Текст книги "Argumentum ad hominem (СИ)"

Автор книги: Вероника Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Глава 18. Знакомства: старые, новые… другие…

Собственно, так мы и ехали полчаса или больше. В гробовом молчании. Только когда шины зашуршали по брусчатке, Петер велел остановиться, а мне сообщил:

– Приехали.

Вот уж, действительно. Иначе не скажешь.

Я прожила в этом городе всю свою жизнь, но и представить не могла, что рядом с центром могут существовать такие места. Заповедные. С невысокими уютными домами, причудливо рассыпанными посреди зелени. Буквально в нескольких сотнях футов за ними вставал привычно-каменный городской пейзаж, но он словно служил защитой этому странному оазису, укрывая его от праздных наблюдателей. И даже река, несущая свои воды по другую сторону мощеной дороги, почему-то совсем не шумела.

Мы прошли мимо десятка разноцветных домиков, прежде чем добрались до нужного. И финал нашего путешествия выглядел ровно так же, как и его соседи. Мило. Почти трогательно. Вот только та, что открыла нам на стук дверного молотка, в общую идиллию не вписывалась никак.

Совсем девчонка. По моим меркам уж точно. Тощая, угловатая, растрепанная. В необъятной, явно мужской футболке на босо тело. Мрачная, как демон Преисподней. Если только демоны бывают окутаны ажуром песенных кружев.

На Петера она зыркнула так, что любому стало бы страшно, а белобрысый только картинно приподнял бровь. Девчонка нахмурилась ещё больше, словно собиралась, как минимум, броситься в бой. Я уже начала прикидывать, как их разнимать, если придется это делать, потому что понимала: рыцарь не двинет и пальцем в свою защиту, но ничего делать не пришлось.

Растрепа беззвучно ругнулась и вдруг исполнила весьма своеобразное упражнение, в книгах по этикету упоминаемое, как реверанс. Щепотями пальцев разводя в стороны полы футболки, как бальное платье.

– Ваша светлость.

Выглядело диковато, но Петер почему-то принял происходящее, как должное. Небрежно кивнул и прошел мимо. В дом. По начищенному до блеска паркету.

Девчонка, все это время глядящая именно, что в пол, проследила его шаги, выпрямилась и скривилась так, что я сама задумалась о том, чтобы разуться. Но вместо упреков прозвучало по-прежнему мрачное, и все же с ноткой чего-то, похожего на надежду:

– Откушать изволите?

– Не-а, – ответил белобрысый, углубляясь дальше в коридор.

Растрепа сделала вдох. Очень-очень глубокий. Но прежде, чем успела выдохнуть, из-за поворота раздалось:

– Я знаю, что вы очень хорошо готовите, леди. Вчерашние завитушки были очень вкусные.

Невинная с виду фраза стала спусковым крючком: девчонка вспыхнула, захлебнувшись то ли воздухом, то ли эмоциями.

– Да ты… Да как… Да… Наглость какая… И вообще, это венские слойки, и называются «Локоны красотки»! Вот!

Или мне показалось, или откуда-то, совсем уже издали, раздался смешок. Явно в исполнении Петера, но совсем с ним не вяжущийся. Потому что этот короткий звук был исполнен человеком, которому, действительно, было весело. Просто так. В моменте.

Значит, он все-таки бывает другим? Или я просто никогда не видела его в сочетании с кем-то, кроме себя?

Какое-то время мы обе, каждая удивленная своим личным открытием, смотрели друг на друга. Потом растрепа махнула рукой:

– Идемте. Если этот воришка ещё вчера все не сожрал, напою вас чаем. Или предпочитаете что покрепче?

– Нет. Чай вполне подойдет. Спасибо.

Я потянулась было к застежкам туфель, но на меня посмотрели с сожалением. Как на умственно отсталую:

– Да бросьте. Все равно тут к вечеру будет не протолкнуться.

– А зачем тогда…

Девчонка фыркнула:

– Из вредности.

Чьей именно, уточнять не стала. Возможно, обоюдной.

Кухня, в которую меня любезно пригласили, целиком и полностью соответствовала облику дома: просторная, но уютная, обставленная в прозрачном стиле «прованс». Разве что, немного выделялись из общей пасторали технологичные коробки духовки и холодильника. А вот газовая плита выглядела подлинным ретро. Возможно, и была таковым.

– Чай какой заварить? – спросила растрепа, водружая на плиту меднобокое страшилище с длинным носиком.

– Лучше травяной. Мне ещё сегодня…

– Ага-ага. Знаю.

И все-то вокруг все знают. Одна я в неведении.

Поставив чайник греться, девчонка распахнула дверцу буфета и долго пялилась на блюдо, видимо, с теми самыми завитушками, о которых говорил Петер. Наверное, пересчитывала. Потом ругнулась, выставляя угощение на стол.

– Вообще ничего не брал. Разве что понюхал.

Она не пыталась казаться возмущенной, а действительно, сердилась. И кажется, я начинала понимать, почему.

– Но можно же было попробовать? Или… Вообще не ест сладкое, что ли? Кайл вон обожает. Хотя не признается, конечно. Я думала, что и…

Расстроена. А чем, спрашивается? Тем, что кое-кто не принял её заботу? Эх, было бы о чем переживать.

– Он не умеет.

– М? – на меня подняли взгляд, чуть заспанный, но дивно лазоревый.

– Просто не умеет. Не понимает. Не чувствует. Нужно каждый раз объяснять.

– Да уж! Такому объяснишь…

Девчонка сыпанула в тяжелую бронзовую ступку горсть кофейных зерен и с остервенением начала давить их бронзовым же пестом.

– Даже замечать не желает…

Я хмыкнула. Правда, исключительно в уме. Чтобы никого не обидеть.

– Он замечает все. И всегда внимательно слушает. Иногда от этого даже становится жутко. Так что, имейте в виду. Все, что вы скажете, будет использовано.

Вот за или против, это вопрос. Весь мой опыт показывает, что белобрысый вообще не задается понятиями добра и зла. Может – сделает. Особенно если попросят. Хотя… Ну да. В ответе-то будет просящий.

Девчонка растолкла зерна. Пересыпала в турку, залила водой и поставила на огонь.

– Давно вы с ним?

Я подумала и признала:

– Почти с начала восхождения.

– У-у-у, – чуть завистливо протянула растрепа. – Круто.

– Да не так, чтобы очень.

– И он всегда такой был?

Если хорошенько задуматься…

– Пожалуй, да.

– Жуть, – вынесла она свой вердикт. – Но все равно круто. Я бы хотела попробовать. Потом. Когда контракт с Кайлом закончится. Наверное, это чудесно – стать для кого-то второй матерью.

Вот уж, действительно.

Я бы никогда не посмотрела на эту тему с такой стороны. Просто не пришло бы в голову. Хотя, может, и к лучшему. Потому что в моем случае… То есть, в нашем совместном.

О-хо-хо.

И первая мать не захотела иметь со своим ребенком ничего общего, и вторая сбежала сразу же, как подвернулась возможность. Можно сказать, бросила.

Конечно, он уже далеко не беспомощный младенец. И наверное, давно привык к своему одиночеству. Вот только меня лично это никак не оправдывает. Перед самой собой, по крайней мере.

– Поэтому он и привел сюда вас, – заключила девчонка, поворачиваясь к плите и хотя бы на пару минут избавляя меня от необходимости удерживать покерфейс.

Вода закипела в обоих сосудах одновременно. Но у нежной ромашки, конечно, не было ни единого шанса затмить острый аромат кофе. Как и у ванильной приторности слоек.

– Хоть вы-то попробуйте. Зря старалась, что ли?

Печенье и впрямь было вкусным. С тонкими прослойками крема, растекающегося на языке, как шелк.

– А я совсем не умею готовить.

– Да вам и не надо. По-моему, он даже стекло сожрет, не морщась.

Очень может быть. Парень вообще много чего может. Но разве это повод вынуждать его делать это снова и снова?

Зато теперь могу с чистой совестью заявить Лео, что мать из меня – никудышная. Чтобы губу зря не раскатывал.

– Я вот только одного никак не пойму, – задумчиво сказала девчонка, отламывая очередной кусочек печенья – Он у вас все-таки какой? Черный или белый? С виду вроде пресный, почище залежалого сухаря, но при этом в любой момент может вытворить… М-м-м… Всякое.

Знать бы ещё точнее, о чем она говорит. А то у меня эти понятия так в области цветопередачи и застряли.

– Думаю, он ещё не решил.

– Разве это не определяется само, сразу, по восхождению?

Дурочка. Считает меня матерой и опытной, тем более, с таким, хм, воспитанником. Пытается перенять опыт, пока источник рядом. Да и…

Если бы рыцарю сказали, что нужно быть каким-то одним, он бы обязательно послушался. И выбрал. Или бы просто принял первое предложенное. Но при всех правилах, внешних и внутренних, тут он оказался абсолютно свободен. Волен взять то, что… Нет, не что захотел. То, что понадобилось.

– Долго оставаться между нельзя, – качнула русыми прядями растрепа.

Потому что две грани могущества не могут ужиться друг с другом? Или потому что ещё ни у кого не получилось их соединить?

– Он выберет. Когда придет время.

– Он… – вздохнула девчонка. – Ну ещё бы. Даже не сомневаюсь.

И я тоже. Причем этот выбор наверняка будет разумным, полезным, правильным. Но совершенно бесстрастным.

Может быть, нам просто не хватило времени? Сколько мы знакомы? Без году неделя? Не считая этих странных девяти дней, конечно же. И ему было совсем не до чувств, и я больше думала о том, как и куда приспособить приобретенное чудо. А надо было просто попробовать жить.

Хорошо, не как семья. Хотя бы по-дружески. Ведь даже между просто соседями могут быть очень даже теплые, почти родственные отношения. И общая лужайка для барбекю.

Могло бы получиться. Наверное, ещё получится. Но сначала начать невозможно, а нынешняя точка…

Растрепа к чему-то прислушалась и вздохнула:

– Надо привести себя в порядок. По мне и так бы сошло, но Кайл – фанат приличий. Будет дуться, если не угожу. Хотя, дуется он жутко забавно. Но все-таки, сегодня не тот день.

Поднялась, задвинула стул.

– Вы тут хозяйничайте. Чай, плюшки. Чего найдете. Не стесняйтесь.

Кайл. Её рыцарь, наверное. Правда, она упоминала про какой-то контракт. Получается, что сказки о подчинении верны, в лучшем случае, только наполовину? А в обыденной жизни все те же обоюдные договоренности, условия, обязательства, кипы страниц с мелким текстом? Или все же нужно читать между строк?

Я помню те ощущения. В первые часы знакомства. Когда сначала невозможно было оторваться, а потом тянуло ловить каждое слово и искать в нем хотя бы тень одобрения. И это при том, что белобрысый не ставил себе никаких целей в отношении меня. Даже отстранялся. Скорее неосознанно, чем намеренно, зато непреклонно. А вот если бы дал себе волю…

Бр-р-р. Страшно представить. Хотя, мне тогда было бы совершенно плевать. На все и сразу. Я обрела бы свой рай на земле. А если бы вдруг начала скучать, понадобилось бы только попросить. Или просто грустно вздохнуть. В раю ведь много места. Хватит на всех.

И никаких сомнений, переживаний, чувства вины. Потому что за все на свете отвечал бы один только…

Я крошила печенье, цедила остывший чай, пялилась на цветной фарфор и банки с разноцветным вареньем за стеклянными створками шкафов. Наверное, в конце концов, задремала. И очнулась только от осторожного прикосновения:

– Вам пора.

Сначала я даже не поняла, кто меня разбудил. Потому что глухое строгое платье в пол, с воротником под самое горло, никак не вязалось с той растянутой футболкой. И растрепы больше не было: русые волосы причудливыми косами стекались в тугой клубок где-то на затылке.

– Идите за мной.

Казалось, она прибавила с десяток лет, не меньше. Но когда вслед за своей провожатой я прошла через дверной проем, окантованный настоящим резным деревом, оказалось, что мир вокруг меня тоже скоропостижно сменил свой возраст. Только постарев намного-намного больше.

* * *

Не знаю, почему, но помещение, куда меня привели, я смогла бы назвать только рыцарским залом, и никак иначе. Хотя ни единого намека на что-либо ратное не наблюдалось: ни оружия, развешанного по стенам, ни истуканов в доспехах, ни даже картинок с батальными сценами. Только общая древность отделки и скупой обстановки. Ряд стульев вдоль стен, как будто предназначенных для зрителей. И закрытые шкафы.

Я поняла, в чем дело, только когда прислушалась к волнам своего песенного прибоя. Возвращавшимся назад почти с той же силой, что были посланы. Идеальная арена для тренировки. А может и для…

Вспомнилось тело на платформе. И тень рыцаря, рожденная внутри меня. Если я все правильно понимаю, то здесь и не должно быть оружия. Того, привычного. Достаточно самих поединщиков. И тех, кто проложит им дорогу друг к другу.

Петер уже был здесь. Устроился на полу у стены, в небольшом пространстве между двумя стульями. Почему-то, взглянув на него, я сразу вспомнила слова девчонки. Что оставаться между нельзя. И снова подумала: почему? Вот же. Пожалуйста. Легко и просто.

Он сидел в своей любимой позе, положив руки на согнутые колени и прикрыв глаза. Может быть, даже дремал. Я направилась к нему, потому что оставалась ещё уйма вопросов, самым насущным из которых был: какого черта и что здесь происходит. Но на последней четверти пути притормозила, потому что из открытой в коридор двери начали приближаться голоса. И один – быстрее прочих.

Это не была песня хозяйки дома. Растрепанная девчонка, мановением волшебной палочки превратившаяся в чопорную леди, не стала бы так настырно шарить вокруг. Потому что незачем. Значит, явились гости, которых мы все ждали. Все, кроме меня.

Когда они вошли в зал, я окончательно перестала понимать, что происходит. Во-первых, молодые мужчина и женщина выглядели так, будто только что прибыли то ли с теннисного корта, то ли с поля для гольфа со всеми этими дресс-кодами и пафосом. И если Петер выглядел здесь, среди строгой классики, мягко говоря, неуместно, то пришельцы своим видом просто резали глаз. А во-вторых…

Сначала я подумала, что мне это мерещится. Что в чайный сбор помимо ромашки затесались и травки совсем иного свойства. Несколько раз перевела взгляд с одного лица на другое, отчаянно ища различия. И если бы вошедший сохранял бесстрастный вид, я бы точно сошла с ума. Но бог миловал: при виде Петера лицо его двойника зажило, заиграло, что называется, всеми красками. И мне вдруг стало понятно, почему белобрысый так редко и так скупо использует мимику. Наверное, когда-то попробовал перед зеркалом и ужаснулся результату. По крайней мере, я точно пришла в ужас, наблюдая, как гармоничные в своей неподвижности черты, соединяясь с эмоциями, искажаются до почти обезьяньих гримас.

– Надеюсь, ты не слишком долго ждал, братец? Я спешил, как только мог.

Словесное уточнение, конечно, запоздало: глаза все уже поняли, зато часть вопросов отпала сама собой и больше не мешала обращать внимание на другие детали. Например, на тон сказанного.

Выглядело жутковато, но двойник, при всех его позах и манерных кривляниях, уж не знаю, врожденных или заученных, был до странности искренен. Похоже, действительно, спешил. И радовался тому, что видит. Ну, кроме меня, разве что.

– Притаскивать сюда старуху было совершенно незачем. Хотя, скорее это она притащилась за тобой. Из жалости. Но как бы то ни было… Ты же понимаешь? Я не могу позволить ей уйти. По большому счету, мне, разумеется, плевать, но надо держать лицо. А две осечки подряд это слишком.

Так вот, по чьей милости я едва не лишилась жизни? Приятно познакомиться. В самом деле, о чем думал рыцарь, приводя меня с собой? Даже если его брат и ведет себя, как клоун, это не значит… К тому же, если верить ужастикам, именно клоуны подчас оказываются самыми страшными злодеями.

Я невольно посмотрела на Петера и моргнула от неожиданности. Потому что увидела, как в сером взгляде вспыхнула и медленно сгорела тоска.

Уж не знаю, ждал ли он от брата что-то определенное или даже надеялся, но ему, похоже, было больно видеть то, происходит. Он скорбел. Примерно так же, как тогда, перед последним ударом. Что могло означать…

Я зажмурилась. Только что голову в плечи не втянула. И лишь потом сообразила, что песня-то пока не звучит, значит, бояться рано. А ещё чуточку спустя почувствовала: эта песня снова будет моей. Как и было задумано.

– Впрочем, если ты попросишь… Ты ведь попросишь? Ради такого случая научишься быстро, я уверен. Так вот, если попросишь, можем взять её с собой. Разумеется, на общих основаниях. И я даже позволю вам иногда видеться. Может быть, даже разрешу ей петь для тебя. Да! Именно! Это чудесно поддержит твою память. Как же мне сразу в голову не пришло? Ну да, хорошо то, что хорошо кончается!

Глава 19. Это же рыцари. У них все не как у людей!

Он ужасен, этот его брат. Омерзителен и каждой деталью, и целиком. Такой похожий, и такой… Трудно поверить, что они появились на свет из одной материнской утробы.

– Я предполагал, что ты будешь упрямиться дольше. Но девять дней… Хотя, вполне достойно. Голод оказался настолько нестерпимым? Осталось совсем чуть-чуть, скоро Маргарита тебя накормит. Только еду сначала нужно заслужить. Ты когда-нибудь видел, как служат собаки? Хотя, откуда? У тебя ведь их не было даже нарисованных.

Хорошо, что я съела всего пару печенек, и они безвозвратно растворились в организме. Потому что иначе меня бы стошнило.

Такому человеку совершенно точно нечего делать в мире живых, теперь я в этом не сомневалась. Понимала и принимала решение рыцаря. Загадкой оставалось лишь, почему он медлит. Неужели, все ещё надеется? Нет, от этого кривляющегося господина пощады или угрызений совести не ожидается. Не заложены природой.

– Ну ничего, Маргарита тебе поможет. Не так ли?

Клоун повернулся к своей спутнице, поощрительно улыбаясь, и та, наконец-то, вышла вперед, позволяя увидеть себя во всей красе. А посмотреть было, на что. При всей уродливости хозяина, вкус на служанок у него имелся.

Почти идеальных пропорций, того самого роста, который не слишком велик и не слишком мал, с кожей, тронутой загаром ровно настолько, чтобы напоминать о золотистых боках сдобных булочек. Да и сама она была вполне себе сдобной. Но опять же, умело балансируя на грани между «ах, какая прелесть» и «фу, это уже перебор».

А за такие локоны цвета пряной бронзы можно было умереть. И за такие пухлые губы, которые не обязательно даже подкрашивать. Просто провести кончиком языка, и все гарантированно будут у твоих ног. Даже платье спортивного покроя выглядело на этой красотке, как бальный наряд, а представить что-то более роскошное мой мозг отказался категорически. И вообще пригрозил отключиться, если не перестану глотать слюни от зависти. Пришлось собираться с силами, мыслями и всем остальным, что я вообще могла сжать в руках. Но только для того, чтобы минутой спустя заново рассыпать все это по полу.

Когда женщина по имени Маргарита запела, даже я уловила посыл этой песни, приказывающий и подчиняющий. Хотя все это, целиком и полностью было нацелено лишь на одного человека в этом зале. Который просто молча сидел и смотрел то ли на всех сразу, то ли вообще в пустоту.

Я думала, он просто отшвырнет песню прочь. Или позволит ей пройти мимо. Да хоть даже насквозь, потому что умеет это делать. Но Петер поступил иначе. Не стал уклоняться и прятаться, не разверзся дырами, а пустил внутрь. Примерно так же, как это было когда-то со мной. Но я тогда шла, чтобы принести дары, а она…

Все случилось просто и буднично, без спецэффектов, совсем как в студенческом фильме, который вытягивает только вдохновенная игра актеров-любителей.

В какой-то момент песенница запнулась. Я бы вряд ли уловила эту заминку, если бы не слушала во всю силу. И если бы сама не прошла однажды через эту точку невозврата. Вот только меня милостиво удержали от падения, а тут благотворительствовать не стали: запнувшись сначала песней, на следующем выдохе Маргарита запнулась уже, как полагается. Ногами. И шлепнулась на пол. Но вместо того, чтобы ойкнуть или потереть ушибленные места, встала на четвереньки и резво поползла к Петеру, крутя задом так, чтобы если бы из него торчал хвост, он, наверное, сейчас напоминал бы собой пропеллер. А когда добралась до места, совсем чуточку подумав, начала облизывать пальцы, висящие в воздухе.

Я только и могла, что таращиться на все это, судорожно ожидая, хоть с небес, хоть из преисподней, какого-то разумного объяснения происходящему. Клоун, ошарашенный, наверное, не менее моего, тоже явно задавался похожими размышлениями, но недолго. И надсадно воззвал:

– Маргарита!

Кажется, по залу даже прокатилось эхо. Мне самой стало как-то зябко и тревожно от этого гласа, а на песенницу, подчиненную рыцарем, он вообще должен был подействовать не хуже ведра ледяной воды. Но все усилия пропали втуне. Женщина не оставила своего занятия, пока не услышала совсем с другой стороны:

– Фу.

Только тогда послушно отстранилась. Обиженная и оскорбленная.

Петер посмотрел на неё безо всякого выражения, вытер обслюнявленные пальцы о штанину и скомандовал:

– Брысь.

Песенница сжалась комком и метнулась в сторону. Кажется, попытавшись залезть под стул. Голову, по крайней мере, ей спрятать вполне удалось. А белобрысый одним движением поднялся на ноги, лениво потянулся, разминая спину, и ещё ленивее поинтересовался:

– Ты это хотел увидеть, братец? И как? Я тебе угодил?

Голос был его, вне всякого сомнения. Но интонация…

– Ты… Нет… Это невозможно… Она моя!

Да-да. Именно. Твоя. Та же самая интонация. И теперь вы ещё больше похожи друг на друга, чем раньше. Хотя больше уже невозможно.

– Имеешь в виду печать? Есть такое. Заметил. Я ведь и сам недавно с ней познакомился. Во всех подробностях. Припоминаешь?

Лицо клоуна от переизбытка чувств стало совсем резиновым и, кажется, начало нервно кривиться уже само по себе. Но хоть в этом Петер не стал ему подражать. Хотя, гримаса брезгливого превосходства тоже не украшала.

– Маргарита очень старалась. Так долго и тщательно сверлила во мне дыры, что я чуть не помер со скуки. А поскольку можно было только наблюдать…

Рыцарь прошелся по залу. Песенница проводила его жадным взглядом, но высунуться из-под стула не рискнула.

– В детстве я плохо ладил со своим телом. Ну, ты знаешь. Каждое движение приходилось заучивать наизусть. А потом ещё и думать о нем всякий раз, когда нужно выполнить. Я не знал, что бывает иначе. И просто привык. Присматривать за собой. Все время.

Он рассказывал об этом с такой легкомысленной усмешкой на губах, будто потешался над своим прошлым. Но если попытаться представить, как все проходило на самом деле… Нет, ему точно не было весело. Ни капельки. Зато всем вокруг – наверняка.

– Я привык ощущать. Приноровился, за столько-то лет. А чтобы разобраться в печати, много ума не надо. Тем более, ты не старался её скрывать.

О какой печати он говорит? Имеет в виду, что когда песенница взаимодействует с рыцарем, в ней появляется… В её песне. Измененный фрагмент. Совсем как… У нас с Лео?

Сердце ухнуло, дернулось из стороны в сторону и задрожало осиновым листом.

Значит, мы оба теперь – его рабы? И стоит ему только захотеть, будем вот так же ползать на четвереньках?

– Все, что потребовалось – только скопировать. Не очень приятное занятие, признаю. Наверное, вроде трансплантации. Только не сердца, а чего-то попроще.

– Это… Нет… Никто не…

Петер послушал блеяние брата и зевнул:

– Жаль, что ты не направлял её в этот момент. Иначе мог бы получиться тройничок. Тебе бы понравилось.

Я уже не понимала, кто из них кто. Смутно догадывалась только, что героев здесь нет. Одни злодеи. Значит, болеть не за кого. А за себя уже поздно.

– Так что имей в виду: каждая из прирученных тобой сонг ляжет под меня с первой же ноты.

– Не-е-ет…

– Да-а-а…

Если бы между ними было чуть меньше расстояния, воздух, наверное, взорвался бы. И я тоже. Потому что было во всем этом, помимо отвращения, ещё и что-то животно-притягательное. По крайней мере, отвести взгляд не представлялось возможным. Особенно от лица клоуна, одновременно с текущим ужасом, наверное, представившего, какие перспективы открывает умение брата.

– Опытом делиться не стану, – покачал головой Петер. – В ваших учебниках такого, видимо, нет. А меня карьера учителя как-то… Нет, не греет.

Я не удержалась от нервного смешка, благо, его все равно никто не заметил.

– Странно, что ваши учителя не додумались. Или не попробовали. Все потому, что на этот счет не было написано подходящих правил?

Он обходил зал по кругу, иногда оказываясь от брата на расстоянии вытянутой руки, и я все ждала, что тот решится. Не знаю, ну хоть глупость какую сотворить. Хотя бы попробовать снова взять контроль над песенницей. Или дать отпор так, как это делают обычные люди. Но клоун едва дышал, завороженно и одновременно потерянно глядя на своего двойника.

– С правилами удобно, даже очень. Я тоже сначала пытался понимать. Но для этого всякий раз приходилось придумывать смыслы. Для каждой новой вещи свой смысл. Это ж с ума можно сойти, да? Особенно, если ума немного. И, в конце концов, решил: зачем стараться самому, если вокруг полно чужих смыслов? Бери любые. Какие понадобятся.

Я слушала, слышала и с каждой новой фразой убеждалась, что никогда и ничего не знала о парне по имени Петер.

– Плохо, когда правил нет. И когда не учат, как надо жить. И каким быть. Вот тогда приходится думать. Много и мучительно. Вы называете это восхождением.

А нормальные люди – просто взрослением.

– Первым, наверняка, было тяжело. А потом нашелся кто-то. Может, сердобольный, может, дальновидный. Придумал правила. И процесс пошел. В строго заданную сторону.

Он так говорит, будто это плохо. Почти выплевывает слова. Неужели собственные страдания ничему его не научили? Или он теперь желает всего того же другим?

– И до строго определенного момента. Потому что кто-то решил, что восхождение непременно должно заканчиваться.

К чему он вообще клонит? Да если бы безумие рыцарей невозможно было унять, что вообще осталось бы от этого света?

– Только ведь это не правило. А вопрос выбора. Можно остановиться. Можно двигаться дальше. Ты сказал, тебе понадобилось тринадцать девиц?

Господи, какой кошмар.

– Мне хватило бы одной. С моим умом. Если бы я заранее знал, что это финал пути. Но меня не предупредили. Обидно получилось, да?

Одной? Имеется в виду несчастная мисс Лопес? То есть, вторая жертва была уже блюдом вне меню?

– И ты… Все ещё…

Надо же, у клоуна снова прорезался голос. Правда, совсем тихий. На грани слышимости.

– Что-то вроде. Меня ведь ничто не сдерживает. Хочу – поднимаюсь. Хочу – беру выходной.

– А кто-то… Другой… Мог бы?

Если это и было задумано ловушкой, она сработала. Захлопнулась, стискивая свои челюсти. А белобрысый дьявол, её поставивший, наоборот, улыбнулся. Совершенно по-дьявольски. Торжествуя над людскими пороками, но безутешно скорбя о них.

– И сможет. Только именно что другой. Не ты.

Такой детской обиды я на лице клоуна не ожидала увидеть. Хорошо хоть, не залился слезами.

– В тебе слишком много дури. Которую нужно выбить.

Кажется, мы вздрогнули синхронно.

– По самым правильным правилам. Все, как ты любишь. Мне-то они без разницы. Исключительно для протокола. Который зафиксирует исход нашего поединка.

– Я не приму вызов, – еле выдавил из себя клоун.

– Думаешь, меня это остановит? Формально все совпадает. Два рыцаря, две песенницы. Арбитр дал добро. А что именно произойдет за закрытыми дверьми… Да-да. Угадал. Правила не позволяют подглядывать. Так что, хочешь или нет… А песней мы с тобой поделимся. Да, мэм?

Его первые слова в этом зале, обращенные ко мне, хлестнули по всем ощущениям сразу. Так, что я снова вспомнила. Но не только о печати. Кое о чем ещё, временами случавшемся со мной и не оставляющим после ничего, кроме привкуса пепла на языке.

Я почувствовала, что ненавижу. Рыцаря, его брата, вообще весь клятый Орден, а до кучи и песенниц, неважно, свободных или нет. И себя заодно. За то, что стою здесь послушной куклой и все ещё верю, что…

Нет. Пожалуй, больше нет.

Они все-таки его изуродовали. Искалечили если не тело, то сознание. Потому что раньше Петер ни за что не стал бы… Конечно, у него наверняка есть, за что мстить этому жалкому клоуну. Но можно же было сделать все проще. Да, наверное, стать убийцей. Но не палачом.

– Ваш выход, мэм. Прощальная песня. Для всех нас.

Он так насмешливо проблеял это «мэм», что последние сомнения помахали ручкой и скрылись в тумане.

Прощальная? Хорошо. Просто замечательно. Потому что я уже мечтаю все это забыть и развидеть.

– Ты не смеешь…

– Да ладно. К тому же не факт, что маман будет сильно переживать. Один сын ведь у неё все равно останется. А как говорят? Самый выстраданный ребенок – самый любимый.

Эти слова уже сами по себе стали смертельным ударом, достаточно было лишь взглянуть на лицо клоуна, бесцветно и косо поплывшее куда-то набок. Но Петер смотрел совсем в другую сторону. На меня. С терпеливым интересом.

И я решила не заставлять себя ждать.

Конец любым надеждам…

Пела, что называется, наугад. Потому что меня тоже не научили, как надо. Оставалось только довериться чувствам, которые уродливо кривились и плавились. Совсем под стать лицам двух братьев.

Он сказал: для всех. И я пустила песню метаться по залу. Но внутри меня бушевала своя буря, и вот эти волны уже некуда было деть. Только ждать, пока силы иссякнут.

Нет-нет, я больше не проснусь…

Петер продолжил свой неспешный путь по кругу. Даже демонстративно сложил руки на груди. И не смотрел уже ни на кого из нас. Вообще не смотрел: когда оказался ко мне лицом, я увидела, что его веки плотно сомкнуты.

Хотя, если вспомнить предыдущие фокусы, удивляться не приходиться. Да, такие волны не предназначены конкретно для сбора информации, больше для переноса, но отражения все равно возникают. И видимо, рыцарю их вполне достаточно. Может статься, что за закрытыми глазами сейчас вовсе не темнота, прорезанная всполохами, а сияющий белый день. Пространство, залитое ярчайшим светом, от которого не спрятаться.

Понимал ли это его брат, не знаю. Но все ещё на что-то рассчитывал. И даже попробовал огрызнуться:

– Я просто не стану открываться, и ты не сможешь…

Ответа не последовало. Никакущего. Клоун счел это обнадеживающим знаком и дернулся в сторону двери, но невидимая глазу сила тут же толкнула его назад, возвращая в исходную позицию.

– Я не стану отвечать!

Наверное, истерика у него началась уже давно, может, с самого начала представления, которое устроил Петер, но сейчас она окончательно вырвалась наружу.

– Хочешь выйти из всего этого чистеньким? Не дождешься!

Вот же тварь. Хотя да, тоже тактика. Представить себя невинной жертвой. Видимо, хорошо знакомая и не раз испробованная.

– Думаешь, мне нужны твои ответы? Я их сымитирую. И подпишусь, точно как ты. Улавливаешь?

О да, он все уловил. Так точно, что даже лицо, наконец-то, перестало двигаться.

– Все, что ты можешь, это дать бой. Но выложиться придется по полной. Понимаешь, что это значит?

– Ты сошел с ума…

– Возможно. Хорошо, что идти пришлось недалеко, – улыбнулся Петер, обнажая зубы.

Ангел, ты упал к моим ногам…

Силы явно были неравны. Нет, не так. Были просто чудовищно несоразмерны. Потому что рыцарь, как он сам сказал, знал свои пределы. Только вот простирались они не вширь, а вглубь. Туда, куда он пускал или не пускал песни. И песенниц.