Текст книги "Генерал Алексеев"

Автор книги: Василий Цветков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 41 страниц)

7. Осень 1916-го. Накануне грозных испытаний…

В октябре 1916 г. здоровье Михаила Васильевича стало ухудшаться. На это влияли и тяжелая работа, и постоянное нервное напряжение, и хроническое недосыпание. По воспоминаниям генерал-лейтенанта Хэнбери-Уильямса, уже летом Алексеев «выглядел усталым и измученным». Флигель-адъютант, приезжавший в Ставку в сентябре 1916 г. для обсуждения перспектив десантной операции на Черноморские проливы, отметил «грустное впечатление», оставшееся у него после беседы с Наштаверхом: «Худой, болезненный генерал, в руках которого была сосредоточена чуть ли не вся полнота власти. Мало было веры в его мощь и размах».

Острые приступы боли были вызваны воспалением почек (первые признаки этой болезни проявились у него еще в июле 1915 г.) – застарелой памятью о Русско-японской войне. Но Михаил Васильевич не давал себе послаблений в той необходимой штабной работе, которую он с напряжением всех своих физических и душевных сил вел на протяжении всей войны. Живя надеждой на успешное завершение операций, на то, что необходимо держать фронт любой ценой, он не мог обращать внимания на свои немощи. Поэтому осенью 1916 г. не менялись ни режим работы, ни порядок рассмотрения докладов, ни разработка новых военных планов. Так, например, 22 октября 1916 г. Алексеев получил весьма важный доклад от Артиллерийского управления. Артиллерии снова предстояло подтвердить свое назначение важнейшего технического средства в войне. Подводя итоги прошедшим операциям 1915—1916 гг., в докладе Упарта говорилось о важности выделения тяжелой артиллерии в отдельные подразделения – дивизионы тяжелой артиллерии особого назначения (ТАОН). Опыт войны показывал, что даже при активном использовании тяжелых орудий на участках прорыва фронта им далеко не всегда удавалось добиться сосредоточенного, концентрированного огня, а это сказывалось на последующих действиях пехоты. «Мы обычно, – отмечалось в докладе, – разрушаем лишь первую линию неприятельских окопов, которую хорошо видим; вторую же и последующие линии, а также прочные бетонные убежища пулеметов остаются почти нетронутыми. Главным же образом, остается малоуязвимой артиллерия противника, расположенная скрытно и часто вне досягаемости выстрелов нашей артиллерии. В результате добытый успех на первых линиях неприятельского расположения мы в большинстве случаев не в состоянии использовать, и мужество атакующих войск разбивается о новые преграды, которые не могли быть уничтожены нашим огнем. Необходимо принять меры, чтобы в предстоящих наших операциях не повторялись подобные явления. Необходимо обратить самое серьезное внимание на тщательную подготовку операций в артиллерийском отношении, начав работы по подготовке заблаговременно, теперь же, ведя их в строгой тайне. Все должно быть заранее продумано, подготовлено и проверено; торопливость или расчет на благоприятные случайности предрешают неуспех и напрасные потери… при нашей бедности в артиллерии крупных калибров мы лишены возможности иметь одновременно на всех фронтах готовый артиллерийский кулак из наиболее сильных орудий. Считаясь с этим, нам приходится ограничиться созданием сильного артиллерийского резерва в руках Верховного Главнокомандующего, по воле которого этот резерв может быть выдвинут к тому или иному участку фронта в предвидении прорыва укрепленной полосы противника… Дробление малочисленной тяжелой артиллерии по разным фронтам и армиям приводит к тому, что мы оказываемся повсюду сравнительно слабыми, и наша тяжелая артиллерия бьет противника не “кулаком”, а “растопыренными пальцами”».

Создание артиллерийского резерва существенно облегчало управление и позволяло экономить боеприпасы. Резерв предполагалось сформировать на основе выделения из существующих батарей 11-дм гаубиц, французских 6-дм пушек Шнейдера, 6-дм крепостных гаубиц, а также новых 8-дм, 12-дм гаубиц и батарей крупнокалиберных минометов. Созданные таким путем батареи ТАОН нужно было заблаговременно подготавливать для перевозки в тот или иной район намечавшегося прорыва. Особое внимание нужно было обратить на «оборудование наблюдательных пунктов и позиций батарей, устройство площадок для орудий, блиндажей для личного состава, снарядных погребков большого сопротивления, подъездных путей… тыловых снарядных хранилищ, вполне надежной телефонной подземной сети и пр.». В докладе предлагалось сосредоточить ТАОН в «районах городов Можайска Московской губернии и Ельни Смоленской губернии», для чего следовало «освободить указанные города и их окрестности от находящихся в них различных тыловых учреждений», а также «приспособить железнодорожные пути станций Можайска и Ельни для разгрузки и погрузки тяжелых орудий». Сосредоточение ТАОН в относительной удаленности от передовой линии позволяло маневрировать ею в силу необходимости – перевозить, по приказу Главковерха, с одного участка фронта на другой.

Алексеев, не ограничиваясь стандартным одобрением предложений Упарта, написал развернутую резолюцию, в которой не только подтвердил важность скорейшего создания ТАОН, но и обоснованно развивал некоторые тезисы доклада. Наштаверх писал: «Вполне присоединяюсь к мысли о необходимости создания резерва тяжелой артиллерии в руках Верховного Главнокомандующего. В состав резерва взять часть батарей с фронта… Полагаю, что значительная часть вновь формируемых батарей может получить тип позиционной артиллерии. Это ускорит формирование». ТАОН предлагалось обеспечить передовыми средствами перевозки, для чего нужно было пользоваться как «особым, лошадиным транспортом», так и «транспортом из тракторов и грузовиков». Постепенно налаживалось снабжение армии грузовыми автомобилями, должно было развернуться и собственное производство на заводе Автомобильного московского общества (АМО).

Следовало также расширить район расположения резерва, с каковой целью Алексеев предлагал использовать города – пункты дислокации, хорошо ему известные еще со времени командования 13-м армейским корпусом. Вообще сама по себе идея создания сильного резерва была весьма привлекательна и памятна для Алексеева, поскольку принципиально повторяла сформулированные им еще накануне войны способы ведения боевых операций с использованием маневренных групп армий, перебрасывавшихся с одного участка фронта на другой в зависимости от условий проведения той или иной операции.

«Районом расположения резерва, – предлагал генерал, – я наметил бы: Можайск – Вязьма – Ельня – Брянск – Карачев. Хорошо было бы включить и Рославль. Опасаюсь, что все эти пункты переполнены тыловыми учреждениями Западного фронта. Надо обследовать комиссией. Конечно, часть можно было бы расположить вдоль железной дороги Киев —Брянск, но здесь почти нет населенных подходящих пунктов, кроме Нежина и отчасти Конотопа. Рассредоточение же было бы полезно, иначе первый период перевозки ляжет на слабые Александровскую, Риго-Орловскую и Рязано-Уральскую железные дороги с такими плохими узлами, как Смоленск и Брянск».

Алексеев предлагал также улучшить состав ТАОН, предлагая ввести в него «не только английские траншейные мортиры, но и минометы отечественного производства». Следовало обеспечить наилучшую организационную структуру создаваемого артрезерва, а для улучшения наблюдения и ведения разведки активно использовать авиацию («…в состав резерва нужно просить назначить специальные авиаотряды, которые должны обслуживать резерв и во время боев. Только этим путем будет достигнуто прочное соединение службы артиллерии и наблюдения»). Нужно было, чтобы «инспектора артиллерии фронтов… испросили указания главнокомандующих (фронтами. – В.Ц.)о наиболее вероятных районах сосредоточения резерва. Зимой должно идти оборудование (постоянное) этих районов после согласования со штабом Верховного Главнокомандующего». По итогам обсуждения доклада главнокомандующих армиями фронтов было разослано циркулярное письмо (28 октября 1916 г.), содержащее принципиальные указания но формированию батарей ТАОН и выявлению потенциально важных пунктов их сосредоточения. Ввиду недостаточного еще производства отечественных тяжелых орудий предполагалась их закупка за границей, для чего Военное министерство должно было «требовать от союзников обещанную ими материальную часть артиллерии, чтобы успеть получить ее до закрытия навигации в Архангельске». Окончательное формирование ТАОН следовало «закончить к весне 1917 г.», ко времени общего наступления на всем протяжении Восточного фронта – тогда, когда необходимость в разрушении укрепленных полос противника будет особенно важной. Но показательно, что в условиях начавшегося «революционного движения» в армии после февраля 1917 г. от формирования артдивизионов из 120-мм пушек с прибывшими с ними французскими артиллеристами было решено отказаться по причине «изменившихся обстоятельств».

В начале ноября генерал также принимал участие в разработке стратегических планов на 1917 г. В отличие от прошлого года приоритетные направления ударов несколько корректировались. Запланированный еще летом удар на Болгарию, совместно с Салоникским фронтом, хотя и признавался запоздалым, но не исключался в принципе. Палеолог отмечал, что еще 26 августа в Ставке он «обсуждал с генералом Алексеевым вопрос о возможности интенсификации наших операций против болгар. Генерал, конечно, понимает, какое огромное преимущество извлекли бы мы из скорого восстановления сообщений с Салониками, но он заявил мне, что ему не хватает на это сил». Развитие операций против Болгарии потребовало бы переброски не менее 200 тыс. войск в Добруджу, что наштаверх считал невозможным: «Это составило бы пять корпусов армии, у нас их нет в резерве, значит их надо было бы снять с фронта. А вы знаете, что на нашем фронте нет ни одного пункта, где сейчас не происходило бы боев. Генерал Алексеев ведет операции с тем большей энергией, что подходит зима. Так что я сомневаюсь, чтобы он согласился предложить царю отправить армию южнее Дуная». Реально Алексееву удалось перебросить в Добруджу пять дивизий, но, но мнению Палеолога, наштаверх «не понимает опасности положения» Румынии после падения Бухареста и удлинения Восточного фронта до устья Дуная. 9 октября Палеолог изложил суждения в отношении создаваемого Румынского фронта. Посол разделял мнение о возможности укрепления позиций Антанты «в сердце Румынии», благодаря созданию «превосходной маневренной массы, которая позволила бы нам не только загородить проход Карпат, но и вторгнуться в Болгарию. Император (Николай II. – В.Ц.)убежден уже в правильности этой идеи, он признает необходимость добиться быстрого крупного успеха на Балканах. Но генерал Алексеев не соглашается обнажить русский фронт; он боится, как бы немцы не воспользовались этим для того, чтоб импровизировать наступление в рижском направлении».

Примечательные оценки вступления в войну Румынии содержатся в переписке Императора и Императрицы. «Алексеев несколько раз говорил мне, – отмечал Николай II в письме от 28 сентября 1916 г., – что для нас было бы более выгодным, если б румыны сохранили нейтралитет. Теперь во всяком случае мы должны им помочь, и поэтому наш длинный фронт еще удлиняется, так как их граница открыта перед врагом, которому они не могут противостоять. Мы стягиваем туда все корпуса, какие только возможно, но перевозка войск отнимает массу дорогого времени». «Да, Алексеев говорил мне то же самое о румынах, – отвечала супругу Александра Федоровна. – Ч… бы их побрал, отчего они такие трусы! А теперь, разумеется, наш фронт опять удлинится – прямо отчаяние, право».

В письме маршалу Жоффру 1 ноября 1916 г. Алексеев писал о необходимости развертывания активных операций на Балканах, хотя и понимал, что это вызовет серьезные расходы но снабжению войск. В это время там вели боевые действия объединенные силы Антанты (подразделения греческой, сербской, французской армий), в составе которых сражались также русские полки 2-й Особой бригады под командованием генерал-майора Дитерихса, давнего сотрудника Алексеева. А в декабре 1916 г. образовался новый Румынский фронт (общая протяженность Восточного фронта от Балтики до Черного моря увеличилась тем самым еще на 500 км). Сухопутные войска Кавказского фронта, успешно взаимодействуя с кораблями Черноморского флота, провели Трапезундскую операцию, во время которой была проведена эффективная высадка десанта против турецких укреплений. В создавшихся условиях представлялись перспективными военные операции не только на Балканах, но и на Черном море. Предложения о возможности проведения здесь десантных операций были отправлены в Ставку из Севастополя.

Стратегический замысел Алексеева не исключал возможного удара силами Салоникского фронта союзников с юга и соединенными силами русских и румынских войск по Болгарии с севера. В ноябре 1916 г. Салоникский фронт провел успешную наступательную операцию в Сербии под Монастырем. Развитие успеха на Балканах позволяло разорвать единый фронт, связывавший союзников Германии – Австро-Венгрию и Болгарию – с Турцией, а в перспективе – вывести Болгарию из войны. Но, помогая союзникам, не следовало забывать и о собственных геополитических интересах. В это же время под руководством вице-адмирала А.В. Колчака началась разработка десантной операции Черноморского флота по овладению проливом Босфор и «освобождению древней столицы Православия – Константинополя». Комбинированный удар Салоникского, Румынского фронтов и Черноморского флота мог, как казалось многим, привести к серьезной победе. Алексеев соглашался с тем, что «военные и политические соображения заставляют нас сжать кольцо вокруг противника именно на Балканах, и мы готовы выставить армию на этом, важнейшем для данного фазиса великой борьбы, театре».

Нужно помнить, что еще в 1915 г. союзники предприняли попытку завладеть проливом Дарданеллы и развить наступление на турецкую столицу с полуострова Галлиполи. Россию в этой операции представлял переведенный с Тихого океана крейсер «Аскольд». Но та десантная операция провалилась, и теперь вся тяжесть и вся слава «освобождения Великого храма Святой Софии» предстояла Русской армии и Черноморскому флоту. Русский посланник в Сербии, известный философ князь Г.Н. Трубецкой (предполагался к назначению на должность Верховного комиссара при объединенном франко-англо-русском управлении Константинополя) объяснял в докладной записке на имя последнего главы Императорского МИДа Н.Н. Покровского, что «неудача экспедиции объединенного флота в Дарданеллах была выгодна России», поскольку «давала нам возможность отказаться от кондоминимума в Константинополе» и единолично управлять проливами.

Дипломатические гарантии Российской империи предоставлялись в соответствии с условиями трехстороннего (русско-англо-французского) договора 1915 г., гарантировавшего права России на проливы” и прилегающие к ним территории. Прочность российской позиции обеспечивалась телеграммой Сазонова, составленной при участии посла Великобритании в России Дж. Бьюкенена и направленной российским послам в Лондоне и Париже 17 марта 1915 г. Именно она должна была стать основой для заключения любых последующих соглашений относительно статуса Босфора и Дарданелл. В тексте этой телеграммы говорилось: «Ход последних событий привел Е.В. Императора Николая II к убеждению, что вопрос о Константинополе и проливах должен быть окончательно решен в смысле вековых стремлений России. Всякое его разрешение, которое не включало бы в состав Русской Империи города Константинополя, западного берега Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, а равно и южной Фракии по черте Энос – Мидия, было бы неудовлетворительно. Подобным же образом, по стратегическим соображениям, часть Азиатского побережья, заключающаяся между Босфором и рекой Сакарией… острова Имброс и Тенедос должны будут присоединиться к Империи. Специальные интересы Великобритании и Франции в означенной области будут строго соблюдены».

После неудачи Дарданелльской операции в планы Антанты уже не входило проведение десантов, а главные сражения войны разворачивались теперь, по мнению союзников, на Сомме, в Шампани и под Верденом. Поэтому представители союзных держав не торопились делать «второстепенный» для них театр войны «важнейшим». Формально не отрицая целесообразность действий на Балканах, они по-прежнему считали приоритетными комбинированные удары Западного и Восточного фронтов, которые привели бы, рано или поздно, к поражению Германии. Но еще в телеграмме от 30 сентября 1916 г. президент Франции Р. Пуанкаре отмечал, что отправка сколько-нибудь значительных подкреплений на Салоникский фронт ради спасения Румынии не представляется возможным. В свою очередь, Николай II снова утверждал, что «положение Румынии не сможет измениться в нашу пользу без действенного участия Салоникской армии. Ее активное участие в борьбе основное условие успеха нашего дела. В высшей степени желательно, чтобы она нанесла поражение болгарам… Чтобы достигнуть этих результатов, Салоникская армия недостаточно сильна». В конце концов Пуанкаре заверил Государя (телеграмма от 24 октября 1916 г.), что Салоникский фронт будет дополнительно усилен на полторы дивизии, хотя и было очевидно, что такого количества войск вряд ли достаточно для развития эффективных наступательных действий. О возможности совместных боевых действий на Балканах говорилось на конференции Союзного военного совета в г. Шантильи 15 и 16 ноября 1916 г. Здесь говорилось о перспективе вывода из войны Болгарии в результате совместных действий русско-румынских войск с севера и союзных с юга, со стороны Салоникского фронта. Но, так или иначе, принципиальным пунктом в решениях конференции значилось «стремление в 1917 году сломить неприятельские силы путем единовременного наступления на всех фронтах с применением максимального количества средств, какое только сможет ввести в дело каждая армия».

В декабре 1916 г., в отсутствии Алексеева, в первоначальные планы Ставки были внесены коррективы. Как отмечал в письме товарищу министра иностранных дел А.А. Нератову директор Дипломатической канцелярии Ставки камергер Н.А. Базили: «В соответствии с постановлением военной конференции в Шантильи задачей нашей в ближайшую кампанию признано наступление в направлении Болгарии». В этом был убежден Государь, в этом его поддерживал Гурко. Принятое решение предполагало усиленную переброску войск на Румынский фронт со всех других фронтов. Для этого на бессарабском направлении строились дополнительные железнодорожные линии. Подобное решение, по мнению Базили, было вполне оправдано ввиду «наличия значительного численного превосходства наших сил» на всех фронтах (на 200 батальонов больше, чем у противостоящих армий Центральных держав). Планировалось остановить продвижение войск противника и перейти в контрнаступление, при поддержке Черноморского флота, на Добруджу, освобождая нижнее течение Дуная и выходя на границу с Болгарией вдоль побережья Черного моря.

Но Алексеев отказался от приоритета удара на Балканы и в конце концов убедил Николая II в том, что после потери большей части Румынии «нельзя говорить о разгроме Болгарии… При данной стратегической обстановке эта операция падет всей тяжестью, главным образом, на нас и потребует исключительных напряжений за счет всех фронтов… Благоприятная обстановка для разгрома нашим союзом Болгарии упущена безвозвратно». Аналогичные соображения излагались Наштаверхом в письме к командующему Черноморским флотом: «Решение судьбы настоящей войны будет зависеть, главным образом, от положения дел на Европейском театре. Наш растянутый фронт, невыясненное положение Румынии, значительность и качества противника создают столь сложную и ответственную обстановку, что мы не имеем права разбрасывать войска на выполнение хотя и важной, но второстепенной задачи на удаленном участке» ^{47} .

Схожую позицию наштаверх готов был принять и в отношении десанта на Босфор, хотя окончательного мнения здесь Михаил Васильевич так и не высказал. Контр-адмирал Бубнов, весьма заинтересованный, в отличие от Алексеева, в скорейшем проведении Босфорской операции, так оценивал ее перспективы в конце 1916 г.: «Так как Государь был горячим сторонником Босфорской операции, а министр иностранных дел Сазонов на ней настаивал, генерал Алексеев не отвергал ее категорически, но ставил для своего на нее согласия такие, по мнению нас, моряков, необоснованные требования, кои были невыполнимы. Так, он считал, что для исполнения Босфорской операции необходима целая десантная армия силой в три с половиной – четыре корпуса, между тем транспортная флотилия была не в состоянии перевезти в должный срок столь многочисленную армию и обеспечить после высадки ее снабжение».

С точки зрения Наштаверха, завершение боевых операций на суше способствовало бы и успеху боевых действий на море. «При определении численности десанта, – вспоминал Бубнов, – генерал Алексеев исходил из следующих соображений: ближайшее не занятое противником удобное место для высадки войск – устье реки Сакарьи – отстояло к востоку от Босфора на расстоянии четырех-пяти армейских переходов (при полном бездорожье). Так как противник за это время успел бы предпринять меры для усиления своих войск, наша десантная армия должна была бы, по мнению генерала Алексеева, быть достаточно сильной, чтобы иметь возможность успешно вести наступательную операцию в чрезвычайно трудных условиях бездорожья, с далекого расстояния от Босфора». «Лобовую атаку» на Босфор, с десантом в непосредственной близости к Стамбулу, Алексеев полагал весьма опасной. Турецкая береговая оборона представлялась сильной, требующей значительного количества сил и средств для ее ликвидации.

С позицией Алексеева, весьма сдержанно относившегося к возможности проведения десанта на Босфор, не соглашались представители морского командования. Бубнов отмечал, что, основываясь на «неопровержимых и тщательно проверенных данных обстановки, мы, моряки, считали, что для завладения Босфором нет никакой необходимости предпринимать методическую наступательную операцию многочисленной десантной армии с дальнего от нее расстояния, как того хотел бы генерал Алексеев. Босфор можно легко занять внезапной высадкой в непосредственной его близости десантного отряда, не превышающего по своему численному составу подъемной способности Черноморской транспортной флотилии… В связи с этим Морской штаб Верховного Главнокомандующего совместно со штабом Черноморского флота разработали подробный план операции внезапного нападения на Босфор… По плану Морского штаба Верховного Главнокомандующего и Черноморского командования для внезапного завладения Босфором было бы достаточно всего пяти дивизий, т.е. в два раза меньше, чем требовалось по оперативным предложениям генерала Алексеева».

Бубнов настаивал на внезапности высадки десанта и на быстроте его действий. По его мнению, цель овладения Константинополем, «освобождения столицы Византийской Империи», оправдывала даже самые серьезные риски. Но именно эта излишняя самоуверенность, как казалось Алексееву, не была оправдана.

Существо разногласий между Алексеевым и «моряками» прослеживалось в различном подходе к тактике проведения операции. Бубнов очень хорошо заметил эту черту стратегического «стиля» Наштаверха, ярко проявившуюся в отношении к «захвату проливов»: «Генерал Алексеев всем нашим доводам противопоставлял возражение о рискованности предстоящей операции и упорно настаивал на необходимости наступательной операции с участием в ней не менее десяти дивизий… Главной Причиной отрицательного отношения генерала Алексеева к Босфорской операции было не столько недоверие к нашим доводам, сколько именно догматическая точка зрения в вопросе применения принципа сосредоточения максимальных сил на главном театре военных действий…»

Очевидно, что для опытного генштабиста, каковым был Михаил Васильевич, любая операция (а такая сложная, как высадка десанта, в особенности) должна была основываться на тщательно разработанном плане действий при исключении излишних рисков. Ведь десанту предстояло действовать не только в условиях оторванности от «родных берегов», но и преодолевая ожесточенное сопротивление фанатично настроенных турецких гарнизонов и, вероятно, местного населения, не стремившегося к тому, чтобы Стамбул снова стал Константинополем. К тому же в Ставке слишком памятной была прошлогодняя Дарданелльская операция, проигранная союзниками. Успех, по мнению Алексеева, был гарантирован не только за счет численного превосходства наступающих войск десанта, но и благодаря несомненной вере в победу, в правоту выполняемого дела солдатами и офицерами. «Сила духа» у русских моряков и десантников – «освободителей Константинополя» – должна была быть многократно выше, чем у турецких защитников Стамбула.

21 февраля (за два дня до начала «великой и бескровной революции») от Покровского была получена «Всеподданнейшая записка», в которой министр обосновывал необходимость Босфорской операции именно в той форме, как это первоначально предлагалось Алексеевым; то есть посредством высадки десанта и его последующего наступления со стороны малоазиатского побережья, от устьев реки Сакарья. Высадка не должна была проводиться позже октября 1917 г., а ориентировочная численность десанта предполагалась в 200—250 тысяч бойцов. Политическое обоснование операции представлялось весьма заманчивым. Можно было гарантированно занять зону проливов к началу мирных переговоров и не опасаться того, что союзники откажутся от своих «обязательств» перед Россией в отношении Босфора и Дарданелл. Турция, очевидно, вышла бы из войны после потери столицы. А самое главное – операция проводилась исключительно «русскими силами», без союзной помощи, за предоставление которой могли бы последовать какие-либо уступки.

Вернувшийся в Ставку генерал не заявил о поддержке и этого плана десантной операции. Детально и аргументированно позиция Алексеева в отношении Босфорской операции излагается Базили в его письме главе российского МИДа Покровскому, написанному уже во время разгоравшегося «петроградского бунта» – 26 февраля 1917 г. (примечательно, что в Ставке в это время не предполагали масштабов «революционных событий» в столице и обращались к правительству как к реальной, действующей власти). Скептицизм Михаила Васильевича и его «решительные возражения», как отмечал Базили, были вызваны «техническими подробностями» предполагаемой операции. «Надо сначала подойти к выполнению столь крупной военной задачи, – заявлял генерал, – обеспечить ее успех, а потом уже говорить о ней». «В настоящее время наш фронт, – передавал Базили слова Алексеева, – не считая Кавказа, представляет непрерывную линию окопов и укреплений на протяжении 1650 верст. В среднем, на каждую версту приходится 1500 человек бойцов, при скромном числе орудий, числе, значительно уступающем техническим средствам противника. Поэтому генерал Алексеев считает решительно невозможным, до существенного поражения противника на нашем западном фронте, уменьшить там число войск. Судьба настоящей войны зависит от нанесения решительного удара немцам или от приведения их к убеждению, что они долее вести борьбу не могут. Без этого немцы сами находятся в положении, угрожающем нашим жизненным направлениям – на Петроград, Москву и Юг России. Ответственные исполнители не могут, поэтому, снять с западного фронта, до решения там участи войны, 200—250 тысяч человек для Босфорской экспедиции…

При ограниченности наших транспортных средств генерал Алексеев считает весьма трудной переброску с северного побережья Черного моря на Вифинийский полуостров, хотя бы в три рейса, 250 000 бойцов, т.е. почти 25 дивизий, – с артиллерией, обозами, необходимыми тыловыми запасами. Начальник штаба возражает против ссылки на Трапезондскую операцию. У Траиезонда в боевых условиях высадились всего 2—3 батальона, тогда как главные силы наступали по сухому пути и лить потом уже, в мирных условиях, в Трапезонд перевезено было морем около одной дивизии. Десант в 2—3 батальона нельзя приводить в пример грандиозного предприятия переброски армии в 200—250 тысяч человек, в пример предприятия, подобного которому еще не было в военной истории. Босфорскую операцию нельзя также сравнивать с галлиполийской операцией. Англо-французы, владея островом Мудросом, располагали базой в 30 милях от Галлиполийского полуострова, тогда как Вифинийский полуостров отстоит от Севастополя на 230 миль… В заключение генерал Алексеев вернулся к своей основной мысли, что только после поражения нашего главного и сильного врага можно предпринять поход на Константинополь и что при этом обстановка укажет, как это можно сделать»

Босфорская операция тем не менее не исключалась. С конца 1916 г. началась подготовка к десанту. На этот раз, отмечал Бубнов, «Алексеев с легкостью согласился на сформирование десантной дивизии и не чинил препятствий этой «затее моряков», так как втайне был уверен, что участь войны решится в марте 1917 г. на полях Галиции, т.е. раньше, чем можно будет эту операцию предпринять, и тем самым надобность в ней сама собой отпадет. Но вспыхнувшая в феврале 1917 г. революция разрушила чаяния генерала Алексеева». Степень боеспособности армии и десантного отряда в ходе известной «демократизации» существенно упала. В результате на совещании в Петрограде, в начале апреля 1917 г., план Босфорской операции был отложен. Стратегический «стиль» Алексеева – это не только следование канонам классического военного искусства, требующего обязательного соблюдения боевого превосходства над противником, четко разработанного плана действий, безусловной слаженности во взаимодействии наступающих или обороняющихся сил. Это, если позволительно использовать этот термин, – русская, национальная стратегия. Она опиралась не на пассивное «стояние» в укрепленной позиции и не на рискованное, самозабвенное «авось». Стратегия Русской армии в том виде, как она представлялась в 1916 – начале 1917 г. – это уже не «стратегия атаки», заключавшаяся в проведении активных наступательных действий, при обязательном наличии подвижных резервных групп (как планировалось в 1908—1913 и в 1914 – начале 1915 г.). Теперь – это «стратегия прорыва», стратегия хорошо подготовленного, мощного контрудара, нанесенного из глубоко эшелонированной оборонительной линии «позиционной войны». Это стратегия, выражаясь образным языком, надежного, уверенного в победе русского богатыря, уже не очень– то ожидающего чей-либо помощи, а готового самостоятельно, собственными силами сражаться с врагами.