Текст книги "Генерал Алексеев"

Автор книги: Василий Цветков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 41 страниц)

Генерал Алексеев, ничуть не смущаясь неудачами в Люблин-Холмском сражении, в кратчайший срок составил план дальнейших действий, основываясь на собственных расчетах еще 1912 г. Поскольку теперь правый фланг Юго-Западного фронта прочно опирался на линию Люблин – Холм – Ковель, а наступательный порыв австро-венгерской армии явно ослабевал, было решено скорректировать направление контрударов. Следовало не ограничиваться предусмотренным еще в 1912 г. сильным ударом по правому флангу противника от Черновиц до Галича и Львова, а попытаться опрокинуть также левый фланг австро-венгерских войск, отбросить их от Люблина и перейти в общее фронтальное наступление на Галицию, в Прикарпатье. Сложившееся положение, грозившее австро-венграм попасть в уже «не Левктры, а Канны», ставило их перед перспективой окружения. «Мы поняли, – вспоминал Борисов, – что количество нашей массы сил Юго-Западного фронта вполне давало нам возможность не ограничиваться фронтом Каменец-Подольск – Висла, а занять еще фронт от Вислы до Кракова и тем охватить австро-венгерскую армию с обоих флангов».

Удары левофланговых армий Юго-Западного фронта на Галич и Львов (Галич-Львовская операция – вторая часть Галицийской битвы) оказались сокрушительными и во многом неожиданными для австрийского командования. Особое значение придавалось наступательным действиям 8-й армии генерала от кавалерии А.А. Брусилова и 3-й армии генерала от инфантерии Н.B. Рузского. Обращаясь к Брусилову, Алексеев подчеркивал: «Великой заслугой перед Родиной будет удержание Вашей армией занимаемого положения. Плоды этих героических усилий будут пожаты на всем протяжении армий фронта».

Существенным условием успеха Михаил Васильевич считал одновременность, синхронность ударов обоих флангов. Однако армия Рузского продвигалась к Львову и далее, нарушая указания штаба, не дожидаясь подхода соседей. Рузский, хотя и не нарушал общих указаний стратегического плана «А», но не учитывал в должной мере положения фронта в целом. Алексеев пытался заставить его подчиниться общему плану операции, но безрезультатно. Генерал от инфантерии, ставший генерал-адъютантом Свиты Его Величества и награжденный за взятие Львова сразу орденами Святого Георгия 4-й и 3-й степени, очевидно, не считал для себя обязательным следовать во всем указаниям начальника штаба фронта, низшего его по чину. Создавшееся обоюдное недоверие сыграло роковую роль и позднее, в февральско-мартовские дни 1917 г., накануне отречения Николая II от престола. Есть свидетельства и о том, что еще в 1915 г. Рузский интриговал против Алексеева, «пользуясь для этого председателем Государственной думы Родзянко» ^{23} .

Немаловажное значение для развития успеха имел бы и своевременный удар гвардейского корпуса, сосредоточенного у Варшавы, но австро-немецким войскам вдоль левого берега Вислы, в общем направлении на Тарнов. Русская гвардия, а затем и 9-й армия, могли бы ударом по левобережью Вислы выйти на тыловые коммуникации 1-й австро-венгерской армии, отбросить части армейской группы Куммера и немецкого корпуса генерала Вайрша. Примечательна здесь и точка зрения будущего советского маршала Б.М. Шапошникова, служившего в 1914 г. на Юго-Западном фронте в должности старшего адъютанта 14-й кавалерийской дивизии. Он считал, что Ставка имела реальную возможность для решительного контрудара, с дальнейшим развитием наступления в Галиции. Алексеев понимал перспективность этого удара, однако не стал настаивать на нем перед Великим князем Николаем Николаевичем. «Генерал Алексеев предлагал начальнику штаба Ставки (генералу от инфантерии Н.Н. Янушкевичу. – В.Ц.)в свое время ударить гвардейским корпусом вдоль по левому берегу Вислы. Однако это было отклонено… Нужно отдать справедливость Алексееву, – вспоминал Шапошников, – что такая концентрация маневра по разгрому 1-й армии была совершенно правильна, так как последняя была бы изолирована от остальных австрийских армий и окружена в районе Сандомира… В разговоре с генерал-квартирмейстером Ставки Даниловым (генерал от инфантерии Ю.Н. Данилов. – В.Ц.)Алексеев сказал, что “настала минута наносить… удар с нашей стороны”. 24 августа Алексеев был озабочен тем, что происходит на левом берегу, и особым приказанием ставит разведке задачи выяснить, не совершается ли отход к Кельце, Пиньчуву, Стоинице и какие силы группируются в районе Ченстохова».

Как и накануне войны, Михаил Васильевич продолжал уделять особое внимание организации пропаганды в армии. Пропагандистская деятельность нацеливалась на обоснование «освободительной миссии» русских войск в отношении славянского населения Австро-Венгерской империи, способствовала реализации планов раскола «лоскутной монархии». Алексеев предписывал также «широко развить прокламационную деятельность среди неприятельских войск и населения», считал особенно важным поддерживать деятельность Карпато-русского комитета, ориентированного на создание Галицкой автономии, осуществить издание специальной газеты для русинов и чехов, сдавшихся в плен. «Дело будет развито, если удастся найти идейных, энергичных работников», – отмечал генерал. Вскоре при штабе 8-й армии Юго-Западного фронта была издана брошюра «Современная Галичина», составленная членом Государственной думы, известным лидером прогрессивных националистов графом В.А. Бобринским, а в Киеве стала выходить газета «Прикарпатская Русь», печатавшая многочисленные статьи другого, не менее известного, представителя русских прогрессистов – А.И. Савенко. «Русские национальные силы» при правильно организованной пропаганде должны были помочь военным ударам.

В этом плане отношение к мирному населению на территории противника не должно было вызывать каких бы то ни было нареканий. Нужно было учитывать и этнические и психологические особенности того края, в который вступали русские войска. Тем самым русские военные незамедлительно переходили и к разрешению политических вопросов, на что надеялся и генерал Алексеев. 10 августа 1914 г. штабом Юго-Западного фронта был издан приказ, гласивший: «При сношениях с поселянами необходимо помнить, что крестьянское население Восточной Галичины представляет собой коренной русский народ. Поселянин в этих областях говорит на малорусском наречии, а интеллигент – на чистом русском языке. Необходимо помнить, что если в Западной Галичине, населенной главным образом поляками, отношение наших войск к населению определится в зависимости от отношения к нам галицких поляков, то в Восточной Галичине, населенной русскими, отношения наших войск, особенно к крестьянам, должно быть доброжелательным и мягким, чтобы они могли видеть в нас действительно избавителей зарубежной Руси от австрийского гнета.

Доброжелательное отношение к населению Галицкой Руси может выразиться в следующем: 1. Особая осторожность при реквизициях; 2. Уважение к местным святыням. Необходимо помнить, что русские Восточной Галичины униаты, по духу и стремлениям весьма близкие к православию. Посещение униатских храмов и поддержка их нашими войсками рекомендуются. Желательна раздача населению крестиков и икон (бумажных) из Киева и Почаева, так как эти святыни особенно почитаются русскими галичанами; 3. При приветливом, без заигрывания, отношении необходимо усвоить некоторые местные русские обычаи, например приветствие при встрече “Слава Иисусу Христу” и ответ “Слава навеки”; 4. В особо уважительных случаях войска должны прийти на помощь голодающему русскому населению, которое может встретиться, выдачей муки или хлеба; 5. Гуманное и предупредительное отношение к перешедшим на нашу сторону раненым и пленным русским галичанам, которые оказались в рядах австрийской армии.

Необходимо ознакомить всех офицеров армий с нынешним состоянием Галичины по разосланной в штабы всех армий брошюре “Современная Галичина”, составленной при военно-цензурном отделении штаба главнокомандующего. Ознакомление командного состава всех армий с положением и значением в Галичине каждого из элементов (русского, польского, еврейского и немецкого) поможет разобраться и установить необходимые отношения к той или иной части населения.

Необходимо помнить основы австрийской политики в Галичине, опирающейся на чиновников из поляков и в последнее время (с 1907 года) на так называемую “украинофильствующую” интеллигенцию (“мазепинцы”), мечтающую об отторжении от России нынешней Малороссии и распространяющую свои идеи в части крестьянского населения.

Таким образом, нашим войскам придется встретиться в Галичине наряду с пассивно-доброжелательным отношением к нам коренного русского населения с выжидательно-враждебным отношением “украинофильствующей” партии, особенно интеллигенции, и, наконец, с активным сопротивлением той части польского населения, которая заинтересована, как держатель власти в крае, и опирается на свои полувоенные сокольские организации (бойскауты), вооруженные австрийским правительством и обученные австрийскими офицерами. Активного сопротивления некоторой части населения (поляков, мазепинцев и социал-демократов) следует ожидать главным образом в городах: Тарнополе, Бережине, Львове, Стрые, Перемышле, Коломые, Станиславове, Черновцах, Бориславе, Дрогобыче.

Во всех случаях рекомендуется опираться на русскую часть населения, сознательно идущую навстречу России.

К брошюре “Современная Галичина” приложена схема с показанием тех пунктов, в которых находятся стоящие “за Россию” члены Галицкого “Русского Народного совета” (необходимо отличать от “Народного комитета” “украинофильской” организации) и сознательные сторонники Русской Народной партии. В числе последних на первое место надо поставить председателей читален имени Михаила Качковского (находятся во всех селениях с русским населением), а также “Русские дружины”.

Что касается духовенства, то часть униатских священников, бесспорно, идет навстречу России…

Победа в Галицийской битве имела большое значение для всего Восточного фронта. 21 августа 1914 г. пал Львов. Австро-венгерские войска оказались не только отброшенными за пределы российской границы, но и оставили почти всю Галицию и Волынь. Была окружена мощная крепость Перемышль, являвшаяся узловым оборонительным пунктом австро-венгерского фронта, противнику потребовалась переброска подкреплений и резервов из других районов, в частности, с Балканского театра, что существенно облегчало положение сербской армии.

За успех этой операции Алексеев получил чин генерала от инфантерии (24 сентября 1914 г.) и был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени, причем Верховный Главнокомандующий Великий князь Николай Николаевич лично поздравил генерала с производством и повесил на его грудь собственный орден Святого Георгия. Интересный факт приводил в своих воспоминаниях Протопресвитер Русской армии и флота о. Георгий Шавельский: в знак “высшего доверия” к генералу Великий князь перешел с ним на “ты”, это была высшая великокняжеская награда талантливейшему военачальнику. За всю войну никто другой не удостоился такой награды» ^{24} .

В разработке и проведении стратегических планов заслуги Алексеева были несомненны, и георгиевская награда отмечала здесь не личную доблесть, проявленную на «бранном поле», а талантливую деятельность полководца. Здесь проявился характерный для него «почерк» стратегической работы, отмеченный еще в 1906—1907 гг. в ходе Русско-японской войны. Самым скрупулезным образом, «склонившись над картой» с циркулем и линейкой, он проверял направления будущих ударов. Холодность, трезвость рассуждений, выдержка в расчетах и отсутствие эмоциональности, импульсивности – все эти качества были особенно необходимы в штабной работе, и Михаил Васильевич обладал ими вполне.

Для точного составления и корректировки оперативных планов он требовал достоверности и полноты сведений о положении и состоянии частей своего фронта и противника. По воспоминаниям Борисова, с первых же дней войны Алексеев имел почти «ежеминутные знания деталей положения своих и неприятельских сил». Это давало «возможность Алексееву провести Галицийское сражение, все время сохраняя «свое мнение и свое решение». Дела архива штаба Юго-Западного фронта сохранили карты с нанесенным на них положением войск по дням».

Будучи чрезвычайно требовательным к себе в отношении штабной работы, Алексеев добивался той же тщательности и точности от двух своих ближайших помощников – генерала Борисова и молодого, но весьма перспективного полковника М.К. Дитерихса – будущего известного участника Белого движения, Правителя Приамурского земского края в 1922 г. По воспоминаниям генерала Геруа, Алексеев «отделял творческую часть работы от исполнительной… Для первой он привлек… Борисова и Дитерихса. С их помощью Алексеев принимал в своем кабинете решения и их разрабатывал. В готовом виде, часто написанные четкой рукой самого Алексеева… эти распоряжения передавались генерал-квартирмейстеру Пустовойтенко или, через его голову, оперативному отделению… Недостатка в работе, разумеется, не было; требовалось быть в курсе обстановки во всех мельчайших подробностях; требовалась точность, быстрота, налаженность. Но творчества не требовалось. Оно исходило из таинственного кабинета Алексеева… Приближение Алексеевым Борисова и Дитерихса объяснялось тем, что с первым он был дружен давно; знал его философско-стратегические наклонности и ценил его военно-научные труды, хотя склонные к отвлеченности и доктринерству (Борисов особенно занимался Наполеоном); второго Алексеев помнил по Академии и потом имел случай убедиться еще раз в чрезвычайной серьезности этого молодого офицера Генерального штаба».

Не ускользали от внимания начальника штаба и такие «мелочи», на первый взгляд, как выплата жалованья летчикам-офицерам. Признавая, что авиация «приносит армии громадную пользу» (именно на Юго-Западном фронте, в полосе боев 3-й армии, произвел первый в мире воздушный таран штабс-капитан П.Н. Нестеров), Алексеев настаивал перед Ивановым о выделении специальных средств для выплаты жалованья (но 300 рублей в месяц) летчикам-добровольцам, многие из которых прибыли на войну даже с собственными аэропланами.

Михаил Васильевич добивался результативности, четко разделяя обязанности между своими непосредственными подчиненными. Со стороны могло показаться, что руководство операцией носит сугубо «кабинетный характер», а сам начальник штаба претендует на сомнительные «лавры» «кабинетного стратега». Однако весь мировой опыт военного искусства XX столетия доказывает, что кропотливая, хорошо организованная штабная работа имеет не меньшее, а гораздо большее значение, чем командование атакой «с шашкой наголо». В этом Алексеева убеждал и собственный опыт участия в боях Русско-японской войны, и довольно неудачный способ руководства боями из Ставки Верховного Главнокомандующего, при котором Великий князь постоянно выезжал на фронт, менял места размещения своего штаба и все равно не мог оперативно координировать действия фронтов и армий. А своевременно полученная и правильно проанализированная информация, постоянное ощущение «колебаний» фронта, смены ударов и контрударов, позволили Алексееву разработать и провести успешную военную операцию, ставшую достойной, но, к сожалению, почти забытой страницей истории Второй Отечественной войны 1914-1918 гг. ^{25}

Развивая первоначальный успех, достигнутый в Галиции, Алексеев уже просчитывал вероятные удары немецких сил, которые, хотя и с запозданием, но все же спешили помочь своим австрийским союзникам и не допустить дальнейших успехов русских армий на Юго-Западном фронте. Алексеев предвидел возможность нанесения удара немцами на варшавском направлении, для чего они группировали силы 8-й и 9-й армий под общим командованием генерала Пауля фон Гинденбурга. Парировать этот удар предстояло правому флангу Юго-Западного фронта, выделенной для этого группе в составе 8 кавалерийских дивизий.

В составлении планов большую роль сыграла разведывательная работа, проводившаяся в штабе фронта сослуживцем Алексеева по ГУГШ и коллегой но Академии Генштаба полковником С.Л. Марковым (будущим известным участником Белого движения, командиром 1-го Офицерского полка Добровольческой армии). Марков был командирован в Варшаву «для сбора сведений о движении немцев» и со своей задачей справился весьма успешно. Польская агентура доносила о небольшом количестве (двух резервных) корпусов, отправляемых на «русский фронт» немецким командованием. Перешедшие в наступление корпуса столкнулись с уже готовыми к сопротивлению русскими войсками, и в развернувшихся в сентябре—октябре 1914 г. сражениях, во время Варшавско-Ивангородской операции, противнику не удалось добиться своих целей.

Перед русскими войсками действительно открывалась перспектива нанесения сильного флангового удара по наступавшим немецким войскам. Однако в действиях фронтов не хватало согласованности, должной оперативности взаимодействия. По оценке Шапошникова, развивая успех, достигнутый во время Галицийской битвы, «Юго-Западный фронт продолжает преследовать австрийцев в направлении на Краков. При этом важно напомнить, что еще 24 августа начальник штаба фронта генерал Алексеев предвидел возможность наступления немцев на левом берегу – со стороны Кракова, а также из Силезии. Вот почему и был образован 1-й кавалерийский корпус. Его задача состояла в том, чтобы вести разведку на левом берегу Вислы… Командование Юго-Западного фронта решило перенести действия своих войск на левый берег Вислы… Немецкие войска в это время, как и предполагал генерал Алексеев, сосредотачивались для наступления из Верхней Силезии. Поэтому Алексеев решил перегруппировать войска па средней Висле и отвести их из западной части Галиции. Ставке Верховного Главнокомандующего он внес свое предложение: создать в районе Варшавы мощную группу войск, которая смогла бы успешно атаковать фланг немецких войск, наступавших но левому берегу Вислы. Такую группу войск Алексеев предлагал создать за счет сил Северо-Западного фронта. Но Алексеева упредил командующий Северо-Западным фронтом: он начал отводить левофланговую 2-ю армию на 100—150 км к востоку от Варшавы».

Что же следовало делать дальше? В своем докладе в Ставку Алексеев, подводя итоги Варшавско-Ивангородской операции и опираясь на данные разведки, обращал внимание Верховного командования на неизбежность перенесения тяжести удара в Галицию и на невозможность развития одновременно одинаково сильных ударов на Северо-Западном и Юго-Западном фронтах. Реализовать, в прежнем смысле – предвоенные, планы операций и наносить удары и по Германии, и по Австро-Венгрии, по мнению Алексеева, – нецелесообразно. «Для нас главным врагом, главным предметом действий являлась австрийская армия; главным театром войны – Галиция, ибо через нес пролегают для нас пути к Берлину… Снова австрийская армия, – писал Алексеев, – главным образом защищает пути к Берлину, и до нового се разгрома нельзя рассчитывать на решительность, смелость и быстроту наших операций на Берлин… Августовская операция, закончившаяся разгромом австрийской армии, ставя нас на путях к Берлину, явилась столь грозною для германцев, что они приняли исключительные меры для предотвращения удара, направленного непосредственно против Германии… Ни одно государство в современных условиях не может выставить таких сил, которые позволили бы считать себя готовыми к одновременному выполнению двух главных задач. Приходится группировать для удара войска за счет других участков, прибегая на последних к выжидательным и оборонительным действиям».

Как и в своих предвоенных стратегических разработках, Алексеев отмечал сложность ведения военных действий исключительно против Германии: «…непрактично и еще более не соответственно обстановке вдаваться в такие отдаленные предприятия, как завоевание Нижней Вислы и Восточной Пруссии. Даже при успехе это предприятие невыгодно в том отношении, что лишает главный театр нескольких корпусов и что результат действий здесь не отразится существенным образом на важнейших операциях. Рассчитывать, что мы прочно утвердимся в Восточной Пруссии, трудно и потому, что это требует продолжительной, тягучей борьбы за крепости и укрепленные пункты».

Сложившаяся в Европе обстановка подтверждала, что приоритет удара по России принадлежал не Германии, а Австро-Венгрии. Большая часть немецких войск сражалась во Франции. Наступление на Берлин могло предприниматься, по мнению Алексеева, только после окончательного поражения австро-венгерских сил. «Обстановка данной минуты… требует признания, что главным театром действий снова становится Галицийский, и, сообразно с этим, надлежит вновь произвести распределение сил, пользуясь для переброски, по мере возможности, нашей бедною железнодорожной сетью». Теперь можно было уже с уверенностью использовать запланированный в предвоенных разработках «ударный кулак» фронтовых соединений против Австро-Венгрии. В октябре к Варшаве подошли ожидаемые подкрепления из Сибири, и Михаил Васильевич предлагал усилить ими войска для наступательных действий, главные силы «привлечь туда, где работа их будет продуктивна, где жертвы окупятся результатами…» Поэтому следовало добиться «достижения главной цели данной минуты – разрушения австрийской армии… чтобы на последующее время армия эта не являлась для нас столь сильной и существенной, как ныне, помехой на пути достижения основной цели действий… Австрийскую армию нужно окончательно расшатать, и чем скорее, решительнее и полнее это будет исполнено, тем выгоднее для общего дела».

Однако, вопреки расчетам Алексеева, Ставка отклонила эти предложения, а их актуальность существенно снизилась после того, как немецкие войска; не дожидаясь удара по своему союзнику, начали операции по охвату с флангов группы русских войск западнее Варшавы. Развернувшаяся в середине ноября Лодзинская операция вошла в историю военного искусства как пример весьма эффективного сочетания фронтальных и фланговых ударов с обеих сторон. Несмотря на все усилия немецкого командования, окружить русские армии не удалось, а наступавшая группа немецких войск сама оказалась в окружении. Позиции в Привислинском крае удалось отстоять почти на тех же приграничных рубежах, что и в начале войны. В том же месяце армии Юго-Западного фронта начали операции но переходу через Карпаты. Важность подобных действий была несомненной, поскольку в случае успеха наступления открывалась перспектива выхода на Венгерскую равнину (вообще, излишняя увлеченность «карпатским направлением» также могла стать ошибочной, поскольку в этом случае русские войска полностью переводились на юго-запад и терялся приоритет поражения Германии). Алексеев добился поддержки плана со стороны Ставки и уже 11 ноября телеграфировал генералу Брусилову, чья 8-я армия наносила удар в направлении на Краков: «Главнокомандующий не только подписал телеграмму, одобряющую Ваше общее решение, но собственноручно прибавил благодарность доблестным войскам».

Победоносная Галицийская операция и отсутствие ярких побед у соседнего Северо-Западного фронта повлияли на перемену отношения высшего военного командования к Юго-Западному направлению. Теперь к мнениям генералов Иванова и Алексеева в Ставке прислушивались с большим вниманием, чем в начале войны. По оценке Борисова, «инициатива операций, видимо, была в руках Алексеева. Ставка в основу действий клала планы, выработанные штабом Юго-запада для себя. Главная масса войск была в руках Юго-запада. Уже тогда высказывалось мнение, что место Алексеева не в штабе Юго-запада, а в Ставке. Но противоположное мнение находило, что Алексеев еще “молод” (!), что надо его пропустить через ценз армии (лучший прием, чтобы “затереть”)». Таким образом, прежние интриги в «кулуарах» Военного министерства и Главного штаба отнюдь не прекращались ^{26} .

Показательно, что сам Алексеев не уделял этой бюрократической суете особенного внимания, считая главным своим делом завершение запланированных операций. Период руководства штабом Юго-Западного фронта был, очевидно, наиболее эмоционально-позитивным во всей военной биографии Михаила Васильевича. Как писал он в письме супруге 6 июля 1915 г., «в штабе Юго-Западного фронта… прожиты хотя иногда и тяжелые минуты, но зато были и минуты высокого подъема, наших начинаний, развиваемых успехов, достигаемых результатов». Сил еще было много, приказания исполнялись, открывались хорошие перспективы победоносных операций…

Правда, отношения с Главнокомандующим армиями фронта не всегда складывались хорошо. Недовольство генерала Иванова вызывали отнюдь не оперативные ошибки Алексеева, а всего лишь его способы штабной работы. О. Георгий Шавельский вспоминал, что Иванов жаловался ему, называя Алексеева «типичным офицером Генерального штаба, желающим все держать в своих руках и все самолично делать, не считаясь с мнением начальника». «Особенно обвинял он Алексеева в том, что тот иногда держал в секрете от него очень важные сведения и распоряжался, не считаясь с ним» (типичная, как будет показано ниже, черта характера Михаила Васильевича).

В тяжелых условиях войны усиливались его религиозные настроения. В письме к сыну в феврале 1915 г. он писал: «Работы у меня снова много. Но это было бы, конечно, ничего; к этому я привык. А скверно то, что на душе тревожно и тяжело… Приходится думать много, но из границы возможного не выйдешь. Будем надеяться на Господнюю помощь и милость; будем сами тверды, настойчивы, будем добиваться даже в тяжелых условиях успеха».

Говоря о религиозности генерала, необычной и непонятной для многих его современников, уместно привести два показательных эпизода из его биографии. Еще будучи командиром роты Казанского полка в Кобрине, во время учебных стрельб капитан Алексеев, осматривая мишени своих подчиненных, едва не был убит случайным выстрелом. Второй раз, в 1911 г., возвращаясь с окружных маневров на автомобиле, он попал в аварию. Машина упала с моста в глубокое озеро, и генерала в бессознательном состоянии с трудом удалось спасти. В обоих случаях Михаил Васильевич был убежден в Божием промысле. И это к тому, что принимая непосредственное участие в сражениях Русско-турецкой и Русско-японской войн, он получал лишь легкие ранения. Алексеев не скрывал своей глубокой веры, но при этом никогда не проявлял показной, фарисейски демонстративной набожности…

В конце 1914 – начале 1915 г. наступление Юго-Западного фронта успешно продолжалось. Был окружен и 9 марта капитулировал гарнизон крепости Перемышль, сильнейшего укрепленного пункта австро-венгерской армии в Галиции. Но полки и дивизии, оказавшись в тяжелых горных условиях, начинали испытывать острый недостаток в снабжении теплым обмундированием, боеприпасами и продовольствием. При разработке стратегического плана на 1915 г. командование Юго-Западного фронта отстаивало перед Ставкой необходимость дальнейшего развития наступления против Австро-Венгрии. Считалось, что, выведя главного союзника Германии из войны, добившись разрешения геополитических планов Российской империи на Балканах и в центре Европы, легче будет разгромить и немецкие силы. «Путь на Берлин лежит не через Восточную Пруссию, а через Вену», – таким был главный мотив требований.

Как отмечал известный военный историк генерал от инфантерии А.М. Зайончковский, «Алексеев давно тяготел к мысли о разгроме австро-венгерских армий, в результате чего ему рисовалось распадение лоскутной монархии и заключение с ней сепаратного мира. Для достижения этой цели могло быть выбрано одно из трех направлений: 1) по левому берегу Вислы – бить в стык между германцами и австрийцами; 2) вторгнуться через Карпаты в Венгрию; 3) охватить правый фланг австрийцев через Буковину и Венгрию. Алексеев, как всегда, колебался и, в зависимости от момента, склонялся то к одному, то к другому направлению. В начале января 1915 г. он стоял за первое направление. Но более устойчивый, хотя и ограниченный, Иванов понимал, что его армии к данному моменту уже нацелились на Карпаты, и потому нужно их преодолеть. Иванов живо ухватился за эту идею и затем упрямо стал се отстаивать. 5 февраля Иванов прибыл в Ставку и лично доложил, что тяжелое положение армии Юго-Западного фронта, создавшееся в Карпатах ввиду зимнего времени и отсутствия помещений, вынуждает поскорее сбросить австрийцев с гор и спуститься в Венгрию».

В итоге Ставка утвердила план, согласно которому приоритет не отдавался ни одному из направлений, а предполагалось нанести одновременные удары и по Германии, и по Австро-Венгрии. Тем самым Верховное командование опять возвращалось к осуществлению предвоенного стратегического развертывания, даже при обстоятельствах, сложившихся после операций первого периода войны. Однако весной 1915 г. осуществление подобного плана, в отличие от лета 1914 г., оказалось уже невозможным. И главным фактором теперь был не выбор направлений, а проблемы сугубо военно-промышленного, технического порядка, фронт остро нуждался в подкреплениях. Правда, военное руководство Империи не теряло надежд на скорое пополнение истощенных ресурсов за счет набиравшей темны, переведенной на «военные рельсы» промышленности.