Текст книги "Argumentum ad hominem (СИ)"

Автор книги: Вероника Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

Теперь кивнул я. И он кивнул. Ну, раз раскланялись, можно двигаться к двери под заученно-вежливое:

– Доброго пути.

За дверью оказалась улица. Улочка. Прямо за порогом. Один шаг – и уже стоишь на брусчатке под фонарем. Среди домов и домиков, которых никогда в жизни не видел.

Юго-запад, он сказал? А ориентироваться как, по мху на фонарных столбах? Небо-то затянуто. Хотя, не факт, что отсюда были бы видны звезды.

Мокро. Пахнет дождем, который, к счастью, сделал паузу. И может быть, не начнется снова, пока я не добреду куда-нибудь, где есть крыша. Да, по месту регистрации. А пункт отправления у нас…

Начищенная до блеска табличка: «Меблированные комнаты».

Но двигаться все равно надо. И заняться восстановительными процедурами. Можно было бы, конечно, напрячь невозмутимого портье с ванной комнатой, но возвращаться? Как-то глупо. Поэтому придется шагать хоть куда-нибудь. Например, навстречу тому одинокому прохожему, может, дорогу подскажет.

По мере приближения я подбирал и снова терял слова, но делал все это, как оказалось, зря, потому что меня окликнули первым.

– Эйчи?

Я бы, наверное, его не узнал, если бы не голос, привычный, как вахта. Но все остальное…

Кто бы мог подумать, что в гардеробе Полли есть такие пиджаки? Ткань эта, смешная, в ряпушку… Дорогая, насколько могу судить. Твид, да. И свитер под горло, весь в переплетениях. И брюки. Костюмные.

Совсем другой человек. По-прежнему внушительный, но теперь ещё и солидный.

– Ты откуда здесь?

А главное, вот он на этой улице выглядит вполне уместно. Так, будто живет в одном из домов с мозаично освещенными окнами.

– Хотя, неважно. У тебя же нет планов?

Ну почему же. Для начала, добраться домой. Вскрыть консерву. Отлежаться. Может, даже выспаться.

– Дядя вернулся из экспедиции. Будет ужин и много всего интересного. Еды точно будет много. И выпивки. И Кэтлин тоже будет. Как раз познакомитесь!

Кажется, меня передернуло.

Как так получилось, что я ничего не знаю о Портере? А у него и сестра, и дядя, и семейные ужины, и…

Я не спрашивал. Никогда. Потому что следом за чужими историями обязательно должны были бы последовать мои. Если бы они вообще существовали в природе. Поэтому только слушал. Внимательно, стараясь попадать в такт и запоминать. Для чего? Чтобы не было совсем пусто и темно.

– Пойдем, а?

А нам разве по пути? Что-то сомневаюсь. К тому же…

Не создавать лишние проблемы – это все, что я сейчас могу делать. Все, что мне предписали. Все, что я сам себе разрешаю.

– Юго-запад где?

– Это вон туда, – махнул он в сторону, куда я и направлялся с самого начала. – А нам…

Я только по шуршанию пакета понял, что у меня трясется рука. И повернулся, чтобы уйти. Желательно, далеко и надолго.

– Что-то случилось?

Полли потянулся к моему плечу, и я понял: если он до меня сейчас дотронется, ниточки, которые удерживают мой рассудок на светлой стороне луны, разорвутся, и…

Даже не хочу думать, что может произойти. Лучше покончить со всем сразу. Одним махом. Одним криком.

– Отвали от меня нахрен!

Глава 4. Порою женщина, чтобы выжить, должна быть ведьмой

Дарли

Как давно в этом мире появились песни и песенницы? История стыдливо умалчивает. Подозреваю, что они существовали всегда. Должно быть, даже в первобытных племенах время от времени появлялись женщины, способные воодушевлять, вдохновлять и далее, со всеми остановками. Но поскольку письменность, как и прочие способы сохранения памяти предков, ещё находилась в стадии эмбриона, доподлинно можно утверждать только существование охот и охотников. Если, конечно, верить наскальной живописи. И вообще верить, что эти замысловатые картинки сохранились до наших времен в первозданном виде, а не постоянно подновлялись и улучшались любителями шастать по пещерам.

И тогда, и несколько позже, пока народности и народы не расплодились в том количестве, когда соприкосновение становится неизбежным, оставаться в тени было намного проще. Если вокруг семья – вовсе никаких проблем. И даже на уровне небольшой деревушки все решаемо. Да, уже с напрягом, уже с осторожностью, расчетом сил и средств, но без особого риска. А вот когда мир начал наполняться городами, прятаться стало почти невозможно. Если только не оставаться в самой глуши, в очень узком и очень оседлом кругу, иначе…

Можно работать в точку, можно крыть сразу площадями – при должном умении сил хватит. Но куда деваться от диктата времени? Чем дольше напрягаешься, тем больше тратишься, и если это верно для простейшей физической деятельности, то для пения не просто верно, а почти убийственно.

Самое мерзкое, что едва закончишь петь, весь эффект, вся проделанная работа словно исчезает в пустоте. С точки зрения только осознаваемой памяти, конечно. Бессознательная физиология – дама куда более благодарная, и слушает, и исполняет приказанное, а значит, меняется в заданную сторону. И тело-то, как раз, помнит. Что было хорошо, приятно, тепло. Это в позитиве. В негативе остаются совсем иные ощущения, но и они напрямую не связывают себя с сознанием. Обычно. В девяноста девяти процентах из ста. Но теория вероятности явно делит весь мир на своих любимчиков и козлов отпущения, так что можно всю жизнь пропеть, не имея ни малейших проблем, а можно раз за разом…

– Вне всякого сомнения, обвинение звучит смехотворно. И тем не менее, будучи поданным по всей форме, с соблюдением надлежащих требований, оно подлежит непременному рассмотрению.

Член квалификационной коллегии, достопочтенный мистер Джошуа Джезайя Рейнолдс в последний раз пробежал взглядом по строкам пасквиля из дома Абруцци, аккуратно положил лист обратно в кожаную папку и снял очки.

– На моей памяти, пожалуй, обращений такого рода не происходило. Возможно, в региональных отделениях… Я постараюсь опросить как можно больше специалистов.

А смысл? Знание того, что в пределах мира экзальтированных аристократок чуть более, чем одна, меня не утешит и тем более, не спасет. Тут уж скорее наоборот, если доселе никто подобным образом не жаловался, можно будет сделать скидку. Первый раз, случайное стечение обстоятельств, впредь будут приняты все необходимые меры, и так далее, и тому подобное.

Хотя, главная проблема совсем в другом.

В другой.

Во мне, то есть.

От разбирательства по делу месье Лебона меня спасло только его сладострастие. Иначе была бы все та же коллегия, с теми же постными лицами и единственной целью – пресечь и высечь. Её ведь именно для того и создавали, в те проклятые времена, когда все на свете стало продаваться и покупаться.

Хотя стоит признать, радости всегда выдавались песенницам в ограниченном количестве. Единственным светлым пятном в истории стал недолгий век Прекрасной Дамы, безгранично повелевавшей мужчинами. Сколько таких дам существовало на самом деле? Вряд ли много, но им удалось повстречать на своем жизненном пути талантливых акторов и остаться в веках, пусть только в качестве легенды. И несбыточной мечты, чего уж греха таить.

Громоздкая иерахическая система, любовно воздвигнутая мужчинами, на какое-то время обернулась против них самих. Ведь песеннице достаточно было всего лишь попасть на нужную ступеньку, чтобы прибрать к рукам внушительные ресурсы. Да, посредством все того же мужчины, но когда бывало иначе? У женщин нет тяги ни крушить, ни строить, по крайней мере, что-либо глобальное. Нам всего лишь хочется, хотя бы иногда, хоть на краткое-прекраткое время, но полностью и безраздельно побыть частичкой той силы, которая…

– Мисс Дью, вы желаете что-либо сообщить коллегии в рамках предварительной беседы?

Я желаю для начала устроить поудобнее свою пятую точку, потому что ваше кожаное кресло продавлено не в тех местах, которые приятны моим костям. Надо было побольше жрать сладкого и жирного, ох, надо, тогда легко и приятно заседала бы на любой поверхности.

– Это обязательно?

Мистер Рейнолдс меланхолично провел дужкой очков по седой бакенбарде.

– Ни в коем случае. Вы имеете право хранить полное молчание до самого окончания процесса.

И так явно было бы лучше. Для меня уж точно. Но если лично мне в жизни отчаянно не везет, это не повод стоять в сторонке и смотреть, как чужие судьбы катятся под откос. Хотя, зрелище занятное и увлекательное. Особенно если взять побольше попкорна.

– Я скажу.

Не то чтобы хочу, не то чтобы считаю необходимым, Просто не хочу прятать. И прятаться не привыкла.

– Все ваши слова останутся в стенах этой комнаты, можете быть уверены.

– Да не, я как раз совершенно не против того, чтобы они прогулялись на свежем воздухе.

Мистер Рейнолдс чуть озадаченно приподнял брови.

– В том смысле, что это не тайна. Не надо ничего секретить. Ну, если только политика партии и правительства не родит на сей счет очередную инструкцию. Но это уже ваше дело, а не моё.

Мне степенно кивнули.

– Итак, что вы желаете сообщить об инциденте, мисс Дью?

Да кто ж это кресло так высидел, что сидеть невозможно?

– Знаю, вы не имеет права знакомить меня с деталями обвинения, но я догадываюсь, что там и тогда стряслось. Плавали, как говорится. Паренек оказался с трещиной, только и всего.

Конечно, мистер Рейнолдс внешне остался совершенно невозмутимым, но в выцветшем стариковском взгляде все-таки промелькнула тень.

– Так бывает, и гораздо чаще, чем хотелось бы. Другое дело, что подобные изъяны выясняются… должны четко определяться ещё на стадии заключения контракта. И тут я могу заявить официально: та тварь, которая готовила бумаги, либо не удосужилась все проверить, либо… Решайте сами, простор для фантазии имеется.

Нижняя губа поджалась. Как минимум, на миллиметр.

– Будь в тексте контракта хоть малейший намек на психологическую зависимость Риккардо Абруцци от своей мамаши, я бы развернулась и убралась восвояси. Хотя нет, не так. Я бы близко не подошла к этому палаццо. Да, именно потому, что у меня есть опыт.

Мистер Рейнолдс немного подумал и закаменел лицом в выражении бесстрастного слушателя.

– Коллегии… Да и вам, как успешно практиковавшему в прошлом, прекрасно известно, к чему может привести даже ничтожное воздействие, если целостность сознания актора не гарантирована.

Маска не дрогнула. Значит, сам не фолил, боженька уберег. Хотя, песенники все же действуют чуть иначе, чем мы, для них такие побочки – вещь маловероятная. Потому и смогли остаться в тени. Потому и выползли наверх, когда подвернулся удобный случай. Потому за веком Прекрасной Дамы и пришла эпоха инквизиции.

Наверное, у кого-то из апологетов просто-напросто взыграла банальная ревность. Не поделил перспективного актора с песенницей. И видимо, это было настолько личное, что вместо поисков нового объекта влияния решил отомстить. А потом как-то само собой выяснилось, что обиженных жизнью на свете немало, потихоньку поехало-пошло, и по всей Европе запылали костры. На очень долгое время. Время пряток и кошек-мышек, существенно сокративших популяцию. Да и потом нам по большей части дозволялось использовать свой дар разве что в качестве сестер милосердия. Ну или муз. Иногда. С обязательной платой дани осведомленным лицам.

Только пришествие капитализма поменяло ситуацию, и то не сразу. Но едва принцип «у нас товар – у вас купец» уверенно встал во главе мирового устройства, песенницам тоже нашлось местечко в этом мире.

Конечно, с последствиями и ограничениями. И с умопомрачительно занудной бюрократией, в лапы которой меня бросила чья-то не особенно добрая воля.

– Личное знакомство условиями контракта не предусматривалось. В моем распоряжении была только краткая беседа с заказчицей и несколько минут дистанционного наблюдения.

– Которых оказалось недостаточно, чтобы сделать соответствующие выводы.

Да прямо! Хорошему спецу и взгляда может хватить, чтобы… Ах, простите, это мне любезно подсказывают вариант отступления.

– Ну почему же? Выводы я сделала.

– Тогда…

– Я могла повернуться и уйти.

– Но поступили совершенно иначе.

Потому что дура. Потому что не хотела подводить тех, кто оказал мне доверие. Потому что была уверена, что справлюсь. Да и справилась, в общем-то.

– Я была осторожна.

– Как оказалось, не в полной мере.

Нет, я…

Наверное, эта мысль постучалась мне в голову только потому, что мистер Рейнолдс отвел свой взгляд от моего. Всего на какие-то секунды, но этого хватило, чтобы фокус внимания сместился с визуала на аудиал.

Не в полной мере. Именно. Но речь тут вовсе не о моей самоуверенности. Вообще ни о чем «моем».

Агнесс. Насколько знаю, по силам и опыту мы с ней практически равны, и приснопамятная дуэль должна была свестись в ничью, ко всеобщему и полному удовлетворению. Просто обязана. А учитывая, что я, действительно, осторожничала, то при прочих равных легко могла и проиграть, но…

Она разделила песню на двоих. Сучка. И достаточно было пары тонов, чтобы снести равновесие, а вместе с ним и носатую башку нафиг. Теперь проигрыш понятен. Арбитр ведь не зафиксировала превышения лимитов, верно? Так их никто и не превышал, а всего лишь перераспределил.

Зачем? Без разницы. Теперь уж точно. Община помахала мне ручкой ещё вчера, почти сразу же после получения извещения. Конечно с реверансами. Конечно с обещаниями вечной дружбы и доброй памяти. И если результат работы коллегии окажется приемлемым…

Тьфу. Каким бы он ни оказался, ноги моей больше не будет на этом пороге. Зато если все сложится удачно, выберу место, куда податься, так, чтобы оставить о себе память по-настоящему. У всех причастных.

– Мисс Дью?

Они будут рыдать. И биться в конвульсиях. И…

– Мисс Дью!

А пока моей жертвой стали подлокотники кресла. Нет, я не затачиваю ногти специально, они сами так растут. Подсознательно.

– Прошу прощения.

– Я готов принимать вас в любое время. При условии, что вы…

Успокоюсь? Да я холодна, как лед. Как жидкий азот в термосе, название которого так удивительно созвучно моему имени. Но выплеснуться не прочь. В любую минуту.

– Я постараюсь.

Мистер Рейнолдс поморщился, косясь на поцарапанную кожу обивки.

– Коллегия примет к сведению ваши слова.

– Да уж пожалуйста, не стесняйтесь.

– Желаете сообщить что-либо ещё?

Что устала ходить по ковру, под которым возятся невидимые, но явно злобные и алчные твари. Что ненавижу тратить время на церемонии, которыми всегда прикрывают бездействие. Что меня мутит от правил, придуманных бесталанными идиотами. Но здесь и сейчас любое моё слово станет мячиком, брошенным в стену.

– Пожалуй, на сегодня достаточно.

Кажется, он вздохнул с облегчением.

– Позвольте напомнить, мисс Дью, что в связи с приостановлением вашего основного трудового договора вам надлежит в течение ближайшего месяца засвидетельствовать свое почтение Регистрационной палате.

Встать на учет, то бишь. Знаю. А раз «в течение месяца», значит, учет этот может продлиться, сколько угодно. Хоть до второго пришествия.

– Всенепременно.

– Доброго дня, мисс Дью.

– И вам не хворать.

* * *

Ещё в конце прошлого века государственные службы норовили расползтись по городу в самых нелепых направлениях, и обеспечение конституционных прав гражданина могло занимать недели, месяцы и даже годы рабочего времени, большая часть которого тратилась на хождение от одной инстанции до другой, причем в самом простом смысле – ногами. Общественный транспорт, конечно, немного помогал, но не поедешь же на такси по коридорам власти?

Хотя, есть уникумы, которые именно так и делают. В метафорическом смысле, конечно. Но поскольку подавляющее большинство активного населения не особо одобряет метафоры, зато всегда готово скандалить по поводу и без, проблему однажды взяли и решили самым радикальным образом. Засунув все службы, работающие в режиме личного приема, в один котел. То есть, квартал.

Получилось по-прежнему нудно, зато компактно и далеко от тех кабинетов, в которых принимают решения. Поначалу, конечно, все выглядело, как столпотворение, но постепенно и транспортные потоки, и потоки посетителей отрегулировали до взаимного удовлетворения. Впрочем, то место, куда меня направили из коллегии, даже в самые пиковые нагрузки не бывало загружено даже на четверть. А сейчас и вовсе почему-то пустовало.

Я даже вернулась к входной арке, чтобы перечитать график работы. Нет, все правильно, и день сегодня приемный, и обед закончился, и до вечера ещё далеко. Но ни одной живой души в коридоре.

Может, все-таки профилактика, проветривание или что-то в этом роде? Санитарный день, на худой конец? Не могли же все песенницы в городе, кроме меня, вдруг взять и вымереть? Хотя, кабинеты-то закрыты. Ну, мне не к спеху, могу и в любой другой…

– Я туточки, туточки! Проходите, пожалуйста! Выскочила всего на минуточку. По служебной надобности!

Которая упаковывается в нежно-голубые бумажные коробки с логотипом, известным всем сладкоежкам в городе. И потребление которой кое-кому явно следовало бы подсократить, потому что диаметр обхвата уже критически близко к ширине дверного проема. Хотя, пусть его. На тот случай, если объемы Сусанны Сович находятся в прямом пропорции с широтой её души.

– Дарли, дорогая, ты ли это?

– Конечно, нет. Тебе показалось. Сейчас растворюсь в воздухе.

– Ой, как же здорово, что хоть что-то в этом мире остается неизменным! – воссияла Сусанна, отпирая дверь своего кабинета. – Давай, проходи, устраивайся. Чайку попьем с плюшками. Знаешь, какие тут плюшки? Нет, ты не знаешь, какие тут…

В те времена, когда мы познакомились, золотоволосая хохотушка занимала в пространстве вдвое меньше места, но на мир смотрела примерно так же: широко открытыми глазами цвета жареных каштанов и взглядом, заинтересованным буквально во всем, и большом, и малом. Именно эта любознательность, наверное, и помешала пани Сович освоить ремесло песенницы в установленные сроки, почему мы, собственно, вообще смогли встретиться. В классе отстающих.

Это было чудесное время. И чудное, конечно, тоже. Когда каждый день чувствуешь: вот-вот перед тобой откроются двери во что-то невероятное. Утром начинаешь надеяться, к обеду чуть устаешь, но все ещё веришь, вечером огорченно зеваешь и проваливаешься в сон без сновидений, чтобы на следующий день начать этот круг заново.

Чтобы раскрыться, песеннице нужно пытаться и стараться. Звучит банально, но иначе не получается. Не бывает, чтобы дар сам собой постучался и попросил его впустить. Хотя, стук, конечно, присутствовал. Где-то в самой глубине груди и одновременно в недрах черепа. Не больно, не особенно утомительно, но жить с вечным ощущением собственной оторванности от чего-то грандиозного – не самая приятная штука.

Главная проблема обучения как раз и состояла в том, что учиться каждому приходилось самостоятельно. Нет, нам рассказывали, делились опытом, кто как умел, но петь, значит, ощущать, а не складывать из слов модельки. Поэтому использовали ту же самую методику, что и с плаваньем. Ну да, бросали в воду, а там либо выплывешь, либо…

Для нас таким бассейном стал благотворительный хоспис. За реальную помощь песенниц там заплатить все равно не смогли бы, но любые руки в помощь брали охотно и без долгих расспросов. Так и получилось, что дни напролет мы смотрели, как кто-то страдает и умирает, а потом, вечером отправляясь в наши комнаты Дома утешения, старательно смешили друг друга, силясь сохранить надежду.

Наверное, со стороны мы смотрелись диковато: две девицы в форменных платьях до щиколоток, с улыбкой во весь рот выходящие из дверей очень печального заведения и каждые пару минут заливающиеся по-настоящему веселым смехом. Обычно нам вслед крутили пальцами у виска, но нашелся один, кого это странное веселье наоборот притянуло и приклеило. К Сусанне.

Этот паренек работал в ремонтной бригаде, которая доводила до ума вторую очередь хосписа. Может, не семи пядей во лбу, но рукастый и работящий, однажды он просто подошел к нам, посмотрел Сусанне прямо в глаза и спросил: «Пойдешь за меня замуж?» И та, надо сказать, долго не думала. Вообще не думала, если честно. Хлопнула ресницами и почему-то очень серьезно ответила: «А и пойду. Если не передумаешь.» Он не передумал. Даже когда ему рассказали всю её подноготную.

Вот так и получилось, что пани Сович уже лет как двадцать пять была счастливой женой и матерью, чем вызывала у меня, честно говоря, очень противоречивые чувства.

Не то чтобы я вообще когда-то и помногу думала о детях. Скорее, наоборот. Чаще всего мои мысли на эту тему сводились к равнодушному: ну, случится, так случится. Но чтобы нарочно мечтать и желать… Нет, пожалуй, ни единого раза. Вот смириться с чужим замужеством было куда как сложнее. Потому что в чувствах смешивалось все и сразу, от кристально чистой зависти до бесконечных копаний в себе.

Но время шло, галерея мужчин и женщин, с которыми пересекалась моя жизнь, становилась все больше, и часть портретов, особенно семейных, мне настолько не нравилась, что и тут сработала все та же формула. Случится – хорошо. Не случится, ну и нафиг. Не больно-то и хотелось. То есть, хотелось, но не так больно, чтобы выжить из ума. К тому же, как-то само собой, даже без слов и взглядов мы с Сусанной договорились не трогать две эти темы во время встреч. Потому что говорить можно о тысячах разных других вещей, главное, чтобы ко взаимному удовольствию.

Хотя неотвратимо надвигающаяся тема к удовольствию вряд ли будет иметь отношение.

– Вкусняшка же, да?

– Если присолить. Вот тогда будет шикарно.

– Так карамель же должна быть соленая.

– Вся соль ушла налево.

Сусанна недоверчиво сощурилась, но все же черпнула ложкой кусочек брауни и положила на язык.

– Да ну тебя! Соленая, аж до слез!

Мне нравится смотреть, как она в шутку обижается, а потом заливисто хохочет над своей же обидой. Всегда нравилось.

– Дарли.

– Чегось?

– Что не так?

– Все так. Выглядишь просто замечательно.

Мне погрозили ложкой:

– Не юли. Лучше скажи, зачем ты здесь.

– Повидаться. Потрепаться. Нажраться липких сладостей, а потом долго и много пить, чтобы отклеить друг от друга внутренности. Чем не повод?

Конечно, она не поверила. И так грозно нахмурилась, что пришлось признаваться:

– Меня выперли вон.

– Что? Как? Почему?

– Скажем, ситуация зрела, зрела и назрела. Обидно, что при этом извернулись ужом, когда можно было просто прийти и поговорить. Напрямую.

– Ты же знаешь, с тобой такой номер не проходит. Знаешь же? – на всякий случай уточнила Сусанна.

– Это ещё почему? Я всегда открыта к диалогу.

– Открыта… Как зияющая драконья пасть, – хохотнула она. – Если и кидать туда какие-нибудь предложения, то желательно очень-очень издалека.

– А то что?

– А то сожрешь. Со всеми потрохами.

– Так я же любя.

– И кто об этом знает?

По всей видимости, никто. Но не орать же во весь голос на площади, как я всех вокруг люблю? Тем более, что не всех и не особо.

– В общем, вот. Как там у них это называется? А, предписание.

Сусанна изучала бумаги из коллегии минут пять, то хмурясь, то воздевая брови к линии роста волос. Потом отложила бяку в сторону, отодвинула подальше и вынесла свой вердикт:

– Это неправильно!

– Если ты о букве закона, то вряд ли. Коллегия в таких вещах не ошибается.

– Ты же поняла, о чем я. Это… Несправедливо!

Конечно. Наверное. Обязательно. Но что толку теперь копаться в чужом безразличии и умысле, каким бы он ни был. Обратно эту реку не повернешь, да и стоит ли? Даже подумать о том, чтобы вернуться, пусть и в ранге триумфатора… Нет, лучше блевануть. Уж точно, будет полезнее для организма. А для морального удовлетворения и вовсе незаменимо.

– Ладно, как бы там ни было, дело запущено в производство, и все что мне остается это ждать результатов. А чтобы не было больно за бесцельно прожитые… В общем, не хочу тратить время впустую. Да и деньги лишними не будут.

– Дарли, а может, тебе все-таки…

Только не надо на меня смотреть так умоляюще.

– Я думала над тем, чтобы отдохнуть. Правда-правда.

– И?

– Скучно. Только не заводи разговоры про хобби, умоляю! Я и раньше не могла долго усидеть на месте, а теперь это ещё и довольно больно. Если подушку не подложить. Так что…

Сусанна укоризненно вздохнула.

– Виновна, ваша честь. Осознала. Признаю чистосердечно. Но не раскаиваюсь.

– Все б тебе шутить…

– Не смешно получилось? Ай-яй-яй. Теряю хватку.

– Дарли!

– Давай к делам, а? Мы, конечно, с тобой хорошо сидим, но если за дверью скопится очередь, я буду чувствовать себя…

– Не будешь.

В роли главной сегодняшней вредины? Почему бы и да. Но сдается мне, что слова Сусанны, сказанные будто бы в сторону, да к тому же, с ноткой сожаления, относятся вовсе не к моим чудачествам. Ну да ладно.

– Как обстановка на рынке труда?

В ответ неопределенно пожали плечами.

– На что я могу рассчитывать со своим послужным?

– Я не контактирую с частным сектором, ты же знаешь. Могу дать пару номеров брокеров. Заказы, правда, там мелковаты, но зато люди проверенные, не кинут.

– Хм.

Все они проверенные, да только не доверенные. В смысле, доверять я им точно не рискну. Если человек, которого я знаю всю свою сознательную жизнь, оказался таким… такой… К тому же, вряд ли по частникам ещё не прошел слух о неприятностях в одном богатом доме.

– Хватит с меня частного сектора. Нахлебалась. Попробую заглянуть к муниципалам.

Сусанна понимающе кивнула:

– Тогда… Патронажная служба?

– Категорическое «нет».

Вернуться туда, откуда все начиналось, чтобы снова каждый день кого-то хоронить? Ну уж, свои надежды – совершенно точно.

– Но, Дарли…

– Не хочу остаток своей жизни смотреть на умирающих стариков. Достаточно и отражения в зеркале.

– Какое отражение? Ты у нас ещё о-го-го!

– А ещё э-ге-ге и а-га-га. Нет, Санни, утешение страждущих идет мимо и очень бодрым шагом. Разве только мне самой где-нибудь найдется немножко утешения… Как насчет молодых и здоровых?

– М-м-м.

– Закончились? Все-все-все? Хотя да, понимаю, там, наверное, конкурс на место. Но если надо, пободаюсь. Где наша не пропадала?

– Дарли, не надо. Пожалуйста.

Видеть Сусанну серьезной было странновато. Конечно, она, как и любой нормальный человек, не лучилась весельем каждую минуту своей жизни, но скорбно поджатые губы ей точно не шли. Во-первых, сразу выдавали возраст, а во-вторых…

– В чем проблема?

Она молчала довольно долго, напряженно ковыряя пироженку. Потом все-таки на что-то решилась, выдохнула и положила ложку на стол.

– Много ты видела народу в коридоре?

– Да вообще никого. Тихий час, наверное. Или пробки. Подгребут, куда денутся.

– Не подгребут. Со вчерашнего дня ни одной живой души не было. И ещё долго не будет.

– Это в честь чего? Саммит какой? А билетики ещё остались? Я бы сходила.

– Все гораздо хуже.

Трагедия с Сусанной не стыковалась никак. Получалось что-то вроде любительских проб в драмкружке, и то с натяжкой. Но если дела, действительно, серьезные…

– Вот что. Или говори, как есть, или говорить начну я. И спрашивать.

Она чуть поколебалась, но даже наклонилась ко мне и сообщила, понизив голос почти до шепота:

– В четверг одну из наших госпитализировали. Прямо с рабочего места.

– И в чем проблема? Всякое бывает. Тот же аппендикс. Да мало ли чего ещё?

В мою сторону по столу подвинули клочок бумаги, явно уже успевший побывать во многих руках:

– Вот чего.

Судя по шрифту и обрывкам линий, это было вырезано из какой-то стандартной печатной формы вроде тех, что заполняют, в том числе, и врачи. Далее обыденность заканчивалась и начинались вопросы, потому что в графе «Диагноз» было вбито: «Травматическая дефлорация, инициированная дистанционно».

Я попробовала представить. С одной стороны. С другой стороны. Даже покрутила пальцами. Под столом. Потом сдалась и спросила:

– Это как?

Сусанна всхлипнула:

– А вот так!

– Эй, эй… Только не надо слез и остального. Не оценю, ты же знаешь. Объясни лучше, если, конечно, сможешь: о чем идет речь в этой писульке?

– Да разве непонятно?

– Что цветочек сорвали? Вполне. Со всей революционной ненавистью. А вторая часть, она-то о чем?

Новый всхлип.

Пришлось слезть со стула, зайти Сусанне за спину и пару минут мять пышные, как булочки, плечи, приговаривая в золотистый затылок всякую чухню типа «Не плачь, зайчик, все будет хорошо, мы им всем ещё покажем». Правда, ассоциации работали очень узко, и зайчики в моем воображении показывали всему честному миру совсем не то, что вообще стоит демонстрировать. По крайней мере, если не просят.

– Теперь можем поговорить? Успокоилась?

Она кивнула, но сначала старательно высморкалась.

– Итак?

– Он. Её. Просто так. Потому что может. Потому что захотел.

Пф-ф-ф-ф. И о чем мы тогда вообще говорим?

– Значит, «он» все-таки был в наличии?

– Был.

– Тогда все логично.

– На другом конце города.

Снова здорово.

– Давай начнем с начала, ладно? Эта несчастная. Она чем вообще занималась?

– Поддержкой.

– Имеешь в виду…

– Силовой, да.

Не самое увлекательное занятие, но учитывая, что все происходит в уютной комнате и вполне расслабленной обстановке, жить можно. Я бы согласилась.

– Хорошо. Пока ничего криминального не вижу. Дальше.

– Один из тех, кого она должна была вести по вахте, запросил прямой контакт.

Чуточку больше геморроя, но все ещё терпимо.

– Она подключилась и…

– Отставить слезы! Докладывать четко и по существу!

Сусанна таки улыбнулась. Вымученно, конечно, но все же.

– Никто из девочек рядом не понял, что случилось. Просто она вдруг закричала, задергалась, выпала из кресла на пол и… И кровь. Кровь хлынула.

Прямо так уж и хлынула. Брызнула, скорее всего. Хотя, понимаю: зрелище наверняка было сомнительной приятности.

– Она очень сильно кричала. И очень долго. Пока медики не утащили к себе. Но говорят, что и потом, уже в палате… Очень-очень долго. И вовсе не от боли. Ну, не от той, которая там.

Впечатлительная психика. Бывает. Хотя это, конечно, не отменяет остальных подробностей происшедшего.

– И что говорят врачи?

– А что они скажут? Ты ж сама прочитала. Но мы-то знаем…

– Мы?

Сусанна нервно сглотнула, но этот фонтан уже было не остановить. Да и не хотелось, если честно.

– Знающие люди говорят, что новый рыцарь начал восхождение.

– А старые где? Все уже закатились?

На меня посмотрели умудренным взглядом посвященного:

– Дарли, все очень серьезно.

Если байки из Старого Света вообще могут быть серьезными. А эти – в особенности.

Мифические рыцари – укротители песенниц. Страшилка, на которую могло ещё повестись разве что наше поколение, да и то с большим трудом. А уж те, кто помладше, уже вовсю вертели старые сплетни и сплетниц на том самом, всем известном органе.

– Ты сама-то хоть одного такого рыцаря живьем видела? Нет.

– И слава богу! И век бы не видеть, до самого гроба!

Она бы ещё перекрестилась… Тьфу. И в самом деле, осенила себя крестом.

– Санни, давай ближе к делу. Какие нафиг рыцари?

– Ну да, ты же не слушала Ганины рассказы…