Текст книги "Служащие Ваитюру(СИ)"

Автор книги: Велимир Дембицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Пауза.

– И все-таки нам повезло с Гриммюрграсом. Он по своей природе оказался любознательным парнем, причем он не только любит получать информацию, но и анализировать ее. Он жадно читает популяризированные статьи и книги, рассчитанные на детей и подростков, будущих ученых. К сожалению, не все подробности даются Гриммюрграсу, но, возможно, со временем он сможет разобраться и с ними. А даже если и нет, все равно считаю наш эксперимент законченным. Сегодня, восемь с половиной месяцев спустя, Гриммюрграс, прежде живший в первобытном обществе, отправился делать свой первый научный эксперимент. И если это не победа, то что же нужно еще?

Запись 13

– Теперь и я сомневаюсь, что предположение, будто Гриммюрграс является нашим предком, верно. Как ни странно, профессор Зануда тоже не так уж в этом уверен. И отличие не только в том, на что указал Грас – внешнем виде, но и в языке. По нашим представлениям, так называемые первобытные люди обладали лишь зачатком речи и вряд ли были способны на тот язык, который мы с профессором сейчас изучаем. Мы не лингвисты, чтобы что-либо уверенно утверждать, но в Норзуре проблема не только с антропологией, но и с историей и развитием любых объектов изучения: языка, письменности, искусств.

– Норзур живет лишь настоящим, у него нет прошлого.

– Это как-то странно, профессор, не находишь?

– Нахожу, и, на мой взгляд, это необходимо исправить. Но меня до сих пор никто не услышал. Видимо, считают, что я шучу.

– Твои статьи на эту тему их бесят, так что, думаю, они понимают, что ты прав. Возможно, через пару лет мы добьемся каких-нибудь изменений.

– Вы говорите, что у вас нет истории, но я же читал книгу про первобытных людей. Откуда она взялась?

Мужской голос:

– Ее автор не из Норзура. Мы тебе рассказывали про правило профессора Фордилда и его следствие: отрезанные друг от друга города-государства. Но некоторые книги оказались у нас до того, как мы подняли ширмы, ими мы и пользуемся. В частности, в Норзуре совершенно не развита археология, но у нас есть кафедра археологии, на которой учат – только вдумайтесь! – теории археологии!

– О, я помню твою балладу об археологе-теоретике! Она моя любимая. И кстати, является неофициальным гимном студентов этой кафедры, которые понимают абсурдность своего положения и мечтают когда-нибудь взяться за лопаты и отправиться на настоящие раскопки.

– Запрещенным гимном, ты забыла уточнить: помнишь, как завкафедрой археологии и антропологии разорвал экземпляр прямо перед моим носом и кинул клочки мне в лицо?

– Разумеется. А также помню, как ты поднял их и демонстративно, по одному, сжег прямо перед его раскрасневшейся от негодования физиономией.

– Невероятное время было. Но сейчас не об этом. Гриммюрграс, надеюсь, мы ответили на твой вопрос.

– Да.

– И все же, возвращаясь к сомнениям, озвученным Некомпетентным Ученым в самом начале: мы не уверены, что Гриммюрграс пришел из далекого прошлого, но доказать что-либо не представляется возможным.

– Однако его язык удивителен. Знаешь, он мне напоминает пиктографическое письмо, где один символ включает в себя целое понятие. Это не просто предмет, объект или не просто понятие, обозначаемое у нас термином, а нечто большее.

– К терминам как раз слова этого языка ближе.

– Да, профессор Зануда, ближе к терминам, но они такие всеобъемлющие, что я теперь понимаю, почему "злой" в имени Граса это именно "гриммюр". Грас, спасибо, что дал возможность прикоснуться к столь интересному языку. И думаю, нам следует время от времени в нем практиковаться.

Мужской смех:

– Я не против.

– А я бы предпочел сосредоточиться на более важном вопросе.

– Конечно, ты же профессор Зануда. И не смотри на меня со снисхождением, будто я все это время выживала только благодаря твоему присутствию в моей жизни. Но ты прав, прав, как всегда.

– Тогда начнем. Несмотря на то, что первый эксперимент Гриммюрграса можно считать успешным, настоящим ученым он стать не сможет. По крайней мере, в ближайший год. Гриммюрграс проявил рвение в изучении наук, но сам признался, что не сможет заниматься ими серьезно и точно не напишет никакую научную работу – обязательное условие, чтобы человек в Норзуре был признан ученым.

– Грас, ты так сказал?

– Да, к сожалению, каким бы хорошим учеником я ни был, кроме принятия открытий я пока ни на что не способен. А для ученого важно иметь толику сомнения. Я верно говорю, профессор? – Смех. – Мне сложно называть тебя профессором Занудой, но это забавно.

– А как тебе знать, что я и сам себя так называю?

Громкий смех.

– Прости, но представить это я не могу.

– Скажу по секрету: он это делает лишь наедине со мной. И да, эта игра ему по вкусу.

– Ну, если по вкусу, то я в ней тоже участвую.

– Участвуешь, уже давно, парень в леопардовом трико.

– Что?! В леопардовом трико?! Откуда вы это взяли?!

Смех всех троих. Затем женский голос:

– У нас осталась твоя прежняя одежка, так что покажем и напомним, с чего все началось. Посмотрим и прослезимся. Ты увидишь, что профессор Зануда может еще и плакать. Хотя многие считают, что как раз это не удивительно.

– Зато удивительно, как мы меняем темы. Парень в леопардовом трико... то есть Гриммюрграс правильно повторил мои слова. Ему не хватает толики сомнения и желания проверить, насколько все сказанное мной правда. Думаю, если бы я говорил полную чушь, он бы все равно принял ее за чистую монету.

– Скажу откровенно, профессор, но с моей точки зрения все то, что ты рассказывал, полнейшая чушь. Но поскольку я понимаю, что наши уровни познания мира отличаются друг от друга, то и не подвергаю сомнению ничего, о чем ты говоришь.

– У меня есть доказательства всего, что я сказал.

– А у меня, думаешь, не было?

– Глаза, уши и тактильные ощущения не в счет.

– На твоем уровне познания мира, но не на моем.

– Мальчики, хватит. Я уже поняла, что до того, как Грас попадет в лабораторию, ученым ему не быть. А в лабораторию допускаются только ученые. Или студенты.

– А студентом он не может быть из-за своего не юного возраста. Если мы хотим его вписывать в научное общество, а не отправлять в трущобы.

– Мы могли бы предположить, что он из трущоб другого города, но теперь решил исправиться и получить необходимые знания.

– Такое "вписывание" полноценным назвать нельзя.

– Если быть крайне принципиальным, то конечно.

– А не быть крайне принципиальными не имеет смысла. Мы хотели проверить, сможем ли вписать человека с другим мировоззрением в наше общество, сделав его одним из нас. Тридцатилетний студент, по какой бы причине он ни пошел учиться, полноценным членом нашего общества не является, а значит, эксперимент провален.

– Что ж... А как насчет стать художником? Грас, ты же говорил, что рисовал.

– Рисовал, но это были сакральные изображения, и их техника в вашем представлении оставляла желать лучшего. – Смешок. – Боюсь, такие картины у вас не оценят. Да и сам я буду подходить к рисункам совсем с другой позиции, так что не смогу спокойно рисовать для широкой публики.

– Да, это тоже тупик. – После недолгого молчания: – Но должны же быть варианты. Неужели получается, что эксперимент провалился?!

– Один из вариантов – продолжить держать Гриммюрграса взаперти, но дать ему возможность экспериментировать в нашем доме. Возможно, в нем пробудится ученый, который даже сможет совершить открытие.

– Это жестоко, – смех. – А вдруг мне не удастся ничего открыть? Или во мне так и не зародятся сомнения, и я ничего не стану оспаривать?

Женский восторженный крик:

– Оспаривать! Если ключ в этом, то я знаю, какая дверь нам нужна!

– Ну-ка, ну-ка, Некомпетентный ученый.

– Профессор, не помню, рассказывала я тебе или нет (но должна была!), что кое-что Грас успел подвергнуть сомнению и даже оспаривал.

– И о чем именно речь?

– О настольной книге Граса!

– О работе, посвященной первобытным людям? Но я не говорил, что первобытные люди отличались от тех, кто там описан. Я лишь говорил, что мой народ не полностью подходит под описание.

– Не полностью? Это значит, что частично все же подходит?

– Скорее большей частью. Мы отличаемся внешне, но в остальном написанное в книге правдиво. То есть, совпадает с порядками и образом жизни, что были и в хэимели. Есть, конечно, некоторые неточности, но и ваши ученые, точнее ученые... Фьялса... Да, точно, Фьялса. Так вот, ученые Фьялса судили исключительно по раскопкам, так что многое домысливали. Но в целом можно считать, что книга практически про моих сородичей.

– Так-так... Кажется, я понял, что хочет сказать Некомпетентный Ученый. Вот она, дверь!

– А я до сих пор не понимаю.

– Гриммюрграс, даже сегодня мы успели посокрушаться, что в Норзуре антропологии и археологии уделяют недостаточно внимания. В основном студенты учатся по старым книгам из Фьялса, которые мы не уничтожили, посчитав их стратегическим оружием в победе над другими городами (да здравствует профессор Фордилд!) Разумеется, нашим докторам и профессорам с кафедры археологии и антропологии пришлось написать какие-то работы, чтобы получить ученую степень, но если бы ты их прочел, оценил, насколько уныло приходится бедным будущим археологам-теоретикам. Я побывал на одной их лекции и чуть не уснул. Я, признанный профессор Зануда! Зануднее меня никого не должно быть, не так ли?

– Я употребляла это прозвище немного в другом смысле. К тому же профессора с той кафедры не занудные, а просто скучные. И не имеющие ни малейшего представления о том, чему учат.

– Но ты, Гриммюрграс, имеешь. Да, возможно, ты действительно прав, и хэимели никогда не находилось на территории Норзура, оно существует сейчас в каком-то параллельном измерении или еще где, но поскольку строй твоей общины соответствует тому, что у нас принято называть первобытным, то почему бы тебе не отправиться на кафедру археологии и антропологии?

– Потому что я ничего не смыслю в археологии. Я не знаю, как именно ведутся раскопки. Да, я смогу притвориться, что разбираюсь в укладе того общества, даже могу рассказать про искусство людей каменного века, но не более того.

– А большего и не нужно, Грас! Почему бы тебе не стать знатоком первобытного искусства?

Тихий стон:

– Но я же не знаю, как ведутся раскопки...

– Почитаешь книги. Это раз. И этого будет вполне достаточно для наших археологов-теоретиков, поскольку больше того, что написано в книгах, они сами не знают. Два: ты можешь сказать, что ты присутствовал на раскопках, но твоей задачей было изучить то, что достанут археологи, и сделать об этом соответствующие выводы. То есть копают одни, а пытаются объяснить, что же те откопали, совсем другие. И поскольку на кафедре не имеют представления, как же на самом деле проводят раскопки настоящие археологи и кто изучает найденное ими, такая легенда вполне подойдет.

– То есть они запросто мне поверят?

– Если будешь уверенно себя вести, то да. Грас, следствие правила профессора Фордилда на этот раз на нашей стороне. У нас нет связи с другими городами уже много лет. Это значит, что ты можешь назваться ученым из Фьялса – ближайшего к нам города, где люди говорят на том же языке, что и мы, и где кафедра археологии разительно отличается от той, что у нас. Из северных городов лучшие археологи и антропологи обитали именно во Фьялсе. Но эти ученые постоянно выезжают на раскопки, что тоже идеально для твоей истории.

– Чем?

– Гриммюрграс, мы же должны объяснить, откуда ты, такой взрослый мужик, внезапно взялся в Норзуре. Здесь только один вариант – попал из другого города. Но просто так к нам из других городов не приезжают. Да и будем откровенными, карты давно утеряны, так что мы даже не имеем представления, где эти самые другие города находятся. Некоторые книги, написанные еще в эпоху Сотрудничества, как мы ее в шутку называем, сохранились, но не все. Практически все работы, связанные с географией, уничтожены. Их направленно не сжигали, но теряли с удовольствием, относясь к ним, как к бумагомарательству. Если труды по антропологии, допустим, в Норзуре никогда не издавались, то и книги по этой науке ценились так, что их хранили чуть ли не в сейфе, пока не переиздали в достаточном количестве. Карты же стали никому не нужны. Никто не собирался ими пользоваться, мир сократился до одного города, поэтому, когда обнаружили, что ни у кого не сохранилось ни одной карты, никто не опечалился. Как с этим обстоит в других городах, мы не знаем. И не узнаем. Поэтому можно спокойно говорить, будто там тоже не было карт. Если понадобится.

– Итак, вы хотите, чтобы я притворился знатоком искусств...

– Искусствовед. Это так называется.

– Хорошо, искусствоведом из Фьялса, который волей случая оказался в Норзуре и теперь не может вернуться назад, так что желает стать полноправным жителем Норзура, обучая будущих археологов и антропологов тому, что знает?

Хором:

– Именно!

– Но...

– Никаких отказов. Ты знаешь про быт первобытных людей, даже если речь идет не совсем о них. Никто не проверит, понимаешь? Даже если у тебя будут разночтения с этой книгой, – шелест страниц, – то ты вправе сказать, что последние раскопки изменили взгляд ученых на некоторые вещи. Эта книга слишком старая, да и опять, проверить твои слова невозможно.

– Но профессор кафедры должен иметь какие-то научные работы, не так ли?

– Ты сможешь перечислить им названия парочки каких-нибудь работ, и они что? Правильно! Не смогут проверить, есть ли они в природе на самом деле или нет.

– Но мне придется учить чему-то детей!

– Студентов, Грас, а это уже не совсем дети. И да, придется. Тебя это пугает?

– Они будут слушать меня так же, как я слушал профессора Зануду, а я буду им лгать.

– Если верить книге, что ты читал, не совсем уж и лгать. И поверь, твоя ложь будет лучшим, что случится в их жизни. Если ты считаешь себя шарлатаном, то кем называть преподавателя археологии, который никогда не бывал на раскопках?

– Но разве я смогу просто прийти на кафедру, уверенно рассказать свою историю и попросить принять меня одним из профессоров, после чего они меня с удовольствием возьмут на работу?

– Хм, пожалуй, одну работу тебе стоит написать.

– Профессор! Ты же сам сказал, что он не ученый!

– Искусствоведы – не совсем ученые, но они имеют отношение как к искусству, так и к науке, потому их у нас любят. А еще они могут писать не только научные статьи и научные книги, но и художественную литературу, основанную на имеющихся у них знаниях. И этот жанр литературы особенно нравится жителям Норзура.

Запись 14

– Пять месяцев напряженного труда и ожидания подходящих погодных условий и вот он, час Икс. Грас закончил свою рукопись, мы с профессором Занудой прочитали ее и не один раз, отшлифовав, как алмаз. И, на мой взгляд, перед нами теперь настоящий бриллиант! Конечно, редактор с радостью найдет, к чему придраться и что подправить, но с этим придется согласиться: заниматься самиздатом или качать права в Издательстве, пройдя ускоренный курс профессора Зануды «Как донести до общества тексты в их изначальной задумке, а не искореженными редактором», мы позволить себе не можем. И все же, Грас, когда понесешь рукопись в Издательство, помни: ты заслуженно называешься профессором там, во Фьялсе, так что не уступай им во всем. В некоторых местах тебе придется согласиться с предложенными правками, но в некоторых их не допускай. Они должны чувствовать твою внутреннюю силу и в то же время готовность к сотрудничеству. Это серьезное испытание, но без него никак. Ты должен пройти его самостоятельно.

– Полностью с тобой согласен. Мне предстоит читать лекции студентам и принимать у них экзамены, а также взаимодействовать с другими учеными на кафедре...

Смешок.

– Профессор, я сказал что-то не так?

– Ты назвал тех индюков учеными. Вот что не так. В остальном все правильно. Мы очень рискуем (и поэтому не могу дождаться сегодняшнего вечера). Можно сказать, что на карту поставлено все, и если мы провалимся, то все трое станем изгоями. А если нет, то победителями. Так что давай в последний раз пройдемся по плану. Рассказывай.

– Я один? Что ж. Вечером, ближе к ночи, вы тайно отправите меня к границе, выведете за купол, а потом вернетесь домой. Я же буду шататься рядом, пока меня не заметит кто-то, кто сможет впустить внутрь. Пыльная буря сделает из меня настоящего бродягу, который в таких нечеловеческих условиях пытался найти укрытие и чудом набрел на город. В заплечной сумке у меня будет почти опорожненная фляга, остатки сухого пайка и рукопись "Служащих Ваитюру", которую я заканчивал во время раскопок. Спасшим меня я представлюсь профессором Гриммюрграсом из Фьялса, признанным искусствоведом, сосредоточившим свое внимание на первобытном искусстве. Пыльная буря, бушующая уже вторую неделю, застигла нас на раскопках, но в тот момент я отъехал от основной группы, чтобы изучить некоторые наскальные изображения. Из-за бури потерял ориентацию в пространстве и потому не смог вернуться в лагерь. Через некоторое время аккумулятор электромобиля сел, и дальше я шел пешком. Переждать бурю где-либо не представлялось возможным, и потому я продолжал идти, останавливаясь лишь тогда, когда от усталости не мог передвигать ноги. Меня сначала отвезут в больницу и приведут в себя. Две недели голодовки, что вы мне устроили, должны помочь спасателям поверить, что я действительно пребывал в экстремальных условиях. Рано или поздно (хотелось бы рано) ко мне придет кто-то из глав вашего города, с которым у меня состоится разговор. В нем я признаюсь, что понятия не имею, где находится Фьялс относительно Норзура. Не забуду сказать, насколько признателен этому городу, спасшему меня и давшему приют, и замечу, что единственный способ выразить свою благодарность вижу в принесении пользы жителям Норзура. И поскольку я окажусь единственным здесь ученым, имеющим непосредственное отношение к первобытному искусству, никто противиться этому не станет и меня не выселят. Сначала дадут комнату в общежитии. Я расскажу про рукопись, и меня отправят в Издательство, поскольку ее единственный экземпляр написан от руки и изучать его в таком виде невозможно. Когда "Служащие Ваитюру" будут изданы, вместе с первым экземпляром книги приду на кафедру археологии и антропологии и устроюсь туда на работу. Возможно, мне также предложат читать лекции на кафедре искусств, но основным местом работы все равно выберу кафедру археологии, поскольку именно археологам и антропологам необходимы полученные мной во время раскопок сведения. Как только все устроится, я познакомлюсь с вами в стенах университета, подружусь и приму ваше щедрое предложение переехать к вам. Хотя мое руководство и будет против. Но им придется смириться: в конце концов, я единственный среди них ученый, знающий о своем предмете не только по книгам.

– Блестяще! Браво, Грас, особенно окончание! Если ты будешь всегда об этом помнить...

– Даже если это ложь...

– Грас, мы это уже обсуждали. Признай, что это правда. Ты жил среди тех, о ком будешь читать лекцию! И ты единственный, кто может этим похвастаться. И не возражай!

– Только говорить вслух, что ты жил среди них, не надо.

– Разумеется, профессор Зануда. Он и не будет говорить. Главное, чтобы помнил, что он клад для кафедры, хотя и готов идти на некоторые уступки.

– Буду помнить.

– И вот так мило улыбайся. Когда ты так делаешь, в глазах заметен твой потрясающий ум. Когда же ты серьезен, глаза темнеют, будто твое сознание куда-то пропадает. Будто ты смотришь на пропасть, или же мы, глядя в твои глаза, смотрим вглубь веков, но не видим ничего, кроме черноты. Это завораживает, но сейчас нам нужен ученый.

Смех:

– Хорошо-хорошо, я понял последние напутствия. Что ж, надеюсь, вы достаточно точно предсказали реакцию вашего сообщества, и если я произнесу верные слова, все так и будет.

– Мы двадцать пять лет наблюдаем за ним (первые два года все-таки не учитываю). Как считаешь, Гриммюрграс, мы имеем представление о том, о чем сейчас говорим?

Запись 15

– Два года и три месяца – именно столько это леопардовое трико и эта косичка находятся в Норзуре. И вот мы втроем сидим перед ними и с трудом можем подобрать слова.

Недолгое молчание.

– Какой трепетный момент! Он самый лучший из тех, что были в моей жизни и могут быть вообще. Только подумать, что эти вещи когда-то принадлежали человеку, сидящему справа от меня. Что он когда-то носил вот это, а на голове у него была вот такая странная прическа. Теперь он профессор Гриммюрграс, преподающий на кафедре археологии и антропологии дисциплину "Искусство и быт первобытного общества". Ему тридцать четыре, он коротко стрижен и гладко выбрит, на нем брюки, водолазка и пиджак. Он использует в верном контексте такие слова, которые жители трущоб не только никогда не произнесут, но даже вряд ли поймут. Он автор книги, которую читают взахлеб и перечитывают не единожды. И только мы трое знаем, что это книга о нем, помним, каким был Грас два года и три месяца назад.

– И еще эти записи.

– Да, записи. Последнее свидетельство превращения охотника в ученого, человека, не знавшего, что такое металл, в человека, превосходно использующего сложные научные приборы.

Молчание.

– Пожалуй, эта запись будет последней. Мы не станем включать диктофон при каждой победе Граса, хотя отмечать будем, этого ты не избежишь. Единственная причина, по которой появится еще одна запись: провал Граса. Если он не выдержит жить среди правил, полностью противоречащих тем, к которым он привык, если давление, оказанное преподавателями, студентами, другими учеными, окажется невыносимым, если та грандиозная победа, которую мы сейчас наблюдаем, окажется вершиной параболы, после которой начнется столь же стремительный спуск, каким был и подъем. Это обстоятельство нам придется отметить. Но я сомневаюсь, что такое случится.

– Я тоже. И думаю, что нам пора сказать эту фразу, Некомпетентный Ученый.

– Нет, еще не пора. Давай дадим слово нашему другу, Парню в леопардовом трико, – смех. – У тебя есть, что сказать?

– Да, пожалуй, что есть. Я хочу сказать, какие вы оба потрясающие. Ничего этого не было бы, будь вы другими. Теперь я понимаю, что являлся объектом исследования, что на мне проводился эксперимент. Не просто знаю это, а именно понимаю. Но я не в обиде и даже полностью доволен. Наверное, потому что у вас был особый подход. Мне было приятно учиться у вас, еще приятнее понимать, чего я с вашей помощью добился. Когда я упал в пропасть, то не верил, что выживу. Норзур стал для меня вторым домом, вторым хэимели, и это стало возможным только благодаря вашему эксперименту. Пока ничего не могу сказать о давлении, что упомянула Некомпетентный Ученый (Фанндис, право же, почему ты называешься некомпетентной? Разве некомпетентный ученый смог бы добиться таких результатов?), но пока я счастлив.

– И мы можем теперь это сказать?

Вздох и снисхождение:

– Да-да, теперь можем.

– Тогда хором? Мы трое имели к нему непосредственное отношение, так что и говорить главную фразу имеем право все трое.

– Хором так хором.

Недолгое молчание, затем трое одновременно:

– Считаем эксперимент успешно завершенным.

Смех.

Часть 3. Не всемогущий Бог

Наша фантазия безгранична. Мы можем придумать какое угодно божество или даже сонм божеств, наделив его (их) теми свойствами, которые пожелаем. Но главным, непременным отличительным признаком любого бога является всемогущество, или, в крайнем случае, его способность спасти человечество от любых катаклизмов. Именно вера в чье-то всемогущество и способность спасти нас так привлекательна. Но мы забываем, что наша выдумка не может быть сильнее нас. И что мы делаем, если наш бог не в состоянии спасти нас от бед? Если есть возможность, называем беды проявлением его гнева, его испытаниями нас. Это единственное, что способно помочь нам в трудную минуту. Но если выдуманный нами бог не обладает качествами, объясняющими выпавшие на нашу долю несчастья, вера, созданная для спасения, парализует нас, превращая в ни на что не способную обезумевшую толпу.

Бергрун, доктор философии, статья «Моя спасительная вера»

Глава 1

Щелчок – последняя запись доиграла до конца, магнитофон выключился. Повисшее после этого молчание нервировало. Отсутствие реакций здесь, в небольшом кабинете для совещаний, где собрался всего лишь десяток человек, давило сильнее, чем недолгая тишина, воцарившаяся в зале после выступления. Принятие того, что было показано на сцене, являлось важной ступенью для достижения их цели, но оно не имело никакого значения, если сейчас они не получат поддержку – Гриммюрграс это отлично понимал, но сделать что-либо еще они уже вряд ли могли.

Он оглянулся на близнецов, надеясь по их лицам понять, каковы дальнейшие действия. Должны ли они как-то прокомментировать пленку? И если да, то кто именно? Может, Гриммюрграсу следует что-то сказать? Но друзья молчали. Не смотрели на него, не подавали тайных знаков, а ждали, когда хоть кто-то прокомментирует услышанное.

Первая фраза оказалась вполне ожидаемой:

– Что за странная шутка?

Принадлежал он Льоусбьёрг, женщине, вынужденной быстро принимать важные решения, но не готовой столь же скоро расставаться с привычной картиной мира. Гриммюрграс с удивлением обнаружил, что ему все равно, как именно она отреагирует на известие. Ее неверие никак не задело его – Гриммюрграс лишь подумал, что одной аудиопленки оказалось недостаточно. Интересно, подошли бы в качестве вещественных доказательств их слов оставленные на память близнецами вещи? Или их тоже можно принять за искусственную подделку?

Но только Гриммюрграс успел об этом подумать, как со всех сторон посыпались различные вопросы и замечания, в которых уже не звучало сомнения в правдивости услышанного.

– И что нам это дает?

– Постойте, так он из нашего прошлого или другого мира?

– Думаете, существуют другие миры?

– Нам только что сообщили, что перед нами человек не из нашего времени или мира. Если мы соглашаемся с этим утверждением, то да, другие миры существуют.

– Постойте, вы в начале сказали, что попросили проверить электростанцию Хюглейкюра?

Среди этого хора голосов было сложно разобрать, кому какая реплика принадлежит. Но кое-что Гриммюрграс расчленить все-таки смог.

– Так и думал, что с ним что-то не так, – высокомерно усмехнулся профессор Орри, окинув его пренебрежительным взглядом. Завкафедрой не влезал в споры окружающих и, казалось, вообще не был заинтересован в происходящем: он получил доказательства, что нелюбимый преподаватель не является тем, за кого себя выдает, и на этом для него совещание завершилось.

– На самом деле есть вероятность того, что на других планетах может иметься жизнь, – не слишком уверенно заметил Хадльфредюр, участвовавший в обсуждении теории существования иных миров.

– И связь с ними лежит через расщелину, пролегающую рядом с Норзуром? – насмешливо осведомились у него, на что стушевавшийся ученый не нашел, что сказать. – Вы занимаетесь метеоритами, Хадльфредюр, вот о них и думайте. Между прочим, то, что ждет нас через месяц, на вашей совести.

– Н-на моей? Это... это как на моей? Я не в ответе!..

– А кто, как не вы?

– Хюглейкюр... Вы послали проверить электростанцию Хюглейкюра? – не унималась Лейкни, хмуро глядя на Фанндис. Гриммюрграс видел главу ИБОЖ лишь однажды, и она осталась в его памяти такой же уверенной и сильной женщиной, как и Льоусбьёрг, только немного моложе. Но теперь Лейкни походила на испуганную потерявшуюся девочку: она старалась держать себя в руках и даже контролировала голос, но во взгляде читалась неприкрытая мольба.

– Тогда он еще не был свихнувшимся, – отозвалась Фанндис.

– Он всегда таким был, – усмехнулся Орри. – Чуть более свихнувшийся, чем эти двое и их непонятно откуда взявшийся друг.

– А как по мне, Хюглейкюр не более безумен, чем любой из нас, – парировал Фаннар.

– О чем я только что и сказал.

– Извиняюсь, в таком случае поправочка: любой из вас. Любой из ученых в этом городе. Он хотел признания своих трудов, как каждый, кто не живет в трущобах.

– Только труды его были безумны.

– Они были оригинальны!

– Простите... Но время... Скоро перерыв...

Тихий голос Хадльфредюра не был услышан спорщиками: их больше интересовало, откуда именно появился Гриммюрграс и действительно ли сошел с ума некий Хюглейкюр. Кто он такой, Гриммюрграс не знал, и потому с большим интересом слушал именно этот разговор, но подробностей так и не получил, поскольку приводить конкретные аргументы никто не собирался, явно опасаясь, что те сыграют против них самих.

– И все же зачем вы собрали нас здесь и вынудили прослушать запись? – повысив голос, поинтересовалась Льоусбьёрг, и в кабинете снова воцарилась тишина. – Вы знаете, что через месяц на территорию Норзура упадет метеорит, который не остановит наш барьер?

– Ага, – кивнула Фанндис и не сдержала улыбку. – И именно поэтому мы рассказали правду... о Гриммюрграсе.

Последнее слово прозвучало в полной темноте и вышло несколько рассеянным.

– Что за?..

Отчего в комнате внезапно погас свет, никто, похоже, не знал. Какое-то время они продолжали сидеть в тишине, не двигаясь с места: в темноте раздавалось лишь дыхание встревоженных людей.

– Но ведь это не... – первой заговорила Лейкни. – Не может же быть!

– Вы о чем, милая? – попытался успокоить ее Орри доброжелательным тоном, которому вполне можно было поверить.

– Это похоже на невероятное совпадение! Так не бывает же.

– И перерыв закончился, – вздохнул Хадльфредюр. – Интересно, там так же темно?

– Такое в Норзуре уже бывало? – шепотом поинтересовался Гриммюрграс у Фаннара, но только заговорил, как понял, что его тихий голос отлично слышат и все остальные.

– Нет, у нас же надежная система энергообеспечения, – язвительно отозвался тот, и Гриммюрграс догадался, на кого сейчас друг мог смотреть.

– Надежная, – приняла удар Лейкни. – Уверена, все дело в пробках. На этот раз мы использовали более мощные экраны, не сделав предварительные расчеты. Сеть не выдержала напряжения. Да, нам стоит проверить пробки.

– И успокоить собравшихся в зале, – заметила Льоусбьёрг. Ее стул с тихим скрипом отодвинулся. – А как мы сообщим людям, смотревшим праздник по телевизору и на уличных экранах, в чем дело, если камеры не работают?

– Если мы сейчас же займемся пробками, проблема решится быстро, – возразила Лейкни. Она тоже встала.

– Как, в полной темноте? – усмехнулся Фаннар.

– Этим все равно будешь заниматься не ты.

– А среди нас есть электромеханик, умеющий видеть в темноте? Только не говори, что это моя сестрица. Она хороша, но не настолько.

– Вы оба хороши только на словах, – насмешливо заметил Орри.

– Некоторым и этого не дано, – съязвил Фаннар и дернул Гриммюрграса за рукав: – Пойдем разберемся, что тут творится, пока их мастера-глазастики ковыряются в электрическом щитке.