Текст книги "Служащие Ваитюру(СИ)"

Автор книги: Велимир Дембицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Так что да, сама лекция не могла выбить его из колеи. Гриммюрграса смущало совсем другое. Если бы не Оуск, он пропустил бы ее. Это грозило бы лишением очков полезности? Несомненно. Но такая мелочь волновала Гриммюрграса в меньшей степени, нежели вина перед студентами. Он вчера и без того пропустил занятия и снова подводить ребят не хотелось.

Но больше всего задумываться заставлял тот факт, что Оуск оказалась права – без ассистента ему не обойтись. Прежде Гриммюрграс считал, что такой блажи достойны лишь серьезные ученые, к числу которых он себя, конечно, не причислял. И на самом деле он сомневался, что остальные профессора имеют иное мнение, так что Оуск могла остаться без оплаты своего благородного труда. Знала ли она об этом?

– Встретимся после ваших лекций, – прощебетала она, не дав Гриммюрграсу что-либо уточнить. Похоже, для нее вопрос с новой должностью был уже решенным.

Впрочем, времени на дискуссии действительно не осталось.

Повторной встречи с кузиной своих друзей Гриммюрграс ожидал с некоторой тревогой. Он не представлял, какой именно смысл вкладывает в слово "ассистент" эта девушка, какие должностные обязанности она собирается исполнять, и, пожалуй, самое главное, во что превратится теперь его жизнь. Одного вечера в компании Оуск хватило, чтобы у него закрались подозрения, что быть ассистентом придется именно ему. И пока Гриммюрграс сидел в столовой, по завершению занятий ожидая свое будущее наказание, он придумывал варианты, как безболезненно от него избавиться. Опыт Фаннара наглядно показывал, что эта затея не из легких. С другой стороны, имелась Фанндис, которая сумела раз и навсегда отвадить от себя кузину. А если смогла она, то...

– Я рада, что вы здесь, – впорхнула Оуск в его мысли с той же легкостью, как и в столовую, сразу привлекая к себе внимание. Гриммюрграс заметил, как несколько мужчин проводили девушку взглядом, а компания студентов даже присвистнула. Неудивительно! Оуск была из тех хрупких красавиц, которых хочется защищать, заключив в свои объятья, тем более что ее фигура к этому располагала.

– Значит, вы обдумали мое предложение и согласны с ним, – продолжила она, присаживаясь напротив и подчеркнуто игнорируя чужие взгляды. Но на ее губах появилась самодовольная улыбка после выходки студентов, которую Оуск попыталась выдать за довольную решением Гриммюрграса. Если бы она появилась секундой раньше или секундой позже, Гриммюрграс бы, пожалуй, поверил.

– Моего согласия и твоей готовности недостаточно, – заметил он, постаравшись вести разговор в деловом русле – такой тон показался ему идеальным, чтобы умерить пыл Оуск. Не тут-то было.

– Разумеется, – серьезно кивнула та, открыла свой портфель и принялась в нем рыться. – И, конечно, я прежде всего побывала на вашей кафедре. Мне нужно было уточнить, имеется ли у вас ассистент, не думаете? А когда узнала, что такого нет, не ушла с кафедры без этой бумаги.

Прежде чем вручить то, что она достала, Оуск критично осмотрела стол, вытерла видимые только ей крошки, затем вынула какую-то папку, положила ее на стол, и только поверх нее документ. Ее чрезмерную аккуратность можно было понять: перед Гриммюрграсом оказалось его собственное заявление с просьбой назначить Оуск его ассистентом. С резолюцией Орри, позволяющей Оуск занять должность с оплатой, согласно табелю. Не хватало только подписи самого Гриммюрграса. Выходит, девочка не будет напрасно тратить на него свое время. В таком случае не оставалось ни одной обоснованной причины отказаться. Подозрение, что Оуск не справится, серьезным препятствием являться не могло: все же Гриммюрграс ее мало знал. Ну а если она станет откровенно мешать, возможность увольнения никто не отменял.

Гриммюрграс достал ручку и написал свое имя на нужной строке.

– Спасибо, – улыбнулась Оуск, быстро забирая заявление из рук Гриммюрграса, при этом став на мгновение похожей на хищную птицу, наконец заполучившую желанную добычу.

Наблюдая за ней, Гриммюрграс понял, что совершил роковую ошибку, которую исправить уже не мог: заявление надежно спряталось в портфеле, портфель закрылся с щелчком, отчего-то напомнившим Гриммюрграсу звук, сопровождающий снятие пистолета с предохранителя. А Оуск уже снова нежно улыбалась. И что эта хрупкая девочка могла сделать сильному мужчине?

– Пойду оформлять последние бумаги, – встав со стула и игриво накручивая на палец прядь волос, сообщила она, потом развернулась и покинула столовую, будто ее здесь и не было. Только с уходом Оуск лица многих мужчин значительно помрачнели.

Гриммюрграс еще долго с улыбкой смотрел на дверь, а потом расхохотался. Надо же, какая смелая его окружает молодежь! Сначала Тандри, теперь Оуск. А почему бы и ему не взять с них пример, почему бы не рискнуть, пусть и зная, что шансы на победу невелики? Тем более что решительные действия не мешали заданию, которое дала ему Фанндис, а только способствовали его выполнению.

***

– Не думаю, что сейчас подходящее время, – вздохнула Льоусбьёрг, потирая виски. – Ты даже не представляешь, что здесь творится.

Гриммюрграс примерно представлял, но возражать вслух не собирался. Впрочем, ему не нужно было быть посвященным в закулисные игры верхушки Норзура, чтобы оценить положение дел Главного Издателя. Бледность, синяки под глазами, которые она так и не смогла спрятать или решила этого не делать, выдавали ее с головой. А еще появившаяся нервозность в действиях, которую раньше за ней Гриммюрграс не замечал.

– А мне кажется, что сейчас как раз самое оно, – мягко улыбнувшись, ответил он. – Ты сегодня обедала?

– Обедала? Что? – Льоусбьёрг, в очередной раз зачем-то полезшая в ящик стола, резко подняла взгляд и будто бы удивилась, заметив посетителя. Помолчала, осознавая, что здесь вообще происходит, качнула головой. – Нет. Совершенно нет времени.

– Именно на обед время стоило бы выделить, – мягко, но в то же время настойчиво сказал Гриммюрграс, накрыв ладонью руку Льоусбьёрг, готовую снова нырнуть в ящик стола. – Голод приводит к снижению энергии в организме, что в свою очередь влияет на продуктивность. Кроме того, плохо сказывается на нервной системе, что приводит к невнимательности, тоже отрицательно влияющей на результат.

– Словами управлять ты умеешь, – нахмурилась Льоусбьёрг, однако руку не выдернула и даже улыбнулась уголками губ. Некоторое время она колебалась, затем со вздохом произнесла: – И все же мне сейчас не до свиданий.

– А кто говорил о свидании? – непонимающе спросил Гриммюрграс. – Деловой обед, не больше и не меньше.

Уточнять, что деловые обеды способны впоследствии привести к чему-то более интимному, он не стал. Потому что прекрасно осознавал, как именно в этом обществе расставлены приоритеты. Однако почему двое интересных людей не могут встретиться одним тихим вечером за чашкой чая ради долгих бесед? Гриммюрграсу думалось, что ему вполне достаточно наслаждаться обществом этой женщины, чем бы они при этом ни занимались. Страсть хороша, но с возрастом понимаешь, что удовольствие ей не ограничивается.

Она еще немного поспорила с собой, все так же позволяя Гриммюрграсу не убирать руку и даже слегка сжать ее ладонь, потом решительно кивнула:

– Идем. Куда ты меня приглашаешь?

К горечи Гриммюрграса пришлось разорвать физический контакт: теперь он был неуместен. Так что, закинув руки за голову и беззаботно улыбнувшись, он ответил:

– Это не свидание, а деловой ужин, поэтому пойдем туда, где тебе будет удобнее.

– Твоя чуткость не имеет границ. Интересно, что в итоге ты намереваешься получить взамен?

Льоусбьёрг нажала кнопку на телефонном аппарате, затем снова посмотрела на своего посетителя.

– Пойдем в мое любимое место, расположенное недалеко отсюда, чтобы в случае чего ассистент с легкостью смог меня найти.

В кабинете появился молодой человек, одетый в аккуратно сидящий на нем костюм. Льоусбьёрг сообщила ему о своих планах и тот, кивнув, вышел. Главный Издатель поднялась из-за стола, проверяя содержимое своей сумочки.

– Как жаль, что у нас нет телефонов, не привязанных проводами. С ними все было бы в разы проще.

– И почему их не изобрели? Неужели такой способ связи невозможен? – удивленно поинтересовался Гриммюрграс. Прежде он не задумывался над этим вопросом, но сейчас был готов согласиться с Льоусбьёрг. Сколько времени они с близнецами теряли, не имея возможность сообщить важную информацию иначе, нежели при личной встрече.

Льоусбьёрг с щелчком захлопнула сумочку и посмотрела на него так, будто не верила в только что услышанное. Видимо, подобные вопросы могли задать дети или жители трущоб, но никак не уважаемый профессор, пусть он и ближе к искусствоведам, нежели к ученым. Молчание затянулось, и она, решив, что не ослышалась, все-таки его нарушила:

– Спрашивать что-то подобное в канун Дня Фордилда? Гриммюрграс, ты меня удивляешь. Сомневаюсь, что изобрести нечто подобное действительно трудно. Другой вопрос: а нужно ли? Мне пригодилось бы, а вот большинство ученых не захочет, чтобы было создано средство, помогающее красть их секреты. Именно поэтому телефоны в квартирах ученых и писателей располагаются в коридоре, подальше от кабинетов. Если кто-то захочет тайно выкрасть идею, начитав ее сообщнику по телефону, ему придется взять бумаги, дойти до аппарата, позвонить, продиктовать, а потом вернуться в кабинет и положить бумаги на место. Согласись, если бы телефон имелся под рукой, это бы сократило время и не пришлось бы пытаться запомнить, как именно располагались документы на столе, в ящике или в шкафу.

– Мне казалось, что телефон служит для передачи информации, сокращая расстояние...

– А я о чем тебе только что рассказала? О передаче информации, конфиденциальной, на расстояние. Ну а потом использование ее в своих целях. Мы же говорим об ученых и писателях, Гриммюрграс. – Немного помолчав, она внезапно спросила: – Ты сам-то обедал? Твоя рассеянность меня настораживает.

***

Несмотря на свое романтическое название, ресторан "Поэзия" действительно не располагал ни к чему иному, нежели к деловым встречам. Строгий интерьер, выдержанный в светлых тонах, негромкая музыка, в которой не слышалось и намека на чувственность, столики отделены друг от друга плотными загородками, на столах ничего лишнего, и даже салфетки уложены в форме пирамидок, а не изящных цветов. Идя вслед за официантом к их столику, Гриммюрграс заметил несколько мужских компаний, явно обсуждающих какие-то проекты. Что ж, обещание, данное Льоусбьёрг, сдержать будет легче, нежели он предполагал.

А вот предлагаемое меню обрадовало. И несмотря на высокие цены, увидев свой заказ, а затем его отведав, Гриммюрграс оценил выбор заведения по достоинству. К тому же оно действительно располагалось недалеко от Издательства. Представить же Льоусбьёрг в обыкновенном кафе Гриммюрграсу так и не удалось.

– Как только начинается подготовка к празднику, все вокруг словно теряют разум, – сокрушенно высказалась она.

Их беседа текла плавно и до этого момента не задевала волнующих тем, и все же не высказать наболевшего Льоусбьёрг не смогла. Ей требовалось выговориться, и Гриммюрграс мысленно радовался своей победе: она поняла, что именно с этой целью он вытащил ее из кабинета. Однако ее слова всколыхнули память Гриммюрграса.

– Вчера был метеоритный дождь, – произнес он, снова услышав в своей голове голос Тандри.

– Ага, я в курсе, – раздраженно ответила Льоусбьёрг, возвращая собеседника от границы города в уютный ресторан. По ее тону Гриммюрграс понял, что она не любовалась космическим явлением, а была занята общением с Лейкни. И поскольку эту тайну она не собиралась открывать, во взгляде появилась враждебность. Гриммюрграс поспешил исправить положение:

– Есть версия, что метеоритный дождь влияет на разум людей.

– Глупости все это, – усмехнулась Льоусбьёрг, однако теплота вернулась, а во взгляде даже промелькнула заинтересованность.

– У меня вчера состоялся... кхм... странный разговор, так что я склонен верить, что теория не такая уж необоснованная.

– Мой вечер тоже получился необычным, но не думаю, что виной тому космические объекты. Как они могут влиять на сознание людей? Конечно, исключая тех, кто наблюдает за процессом: он действительно шокирует.

Гриммюрграс задумался. Предположение Тандри ему пришлось по вкусу, но логическое замечание Льоусбьёрг разбивало его вдребезги. Метеориты, возможно, и правда повлияли и на его студента, и на него самого, но лишь потому, что они наблюдали за ними, причем выбрав необычную точку просмотра. Вынудили ли приближающиеся метеориты неизвестных совершить дерзкое проникновение в хранилище? Такое объяснение находило вроде бы адекватную причину и позволяло более не заниматься этим вопросом. Однако сейчас, сидя в зале ресторана, всем своим видом напоминавшего, что рациональность превыше всего, Гриммюрграс был склонен думать не так, как на закате прошлого дня.

– Пожалуй, это действительно совпадение, – согласился он вслух. – Метеоритный дождь и начало подготовки к празднику. Занятно, что каждый год происходит то же самое, и никто не хочет начать готовиться заранее, чтобы не ввязываться во всеобщую суматоху.

Льоусбьёрг посмотрела на него, прищурившись, затем внезапно подалась вперед.

– Выпьешь со мной?

– А как же работа? – оторопело спросил Гриммюрграс, не ожидавший подобного предложения.

Она демонстративно посмотрела на часы и ответила:

– Рабочий день официально окончен. Так что я могу позволить себе расслабиться. Не об этом ли ты твердил в кабинете?

Льоусбьёрг жестом подозвала официанта, потом снова наклонилась к Гриммюрграсу и заговорщически прошептала:

– Если ты думаешь, что все мои проблемы заключаются в нечеловеческих масштабах заказов плакатов, то ты сильно ошибаешься.

***

– Ну, что ты узнал?

Именно такими нетерпеливыми словами Гриммюрграса встретила Фанндис. Фаннар тоже устал ждать, однако пытался это скрыть, и лишь мельтешащее хождение по комнате выдавало его с головой. На друга он почти не бросал взглядов, потому что напора сестры вполне хватало.

Гриммюрграсу потребовалось время, чтобы прийти в себя и осознать: от него что-то хотят.

– Она умеет танцевать, – наконец сообщил он. – Да еще как! Кто бы мог подумать...

Голова слегка кружилась, и, наверное, виной тому был образ танцующей Льоусбьёрг, отказывающийся ее покидать. А может, количество выпитого спиртного, но в данном вопросе Гриммюрграс не был специалистом, чтобы верно судить.

– А как насчет... – начала и не договорила Фанндис, закончив фразу многозначительным взглядом и кивком головы.

– Ты о?.. – так же не формулируя вслух свою изначальную цель, уточнил он. – Нет, об этом ничего не узнал.

Фаннар резко остановился и посмотрел на Гриммюрграса взглядом, от которого тот поежился, чувствуя, как он проникает насквозь.

– Больше нечего рассказать? – спросил Фаннар, и голос его от напряжения дрогнул, став неотличимым от голоса сестры.

Гриммюрграс лишь покачал головой. На самом деле он узнал еще кое-что, поразившее его, но не собирался этим делиться. И не потому, что Льоусбьёрг просила сохранить ее секрет. (Просила, да еще как, и нарушить данное при таких обстоятельствах обещание стало бы преступлением.) Он не стал ни о чем говорить потому, что слишком хорошо знал своего друга. Оценить услышанное тот бы не смог.

Глава 4

Когда мальчик становится мужчиной? Не после первой охоты.

Когда девочка становится женщиной? Не после разделения ложа с мужчиной.

Дитя становится взрослым, когда ему открывается Знание.

Знание, полученное с опытом, важно, но Ваитюры подарили мудрость людям и научили познавать ее не только через действия.

Этого дня ждет каждый ребенок, потому что тогда его мир, заканчивающийся на границах хэимели, расширится. День Посвящения в Знания, день, когда дети вслед за жрецами спускаются в пещеру, из которой выходят уже взрослые. После они встретятся с настоящими испытаниями, но встретят их уже не беспомощными слепцами. Они ждут дня, когда смогут почувствовать мир и понять его, и готовятся к этому дню.

В священной пещере можно побывать лишь раз в жизни, и только жрецы и художники спускаются туда не единожды.

Охотник следил за рисунками, нарисованными прежними художниками, и подправлял их, а также рисовал новые, описанные Зрящим. И каждый раз, готовя краски, зачерпывая их и касаясь ими необработанных каменных стен, он испытывал тот же трепет, что и в День Посвящения. Тогда он впервые узнал о связи людей и Ваитюров, узнал о звере и рыбе, об уважении на охоте и во время рыбной лови, узнал о роли каждого в жизни хэимели и об Отмеченных Ваитюрами, узнал, что такое жизнь и что такое смерть. Он шел с другими детьми за жрецами и в свете факелов рассматривал рисунки. Те плясали, то прячась в тени, то показываясь снова, но выглядя совсем иначе. Никто из жрецов не проронил ни слова: говорить должны стены, а не люди – а потому для каждого из детей мир открывался по-своему. Уже на выходе из пещеры каждый из них знал, какое имя себе возьмет, но им давалось еще три дня, когда посвященный бродил в одиночестве по хэимели и за его пределами, вслушиваясь в мир и в себя. Последнее слово, адресованное ребенку и произносимое им, звучало перед входом в пещеру. После этого наступало молчание, разрушаемое лишь произнесением Зрящему настоящего имени. И эти слова говорил уже взрослый.

Так происходило со всеми жителями хэимели, но для Охотника мир открывался снова и снова каждый раз, когда он дотрагивался до рисунков. Мудрость не являлась законченной фразой, сказанной единственным способом. Она менялась, но при этом основы оставались прежними, она разрасталась или показывала то, что сначала оказывалось недоступным. Охотник не видел мир Ваитюров и знал, что не до конца видит и свой мир. Но ему была дана возможность увидеть больше, и он смотрел, и прислушивался, и жадно вбирал.

День, когда детям открывались Знания, был величайшим для всего хэимели, и посвящение заканчивалось священным праздником. Если человек не чтил знания и не придавал важности их получению, он не являлся человеком и не мог жить в хэимели. Он не был и Отмеченным, потому что знания дали Ваитюры и не стали бы брать себе в услужение отвергших такой ценный дар. И потому праздник в честь посвящения являлся самым важным для всех жителей. Во время него проводились самые торжественные обряды и приносились самые обильные жертвы. Ребенок же, появившийся на свет во время праздника, скорее всего, становился жрецом.

Этот праздник происходил раз в год, в определенное время, но для Охотника он не был самым главным. Его дань, его почитание Ваитюры получали каждый раз, когда Охотник работал с рисунками. После он всегда приносил жертву. Она не была столь обильной, как на празднике посвящения, но благодарность Охотника в его собственные дни прикосновения к Знанию всегда оставалась искренней и безмерной.

Из книги «Служащие Ваитюру» профессора Гриммюрграса

– Почему мне нельзя принять участие в вашей пьесе?

Когда он увидел Тандри, заходящего в аудиторию, в которой только что читал лекцию, Гриммюрграс понял, что успел соскучиться по любознательному студенту, обладающему неоднозначным взглядом на мир. И хотя сам Гриммюрграс разделял не все точки зрения Тандри, ему было интересно его послушать. После метеоритного дождя прошло три дня, и такая возможность выдалась впервые. И что он услышал первым? Недоуменный вопрос и... ему послышалось, или в голосе Тандри звучало разочарование?

– О какой пьесе идет речь?

Гриммюрграс собрал иллюстрации, которые демонстрировал студентам, и сложил их в портфель, пытаясь понять, что именно он успел пропустить. После яркого ужина с Льоусбьёрг стягивающаяся вокруг него петля событий словно бы ослабла, и хотя он помнил все то, что случилось с ним за последние дни, ощущение, будто все вернулось на круги своя, и он больше не главный участник происходящего, расслабило Гриммюрграса, даже окрылило. Он каждый вечер ужинал с Льоусбьёрг, но их разговоры сводились к обсуждению прошедшего дня, сумасшедшего для нее из-за подготовки к празднику и спокойного для него, умудряющегося не участвовать в этом безобразии. Но Главный Издатель больше не притрагивалась к крепким напиткам, так что ничего особенного в эти вечера не случалось.

Пьеса? Очень странно. Рукопись Гриммюрграса так и не всплыла, и он совсем забыл о том, что что-то писал. Не до того было. Да и его работа была научным трудом, монографией, если он верно определил жанр. Пьес он никогда не писал.

Тандри ждал, пока последний студент покинет аудиторию. Сделал шаг к кафедре, но Гриммюрграс сам направился к нему. Остановился у дверей, глядя в лицо Тандри: тот старательно подбирал слова и боролся с собой.

– Пьеса для праздника, – наконец выдавил он из себя, судорожно сжимая кулаки.

Что с ним происходило, Гриммюрграс не понимал, как и то, о чем Тандри ведет речь. И продолжил бы пребывать в неведении, поскольку задать повторно вопрос "Что за пьеса?" посчитал глупым, но Тандри усмехнулся и добавил:

– Да вы шутите! Ваш ассистент, Оуск, набирает актеров для прослушивания! А когда я попросил записать и меня, она отказалась. Сказала, что вы категорически против. Но я не могу понять, почему... Вы же... Из-за того, что случилось? – он замялся, но разочарование в его голосе звучало уже отчетливо – его разум сдавал позиции, как бы Тандри ни пытался за него зацепиться. – Вы ведь знаете, что я смогу сыграть нужную роль! Так почему?..

– Знаю, – Гриммюрграс кивнул, бросил взгляд на висящие над доской часы, снова посмотрел на Тандри. – За мной.

Он вышел, не оглядываясь, зная, что тот идет следом. Но каким надо было оказаться дураком, чтобы поверить, будто затишье может быть долгим. В Норзуре об ураганах знали лишь из книг, но если бы здешние жители встречались с ними и решили бы давать им имена действительно существующих людей, то "Оуск" непременно бы оказалось среди них. Какое красивое имя, обещающее что-то совсем безвредное и даже сладостное, но скрывающее под собой коварное, опасное. "Бойтесь желаний!" – написал один мудрец. Хотел ли он при этом предостеречь: "Бойтесь Оуск!"?

Она ожидала своего профессора в столовой, чтобы в обеденный перерыв вручить измененное расписание оставшейся половины дня или же сообщить, что сегодня ждать неожиданностей не придется. Для этого они встречались утром и в обед: Оуск полагала, что в течение дня можно внести столько изменений, что лучше быть начеку, особенно если ты не в чести у завкафедрой. И все-таки некоторых неожиданностей она предугадать не смогла. Например, что придет Тандри, чтобы разобраться в несправедливости. И что о пьесе все-таки станет известно.

– И когда ты собиралась рассказать, что я готовлю представление к празднику? – без прелюдий спросил Гриммюрграс, усаживаясь напротив. Тандри остался стоять рядом в некотором замешательстве. Гриммюрграс постарался подбодрить его кивком головы, но это не помогло.

– На днях, – бросила она, защищаясь. Ее взгляд перебегал с лица начальника на лицо отвергнутого студента, и Оуск, почувствовав себя загнанной в угол, будто бы нахохлилась и приготовилась защищаться. Кто сказал, что у маленькой птички не твердый острый клюв, а на лапках нет коготков?

– То есть ты собиралась проводить пробы, не имея в наличии пьесы?

– Да... То есть нет! Профессор Гриммюрграс, я четко представляю, о чем будет эта пьеса, и знаю, какие типажи нам для этого понадобятся.

– Выходит, пьесу ставишь ты, но от моего имени? А чем в это время заняты другие работники кафедры?

– Понятия не имею, – высокомерно сморщив носик, отозвалась Оуск. – Готовят очередной бесталанный номер.

– А почему тогда я ставлю еще какую-то пьесу?

Некоторое время она молчала, всматриваясь в лицо сидящего напротив. Потом посмотрела на Тандри, снова на Гриммюрграса.

– Вы ведь не серьезно, профессор? Вы ведь понимаете, как это ужасно, что ваше имя стоит в списке тех, кто из года в год делает самые жалкие номера на День...

– Да кому какое дело, где стоит мое имя?! – не выдержал Гриммюрграс. – Никто толком не задумывается обо всех этих представлениях! Они однотипны, и вряд ли кто на следующий день вспомнит, с чем именно выступила кафедра археологии и антропологии.

– Но я помню! – возразила она. – И не только я. И в этом вся проблема! Неужели вы не хотите, чтобы ваше представление, достойное вашего имени, запомнилось до следующего года? Вы ведь можете!..

– Могу? Наверное. Но не хочу.

Неучастие в праздновании Дня Фордилда считалось аморальным проступком, но большей части работников любой кафедры было достаточно просто не мешать подготовке, снисходительно отнестись к пропуску занятий некоторых студентов, обеспечить замены занятых в работе над номером преподавателей. И именно такая роль устраивала Гриммюрграса. Ему не нравился этот праздник, поскольку только в этот день все жители Норзура вспоминали Правило Фордилда, но как ни следовали ему, так и продолжали вести себя в полной противоположности выводам, которые должны были сделать. Высмеивать такую линию поведения подобно Фаннару при поддержке Фанндис он не мог, поэтому старался свести свое участие в фарсе к минимуму.

Но тут на горизонте появилась Оуск, и тихая жизнь закончилась.

Надув губки, она заметила:

– В любом случае уже поздно. Я думаю поставить одну из сцен, описанных в вашей книге, как иллюстрацию общества, жившего в очень далекие времена, но при этом удивительно похожего на наше.

Гриммюрграс лишь усмехнулся. Ни одна из написанных им сцен не подходила под требования к номерам, все они нуждались в доработке, которой, конечно, теперь займется именно он. Скрестив руки на груди, он обвел Оуск взглядом.

– Допустим. А почему, в таком случае, я запрещаю Тандри принять участие в пробах на роль в моем спектакле?

Она взглянула на все так же стоявшего рядом студента, потом посмотрела на Гриммюрграса. На лице не читалось ни грамма сомнения в своей правоте.

– Он красивый.

Снова воцарилось молчание, потому что такого аргумента Гриммюрграс услышать совершенно не ожидал.

– Прости, что?

– Красивый. Я не беру красивых актеров. Профессор, вы же знаете, как за одну красивую улыбку можно простить все, даже отсутствие таланта? Конечно, нам будут рукоплескать, но не из-за прекрасной игры, а потому что вот он улыбнется. Я считаю это недопустимым.

– Но ты даже не дала ему шанса показать себя! Откуда тебе знать, талантлив ли он?

– Профессор, это не первая сценка, которую я ставлю. И я прекрасно знаю, что бывает на пробах, в которых участвуют красавчики. – Оуск вздохнула и покачала головой. – Их магия действует даже на тех, кто о ней знает. Я не могу ему позволить очаровать себя.

Гриммюрграс прищурился, внимательно глядя на свою помощницу. Та снова приготовилась обороняться и выглядела при этом крайне воинственно.

– Послушай, Оуск. Либо ты разрешаешь ему пройти прослушивание, либо я назначаю его на главную роль, не глядя. И мне плевать, умеет он играть или нет.

Стоявший рядом Тандри шумно выдохнул. Гриммюрграс чувствовал, что ведет себя так, будто продвигает своего протеже. И хотя Тандри, невзирая на все его суждения и то, что случилось под метеоритным дождем, таковым не являлся, если бы кто-то узнал о том вечере, заклеймил бы и юношу, и самого Гриммюрграса. Он понимал, что такой ультиматум может вызвать множество ненужных мыслей и щекотливых вопросов, но не выдвинуть его не мог. Ему требовалось показать, кто здесь главный, а кто – всего лишь помощник. Придется перегнуть палку? Что ж, так тому и быть.

Оуск колебалась недолго. Она быстро сообразила, что с ней не шутят и что ей попался не такой уж сговорчивый объект. Ей придется считаться с Гриммюрграсом, и потому она сдалась:

– Приходи завтра со всеми. Выбери роль, в которой лучше всего проявятся твои возможности, и приходи.

Тандри ликовал. Бесшумно, но в то же время настолько горячо, что возникло ощущение – дотронься, и обожжешься. Его счастью, казалось, не было предела. Он с благодарностью посмотрел на Гриммюрграса и широко улыбнулся.

– Я тогда поспешу в библиотеку, хорошо?

Получив в ответ утвердительный кивок, он сорвался с места. Проводив взглядом радостного студента, Гриммюрграс повернулся к слишком ретивой помощнице.

– Значит, завтра пробы по пьесе, которой даже еще нет? Надеюсь, меня ты приглашаешь в качестве наблюдателя?

– Да, разумеется! – поспешила убедить в честности своих намерений Оуск, но по тому, как она комкала салфетку, Гриммюрграс понял, что изначально пробы должны были состояться без его участия.

***

– Похоже, все мужчины в этом доме слабы перед магией Оуск, – вздохнула Фанндис, выслушав рассказ о своевольном поведении своей кузины. – А я даже не могу понять, в чем она заключается, чтобы вам как-нибудь помочь.

– Ну, ты можешь помочь мне со сценарием. Раз уж на этом безобразии будет значиться только мое имя, его качество меня действительно волнует.

– Идея Оуск правда не дурна, но в случае с нашими согражданами намеками лучше не ограничиваться. Если действительно взять...

Их разговор прервала ругань Фаннара. Не что-то изощренное, а самое банальное матерное слово, которое Фаннар никогда не произнес бы – считал это ниже своего достоинства. Фанндис и Гриммюрграс переглянулись, вскочили со стульев, не задумываясь об их дальнейшей судьбе, и рванули к столу, за которым сидел их друг.

– Вы видите то же самое, что и я? – спросил он ледяным тоном, сложив вместе пальцы и приставив ладони к губам. – Совершенно очевидный результат? Без других вариантов?

Гриммюрграс обычно не лез в расчеты, которыми занимался Фаннар, если тот сам не хотел посвятить несведущего в данной теме друга в подробности своей работы, поэтому и представшее на экране увидел впервые. Впрочем, ему не нужно было что-то понимать: все необходимые расчеты уже сделала машина, выдав конкретный результат. Да, совершенно точный, почти без погрешностей. Гриммюрграс и Фанндис выругались хором.

Некоторое время они всматривались в цифры и схемы молча, надеясь найти ошибку, но ничего подобного.

– Не может быть, – выдохнул, наконец, Гриммюрграс. – Такое не стали бы держать в секрете, верно?

– Ты точно нигде не ошибся? – Фанндис буквально вытряхнула брата из компьютерного кресла и сама уселась перед монитором, вышла к окну, где задавались параметры, принялась переворачивать листы бумаги, которыми был усеян стол, вводить данные заново.

За всем этим Фаннар наблюдал молча, оставаясь равнодушным к поведению сестры, что объяснялось лишь одним: он хотел, чтобы та нашла ошибку. Нет, Фаннар был точен, принципиален настолько, что не стал бы ничего показывать, пока не проверил результат раз десять. Это знали все. И в то же время все трое хотели, чтобы именно на этот раз Фаннар допустил промах. Идеальных людей не существует, так что...