Текст книги "Метели ложатся у ног"
Автор книги: Василий Ледков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
Делюк взглянул на Сэхэро Егора так, будто он видел его впервые:
– Так уж и тесна земля?!
– Нет. Не тесна она. Всем есть место. Если сам никого не заденешь, и тебя не тронут. Это – плохая жизнь, если так много на земле ещё зла. Но я не могу жить иначе, чем сейчас. Не могу! Человек – не камень. У него на то и сердце, чтобы слышать и свою, и чужую боль. Обидеть человека легко, а сделать ему добро – не умеем, не хотим. Это наша беда.
– Ты это о чем, Егор?! – пуще прежнего удивился Делюк, потому что слова Егора хлестали по мозгам, как плетью.
– Всё о том же. О жизни, – сказал задумчиво Сэхэро Егор. – О жизни. Только смотря как её, эту жизнь, понимать. Всяк на неё по-своему смотрит. И не только смотрит – делает он эту жизнь по-своему, как ему лучше. И тут-то, видимо, и начинается разница между людьми.
– Да-да, тут рушится лад, – подхватил Делюк. – И чем дальше, тем шире трещина. Почему?
– Всё спрашивают – почему? И я тоже спрашиваю. Но толку мало.
Делюк смотрел на него с нескрываемым любопытством. Потом всё же сказал:
– А в чём толк?
– Не знаю, – признался честно Сэхэро Егор. – Но тому, что все богачи на меня копья точат, я рад. Очень рад! И не только рад – счастлив!
– Только ли богачи? – спросил Делюк. Он знал, что Сэхэро Егора боятся все.
– Думаю, что – да. На бедных я не в обиде, что заодно с хозяевами. Не все понимают. Просто дурная слава идет обо мне. Кривы людские языки. Но я слово дал, чтобы всегда быть таким. А история эта долгая, и говорить о ней не люблю.
– Своя у тебя голова, – сказал, соглашаясь, Делюк.
– Это так, но я бы хотел, чтобы две головы у нас было и одно сердце.
– Ты о чем? – удивился Делюк.
– О том же, – таинственно улыбнулся Сэхэро Егор. – Чтобы нам вместе ходить. Вижу, ты это можешь.
– Не знаю, – сказал Делюк задумчиво и признался: – Хотя и сам я грешен. Началось с малого. А теперь хочу выговориться, иначе – душа не на месте. Украл я белого менурэя. У Сядэя Назара.
– Почему – белого? – засмеялся Егор.
– Надо было.
– Говори, договаривай, – заинтересовался Сэхэро Егор. Он подался весь к Делюку.
– Потом еще тридцать пять оленей угнал. У него же.
– И всё?
– Всё.
– Это не то, – улыбнулся мудро Сэхэро Егор. – Надо другое делать. Надо отдавать оленей людям, у кого их нет. Только ради этого можно жить. Я это и делаю. Врагов у меня много, но и друзей хватает. Эго надо понимать. Сердцем и душой понимать. А началось всё очень просто. Отец умер, когда мне и десяти лет не было. Он батрачил у Гусиной Ноги – отца Сядэя Назара. Гусиную Ногу потом бешеные волки разорвали. Так ему и надо, негодяю! Туда ему и дорога. За грехи, конечно. А было вот что. Когда умер отец, Гусиная Нога до полусмерти избил мою мать, она не захотела отдаться ему, руку у него укусила, и тот нас с ней на чумовище бросил посреди тундры. Всех наших оленей угнал. За долги, сказал. Хорошо, что тут вэнодэтта-охотник Соленое Ухо нашел нас. Он нас и повез на собаках в охотничье становье на берегу моря. Так мы и выжили. Мать пимы и совики из нерпичьей шкуры шила, в избах убирала, посуду мыла, одежду стирала и чистила. Потому я и ненавижу всех богачей. Все они на одно лицо и повадки одни. Потому я теперь и угоняю оленей у богачей и дарю беднякам. В этом я и вижу свое счастье.
– Да-а, – задумчиво протянул Делюк. – А ты, пожалуй, в чем-то прав. Даже во многом прав!
– Прав не прав, но уже ничего не изменишь. У человека одно лицо должно быть. Тем он и ценен.
– Верно, – согласился Делюк и взглянул изучающе на Сэхэро Егора: – Ты, значит, думаешь, чтобы две головы у нас… рядом ходили?
– Хотел бы.
– Надо подумать. Но… как люди на это посмотрят?
– Бедных-то больше. За нас они будут.
– Тоже верно, – Делюк снова взглянул на Егора: – И много оленей ты уже угнал?
– Вся лапта[51]51
Лапта – равнина
[Закрыть] на моих оленях ездит.
– На твоих! – от души засмеялся Делюк.
– А на чьих же?! – искренне удивился Сзхэро Егор. – И чем больше будет таких людей – тем лучше. И за их спиной иногда можно уберечься.
– И тут ты прав, – всё больше начал соглашаться Делюк.
– Вдвоем-то – легче.
– Ладно, – согласился Делюк. – Один-два раза можно попробовать, а там – видно будет. И с кого начнем?
– Туси я давно не трогал по-настоящему, – сказал Сэхэро Егор и улыбнулся широко, потому что совсем недавно Туси-то и устроил ему засаду,
– Туей так Туей. Что ждать завтра? Сейчас поедем.
– Едем.
18
Упряжки в стаде появились неожиданно. Делюк не спешил с угоном оленей. Со всеми тремя пастухами он здоровался за руку и говорил:
– Делюк.
На обветренных лицах у пастухов открывались широко глаза. Не умея скрыть удивления и испуга, пастухи невольно отступали на шаг и бросали косые взгляды на Сэхэро Егора, которого они знали хорошо. «Быть беде!» – думал каждый из них, но молча подавал руку и Сэхэро Егору.
– Берите, сколько надо, но не так много, – сказал рослый ненец со шрамом над бровью, догадываясь о цели приезда неожиданных гостей, хотя присутствие Делюка вызывало сомнение. – Туси мы ничего не скажем. Нам ведь только по три месяца осталось быть у него. По-доброму хотим уйти.
Делюка смутила прямота и откровенность пастуха. Но хитрить и вводить в заблуждение безвинных пастухов ему не захотелось.
– Помногу ли он вам дает оленей? – поинтересовался он.
– Не знаем, – сказал маленький с круглым лицом мужчина и откинул капюшон. – По полсотне-то, может, даст.
– Добрый, выходит, у вас хозяин, – вставил Сэхэро Егор.
– Куда добрее! – бросил зло высокий со шрамом – Някоце он было дал семьдесят оленей, а через месяц угнал обратно. На голой земле оставил мужика. Ты ведь, Егор, знаешь его, Някоцю. Если бы не ты, он и сейчас торчал бы без оленей.
– Это верно, – подтвердил Сэхэро Егор и гордо взглянул на Делюка. – А мы, пожалуй, не тронем оленей. Живите. Люблю честность.
Не ожидавшие такого поворота дела пастухи были крайне удивлены, они молчали, как рыбы, не в силах обронить и слова.
– Поехали, – сказал Сэхэро Егор и первым стеганул вожжой по спине передового.
– Лакамбой'! – сказал Делюк и тоже поехал.
Отдохнувшие олени бежали легкой парящей рысью. Сэхэро Егор ехал первым и, поворачиваясь назад, смотрел на Делюка и улыбался. Когда отъехали уже далеко, Сэхэро Егор остановил упряжку, сошел с нарты и сказал:
– У них, небось, и подолы затряслись, да?
– Не говори!
– Но ничего: на три человека стало у нас больше друзей.
– Друзья ли они? Сам говоришь, что подолы затряслись. А птицу по полету видно.
– Да. И это правда, – легко согласился Сэхэро-Егор. – Смотря, куда ветер подует… Зря всё же мы оленей не откололи. Это вернее было бы.
– Согласен. Но жалко было на них смотреть. Особенно, когда я сказал им: лакамбой', – признался Делюк, лукаво улыбаясь.
– Жалеть не надо, но доверять можно, – сказал серьезно Сэхэро Егор. – Посмотрим, что у нас будет у Ячи.
– К нему, что ли, поедем?
– Что зря ездить? Прикидываться эдакими добренькими?
Тундра недолго качалась под нартами Делюка и Сэхэро Егора. Стадо они увидели издалека, Сэхэро Егор остановил упряжку возле края пасущегося стада и крикнул:
– Есть кто?
На голос никто не ответил. Только ближние олени удивленно подняли головы и с обычным равнодушием снова принялись за свой ягель.
– Должен же кто-то быть, – чуть ли не в досаде бросил Делюк кинувшемуся отпускать с поводков собак Сэхэро Егору и тут же показал подбородком: – Смотри!
К Делюку и Сэхэро Егору неслись сразу четыре упряжки. Первым ехал сам Ячи.
– И хозяин тут, – сказал Делюк и, взглянув на Сэхэро Егора, улыбнулся таинственно.
– Это – хуже! – еле слышно, чуть ли не одним носом прогундосил Сэхэро Егор и сделал кислое лицо.
– Ничего, – сказал спокойно Делюк. – Это мы ещё посмотрим.
Сэхэро Егор серьезно был озабочен появлением Ячи, потому что осенью прошлого года тот ранил его в ногу. Стрела попала в икру и не задела кость, и только потому Егор не хромал.
Узколицый Ячи не скрывал враждебного взгляда. Делюк видел, как на его узком лбу хмурились брови, когда тот поворачивался к нему.
– Какими ветрами? – сказал всё же Ячи, подавая руку Делюку. – Потом он повернулся к Сэхэро Егору: – Тьфу! А ты – не человек!
– Кто же он? – спросил серьезно Делюк.
– Вор! – бросил Ячи зло и, потемнев лицом, отвернулся.
– И вором надо родиться, – сказал Делюк, как бы машинально, и, собирая волю и внимание, приказал мысленно: «Усните! Сейчас же усните!» А сам показал поднятый кверху указательный палец: – Видите?
– Палец. Твой палец. Нгумбъя[52]52
Нгумбъя – указательный палец.
[Закрыть]. А что? – за всех ответил Ячи.
– Ничего. Сейчас вы уснете. Все уснете, – твердо и решительно сказал Делюк и приказал: – Спать!
Сэхэро Егор стоял с открытым ртом. Он видел, как у тех подогнулись вдруг ноги, и они упали на землю, безвольно раскидав руки. Все они лежали, посапывая и сонно шевеля губами.
– Ловко ты их! Ловко! – хлопая руками по подолу малицы, голосил Сэхэро Егор не то от радости, не то от удивления.
– Пусть зубы не скалят! – сказал Делюк, разглядывая спящих. – А нам, пожалуй, пора!
19
Делюк ехал впереди, показывая дорогу. За ним по холмистой тундре неслось стадо примерно в пятьсот голов, поднимая на ягельниках водяную пыль. Стадо подгонял Сэхэро Егор. Его голосистые собачки с громким лаем носились от одного края стада к другому, покусывая за задние ноги отстающих животных. На их лай и шум стада подавали голоса любопытствующие сятуки[53]53
Сятуки – песцовые или лисьи выводки.
[Закрыть], высунув из-за травянистых кочек симпатичные рыжие мордочки.
На красноватом от горного ягеля холме Делюк остановил упряжку и стал поджидать Сэхэро Егора. Олени густо облепили холм, жадно хватая мягкими губами сладкий ягель.
– Сейчас, должно быть, они уже проснулись, – сказал Делюк, когда Сэхэро Егор подъехал к нему и бросил на землю хорей и вожжу. – Но ты не бойся: они и не вспомнят, кто у них был.
– Неужели?! – округлились глаза у Егора. – Как не вспомнят и не заметят, если мы столько оленей угнали?
– Может, и вспомнят и даже заметят, что нет оленей, но не беда, – начал успокаивать Сэхэро Егора Делюк. – Ты видел глаза у Ячи?
– Да. Они были полны гнева и страха!
– Знал он, с кем имеет дело, да вот излишняя злость его подвела, – сказал Делюк, глядя мимо Сэхэро Егора. – Держал бы язык за зубами, не кичился бы и, может быть, всё мирно было бы.
– Мне не привыкать, – махнул рукой Сэхэро Егор и добавил гордо: – А в чужую шкуру я не хочу рядиться. Каков есть!
– И не надо! – подтвердил Делюк и заметил: – И кипятиться теперь тоже ни к чему.
– Не ожидал я такого, – честно признался Сэхэро Егор. – Думал, снова стрелы заговорят. С Ячи у нас свои, старые счеты. Нога у меня уже зажила, но рана на сердце всё ещё ноет. Видеть я не могу этого Ячи!
– Тогда зачем же ты к нему ехал? У него-то, думаю, больше причин ненавидеть тебя.
– Думаю, что – да, – согласился Сэхэро Егор.
– И я так думаю, – подтвердил Делюк и показал кивком на разбредающееся уже стадо: – А теперь мы куда с ними?
– Погоним пока на восход, к Камню. Там видно будет, – заговорил живо Сэхэро Егор, недавнюю робость его будто рукой сняло. – При выходе с гор реки Варакута торчит с чумом без оленей Лабута Ламбэй – могучий охотник и сильный человек. Почти год, как он там. Рыбу ловит в реках и озерах, на зайца и куропатку ходит. Песца умеет поймать. Сколько-то оленей у него от копытки пали, но большая часть их ушла со стадом Ячи, когда тот проходил по осени на зимние пастбища мимо его чума. Огромному стаду что стоит увести с собой кучку оленей? Потом Ячи Лабуте язык показал и кулаком погрозил, когда тот пришел в его стойбище, чтобы отделить своих оленей. «Не надо было спать. Оленей твоих я не видел. Не знаю, – сказал он. – А если тебе нужны олени – иди ко мне в работники, и лет через пять будут у тебя олени». Лабута не стал спорить с Ячи, потому что в руках у того был лук, а у него – ничего. Простор – хозяин, он безмолвен. С богачом один тягаться не будешь, и спорить с ним – пустое дело. Он отвернулся и пошел.
– Ты предлагаешь гнать стадо к Лабуте Ламбэю? – брови у Делюка резко подпрыгнули вверх. – Далеко ведь. Ой, как далеко!
– Далеко, но что делать? Стадо отсюда дня два надо гнать, – сказал Сэхэро Егор и, помолчав, добавил: – Чум-то мой – на Харате Яха, в дне доброй езды от чума Лабуты. Я и один могу погнать оленей – погони, наверно, не будет? – но хотелось, чтобы Лабута Ламбэй и тебя увидел, Делюк. Широкая у него спина. Мало ли что? В жизни всё бывает. Люди друг друга должны знать.
Делюк посмотрел на Сэхэро Егора изучающе.
– Тебя одного… в тундру?! С оленями?! – Делюк прищурил правый глаз. – Нет! Не отпущу! Представь, что говоришь-то!
«Мне не привыкать», – чуть было не выпалил Сэхэро Егор, но, подумав, сказал:
– Тебя-то зачем зря в такую даль тащить?
– Может, и не зря? – улыбнулся добродушно Делюк и, вытянув вперед правую руку, на пятке одной ноги сделал полный круг вокруг себя. – Смотри, в тундре сколько холмов! Из-за каждого может выскочить упряжка. И не одна! Ты же сам знаешь, что за тобой вся тундра охотится.
– Знаю: охотится, – быстро нашелся Сэхэро Егор. – Но только не вся. Богачи – это ещё далеко не вся тундра!
– Иной батрак за хозяина, не задумываясь, не только стрелой пронзит, но и зубами горло перегрызет, – опять глядя вдаль мимо Сэхэро Егора, задумчиво сказал Делюк и резко бросил: – Хватит! Поговорили – и хватит! День идет, и нам пора в путь.
Сэхэро Егор покорно шагнул к своей нарте.
20
В дороге, пока они два дня гнали к Камню часть стада Ячи, Делюк всё больше убеждался, что Сэхэро Егор был прав: он и один мог погнать стадо. Холмы, потом и сопки, которые становились всё выше и круче, мирно катились назад и лишь, отзываясь на шум идущего стада, на утренней и вечерней заре оглашались звонким песцовым лаем.
– Уы-ы-ы!.. – по-женски печально и горько рыдали где-то на озерах большие пестрые гагары с черным зобом.
– Когарлы! Когарлы! Ког-гар-р-рлы!.. – как будто смеясь над ними, над их медлительной неуклюжестью, бойко отвечали им паеры – юркие краснозобые гагары, которые по древнему ненецкому преданию доставили со дна морского на лед землю.
– Хфр-р!.. – Делюка передернуло, потому что он переваривать не мог эту вечернюю перекличку двух видов гагар. Когда Делюк был ещё маленьким, так рыдали по погибшим в море мужьям поморки, а в селе, в большом доме с резными окнами гуляла свадьба, и голосистые бабы одна громче другой пели, плясали – что, казалось, округа шла ходуном. Это Делюку на всю жизнь запало в душу, и потому он не мог спокойно слушать перекличку гагар, напоминавшую ему о тех далеких днях своего полуголодного детства, где веселье смеялось над горем. Кашлянув, он привстал на полозе и погнал упряжных. Олени пустились в бег, бойко хлынуло за упряжкой и стадо.
– Э! Делюк! Что случилось?! – услышал он далекий голос Сэхэро Егора и невольно придержал вожжой передового. Пелеи перешли на шаг.
Когда под лучами вечернего солнца улыбчиво открылся полукругом обрывистый берег какой-то реки, Делюк залюбовался и остановил упряжку. Не в силах оторвать взгляд от такой красоты, он и не заметил, как подъехал к нему Сэхэро Егор. Тот долго смотрел молча на застывшего на месте Делюка, пытаясь понять, что с ним, и сказал:
– Вот это и есть река Варакута. Каждой весной сюда прилетают гнездиться вара[54]54
Вара – черный гусь. Варакута – река, где водится вара (Воркута).
[Закрыть] – аж неба не видно от них! Здесь где-то и должен быть чум Лабуты Ламбэя.
– Красиво! Дух захватывает! – разведя руками, вздохнул Делюк и спросил удивленно: – Чум? Лабуты Ламбэя?!
– Да, чум Лабуты где-то здесь должен быть, – подтвердил Сэхэро Егор. – Весной-то он возле этого Ястребиного берега стоял.
– Красивые здесь места! – сказал снова Делюк, всё ещё восхищаясь. – И названия красивые. – Повернулся к Сэхэро Егору: – Найдем. Без оленей не уйдет твой Лабута Ламбэй.
– Это так, – подтвердил Сэхэро Егор и всё же добавил: – По полной воде и на лодке можно уйти.
– На лодке можно уйти, – рассудил Делюк. – Но я бы не ушел от такого места. Красота! И рыба, и зверь, и гусь – всё тут, что надо для жизни. И дикий олень здесь, наверно, летует?
– Его-то здесь и зимой много, да только не всегда на лет стрелы подпускает.
– А эти сопки… эти крутые берега на что? Природа сама всё сделала, чтобы только охотиться на дикарей, – сказал Делюк, и глаза его загорелись в охотничьем азарте, будто он уже шел на диких оленей. – Из-за любой сопки можно подойти на выстрел. Из-за любого мыска! Хочешь – сверху стреляй, хочешь – снизу!
– Верно. Это верно, когда на оседлости. А если у тебя олени? Не будешь же ты их на черной земле держать? Пасти?
Делюк взглянул на Сэхэро Егора с укоризной.
– Хэ! Я и говорю об оседлости. Такая земля не даст человеку помереть с голоду. – Делюк вдруг поднял голову и медленно повернулся лицом к ветру. – Чуешь? Дымом пахнет. Ивовым дымом.
Сэхэро Егор тоже понюхал воздух и сказал:
– Да, дымом пахнет.
Не евшие толком олени, которых гнали почти двое суток, густо облепили склоны холмов, на одном из которых стояли упряжки. Олени жадно хватали ягель, травы и цветы, и казалось, они не прочь обглодать и холм до песка и глины.
Не обронив ни слова, друзья молча подняли хореи, взяли вожжи и поехали. Резвоногие упряжные мигом вынесли их на ближний, тоже высокий берег реки. Делюк и Сэхэро Егор увидели на пойменной низине чум в белых берестяных нюках. Сверху он казался белой лепешкой на ровном зеленом лугу.
Сойдя с нарт, они осторожно спустили упряжки вниз и, оказавшись на пойменном лугу, которым ещё не овладели осенние ветры, подъехали к чуму. На лай собак высунулась из чума женская голова и тотчас же скрылась за пологом.
Егор и Делюк стояли возле своих нарт, глядя на чум. Над санями без постромок, вздернутыми на груды камней, на сыромятных ремнях, натянутых между воткнутыми в землю шестами, висели тушки рыб и жирные их пупки. Пахло ивовым дымом, речной тиной, топленым рыбьим жиром.
– Смотри, – Делюк показал рукой левее чума, и Егор увидел нарезанное тонкими пластами оленье мясо, которое вялилось. – А ты говорил – дикари на лет стрелы не подпускают! Не тынзеем же он его поймал.
Вскоре вышел из чума мужчина, видимо, сам хозяин чума. Он на миг поднес ко лбу согнутую кисть руки и широким уверенным шагом направился к приезжим, заранее протягивая руку для приветствия Сэхэро Егору.
– Здорова! Опять здорова, Егор! – говорил он, пожимая руку своего старого друга и бросая любопытные взгляды на Делюка. Голос его звучал будто из порожней бочки. – Вижу, ты не один стал ездить по тундре. Кто же он – твой напарник? Глазами какого рода он смотрит на свет? – и он подал руку Делюку. – Лабута я. Из рода Ламбэй. Думаю, ты – наш, свой. Чужие люди не ездят с Сэхэро Егором. Кто же ты? Корни твои – кто?
Совсем ещё юное лицо Делюка выражало явное смущение, он растерянно переводил взгляд то на Егора, то на Лабуту.
– Делюк, – сказал он, пожав руку Лабуте. – Отец мой был Паханзеда, а дед – не знаю… тоже, конечно, Паханзеда.
– Слышал про такой род. Слышал. На Камень и на Ямал иногда они заезжают. Большой это род. Сильный.
– Не знаю, – обронил бесхитростно Делюк и добавил: – Корней своего рода я не искал, и они, думаю, не искали меня.
Когда Делюк говорил, от смущения глядя себе под ноги, Сэхэро Егор толкнул Лабуту локтем – ты, мол, не наседай на него: не простой он человек. Тот хотя и не совсем понял Егора, но у него мигом улетучилась бесцеремонность, которая сменилась чуть ли не испугом. Лабута знал, что бесстрашный Егор зря предупреждать не будет: Делюк, выходит, – птица не рядовая, шаман он – не меньше!
Подавив волнение, Лабута улыбнулся широко и сказал, разведя руками:
– Что мы тут языки чешем! Чума, что ли, нет? Добрые люди добрые слова в чуме сказывают. Идем!
И они пошли. Когда Делюк оказался на шаг впереди, Лабута взглянул на Егора, и тот повел рукой вокруг головы против хода солнца. И этот знак языка жестов подтвердил догадку Лабуты, что они имеют дело с могучим шаманом. И Лабута всё понял, а потому плечи у него заметно упали, сделались покатыми, сам он сгорбился слегка и стал вроде бы ниже ростом. Егору теперь Лабута Ламбэй показался стариком, хотя было ему только сорок два года от роду.
21
В чуме горел костер, но пламя было бледным. Зато большая дыра макодана довольно хорошо освещала внутреннее пространство, и было светло.
На жилой половине чума, на латах, суетилась возле костра женщина лет сорока. Она выбирала из закипающего котла накипь. На крюке рядом с котлом уже бунтовал чайник, выплевывая из горлышка прозрачную Струю. Женщина спешно отодвинула чайник от огня, сняла его с крюка и поставила на край тюмю – железного листа, на котором пылал костер.
Увидев вошедших, женщина встала в растерянности, разведя слегка руки, будто могла упасть. Ещё по-молодому румяное её лицо, озаренное пламенем, было мило и привлекательно. Большие черные глаза её под густыми неширокими бровями на высоком лбу часто мигали, видимо, от дыма, аккуратный прямой нос чуть-чуть подался кверху.
– Здоровы будем! – сказал Делюк, глядя на неё, потом перевел взгляд на пелейко и застыл на месте: на коврике из ивовых прутьев, вытянув ноги, сидела румяная девушка и шила пимы. Не в силах оторвать взгляда от её милого лица и аккуратных проворных рук, он молча смотрел на неё, потом перевел взгляд на Лабуту и обронил тихо:
– Так и живем?
– Живем, – ответил тот после некоторой паузы и добавил: – Как ещё жить-то?
Делюк, не ожидавший такого вопроса, пожал плечами, но тут же нашелся:
– Надо жить.
«Сопляк! Под носом ещё не высохло, а жить чуть ли не учит!» – подумала Нюдяне, жена Лабуты Ламбэя, и, поджав зло губы, отвернулась презрительно.
Мужчины рассаживались на край оленьих шкур на постели, подбирая аккуратно ноги. Нюдяне поставила на латы перед ними стол на низких ножках, который через минуту ломился от снеди. Это были вяленые пупки пеляди, чира, сига, их соленые тушки, а в большой деревянной чашке, слезясь от жира, горели ало нежные куски гольца и семги. Тут же рядом, тоже в открытой деревянной чашке, лежали куски свежего мяса дикого оленя. Пахло аппетитно жареным мясом. Это Нюдяне обжаривала на огне посыпанные солью оленьи ребра.
– Ешьте с дороги да рассказывайте, чем земля живет? О чём она говорит? – сказал Лабута, первым принимаясь за еду.
– Земля-то живет, как жила, – улыбаясь лукаво, посмотрел на Лабуту Сэхэро Егор. – А вот Ячи поклон тебе шлет.
Руки у Лабуты мелко задрожали, брови насупились, лицо скривила злая улыбка. Делюк этого не видел, он невольно тянулся глазами на другую половину чума, где шила пимы девушка. «Это дочь его или сестра жены? – думал про себя Делюк. – Красива!»
– Ячи, говоришь? – повернулся, наконец, лицом к Сэхэро Егору Лабута Ламбэй. – Будь он проклят твой Ячи! Волки бы его живьем разорвали! Или же… его же бешеные собаки!
Сэхэро Егор опять улыбнулся, посмотрел сначала на Лабуту, потом на Делюка и, увидев, что тот отвлекся, махнул рукой.
– Разорвут ли Ячи волки или бешеные собаки – не знаю, – заговорил он и снова взглянул на Делюка, который сидел безучастно, поглядывая то на макодан, то на пелейко. – А около пятисот рогатых от Ячи мы тебе пригнали. – Он кивнул на Делюка. – С ним вот, с Делюком, пригнали.
Лабута Ламбэй растерялся. Он знал, что не верить Сэхэро Егору нельзя. Если он говорит, то это так и есть.
Пришел, наконец, в себя и Делюк.
– Да, мы уже пригнали оленей. От Ячи пригнали, – сказал он, принимаясь за еду. – Тут, недалеко они… на сопках пасутся.
Лабута не знал, что сказать, а потому долгим вопросительным взглядом уставился на жену. Кивком головы показала та на подушки.
– В конце зимы, уже весной, волоча маленькие санки, я в Салехард ходил. Мешок песцов, две шкуры волка да шкуру росомахи надо было сдать, – сказал он, просунув руку к основаниям шестов под подушками и достал небольшой, литров на пять, дубовый бочонок. Спросил: – А эту еду вы… берете ли?
– Русская еда всегда в чести, – не замедлил с ответом Сэхэро Егор.
Снова глядевший на вторую половину чума Делюк молчал, будто вопрос хозяина чума не касался его. Чувствовала на себе взгляд Делюка и Ябтане, а потому она клонила голову ниже, чтобы не было видно её лица, и все же девичье любопытство брало своё: она поглядывала на Делюка из-под бровей. Чем-то ей явно нравился молодой стройный парень с добродушным открытым лицом и с большими черными глазами.
Занятый своими мыслями Делюк не видел, как Лабута открыл затычку бочонка и наполнил чашки вином.
– К чему же доброй еде на столе киснуть? Возьмем! – сказал Лабута, поднимая над столом полную с краями глубокую деревянную чашку и начал пить безотрывно небольшими глотками.
Выпили своё и Сэхэро Егор, и Нюдяне. Делюк тоже взял свою чашку. Он медленно поднес её к губам, выпил два глотка и, поставив быстро чашку на стол, встал и вышел на улицу, прижимая рот рукой.
Сидевшие за столом поглядывали друг на друга.
– Не брал он её, наверно, – сказал тихо Лабута Ламбэй.
– Мальчишка! – сказала с усмешкой Нюдяне.
– Молод он ещё, – подхватил Сэхэро Егор. – Да и не всем она, эта еда, по нутру.
Делюк вскоре вернулся и, тяжело дыша, сел на своё место, посмотрел внимательно на Лабуту Ламбэя и Сэхэро Егора. Он увидел, как на лбу у них засеребрились капельки пота. Ещё румянее стала и Нюдяне. Нет, она просто покраснела, и это подействовало на Делюка отталкивающе.
– Отец не брал её и я тоже не могу. Х-фо! Не надо мне больше! – сказал он, выплеснул содержимое своей чашки на костер, и почти до середины чума взметнулось вверх бледно-синее пламя, обдав жаром лица. – Вот какой огонь вы пьете!
– Не зря, значит, говорят, что сгорел от вина, – после недолгого молчания обронил задумчиво Лабута Ламбэй и откинулся на подушки. Ему теперь казалось, что в желудке у него мечется пламя, усилилась резь, и кружит голову.
Неприятную тошноту почувствовал и Сэхэро Егор, но не подал вида. Сказал:
– Не дело на одной ноге прыгать: возьмем-ка ещё по одной.
Содержимое вторых чашек у них пошло легче, но Делюк наотрез отказался выпить:
– Нет-нет, мне больше не надо.
Лабута Ламбэй закрыл свой бочонок, засунул его на прежнее место к основаниям шестов.
Когда уже был выпит чай, Сэхэро Егор и Делюк засобирались в путь.
– Олени твои на сопках. Гони их к чуму и живи, – сказал Лабуте Сэхэро Егор и стеганул вожжой по спине передового. Из-под копыт отдохнувших на привязи оленей поднялась водяная пыль.
22
На отдыхе после первой поверды, откуда друзья должны были поехать в свои чумы, Делюк подошел к Сэхэро Егору, встал молча и уставился на горевшие над горизонтом снежные вершины Полярного Урала.
Сэхэро Егор понял, куда смотрит Делюк, и спросил:
– Красиво?
– Всё здесь красиво! – вздохнув глубоко, сказал Делюк и озаренным каким-то внутренним светом лицом обернулся к Сэхэро Егору. – Ты видел дочку Лабуты Ламбэя? – и добавил с выдохом: – Она тоже… красива!
– Не спорю – красива, – равнодушно сказал Сэхэро Егор.
– И не надо спорить! – повысил голос Делюк, кажется, впервые за все время их знакомства и после короткой паузы заявил решительно: – Сейчас же вернемся обратно. Сватом будешь.
От удивления у Сэхэро Егора открылся рот, глаза его округлились и застыли неподвижно. Так он стоял с минуту, не зная, что сказать. Сэхэро Егор слышал, что весной этого года у Лабуты Ламбэя были сваты с Ямала, но с чем они ушли – не знал.
– У Лабуты… уже были сваты. Весной, – сказал он, желая отговорить Делюка.
– Ты будешь сватом! – отрезал Делюк, не желая слушать.
– Сватом… – повторил задумчиво Сэхэро Егор. – Дело это, правда, мне знакомо. Бывал я уже им. Не легкое и не всегда благодарное это дело. Но… где мы крюк от котла возьмем?
– Найдем, – не задумываясь, сказал Делюк, сверля глазами Сэхэро Егора. – У Лабуты найдем.
– У Лабуты?! – переспросил Сэхзро Егор, но, вспомнив, с кем имеет дело, покорно повернул оленей обратно.
Пригнавший уже стадо Лабута Ламбэй ходил с тынзеем между окружившими чум оленями – он или выбирал себе упряжных, или просто знакомился с животными, которые теперь принадлежали ему. Женщины разделывали олененка. Воткнув его рогами в травянистую кочку, Ябтане коленками прижимала к земле голову олененка, а Нюдяне, всем телом откидываясь назад, сдирала шкуру.
Занятые своим, хозяева чума не заметили возвращения недавних гостей. Собаки тоже не обратили внимания, а потому Делюк быстро забежал в чум – и вот уже, широко улыбаясь, он подал Сэхэро Егору черный от сажи деревянный крюк, на котором ещё совсем недавно висел над огнем котел Нюдяне.
– Хэ! Ты и крюк уже нашел! – сказал удивленно Сэхэро Егор.
– Как не найти? – казалось, Делюк удивился больше Сэхэро Егора, который только и думал, где бы взять крюк. – Нашел.
Когда Лабута Ламбэй подошел к женщинам, разделывавшим тушу олененка, Сэхэро Егор, припадая на крюк, как на посох, направился к хозяевам стойбища. Следом шагал Делюк. Вид у него был такой, будто всё вокруг он впервые видел.
Склонившиеся над тушей олененка хозяева чума подняли головы и замерли. Отец и мать то и дело поглядывали на дочь, стоявшую между ними в худой домашней панице – хорече, которая ей была только до колен, и невольно переводили взгляды на припадающего на крюк Сэхэро Егора и Делюка, шедшего за ним.
– Так я и думал! Но не к месту! Как не ко времени они это затеяли! – шептал растерянно Лабута и косился на дочь. – И доченька-то в хорече!
– Ты не соглашайся, придумай что-нибудь: обещана, мол, она или ещё что там, – умоляюще шептала Нюдяне.
– Хэ! Не согласишься тут! Это тебе не Туседы с Ямала! – бросил резко Лабута. – Делюк! Не тот он человек Делюк, чтобы неправду ему говорить! Он и мысли-то, наверно, слышит.
Нюдяне подала знак рукой, чтобы Лабута замолк, потому что подходили уже сват и жених.
– Твое слово, Лабута. Каково оно будет? – выпалил Сэхэро Егор, подойдя. Делюк остановился поодаль и косил глаза за реку, словно затеянное сватовство вовсе его не касалось.
Лабута Ламбэй переминался с ноги на ногу, мысли в голове роились, как мошкара. «Сватовство – дело житейское. Я могу и отказать, это – моё дело. Но Делюк вроде бы парень неплохой. Умен, строен, красив. Да что тут я думаю-раздумываю?» – рассердился на себя, поднял голову, посмотрел внимательно на дочь, перевел взгляд на свата и жениха, долго смотрел на них молча, будто изучал их и не мог понять, что это за люди и зачем они явились.
– Признаться, я не ожидал такого поворота дела. Вернее, такой спешки. Но жизнь идет. Берёт она своё. Не скрою: вы – не первые, были уже сваты, с Ямала. Прямого отказа я им не дал, но и в надежде не оставил, – сказал Лабута Ламбэй без заметного волнения, своим обычным голосом, и перевел взгляд на дочь. – Если не имеются в виду рогатые, что вы пригнали, то десять песцов, думаю, вполне заменят её руки в нашем хозяйстве.
– Нет-нет, эти рогатые не в счет. И речи нет о них, – заговорил вдруг Делюк. – А песцов… и ста не жаль!
