Текст книги "Argumentum ad hominem (СИ)"

Автор книги: Вероника Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

– Вам не стоило на меня тратиться.

На что мне небрежно ответили:

– Ваш гардероб оскорблял моё чувство прекрасного. Теперь гораздо лучше. И если вас впрямь волнуют цены и затраты… Я включу расходы в счет, который обязательно выставлю полиции. На компенсацию морального вреда.

– Вашего или моего?

– Вы все-таки умеете шутить? Неожиданно.

Да не шутил я. Просто уточнил. Потому что это показалось… Ну не то, чтобы важным, но что-то определяющим.

– Ладно, идите за стол. Пока не остыло.

Сервировано было на одного. На краю длинного стола, явно предназначенного для приема больших компаний.

– А вы… Не?

– Мне для завтрака рановато. Не хочу сбивать режим. Только чаю с вами попью.

Режим. Это что-то про порядок и для порядка. Чтобы все было правильным. Но сейчас все как раз вроде бы…

– Да кушайте вы уже! Я не большая мастерица готовить, но Валентин обычно не жалуется.

Прозвучало так, будто чуть оправдывалась. При этом подтекстом шло что-то очень похожее на: да пусть бы он только попробовал! Пожаловаться, в смысле.

Лично я бы на его место точно не стал. Потому что еды было много и очень даже съедобной: яичница, полоски хрустящего бекона, подпаленные овощи, грибы и много всякого разного мяса. От души.

Чая потом тоже набухала мне целую чашку. Темно-янтарного и очень пахучего.

– Добавить меда? – она взяла со стола баночку с дозатором. – Любите мед?

Люблю. Не люблю. Не знаю.

– Такого вы точно не пробовали. Это дядя вечно притаскивает, когда на родину пращуров мотается.

Она вылила несколько порций чего-то густого и тягучего в чашку и позвенела ложечкой:

– Попробуйте.

Видя моё замешательство, великодушно разрешила:

– Если не понравится, выплюньте и вылейте.

До такого непотребства я опускаться не планировал, поэтому проглотил бы любую гадость, на выбор. А эта…

Больше всего походило на то, что пожевал цветы с клумбы, только очень сладкие. Причем вместе с листьями и стеблями, но в этом, скорее всего, виноват уже лично чай, который, как известно, сам по себе всего лишь куст. В целом, допустимо и приемлемо. В отличие от отражения в ночном оконном стекле.

Чуть комнаты, чуть мебели, стол и парочка, которую со стороны, наверное, можно было бы принять за… Нет, не приятелей. Выглядело близко, но все-таки иначе. Удивительно и упорядоченно. В том смысле, что эти двое людей собрались здесь и сейчас вместе не случайно и не для того, чтобы через пять минут разбежаться по сторонам, а…

– Там что-то интересное? – она даже чуть наклонилась над столом, спрашивая.

– Просто красивый вид.

Тоже всмотрелась в отражение. Очень задумчиво, но ненадолго.

– По поводу оплаты услуг не беспокойтесь. Полиция сама заплатит за свой бардак. Да и…

Неловко остановилась. У меня тоже иногда такое бывает. Когда чувствуешь, что тема не особо приятная, но промолчать гораздо хуже, чем проговорить.

– Надеюсь, Валентин не доставил вам много беспокойства за все это время?

А должен был? Вроде не с чего. Да если и лажал, то только поначалу, пока не притерлись.

– Я была против. Но кто меня слушал, спрашивается?

Против чего? Нашей совместной с Полли службы? А были причины?

– Дядю, с его комплексом полубога, временами заносит. А Валентин… Хотя, я тоже в какой-то мере виновата. Могла бы снова взять все на себя. Как в детстве. Но уж извините, захотелось немного своей собственной личной жизни. И карьеры. Потому что именованное место предлагают считанные разы, а по девушкам можно страдать хоть всю жизнь.

Я не понимал ровным счетом ничего. Но слушать было интересно. А смотреть приятно.

– Вас хотя бы достойно отблагодарили?

Вопрос явно требовал ответа, поэтому пришлось уточнить:

– За что?

Она прищурилась, нахмурилась, задумалась. А потом хлопнула ладонью по столу так, что посуда звякнула.

– Ах он, жучара… И наверняка ведь провел все, как служебную необходимость? Ну вот как так вообще… А согласие на вмешательства вы, конечно, по любому подписываете…

Из контекста следовало, что кто-то в чем-то оказался неправ. Судя по всему, в моем отношении. И за что-то мне не заплатил. Но разве я делал что-то помимо обычных обязанностей?

– Он дождется, клянусь! Доиграется, что я плюну на карьеру, переведусь в это ваше Управление и буду следить за каждым его писком. Вот тогда он у меня попоет!

Она продолжала бушевать, это выглядело донельзя занятно, и я мог бы смотреть и смотреть, пока…

– Пересядьте-ка вы на диван.

– Мэм?

– Вон туда, – махнула она рукой. – А то знаю я, чем заканчиваются эти соловеющие взгляды.

В кипу подушек? Да пожалуйста. Правда, они слишком мягкие и совершенно не подходят для опоры, но я ведь не собираюсь…

– До рассвета ещё уйма времени. Может, даже успеете выспаться.

Да я и спать-то не расположен. Просто чуток расслаблюсь. Отпущу мысли погулять.

* * *

Я ведь, и правда, не закрывал глаза. Ну разве, наполовину. Видел и слышал, как она ходит, прибирается, перекладывает бумаги, переругивается с кем-то по комму, шуршит клавишами.

Я совершенно не собирался спать, и все-таки, уснул. Чтобы проснуться от грохота и звона, которые сам же и произвел на свет.

Что именно стояло на столиках и рядом с диваном, я не запомнил, но теперь это были обломки и руины. Живописно прикрытые покрывалом, видимо, изначально предназначенным для меня.

Расслабился, кретин. Поздравляю: в этот дом тебя точно больше не позовут. Хотя, может оно и к лучшему?

– Простите. Я…

– М-да, – она обвела взглядом учиненный разгром. – Ладно. Просто увеличим счет на пару позиций. И на следующий раз буду иметь в виду, что вас надо привязывать к кровати.

Стоит ли понимать эту тираду в том смысле, что я прощен? Или, учитывая финальный аккорд, все же нет?

– В любом случае, солнце уже встало, значит, и нам пора.

Нам?

– Подвезу, не беспокойтесь. Да, я помню, у вас есть проездной. Но с вашей… э… раскованностью все же лучше временно воздержаться от использования общественного транспорта.

На выходе она всучила мне ещё и куртку. Замшевую. Способную поспорить своей мягкостью с джемпером.

Про старую одежду я спрашивать не рискнул, потому что предполагал: уничтожена немедленно и с особой жестокостью. К тому же, такого дерьма у меня дома с избытком. В крайнем случае, буду таскать из тех многочисленных баулов, которые сортирует Консуэла. В качестве платы за использование моей комнаты под склад.

Остановившись у Управления, сестра Портера порылась в бардачке и протянула мне картонный футляр со скромным логотипом.

– Возьмите и не теряйте.

Внутри оказался комм, из серии тех, что гнутся во все стороны, только нарочно приспособленный для ношения на запястье.

– Зачем это?

– Поскольку я так или иначе какое-то время буду вашим адвокатом… Предпочитаю не терять связи с клиентами, знаете ли.

Звучит логично. Хотя можно было просто узнать мой номер и…

– Давайте, я помогу.

Она собственноручно застегнула браслет и даже проверила надежность замка.

– Вас точно не нужно сопровождать?

Я прикинул последовательность своих предполагаемых действий и покачал головой.

– Не стоит, мэм.

Как именно она поняла мой ответ, можно было только догадываться, но многозначительно хмыкнула.

– Как хотите, было бы предложено. Ну да, у меня есть свой разговор к этому учреждению, так что… Только, пожалуйста, постарайтесь не ломать казенную мебель. И вообще.

Я попробовал представить, насколько жертвы и разрушения вписываются в мой план. Если подходить к делу реально, мебелью точно может не обойтись. С другой стороны, меня же попросили?

– Хорошо.

– Вот и отлично!

Она легко взлетела по лестнице главного входа, угрожающе стуча каблучками, а я отправился на задворки, к тому самому кабинету, где мне выдали путевку в очень странное путешествие.

Дверь снова оказалась открытой, словно меня ждали. Только ожидающий был один: тот самый, лохматый надзирающий офицер, который путался в формах и бланках.

Путался… И почему я только сейчас это понял?

– Есть разговор.

Я чуть наклонился над столом, и мне рефлекторно подались навстречу. Как раз ровно настолько, чтобы можно было без лишнего напряжения ухватиться за галстук и разложить собеседника поверх бумаг. Мордой вниз.

– Вы подставили меня под мафию.

Он попробовал трепыхнуться и растерянно проблеял что-то вроде: «Но ведь хорошо же получилось…»

– Это не вопрос. Вопрос: зачем?

Конечно, рассматривать этого парня в качестве достоверного источника информации было бы глупо. И я был вполне готов к тому, что придется дернуть не одно звено цепи, чтобы выманить на свет босса. Но напрягаться, и правда, не пришлось.

– Отпустите его.

Голос, прозвучавший от двери, показался знакомым. Где-то я уже слышал эти чуть покровительственные интонации.

– Или вы всегда срываете свою злобу на слабых и беззащитных?

Надо же, мне уже вынесли приговор. А за что? У этого беззащитного пара синяков если прорежется, и то с трудом. К тому же, запросто получит компенсацию за вред, полученный в результате дисциплинарных нарушений. Я даже адвоката могу посоветовать, если что.

Но пальцы разжал, конечно. Потому что сейчас и здесь объектом моего внимания стал совсем другой человек.

Он пропустил лохматого в коридор, закрыл дверь кабинета и неторопливо обошел стол, останавливаясь за креслом.

Немолодой. Весь такой картинно-мягенький, что ли. Как медвежата, нарисованные на всяких любовных открытках: меха нет, одна иллюзия. И если дотронуться, то под пальцами будет гладкая холодная бумага.

По-настоящему мягкой выглядела разве что только его кофта. Вязаная.

– Вы сказали, у вас есть вопрос. Можете задать его мне.

– И получу ответ?

– Разумеется. В любом случае. Так или иначе.

Это ощущение походило на осторожный укол, вроде тех, которыми давеча шпиговала меня сонга. Причем, насколько я мог судить, попало в одно из тех же мест.

– Чудовище! Что ты с ней сделал?!

Комариный укус превратился в пункцию спинного мозга, которую вопреки всем инструкциям и здравому смыслу вознамерились сделать без анестезии, пройдя насквозь через живот.

– Что ты с ней сделал?!

Он ведь уже копался во мне. Тогда, в том странном доме.

Сонгер. Редкий экспонат, если задуматься. О мужчинах, поющих песни, как-то не принято рассказывать на каждом углу, и кажется, понимаю, почему. Потому что он не поет. Он воет, как гайковерт. И ощущается примерно так же.

– Что… ты… с ней…

Если бы мы встретились сразу после той девчонки на этаже, обошелся бы без церемоний. Но теперь я знал, что можно поступать по-разному. И совершенно не обязательно устранять беспокойство самым радикальным образом. Тем более, сонгер по моей внутренней классификации в разряд этого самого беспокойства не попадал. В лучшем случае, висел где-то чуть повыше, чем «неудобство». Да и…

Он не столько пытается сделать больно мне, сколько кого-то защищает. Как умеет. А это заслуживает уважения. Поэтому я сказал просто:

– Пошел вон.

Он вздрогнул всем телом, как будто его заставили проглотить только что выблеванный обед.

– Чудовище!

Было уже понятно, что диалога не получится. Если я и допускал возможность беседы, на каких угодно тонах, то сонгер такую возможность отрицал безоговорочно. Это путало выводы, нарушало планы и вообще портило настроение. Но все ещё не беспокоило, пока…

Оставив в покое меня, он начал шарить своей песней по окрестностям. Наугад и наотмашь хлеща все, куда мог дотянуться. И это было нехорошо. Неправильно.

Я решил, что нужно ему сказать. Объяснить, наверное. Хотя, мне ли это делать? Не в том смысле, что не справлюсь, а вообще. Он же не хочет меня слушать, значит, не услышит.

Зато его – услышали.

– Дядя? Что слу…

Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто стоит на пороге кабинета. Оставалось только сложить две единицы и, наконец, сообразить, о ком и в каком контексте говорила девушка с веснушками.

– Эйчи?

Вот теперь неправильным стало абсолютно все. В той самой точке, из которой выл свою песню этот нарисованный медвежонок.

Перемахнуть через стол было делом пары секунд. А к стене сонгер прижался сам.

– Я неясно выразился? «Вон» – значит, отовсюду.

Его можно было задавить одним движением, но я все равно не смог бы этого сделать. Потому, что он не был мне противником. Потому, что на глазах у Полли причинять вред кому-то из его родственников было бы хуже самого жестокого убийства. Потому, что…

– Убери из него свои… свою песню. Немедленно.

Я думал, что придется уговаривать, долго и муторно, но он послушался так же быстро, как и в первый раз. А в заметно помутневшем взгляде к ярости прибавилось какое-то странное отчаяние.

– Чудовище…

Он боится, сомнений нет. Но одновременно словно чего-то ждет. Может быть, даже жаждет. Моей смерти? Наверное. Позвал ведь на помощь, поступился самолюбием. А поначалу явно рассчитывал справиться сам. Но это все пустяки. Ерунда, не стоящая внимания. Гораздо важнее другое.

– Не надо так делать. Слышишь? Это плохо. Это…

Вот как ему объяснить? Может, не стоит и пытаться? Он сам не способен принять песню и почувствовать, каково это. Как потом, уже после всего, ещё долгое время кажется, что от тебя оторвали руку или ногу, и что сам ты больше никогда не сможешь даже то, что делал безо всяких песен?

Да, ощущения притупляются. Входят в привычку. Но все равно, осознавать себя недоделанным – удовольствие так себе. И либо старательно заливаешь всю эту дрянь алкоголем, когда разрешено, либо просто имеешь в виду. А оно имеет тебя.

– Не смей трогать хотя бы их. Его. Её. Они же твоя семья. Они…

Я не могу этого позволить. Но точно так же не могу решить проблему привычным и понятным способом. В том числе потому, что кто-то по моей вине может остаться без помощи. Хотя бы даже такой.

– Да что можешь знать о семье?

Ничего. Только буквы, которые написаны в книгах. И у меня не было возможности придать этому слову ни капельки эмоций и чувств.

Но он-то сам может.

Бывает рядом. Помогает по-своему. Устраивает семейные ужины. Возит подарки из командировок. Значит, для него семья – все-таки, не просто слово?

– Не смей им вредить. Ясно?

Направленный на меня взгляд потух окончательно.

Сонгер вздохнул и обмяк. Не до того состояния, чтобы упасть навзничь, но было понятно, что на ногах он удерживает себя только остатками воли.

– Надеюсь, мы друг друга поняли.

Я повернулся и пошел прочь. Мимо ни хрена не понимающего, но хотя бы не полезшего на рожон Полли. И даже успел шагнуть через порог, когда в спину ударило надрывное:

– Твоя семья даже не захотела тебя признать!

И я могу их понять. Кому нужен больной урод, который в любой момент может забыть все, что составляет смысл жизни? Наверное, они даже обрадовались, когда я оказался в приюте. Перекрестились и зажили, как все нормальные люди.

– Эйчи!

О, Портер отвис. Сейчас будет вынос мозга, а я не знаю, что с ним делать. Ни с первым, ни со вторым.

– Подожди!

А ещё чертовски неуютно. Потому что сейчас должно начаться то, что задаст тон на будущее. Определит всё и вся. Стоило бы просто взять и убраться подальше, но он уже догнал и поймал меня за плечо.

– Не слушай его, ладно? На дядю иногда находит, может сказануть всякое. Он не хотел тебя обидеть.

Да и не смог бы. Уколоть, разве что. Если бы было, куда. А тыкать иголкой в огромную дыру… Ну, если только смеху ради.

– И насчет… Он меня не трогал. То есть, трогал, как ты это называешь, но я сам попросил.

Потому что было нужно. В смысле, нуждался. В помощи.

– Сам не понимаю, чего меня тогда переклинило. Да и девчонка-то была не зашибись, какая. Обычная, в общем. Только как-то прикипело, и когда мы… Она… Неважно. Когда все закончилось, стало плохо.

Как там пишут? Разбитое сердце? Говорят, что иногда так буквально и происходит. Бьется нафиг.

– А все эти нормальные примочки, с сеансами и таблетками, не помогали. И тогда дядя предложил переключиться.

Вот так просто, щелкнуть рубильником и все?

– Ну, как бы замкнуть меня на другого человека. Вот совсем-совсем другого, чтобы ничем не был похож.

Звучит неприятно. Как насилие. Только неизвестно, кого и над кем.

– Ты как раз и подошел.

Ещё скажи, что сам, строевым шагом.

– Главное, что у тебя тогда не было никого. В этом смысле.

И во всех остальных, пожалуй, тоже.

– Я сначала не верил, что получится. Все ещё думал о… Ну, ты понимаешь. И ступил, как последний… Тогда, помнишь?

Ещё бы не помнить. Авария на инженерных коммуникациях. Оцепление. Никто не ожидал, что опоры подземного паркинга вдруг задумают пойти трещинами. Я кричал, чтобы он убирался оттуда, но без толку. А потом мостовая ухнула вниз, унося Портера за собой.

До сих пор не понимаю, нафига я прыгнул следом. И шансов было немного, и… Просто в какую-то секунду решил: если мне это по силам, значит, надо делать.

– Я ничего из тех дней не помню. Но мне рассказывали. Потом.

Как нас долго и нудно раскапывали? Как пришлось тащить его тушу через перекошенную стоянку, чтобы убраться из-под канализационного водопада?

– Ты истратил на меня весь запас. Себе взял только…

Ну да. Следовал указаниям инструкции и индикаторов обвеса. Мне, чтобы оставаться на ногах, было достаточно и консервы. А этот увалень лежал и никак не хотел приходить в сознание. Хотя, в каком-то смысле, оно было к лучшему.

– Я знаю, что тебя зашивали.

Да я тоже, как бы, в курсе.

– И неделю не могли вывести из комы.

А вот это что-то новенькое.

– Они даже подумать не могли. Врачи. Потому что ты двигался, разговаривал нормально, отвечал на вопросы. А когда тебя оставили на минутку, просто рухнул и отключился.

Потому что зверски устал. А кто бы не рухнул?

– Прости, что я тогда не поговорил с тобой. Мне было жутко стыдно. За все.

Ерунда какая. Ну, получил бы по морде, и разошлись, как в море корабли. Или не разошлись.

– Прости. Пожалуйста.

Вот что мне теперь со всем этим делать? Зная то, что знаю сейчас, даже не хочется вникать в события прошлых дней. Потому что слишком велика вероятность навязанного решения. Что я прыгал не сам по себе, а из-за той чертовой нитки, которую между нами протянул сонгер. То есть, не мог не прыгнуть.

И в то же время, складывая эти чертовы единицы, можно досчитаться до совсем уж странной вещи. Решить, что меня выбрали именно поэтому. Потому что я мог помочь. И помог, наверное, раз уж Полли жив, здоров и промял мне плечо уже до самых костей.

Меня сочли подходящим для того, чтобы… Ну да, подпустить к семье. И пусть это тоже была всего лишь подачка, но…

– Эйчи?

Он потянул, поворачивая меня к себе.

– Ты что… плачешь?

Я потрогал уголок глаза пальцами.

Мокро.

– Эйчи…

– Все нормально.

Вот реально, как никогда не было. Не думал, что однажды буду радоваться собственным слезам, как полоумный.

– Правда, нормально. А тебе сейчас лучше быть с дядей. Он… Ему…

Как сказать? Может понадобиться помощь? Такими словами только пугать.

– Ему сейчас нужно, чтобы кто-то был рядом. Ладно?

Он растерянно моргнул:

– Ну… Ладно. Но с тобой точно все нормально?

– Да иди уже.

Он пошел. Судя по звуку шагов, постоянно останавливался и оглядывался, но, надеюсь, добрался-таки до дяди и кабинета. А я – до свежего воздуха. И большой черной машины, которая ловко подрезала мне путь.

Задняя дверь распахнулась, дюйма два не дойдя до моих коленей, а из окна со стороны пассажирского сиденья первого ряда высунулся Марко с приглашением:

– Залезай.

Я подумал и на всякий случай спросил:

– А если не?

– Да ладно, не кобенься! Вон и девушка смотрит.

Я машинально обернулся.

И правда, смотрит. С непередаваемым выражением лица.

Глава 8. Для этого у меня есть адвокат

Дарли

Когда Марко, коренастым орлом наблюдавший за окружающей обстановкой, причем как вне машины, так и внутри неё, сообщил: «Вон ваш мальчик идет», мне захотелось его стукнуть. Причем, реально, ладонью, даже с риском отбить руку о квадратный затылок. Потому что как бы мне ни мечталось и грезилось, «моим» это белобрысое чудо стать не могло по определению. Скорее, я имела шанс получить заполучить обратную принадлежность. Огорчительно малый, прозрачно-призрачный шанс.

Нет, он не отталкивает. Просто вежливо отстраняется, по совершенно непонятной для меня причине. Или я просто ему не нравлюсь? Бывает же так, в конце концов, что и человек хороший, даже приятный, и работается вместе продуктивно, и отдыхается недурно, и претензий обоюдных вроде как не возникает, а все равно, близости не случается. Да, и той самой тоже, хотя она занимает меня в самую последнюю очередь. В общем, хоть тресни от ярости, но невидимый забор останется на своем месте. Просто потому, что не суждено и не положено.

Тем более, если прямо сейчас глянуть, ни дать, ни взять, мажор, с первыми петухами вышедший из полицейского управления, где его отчитывали, скажем, за импровизированный ночной стрит-рейсинг. Но усилиями дорогих адвокатов, разумеется, все разногласия удалось урегулировать, кроме немедленного возврата шикарной «ламбы», и теперь он недовольно прогуливается вдоль ступенек парадного входа в ожидании, когда рядом остановится «ролл-ройс», чтобы увезти хулиганистое чадо прямиком пред суровые родительские очи, чтобы…

Уж не знаю, какие мизансцены могли возникнуть и возникли ли вообще в голове Марко, но исполнил он ровно то, что я себе представляла: подкатил машину и открыл дверь. Правда, далее воображаемая мной история забуксовала, потому что девушка, действительно, глазевшая на всех нас, в неё как-то не вписывалась. И как только парень продавил сиденье рядом со мной, я вынесла обвинение, постаравшись вложить в голос все возможное возмущение:

– Стоило всего на полдня оставить без присмотра, а ты уже бабу себе нашел!

Можно было в ответ отшутиться. Можно было нагородить чуши. Наконец, можно было просто гордо промолчать, но Петер лишь совершенно спокойно уточнил:

– Это она меня нашла.

А потом добавил, видимо, для полноты картины, причем, именно моей:

– Она не баба. Она адвокат.

А что, адвокаты бабами не бывают? Нет, не так. Бабы не бывают адвокатами? Хотя, в его понимании одно вполне могло исключать другое, и сей факт меня уже не удивлял.

Создавалось стойкое впечатление, что парень словно видит весь этот мир, как в первый раз. Потому что даже за те двадцать с чем-то лет, которые он явно прожил в пределах планеты Земля, можно и должно было набраться всякого. Да тех же плоских шуток, кочующих из одной мужской компании в другую, право слово! А тем не менее, в сером взгляде отражается все, что угодно, кроме внутренней привычности к происходящему.

Смотрит, видит, понимает, но выводы делает… Уф-ф-ф. Хотя, иной раз, наверное, лучше бы не делал, потому что ответом на мой вопросительный взгляд стал момент растерянности, озвученный чуть виноватым:

– Простите… Ваш проездной…

Потом пошло неуверенное рытье в карманах, лишний раз доказывающее, что модно прибарахлился он совсем недавно. Карточку все-таки нашел и протянул мне, но моё внимание целиком и полностью поглотил скомканный листок бумаги, выпавший из куртки в процессе поисков.

Стандартная накладная службы доставки с перечнем позиций, как и можно было предположить, из весьма недешевого магазина, которая дотошно описывала весь комплект одежды и… Сто-о-п.

Упаковка презервативов?

Вот так-так. Кажется, тетушке Дарли сегодня подвезло с развлечениями. И хотя грешно смеяться над убогими, равно как и над святыми, но просто не смогу удержаться. Главное, побольше суровости добавить в вопрос:

– А это что ещё такое?

Он взял квитанцию в руки, внимательно прочитал строчку, на которую я указывала, поднял все такой же не обремененный сомнениями взгляд и простодушно резюмировал:

– Не мой размер.

Я согнулась пополам, чтобы моё истошное хрюканье было слышно преимущественно только коленкам.

Как вообще можно быть таким… таким… таким… Прямо и точно по всем известному клише, которое про «без страха и упрека». Правда, если при внимательном рассмотрении наши артельные сказки и легенды оказались не настолько уж волшебно-придуманными, то и у ряда устоявшихся понятий происхождение тоже может быть вполне прозаическим.

Но все равно, нашел же, что сказануть! Конечно, не было смысла ожидать смущений или оправданий, разве что элемента неловкости, и тем не менее. Элегантно он выкрутился. И репутация дамы осталась незапятнанной, потому что, мало ли, для кого что предназначалось, может, планировалось приятное продолжение семейного ужина. И сам ничем не поступился. Причем, похоже, всего лишь сказал правду. А ещё вернее, внес небольшое уточнение в действительное положение дел, потому что… Ну да. Могли возникнуть домыслы и вымыслы. А теперь все кристально ясно. К тому же, если бы мне, в самом деле, захотелось узнать, как он провел ночь…

Удивительно было ловить себя на такой мысли. Раньше я бы ни секунды не задумывалась над тем, воспользоваться песней или нет. Что же изменилось? Дурное влияние рыцаря сказалось? Скорее всего. Почему-то именно после встречи с ним и началось это странное торможение в принятии решений. Может быть, из страха воплощения старых сказок в жизнь? Что подчинит, если буду много своевольничать?

Нет, это как раз меня не пугает. Потому что взамен получу много больше: прямой доступ к материальному миру, который смогу мять и лепить… Хорошо, пусть не по собственному желанию, но с вечным восторгом и восхищением. Не самая плохая участь, прямо скажем. Куда как приятнее пения унылых колыбельных больным и умирающим.

Да, дело совсем не в страхе. В другом. В самом рыцаре. Даже когда он где-то далеко, за пределами ощущений, память-то никуда не девается. И эта его манера делать только то, что необходимо, она… Пожалуй, именно что заразительна. Потому что когда тебя допускают до участия в чем-то невероятном, отчаянно хочется соответствовать. Или хотя бы стараться оправдать оказанное доверие.

Но я все-таки рискну. Чисто из любопытства, за которое…

Он меня не осудит. В самом худшем случае вопросительно посмотрит и выгонит вон.

Я ведь только чуточку. Самую-самую ма…

От первых же нот дыхание перехватило и сожгло в пепел, горечью и проклятиями осевший на языке.

Кто посмел?! Ясно же было сказано: моё! Не трогать!

От сторожевой песни остались только уродливые обрывки, потому что кто-то, вопреки предупреждениям и просто хорошим манерам вознамерился… Да, сломать моего рыцаря. Удар такой силы не мог сделать ничего другого, сфокусированный, направленный, даже подкрученный, раз уж моё творчество беспомощно разметало во все стороны. Поразительно умелый и настолько… Знакомый?

Обычно для запоминания чужих почерков мне требуется довольно много времени и желания вообще этим заниматься, но тогда вся ситуация располагала к сосредоточенности, вот в памяти и отложилась легкая похвала, которой один уютный мужчина одарил официантку в качестве комплемента к чаевым. Осторожная и безобидная, но такая характерная. Такая…

Наверное, я слишком резко выпрямилась, потому что любимый вопрос рыцаря прозвучал обеспокоенно:

– Вам плохо?

Да я в бешенстве. Морально. А вот кому должно было быть и оставаться по-настоящему плохо, так это…

– С ним ничего не случилось, – сообщил Петер, зачем-то добавляя: – Если вам это важно.

А потом переспросил, чуть растерянно, словно удивляясь собственным же словам:

– Вам ведь это важно?

Важно. Конечно. Наверное. Только о Лео, полезшем на рожон туда, где висела табличка «Ход закрыт», я подумаю много всего разного потом, попозже. А сейчас нужно как-то попытаться загладить чужую беспардонность и хоть немного…

А не получится. Теперь закрыто и для меня тоже.

Ах ты…

На меня посмотрели то ли виновато, то ли извиняющеся, и резко сменили тему беседы, обращаясь к водителю:

– Багажник сколько литров?

– Заявлен на пять сотен, – ответил комодообразный Марко, стрельнув взглядом в зеркало заднего вида.

– Остановите, пожалуйста.

Я могла бы подумать, что это намек на меня, моё поведение и вообще нежелание продолжать общение, но вовремя вспомнила, что такие тонкости не в обычаях белобрысого рыцаря, и решила просто спросить:

– Чего удумал?

Он вздохнул, признавая:

– Если я не высплюсь, я сдохну.

А потом добавил, с ноткой безысходности:

– Или кого-нибудь убью.

Первое в мои скромные планы не входило никоим образом, второе… Скажем так, готова была даже составить компанию, особенно если цели сойдутся. Поэтому я дернула Марко за рукав:

– Поблизости найдется тихое местечко, где не задают вопросов и не шпионят за постояльцами?

– Конечно, мадам, – ответили мне, лихо сворачивая с проспекта на первом же перекрестке.

Я знала, что такие кварталы, застроенные, одному богу известно, в какие времена, все ещё оставались на карте города. Даже бывала в паре из них, то ли кого-то навещая, то ли по делам фирмы. Узкие улицы, невысокие дома, кое-где чуть ли не сходящиеся крышами навстречу друг другу, крохотные балкончики, растопырившиеся горшечными цветами, входные двери прямо от мостовой, окна первых этажей, вечно закрытые решетчатыми ставнями, за которыми всегда и наверняка прячутся любопытствующие глаза. И степенная дневная тишина, гордо заявляющая, что все местные обитатели сейчас заняты своими исключительно важными делами, но если вы соблаговолите зайти попозже, ближе к сумеркам…

Проезжая часть переулка, в который мы въехали, едва-едва вместила «майбах», а тротуары оказались настолько игрушечными, что пришлось выбираться наружу, чуть ли не прижимаясь к машине, потому что открыть двери полностью не представлялось возможным. Но все справились и, под руководством Марко, нырнули в ближайшую и крайне малоприметную дверь, за которой ожидалось обнаружить все что угодно, кроме вполне себе обыденной гостиничной стойки. Портье, дремавший на своем посту, завидев нашего комодообразного предводителя, нездорово оживился и болванчиком закивал в ответ на каждую фразу. Благо, Марко был немногословен в своих пожеланиях, иначе у несчастного от такого рвения отвалилась бы голова.

Тем не менее, протянутый ключ непостижимым образом оказался именно в пальцах Петера, и тот отвалил в указанном направлении, оставив денежные дела и прочие вежливости на нашу долю. Вернее, на долю Марко, который обошелся парой загадочных жестов и витиеватым пожеланием здоровья какой-то донне Амелии, что портье, как мне кажется, вполне удовлетворило. На все про все ушла пара минут, не больше, но когда я наконец-то перешагнула порог оплаченного номера, передо мной предстал уже только финальный занавес той сцены, которую наверняка было бы куда интереснее наблюдать в реальном времени.

Совершенно очевидным оставался лишь один факт: раздевался рыцарь на ходу. Но разбросанные вещи неумолимо подтверждали, что траектория движения была крайне причудливой, да к тому же его настолько отчаянно мотало из стороны в сторону, что смог добраться до кровати исключительно в силу небольших размеров комнаты. Дошел, упал и умер, что называется. Но мне, если вдуматься, последнее обстоятельство очень даже…