Текст книги "Argumentum ad hominem (СИ)"

Автор книги: Вероника Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

– Марко тебя отвезет. Правда, Марко?

– Как скажете, мадам.

Парень посмотрел на машину, как мне показалось, с некоторым сожалением, но отказался:

– Лучше не стоит. Доберусь сам. Если это Элленборо, то в полумиле к югу отсюда монорельс. Заодно разомну ноги. И если мне кто-нибудь одолжит денег на проезд…

– Есть решение получше.

Я порылась в карманах и выудила карточку, всученную мне Сусанной в числе всего прочего.

– Проездной! И ни в чем себе не отказывай.

Он улыбнулся. Немного криво, но вполне по-человечески.

– Спа…

Пришлось заткнуть его подручными средствами. То есть, ручными. Ладонью. Потому что ясный рассудок хоть и не самая ценная вещь на свете, для работы нужен именно он.

– Не надо громких слов.

А губы у него мягкие. В отличие от заметно уже пробивающейся щетины.

– И напоследок. Понимаю, что тебе это может не понравиться, но так надо. Для твоей же безопасности.

А ещё для удовлетворения моей драконьей жадности, конечно же. Чтобы ни одна гадина не посягнула. И ни один.

– Будет как подкожная инъекция. Совсем не больно. Только не упрямься.

Он и не стал. Подождал, пока поглажу со всех сторон песней, а когда убрала ладонь с его рта, шепнул одними губами:

– Спасибо.

И почему-то мне показалось, что он прекрасно знает, какую цель я преследовала, оставляя на нем свою метку.

Глава 7. Кое что о том, как правильно мыться…

Петер

– Га-а-аспади-и-ин а… а… апчхфс… аф… аф… аффицер!

Неторопливые шаги. Остановка. Пауза.

– Да что ж ты… Да какого… Да твою же…

Минутка трехэтажного мата, но не громогласного, выставляемого на всеобщее обозрение, а больше для собственного удовольствия. Или просто для разрядки.

– И где я тебе среди ночи уборщика высвистовать буду? Вот и сиди теперь… как есть.

– Га-а-аспа…

– Да ну тебя нахрен! И можешь орать, сколько вздумается, все равно никто не слушает.

Как это, никто? А я?

Шаги ушлепали прочь и затихли где-то за поворотом коридора, вдоль которого располагались камеры предварительного заключения. Моя, в том числе.

Значит, очередного путешествия в туалет не состоится. Печалька.

Не то, чтобы меня хоть как-то занимал график справления естественных нужд в стельку надравшегося коммерса, но его проходы туда и обратно в сопровождении дежурного создавали некоторую определенность и моего существования. Которая теперь, стараниями все того же пьяницы и апатией полиции, существенно уменьшилась в размерах, сжавшись до… Ну да, до габаритов камеры.

Но это лишь статическая определенность. Гарантированная, уверенная, устойчивая. В такой хорошо зависать и отключаться, да. Думать тоже вполне получается. И все же, для лучшего ощущения мира нужна ещё динамическая определенность. Которую как раз и создавали регулярные перемещения сторонних объектов по ту сторону решетки. Задавали ритм или что-то вроде. Ритм, совершенно необходимый для…

Хоть метроном карманный заводи, право слово, иначе все закончится. Вот просто возьмет и прекратится.

До плотного взаимодействия с сонгой все ощущалось чуточку иначе. Смутно, путано, заковыристо. Отчасти даже напряженно. И честно говоря, временами, невзначай так, думалось о том, что неплохо было бы хоть слегка прояснить ситуацию.

Ну что, теперь хныкать поздно. Хотел ясности? Получи и распишись.

Нет, информационная картина изменений, что называется, не претерпела. Как была похожа на короб в супермаркете из серии «Все по одной цене», так и осталась. Куча разносортного и разномастного дерьма на любой вкус – выбирай, не хочу. Зато внутри большая часть хаоса улеглась по полочкам. Пыльным и полупустым.

Когда сонга велела никуда не уходить, я даже обрадовался. Потому что получил якорь, за который можно было зацепиться. Определенность, мать её. И не то, чтобы мне хотелось или не хотелось делать что-то другое. Нет. Просто тогда и в тот момент происходящее ощущалось правильным. Хотя…

Это проблема. Большая. Огромная.

Неужели детские диагнозы все-таки имели право на существование и сейчас догнали-таки меня, чтобы поиметь по полной? Кажется, что-то похожее называется дислексией. Трудности со словами. С их смыслом. С их…

Нет, в книжку мне заглядывать не нужно. Я знаю, что значит «правильно». В общепринятом смысле словарной статьи. Но внутри меня правила как однажды начали сбоить, так до сих пор не желают вести себя прилично. Поэтому в моей сугубо личной интерпретации «правильность» приравнивается к громоздкому «не доставляет неудобств». То есть, не колет пятку, как камушек, попавший в ботинок. Стоит рядом, и ладно. Ей хорошо, мне спокойно. Идиллия.

С камерой точно так же. Никаких внутренних возражений. Никто не трогает? Отлично, больше ничего и не нужно. С другой стороны, если что-то вдруг решит стать «неправильным» ака «вызывающим беспокойство»…

Это невыносимо, так воспринимать мир. Достает. Злит. Бесит. Нормальные люди в подобных ситуациях обычно бьют. Либо кого-то, либо что-то, как повезет. И я тоже мог бы, наверное. Ударить по стене, например. Если бы здравый смысл или его теперешний заместитель не зевнул в затылок и не сообщил: тогда беспокойство станет частью тебя, что совершенно непозволительно. И в чем-то даже постыдно. Потому что правильное и неправильное – оно только снаружи, а ты – такой, какой есть.

Сонга ведь сказала примерно то же самое. Что это должно происходить, а значит, произойдет. Вне зависимости от моего мнения, тем более, моего желания. А я…

Не хочу. Потому что мне больно. Потому что каждый новый шаг в эту сторону отдаляет меня от всех предыдущих достижений. Я столько лет старался если не понять, то хотя бы принять окружающий мир, и что толку? Все выброшено прочь. Все напрасно. Потому что теперь мне приходится начинать заново, только теперь старательно сортируя реальность на полезную и вредную.

Хотя, это довольно просто, и в большинстве случаев получается само собой. Вот, к примеру, сонга. Она – полезная. Она помогает. Да, не бесплатно, как говорится, не без умыслов и замыслов, но готова к сотрудничеству, а большего и не нужно. Но она – сонга. А как быть с обычными людьми?

Пока все, кого я успел увидеть после сеанса песни и пляски, были отнесены в категорию «не доставляют неудобств». И учитывая, что ни с кем из них меня раньше не сталкивало, подобное положение дел ощущалось вполне нормальным. Конечно, с поправкой на ветер, сифонящий в моем черепе от уха до уха. Но те, кто был раньше, кто остался там, в совсем недавнем прошлом…

Я не понимаю, как отношусь к ним, и как они относятся ко мне.

Причем, это не имеет никакой связи с обычной памятью. События, факты, даты, подробности никуда не делись. Вот только они утратили то, что, наверное, я бы и сам ещё пару дней назад посчитал абсолютно несущественным: полностью лишились малейшего оттенка чувств.

Они ведь что-то вызывали во мне, люди и их поступки. Вроде бы, я огорчался и радовался, возможно, даже что-то любил и ненавидел. Но теперь все стерто. Начисто и подчистую.

Тот же Портер. Кем он был? Не по штатному расписанию, должности, служебным обязанностям, а лично для меня? Что я чувствовал в его присутствии? И чувствовал ли что-то вообще?

Сейчас это казалось почти невозможным, думать о чувствах. Даже на уровне «хорошо-плохо». Потому что этого уровня ещё не существовало. И не сможет возникнуть, пока…

Пока мы не встретимся снова. Но даже тогда, кто гарантирует, что ощущения, хоть какие-нибудь, вернутся или появятся? А вдруг все так и останется? Просто калейдоскоп лиц, который я буду бесстрастно сортировать по двум корзинам?

Да, это ужасающе правильно. Потому что не вызывает беспокойства. Потому что превентивно не позволяет этому самому беспокойству вообще случиться в моей жизни. Но почему мне так больно?

Хотя, когда перестаю думать, боль тоже. Перестает. И если полностью сосредоточиться на линиях камеры и строгом узоре решетки, можно достичь нирваны. Той убогой, что мне доступна. Либо молиться, чтобы мироздание подкинуло для наблюдения хоть что-нибудь, отличное от общего унылого фона. Пусть даже…

– Ты там как, не заснул ещё? Ну и славно. А то начальник требует.

Явление дежурного офицера тоже подойдет. Пусть и с непременными браслетами, стягивающими запястья за спиной.

Вообще, вся эта ситуация тоже требует. Объяснения.

Если трупы в многоэтажке нашли, установить виновника их появления не составило труда даже начинающему криминалисту. И тогда мне бы уже вовсю задавали вопросы. Или не задавали, а провожали бы по этапу. Если трупы не нашли, значит, их кто-то прибрал.

Кому могло понадобиться работать уборщиком, покрывая мои приключения? Только тому, кто находит их полезными. Для себя, естественно. И тут вопросы возникают уже у меня.

Покидая аэродром, я предполагал, что доберусь до Управления, чтобы получить нагоняй за опоздание, а потом займусь тем, что и полагается танку. Попробую сагрить босса, то есть. Потому что исполнители – всего лишь куклы для битья, которым зачастую и не положено быть осведомленными о планах начальства. А идти по всей цепочке от начала и до конца мне сразу показалось делом слишком муторным. Тем более, путем предусмотрительно установленных ограничений от доступа к служебной информации меня успешно отрезали, а копать наугад… Нафиг-нафиг. Потому что терпение и мазохизм все же разные понятия, хотя и чем-то близкие друг другу.

Но чего я не ожидал и не мог предположить, так это отсутствие необходимости вообще трепыхаться. Все сделали за меня. Хотя и мало объяснимым образом.

Транспортная полиция вежливо попросила выйти на ближайшей станции, где сдала меня с рук на руки, но не внутренней службе, а всего лишь своей муниципальной сестренке. Самому обычному патрулю. Который притащил меня в самый обычный полицейский участок. Единственным отличием от будничного стандарта оказалась полная индифферентность персонала: ни о чем толком не спрашивали, просто оформили задержание, закрыли в камере и забыли. О звонке я сам не стал заикаться. На кой черт? Надзорные в любом случае получили рапорт, а больше ни одной живой душе моё положение и состояние интересны не были и не могли быть. Так что, оставалось расслабиться и ждать следующего хода противника, чем я успешно и занялся. Гадая, зачтется ли при рассмотрении нарушений то, что на момент наступления полуночи моё местоположение уже было предельно точно установлено и зафиксировано, или же мне все равно влепят предварительное заключение.

И все шло как раз к такому варианту развития событий, пока меня вдруг не вздумали изъять из камеры. Потому что «начальник требует».

Признаться, я решил, что имеется в виду начальство сугубо «моё», но меня повели не на выход, а по периметру общего зала – в кабинет местного капитана. Это слегка путало коряво сложенную мной картину, но вызывало интерес, а потому…

Да, именно. Ощущалось предельно правильным. Поэтому я ни в коем случае не возражал, хотя и не ожидал от грядущего общения ничего выдающегося. Зато само выдающееся имело на сей счет свое исключительное мнение, и бросилось в глаза сразу же, едва я переступил порог.

Она стояла, упираясь ладонями в капитанский стол и чуть прогнув спину, поэтому обтянутые узкой юбкой ягодицы и бедра обращали на себя внимание самыми первыми. Потом взгляд уверенно спускался ниже, к разрезу и стройным ногам, вдоль каждой из которых строго посередине шел шов золотистого чулка. Заканчивалось все изящными щиколотками, каждая из которых, наверное, с легкостью уместилась бы в кольце моих пальцев, и глянцево-черными туфлями на высоком каблуке. А поскольку одна из ног была слегка согнута и поставлена на носок, можно было ещё и ясно разглядеть густо-красный цвет подошвы, вроде бы совершенно неуместный в таком месте, но все равно правильный.

– И я предлагаю вам обратить самое пристальное внимание, прежде чем…

Очертания фигуры выглядели удивительно плавными, такими, что её можно было бы нарисовать, что называется, без отрыва карандаша, но на чулочных швах я залип конкретно. Настолько, что если бы не наручники и придерживающий меня за локоть офицер, наверное, не удержался бы от того, чтобы провести по этим линиям кончиками пальцев.

– Потому что ваши действия, равно как и бездействие, непременно будут иметь самые…

От самой туфли, вверх по голени, медленно, чувствуя напряжение каждой мышцы, к колену, ненадолго задержаться в ямке, а потом снова продолжить движение, но уже накрывая шов ладонью и поглаживая упругое бедро большим пальцем с внутренней…

Она на мгновение застыла, потом медленно поставила ногу на пол, выпрямилась и повернулась лицом к двери. Ну, и ко мне тоже.

Молодая. Тонкая. Совсем не тех пропорций, которыми недавно всем желающим и нежелающим выносил мозги Полли, но определенно ладная и складная. Возможно, такое впечатление создавалось отчасти из-за хорошо сидящего пиджака и общих пропорций костюма, похожего на офисный. И все-таки что-то подсказывало: без него тоже хорошо. Тоже правильно.

Примерно такое же заключение можно было сделать и о лице, на котором особенно выделялись губы, глаза и… Веснушки. Целая россыпь по обе стороны от носа. Так что я залип снова.

Там, где я жил всю свою плохо осознанную жизнь, ничего подобного на девичьих лицах не наблюдалось. Потому что не могло. Смуглая кожа, что с неё взять? Эта девушка тоже не выглядела бледной, но контраст сохранялся. И хотелось подойти совсем близко, чтобы получше разглядеть занятные рыжие пятнышки. А может быть, даже попробовать сосчитать. Хотя я сразу мог бы уверенно сказать, что их ни много, ни мало, а ровно столько, сколько нужно. Именно столько, чтобы все было правильно.

– Все, как просили, в лучшем виде, советник. Ничего с вашим клиентом не случилось, как видите, – подавив зевок, констатировала грузная усталая женщина, занимающая кресло во главе стола.

Часы на стене показывали чуть больше половины третьего, за окном явно висела ночь, и неудовольствие начальника участка было вполне понятным и объяснимым. В отличие от всего остального.

– И откуда его привели, позвольте спросить?

Девица, поименованная «советником», снова повернулась к лесу передом, а ко мне задом, и пришлось сделать над собой усилие, чтобы не опускать взгляд к чулкам, а попробовать сосредоточиться хотя бы на спине. Или на небрежно заплетенной темно-рыжей косе, кончик которой время от времени вздрагивал между лопаток.

– Откуда и должны были. Из КПЗ.

– Очень хорошо. Хорошо, что вы это признаете добровольно и чистосердечно.

– А в чем, собственно…

Девица снова наклонилась над столом. Чтобы взять папку и зачитать хорошо поставленным голосом:

– Согласно инструкции за номером 237 вашего же внутреннего распорядка, который вы должны знать намного лучше меня, задержанные лица, в отношении которых установлено наличие соответствующих медицинских показаний либо противопоказаний, должны быть помещены на весь период задержания в специализированные стационарные отделения либо сопровождаться сертифицированным медицинским персоналом, как минимум, для осуществления регулярного мониторинга общего физического состояния.

– Ну да, ну да, – согласилась капитан, борясь с очередным зевком. – Но причем тут… Здоровый лось же.

Девица издала звук, очень похожий на торжествующий смешок.

– Беглый визуальный осмотр в отрыве от прочих обязательных процедур не считается достаточным основанием для установления режима ограничения. Более того, если бы вы потрудились ознакомиться с материалами, которые совершенно официально включены в досье моего клиента… Впрочем, возможно, так будет нагляднее?

Она шагнула ко мне, переложила папку в правую руку, а левой ухватилась за худи и задрала его вверх. До моего подбородка.

– Теперь видите?

Капитан поймала следующий зевок ещё на подлете, проглотила и подтвердила, странно удовлетворенным тоном:

– Вижу. И ещё как.

Девица тоже не особо поняла подтекст происходящего, поэтому повернулась, чтобы сверить впечатления. Уткнулась взглядом в мою грудь, спустилась чуть ниже, потом еле заметно тряхнула головой, как будто прогоняла муху, и дернула худи обратно.

– Как вы сами могли убедиться…

– Признаюсь, я не совсем внимательно рассмотрела то, что вы хотели показать. Только в общих чертах. Возможно, потребуется более пристальное…

Вместо запрета или разрешения девица шлепнула на стол перед капитаном лист бумаги с узнаваемыми печатями медслужбы.

– Здесь есть все необходимые подтверждения наличия травм, характерных для обширного компрессионного поражения, сопровождаемых соответствующими гематологическими проявлениями.

Это она имеет в виду синяки от демпферов, что ли?

– И если бы ваши офицеры потрудились провести даже простейший визуальный осмотр…

Да не так уж там все и страшно. Через неделю, наверное, совсем сойдут. Первые дни да, зрелище аховое, а сейчас уже почти прилично. Должно быть.

– Не говоря уже о том, что даже в данный момент к моему клиенту также применяются ограничительные меры, несмотря на полное отсутствие к тому оснований. Более того, официальный послужной список содержит исключительно положительные отзывы, характеризующие моего клиента, как…

– Да-да, снимает котят с деревьев и переводит старушек через дорогу, я уже поняла, – устало выдохнула капитан. – И синюшный рисунок этот я хорошо знаю, так уж сложилось. А вот царапины откуда? Не мне вам говорить, советник, но такие повреждения обычно классифицируются, как оборонительные, причем со стороны жертвы.

– На текущий момент в базе имеется хоть одно свежее заявление, учитывающее обстоятельства, на которые вы указываете?

Молчание.

– Кроме того, поскольку мой клиент не был своевременно обследован и опрошен…

– А кто его расцарапал, все-таки?

– Вам это интересно?

– Меня вытащили из постели посреди ночи ради… – капитан взмахнула рукой. – Вот всего этого. Так что, да. Мне интересно.

Девица чуть подумала и повернулась ко мне:

– Можете ответить.

– Что?

– Как вы получили повреждения кожных покровов.

Я перебрал в памяти события минувших дней, нашел нужное, и задумался над подбором слов. Как ни крути, самым подходящим объяснением будет…

– Снимал старушку с дерева.

Капитан прикрыла глаза ладонью:

– Он у вас ещё и обдолбанный?

– Прошу отметить, не у меня. А учитывая, что поскольку на момент задержания состояние сознания моего клиента не определено согласно установленной процедуре, есть все основания полагать, что возможное токсическое воздействие было произведено уже на территории участка, и в этом случае…

– И за что мне такое наказание… Забирайте это… этого… К чертовой матери или куда хотите. – Капитан чиркнула ручкой по паре листов, деловито подложенных девицей. – Я надеюсь, мисс Портер, ваш лимит «pro bono» в нашем районе на этом исчерпывается? Ну хотя бы до следующей недели?

– До конца месяца.

– Слава тебе, господи! Давайте уже, уматывайте, сил никаких на вас нет.

И мы умотали. С заходом в отдел хранения за личными вещами.

Девица смерила взглядом одиноко выложенную на стол карточку и спросила:

– Это все?

Я пожал плечами.

Тогда она повернулась к дежурному и повторила свой вопрос, с увеличенным нажимом:

– Это – все?

Дежурный торопливо зашуршал протоколами досмотра:

– Да, конечно, не извольте сомневаться! Вот, все по форме. По полной форме. И подпись.

Она внимательно изучила представленную бумагу, пробормотала под нос что-то вроде: «Вопрос с бродяжничеством, конечно, подвисает, ну да ничего, все решаемо…», а потом легкой походкой направилась к выходу, ни на мгновение не усомнившись, что я последую за ней.

Правильно делала, в общем-то. Потому что в движении швы чулков творили просто запредельные чудеса и с её ногами, и с моим… Настроением.

На улице, в тусклом фонарном свете волшебство, конечно, закончилось, о чем стоило немного пожалеть, но принять, как данность. Тем более, что мой первоначальный план был остановлен менее, чем на половине, и неплохо было бы его продолжить. Чем я, собственно, и занялся. Правда, успел прошагать всего футов тридцать, прежде чем услышал в спину:

– Вы куда это собрались?

– В Управление.

– Прямо сейчас?

Это она на тему ночного времени? Так все ж нормально:

– Как раз к утру доберусь.

– Я могу вас подвезти.

– У меня есть проездной.

Она выдохнула всей грудью и скомандовала:

– В машину! Живо!

Нет, если для неё это важно, почему бы… Главное, чтобы не возникало беспокойство. Сначала чужое, потом – моё.

Я оглянулся по сторонам, в поисках чего-то, подходящего заявленному образу и роду занятий, но улица перед участком была стерильно пуста, за исключением… Ну да, девица же как раз рядом стоит. И дверь пассажирского сиденья открыта. Только выбор марки скорее подошел бы тому же Полли, а не изящной и аккуратной, хотя и довольно высокой девушке.

Даже цвет. Можно понять, когда сельские модификации красят в хаки, но специально заказывать «Урбан» в такой расцветке? Хотя, все веселее, чем стандартный черный. И характернее. Если есть характер, конечно же.

– И долго мне ещё ждать?

Пришлось вернуться. Чтобы озвучить опасения, порожденные некстати всплывшим в памяти списком обвинений.

– Мэм, вряд ли это уместно.

– Что именно?

– Ваше участие в… Обстоятельства следствия, которое… Из-за которого я и вы сейчас здесь. Они вас не смущают?

На меня посмотрели, как на умственно отсталого ребенка, но все же ответили:

– Я адвокат. Меня ничто не способно смутить.

Все они так говорят. А сам видел кучу неожиданных отказов, причем в куда более невинных ситуациях. Наверное, потому что адвокаты, все-таки, тоже люди. Хотя зачем-то постоянно стараются доказывать обратное.

– Я обязан предупредить. Некоторые моменты могут вызвать… э… неудобства.

– Я не веду ваше дело. Конфликт интересов и все такое. Я только обеспечиваю соблюдение ваших прав на время следствия, – строго пояснила она и проворчала в сторону: – А неудобства вызывает двухметровый шкаф, который весь вечер ходит за тобой хвостиком и скорбно дышит в затылок.

В голове что-то больно щелкнуло.

Капитан же назвала её по имени. То есть, по фамилии. Точно. Мисс Портер.

Полли, мать его… Только такой заботы мне ещё и не хватало, для полного комплекта.

– Вы не обязаны.

Она подняла на меня взгляд, в котором можно было прочитать все, кроме намерения поступиться принципами.

– Я… уважаю стремление… э… моего напарника, но…

– У вас есть другие варианты, мистер Тауб?

У меня даже планов особо нет. Один-единственный, и тот завис.

– Нет, мэм.

– Тогда марш на место!

Я послушался, невольно задумываясь над тем, почему Полли назвал свою сестру «чудной». Нормальная она, как по мне. Хотя… Я-то с недавних пор уж точно не мерило нормальности, так что…

– И пристегнитесь!

Как прикажете. А ноги очень удобно пристроить в нише на выступах, которые в армейской комплектации прямо делают, как ступеньки.

Девица проследила за моими телодвижениями и мотнула головой:

– Какие же вы одинаковые, уму непостижимо…

Она кинула пиджак назад и сама уселась на водительское сиденье, но сначала – боком. Чтобы заменить красивые туфли на видавшие виды кроссы, а потом грохнуть дверью и стартануть так, что покрышки завизжали.

Видимо, такого выплеска эмоций оказалось достаточно для расправы с дурным настроением или чем-то там ещё, и далее мы поехали вполне себе нормально, не нарушая правил дорожного движения. Даже нарочито аккуратно: отстаивали все светофоры от первой до последней секунды, несмотря на откровенно свободную дорогу.

За рулем сестра Портера была сосредоточенна и неразговорчива, разве только изредка кидала взгляды в мою сторону, словно к чему-то примериваясь. Может, собиралась дать затрещину, может, поцеловать – я не пытался угадывать. Потому что ритм движения, подчиненный чему-то сугубо внешнему и самостоятельному, приятно успокаивал мысли, позволяя просто наблюдать. За ночным городом и девушкой, уверенно ведущей машину к неизвестной мне, но явно очень важной цели.

Можно было смотреть, к примеру, на кисть её руки, изящную, но крепко держащую руль. Даже слишком крепко, как по мне. Неплохо было бы чуть ослабить хватку, иначе быстро устанешь. И непременно размять пальчики, фаланга за фалангой. А потом погладить костяшки суставов и…

Она вздрогнула. Рука.

– Не делайте так, когда я за рулем.

Делать? Что? Зачем?

А, смотреть, что ли?

– Извините. Больше не буду.

– Не больше не, а… Я сказала: за рулем.

Ни хрена не понял, но лучше, наверное, согласиться:

– Хорошо.

Снова покосилась, видимо, проверяя выполнение обещания. Пришлось отвернуться к окну. Тем более, там тоже было на что взглянуть, потому что из сонной части города мы постепенно перебрались в ту, что живет полной жизнью круглосуточно.

Закономерно угодили в пробку на пересечении Каталины и Лексингтон. Но вынужденная пауза будто даже обрадовала моего водителя: девушка выудила из портфеля под ногами планшет и начала что-то увлеченно то ли искать, то ли находить. Погрузилась в свое занятие так, что пропустила начало светофора, и только ожесточенные гудки вернули её в реальность.

– Да слышу, слышу! Вот ведь, козлы безрогие… Никакой выдержки…

Дала газу, ещё сильнее, чем в тот, первый раз, и успела проскочить прямо перед красным. От этого рывка планшет скатился с её коленей вниз, мелькнув сообщением: Операция завершена». Хотя, я же обещал не смотреть? Вот и не буду.

Таймер приборной панели показывал 4.28 утра, когда мы остановились. И вовсе не у здания Управления полиции.

В принципе, по маршруту и так было ясно, что едем слегка в другую сторону, но я рискнул спросить:

– Куда вы меня привезли?

– Домой, – буркнула она, нашаривая планшет.

Не нужно было напрягаться, чтобы сообразить, чей дом имеется в виду. И все же, учитывая обстоятельства…

– Это совсем не нужно.

На меня посмотрели с недоумением.

– Вы хотите умыться?

Хочу. Не хочу. Не знаю. Наверное, стоило бы, если вспомнить правила приличия. Но эти же правила, с другой стороны, как-то не особо поощряют приглашение незнакомого мужчины к себе в квартиру посреди ночи. Правда, меня ведь и не приглашают. Просто приказывают:

– Идемте!

Снаружи дом выглядел, похоже, точно так же, как и, минимум, сотню лет назад, когда явно был выстроен для целей мелко-промышленного производства. Красно-кирпичный и черно-металлический, с большим остеклением по фасаду. Внутри все было куда больше похоже на жилое место. Даже консъержка имелась. Которая проводила нас любопытствующим взглядом, но рта не открыла. Только понимающе кивнула на небрежно брошенное:

– Машина мне ещё понадобится, пусть постоит у входа. Если кому помешает, звякнете.

Лифт поднял нас на третий этаж, распахнул створки, являя взгляду зрелище недоделанных ремонтных работ, и в моей памяти всколыхнулись подробности последней вахты.

– Полли так и не помог повесить дверь?

Она даже остановилась на пару секунд:

– Полли? А, эти ваши собачьи клички… Да, не помог, как видите. Некогда ему.

Прозвучало странно. Насколько помню, он серьезно собирался заняться делом. Прямо после. И ничего другого вроде не планировал.

– Некогда?

– Ах-ха. Тратит все время на переживания.

Вот теперь мозг уже надсадно заскрипел. Портер и переживания? Они все как вообще вместе ухитрились собраться?

– Из-за чего?

Она снова остановилась, обернулась, внимательно всмотрелась мне в лицо, явно не нашла, что искала, выдохнула что-то вроде: «Тупизна необыкновенная…» и зашагала дальше. К дверям своей квартиры, последней по коридору. Пощелкала ключами.

– Да идите уже сюда!

Большого опыта посещения чужих домов у меня не было, но вряд ли в данном конкретном случае что-то смогло бы помочь, потому что обстановка за дверью больше всего напоминала картинки из глянцевых журналов, которые Консуэла со своими подружками любила время от времени разглядывать. Видимо, в надежде найти способ приспособить высокую моду к низким потолкам.

А главное, почти на всем протяжении огромного, по сравнению с моими привычками, пространства не виделось ни одной перегородки. Если эта территория и делилась на функциональные зоны, то видимо, за счет мебели и прочих предметов интерьера. Что выглядело красочно и, что называется, стильно, но лично меня несколько напрягало. В смысле крайне малого количества определенности.

Хотя, при некотором усилии можно приспособиться. Попробовать представить опорными точками отдельные предметы, только не забывать, что они установлены не стационарно, и…

– Ванная комната – там!

Нет, это не комната. Да она по площади чуть ли не как домик на Рио Симплеза. Весь, с учетом крыльца. И тоже никаких тебе загородок, только душевая кабина прикрыта стеклом от остального пространства. А в сторону невообразимо большой ванны я запретил себе смотреть сразу и навсегда.

– Полотенце.

Скорее, полотнище. Мохнатое и пахнущее свежестью.

– В шкафу есть бритвенные станки. Мыло, мочалки – сами увидите. Торопиться не надо, времени – вагон. А то знаю я, как вы все обычно моетесь…

А что, есть какие-то отличительные особенности? И кто – все?

Пока я ломал голову над её словами, девушка вышла, оставив меня наедине с сантехникой и муками выбора. Нет, серьезно: флаконы, флакончики и флаконища, которыми были заставлены полки, я мог опознать, разве что, на десятую часть, и то лишь потому, что во время патрулирования единственным развлечением порой становилось разглядывание рекламы, уличной и магазинной. Пришлось волевым решением исключить из рассмотрения емкости с цветочными и фруктовыми рисунками, от греха подальше. Правда, оставшийся ассортимент пах не менее провокационно, хотя и в другую степь. Духовную. То есть, духами и одеколонами.

Выбрав наименее странный аромат, я разделся и отправился в душ, чтобы… Офигеть окончательно. Потому что насадка, из которой брызнули струи воды, оказалась неприлично большой. Такой, что в этом потоке тропического дождя можно было бы, наверное, даже танцевать. И уж точно, спокойно получилось бы стоять вдвоем, даже не особо прижимаясь друг к…

Не помню, о чем именно я задумался. Очнулся только, когда периферическое зрение запоздало доложило о перемещениях по периметру. Но заострять на этом внимание не стал, потому что сознание намекнуло: неплохо было бы к мокрым ощущениям добавить мыльные. А потом ещё и побриться.

Станки оказались мало совместимые с моей будничной реальностью: пришлось изуродовать два, чтобы привести себя в порядок, и надеяться, что они не был дороги хозяйке, как память о… Ну, о чем-нибудь. Или о ком.

По окончании гигиенических процедур меня ожидало очередное открытие. Мои скромные пожитки исчезли в неизвестном направлении, а вместо них на стуле лежала стопка вещей, которые, судя по характерным, хоть и еле заметным заломам, совсем недавно обретались в каком-то магазине. И совсем не дешевом.

Белье, носки, джемпер, джинсы. Полный комплект, ещё и в единой, сине-серо-стальной тональности, что наверняка внесло свою лепту в общий счет. Поэтому я счел необходимым заявить, когда оделся и вышел из ванной: