперь методично будут пробоваться другие подходы. Пока не попаду в нужный капкан.

– Вам нехорошо?

Это потому что я лицо рукой прикрыл? Да как бы сказать помягче…

Довольно странно сознавать, что на тебя открыли охоту. Тем более, когда толку от зверя ноль: ни меха, ни мяса. Кому же я успел так сильно насолить?

Предполагать, что кто-то нацелился на моё место? Смешно. Нафиг оно никому не сдалось, скорее наоборот: те же Рито и Мекки спят и видят, чтобы убраться на этаж повыше, где и кормят сытнее, и возможностей больше. При этом возникает закономерный вопрос, какого черта рядом со мной забыл Полли, который, судя по пиджаку и мотоциклу, прозябает здесь либо из любви к искусству, либо…

Не хочется думать, что в каких-то хитрых целях. Не верится. Вот чего в Портере нет, так это хитрости. Ну, или он мега крутой актер. С номинацией на «Оскара».

Нет, пока из всех правдоподобных вариантов подходит только один: я сорвал кому-то представление в башне. И этот кто-то достаточно влиятелен, чтобы устроить мне веселую жизнь.

– А чем бы вы сами хотели заняться, мистер… э… Тауб?

– В смысле?

– По программам. Посмотрите перечень?

Наверное, меня перекосило, потому что лохматый отставил эту идею в сторону, впрочем, тут же ухватившись за новую:

– Тогда давайте прикинем по анкетным данным… Вы не против?

– Да хоть на ромашке гадайте.

Он рассеянно моргнул, пальцами исполнил на планшете очередное танцевальное па и вперил взгляд в экран. Довольно надолго. Потом прочитал вслух:

– Сведения о первичной регистрации отсутствуют. Это как так?

А вот так. И не у меня нужно спрашивать. Я тоже сильно удивился в свое время, только не в тот момент, когда услышал эту формулировку, а когда смог понять, что она означает.

Первым факт взлома, проникновения и покушения на убийство установил патрульный, который поутру делал обход квартала. Увидел открытую дверь, заглянул. Нашел труп женщины и меня. А потом в доме, кроме которого я почти ничего не знал в этом мире, появилось очень много людей и ещё больше вопросов.

Ни в одной официально базе не нашлось сведений ни об убитой женщине, ни о владельцах дома, ни о мальчике, послушно выполняющем все, что ему прикажут, но не имеющем представления о многих простых вещах. Например, о том, что когда случается что-то нехорошее, нужно как можно скорее вызывать полицию.

Винить не винили, конечно. Но расспрашивали долго, и, насколько помню их лица, как минимум приходили в недоумение, а то и вовсе охреневали от услышанного. Вернее, от того, что услышать так и не смогли.

– Поставлен на учет по факту назначения опекунства.

Это уже Консуэла подсуетилась. Не знаю, какие её посетили чувства: может, банальная жалость, может, взыграл долг доброй самаритянки плюс гарантированное пособие, но она забрала меня из приюта. Даже несмотря на то, что мне писали «задержку в развитии» и прочие аутистические прелести. Или наоборот, думала, что с таким будет меньше хлопот и больше бонусов. Со временем, правда, выяснилось, что развитие у меня вполне в норме, ничем не хуже окружающих, а по школьным оценкам даже и получше многих. Что в итоге отразилось на наших отношениях самым странным образом: Консуэла прочно утвердилась во мнении, что я нарочно прикидывался дурачком, чтобы… До сих пор понятия не имею – что.

Кажется, я пробовал объясниться. Конечно, намного позже, когда уже повзрослел. Но она так и не поверила. А я-то не прикидывался. Я на самом деле ни хрена не знал, как живут люди вне стен того моего дома.

– Аттестат о среднем образовании… Подготовительные курсы… Академия…

Далее моя биография ничем не примечательна, да. Все среднестатистическое.

– Настоящее место службы – подразделение «Сигма Форс»… О, вы получали представление на «Ультру»?

Было дело. Только не очень-то хотелось.

– Почему отказались, если не секрет?

– По личным причинам.

Инструкторы меня заприметили и оценили как-то по-своему, может, и вполне перспективно, но я в то время только-только ощутил, каково это, иногда бывать и работать в команде, поэтому сама мысль о подразделении «Ультра», где каждый всегда и во всем сам по себе, меня попросту убивала. Бросаться из одной пустоты в другую? Ни за что. Даже под страхом смертной казни.

– Текущее звание: мастер-сержант… Количество проведенных операций…

Он ещё немного полистал страницы анкеты, одновременно ероша волосы, от чего становился все лохматее и лохматее, потом жалобно повернулся к своей напарнице:

– И что мне со всем этим делать?

– А пофиг, что, – пожала плечами брюнетка.

– Белль, я бы попросил…

– Мне пофиг, тебе пофиг. И ему тоже пофиг, он в танке.

– Да причем тут…

Она вздохнула:

– Специализацию не смотрел?

– Что… А… Смотрел, конечно! Только…

– Понятно. Юмор не зашел.

– Какой может быть юмор в словах «офф-танк»? Что это вообще такое?

– Это ммо-шники в отделе кадров развлекаются.

– Кто?

Брюнетка положила планшет на колени и сделала несколько глубоких вдохов. Уверен, вовсе не для того, чтобы успокоиться самой: плавное перемещение… э… молочных желез вверх и вниз явно было предназначено для зрителей.

– Поясняю отдельно для любителей симуляторов свиданий. Есть мейн-танк, он обычно и держит на себе босса, потому что на это заточен. Но когда «что-то идет не так» и мейна пробивает, во время хила и отката сейвов босс срывается, и весь остальной кемп огребает по полной. Поэтому в грамотных группах на такой случай держат офф-танка. Зверюшка почти бесполезная в остальное время, потому что милик из него так себе, но эвейдит прилично, если раскачать, и в экстренных ситуациях может кайтить довольно долго. Если кемп борзеть не будет, конечно. Потому что агро офф-танка живет в основном только таунтом и парой абилок, у которых, в самом дурном случае, ещё и откаты накладываются друг на друга, поэтому…

Лохматый взмолился:

– А если коротко?

Брюнетка подняла глаза к потолку, потом снова вернула свое внимание планшету, снисходительно резюмировав:

– Если коротко, терпеливый он. Настолько, насколько это вообще возможно, когда кругом дятлы.

Я не удержался и хмыкнул. Вот кто-кто, а дятлы временами точно попадались. Конкретные.

– Терпеливый? То есть…

– То есть, мне без разницы, офицер. Что у вас там, в списке? Озеленение? Детские утренники? Выгул собак? Перевод старушек через дорогу?

– Ну зачем вы так? – Он почему-то чуть смутился. – Не настолько же все…

При более подробном рассмотрении выяснилось, что именно настолько. Лохматый краснел и бледнел, что-то блеял, оправдывался и возмущался, брюнетка сначала тихо подхихикивала, потом ржала уже без стеснения, благо обеденный перерыв шел вовсю, и этаж был совершен вымерший.

Сошлись мы в итоге на какой-то из программ помощи социальным службам. То ли обход квартир, то ли что-то в этом роде. Меня заставили расписаться в кипе бланков, половину которой я же лично должен был доставить по новому месту приписки, вручили талоны в столовую, проездной на все виды общественного транспорта и выпроводили за дверь. Которая тут же захлопнулась наглухо.

Столовая могла бы стать хорошей идеей, потому что непрошенные воспоминания захотелось заесть и снова убрать подальше, но я посчитал, что перекус на ходу будет более разумным решением с точки зрения безопасности. Только вот любой, даже самый простой счет у меня в последнее время не задавался, и когда я разогнулся, забрав то, что согласился выплюнуть торговый автомат, то оказался лицом к лицу с Полли.

Ну, формально, лицом к подбородку.

– Так и не попробовал рагу? – грустно спросил Портер, глядя уничтожающим взглядом.

Нет, не на меня. На шоколадный батончик в моей руке.

– Дядя перегнул с можжевельником, да? На него иногда находит. Но вроде в этот раз терпимо получилось.

– Полли…

– Если запивать, лучше пойдет. Я могу закинуть вечером пару упаковок. Гиннеса?

Нет, это не вынос мозга, это гораздо хуже.

– Полли, какие буквы в слове «отвали» тебе незнакомы?

– Вот чего ты, а? Ну, плохой день, ладно, у всех бывает.

Плохой день? У меня хороших отродясь не случалось! Даже просто – нормальных. Да и вообще, я понятия не имею, что нормально, а что нет.

– Так я заеду?

Протоптал дорожку, бл.

– На мотоцикле?

Он напряженно подумал и помотал головой:

– Не, если с пивом, то только на машине.

Ну конечно, у него наверняка ещё и машина есть. Тоже какая-нибудь замечательная.

– Пироги ещё возьму, должны были остаться. Если Кэтлин на работу не унесла, угощать.

Я настолько жалок, что нуждаюсь в усиленном и насильном кормлении?

– Полли, у меня есть талоны на питание. Выдали великодушно. И дома я тоже с голода не умру.

– У тебя мама милая.

Нет, тут либо молчать насмерть, либо разворачиваться и уходить. Потому что «любое сказанное вами слово…»

– Консуэла мне не мама.

– А… Ну, да. Наверное. Но она же тебя воспитывала…

Никто меня не воспитывал. Просто терпели рядом, за что им, наверное, стоит сказать спасибо. Может быть, даже большое.

– И соседи вежливые.

Можно, я не буду пояснять, какие формы принимает их вежливость в более узком кругу?

– Вообще, симпатичное место.

Все, хватит.

– Никто никуда не будет заезжать. И привозить тоже ничего не будет.

– Эйчи…

– Доставать тоже никто никого не будет.

– Ты чего, опять?

Нет, кричать не буду. Все равно бесполезно, как выясняется.

– Я не хочу с тобой больше разговаривать. И видеть тебя не хочу.

– Да что стряслось-то?

– Я так решил. Достаточная причина?

Он нахмурился, всем своим видом показывая, что думает обо мне и моих решениях, но впервые за все годы нашего знакомства ничего не ответил.

* * *

Муниципалитет, куда меня направили, располагался примерно посередине между Рио Симплеза и Управлением, что с точки зрения логистики было даже предпочтительней привычного маршрута. И уж совершенно точно, здесь я не мог пересечься ни с кем из своих знакомых. Только если по невероятно неудачной случайности. Но поскольку со стороны Полли мне теперь подобная встреча вряд ли угрожает…

Хотя, с ирландским дятлом ни в чем нельзя быть уверенным. Сегодня он, положим, надулся, а завтра опять вернется к мысли о «плохом дне», и все начнется заново. Уж не знаю, завязан ли Портер во всей этой истории, зато радует, что решение проблемы примерно одно и то же для всех возможных вариантов.

Если завязан, стоит сохранять дистанцию в целях безопасности, а если нет, тем более. У него же ещё сестра, дядя… Полный набор. Зачем портить жизнь хорошему человеку? Со мной все понятно: если придется к месту, вспомнят и детские диагнозы, и происхождение вообще. Выкарабкаться не дадут, уже понятно. Инструкции выдали такие, что разумную модель поведения не построить.

С одной стороны, в светлое время суток предписано находиться в людных местах, с другой – избегать оживленного общения. Отмечаться каждый день, либо по месту приписки, либо в Управлении. Лично. По утрам. Любое опоздание приравнивается к дисциплинарному нарушению и подлежит отдельному рассмотрению. С соответствующей мерой воздействия. Если пропустил день – вообще арест, и ничуть не домашний. Хотя, в по-своему это очень заманчиво. Если невмоготу станет исполнять дурацкие правила, место в изоляторе забронировано.

Всякие повышение голоса, ругань в общественных местах, рукоприкладство и похожие штуки – естественно, тоже под запретом. Применение спецприемов карается с особой жестокостью. Проще говоря, если кто-то вдруг задумает выяснить со мной отношения, кроме как прикинуться грушей для битья, другого выхода не прощупывается. Как я при всем при этом должен дожить до окончания расследования, бюрократия умалчивает. Видимо, как раз не должен.

В муниципалитете радушного приема не случилось, но оно и понятно: когда полиция оказывает содействие по принципу «на тебе, боже, что нам негоже», от присланной подмоги впору шарахаться, а не привечать. Поэтому когда в недрах сектора социальной работы я разыскал своего нового напарника, взгляд на меня кинули весьма и весьма недоверчивый.

Объясняться словами не хотелось, и я просто положил на стол последнее выданное предписание. Но отмолчаться не получилось: парень с длинным носом и усталыми глазами ни ко мне, ни к чтению расположен не был.

– Это почему и зачем?

Я бы тоже не прочь узнать.

– Направление. На работы или вроде того. Программа содействия кого-то кому-то.

– А, из проштрафившихся! – чуть разочарованно протянул мой собеседник, видимо, уже имевший опыт «межведомственного взаимодействия». – Вот нет, чтобы заранее предупредить… Опять график переписывать придется.

– График?

– Ну да. Так я по малоимущим один брожу, в несколько заходов, а вдвоем можно управиться быстрее. Кстати…

Он пожевал губами и решил:

– Сегодня не будем тревожить кураторов. Отстреляемся, и по домам. Неполный день отмечу задним числом, и лады. Лады же?

Поскольку провоцирование разногласий тоже входило в общий пакет моих ограничений, спорить не стал:

– Как хочешь.

– Меня Михелем зовут. А ты?

– Петер.

– В медицине что-нибудь петришь? – хихикнул он над собственной шуткой.

– Не особо. Стандартная первая помощь.

В самом деле, учили нас больше вещам прямо противоположным. Да и нет никакого смысла в специальных медицинских знаниях, если на тебе обвес: легкие повреждения он сам локализует и выправит, по мере возможности, а если пробило насквозь, как правило, лечить уже поздно.

– Сойдет. Здесь такие клиенты, что либо пластырь клеить, либо панихиду заказывать, середины не бывает.

– Так ты врач, что ли?

– Был. Сейчас числюсь медбратом.

Не знаю, рассчитывал ли он на уточняющие вопросы или нет, но сам тему развивать не стал. А я не стал спрашивать.

Конечно, высокое звание врача вряд ли теряют просто так, но личный опыт показывает: бывает всякое. Может, виноват, может, обстоятельства сложились. Не мне судить, уж точно.

– Унести много можешь?

Я прикинул свои возможности с учетом состояния здоровья.

– Фунтов двадцать пять-тридцать утащу. Если хорошо развесить, можно попробовать и больше.

Больше нам на складе не выдали, что оказалось к лучшему, потому что сумки, в которых полагалось таскать нехитрое оборудование и наборы медикаментов, к переноске в руках подходили хреново. Ещё мне вручили наклейки на куртку, обозначающие мою временную принадлежность к муниципальным работникам. Вообще-то, они должны были идти в комплекте с форменной курткой, но скандалить по этому поводу было бессмысленно, потому что электронные уведомления, оказывается, рассматривались местной кадровой службой те же три дня, что и бумажные, и если бы у меня на руках совершенно случайно не оказалось формы 4-1-В…

Потом мы ехали с тремя пересадками, собственно, в рабочую зону. Михель все это время то болтал с кем-то по комму, то, мрачно зевая, переписывался, и мне не оставалось ничего другого, кроме как глазеть по сторонам. В том числе и на пейзажи, которые ползли за окнами.

К финалу поездки я почти готов был согласиться с Полли и признать, что мои родные Террасы – действительно, вполне симпатичны по сравнению с многоэтажными жилыми коробками, то плавно, то криво и косо перетекающим одна в другую. И дело, наверное, не столько в масштабах, сколько в отсутствии чего-то совсем не материального, но жизненно необходимого.

Здесь – просто конструктор, слепленный из блоков, в сути своей не подлежащих изменению. Да, одни квартиросъемщики красили кусочки стен, другие наряжали двери, как рождественскую елку, третьи расцвечивали окна занавесками с самыми невероятными рисунками, но души во всем этом не присутствовало. Скорее походило на то, что обитатели местных муравейников таким способом просто отмечали свое жилище, чтобы найти к нему дорогу.

И ни малейшего ощущения единства, несмотря на скученность и четкие линии.

На Террасах тоже жили во многом неказисто, и застройка считалась типовой, но перепутать адреса было совершенно невозможно. Может, потому, что места было больше, и каждый дом неуловимо, но очень быстро обзаводился всякими приметными мелочами, прорастая в пространство, в своих жильцов и… В своих соседей.

Один во всех остальных. Все остальные – в одного. Только не в меня.

Здесь, там… Одинаково неуютно, пожалуй. Но там границы очерчены, и на них можно опереться. А бесконечные этажи нанизанных на невидимые струны квартир – хлипкая зыбь. Даже как-то стрёмно трогать любые поверхности: такое чувство, что кубики, из которых все здесь построено, разлетятся в стороны, стоит лишь коснуться.

Хотя, действительно стоит держаться подальше, хотя бы от стен: похоже, что далеко не все надписи и рисунки на них сделаны фабричной краской и краской вообще. Под ноги тоже лучше не смотреть, разве только по мере необходимости, чтобы не напороться на шприцы или другую пакость.

– Особо делать ничего не надо, – сказал Михель. – Мы тут больше для проформы и видимости ходим. Не, ну если чего кому вдруг, поможем, конечно. Как можем.

Сильно помочь не получилось, по крайней мере, сегодня. Правда, пару детишек он чуть подлатал, раздал кучу разноцветных коробочек с пилюлями для «профилактики авитаминоза», записал пожелания страждущих. Времени больше всего ушло именно на записи: когда я предположил, что проще было бы воспользоваться коммом, Михель сочувственно покрутил пальцем у виска. Мол, технически, конечно, быстрее, только потом все равно нужно будет заполнять бланки, а на это рабочее время не отводится. Так что, выгоднее затянуть обход, чем потом, уже после смены личное свободное время тратить на рабочие бумаги.

Ещё в ряде квартир жильцов не оказалось в наличии. На этом свете. Но если в другой ситуации уместна была бы вежливая скорбь, то здесь каждый такой покойник воспринимался, как передышка – дождаться скорую, отписать, подписать, опечатать.

– Похоронные дни – самые кайфовые, особенно если скорая перегружена. Главное, заранее закачать себе пару сериалов, чтобы было, чем заняться.

А ещё можно пошарить по уже никому не нужным вещам.

Нет, при мне Михель ничем подобным не занимался, но по тени сожаления во взгляде можно было понять: не считает такое дело зазорным. Просто на людях не решается.

По ходу дня общая монотонная бессмысленность существования здешних обитателей и наших скитаний методично стирала смысл всего процесса, пока не остался единственный, он же главный показатель проделанной работы: постепенное опустошение сумок с припасами. Правда, на мне это облегчение сказалось не особо существенно, потому что тащил по большей части всякие медицинские инструменты, но ощущение «скинутого груза» под вечер пришло само собой и очень явственно.

В конце очередного этажа Михель поставил свою сумку на подоконник, пересчитал оставшиеся упаковки лекарств и довольно выдохнул:

– Ну вот, теперь можно и…

– Какая встреча!

Они зашли со стороны лестничной клетки, грамотно отрезая нас от местности, в которой можно было бы найти укрытие и пути к отступлению. Хотя бы попытаться, по крайней мере. А длинный и прямой, как стрела, коридор при желании можно было весь закрыть парой выстрелов, да и бегать наперегонки…

– Мы-то думали, заглянешь на огонек, ждали, а ты все как заяц, огородами петлял. Нехорошо, братишка. Невежливо.

Реальными родственниками они, конечно, вряд ли могли быть: ни по масти, ни по прочим отличительным чертам долговязый и сиво-серый Михель не стыковался с крепко сбитыми темноволосыми мужиками разной степени смуглости. Тот из двоих, что выглядел поменьше ростом, так вообще сошел бы со своим загаром за мулата.

– П-парни, я со всем уважением… Пустой сегодня. Только витаминками могу поделиться.

– Кто-то здесь что-то сказал об уважении? А имеет ли право этот кто-то говорить об уважении? Так я тебе скажу…

На Террасах подобные мизансцены тоже практиковались, но больше в качестве развлечения и в основном по отношению к случайно забредшим туристам, потому что все местные знали репертуар главной цирковой труппы наизусть и реагировали вяло.

– Парни, я ж честно…

– Нам тут добрые люди намекнули, что ты сегодня панихидил всласть. Так может, и нас чем угостишь?

Вот в чем дело. Я-то сначала подумал, имеются в виду медикаменты, а на самом деле все гораздо проще. И недостач объяснять не надо: кто ж в точности знает, какое барахло было в опечатанных квартирах? Только тот, кто печати ставил.

– Парни, тут такое дело…

Я снова все испортил, да. И ладно бы, себе, так нет же: впервые в жизни встреченному человеку. И пусть судьба бывшего врача и нынешнего мародера для меня не имеет никакого особого значения, но…

– Да вижу я твоё дело. Усек уже.

Конечно, усек. Ещё на подходе. И если бы чего-то опасался, то так и остался бы в лестничных тенях. А раз рискнул и вышел на свет, значит, все у него в порядке. В том числе и с козырями.

Весь вопрос, какие это козыри. На виду оружия нет, и даже в пальцах ничего не крутят, хотя те же раскидайки отлично вписались бы в общую картину. Огнестрельное? Вероятно, имеется, но опять же – вряд ли вдруг и сразу за него схватятся, уж слишком расслаблены. И очень хорошо в чем-то уверены.

Арьергард? Возможно. За спинами этих двоих мало что видно. В любом случае, поддержка должна быть достаточно мощной, чтобы…

– Давай так договоримся, братишка. На сегодня мы тебя простим, так и быть. Если твоя Беляночка нам отсосет.

Они что, сговорились все, что ли? Или сегодня международный день любителей минета? Что Нуньесы с утра, что эти…

Вот какой тут может быть хороший выход? Куда ни кинь, попадешь в дерьмище. Которое тут, кстати говоря, на полу уж точно повсюду.

Михель затих совсем, видимо, потому что слишком хорошо знал местных гопников, но понятия не имел, чего ожидать с моей стороны. Заводила сладкой парочки от возникшей паузы преисполнился ещё большей уверенности и демонстративно положил ладонь на ширинку.

Можно было бы атаковать в этот самый момент, но стойкое ощущение засады проходить не желало, даже усилилось. Эти двое мне не противники. Просто шелупонь. В лучшем случае, свита. А значит, где-то поблизости…

Ладно. Агрить, так агрить.

– А тебе что, девчонки уже не дают? Или ещё не заслужил?

Мои слова должны были его задеть хоть каким-то боком, но похоже, ударили намного больнее, чем планировалось: мужик чуть не стиснул в кулаке собственные яйца. А с лестничной площадки донеслось ленивое:

– И вечно-то вы сами справиться не можете…

Приближаться она не стала: только вышла из тени и оперлась спиной о дверной косяк, демонстрируя нарочитое пренебрежение.

Юная, совсем ещё девчонка, наверное. Раскрашенная в радугу и тощая, как смерть: штанины узкие, а ноги ещё уже. Про верх, правда, сказать нечего, потому что усеянная заклепками куртка явно с чужого плеча. Под курткой какие-то ленты, банты, перья.

Пугало, в общем и целом. Но насколько оно, в самом деле, страшное, я понял лишь секундой спустя, когда в меня ударило песней.

А ещё чуть-чуть попозже я окончательно допёр, почему ни один инструктор не предупреждал о таком и тем более, не учил взаимодействию с сонгой, по воле случая вставшей на сторону противника. Во время службы эти темы как-то и вовсе обходились стороной, а на любые вопросы можно было получить в ответ разве что уклончивое: не беспокойтесь, вам ничто не угрожает.

Ну да, не угрожает. Пока наушник греет штатная песня. А когда все глухо…

Самым ярким ощущением стало чувство полной и абсолютной беспомощности. Мышцы на миг расплылись киселем, но тут же снова начали напрягаться и сокращаться, только уже по чужой воле. Все, что оставалось их предыдущему хозяину, это с ужасом осознавать происходящее и понимать, что спасения нет.

На анестезию похоже не было, ни в коем разе: все ощущалось предельно ясно, мозг получал извне всю возможную информацию, только обратная дорога словно исчезла. Растворилась и рассеялась.

Меня снесло на пол, больно стукнув коленями. И положило бы совсем, если бы последним отчаянным усилием не выставил вперед ладони. Но дальше пути не прослеживалось. Никакого и никуда.

– А мальчик-то непослушный. Придется отшлепать.

И она нисколько не пошутила. Правда, на настоящие удары совсем уж точно похоже не было. Скорее, просто что-то вроде спазмов. Зато ощущалось ярко, можно даже сказать красочно, потому что от каждого такого «шлепка» в глазах все мерцало и прыгало.

Финальным аккордом на спину пролился кипяток. Только не как из опрокинутой кастрюли, а впрыском. Очень-очень медленным. И струйки эти, конечно же, вели себя не так, как полагается воде, а выписывали затейливые вензеля по всему телу прежде, чем начать стекать к кончикам пальцев.

– Я могу тебя заставить. Но какой в этом интерес? Прикольнее, когда все делаешь сам. Правда, песик?

Страха не было. Да и боли, как таковой, тоже. В каноническом смысле. Наверное, все по той же причине разорванных дорог. Потому что мозг, силой оторванный от всего, к чему привык с момента зачатия, устал биться в лихорадке поиска решений.

Однажды это закончится. Все равно. Так или иначе.

– Или все-таки придется приказать?

Её голос звучал для меня уже словно из глубокого тумана. Такого густого, что слова вязли в нем слогами. Но этот же туман, мокрый и липкий, одновременно дунул в тело прохладой, освежая, проясняя и…

Я всю жизнь выполняю приказы. Может, больше вовсе ни на что не гожусь, неважно. Но командиров хочу выбирать себе сам. А в их число уж точно не войдет сопливая сонга, готовая упиваться своей властью, пока не захлебнется.

Пока…

Пока?

Пока.

– Захлопнись!

Вряд ли я это крикнул или даже просто сказал. Скорее прошипел. Но песня вздрогнула и оборвалась. Следом захрипела уже девица, оседая на пол и царапая ногтями горло.

Мозг включаться обратно, правда, не поспешил: пробормотал что-то о целесообразности разборки с оставшимися противниками и закачался в гамаке, продолжая наслаждаться остатками тумана. Мол, и без меня разберешься, не маленький.

А я-то как раз… Почти ползунок, бл. Нет, с четверенек не поднимусь, так надежнее. Так точек опоры больше. Да и зачем, собственно, уходить из цоколя?

Кувырок через плечо, полуразворот на спине, пародия на «мулине» ещё плоховато слушающимися ногами – и ближний из гопников уже не рядом и не стоит, а лежит подо мной, получая удар кулаком, на который мне удалось подвесить минимум половину собственной туши. Прямо в кадык, до хруста.

Второй, смуглый, за эти секунды чуть опомнился и начал пятиться, но не успел: я оттолкнулся всеми четырьмя лапами, врезался в него над коленями, перекатился по рухнувшему противнику и ударил, уже не особо целясь, а просто со всей дури. Получилось – в челюсть. Которую свернуло вместе с головой.

Понадобилась ещё минута или две, чтобы свыкнуться с мыслью о необходимости подняться на ноги, хотя против выступали почти все ощущения. Вернее, их неполное присутствие.

Ещё через какое-то время я все-таки перебрался в вертикальное положение. Хотя бы для того, чтобы дойти до сонги на своих двоих, а не ползать по полу, собирая оставшуюся грязь.

Она лежала совершенно неподвижно, а живой человек вряд ли способен на такую безмятежность, если пальцы обеих рук воткнуты в горло почти на целую фалангу. Но я все-таки присел на одно колено и пощупал пульс. Потом оттянул правое веко.

Глаз, глядящий в вечность, был почти полностью залит кровью. Изнутри.

Возникшие подозрения неприятно взъерошили волосы на загривке, но от проверки отговаривать не стали, и я раздвинул челюсти сонги, чтобы увидеть ожидаемое, но ни хрена не объяснимое.

Она, в самом деле, захлопнулась. Можно даже сказать, заткнулась. Собственным языком.

Отлично. Просто восхитительно. Теперь, пожалуй, пора и передохнуть, под растерянно-восхищенный присвист Михеля:

– Вот это я понимаю, нижний брейк!

* * *

В детстве мама… Женщина, которую я называл «мамой», оценивая результаты моей рассеянности, обычно произносила что-то вроде: «Это непозволительно, Петер». В случае крайней степени учиненных мной неприятностей «непозволительное» становилось ещё и «постыдным». Интересно, какой эпитет она подобрала бы сейчас?

О чем я вообще думал, вернувшись домой, запихав все снятые вещи в машинку и включив одно только замачивание, без стирки? Да не думал вообще. Чувствовал потребность избавиться от грязи как можно скорее, и все. Поэтому после душа сразу отрубился. Чтобы с утра пораньше наткнуться на полную корзину грязного белья, укоризненный взгляд Консуэлы, отматерить самого себя, постирать-таки замоченное, развесить и попробовать доесть поттеровское рагу. Или хотя бы посильно приблизить сей знаменательный момент.

Грязно. Мутно. Вокруг. Внутри. А ещё завывающая Лахудра перед глазами. Как со всем этим теперь разбираться? Да и возможно ли разобраться, в принципе?

Михель сразу сказал, что с полицией встречаться не собирается. Вызывать – тоже. Что понятно, учитывая его побочный заработок и сомнительные, зато весьма близкие знакомства. Если захочу вызвать я, отвечать буду за все единолично. А честные соцработники просто мимо проходили, да. И на минутку отлучились за угол.

Наверное, чисто по-христиански было некрасиво бросать покойников на произвол судьбы и местного населения, но заповеди и проповеди мало занимали меня в тот момент. Потому что на повестке дня стоял один-единственный вопрос: какого хрена и что со мной происходит?

Нет, не в плане трупов. И даже не в количестве. А вот качество…

Вообще, все произошедшее отличнейшим образом подпадало и под самоуправство, и под превышение служебных полномочий. Хотя бы из-за отсутствия у покойников хоть чего-то, похожего на оружие, даже зубочистки завалящей, и той не нашлось. Видимо, покровительство сонги заменяло собой все остальное. К тому же, она могла и этой сладкой парочкой поигрывать. Вряд ли именно так, как продемонстрировала на мне, но… А может даже и так. И у неё явно были свои причины. Плюс смертельная ненависть.

Я поймал это вместе с обрывом песни. Нет, не желание убивать. Не приказ. Просьбу. Последнюю. И выполнил.

Если бы не вынужденная привычка следить за своими действиями, особенно в напряженных ситуациях, и не курсы, на которых нас учили прислушиваться к собственному телу, суть произошедшего ускользнула бы от моего понимания. Возможно, так было бы и лучше. Даже наверняка. Но благостного неведения мне не полагалось.

Когда усилиями сонги моё сознание оказалось в почти полной изоляции от тела, как раз и начал возникать тот треклятый туман. Но я неверно принял все это за признак разделения связей, тогда как на самом деле случилось что-то принципиально противоположное.