Текст книги "Генерал Алексеев"

Автор книги: Василий Цветков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 41 страниц)

Принимая использованные генералом Клюевым определения («армии германского фронта» (1-я, 2-я и 4-я) и «армии австрийского фронта (3-я и 5-я)), Алексеев предложил детальный план действий на начальный период войны. Он исходил из того неоспоримого преимущества австро-венгерской и немецкой армий, что в силу близости к границам и более развитой железнодорожной сети их сосредоточение и развертывание произойдет раньше русской армии. Следовательно, и наступательные действия австро-германцев неизбежно начнутся раньше.

Реп1ая стратегические задачи «за противника», Алексеев весьма точно предположил направления ударов австро-венгерской армии: «1-й и 4-й разбить русские войска, не выпуская их, по возможности, из Передового театра, отрезать от путей на Москву… 2-я и 3-я армии должны развить крайнюю энергию маневрирования. При этом 3-я армия будет иметь целью захват железнодорожного узла Ровно и течения реки Горыни на участке Александрия – Изяслав с поражением русских войск, не выпуская их, по возможности, из этого района. 2-я армия должна сковать свободу действий русских войск Проскуровского района».

Наш Юго-Западный фронт должен «свое первоначальное развертывание подчинить соображениям задержания противника до сбора главных сил». Исходя из этого русские 4-я и 5-я армии должны были «до сбора войск армий для перехода в наступление задержать австрийцев на путях к Бресту и особенно в обход этой крепости с востока. Во всяком случае армии должны сохранить в своих руках Брест – Кобрин – Пружанский и Пинский районы, 4-я армия задерживает в полосе между Вислой и Бугом; 5-я между Бугом и Стоходом, удержание Ивангорода имеет важное значение, так как он запирает единственный сквозной железнодорожный путь для австрийцев, наступающих к Бресту. При крайней необходимости оставить Ивангород, переправы через Вислу должны быть уничтожены… До сбора сил, необходимых для перехода в наступление и атаки 2-й и 3-й австрийских армий, 3-я русская армия обязуется сохранить в своих руках Ровненский железнодорожный узел и линии железных дорог Казатин – Ровно и Жмеринка – Проскуров». Нельзя было также допустить прорыва противника через железнодорожную линию Люблин – Холм.

Отразив наступление австро-венгерской армии, русские войска должны были перейти в контрнаступление, которое было запланировано Алексеевым следующим образом: «…нанести поражение австрийским армиям в пределах Галиции, принимая при этом возможные меры к тому, чтобы не дать способов значительным силам противника отойти на юг за оборонительную линию Днестра, а на запад к Кракову». Соответственно, 4-я армия должна была «наступать на фронт Ряшев – Перемышль, стремясь отбросить противника к стороне Перемышля, т.е. от важнейших путей через Карпаты и обеспечить правое крыло армий со стороны Кракова». 5-я армия наступала бы «на фронт Перемышль – Львов, приковывая к себе возможно большие силы противника», а 3-я армия призвана была «нанести поражение 2-й и 3-й австрийским армиям, не давая, по возможности, им полностью или значительной частью своих сил отойти за оборонительную линию Днестра. Общее направление операции 3-й армии – на Львов. При этом части формируемой 2-й армии должны были предотвратить соединение немецкой и австро-венгерской армий в районе Варшавы.

Правда, по приблизительным расчетам, 3-я армия могла быть готова к наступлению лишь к 22-му дню мобилизации, после того как к ней подошли бы пополнения и тыловые учреждения, а 4-я армия – к 30-му дню мобилизации. До этого времени, как отмечалось выше, должны были проходить оборонительные операции. Именно это обстоятельство привело к критике плана Алексеева со стороны его бывших сотрудников но ГУГШ. Не отрицая принципиальной возможности отражения наступления австро-венгерской армии и нанесения ответных ударов, ГУГШ предлагало перенести линию стратегического развертывания гораздо дальше линии Вислы, начиная от Брест-Литовска и границ Киевского военного округа. В этом случае не исключалось, что Привислинский край и Варшавский округ могли быть заняты противником.

Но концепция Алексеева была более убедительной, и она повлияла в конечном счете на корректировку первоначального плана военных действий. Спустя месяц после московского совещания, 15 марта 1912 г. Алексеев представил на «Высочайшее утверждение» подробный план первоначальных действий Юго-Западного фронта.

Учитывая тем не менее что численность предназначаемых для операции сил русской армии может быть сокращена, Алексеев рассчитывал не на полное окружение австро-венгерских войск, а на нанесение им сильного флангового удара, который привел бы к ощутимому поражению противника и, в перспективе, – к прорыву русских войск через Карпаты. Пользуясь популярной аналогией из истории военного искусства, это должны были быть «Лсвктры, а не Канны». По оценке генерала Головина, «Алексеев, с присущим ему практическим чутьем в стратегии, в первую же стадию разработки операций Юго-Западного фронта почувствовал неисполнимость общего задания при ограниченных ГУГШ средствах. Для того, чтобы все-таки исполнить но существу главное требование, предъявляемое Юго-Западному фронту – нанести решительное поражение Австро-Венграм в Галиции, – он и собирает на своем правом фланге кулак, который должен бить по самому чувствительному для Австро-Венгров, в стратегическом отношении, левому флангу».

1 мая 1912 г. мобилизационное расписание получило Высочайшее утверждение. Но говорить об окончательном формировании российской военной стратегии еще не приходилось. Обсуждение продолжалось на уровне окружных штабов. 8 ноября 1912 г. под председательством Алексеева состоялось окружное совещание, в котором принимали участие начальники штабов Киевского, Казанского и Московского военных округов. Силами этих округов предполагалось развертывание 4-й (основа – Казанский округ), 5-й (Московский округ), 3-й (Киевский округ) и 8-й армий (Киевский округ). Рекомендации, выработанные на совещании, были учтены в составленных ГУГШ «Основных Соображениях на 1913 г.». Предварительный вариант был таков. Поскольку 4-я и 5-я армии должны были сосредоточиваться на линии фронта после проведенных мобилизаций тыловых округов, то их задача сводилась к нанесению сильного флангового удара на Галицию (данные армии предполагалось расположить на левом крыле Варшавского военного округа), в то время как 8-я и 3-я армии должны были удерживать австро-венгерскую армию от попытки прорыва на киевском направлении.

В случае же перенесения тяжести главного удара на Германию армии, сформированные в тыловых округах (в частности, 4-я армия), могли переориентироваться на удар во фланг немецких войск через Варшаву к Плоцку вдоль левого берега Вислы. В любом случае Алексеев считал необходимым условием сосредоточение резервов, создание «ударных кулаков» как для отражения наступления противника, так и для перехода в контрнаступление. Примечательно, что данное совещание не было санкционировано Военным министерством и, по существу, носило частный характер. Михаил Васильевич присутствовал на нем лишь в качестве консультанта, однако мнения, высказанные во время его работы, оказали влияние на корректировку планов ГУГШ.

В завершение рассмотрения планов Алексеева уместно привести их оценку авторитетным военным историком А.М. Зайончковским. Он считал, что предложенный на совещании окружных начальников штабов доклад «есть первый появившийся… документ, где действия нескольких армий, разбросанных на большой территории, рассматривались не как взаимодействие отдельных организмов, а как части одного общего целого, исполняющие одну операцию. Благодаря этому, Алексеев, правильно или неправильно, это уже другое дело, не ограничивался только постановкой армиям определенных стратегических задач, а детализировал их, весьма часто прибегая к указанию и средств их выполнения. Он намечает им ту линию, на которой необходимо принять бой, дает при наступлении определенные задачи взаимодействия и, как редкий случай, предвидит занятие выгодного исходного положения (скорейший выход 5-й армии на Сан) для дальнейшей операции. Но в работе Алексеева замечается и другая… отрицательная особенность. Это чрезмерная громоздкость поставленных задач, то расписание их на длительный период и та детализация (атаковать на путях движения австрийские войска), которые излишне стесняют самостоятельность исполнителя и могут поставить его при вечно меняющейся обстановке в недоуменное положение. В работе Алексеева видна и вся идея Галицийской операции, которая, впрочем, не воплотилась в жизнь. Выдвижением вперед сильного кулака из 5-й и северной группы 3-й армии он хотел рвать центр стратегического фронта австрийцев и этим помогать слабым флангам. Операция, как известно, разыгралась иначе…»

Тем не менее нельзя не отметить очень важной черты полководческого искусства, проявившейся у Алексеева достаточно четко, – способности предвидеть, предчувствовать, предугадывать возможные действия своих противников и разрабатывать принципиально верные контрдействия.

В результате общая концепция военно-стратегического планирования воплотилась в весьма смелой, но неоднозначно оцениваемой идее. В 1913-й, в последний предвоенный год, Российская империя вступала с новым мобилизационным расписанием, 19-м по счету, согласно которому предполагалось нанесение ударов и против Германии (вариант «Г»), и против Австро-Венгрии (вариант «А»). Ни Данилов, ни Алексеев, ни тем более Сухомлинов не оспаривали правильности этого плана в то время. 20-е, призванное стать итоговым, мобилизационное расписание так и не было разработано.

По мнению ряда современных исследователей подобная подготовка к нанесению двух ударов (гнаться «за двумя зайцами») по расходящимся направлениям была неоправданна, опасна и безрассудна (обоснование этого тезиса дано, в частности, в статье американского ученого Б. Меннинга «Фрагменты одной загадки: Ю.Н. Данилов и М.В. Алексеев в русском военном планировании в период, предшествующий Первой мировой войне // Последняя война Императорской России: сборник статей под редакцией О.Р. Айрапетова. М., 2000. С. 65—91.). Тем не менее, существо 19-го расписания отнюдь не правомерно считать авантюрным. При оценке данных планов нужно исходить, прежде всего, не из современных представлений о правильности той или иной стратегии, а из тогдашних подходов в оценке противника и из самооценки русских военачальников. Наступление вполне могло бы проводиться и по двум направлениям, даже с учетом расходящихся ударов на Восточную Пруссию и Галицию.

Во-первых, линия развертывания русской армии позволяла оборонять «польский выступ» – Привисленский край. Попытки противника прорваться к Варшаве могли парироваться сильными фланговыми ударами армий Северо-Западного и Юго-Западного фронтов. При наличии сильного, хорошо обустроенного тыла, при развитой сети внутренних коммуникационных линий (а Привисленский край был лучше обеспечен железнодорожной сетью, в сравнении с другими европейскими регионами России) не составляло особого труда маневрировать в прифронтовой полосе и оперативно перебрасывать резервы из центра (Варшава, Брест-Литовск), где сосредотачивались армии из тыловых округов, на фланги, где могли происходить решающие сражения с немецко-австрийскими войсками.

Довольно оригинальным было предполагавшееся планом положение о постепенном вводе армий во фронтовые линии. Армии, составленные на основе приграничных округов и отмобилизованные в первоочередном порядке, постепенно усиливались подкреплениями, подводимыми из тыловых округов. Такое своеобразное, «волновое» введение в бой армий можно было бы считать не недостатком системы развертывания, заключавшемся в медленном сосредоточении вооруженных сил на границе, а, напротив, – преимуществом. Ведь это создавало дополнительное, стабильное давление на противника, позволяло, в случае необходимости, заменять несущие потери войска «передовой линии» свежими силами, подошедшими с Востока России (в частности, туркестанских и сибирских корпусов). Наличие достаточного числа резервов позволяло бы усиливать, опираясь на Варшавский железнодорожный узел и армии Северо-Западного или Юго-Западного фронтов. После разгрома противника в пограничных сражениях операции переносились бы на «вражескую территорию» и «паровой каток» из русских армий начинал свой страшный для врага натиск «на Берлин и на Вену».

Но даже в случае прорыва немецко-австрийскими силами «польского коридора» пространства Литвы и Белоруссии позволяли бы русским войскам отступить и, используя рубежи крепостных линий, подготовиться к продолжению боевых операций, сосредоточить войска для нанесения новых ударов.

Во-вторых. В последние предвоенные годы очень многие государственные деятели России и военные весьма оптимистично оценивали военно-экономический потенциал России. «Мы готовы» – известное название интервью генерала Сухомлинова, данного им накануне войны, отражало не только уверенность военного министра, но и вполне соответствовало психологическим настроениям того времени. Принятые на вооружение и поставленные на массовое производство артиллерийские орудия, винтовки и пулеметы превосходили аналогичные образцы у армий противника. Началась модернизация флота. Да и утверждения о технической готовности армии, о подготовке мобилизованных пополнений, о возможностях российской промышленности представлялись вполне правдоподобными. Ведь налицо был мощный экономический подъем, но темпам роста отечественная экономика вышла на первое место в мире, интенсивно развивались металлургия и машиностроение. В 1911– 1913 гг. высокие урожаи зерна обеспечивали продовольствием не только Россию, но и Европу. Демографические показатели (рождаемость, процент молодых поколений) показывали устойчиво благоприятную тенденцию еще со второй половины XIX столетия, поэтому, казалось бы, недостатка ни в новобранцах, ни в кадровом составе, ни в запасных мобилизованных быть не должно.

В-третьих. Обязательная взаимопомощь, тесное военное сотрудничество, военное содружество всех трех стран Антанты. И это, пожалуй, было важнейшим фактором, обусловливавшем уверенность в возможности удара русской армии и по Германии, и по Австро-Венгрии. В этом взаимодействии заключался залог стратегического успеха, при котором по Германии наносился удар с двух сторон. Перспектива одновременных тяжелых боев и на Западном, и на Восточном фронтах была бы гибельной для Империи Гогенцоллернов. Предстоящая война становилась войной союзов, и от правильно налаженного оперативно-стратегического управления войсками всех участников коалиции зависела в конечном итоге судьба войны.

Конечно, все эти три фактора будут во многом как опровергнуты, так и подтверждены предстоящими годами мировой войны. Как известно, начав успешное наступление в Восточной Пруссии и отразив наступление австро-венгерских войск на Юго-Западном фронте, русская армия потерпела поражение в боях против немецких войск и не смогла полностью разгромить австро-венгерские силы. Но в то же время русские войска успешно отразили все попытки немецких войск прорваться в глубь Польши. Осенние, 1914 г. Варшавско-Ивангородская и Лодзинская операции подтвердили правоту планов активной обороны, при которой принципиально важным становилось введение в бой войск из тыловых округов и отражение фланговых ударов немцев из Восточной Пруссии. А мощный контрудар от Варшавы только что прибывших на фронт сибирских стрелковых дивизий по праву мог бы стать примером высокого военного искусства. Заметно поредевшие на полях сражений полки и дивизии смогли получить необходимые людские пополнения новобранцами и запасными, хотя и уступавшие по степени боевой подготовки кадровым частям.

Безусловно, надежды на высокую техническую оснащенность, равно как и на мобилизационные ресурсы русской армии, оказались излишне оптимистичными, и уже в начале 1915 г. проявились грозные признаки предстоящего «снарядного голода» и «патронного голода», а кадровые ресурсы армии существенно истощались. Достаточно объективны в этом отношении оценки, даваемые в статье В. Хитрово «Артиллерия в Великую войну», опубликованной в 1939 г. в газете «Русский инвалид» в юбилейном номере памяти начала Второй Отечественной войны. «Ни одно из воюющих государств не имело – и не могло иметь – заготовленным в мирное время количества снарядов, в какой-либо мере отвечающего действительной потребности армии. Но для того, чтобы меры эти приняты был с первых же дней войны, нужно было отказаться от психоза войны скоротечной. Поскольку в августе 1914 г., во всех решительно странах господствовало убеждение, что война не может продолжаться годами, принятые с опозданием меры но мобилизации промышленности свелись к гонке в этой области, в которой России труднее всего было состязаться со своими противниками, и снарядный голод 1915 г. стал фатально неизбежен.

Вопрос питания снарядами наших 3-дюймовых полевых и горных пушек представляется в следующем виде. Исходя из опыта Русско-Японской войны, в течение которой израсходовано было по 720 выстрелов на орудие, в мирное время заготовлено было по 1000 выстрелов на орудие, причем считалось, что количества этого должно хватить на год. Часть (428 выстрелов) составляла возимый запас, который находился в непосредственном распоряжении войсковых начальников, остальное же хранилось в разобранном виде в местных парках и должно было подаваться на фронт, по мере приведения в готовность. Подача снарядов из парков рассчитала была на год, в течение которого заводы должны были изготовлять новые 1000 снарядов на орудие, и таким образом считалось обеспеченным непрерывное питание артиллерии. Однако все эти расчеты были опрокинуты при столкновении с действительностью, и уже в начале сентября 1914 г. Ставка, основываясь на опыте Галицийской битвы, установила ежемесячную потребность армии в 1 500 000 снарядов; весной 1915 г. подняла ее до 1 750 000, а летом 1915 г. – до 3 000 000».

Но нельзя в то же время не отметить значительного экономического потенциала России, благодаря которому «голодные» проблемы удалось успешно преодолеть уже в 1916 г. Этот потенциал отечественной экономики был хорошо отмечен в статье авторитетного российского финансиста, профессора М.В. Бернацкого, опубликованной в том же, цитированном выше номере «Русского инвалида». «Я должен с особливой настойчивостью подчеркнуть тот факт, – писал Бернацкий, – что Россия вступила в войну, прервав для этого свою изумительную по мощности хозяйственную эволюцию. Уже с конца прошлого века Империя вступила в период интенсивного торгово-промышленного развития. Процесс этот лишь на короткое время был задержан неудачной Японской войной с тем, чтобы после достигнутого внешнего и внутреннего успокоения принять исключительно быстрый темп. Достаточно привести несколько ярких цифр. В конце прошлого столетия промышленная производительность России выражалась суммой в полтора миллиарда золотых рублей, в начале нынешнего – свыше 3,4 миллиарда, а в 1912 г. почти 5 миллиарда. Производство металлов учетверилось, железнодорожный грузооборот увеличился в три с половиной раза. Вклады в акционерных коммерческих банках возросли с 838 миллионов рублей на 1 января 1908 года до 2330 миллионов рублей на 1 января 1913 года. За одно десятилетие с 1904 по 1913 гг. количество денежных капиталов в империи увеличилось на одну треть (с 11,3 миллиарда рублей до 19). Соответственно росту народного хозяйства государственные финансы России показывают за это время прочное улучшение: государственный бюджет с 2 (приблизительно) миллиардов в конце девятнадцатого века возрос до трех с лишним миллиардов к началу войны (в 1913 г. – 3,382 миллиона). Перед японской войной накопилась свободная наличность государственного казначейства в 381 миллион рублей; война ее поглотила, но засим резерв опять поднялся к 1913 г. до 514,2 миллиона рублей, которыми были покрыты первые расходы по мобилизации армии в 1914 г. Россия была, как принято говорить, “убога”, но вот у этой убогой страны мелкие сбережения в государственных сберегательных кассах к 1914 г. превысили два миллиарда золотых рублей.

Правда, диссонансом являлось неудовлетворительное состояние мелкого крестьянского хозяйства, принимавшее в некоторых районах острые формы. Имелись, однако, все основания рассчитывать, что с осуществлением Столыпинской реформы наша крестьянская жизнь вольется в нормальное русло.

Незадолго до войны группа немецких ученых с профессорами Зерингом и Лугагеном во главе посетила Россию, чтобы ознакомиться с первыми результатами реформы Столыпина; в посвященной этой поездке книге немцы признали наличность громадных успехов и пророчили России блестящее хозяйственное будущее, «если внешний мир не будет нарушен лет десять»… Может быть, поэтому мир и был нарушен!».

Наконец, расчеты на военное содружество стран Антанты оказались еще более завышенными по сравнению с переоценкой объема собственных военно-экономических ресурсов. Но была ли в этом вина России, се военного и политического руководства? И все-таки, благодаря поддержке союзников, на Восточном фронте были запланированы и частично осуществлены операции 1917 г. Однако рост «революционного брожения» на фронте и в тылу не позволил развивать их дальше.

Недостатки разного рода проявятся позже и станут заметны спустя долгие годы после окончания войны. В эмиграции, в советской военной науке, в современной историографии фактически утвердилось мнение об изначально порочной стратегии русской армии в 1914 г. Но, отмстим это еще раз, накануне войны в России редко кто сомневался в правильности избранного и «Высочайше утвержденного» военно-стратегического планирования. «Способности дерзать», к чему призывал своих коллег но окружному совещанию 1912 г. Алексеев, русское командование не утратило. Но ведь известно, что любой, даже самый совершенный, план достаточно условен и относителен, в нем просто невозможно предусмотреть всех «мелочей», роль которых при определенных обстоятельствах может оказаться решающей. Да и сами эти обстоятельства меняются подчас столь стремительно и неожиданно, что предусмотреть это наперед нереально. Последующие события Второй Отечественной войны это подтвердили.

Не отступал от официально утвержденных планов и Михаил Васильевич. Наоборот, генерал делал все от него зависящее, чтобы максимально подготовить Киевский округ к неизбежному военному столкновению.

На должности Начштаба округа Алексеев уделял внимание не только штабной работе и разработке военно-стратегических планов. Он энергично приступил к реализации мер, связанных с усилением боеготовности войск своего округа. По его инициативе были созданы офицерские стрелковые курсы для кандидатов на должности командиров роты. На этих курсах велись также занятия по тактике, активно осуществлялись «полевые выходы», осваивались новые приемы управления огнем стрелковой роты, в частности, связанные с применением пулеметов при атаках и в обороне. Маневры генерал объезжал на автомобиле, однако после серьезной аварии, произошедшей в 1911 г., отдавал предпочтение более «традиционным» средствам передвижения, пересев на молодую лошадь по кличке «Единица», бывшую с ним все последующие этапы службы, вплоть до Добровольческой армии ^{18} .