355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Василий Цветков » Генерал Алексеев » Текст книги (страница 24)
Генерал Алексеев
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 02:28

Текст книги "Генерал Алексеев"


Автор книги: Василий Цветков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 41 страниц)

2. Во главе армии и флота. Верховный Главнокомандующий

Как оценивал произошедшее сам Алексеев? Снова обратимся к рукописи Михаила Бореля, в которой приводятся примечательные сведения о беседах в кругу семьи, которые отправленный в отставку генерал вел в Смоленске летом 1917-го:

«Мне часто вспоминается всегда один и тот же ответ моей бабушки (вдовы генерала Алексеева), собиравшимся у нас дома знакомым, которые не раз задавали один и тот же вопрос: “Как могла Ставка Верховного допустить отречение Государя, когда хорошо известно, что почти все чины Ставки были против этого отречения?”

– Мы у нас дома, в Смоленске, по возвращении моего мужа из Могилева в конце мая 1917 года тоже задавали ему этот логичный вопрос. Мой муж много говорил с нами на эту тему, всего не передать, а многие подробности невозможно было запомнить. К сожалению, ни он, ни я тогда ничего не записали, а через год моего мужа похоронили, после ряда тоже очень волнующих событий и переживаний (выступление Корнилова, октябрьская революция, Первый Кубанский поход и трагичное убийство Царской Семьи). Михаил Васильевич говорил, что Государь мог в любой момент распустить Думу, назначить диктатора тыла, но этого не сделал, а передал власть Своему неподготовленному брату, который своим молниеносным отречением подчинил всех нас, то есть и Ставку Верховного, и всю армию Временному правительству (или Думе), и мое выступление означало бы начало Гражданской войны, которая бы немедленно привела бы к полному расстройству фронта и позорному проигрышу войны. Кроме того, многие не могут и не хотят понять, что такая неожиданность решения Государя отречься, под необъяснимым натиском Родзянки и генерала Рузского – ведь все произошло в течение каких-то 24 часов – не дало возможности никому опомниться. Если бы хоть кто-нибудь мог услышать, как это ужасное известие было принято в Ставке…

Кроме того, никто из обывателей не дает себе отчета, что на подготовку любого выступления, хотя бы против Временного правительства, необходимо время, так как прежде всего надо знать, кто “за”, а кто “против”, на кого можно рассчитывать и на кого можно опереться, причем все надо делать конспиративно. Прежде всего надо было справиться с железнодорожными забастовками и забастовкой телеграфистов.

А так как Великий князь Михаил Александрович подчинил всех нас Временному правительству, то наше выступление против этого правительства рассматривалось бы мятежом, вооруженным восстанием, бунтом против законной власти. При такой молниеносной, неожиданной и полной перемене Верховной власти, невозможно было бы даже установить, кто бы нас, то есть Ставку, поддержал?

Бабушка же всегда добавляла, напоминая о Корниловском выступлении в конце августа того же года, что генерал Алексеев после этого неудавшегося выступления очень сокрушался, что генерал Корнилов не имел времени как следует организовать свое выступление, из-за чего оно провалилось уже в самом начале. Ту же участь постигло бы любое неподготовленное заблаговременно выступление, и эта аксиома не требует доказательств…

А после 1-го Кубанского похода генерал Алексеев как то сказал генералу Богаевскому, что по окончании Гражданской войны, в благополучный исход которой он верил, он, Алексеев, обязательно подробно опишет все, что ему пришлось перенести. Но смерть унесла генерала в 1918 году в возрасте 61 года…»

Для продолжения войны требовалось наладить взаимодействие с новой властью, и Михаил Васильевич, естественно, пытался это сделать. После отъезда Государя из Ставки была принята присяга Временному правительству. Алексеев послал в Петроград телеграмму, извещавшую «председателя Совета министров и военного министра» о том, что «все чины могилевского гарнизона и вверенного мне штаба принесли присягу на верность службы Отечеству (а не конкретному составу Временного правительства. – В.Ц.)и новому государственному строю. Считаю долгом доложить, – сообщал генерал, – что все чины гарнизона и штаба готовы искренно приложить все силы и умение, дабы совместной работой с Правительством служить на благо дорогой России, и прежде всего достигнуть главной цели России – победить ненавистного нашего врага. Выражаю твердую веру, что с помощью Божией новое правительство, ответственное перед всей Россией, внесет успокоение стране, наладит могучую работу тыла и окажет армии мощную поддержку, дабы обеспечить ей возможность скорей достигнуть окончательного часа победы».

В первые дни после отречения Государя Алексеев был убежден в важности поддержки Временного правительства, как власти, которая хоть и обладает относительной легитимностью, все же способна наладить эффективное взаимодействие фронта и тыла, дать войскам новую «веру» в цели и задачи войны и, вероятно, преодолеть негативные формы «внутренней борьбы», столь пагубные во время подготовки решающих наступательных операций. Примечательны его отметки, сделанные 7 марта на полях доклада Хэнбери-Уильямса, посвященного оценке настроений в Ставке и, в частности, его беседе с Вдовствующей Императрицей Марией Федоровной после отречения ее сына от престола. Генерал, не без основания надеявшийся на «умиротворение» тыла, считал необходимым для всего высшего военного командования и для иностранных военных представителей оказывать «нравственную поддержку умеренного правительства (в первом составе Временного правительства– В. Ц.)в его борьбе с крайними (очевидно, прежде всего, с большевиками. – В. Ц.).Последних нужно обуздать, ибо только тогда возможно работать, обеспечить армию и не утратить ее боеспособности». Но очень скоро в этих надеждах генерала ожидало глубокое разочарование, сменившееся к началу лета 1917-го решительным неприятием всех тех «преобразований», которые, следуя логике революционного процесса, стало проводить Временное правительство.

Неожиданно для Алексеева стала меняться сложившаяся военная иерархия. Ожидаемое вступление в должность Главковерха Великого князя Николая Николаевича так и не произошло. Еще вечером 6 марта у Алексеева состоялся длительный разговор по прямому проводу с Гучковым и князем Львовым. Петроградские политики снова, ссылаясь на изменившиеся политические обстоятельства, указывали генералу на сложность занятия поста Главнокомандующего представителем Дома Романовых. Гучков заявлял, что «события идут с такой быстротой, что теперь это назначение укрепило бы опасное подозрение в контрреволюционных попытках». «Лично я, – отмечал Гучков, – убежден в безусловной лояльности Великого князя в отношении нового порядка, но совершенно невозможно это убеждение внушить народным массам». «Поэтому, – пытался заверить Алексеева новый военный министр, – высказываю свое твердое убеждение в совершенной необходимости отказа Великого князя от Главнокомандования в Вашу пользу». От Алексеева требовали и кадровых перемен, отставок среди высшего генералитета (например, Главнокомандующего армиями Западного фронта генерала Эверта). Примечателен ответ Алексеева на предлагаемые меры: «Все такие меры я в данную минуту как начальник штаба принять не имею права, ибо мне это не предоставлено законом. Уже объявлено Великим князем, что 4 марта он вступил в должность; нужно изменить первоначально положение служебное, а засим только можно выполнять те или другие решения. Примите во внимание нашу бедность выдающимися силами генералов, широкие же меры встретятся с недостатком подходящих людей; заменять одного слабого таким же слабым – пользы мало».

Вопреки распространенному позднее мнению о его честолюбивой «жажде власти», следует отметить, что Алексеев отнюдь не стремился любой ценой возглавить армию и флот. Главком, по мнению Михаила Васильевича, должен был обладать значительным авторитетом и на фронте, и в тылу, что в тогдашних российских условиях значило больше, чем полководческие таланты. В военных кругах было распространено мнение, что во многом благодаря командованию Николая Николаевича удавалось добиться побед в Галиции, Польше, на Кавказе. Кроме того, следовало укрепить единоличный характер власти Главковерха. 5 марта Алексеев отправил в Петроград телеграмму, четко определявшую, что «для победы, безусловно, необходима правильная организация командного состава и его взаимоотношений, исходящая от Верховного Главнокомандующего, как единого могущего преподать ее армии и флоту». Дублирование военных полномочий, отправка приказов от Временного правительства, не говоря уже б Совете рабочих и солдатских депутатов, в Ставке считали категорически недопустимым. Но в Петрограде подобные «диктаторские» установки многих настораживали, их считали «устаревшими» для новых условий и принять утвержденное еще Николаем II решение о возвращении Великого князя на должность Главковерха не собирались.

В утренней телеграмме 7 марта Алексеев снова пытался убедить Львова и Гучкова в важности принятия должности Главковерха Великим князем: «До настоящей минуты получил на имя Верховного Главнокомандующего приветственные телеграммы от 14 городов, в том числе Одессы, Киева, Минска, с общим выражением удовольствия, что Верховный Главнокомандующий возвращается на свой прежний пост, и уверенности в победе… убедительно прошу сохранить назначение в силе. Авторитет имени поможет, вероятно, сохранить порядок в армии, на которую ведется сильный натиск с тыла, о чем я ежедневно телеграфирую вам – вопль наболевшей души начальников, любящих Родину и армию. В такие минуты подвергать хрупкий организм армии новому испытанию, в случае мало понятной для простой массы солдат перемены, не следует. Высшие интересы армии требуют удержать ее от излишних потрясений». При этом Алексеев совершенно игнорировал собственные отношения с Великим князем, ухудшившееся после того, как Николай Николаевич, став Главнокомандующим армиями Кавказского фронта, требовал от Ставки неоправданно высокого удовлетворения боевых нужд «своих» армий. Но мнение премьера и военного министра о политической «нецелесообразности» принятия Великим князем должности Главковерха оставалось неизменным, и под давлением Петрограда Николай Николаевич заявил о своей отставке.

С 11 марта Алексеев временно исполнял обязанности Главковерха (вр. и. о. наштаверха стал генерал Клембовский), а со 2 апреля 1917 г. принял должность формально, став, как тогда говорили, «первым Народным Верховным Главнокомандующим». Теперь ему самому в полном объеме, без оглядки на «Высочайшую Волю Монарха», предстояло принимать и осуществлять стратегические решения, контролировать положение на фронтах, осуществлять взаимодействие с союзниками. Теперь уже от него требовались собственные, самостоятельные решения. Требовались воля и настойчивость в проведении принятых решений, а в случае необходимости – выдержка, терпение и умение быть лояльным, хотя бы внешне, по отношению к «новой власти». Мог ли Алексеев принять на себя столь важные ответственность и инициативу? Психологически, учитывая отмеченные выше особенности его характера, это было непросто.

В разговоре с Алексеевым 6 марта Львов говорил ему, что он «пользуется доверием правительства и популярностью в армии и народе». И хотя, по воспоминаниям Великого князя Александра Михайловича, Алексеев был якобы «в восторге» после февральских событий и якобы надеялся «что новые владыки в воздаяние его заслуг перед революцией» сделают его Главковерхом, с другой стороны, против кандидатуры Михаила Васильевича активно выступал Родзянко, считавший генерала приверженцем «диктаторских» методов управления. А представители нарождавшейся в те дни советской власти и вовсе были уверены в крайней «реакционности» «царского генерала». Так или иначе, но политика уже властно вторгалась и беспощадно ломала установившуюся стратегию войны, и игнорировать политические факторы при оценке степени боеспособности армии становилось невозможным. «Политизация» фронта нарастала стремительно. Алексеев – по собственной инициативе – начал переговоры с Главнокомандующими фронтами «об организации особых комитетов, с участием в их составе наиболее надежных и умеренных представителей Совета рабочих депутатов, работников Земгора и офицеров», об отправке в воинские части делегаций – «для разъяснений и бесед с солдатами». В Петроград Львову было направлено предложение о назначении в Ставку специального комиссара Временного правительства – «для установления и нравственной, и деловой связи между штабом и правительством».

В военной сфере прежде всего требовалось уточнить стратегические планы, разработанные в начале года. В условиях происходящих революционных перемен Алексеев пессимистично оценивал возможность полномасштабных военных операций.

9 и 12 марта 1917 г. Алексеев представил Гучкову два доклада. 9 марта он телеграфировал, что «из Петрограда в армию по всем направлениям распускаются агитаторы, призывающие к неповиновению начальству, взывающие к солдатам об установлении выборного начала на офицерских и командных должностях. Такие же призывы несутся по радиотелеграфу, производятся аресты офицеров и начальствующих лиц, чем подрывается их авторитет. Разложение тыла армии идет быстрым темпом, и в некоторых местах волна разложения уже докатывается до окопов. При таких условиях, возможно, близок тот страшный час, когда отдельные части армии станут совершенно негодными к бою».

В докладе от 12 марта главный акцент делался на соблюдении, насколько позволяло состояние войск, обязательств перед Антантой. «Верность союзническому долгу» генерал считал непременным условием продолжения войны. Накануне, 8 марта, Жанен прислал Алексееву телеграмму, в которой отмечалось, что поскольку на Западном фронте «самое решительное» наступление начнется 26 марта, от русских войск ожидается активное содействие так, чтобы операции «произошли одновременно с нашими, с допуском разницы лишь в несколько дней, так как иначе противник сохранит свободу распоряжения резервами, достаточно сильными, чтобы в самом начале остановить то или другое из наших наступлений». Французские войска под Верховным командованием генерала Р. Нивелля (сменившего на этом посту генерала Жоффра в конце 1916 г.) готовились к наступлению «всеми силами», и Алексееву передавалось пожелание начать незамедлительные наступательные операции против немецких войск («никогда положение не будет столь благоприятным для русских войск, так как почти все наличные немецкие силы находятся на нашем фронте, и число их растет здесь с каждым днем»).

Алексеев сообщал Гучкову: «Что касается до намеченных мною совместно с союзными нашими армиями оперативных планов, то об этом в данную минуту говорить уже поздно, ибо решения были приняты на конференции в Шантильи 15 и 16 ноября 1916 года и на конференции в Петрограде в феврале 1917 года. Мы приняли на этих конференциях известные обязательства, и теперь дело сводится к тому, чтобы с меньшей потерей нашего достоинства перед союзниками или отсрочить принятые обязательства, или совсем уклониться от исполнения их.

Обязательства эти сводятся к следующему положению: Русская армия обязуется, не позже как через три недели после начала наступления союзников, решительно атаковать противника. Уже пришлось сообщить, что вследствие организационных работ, расстройства транспорта и запасов, мы можем начать активные действия не раньше первых чисел мая… Но данные Вашего (Гучкова. – В.Ц.)письма говорят, что и этого, измененного, обязательства мы выполнить не можем. Без укомплектования начинать какую-либо операцию обширного размера немыслимо. Придется высказать союзникам, что ранее июня они не могут на нас рассчитывать, объяснив это теми или другими благовидными предлогами.

Таким образом, сила обстоятельств приводит нас к выводу, что в ближайшие четыре месяца наши армии должны были бы сидеть покойно, не предпринимая решительной, широкого масштаба операции».

Итак, в сроках наступления не исключалась перспектива их перенесения на июнь – июль 1917 г. Союзникам сообщалось, что военные действия невозможно проводить ввиду грядущей весенней распутицы («многоснежная, затянувшаяся» зима 1916—1917 гг., в отличие от «малоснежной» зимы 1915—1916 гг., после которой уже в начале марта стали проводиться операции в районе оз. Нарочь). На политических причинах задержки наступления акцента пока не делалось, но в докладе генералу Жанену от 13 марта 1917 г. Алексеев отмечал, что «переживаемое Россией внутренне-политическое потрясение отразилось существенно на состоянии наших запасных частей (депо) всех внутренних округов… части эти пришли в моральное расстройство и не могут дать действующей армии укомплектования ранее 3—4 месяцев». Кроме того, говорилось об отсутствии боевых и продовольственных запасов, ошибках в графике выполнения работ по подготовке пополнений для фронта, по производству снарядов и т.д. Примечательно, что Алексеев советовал французскому командованию не торопиться с началом наступления, так как «вынужденное и неизбежное… бездействие русской армии в ближайшие месяцы вынуждает, по мнению моему, не истощать до решительного момента французскую армию и сохранять ее резервы до того времени, когда совокупными усилиями мы будем способны атаковать врага на всех фронтах».

Михаил Васильевич считал подобное состояние армии временным, вызванным стремительной «переменой власти» и быстро растущей «демократизацией» на фронте: «Моральное состояние армии недостаточно определилось, вследствие всего пережитого и неусвоенного еще умами офицеров и солдат, равно вследствие проникающей в ряды армии пропаганды идей, нарушающих веками установившийся военный порядок. Бог даст, армия переживет острый кризис более или менее благополучно, но нужно предусматривать возможность и понижения боеспособности армии, хотя бы и временного. Это в общем ходе событий явится наиболее опасным моментом для России. Хорошо осведомленный противник, конечно, учтя это обстоятельство, постарается использовать наш период слабости для нанесения решительного удара. Неизвестно, кого обвинит тогда в поражении общее мнение армии».

15 марта Алексеев издал приказ, который с полным основанием можно было бы назвать «программным». В изменившихся политических условиях нужно было заявить о продолжении войны, о том, что победы от армии ждут не только «тыловые деятели» Петрограда, но и вся страна: «За последние дни, начиная с 6 марта, из разных мест Русской Земли поступили ряд телеграмм от городов и уездов, сел, слобод, станиц, поселков, обществ и собраний, войск гарнизонов, железнодорожных служащих и рабочих разных отечественных предприятий, в коих передаются приветствия Великой Русской армии, выражаются чувства беспредельного уважения к мужеству разных войск и непоколебимая уверенность в том, что войска, воодушевленные высоким подъемом духа обновившейся Родины, одержат желанную победу. Страна готова принести все жертвы, какие потребуют счастье и слава Отечества, и будет работать, не покладая рук, для обеспечения нас всем необходимым, дабы облегчить тяжелый, но славный труд защиты Родины от врага и помощи скорейшему достижению победы. В твердом сознании необходимости борьбы до победного конца приложим же все наши силы и разумение к тому, чтобы оправдать доверие Страны и дать ей победу, а вместе с ней и счастье, и свободную жизнь».

В тот же день (15 марта) Алексеев издал приказ об обязательном отдании чести всеми чинами на фронте, поскольку «обязательное для всех, взаимное отдание чести служит символом единения между всеми чинами Российской армии». В условиях быстро распространявшегося текста Приказа № 1 эти действия генерала были своеобразным вызовом новой власти, хотя в целом лояльность Михаила Васильевича к «демократическому правительству» пока сохранялась {67} .

18 марта Алексеев провел в Ставке совещание с представителями Временного правительства и управлений Военного министерства, на котором было подтверждено мнение, что «проводить ныне в исполнение намеченные весной активные операции недопустимо». Приезд министров в Могилев был отмечен пафосной фразой прибывшего на вокзал главы ведомства юстиции Л.Ф. Керенского о том, что «в лице генерала Алексеева он посылает братский поцелуй всей Русской Армии». Но, невзирая на «торжественность минуты», во время работы совещания были сделаны весьма красноречивые выводы о перспективах состояния тыловой инфраструктуры и настроений в войсках. Так, например, в отношении «интендантской части» констатировалось, что «запасов в стране для полного продовольствия армии недостаточно». Говорилось о «значительном расстройстве» железнодорожного транспорта и о невозможности «подавать одновременно на фронт запасы для ежедневного довольствия и для образования запасов, без наличия коих… нельзя начинать какие-либо операции». Балтийский флот «потерял боеспособность» (результат февральского восстания в Кронштадте), а в отношении «состояния армии» отмечалось следующее: «Армия переживает болезнь. Наладить отношения между офицерами и солдатами удастся, вероятно, лишь через 2—3 месяца. Пока же замечается упадок духа среди офицерского состава, брожение в войсках, значительное дезертирство». В общем, «боеспособность армии понижена, и рассчитывать на то, что в данное время армия пойдет вперед, очень трудно». Очень скоро может наступить «час, когда отдельные части армии станут совершенно негодными к бою… Упадок духа, замечаемый в офицерском составе, не обещает победы». Генерал явно стал склоняться к отказу от широкомасштабных наступательных планов.

В свою очередь, и Гучков не мог сообщить в Ставку утешительных сведений. Говоря о проблемах в комплектовании и снабжении войск, он ставил на первое место сугубо политические причины: «Временное правительство не располагает какой-либо реальной властью, и его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, кои допускает Совет рабочих и солдатских депутатов… Начавшееся разложение запасных частей внутренних округов прогрессирует… и запасные части не обладают необходимой моральной и боевой подготовкой… Так же безнадежно стоит вопрос и о пополнении конского состава армии… Намеченные реквизиции лошадей в округах пришлось прервать… дабы не обострять настроение населения и не помешать своевременному обсеменению нолей, тем более что сбор лошадей, при нынешнем транспорте и необеспеченности фуражом, привел бы их лишь к бесцельной гибели на сборных пунктах».

Однако запрошенные Алексеевым по телеграфу Главнокомандующие армиями Западного и Юго-Западного фронтов, напротив, предпочитали любые активные, наступательные действия пассивному «позиционному сидению в окопах». Например, генерал Брусилов заявлял о «единогласном решении» подчиненных ему командиров: «Армии желают и могут наступать… наступление вполне возможно, это наша обязанность перед союзниками, перед Россией и перед всем миром». Лишь генерал Рузский настаивал на «подготовке к упорной обороне».

По результатам Совещания в Ставке и опроса Главнокомандующих Алексеев решился все же отдать директиву (30 марта 1917 г. № 2647) о подготовке к наступлению, запланированному, как и предполагалось изначально, на первые числа мая. Директива повторяла прежние, утвержденные еще в начале года направления ударов для Юго-Западного и Западного фронтов. Северный фронт, где, по мнению Алексеева, наиболее быстро происходили «революционные перемены» и Главнокомандующий которого настаивал на «отказе от выполнения наступательных операций», получал более скромную задачу – если позволят обстоятельства, перейти в наступление на Митаву. Его главной задачей становилась теперь защита подступов к Петрограду в случае возможного наступления немцев. Сюда перебрасывались части с Кавказского фронта, а Балтийский флот переходил в оперативное подчинение Главнокомандующему армиями Северного фронта. Кавказский фронт должен был удерживать занятые в 1916 г. позиции в Армении и в Персии, а Черноморский флот призван был содействовать Румынскому фронту на Нижнем Дунае. Идея десантной операции по захвату Босфора откладывалась. Алексеев отмечал: «Учитывая настоящую обстановку и наши обязательства перед союзниками, принимая во внимание общее состояние армии и ее снабжений, я решил сохранить общую идею плана и, при благоприятных условиях, по возможности, в первых числах мая произвести ряд наступательных действий». В письме Гучкову (12 апреля 1917 г.) генерал подчеркивал: «Как бы ни были мы бедны в настоящее время средствами, все же выгоднее наступать, даже без полной уверенности в успехе, чем перейти к опасной обороне и обречь себя на необходимость подчиняться решениям противника. Расстройство армии и ее снабжений окажет свое вредное влияние нисколько не в меньшей степени при обороне, чем при активной операции… Отсюда вывод: как ни тяжело наше положение, нам нужно начать весеннюю кампанию наступлением, что отвечает и настойчивым желаниям союзников». Примечательно, что подобная перспектива начала наступления высказывалась и союзниками. 18 марта 1917 г. Жанен писал Алексееву, что «в настоящий момент наилучшим выходом как с точки зрения общих интересов военных операций коалиции, так и с точки зрения морального состояния русской армии, является как можно более скорый переход ее в наступление».

Схожие настроения выражались Алексеевым в беседе с Хэнбери-Уильямсом 18 мая 1917 г. По его воспоминаниям, генерал «просто сказал, что намерен сделать все, что в его власти, чтобы заставить армию сражаться и продолжить войну, но для этого необходимо восстановить в войсках дисциплину, которая… чрезвычайно ослабла. Если солдаты его не поддержат, он будет вынужден уйти в отставку».

Наступление могло бы «оздоровить фронт», но требовало уверенности и настойчивости. Стратегические условия 1917 г. оказывались такими, что огромный, растянутый от Балтики до Черного моря фронт уже не мог получать поддержку с тыла многочисленными и, самое главное, прочными в боевом и моральном отношении резервами. В докладе Гучкову 16 апреля 1917 г. Алексеев писал: «В армиях развивается пацифистское настроение. В солдатской массе зачастую не допускается мысли не только о наступательных действиях, но даже о подготовке к ним, на каковой почве происходят крупные нарушения дисциплины, выражающиеся в отказе солдат от работ по сооружению наступательных плацдармов».

Весной 1917 г., вопреки прогнозам прошлых лет, одним из приоритетных стало признаваться кавказское направление. После впечатляющих успехов в 1916 г., когда русскими войсками была освобождена практически вся территория Армении, а части кавалерийского корпуса под командованием генерал-лейтенанта А.А. Павлова вошли во взаимодействие с британскими экспедиционными силами в Месопотамии, здесь намечалось дальнейшее развитие боевых операций. 5 апреля 1917 г. Алексеев писал Главнокомандующему армиями Кавказского фронта генералу от инфантерии Н.Н. Юденичу: «Поступавшие до последнего времени сведения указывают на недостаточно энергичные действия частей 1-го кавалерийского корпуса, вышедших из гор на равнину. Хотя это и объясняется затруднениями в продовольственном отношении, но тем не менее необходимо употребить все силы для устранения местных затруднений и предписать генералу Павлову проявить полную энергию. Что касается развития операции на мосульском направлении (в Персии. – В.Ц.),то и здесь необходимо добиться возможности безотлагательно развить энергичное наступление. Ожидаю от вас подробных соображений о действиях в указанных выше направлениях и выражаю уверенность, что славные кавказские войска вновь покроют себя новой славой, а высшие начальствующие лица изыщут способы обеспечить вопрос продовольственный, имея в виду, что втянуть скорее войска в боевую работу и обеспечить успех одинаково важно в нравственном отношении как для самой армии, так и для государства».

Однако и на Кавказском фронте наметилось падение боеспособности, хотя продовольственное и фуражное обеспечение брали на себя англичане. В письме преемнику Гучкова на посту военного министра А.Ф. Керенскому (19 мая 1917 г.) Алексеев писал о положении этого геополитически важного для России фронта, сравнивая его с другими фронтами, положение которых было не менее сложным. «Армия, вследствие недоедания, болезней, увольнения 40-летних уменьшилась на позициях в своем составе до угрожающих размеров. Можно сказать, что позиции окарауливаются, но не обороняются. Две дивизии, выведенные в резерв, имеют только пятую часть своего штатного состава. В тылу начинают хозяйничать курды и местное мусульманское население, нападая на станы, транспорты, посты слабо охраняемые. К марту месяцу запасные полки Кавказского фронта имели 139 000 переменного состава. Из них в данное время 78 000 можно было бы отправить (на фронт) немедленно и 26 000 во вторую очередь. Остальное потеряно вследствие дезертирства, болезней, увольнений и проч.

Прилив 104 000 человек сразу оживил бы армию и восстановил бы численность полков. Но различные местные комитеты, парализуя совершенно власть Главнокомандующего, считают запасные полки обеспечением против контрреволюции. Ни одна команда не может быть отправлена. Создается безысходное положение. Армии на фронте тают, а запасные полки тыла богаты людьми, но ничего не делают, лежат бременем на государственной казне, требуют ежедневного продовольствия и, по существу, совершенно бесполезны. Образовали две армии: (армия) на фронте и армия тыловая, но не для пополнения первой, а для обеспечения от контрреволюции.

Так далее продолжаться не может, особенно на Кавказе. Необходимо выдвинуть тыловую армию на пополнение жидких рядов фронта. Это может быть исполнено только волей правительства, так как генерал (Юденич. – В. Ц.)бессилен и, по-видимому, утратил энергию и способность бороться с местными течениями, безусловно вредными в общегосударственном значении.

Я не допускаю возможности, – подводил итог Алексеев, – пополнять Кавказскую армию за счет запасных войск Европейской России. Наши Юго-Западный и Румынский фронты содержатся тоже в опасном некомплекте. А главное – для чего в тылу Кавказской армии будут сидеть 100 000 бесполезных для государства и русского народа людей, не желающих нести минимальную военную службу обороны позиций? И прошу Вашего содействия и скорого распоряжения, иначе придется оставить те позиции, которые ныне занимают войска армии (Кавказского фронта. – В.Ц.),к позору и вреду России и союзников».

Поэтому любой прорыв Восточного фронта сильной группировкой немецко-австрийских, болгарских или турецких войск мог оказаться роковым для всей российской армии. В отличие от ситуации 1915 г., когда во время «великого отступления» можно было отходить, сохраняя все же относительно устойчивую линию, в 1917 г. откат войск на одном участке фронта мог привести к выходу противника на тыловые коммуникации, и «залатать» такой прорыв за счет подвоза резервов было бы чрезвычайно трудно.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю