Текст книги "Метели ложатся у ног"
Автор книги: Василий Ледков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
33
Зима наступала стремительно. В неотопляемых ветхих жилищах, сколоченных наскоро из толстых плах, было неуютно, зябко темно без окон, закопченные сажей сальников стены и углы обметало густым, мохнатым, как ягель, инеем. Люди в малицах не мерзли, но долгие завывания ветра неприятно тревожили слух и терзали души и без того уставших людей, бесконечно ожидающих похода на То-харад, до которого отсюда было не более трех дневных бросков с тяжелыми нартами.
Пришел всё же месяц Малой темноты – дежурный месяц между слякотной, промозглой осенью и сухой зимой, – и Делюк, посовещавшись, как это положено, с советом старейшин, распорядился пригнать оленей.
Не прошло и трети дня, как подошли к стоянке олени. Рогатое море тридцатитысячного стада гудело и волновалось. Казалось, трудно было, разобраться в этом разномастном скопище животных, нагулявших жир на богатых ягелем пастбищах и свежем ветру, но уже змеисто взлетали над их рогатыми головами тынзеи, а когда Делюк высыпал на землю содержимое пахучей трубки вождя, положенной по чину, но вовсе не любой ему, олени трех с лишним тысяч упряжек были словлены и подведены к нартам для запряжки.
Делюку тоже не составило труда словить оленей. Он лишь пять раз замахнулся легким упругим тынзеем – и вот уже пять оленей березовой масти стояли возле его нарты.
– Соль и ягель, вижу, не замедлили сказаться, – гладя по широкой мягкой спине вожака упряжки, сказал Делюк Сэхэро Егору, уже запрягавшему своего крайнего пелея. – Не подумаешь, что это недавние загнанные, изнуренные быки. Это – менурэи! Чистые менурэи!
– Возле моря всегда так, оленю тут привольно, – отозвался Сэхэро Егор со знанием дела. – Но… – пожал он почему-то плечами, – приучать животных, к соли нельзя: зима долгая, и на одном пресном ягеле олени к весне совсем зачахнут, а соли… где в тундре найдешь?!
– Это тоже верно, – согласился Делюк, не желая дальше тянуть разговор, и начал перебирать постромки, хотя ему очень хотелось узнать мнение Егора о том, правильно ли он делает, решив сменить на новое место довольно-таки надоевшую грязную стоянку на берегу морского залива. Но мысли и слова он молча проглотил.
Отдохнувшие на воле олени по новому чистому снегу понесли тяжелые нарты, как пушинки.
Люди Делюка, как и задумал он, на этот раз отошли не так далеко. Они лишь покинули открытое морским ветрам и неприятно пахнущее ворванью место стоянки, и уже в вечерних сумерках свои легкие жилища, у кого они были, разбили между высокими сопками. Многие себе для отдыха вырыли в снегу норы, чтобы подождать настоящей снежной зимы и поднатаскать оленей для нелегкого боя с вооруженным пищалями противником. Надо было обдумать всё до мелочей, и потому Делюк три дня выслушивал рассказы участников трех предыдущих походов на То-харад под предводительством Тараса Минула, интересовался трофеями, какие брали, что-то чертил для себя углем на широкой, гладко обструганной деревянной плахе, переносил всё это на обработанную сухую оленью шкуру подсаленным концом тонкого уголька, подробно интересовался точным расположением домов городка, высотой берега, окрестностями, особенно теми местами, где много ивняка и мелких кустов, заносимых снегом.
– Это очень важно, – говорил он. – Такие места в случае погони – наше спасение. Сами знаете, что после крутых морозов рыхлый снег покрывается плотной коркой, где оленям легко бежать, а для тяжелой деревянной постромки это – гиблое место.
Бывалые люди кивали согласно, новички же открывали широко глаза, дивились простоте этой истины и мудрости своего юного вождя, который и удивлял их, и располагал к доверию, искреннему уважению.
– С таким, вижу, хоть куда можно идти, – толкнул локтем сидевшего рядом Сэхэро Егора Падро Иван, прозванный за свой маленький рост, но зычный голос Тюлесеем – большим куликом, предвестником ветра или грозы.
– Да… таков он, но… ты его ещё узнаешь, – сказал Сэхэро Егор, явно гордясь своей близостью с Делюком. – Я-то знаю.
– Он и правда может… белым ястребом улететь? – поинтересовался Тюлесей.
– Этого я не видел, но… говорят, что да. Возможно, – сказал с ленцой Сэхэро Егор, хотя ему очень хотелось сказать, что Делюк одним лишь взглядом может усыпить любого – сам видел! – но придержал язык.
Тюлесей замолчал. И не потому, что этого хотел Сэхэро Егор, – он поймал на себе знобящий взгляд Делюка, всё тело его будто холодной водой окатило, хотя открытое, с правильными чертами, привлекательное и даже красивое лицо молодого вождя не выражало ни упрека, ни скрытого недовольства. Проницательный Тюлесей мигом признал в Делюке человека волевого, решительного и обладающего гибким умом. Говорил Делюк неторопливо, придавая каждому слову ощутимый вес, хотя жесты у него были скупыми или вовсе отсутствовали.
– Бывал я в поморских деревнях на побережье. К дверям там прислоняют метлу, если нет никого дома, но То-харад всё же город, он высокой стеной обнесен, да и глаза и уши сидят на башнях стены, хотя все деревянные дома одинаково легко подвержены огню. Огонь, темень, ветер и пурга – вот наши верные союзники. В остальном надо полагаться на себя и на резвость оленьих ног. Всё решают быстрота и внезапность. – Делюк будто бы рассуждал сам с собой и вдруг обратился к людям: – Так, видимо, делал и Тарас Микул?
– Так!
– Только так! – раздавались отовсюду голоса.
– Как же иначе-то?! Только так!
– И мы так сделаем. Примерно так, потому что в жизни и в любом деле нельзя повторяться, – сказал Делюк, когда угомонилась толпа. – Только вот… зима лениво идет. Снегу мало!
Снега на ровных, обдуваемых местах и правда было мало, но здесь, между высокими сопками, были настоящие сугробы в два-три человеческих роста, где в больших снежных норах ждали обильных снегопадов и пурги воины Делюка.
В иных закрытых от солнца местах между сопками снег вообще не таял годами, превращаясь в пористый лед, легко поддающийся топору и лопате.
В жилых снежных норах на оленьих шкурах было тепло и чисто. Люди здесь только спали, а еду готовили на костре в разбитых возле нор маленьких чумах.
34
Юный вождь все дни пропадал в жилищах, заходил в большие снежные норы, знакомился с людьми, подолгу разговаривал с ними, желая лучше понять их души и чаяния, узнать настроение. Его любознательность, человеческая простота и радение за каждого воина были многим не по нутру; были и такие, кому вообще не нравилось, что предводителем войска стал мальчишка, но они не показывали вида и не спешили высказать открыто своё мнение. Это были оскорбленный Делюком шаман Няруй, властолюбивый, желчный и мстительный богач Туси, тоже имевший обиду на Делюка за то, что тот его почти выгнал из своего стойбища, когда они вернули угнанных Ячи оленей. Больше всех, конечно, ненавидел Делюка Няруй. Обжегшись принародно во время своего камлания в чуме Сядэя Назара, когда он сам закричал и вылетел куропаткой, шаман боялся противопоставить себя Делюку, он понимал, что тот, обладающий могучей силы гипнозом, намного сильнее его, да вот уязвленное самолюбие больно терзало его душу. Няруй сам не прочь был бы встать во главе войска, в этом его поддерживал Туси, но было поздно: Делюк – вождь и предводитель войска. Таково решение всех воинов.
Строя и вынашивая свои черные планы, Няруй не находил себе места, под видом охоты на зайцев он часто уходил от стоянки и под скрип самодельных необшитых лыж думал, как ему быть. Он много и мучительно думал. И решение, лучше которого не может быть, пришло самой собой: выдать хозяину То-харада планы Делюка, а его самого убрать руками стрельцов, устроив засаду. Тогда-то шаман Няруй и обратился в слух, глаза и внимание. В частых сокровенных беседах Делюка с воинами лучшего, чем Няруй, не было слушателя и собеседника. Он выслушивал Делюка с открытым ртом и с блуждающей улыбкой на лице, что-то подсказывал, потом спрашивал:
– Так ли я говорю?
Няруй теперь весь светился изнутри.
Резкую перемену в Няруе, всегда сидевшем угрюмо где-то в отдалении, не мог не заметить Белый Ястреб, это насторожило юного вождя. И дня через два в стороне от лишних ушей и глаз Делюк признался Сэхэро Егору:
– Не нравится мне этот Няруй. Подозрительный он какой-то!
– Няруй? – переспросил Сэхэро Егор, будто не совсем уловил сказанное Делюком, потому что сам собирался с мыслями. – Не думал я о нём, не обращал внимания. Ни к чему.
– Был всё мрачен, зол. Глаза прятал, чтобы не видеть меня. Я понимал его. За тот куропачий крик в чуме Сядэя Назара терпеть он меня не может. А теперь! Ты только погляди, что с ним творится: повеселел, больно разговорчивым стал, рот до ушей! Но за деланной улыбкой, чую, что-то тяжелое у него на сердце, Не задумал ли что? А?
– Интересно… Забавно это! – сказал Сэхэро Егор, морща в раздумье высокий покатый лоб. – Вообще-то, видимо, странная это птица – Няруй. Странная!
– Каждого, с кем идешь, надо знать, как себя, и даже лучше, – перебил Сэхэро Егора Делюк. – Отец мой так любил говорить. Но это я к слову. В нашем деле сейчас душу каждого надо знать. Не на праздник мы едем.
– Надо! – охотно подтвердил Сэхэро Егор. – И не только сейчас – всегда, если ты с людьми. Такова жизнь!
Делюк промолчал. Согласен ли он с Сэхэро Егором, трудно было гадать. Егор тоже молчал, хотя ему хотелось знать мнение друга насчет только что сказанного им, как ему казалось, умно и убедительно.
Во второй половине дня Делюк распорядился собрать всех – и вот уже со стороны ветхих походных чумов и глубоких снежных нор стекались толпы людей на ровную поляну между тремя совершенно одинаковыми островерхими сопками, метко окрещенными кем-то еще во время первого похода на То-харад Яхацями – Близнецами.
Люди подходили степенно, с достоинством садились на белый снег и, запрокинув слегка головы, широко раздували черные от копоти сальников ноздри, гадали мысленно, о чём же пойдет речь.
Делюк ощупал взглядом собравшихся, подождал ещё, чтобы подошли отставшие, и заговорил:
– Друзья! Нелегкая у нас задача. Трижды горевший от стрел и рук воинов Тараса Микула То-харад сейчас далеко не тот, что семь лет назад. Лобовым наскоком, как это было в первый налет, теперь его не возьмешь. Отгородился высокой стеной, и стража не дремлет. Зная, что налеты бывают зимой, она, эта стража, теперь во все глаза пялится в ночь. Верно сделал Тарас Микул, разделив войско на три части во время второго налета и на шесть частей в третий раз, когда кинули двести пятьдесят упряжек вперед, чтобы создать панику и увлечь в снега стрельцов на тяжелых гривастиках. Всё и получилось по задумке Тараса Микула: стрельцы увязли в снегах, а в это время все остальные воины пятью волнами налетели на То-харад и – запылало все от горящих стрел и просаленного сена. Большими кострами пылали дома, пересохшие от солнца и печного тепла, потом ещё два дня над Пустым озером клубился дым, но ошиблись маленько: сгорели забор, дрова, пять или шесть жилых домов да несколько лабазов. Особенно хорошо, разрываясь с шумом, горела синим пламенем знаменитая русская еда в дубовых бочонках. Да вот порох… порох остался нетронутым. Целехонькими остались острог и пороховые амбары…
– Русская еда, говоришь, горела?! – удивленно подняв брови, спросил Няруй.
– Вот оно где, добро-то, пропало зря! – не без ехидства сказал Туси, потирая кончики усов.
Делюк будто не слышал их слов, он продолжал спокойно, не повышая голоса:
– Мы на этот раз сделаем свой ход. Луков у нас – три тысячи шестьсот восемнадцать. Это большая и грозная сила. Чтобы не создавать толкотню, разделимся на небольшие кучки по тридцать упряжек. Это будут легкие, подвижные и неуловимые кучки, которые по сигналу налетят внезапно и, сделав своё, так же быстро исчезнут. Но не совсем уйдут – притаятся неподалеку, если, конечно, не будет погони. Будем налетать со всех сторон несколькими волнами, но уходить – врассыпную и только в одном направлении, где самые глубокие снега. Это в сторону протоки, которая от Пустого озера бежит к Печоре. Сейчас она находится по нашу сторону от То-харада. Значит, надо будет уходить прямо на восход, конечно же, путая след. Восемнадцать упряжек с мехами и красной рыбой под видом везущих ясак пойдут первыми, чтобы изучить местность и узнать, чем живет и дышит То-харад, нет ли где засады. С ними пойду и я. Думаю, не раскусят меня. Не подумают, что я и есть голова саювов.
Туси толкнул Няруя в бок:
– Где твои уши? Запоминай каждое слово!
Няруй кивнул молча и снова уставился на Делюка, прикрыв рот.
– В ночь на третий день после этой поездки, – продолжал Делюк, – мы и тронемся в установленном порядке. Но это мы ещё обговорим там, на месте. После поездки виднее будет. А если не появимся к ночи дня поездки, мы – в беде! Тогда тут же летите на То-харад со всех сторон. Накрывайте с ходу острог. Это то место, где находятся стрельцы с оружием. Меня, думаю, не смогут поймать и связать ни стрельцы, ни сам хозяин То-харада. Встречу я вас.
– Не думаешь ли обратить в ворона самого хозяина То-харада?! – деланно улыбаясь, выкинул-таки под видом шутки кипящую желчь Няруй. Выплеснул!
Разом обернулись все на голос Няруя. Шаман смутился и, пряча бегающие растерянно глаза, изрек:
– Я ведь так, в шутку. Уж больно какие-то вы все… серьёзные!
– Мы и не играем! – крикнул кто-то.
«Нет, вовсе не изменился он. Нет! Что-то неладное у него на уме. Что-то таит! – ворохнулась у Делюка мысль. – А мне, собственно, это и надо было!»
Делюк долгим взглядом, словно видел впервые, уставился на мечущегося Няруя, укоризненно покачал головой и сказал жестко:
– Надо будет – хозяин То-харада и воробьем зачирикает. – Он сверкнул вспыхнувшими ярко глазами и добавил, направив в сторону Няруя указательный палец. – Тебе, вижу, спать надо. Спать!
На глазах у всех Няруй упал набок и захрапел.
Люди молча поглядывали друг на друга и пожимали плечами. Сказать было нечего.
– Можете отдохнуть и вы, – обратился Делюк ко всем обычным своим доверительным голосом и, глянув на небо, добавил: – Хлопотливым будет завтра день. Месяц Большой темноты уже родился.
Люди обратили лица кверху и в синеве усыпанного звездами вечернего неба увидели тоненький серп новорожденного месяца.
– Пора! – сказал кто-то, и в гуле возбужденных голосов люди стали расходиться.
Пошли в свой маленький чум с нюками из нерпичьих шкур и Делюк с Сэхэро Егором.
Светлый отрезок дня теперь уже был короче куропачьего шага. Над сонным миром лезвием вознесенного топора ярко горел месяц Большой темноты.
35
Были снегопады, и вволю побесновалась пурга. Месяц Большой темноты надежно запеленал тундру в глубокие снега. Этого и ждали люди. Ненцы, дети природы, на своей родной земле отлично знали норов каждого месяца.
На второй неделе после случая с Няруем, уснувшим принародно на сборе, когда были определены составы тридцаток и были тщательно отобраны семнадцать упряжек разведки, старшим которой был назначен смекалистый, юркий и бесстрашный Тюлесей, воины Делюка ясной лунной ночью тронулись в путь. Три с лишним тысячи упряжек шли между сопками длинной цепочкой по пять и более упряжек в ряд, где позволяло место, а когда вышли на открытую холмистую местность, пошли широким веером, разделившись на свои тридцатки. Ехали так, чтобы при лунном свете соседние кучки упряжек видели друг друга. Ехали они так я потому, чтобы не было видно на снегу изрытой, утрамбованной десятками тысяч оленьих ног дороги, если потом случится погоня.
Вместе с семнадцатью упряжками разведки, ведомых Тюлесеем, восемнадцатым ехал Делюк чуть позади основной массы саювов: берегли оленей, потому что, изучая местность, придется потом много петлять возле То-харада.
Привычно гудел упругий встречный ветер, на прихваченных морозом сугробах скрипели полозья, но стоило кому-то из ездоков остановиться на миг, как гул штормового прибоя, ломился в уши сплошной шелестящий шум от стука оленьих ног, грохота нарт и скрипа полозьев. Шум этот, казалось, исходил из глубины сжатой морозом земли, и сама земля как будто бы покачивалась под ногами.
Местные оленеводы, уже привыкшие к дерзким походам воинственных карских, уральских и большеземельских ненцев на То-харад, сторонились прибрежной тундры в низовьях Печор, к зиме откочевывали в леса, а те, кто оставался на зимовку в тундре, жили на Малой земле[67]67
Малая земля – Малоземельская тундра.
[Закрыть], что на левобережье, а потому жизнь на пути следования саювов Делюка казалась вымершей ни единого стойбища, ни одинокого охотничьего чума не было, хотя в этих местах водилось много песца, в мелколесье встречалась куница и даже попадался тос[68]68
Тос – соболь.
[Закрыть] – гордость густых санэровских, хантыйских и тунгусских лесов по ту и по эту сторону Камня. Но не зверь интересовал людей Делюка: шла другая, более серьезная и жестокая охота – охота на людей, война.
По зеленоватым подлунным снегам всё ближе к То-хараду подходили призрачными тенями сотни упряжек. Когда с высоких холмов стали видны огни городка, Делюк распорядился разбить лагерь в низине на краю редкоельника, но оленей велел не распрягать.
– Больших костров не раздувайте. Разбейте походные чумы и готовьте еду в них, – четко раздавался в тишине голос Делюка. – Сэхэро Егор, Някоця Микул и Тосана Сядэй! Вы после еды подниметесь на лесистый холм перед нами и будете наблюдать, что происходит окрест – нет ли чего подозрительного, наблюдателей, засады. Рыбаки, правда, и сами не прочь сжечь осиное гнездо наглых пришельцев, считающих себя хозяевами нашей земли, но кто уверен, что среди них нет людей То-харада или подкупленных ими? Хотя русские рыбаки и ненцы всегда жили в дружбе, как братья. Но…
– Няруй убежал! Няруй! – крикнул кто-то, заглушив голос Делюка. – Нет его нарты!
– Как убежал?! – всполошился Делюк, давно ожидавший подвоха от Няруя. – Давно ли?
– Совсем недавно нарта его тут была. И он тут был. Сейчас же ни нарты, ни его! – подбежал к Делюку Тюлесей.
– И Туси нет! – снова донесся из толпы трубный голос. Это был хорошо знакомый Делюку голос Сэхэро Егора.
– Да куда же они денутся? – сказал, позевывая, Махаси, сын Някоци Валея. – Вернутся!
– Хорошо, если бы вернулись! – бросил в ответ Делюк, заметно нервничая, встал на четвереньки, припал ухом к обструганному ветром сугробу и тут же уловил, как частый стук копыт и грохот нарт стремительно удалялись в сторону То-харада. – Этого ещё не хватало! – возмутился он и добавил негодуя: – От Няруя, пожалуй, всего можно было ожидать. И от Туси тоже!..
– Что такое?
– Что случилось?!
– Куда это они?! – посыпались отовсюду недоуменные вопросы.
– Туда! – вытянув руку в сторону То-харада, сказал зло Делюк. – Головы наши продавать. Вот куда! – и после паузы: – И нашел же всё-таки этот зверь удобное время!
Делюк выхватил из ножен шиловидный нож, перерезал одним махом ремни, опутывавшие груз на нарте, столкнул всё на снег и крикнул:
– Сэхэро Егор! Где твои хваленые олени? Пора их настала! Поднимай своих и – в погоню! Я задержу их!
Упряжка Делюка быстрее ветра уносилась в ночь, а трехтысячная толпа всё ещё пожимала плечами, до некоторых лишь только-только начало доходить, что Няруй с Туей затеяли грязное, подлое дело.
– Вонючая росомаха этот Няруй! Головами нашими решил откупиться! – возмутился Тюлесей, и из его открытых широко ноздрей заклубился в морозном воздухе пар, как дым. Он спешно выкидывал с нарты всё лишнее.
– А нам что делать? – заволновались все остальные воины.
– Ждите! Делюк сам решит, что делать, – сказал Тюлесей и гикнул на оленей.
Сорвались за ним ещё шестнадцать упряжек и в мгновение ока исчезли за ближним холмом.
36
Выросшая наполовину луна ярко светила с позеленевшего слегка морозного неба, но её призрачный свет был обманчив: стоящие не так далеко елки казались чумами, мелкие кустики – упряжками.
В погоне за Няруем и Туей неслись в ночи сорок восемь упряжек. Ехавший далеко впереди Делюк понял, что, учуяв погоню и не надеясь на ноги своих оленей, Няруй и Туей притаились где-то, спрятались, чтобы сбить преследователей, и потому, выигрывая время и расстояние, он погнал упряжку прямо на То-харад, Этого маневра друга не понял Сэхэро Егор, и все тридцать упряжек своих воинов погнал широким веером за Делюком, думая, что тот всё ещё преследует беглецов. Только ветер гудел за капюшоном, только снег из-под копыт бил каскадом в лицо!
Догнали Делюка на ближнем берегу Пустого озера, откуда весь То-харад был перед ними, как на ладони. На ровной поверхности большого, как небо, озера под ярким лунным светом отчетливо виднелись тени застругов, похожие на застывшие волны.
– Где они?! – выпалил с ходу подлетевший к Делюку Сэхэро Егор. – Ушли?
Делюк молчал. В душе он негодовал на легкомысленного Сэхэро Егора, но, зная его смелость, волю и искренность, не решился сказать что-либо резкое и тем более корить его за неуклюжее ребячество.
– Неужели ушли?! – дрожа от нетерпения, Сэхэро Егор подался всем корпусом к Делюку, который, как ему показалось, растерянно смотрел в сторону То-харада и вовсе не слышал его.
– Где видно, что ушли? – вопросом ответил Делюк, глядя внимательно на белую ровную поверхность озера, и добавил: – Зря мы только землю наследили. Затаились где-то негодяи. В лес, видимо, свернули. Теперь трудно будет след найти.
– Тем и лучше, что затаились. Под такой луной далеко не уйдут. Поймаем. Непременно поймаем, – заявил решительно Сэхэро Егор.
– Легко сказать – поймаем! Обманчив лунный свет, – возразил Делюк. – В обход, по рыхлым снегам… без шума, воровски уйдут. Нам теперь надо разъехаться по одной линии и встать, чтобы каждый видел соседа слева и справа. – Вдруг Делюк настороженно поднял палец: – Ся!
Умолкнув, отчетливо услышали топот копыт и толчки полозьев на сугробах, усиливаемые эхом в порожнем небе.
– Нет, это не они, – заключил Делюк и стал рассуждать, как бы убеждая себя: – Слышно, многовато нарт. Больше десятка. Тюлесей, наверно, не смог усидеть. И правильно сделал: подмога нам теперь…
– Йэ-э-э-у-у-э-э-э!.. – раздался где-то совсем недалеко душераздирающий крик, и донесся ломкий треск мерзлых деревьев.
– Так вот ты где, вонючая росомаха-а! – услышали все зычный голос маленького юркого Тюлесея. – Нет, не уйдете, поганые торгаши головами! Не уйдете!
«Нет, не ошиблись мы, ставя тебя во главе разведки. Молодчина, Тюлесей! Молодчина!» – подумал Делюк и как бы удивленно обратился к застывшим в оцепенении воинам, которые стояли рядом:
– Чего же мы ждем? И наша подмога, наверно, не будет лишней? – И добавил как бы для себя: – Тюлесей в горячке не перестарался бы.
Люди метнулись к своим нартам, Делюк поднял вожжу и хорей – и вот уже белым облаком упряжки стремительно неслись к ближнему леску, откуда доносились отрывистые крики и ругань.
– Что-то больно расшумелись! – соскакивая с нарты, сказал Делюк и подошел к кучке людей на краю леса.
На голос Делюка все обернулись.
– Расшумелись, дьяволы, и не унимаются! – возмущенно сказал Тюлесей, выстреливая из носа и рта клубы пара.
– Заткните им рты! – распорядился Делюк.
Тюлесей метнулся к одному из лежащих, руки и ноги которого были опутаны сыромятными ремнями. Силой разжав челюсть Няруя, он заткнул ему рот скрученным туго лоскутом заячьей шкуры. Няруй заворочался, забился, как рыба на песке, издавая хриплые звуки носом.
Решив проделать то же самое, подошел с лоскутом заячьей шкуры к Туси Някоця Валей, правая рука Тюлесея. Он присел картинно на корточки и протянул руку к лицу лежащего.
– Йэ-э! А-а-а!.. – огласил тишину отчаянный крик Някоци Валея, и вот уже свободной рукой и ногами он отвешивал тумаки лежащему на земле Туси и цедил сквозь зубы: – Вот соб-бака-то! Вот кус-сачая тварь!
Подскочил к ним Тюлесей, и вдвоем с Някоцей Валеем они заткнули рот Туси.
– Отведай-ка заячьей шкуры! – бросил с издевкой Някоця Валей, разглядывая прокушенную руку. Из среднего и безымянного пальца у него капала кровь. Увидев её, он разбежался и пнул Туси в живот. – Вот тебе, дикарь!
Туей скорчился и замычал носом. Някоцю, приготовившегося пнуть Туси ещё раз, остановил Тюлесей. Он кивком показал на связанных и обратился к Делюку:
– Куда их? Что с ними будем делать?
– Потери есть? – спросил Делюк вместо ответа.
– Раненых двое. Енгэй Микиту руку задело. Тяжеловат Хэто Енголя. Стрела в кость попала и обломилась. «Вытащить бы обломок. Чем раньше, тем лучше. Тухлый нерпичий жир – тот же яд!
– Вместе с Някоцей, выходит, раненых трое. Многовато! А обломок стрелы у костра вытащим. Поехали! Нельзя медлить! – сказал Делюк и, направляясь к своей нарте, бросил: – И этих живых покойников заберите. Не замерзать же им тут связанными. Решим, что делать. Вместе решим.
Привезенных Туси и Няруя саювы встретили гулом негодования. Каждому хотелось взглянуть на этих людеобразных негодяев, сделать им больно, но Делюк распорядился развязать их.
– По трое стерегите каждого, глаз не спускайте с них. Ты, Егор, займись этим. – Делюк положил руку на плечо Сэхэро Егора. – Все остальные из нескольких маленьких разбейте скорее большой чум и раздуйте костер.
Большой, со сдвоенными шестами чум вырос моментально. Когда в чуме весело загудел костер, занесли Хэто Енголю, положили его на сухую мездру оленьей шкуры и начали раздевать.
Делюк взглянул на распухшую уже рану у основания ноги Хэто Енголи, пощупал её.
– Иэ-э-э! – простонал раненый.
– Сустав цел, – сказал Делюк и распорядился: – Забейте скорее оленя и подайте мне его спинное сухожилие.
– Э! Умер, что ли, он?! – крикнул испуганно Тюлесей.
Все видели, что Хэто Енголя растянулся неподвижно на мездре оленьей шкуры и вроде бы не дышит.
– Как это умер? Спит, – спокойно сказал Делюк. – Пусть поспит.
Когда принесли очищенные от мяса спинные сухожилия оленя, Делюк вытащил нож. Жало ножа он подержал в пламени костра, потом остудил нож, снова ощупал рану и вдоль волокон мышц сделал глубокий разрез до кости. Кончиком ножа он отбросил железный наконечник стрелы, очистил осторожно кровоточащую рану, облил её воспламеняющейся на огне прозрачной русской едой, сильно сжал пальцами рук разрез, плотно прижал сверху сырое сухожилие, которое тут же приклеилось к телу, и наложил повязку из широкого сыромятного ремня.
– Пусть ещё поспит, – сказал он, устало откидываясь назад. – Утром ему легче станет, а дня через два и вовсе здоровым человеком будет.
37
Подсинив снега, короткий световой день месяца Большой темноты промелькнул, будто и не был, и сразу же потемневшее небо снова наполнилось звездами. Запоздалый месяц, лениво выползал из-за края земли окровавленным шаром. Свет его был ещё слаб, а потому снега казались угольно-черными, люди по ним мельтешили расплывчатыми тенями. «Вот когда нападать-то!» – думали многие, но вслух никто не говорил этого. Но вот месяц поднялся на небосклон, накалившись постепенно до желтоватой белизны. Четко выделились черные тени застругов, земля стала чешуйчатой, как рыба, подернулась зеленоватой дымкой. Всё вокруг погрузилось в тишину.
– Что делать с Няруем и Туей? – подал голос Сэхэро Егор.
– В самом деле, что с ними делать? – подхватил Тюлесей.
– Отпустите и пусть идут пешком в свой То-харад, – после долгого молчания сказал Делюк. – Там, может, приветят их. А нас к их приходу, думаю, там уже не будет.
Люди молчали. Это означало единодушное одобрение.
– Быстро и без шума снимем наблюдателей с углов стены на башнях и стражу у входа, – снова донесся голос Делюка, деловой и приподнятый. – Главное – надо взять с ходу острог со стрельцами, не дать им взяться за оружие. С пищалями шутки плохи! Остальное дозволим огню. Забирайте меха, оружие, кожу и золото. Людей без надобности не убивать. Пусть уходят туда, откуда пришли! Там у них есть свои земли! Кто идёт с разбоем, подкупом и обманом, не место тем на нашей земле! Не нужна нам чужая земля, но и своей не позволим топтать и поганить! Покорность и унижения – не наш, ненцев, удел! Спалим осиное гнездо слуг ненасытного царя!
– Спалим То-харад!
– Спалим гнездо хэбов! – донеслись отовсюду гневные крики.
Толпа долго ещё волновалась и гудела, нагнетая воинственные страсти. Надо было настроиться на бой с противником сильным, грозным, обученным специально для усмирения воинственных туземцев, от которых царская казна получала немалые даровые барыши. Но вот упряжки сорвались с места и в морозном воздухе превратились в огромное облако пара. Шумная масса людей на ходу делилась на отдельные кучки по тридцать упряжек и разворачивалась веером. Впереди на большой скорости мчались вместе с Делюком и люди Тюлесея. Как ни в чём не бывало с ними ехали и все трое раненых. Менять тактику и разрабатывать новый план теперь уже было поздно. Встречный порывистый ветер был на руку налетчикам: шум трех с лишним тысяч упряжек не может быть услышан раньше, чем воины Делюка ворвутся в городок. Так всё и получилось.
Упряжки Тюлесея и ещё трех его людей точно из-под земли выросли под ближней дозорной вышкой городской стены. Пока стрелец в огромной овечьей шубе заворочался, чтобы дать предупредительный выстрел, молнией взметнулся тынзей, брошенный верной рукой Тюлесея, и вот уже сдавленный петлей тынзея по локтям стрелец лежал на снегу с наружной стороны стены возле ног четырех разведчиков. «Будут угрожать или выхода иного не будет – колите копьем, бейте стрелой! – будто снова услышал Тюлесей слова Делюка, брошенные на льду озера под невысоким берегом вдогонку перед самым налетом на дозорных. – Отнимайте оружие, и вяжите стрельцам руки и ноги».
С башни и со стороны главных ворот городка донеслись хлопки выстрелов и угасли в душераздирающем крике. Молниями летали над землей горящие стрелы, и кое-где поднимался дым, белый сверху, черный снизу. Таким его делала набравшая уже блеск луна. Люди и упряжки носились в огненном кольце подожженной стены между утонувшими в сугробах домами, которые один за другим занимались огнем и окутывались дымом.
Тюлесей со своими воинами ворвался в гущу пылающих домов.
В окруженном сотнями упряжек остроге хозяйничал Сэхэро Егор. Под наведенными в упор стрелами в одних исподних, босиком стояли стрельцы со связанными за спиной руками.
На сугробах возле саней росли горы мехов, обитых металлом сундуков, коробок всяких, бердышей, сабель, кинжалов, дубленых кож и прочего железного и вещевого хлама. Всё это спешно грузилось на нарты и связывалось ремнями.
Когда все жильцы городка были загнаны в опустошенный острог, а стрельцы связаны и взяты под прицел полутора сотнями лучников, воины Делюка пустились по домам, беря всё, что представляло интерес.
Делюк остановился возле вырубленных в снегу ступенек, которые вели в темную нору под сугробом. Таких нор оказалось четыре – по две с этой и с той стороны небольшого сугроба.
«Что это? Похоже, тут они что-то важное хранят. Может, еда? А может, порох? Оружие? – молча размышлял он, разглядывая глубокие норы и думая, зайти ему или нет. – А может…»
