Текст книги "Argumentum ad hominem (СИ)"

Автор книги: Вероника Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

Все примитивно и просто. Планировка ярусов одинаковая, разница лишь в том, навешан фасад или нет. Шахта слева от меня, лестница справа впереди, и там пока вроде беспокоиться не о чем. А что у нас в ближнем круге?

Все нагрудное хозяйство – в хлам, кто бы сомневался. Крюки оторваны начисто, хорошо ещё, шнуры не размотались. Ребра обвеса кое-где перегрелись и потеряли нужную податливость, значит, любое лишнее усилие чревато гематомами. Ладно, пусть его.

Кобура сзади выдержала цирковое представление, это хорошо. С другой стороны, без активного наведения «зиг» может начать артачиться в самый неподходящий момент. Да и связь хорошо бы наладить, если это физически ещё возможно. Судя по легкому фону в наушниках, надежда есть. А вместе с тем есть шанс прочувствовать, как она умирает.

Ребята из техподдержки любят повторять: всякий ребут – это маленькая смерть. Ну да у меня нет выбора, либо маленькая и с надеждой, либо большая и окончательная.

Полная аппаратная перезагрузка. Полная тишина и темнота. Правда, это сейчас даже хорошо, потому что без щитка внутренняя подсветка шлема может броситься в глаза не тому, кому надо. А так – почти сливаюсь с фоном. По крайней мере, хочу в это верить.

Интересно, что сталось с подрывником? Мой «лайт» по характеристикам, конечно, на порядок крепче его «альпины», но если я все ещё жив, то и он вполне себе может. Теоретически. И уж вне всякого сомнения, живее живых те кадры, что поднимаются сейчас по лестнице.

Аварийный свет и звуки вернулись в шлем одновременно, и сразу после зуммера, доложившего о штатной готовности оборудования, по ушам начало ездить монотонное:

– Пёс-8, Пёс-8, ответьте базе.

Или у диспетчеров от рождения стальные нервы, или они быстро учатся убирать из голоса любые эмоции. Вроде и правильно, и для здоровья полезнее, а все равно как-то обидно сразу после, можно сказать, воскрешения, натыкаться на равнодушное:

– Пёс-8, Пёс-8, ответьте базе.

– База, это Пёс-8. Вас слышу.

Пауза. Не хотелось бы думать, что от неприятного удивления.

– Пёс-8, статус?

– Три такта после компресса.

– Мобильность?

– В пределах нормы.

Ближе к нижней границе, если совсем уж честно.

– Обеспечение?

– Только коммуникатор.

Ещё одна пауза.

– Снаряжение?

– Утрачено на три четверти.

– Обстановка?

– Вероятность прямого контакта.

– Расчетное время?

Да в любую минуту, бл!

– Расчетное время? – все на той же ноте повторили в наушнике.

Я попробовал прислушаться к шагам на лестнице. Вроде не сильно торопятся.

– В пределах пяти минут.

– Ждите.

Чего? Контакта? Ах, простите, это я должен ждать высочайшего решения о том, что со мной делать. Но ждать можно и на ходу, а с глухих ярусов лучше убраться, как можно раньше.

Попытка подняться на ноги подтвердила негативные предположения насчет ребер обвеса, зато с тактом я ошибся уже в свою пользу, а не наоборот: пошел четвертый, тот, который уже без особых сбоев организма. Правда, ощущение, что тебя совсем недавно отжали, как насадку для швабры, никуда не делось.

На полу какое-то дерьмо хрустит при малейшем перемещении. Уф-ф, хоть лестница чуть почище, потому что продувается. И мне даже удалось одолеть целый пролет прежде, чем в уши ворвались вопли:

– Эйчи?!

– А вы уже на венок скинулись?

– Живой!

– Условно.

– Ты на каком ярусе? – спросила Анита.

– Почти шестнадцатый.

– С двадцать первого смогу тебя забрать.

Если от меня что-то останется.

– Эйчи, ты там вообще…

О чем хотел спросить Полли, я так и не узнал, потому что коммуникатор отдал приоритет голосу базы:

– Пёс-8, прием. Вам подтверждена эвакуация. Повторяю…

А шаги все ближе. Уже с тенями. Так я ничего не успею.

– Запрашиваю прямую поддержку.

– Пёс-8…

– Запрашиваю прямую поддержку!

Крохотная, но все же пауза.

– Ждите.

Да жду я, жду. Пять ступенек. Одиннадцать. Двадцать две.

– Привет оловянным солдатикам.

От этого голоса у меня гарантированно встают дыбом все волоски на шее, сам не понимаю, почему. Вроде ничего особенно противного, голос как голос. Может, меня бесит её манера растягивать некоторые гласные?

– Запрашиваю поддержку, мэм.

– Как неожиданно. Кто-то собирается обидеть нашего мальчика?

С тем, что все сонги – бездушные стервы, я смирился довольно давно и быстро, ещё в учебке. Но к их прелюдиям привыкнуть так и не смог.

Да, это они так настраиваются. Ловят мотив якобы. Ага, как же! Выпендреж, не более того. Все мотивы наперечет известны и высвечены сейчас перед Лахудрой на мониторе.

Да, ещё это их любимое: «Я одна, а вас много!».

– Мэм…

– О, мне тут говорят, что срочно. Да ещё с особыми обстоятельствами… Только не думай, что тебе повезло.

Мне сейчас и так очень плохо думается, а про везение я вообще…

Тварь! Ну какая же тварь, в самом деле!

Песня всегда падает на голову, как чугунная гиря, а на фоне компресса я с первых же нот едва не загремел по ступенькам вниз, ускоряя малоприятное развитие ситуации. Все, что заслуживало благодарности – это прояснившееся сознание и жжение возвращающихся ощущений.

– Смените трек, мэм.

– А этот чем плох?

Не знаю. Не могу подобрать слова даже. Но эффективность хромает, и я вместе с ней.

– Смените трек, мэм. Пожалуйста.

Она сделала вид, будто не услышала:

– Сейчас как раз мой любимый момент…

Пульсация за ушами подстегивает, заставляет ускориться, и тело вроде бы не против поработать, но рассинхрон почему-то только нарастает. Либо нужно тратить остатки сил, чтобы попадать в такт.

– Мэм…

Гундение под нос.

– Мэм, пожалуйста…

Никакого эффекта.

Восемнадцатый ярус. Мне и моим хвостам уже хорошо слышно друг друга, а скоро станет ещё и видно.

Сто семнадцать ударов в минуту, но добро бы равномерно, а не порциями, как сейчас. Рваными, омерзительными на вкус ложками каши, которой я должен давиться лишь из-за…

– Мэм, смените трек!

Ритм песни дернулся, вязко цепляя меня сбоем и останавливая сердце на очень долгий вдох.

– Да что ты себе позволяешь?!

– Я. Прошу. Это важно, мэм. Очень важно.

В ответ песня ударила с новой силой, пробив остатки терпения, пульсация захлебнулась сама в себе, сжимая сознание тисками, и я зарычал:

– Меняй трек!

Пару секунд не было слышно вообще ничего, потом на поверхность всплыли придыхания:

– Я… Ты… Пожалуйста… Не…

– Меняй трек, сука!

Кажется, она всхлипнула.

Трафаретное «19» и новая песня ворвались в мои ощущения одновременно. Что-то малознакомое, точно не из нынешнего чарта, зато куда как съедобнее. По крайней мере, прыгать через две ступеньки стало почти легко. Но мне нужно больше, чем «почти».

– Глубже!

Она что, реально подвывает на переходах? Раньше не замечал. Ну, как бы то ни было, очередной ярус пройден рекордно быстро, и дистанция между мной и преследователями выровнялась. По ощущениям. Только её все равно маловато для хорошего маневра. Значит, будем…

– Ещё глубже!

Песня окончательно превратилась в вой.

– Анита?

– Я на двадцать первом, Эйчи.

– Эшелон оставь. Иди в зону первого сброса.

– Эйчи?

– Гляди в оба и повыше. На две двойки.

Я как раз прилечу оттуда. Если все получится и форы хватит.

Если эти парни – дрессированные профи, проблем точно не возникнет. Если любители… Нет, тогда они вряд ли шли бы так аккуратно, прячась за ступеньками, подальше от греха и возможных выстрелов.

Кстати, об оружии. Пора и ему чуток поработать.

«21».

Вот и развязка приближается. То есть, развилка.

«Зиг» смачно выплюнул светошумовую в лестничный пролет, под ноги первому из тех, кто шел за мной.

Конечно, я не рассчитывал на что-то серьезное. Самое большее, на временный отказ визоров, но и простой глюк меня вполне устраивал. Три-пять секунд. Главное, смазать момент принятия решения. Они знают, кто я. Не могут не знать. Они знают о взрыве. Они наверняка извещены о вертушке. Какой вывод следует? Эвакуация с первого же подходящего яруса. А я двинусь выше.

«22».

Набирать скорость на виражах – идиотское занятие, но полной прямой в распоряжении у меня не было, плюс колоннада частично закрывала обзор преследователям. Которые и впрямь сфолили на моей уловке: к тому моменту, когда первый из них ступил на пол двадцать второго яруса, я уже вовсю петлял по ракушке.

Быстрее, сильнее и… Нет, не выше. Дальше. Высоты мне много не надо.

Тело все ещё ощущалось через «не могу и не хочу», но мышцы и связки почти горели, обещая, что на исполнение стандартного упражнения силы хватит.

Главное: не забыть опустить щиток.

Не. За. Быть. Щит. Ок!

Последними шагами я оттолкнулся уже от колонн и перепрыгнул через парапет, сжимаясь комком в полете над разверзшейся бездной.

Это когда-то оказалось для меня самым сложным: отучиться от инстинктивно-нелепого раскидывания рук. Даже наглядные пособия и красочные рассказы инструктора помогали плохо. Пока не надоело зарабатывать вывихи из-за недостаточно плотной группировки при отработке общения с ловчей сетью, ничего не получалось.

Секунды свободного полета запомнились досадным сожалением, что ни хрена вокруг не вижу, а потом тугие ленты гриддера стиснули меня своим коконом, дернули и потащили прочь.

– Эйчи?

– Тут.

Все ещё, пока ещё. Вместе с дурными мыслями и навязчивыми вопросами. Или наоборот?

– Нас примут на ближайшем опорном.

Это должно меня успокоить или вдохновить?

– Ты как?

Учитывая, что Лахудра с её воем исчезла из наушника…

– Норма. Почти.

– После двух компрессов? – невесело хохотнул Рито. – Сказочник!

Двух? Откуда?

А, стыковка с гриддером приравнивается же. Но она прошла, можно сказать, незаметно на фоне всего остального.

– Что там вообще стряслось? – осторожно спросил Мекки.

Стоп. Как это – что? Все же должно было идти в трансляцию.

– Встречный вопрос: а что вы видели?

– Да считай, чистый калейдоскоп, – охотно начал рассказывать Полли. – Вспышка справа, вспышка слева, горизонт упал, потом все вообще волчком пошло.

Значит, камера свихнулась ещё раньше, чем на меня спрыгнул «паук». Очень радостное известие, ничего не скажешь. Пчёл разметало взрывом задолго до окончания сбора данных, а учитывая ребут…

У меня ничего нет. Вот вообще ничего. Кроме последней надежды на десантный трос.

– Ну телеметрию-то вы получили? Анита?

Она отозвалась не сразу и как-то неохотно:

– Передача шла прямо в эфир. Без записи.

То есть, только и исключительно на базу, пред чьи-то высокопоставленные очи. По особому распоряжению, все такое. И как можно предположить, далеко не в отдел статистики.

Не хотелось об этом сейчас вспоминать, но ползали по базе слухи, что время от времени высшее руководство развлекается играми на выбывание. За счет подчиненных, само собой. Стравливает друг с другом группы пешек, так сказать, а между тем делает ставки, попивая скотч хрен-пойми-скольки-летней выдержки. Уж не знаю, какие призы уходят победителю, а в проигрыше остается ясно, кто. И если сегодня такой игрой зацепило нашу вахту…

– Посадка!

Ох. Они-то сели, а я, скорее, плюхнулся кулём о взлетно-посадочную. Хотя Анита явно старалась сделать все как можно мягче, словно чувствуя себя виноватой.

Ленты гриддера, похоже, растягивали в шесть рук и дружно: я не успел очухаться, как конечности киселем расползлись в стороны, потеряв малоприятную, но все же опору. Потом кто-то дернул вверх щиток моего шлема.

– Живой!

А, это Полли. Как всегда, без церемоний.

– Кто давно по граблям не получал? – грозно прикрикнули на Портера откуда-то сзади, и тот, чуть втянув голову в плечи, уступил дорогу медслужбе.

– Вы б ещё его трясти начали, скны дти… – неразборчиво ругнулся парень с нашивками парамедика на форменной куртке, прилаживая сканер к сервисному разъему моего обвеса. – Сколько пальцев?

Я немного подумал и показал. Один. Под дружный гогот парней.

– Поюморить предлагаешь? Не советую. Шприцы все равно у меня длиннее.

– Ну что там, док?

– Похоже, можно обойтись без экстры, только плановой. Сейчас носилки подкатим и…

– Мастер-сержант Тауб?

Хоть полоса и была залита огнями, матовые обвесы одинаково массивных фигур словно впитывали в себя свет, не позволяя сомневаться: нас и впрямь навестили их чернейшества. Сейфы, при полном параде.

– Мастер-сержант Тауб? – повторил тот, кто видимо был старшим в конвое.

Медик недовольно тряхнул головой:

– Ваши дисциплинарные разборки сейчас не ко времени. Этому человеку необходимо оказать…

Его отодвинули в сторону. Не особо грубо, но без церемоний. А меня подхватили под локти и поставили на ноги. Только тогда масштаб катастрофы начал потихоньку проясняться.

– Эй, в чем проблема-то? – попробовал встрять Рито.

– Мастер-сержант Тауб задержан до выяснения обстоятельств.

– Каких ещё…

– Изнасилование гражданского служащего при исполнении.

Я ожидал услышать любую, даже самую фантастическую чушь, но только не что-то подобное.

Как? Кого? Когда? Да за каким чертом?!

– Значит, дверь и все остальное на сегодня отменяется?

– Полли, мать твою…

Терпение или что там у меня оставалось вместо него, разлетелось клочьями.

Я на полном автомате обернулся, забывая о том, что со всех сторон окружен сейфами, за что и получил удар шокера поддых. Медик затараторил что-то вроде «нунельзяжетаксчеловеком», но все это и прочий белый шум скоренько ушли в глубокую параллель от меня и моего окончательно отказавшего сознания.

Глава 2. Женщины вообще могут всё, просто не для каждого

Дарли

Прима появилась на сцене ровно за вдох до того, как я сподобилась бы таки пощупать и погладить складки мраморной тоги. Даже каменные и навечно застывшие они казались текуче-мягкими в отличие от плиссировки моей юбки, при особо незадавшихся движениях и поворотах мстительно царапающей колени. Причем почему-то больше левое, чем правое.

К тому же древний дяденька, заслуживший честь быть статуйно увековеченным, выглядел, тем не менее, вполне по-человечески, и вряд ли обиделся бы на мои прикосновения. Зато его нынешние потомки, несомненно, обвинили бы меня в святотатстве, посягательстве и нанесении ущерба ценностям. Семейным уж точно, если не культурным и историческим.

С другой стороны, если допустить, что даже каждая плашка начищенного до блеска паркета имеет происхождение, исполненное благородства и памяти славных времен, то даже дышать здешним воздухом, значит, нарушать, осквернять и посягать. Остается лишь удивляться весомости причин, вынудивших сиятельную контессу Аурелию Абруцци допустить в святыню своего дома такую дворняжку, как я.

– Надеюсь, ваше ожидание не было слишком скучным?

Оно было долгим. Очень. Времени хватило на несколько прогулочных кругов по залу, и ещё осталось. На размышление о том, что некоторые персоны совершенно зря считают исполнение церемоний краеугольным камнем собственного существования.

Долгим было ожидание, да. Но чтобы скучным?

– Разве можно скучать в окружении такого великолепия, госпожа контесса?

Легкая тень в её взгляде ответила мне быстро и утвердительно, но разумеется, сразу же была изгнана прочь, уступив место прежнему высокомерному льду.

Жаль… Чуточка глубины этим зеленым глазам вовсе не помешала бы. Но тогда они стали бы похожи не на драгоценный, а поделочный камень, что совершенно недопустимо. Можно даже сказать, неприлично.

Я заметила, она заметила, ставни захлопнулись, прелюдии закончились.

– Нам следует обсудить предстоящее мероприятие, – величественно изрекла контесса, повернулась и направилась прямиком в галерею, конца и края которой с моего места не просматривалось вообще.

Приглашение? Предложение? Приказ? Понимай, как хочешь. Если это в принципе необходимо понимать. Можно даже прикинуться дурочкой и вывести-таки эту неудачно одушевленную статую из равновесия, но…

Всегда есть но.

Ответственность, честь мундира, корпоративная этика – как ни назови, все равно придется идти следом и послушно ждать, когда беседа соизволит быть продолженной.

Контесса хотя бы не ускоряет шаг, и то хорошо. Можно продолжать пялиться на все вокруг. В том числе и на неё саму.

На строго уложенные локоны оттенка темного золота. На тонкую шею, не умеющую ни склоняться, ни кланяться. На угрожающе острые локти сложенных у талии рук. На черный бархат траурного платья, словно высасывающий из окружающего пространства и свет, и любые проявления жизни.

Кого-то там она похоронила. Может, супруга, может родственника. В последних светских сплетнях вроде бы ничего по этому поводу не упоминалось. Да и зная, насколько затейливыми бывают традиции всяких владетельных родов, не стоит особо заморачиваться. Вполне возможно, что этот траур и вовсе тематический, по какому-нибудь далекому предку или годовщине очередного передела собственности, сократившего владения семьи Абруцци на две с половиной деревеньки. Главное здесь – поза. Несчастная скорбящая женщина, которую все просто обязаны утешить, поддержать и облагодетельствовать.

Вопрос: а я здесь с какого боку припека? Я ведь вроде как тоже женщина, и если подходить чисто по-женски, то…

– У вас есть дети?

Кого-то раздражают вопросы про возраст и финансы, мне достаточно любого упоминания про продолжение рода, чтобы солнце зашло за тучку.

Во-первых, это нечестно. Потому что сразу и бахвальство, и укор, и унижение.

Во-вторых…

Хотя, она может и не понимать всех нюансов. Потому что для понимания нужно нечто большее, нежели интерес, неважно, праздный или насущный.

– В моей профессии наличие детей напрямую связано с направлением специализации, госпожа контесса. Проще говоря, будь я матерью, здесь и сейчас вы беседовали бы с кем-то другим, а не со мной.

– И как я могу быть уверена, что…

Да никак. Вот вообще. От слова совсем.

Не надо тебе быть уверенной. Все, что требовалось, уже сделано: круг работ определен, мастер нанят. Теперь отойди в сторону и не отсвечивай.

– Вы взяли на себя труд ознакомиться с информационными материалами, направленными в ваш адрес?

– Разумеется.

О да, она их прочитала. Взглянула на картинки. Возможно, даже взяла лупу, чтобы разобрать мелкий шрифт примечаний. Но ни черта не поняла. Не усвоила даже главного: либо веришь, либо нет, третьего не дано.

– Но у вас есть вопросы. И сомнения.

Она остановилась, продолжая, впрочем, демонстрировать мне лишь свой точеный профиль.

– Я собираюсь доверить вам… вашей заботе величайшую драгоценность этого дома.

– И я буду заботливой. Настолько, насколько потребуется.

Снова начала движение.

– То, чем вы занимаетесь. Что это такое?

Ох, а к чтению лекций я как-то сегодня и не расположена. Да и предположить, что…

Ах ты, дурья башка! Нет, не моя. Моего непосредственного начальничка. Он, понятное дело, давно уже витает в эмпиреях, водя знакомство с лицами заинтересованными и тематически подкованными, круг которых не то чтобы страшно узок и далек, но в нужной степени осведомлен, а меня сюда бросил, как миссионера на растерзание папуасам.

Ну спасибочки, удружил.

Любое общество всегда состоит из групп либо зашоренных, либо прошаренных. Даже самое светское и родовитое. И с большой долей вероятности обитатели соседнего палаццо легко и свободно пользуются услугами одного из Домов утешения, тогда как здешние…

И как прикажете быть?

По уму следовало бы попрощаться и убраться восвояси. Да, с неустойкой. Да, представляя контору в не слишком выгодном свете. Да, в конце концов, покладя все, что есть, на собственную репутацию. Зато без риска и груза ответственности.

Но по уму – это так… Скучно.

– Знаете, я не особенно уважаю рекламу. Её задача – внушить человеку желание. Посмотри, какой замечательный товар мы тебе предлагаем, с ним твоя жизнь станет просто сказочной! Ты ведь хочешь попасть в сказку? Все хотят! Значит, и ты должен хотеть. Хотеть, а не нуждаться.

Правда, не возникай время от времени та или иная мода, никто не изваял бы мраморных истуканов, мимо которых мы движемся по галерее. И мир стал бы чуточку беднее на красоту. А с другой стороны, кто их видит, кроме местных господ и челяди? Могу поспорить, ни те, ни другие на самом деле в гробу видеть хотели такую память о прошлом. Помпезную, громоздкую и требующую постоянного ухода в ущерб нормальным живым людям.

– Госпожа контесса, пожалуйста, ответьте честно. Самой себе. Вы хотите или нуждаетесь?

– И в зависимости от того, как я отвечу…

– Безо всякой зависимости.

– Но тогда зачем…

Чтобы немного сбить твою спесь, в первую очередь. Это же так трудно, признать, что тебе что-то нужно. Особенно когда у твоих ног весь мир. Ну, почти весь.

Мы успели прошагать мимо дюжины статуй, прежде чем раздалось вымученное:

– Другие варианты… могут повлечь за собой нежелательные последствия.

Ну да, ну да. Вопросы приличий, репутации, чести и всякое такое. То, без чего себя не мыслят люди определенных кругов. А ярмарочные факиры – это вполне приемлемо. Традиция древняя, не шибко почитаемая, но вроде как примелькавшаяся, местами забавная и почти непредосудительная. В самом крайнем случае можно списать на экзальтированность, наступившую вследствие глубоких личных переживаний.

– Ясненько-понятненько.

Она все-таки повернула ко мне лицо. Коротко, на считанные секунды, не позволяя уловить выражение. А потом снова вперила взгляд в глубину галереи.

Нет уж, больше не куплюсь ни на какое заманчивое предложение. Предварительные ласки – стезя отдела продаж, вот пусть и занимаются своим делом. Да и, чем больше думаю об этом заказе, тем быстрее улетучивается настроение. А без настроения мне нельзя. Песенница без настроения – как молоко на грани кипения: на миг отвлечешься, и дело плохо.

Чья же это шутка? Кто так на меня взъелся? И главное, не без ведома начальства, потому что предписание я получала из самых первых рук. А что, если он сам во всем этом…

Возможно.

Вероятно.

Звоночки-то были, были. Седина в бороду, теперь уже сомневаться не приходится.

Знать бы, на что именно шел расчет. Что откажусь? Что не удержусь и надавлю? И того, и другого достаточно, как минимум, для временной потери места под нашим главным солнышком.

Значит, я должна вернуться с победой, и никак иначе. Чтобы раз и навсегда заткнуть всем шавкам их поганые…

– Вы… Вы выполните вашу работу?

– О, да! Вне всякого сомнения.

Кажется, она вздрогнула, но не решилась посмотреть мне в лицо.

В общем-то, и правильно сделала: то, что я сама мельком поймала в зеркальном стекле, мимо которого мы проходили, выглядело, мягко говоря, отвратительно. И требовало самым срочным образом отставить в сторону и обиды, и планы мести.

Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три.

Вальсируем и успокаиваемся. И строго пофиг, как и кто на это будет смотреть.

Раз, два, три. Раз, два, три.

– Госпожа песенница?

Раз, два, три.

– Госпожа…

– Мне нужно взглянуть. На объект «заботы». Перед тем, как.

– Разумеется.

У неё был шанс теперь уже отказаться самой, но видимо, нужда была все-таки слишком сильной: вместо того, чтобы шугнуться моих странностей, контесса свернула в узкий и весьма извилистый коридор, закончившийся ничем не примечательной дверью.

– Прошу сюда.

Я предполагала увидеть комнату, но вместо этого попала в ещё один коридор, единственными источниками света в котором были…

О, пожалуй, такое впечатление способно искупить все сегодняшние переживания. Тайный ход с зеркалами-подглядками – где бы я ещё смогла это увидеть воочию? Уж не знаю, новодельный или аутентичный, привезенный с родины и собранный заново из древних деталек, но атмосферный по самое не хочу.

Контесса проводила меня к одному из зеркал, за которым располагалась явно жилая, хоть и с поправкой на местный колорит, комната. А главное – обитаемая.

– Вас устроит такой обзор?

– Вполне.

Она кивнула, отступила куда-то назад и… Пропала. Только шорох скрытой тенями двери подтвердил, что Аурелия Абруцци не рассеялась в пространстве, как клочок тумана.

Но все это было уже не так волнующе и интересно, потому что я наконец-то могла оценить фронт работ, ради которых проделала весь сегодняшний путь по улицам и мозгам.

Симпатичный мальчик. На мать не очень похож, но то, что породистый, от взглядов не скроешь. С возрастом наверняка потяжелеет и лицом, и телом, но пока ещё трепетно юный, тонкий и звонкий. Хотя уже заметно носатенький. А вот эта складочка между бровей как-то мне не нравится. Лишняя она здесь. Не по годам, уж точно. Сделаем поправку на среду обитания?

Двигается нормально, без отклонений и особенностей. Можно даже сказать, активность повышенная, вон, на ковре уже тропинку утоптал из угла в угол. Волнуется.

Волнение это хорошо для подключения. Это просто. А вот как быть с тонкой настройкой?

Лучше, конечно, было бы встретиться лицом к лицу. Надежнее. Но если таковы пожелания заказчика, пусть они даже в некотором смысле идиотические…

– Траурное платье, мама? В самом деле?

Ой, а я все-таки соберу базу для настройки. Хотя бы и стараниями контессы.

– Ты собираешься отказать мне и в праве выбирать цвет одежды?

Вместе они смотрелись вполне гармонично, а главное, сразу становилось понятно, что при всей своей внутренней силе Аурелия Абруцци неспособна противостоять намерениям сына. Только намекать и символизировать.

– Мы обсудили все уже с десяток раз, мама. Я не изменю свое решение. Даже отец, будь он жив…

– Оставим мертвых в покое, Риккардо. Наследие отца никуда от тебя не денется. Но ты можешь…

– Ничего не случится, – он стиснул черных бархат её плеч своими ладонями, заглядывая глаза в глаза. – Это просто дуэль.

– Просто?

– Мы должны все выяснить друг с другом.

– Друзья не скрещивают шпаги.

– Мама!

– Все можно решить иначе.

– И напрячь высокие эшелоны ради сущей безделицы? Надо мной будут смеяться.

– Тебе милее, чтобы над тобой рыдали? Над твоим бездыханным…

Если бы мне не была немного понятна подоплека происходящего, все это можно было бы принять за сериальную сцену. Вот только у актеров в голосах никогда не проскальзывают такие нотки. Одновременно пафосные и искренние. И это ещё надо учесть, что контесса несколько сдерживается, памятуя о зрителе в моем лице.

– Самое большее, будет пара шрамов.

– И ты так спокойно об этом говоришь?

О, дорогая моя, вовсе не спокойно. Я бы даже сказала, с определенной надеждой на подобный исход. Наверное, чтобы потом хвастаться. Кто их, этих мужиков разберет? Одни меряются силой, другие кошельком, третьи…

– Я уже не ребенок.

Ой, как же он заблуждается! При определенном стечении обстоятельств ребенком можно остаться до самых седин, ну а там детство вернется само, безо всяких просьб и вопреки любому сопротивлению.

Хотя, если в разговоре возникла тема возраста…

Банально. Обыденно. Сотни раз измученная тема.

С другой стороны, теперь у меня есть все, что может потребоваться.

Как бы дать знать главной героине, что балаган можно прекращать? А, мне и не надо трепыхаться: где-то вдалеке мелодично зазвенело, Риккардо встрепенулся и подхватил с кресла фехтовальную амуницию.

– Все будет хорошо, мама.

Торопливый сыновний поцелуй, хлопнувшая дверь, вопросительный взгляд контессы, сначала с другой стороны зеркального стекла, потом уже безо всяких преград.

– Вы… Получили, то, что хотели?

– Да, благодарю. И так полагаю, мне тоже пора выдвигаться на исходную?

– Я провожу вас коротким путем.

Чтобы позволить мне ещё раз подивиться искусству архитекторов? Двумя руками за!

* * *

Короткий путь вывел из чехарды коридорищ, коридоров и коридорчиков прямиком на смотровую галерею фехтовального зала. На места для зрителей, которые в наличии уже имелись, а вместе со мной составляли то самое число, которое, как нас уверяют, очень даже любит бог. Хотя, если бы он вздумал вдруг присмотреться повнимательнее к нашей троице, поимел бы поводов для размышлений.

Контесса не переступала порог: осталась в тенях и сумраках. Может, любопытством не страдала, а может, после моей отповеди решила лишний раз не мозолить глаза. Я же бываю, ой какая страшная временами! Нет, страшная я по определению, но обычно люди этого не замечают. Пока двуликий Янус не повернется анусом, так сказать.

Вот и сейчас, по-хорошему, взять бы ему да и…

Нет, даже не стоит напрягаться. Все усилия пропадут втуне, потому что собравшиеся на галере дамы видели меня уже не раз, причем, предполагаю, что и в белых тапочках – тоже.

Поэтому все пройдет буднично и привычно. Как положено.

– Сердечный привет конкурирующей фирме!

Ответного «здрасьте» можно было не дожидаться: хватило и того, что долговязая Агнесс Коллино просто дернула подбородком слева направо.

Значит, сегодня играем против южан? Ситуация выглядит все нелепее и нелепее. При таком раскладе я здесь и вовсе появляться не должна. Куда как логичнее было бы задействовать южный Дом по полной программе, а не высвистывать приглашенных звезд.

По-человечески, конечно, сомнения и опасения понятны: если на всем поле играет одна команда, она играет в свою пользу, с непременными поддавками. Но как же реальная жизнь отличается от научных теорий…

Даже в рамках одного Дома. Даже близкие подруги. Ну ладно, не близкие, но связанные единым обетом, мы никогда не уступаем друг другу. Проиграть можем, и проигрываем, чего уж греха таить. Но уступить? Невозможно. Немыслимо. Даже если очень-очень захочешь.

Гораздо легче увлечься и переусердствовать, но на сей неприемлемый случай как раз и заведен арбитраж. Дабы неустанно бдеть.

И выбор арбитра на сегодняшний матч с чистым сердцем одобряю. Хорошая тетка. Унылая, как осенняя морось, но внимательная и честная. Чего ещё можно пожелать?

А, да, конечно:

– Светлейшее судейшество, наше вам – отдельно, с кисточкой и прочим почтением!

Мне кивнули.

О, мне кивнули? Это надо отметить. На той самой странице моей внутренней записной книжки, рядом с вопросом: улыбалась ли мисс Форд хоть однажды за всю свою долгую песенную жизнь?

– Сестра Дарли. Сестра Агнесс. Полагаю, нет нужды пересказывать вам весь свод правил?

Почему? Я бы послушала. Пусть это даже выглядело бы попыткой чуть отодвинуть неизбежное приближение рутины. Здесь, среди всего этого древнего великолепия никакая церемония не смогла бы стать лишней. Она же плачет и просится, разве они не слышат?

Увы, увы, увы. Глухи, как пробки. И до омерзения снисходительны, словно показывая всем своим видом, что…

Ах, ну да, как же можно было забыть? Простите великодушно! Это я, сирая и убогая, здесь впервые, вот и впала в неуместный восторг. Но я соберусь, конечно же. И буду очень-очень стараться, дабы не посрамить и все такое.

Бе-е-е-е.

– Уровень вмешательства – не выше терапевтического. Лучше, если вообще сумеете обойтись гомеопатическими дозами. Членовредительство местными бонзами не поощряется, и вряд ли кто-то из этих парней рискнет пойти поперек устава. Но, как понимаете, в виду все надо иметь. Во избежание.

Кто бы сомневался? Все должно пройти предельно правильно и скучно. С одной стороны гриба, могу понять: влиятельные семьи, наследнички, политические союзы – если и впрямь решат друг друга порешить, то сделают это не собственными руками. Не положено-с.