Текст книги "Генерал Алексеев"

Автор книги: Василий Цветков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 41 страниц)

Нужно отдать должное достигнутой Ставкой оперативности изменений в стратегическом планировании. В принципе данные перемены являлись своеобразным отражением уже хорошо известного Наштаверху плана предвоенного развертывания сил Российской армии, по которому основным считалось именно юго-западное направление. К этой же цели Алексеев склонялся и в начале 1916 г. Теперь преимущества эти становились неоспоримыми.

По новому плану действий (директивы Ставки от 3 и 9 июня 1916 г.) Западный фронт вместо удара на Вильно наносил лишь вспомогательный удар из района Барановичей на Гродно, а Северный фронт временно воздерживался от серьезной активности. Главным направлением удара становился район Ковеля – стратегически важный узел железных дорог и центр коммуникаций, соединявший австро-венгерские и немецкие войска. Печально выглядел тот факт, что укрепленный Ковель должен был стать как раз одной из мощных русских крепостей, призванных сдерживать наступление австро-немецких войск по планам Генштаба 1907—1908 гг. Теперь на эти укрепления наступала наиболее боеспособная, 8-я армия Юго-Западного фронта. В то же время Брусилов предполагал силами 7-й и 9-й армий атаковать позиции австро-венгерских войск на р. Стрыпе и по Днестру. Ставка все же не исключала, помимо Ковельского, приоритетное развитие наступления на Львов – от Луцка через Раву-Русскую ^{44} .

Совершенно естественно, что Юго-Западный фронт, став главным, мог рассчитывать на получение всех подкреплений, требуемых для дальнейшего развития успеха. Малейшая задержка или отсутствие боеприпасов вызывали со стороны наштаверха действенную критику Так, например, 30 мая 1916 г. с Юго-Западного фронта получено было донесение, что один из мортирных парков, прибывших к линии фронта, не имел штатного количества гранат, необходимых для борьбы с укреплениями противника. Незамедлительно Алексеев телеграфировал военному министру, что Государь приказал выразить ГАУ свое «крайнее неудовольствие, ввиду исключительной важности интенсивности и правильности подачи огнеприпасов в переживаемый период».

Еще в самом начале наступления Ставка решила усилить Брусилова переброской 33-го мортирного дивизиона и 10 млн. патронов с Северного фронта. Позднее в распоряжение Юго-Западного фронта переводились 5-й Сибирский и 23-й армейский корпуса. В начале июня, по указанию Алексеева, Западный и Северный фронты должны были перевести в распоряжение Брусилова еще два армейских корпуса (1-й армейский и 1-й Туркестанский) и два дивизиона тяжелой артиллерии, необходимых для штурма укреплений. В реальности переброска подкреплений, потребовавшая чрезвычайного напряжения в работе железных дорог, не могла завершиться быстро. Не испытывая давления со стороны соседей Брусилова, немецкое командование, верно определив направление главного удара русской армии, успело подвезти к Ковелю резервные подкрепления и укрепить позиции. По свидетельству генерал-квартирмейстера 8-й армии Н.Н. Стогова, «ковельская дыра стала постепенно заполняться свежими германскими войсками, собранными чуть ли не побатальонно с разных мест русского фронта». Но 21 июня атаки Юго-Западного фронта продолжились, войска прорвали оборону противника и вскоре вышли к р. Стоход. Однако попытки форсировать реку без должной подготовки, с ходу, успеха не принесли, и, несмотря на подход резервов, наступление Юго-Западного фронта замедлилось.

Главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Куропаткин (бывший начальник Алексеева но Русско-японской войне) сообщал в Ставку об опасности передачи пехоты и артиллерии от его фронта к Брусилову. С плохо скрываемым раздражением Алексеев был вынужден отвечать на подобные колебания: «Нужно забывать все частные интересы ради общего успеха… в данную минуту у вас 420 000 штыков против 192 000… Нельзя же мне не руководствоваться ими и оставить Юго-Западный фронт погибать, утрачивать достигнутое ценой трудов, тяжких жертв, только в предположении, весьма гадательном, о возможности сбора противником где-то четырех дивизий на Вашем фронте, с которыми он может произвести прорыв». Аналогичные требования Алексеев предъявлял и Эверту. В телеграмме от 6 июня Михаил Васильевич настаивал: «Общая обстановка и положение Юго-Западного фронта не допускают, чтобы фронт этот до 20 июня был предоставлен своим силам; равно недопустимо отсутствие поддержки удару в районе Пинска, при успешном выполнении его в течение двух недель. Этим могут быть разрушены результаты, достигнутые ныне. Поэтому главный ваш удар должен последовать не позже 16 или 17 июня… Этого требуют общие интересы, и к ним должны быть приурочены расчеты и выполнение».

Тем не менее вера в успех сохранялась. Алексеев стремился учитывать теперь не только общее стратегическое положение фронта, но и военный потенциал противника. Газета «Голос Руси» опубликовала его заявление о скором, победоносном для Антанты, завершении войны. «Германцы, – говорил генерал, – израсходовали свои резервы, и разговоры, будто у них спрятана внутри страны крупная резервная армия, оказались чистым блефом. Для сформирования новых частей у них нет ни людей, ни материалов. Вместе с тем внутреннее положение Германии становится окончательно критическим».

Директива Ставки от 26 июня 1916 г. предусматривала создание мощного «кулака» для нанесения решающего удара под Ковелем и выхода в тыл Пинской группе врага. В дальнейшем, наступление должно было развиваться на Брест-Литовск, и тогда вражеские войска, противостоявшие Западному фронту, могли оказаться в том самом «польском мешке», в котором сами годом ранее пытались «связать» русские части.

Таким образом, после того как 8-я армия достигла тактического успеха, закрепить его должна была Русская гвардия (вполне в «духе наполеоновских войн», когда гвардия наносила последний, решающий удар). На левом фланге Юго-Западного фронта следовало развить наступление на Львов. Не рассчитывая на оперативную переброску подкреплений от Куропаткина и Эверта, в распоряжение Брусилова, по личному указанию Государя был направлен Резерв Ставки Верховного Главнокомандования. 1-й Гвардейский (1-я и 2-я гвардейские пехотные дивизии), 2-й Гвардейский (3-я гвардейская пехотная и гвардейская стрелковая дивизии) и Гвардейский конный корпуса составили Особую армию («Гвардейский отряд») под командованием генерала от кавалерии В.М. Безобразова. Хотя Алексеев был против этого назначения, считая Безобразова недостаточно подготовленным для такой ответственной должности, Николай II, как всегда, настоял на своем «кадровом» решении.

1-м Гвардейским корпусом командовал Великий князь Павел Александрович. Казалось, мощная, комбинированная атака двух армий, поддержанная гвардией, закончится победой, но результаты Ковельских боев оказались трагическими. 6 июля была проведена перегруппировка правого фланга Юго-Западного фронта, в результате которой Особая армия Безобразова оказалась на «острие удара» между 3-й армией Западного фронта и 8-й армией Юго-Западного. 3-я армия должна была наносить удары на Ковель с севера и востока, а Особая армия должна была форсировать Стоход и атаковать Ковель с юга.

15 июля 1916 г. наступление возобновилось с новой силой, и в течение нескольких дней русские войска предпринимали энергичные усилия с целью пробиться к Ковелю. Героические лобовые атаки немецких позиций гвардейскими полками сопровождались огромными потерями. Несомненны были тактические успехи. 2-й Гвардейский корпус, например, разбил немецкий и австрийский корпуса. Но добиться успеха стратегического так и не удалось. 3-й армии не удалось охватить Ковель, а 1-й Гвардейский корпус не смог даже переправиться через Стоход. К противнику подошли подкрепления, и бои остановились. К концу июля, несмотря на очевидные успехи левофланговых армий (австро-венгерские войска оставили всю Буковину, были заняты города Галич и Станислав), Брусиловский прорыв завершился. Русские войска перешли к обороне, возобновилось состояние «позиционной войны».

Большие потери гвардии многие ставили в вину Алексееву В этом усматривалось едва ли не умышленное стремление «сына фельдфебеля», «не любившего Гвардию с ее преимуществами», поставить гвардейские полки под удар. Нужно учитывать, что гвардейские полки несли совершенно неоправданные потери отнюдь не из-за «злого умысла» Наштаверха, сын которого служил как раз в Лейб-Гвардии Уланском Его Величества полку, а из-за слабой подготовки атак, недостаточной разведки местности, крайне неудовлетворительной координации действий строевых начальников и нередко неуместной «гвардейской» самоуверенности идущих в атаку солдат и офицеров (44).

И все же итоги операции Юго-Западного фронта были внушительными. «С 22 мая по 30 июля, – писал Брусилов, – вверенными мне армиями было взято всего 8255 офицеров, 370 153 солдата; 490 орудий, 144 пулемета и 367 бомбометов и минометов; около 400 зарядных ящиков; около 100 прожекторов и громадное количество винтовок, патронов, снарядов и разной другой военной добычи. К этому времени закончилась операция армий Юго-Западного фронта по овладению зимней, чрезвычайно укрепленной, неприятельской позицией, считавшейся нашими врагами, безусловно, неприступной». В целом австро-германцы потеряли до 1,5 миллионов человек убитыми, ранеными и пленными. Потери русских войск составили 500 тыс. человек. Было занято 25 тыс. кв. км территории. Тяжелые потери, понесенные Австро-Венгрией, повлияли на ее военно-политическое положение. Остановились операции австрийской армии на Итальянском фронте. Примечательно, что 6 июня 1916 г. генерал Ромеи передал Алексееву о «возложенной на него чести повернуть к Престолу Его Императорского Величества живейшую признательность Итальянского верховного командования за предпринятое русскими армиями Юго-Западного фронта наступление». Ромеи было «поручено принести такую же благодарность Его Высокопревосходительству генерал-адъютанту Алексееву».

Но лучше всего о мужестве и доблести русских войск свидетельствуют немецкие источники. «В русской армии, – отмечалось противником, – с новой силой вспыхнул дух активности. Под Поставами и на озере Нарочь, под Барановичами и Луцком, у Коломыи и Броде русские перешли в решительное наступление. Луцкий прорыв обратился в наиболее блестящую победу русских за всю войну. Дух их стоял на такой высоте, как никогда прежде». О бое у Городища 3 июля 1916 г. в полковой истории 19-го ландверного полка говорится: «…наступали густые массы пехоты; австро-германские батареи обрушивают на нес весь свой огонь; снаряды вырывают целые ряды, но это кажется почти бесполезным. Бреши в наступающих заполняются, и людская лавина неудержно катится вперед». У Барановичей 41-й Померанский полк столкнулся с пехотой, в которой «офицеры бросались в атаку впереди своих частей, а солдаты сражались героями». И тот же полк осенью под Свинюхами-Корытницей столкнулся с русской гвардией (измайловцами, преображенцами). Историки отметили: «Русская гвардия показала, что она действительно является отборной частью. Бои были ожесточенные, наши потери огромны. Русские держались до конца и бесстрашно умирали, не уступая ни шагу». О бое под Узиным 10 августа историк 5-го егерского батальона говорит: «Вскоре после полудня против 2-й роты появились густые цепи русских. Они надвигались последовательными волнами. Огневая наша завеса обрушивается на атакующего, производя страшные опустошения. Но на место каждого павшего вставало пять новых бойцов. Со стоическим спокойствием, ближе и ближе, надвигались русские стрелковые цепи… Первые волны отбиты огнем. Но снова, с удивительной выдержкой, идут свежие волны – до 15 стрелковых цепей, одна за другой… Наконец, 2-я рота охвачена с фланга и тыла и взята под пулеметный огонь…» «Выдержки из этих свидетельских показаний германских пехотных частей подчеркивают, – отмечал собравший их генерал Геруа, – прежде всего, постоянное и необыкновенное упорство русской пехоты при атаках и ее способность выдерживать губительной огонь противника. К этому остается прибавить, что упорство не было неизменно пассивным и что оно выражалось, как показывает последняя выдержка, и в искусном маневрировании: если не удавалось одно, немедленно проделывали другое» ^{45} .

27 августа 1916 г., благодаря успеху Юго-Западного фронта, на стороне Антанты выступила Румыния. Правда, этот факт сложно оценить в однозначно положительном смысле для России. Несомненно, заманчивой представлялась перспектива выхода союзных войск на коммуникационные линии, угрожавшие Будапешту, Софии и Константинополю. Русская армия уже не в одиночку сражалась бы против врага на всей протяженности Восточного фронта.

Еще в начале 1916 г., в связи с возможным выдвижением болгарской армии к устью Дуная, в Ставке рассматривали возможность военной поддержки Румынии. Однако цели румынской и российской военно-политической деятельности не во всем совпадали. Правящие румынские политики и военные рассчитывали большую часть своих сил направить в принадлежавшую Австро-Венгрии Трансильванию, «предмет национальных вожделений», как называл ее Палеолог. Русские войска и Черноморский флот, по расчетам румын, должны были действовать на южных границах страны, против вероятной болгарской агрессии. Для России же более выгодным представлялось совместное с румынской армией наступление на Австро-Венгрию в Галиции.

Тем самым румыны могли бы взаимодействовать с левым флангом Юго-Западного фронта, что не требовало бы существенного растяжения фронтовой линии русской армии и не переводило бы ее в малоперспективный и оторванный от российских коммуникаций район нижнего течения Дуная. 14 января 1916 г. Алексеев направил главе МИД Сазонову примерный план поддержки Румынии. По воспоминаниям Палеолога, весьма заинтересованного в привлечении румын к Антанте, проект сводился к следующим выводам: «1. Можно было бы выделить армию в десять дивизий для поддержки Румынии; 2. Расстояния, трудности транспорта, состояние румынских железных дорог – все это препятствует отправке этой армии на Дунай, именно в область, наиболее угрожаемую Со стороны болгар – на юг от Бухареста; 3. Эта вспомогательная армия должна бы быть сконцентрирована в Северной Молдавии, являясь, таким образом, угрозой правому флангу австро-германской армии. Эту концентрацию можно было бы произвести достаточно быстро; 4. Немедленно можно было бы предпринять наступление в северо-восточном направлении, в связи с операциями, начатыми на главном фронте; 5. Благодаря этому румынская армия могла бы напрячь все свои силы для отражения болгарского наступления с юга и для прикрытия границы со стороны Трансильвании».

Примечателен и скептический вывод о целесообразности военной поддержки Румынии, данный Алексеевым в письме генералу По (24 февраля 1916 г.): «Неужели все это не противоречит ни одному из основных принципов военного искусства? По моему мнению, мы разбросаем свои силы, будем гоняться за многими целями, прежде чем достигнем главной, основной, против главного врага. Какие успехи мы не одержали бы на второстепенном театре, наша неудача на важнейших направлениях все-таки будет означать общую неудачу Русской армии».

Позднее, в одном из писем Жоффру Алексеев снова писал о «чрезмерности и неразумности» требований румынского Генштаба наступать на Дунае: «Это… заставило бы нас занять всю линию Варна, Шумла, Разгрод и Рущук. Даже если бы мы согласились на эту операцию, которая передвинет наш центр к югу и на самый левый фланг, Румыния немедленно предъявила бы новые требования, чтобы выиграть время до того момента, когда румыны, как они уверены, без жертв могут получить то, к чему стремятся. Нужно дать понять Румынии, что ее присоединение к Союзу небезусловно необходимо союзникам. Она может, однако, в будущем рассчитывать на компенсацию, соответствующую ее военным усилиям». Жоффр, в отличие от Палеолога, вполне соглашался с Алексеевым, считая, что «ее участие в войне желательно, но что без него можно обойтись; если Румыния желает в будущем получить те компенсации, к которым стремится (Трансильванию, прежде всего. – В.Ц.),она должна оказать существенную военную помощь в требуемой нами форме».

Но все же, как отмечал контр-адмирал Бубнов, «эта страна с се громадными хлебными, а главное, нефтяными богатствами представляла для Германии – особенно к концу войны, когда ее запасы истощились, – весьма лакомый кусок, и потому следовало ожидать, что немцы, если им не удастся привлечь ее на свою сторону, неминуемо ее просто-напросто завоюют. Именно поэтому дипломатия стремилась “оторвать” Румынию от Германии и привлечь се на сторону Антанты». С другой стороны, Восточный фронт существенно растягивался, ведь вряд ли можно было рассчитывать на то, что румынская армия в одиночку сможет справиться с ведением предполагаемых операций в Трансильвании. Таким образом, к уже существующим 1300 километрам, занимаемым русскими войсками, добавлялись еще около 450.

Недостатки присоединения Румынии к Антанте проявились не сразу, хотя еще до 27 августа Алексеев весьма прозорливо предупреждал Сазонова и русских военных представителей в Бухаресте о слабости румынской армии. Наштаверх обоснованно считал нейтралитет Румынии более выгодным, «потому что оказание помощи Румынии ляжет исключительно на наши плечи, так как западные наши союзники были всегда очень осторожны в отношении разбрасывания своей живой силы». Опасения Михаила Васильевича вряд ли выглядели беспредметными, поскольку помимо личных впечатлений от румынских войск во время войны 1877—1878 гг., он прекрасно помнил свою выпускную работу в Академии Генштаба, где ему следовало «разбить румын» (хотя и не со стороны Трансильвании).

Единственным, наиболее выгодным в стратегическом отношении моментом вступления Румынии в войну стал июль 1916-го. Успешно развивавшееся наступление Юго-Западного фронта парализовало Австро-Венгрию, а удар Салоникского фронта с Балкан на север, на Болгарию, мог бы нейтрализовать четвертого союзника Германии. В этой ситуации Румыния без особого риска могла бы развивать наступательные действия и на Дунае (против Болгарии, навстречу Салоникскому фронту), и в Трансильвании (против Австро-Венгрии, навстречу Юго-Западному фронту). Алексеев писал об этом Жоффру: «Вряд ли будут более благоприятные условия в дальнейшем для успеха наступления из Салоник. Русские войска пробили широкую брешь в австро-германской линии, а в Галиции мы вновь перешли к наступательной войне. Германия и Австрия стягивают сюда все свои свежие силы и, таким образом, ослабляют свой фронт на Балканах. Удар по Болгарии обезопасил бы тыл Румынии и был бы угрозой Будапешту. Для Румынии выступление является необходимым и выгодным и в то же время неизбежным». Алексеев определил крайним сроком выступления румынской армии 28 августа. Днем раньше, как сказано выше, Румыния вступила в войну.

Однако, по мнению Бубнова, Алексеев не оказал должной поддержки румынской армии сразу же после се вступления в войну. Четыре румынских армии (1-я, 2-я, 3-я и Северная) начали военные действия в Трансильвании, но уже в сентябре, в результате совместных ударов австро-венгерской и болгарской армий, румынские войска начали терпеть поражения. К концу года был занят Бухарест, остатки румынских сил отступили в Бессарабию. Русское командование в течение октября—ноября вынуждено было перебросить три армии (9-ю с Юго-Западного, 4-ю с Западного и 6-ю с Северного фронтов) для поддержки неудачного союзника. «Будь эти меры более решительными, – писал Бубнов, – возможно, и удалось бы спасти румынскую армию от полного разгрома и благодаря этому значительно уменьшить количество сил, необходимых для удлинения нашего фронта до берегов Черного моря. Но, с другой стороны, просто невозможно было предвидеть, что 700-тысячная румынская армия окажется до такой степени ни на что не пригодной. А генералу Алексееву после Брусиловского наступления и серьезных потерь у озера Нарочь приходилось в интересах будущего наступления в 1917 г. экономить силы».

Схожей точки зрения придерживался и генерал Гурко, отметивший недальновидность военно-политического руководства Румынии в ситуации, когда от него требовалось учитывать пожелания Алексеева и как можно решительнее содействовать развивавшемуся наступлению русских войск. «Румыны… вступили в бой только в последних числах августа, в то время когда наступление генерала Брусилова постепенно выдыхалось. Помимо недостаточности резервов и нехватки боеприпасов, с очевидностью начала проявляться усталость армии, которая в течение трех месяцев находилась в страшном напряжении от бесконечных боев. В то же время генерал Алексеев доказывал румынскому правительству, что большая протяженность их границы не допускает возможности защитить всю ее от вражеского вторжения собственными румынскими войсками, как не позволяет и предпринять наступление по всему фронту. Для этого было бы необходимо перебросить в Трансильванию, которая тогда была едва прикрыта австрийцами, русские войска и отозвать румынские части, занимавшие крайнюю восточную часть провинции Валахия близ сербской границы, для создания оборонительной линии на меридиане несколько восточнее Бухареста… Румыния тем не менее не воспользовалась преимуществами ни одного из предложенных вариантов, но начала с наступления по всему фронту, на протяжении всей границы». Поражение румынских армий стало в этой ситуации вполне закономерным.

Но, несмотря на неудачи Румынии и отсутствие развития наступления Юго-Западного фронта, летом 1916 г. вполне можно было говорить о реальных предпосылках «коренного перелома» в войне в пользу Антанты. Изменилась ситуация и на Западном фронте, где под Верденом и на р. Сомме были приостановлены атаки немецкой армии. Для ликвидации прорыва немецким и австрийским командованием с других фронтов было переброшено 30 пехотных и 3 кавалерийских дивизии. В результате Брусиловского прорыва значительная часть австро-германских армий на Юго-Западном фронте была разгромлена. Правда, по мнению критика Алексеева, военного теоретика Керсновского, «абсолютно безвольный» генерал «свел на нет блестящие успехи кампании 1916 года своими колебаниями, переговорами и разговорами». Не останавливаясь на психологических оценках Михаила Васильевича, без преувеличения можно сказать, что Брусиловский прорыв предопределил общий, успешный для Антанты, итог кампании 1916 г. Но очевидно, что этот успех мог бы стать гораздо большим не только при содействии других фронтов, но и при своевременной поддержке союзниками.

В разгар наступления Алексеев заявлял генералу Хэнбери-Уильямсу: «Операции, начатые нами, должны существенно изменить ситуацию. Единственно от их исхода зависят наши дальнейшие планы. Сейчас все усилия нужно сосредоточить на успешном выполнении начатых предприятий». Тем не менее произошло то, о чем серьезно предупреждал Алексеев, настаивая в переписке с союзным командованием, – на соблюдении обязательств, принятых в Шантильи: только в конце июня 1916 г., спустя месяц после начала Брусиловского прорыва, союзники начали операцию на р. Сомме. Запланированная в начале июня с целью координации военных планов и организации снабжения встреча генерала Алексеева с лордом Китченером – статс-секретарем английского правительства по военным делам – не состоялась. Крейсер «Гемпшир», на котором фельдмаршал отправлялся в Россию, подорвался на мине, поставленной немецкой подводной лодкой, и Китченер погиб. Позднее начальник германского Полевого Генерального штаба генерал Эрих фон Фалькенгайн писал: «в Галиции опаснейший момент русского наступления был уже пережит, когда раздался первый выстрел на Сомме» ^{46} .