Текст книги "До новой встречи"
Автор книги: Василий Кукушкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
– Мои деньги…
– На нашем дворе за такое дело били.
В сердцах Антон крут был на руку. Как ни шлифовали его в училище, привычка, приобретенная на улице, доказывать свою правоту кулаком у него иногда прорывалась. Дальше играть в прятки было бесполезно. Григорий признался:
– Подумаешь, трагедия – съел одну порцию мороженого.
– Одну порцию?
Григорий только вздохнул:
– Пускай обождут ставить замену, Сафару не взять призового места. Скажу главному судье: резинка в трусах порвалась.
Первые четыреста метров Григорий вел бегунов. Больше всех нервничал Антон. Неужели Григорий не выдержит предложенного им же резкого темпа? Так и случилось. На вираже его настиг москвич, а выйдя на стометровку, резко от него оторвался, с каждой секундой увеличивая просвет. На середине второго круга Григория обошел и горьковчанин.
Максим Ильич охрип от крика, стараясь ободрить Григория. А тот, пробежав еще метров шестьдесят, сошел с дорожки. Ленинградцы не видели, кто разорвал ленту в третьем забеге. Покинув трибуну, они бежали в раздевалку узнать, почему их товарищ отказался от борьбы. Третье место и то прибавило бы команде очков.
В гостиницу возвращались без песен, шофер временами сочувственно оглядывался. К вечеру стали известны результаты первого дня. По сумме очков команда ленинградского училища вышла на четвертое место. Выручила Таня Загорушина, могло быть хуже. Гнев ребят против Григория потерял прежний накал. Нужно не упустить последнюю возможность занять призовое место. А для этого необходимо было выиграть юношескую эстафету, бег на три тысячи метров, да и баскетбольной команде обязательно выйти в финал.
Второй день соревнований Григорий провел в постели, глотая горькие пилюли и держа грелку на животе. По радиорепортажу он следил за ходом спортивной борьбы. В эстафете юношей 4х100 заключительную стометровку бежал Сафар. Антон сумел ему мастерски передать эстафету. Пятьдесят метров Сафар и паренек из горьковского училища шли вместе. Радиокомментатор неосторожно сделал предположение, что в заключительном броске горьковчанин окажется сильнее ленинградца.
Стадион затих, затем разразился рукоплесканиями. Диктор объявил, что Сафар первым коснулся ленточки. Григорий вскочил с постели. Во что бы то ни стало утром он должен выйти на тренировку!
Команда ленинградцев все-таки заняла второе место.
42
Незаметно пролетели летние каникулы. Загорелые, возмужавшие вернулись ремесленники в мастерские и классы. Сколько воспоминаний было у токарей! Кажется, за год всех не переслушаешь. Вадим две недели отдыхал в здравнице, а остальное время каникул провел у танкистов. За ним приезжал Овчаренко на вездеходе. Полк находился в лагере на Карельском перешейке. Семья Камчатовых жила в соседней деревушке на даче. Елена Павловна устроила на закрытой веранде уголок для Вадима, а Овчаренко привез его в лес, где для него была раскинута маленькая палатка.
Елена Павловна чуть было не поссорилась с мужем, успокоилась только когда полковник дал слово, что он и Вадим, будут приходить обедать.
Задолго до обеденного перерыва у штабной палатки останавливалась малолитражная машина, из которой выскакивала Тамара. Овчаренко научил ее управлять автомобилем, подарил ей шлем и шоферские перчатки.
От лагеря до дачи Камчатовых было немногим больше километра, а Тамара везла их по лесной дороге и выезжала к даче с противоположной стороны Камчатов не спорил, видя, сколько радости доставляет дочери управление машиной.
В одно из воскресений Камчатовы ездили в лес за грибами и взяли с собой Вадима. На обратном пути грибников застал дождь. Все здорово промокли, зато с каким удовольствием ели за ужином картошку с белыми грибами.
Было что рассказать и Антону о поездке на юг. Раньше срока вернулся Яков из Морозовки, осунувшийся, бледный. В деревне получили похоронную. Командир пехотного батальона Даниил Пичугин погиб и похоронен в Праге.
Из отпуска на сутки опоздал Евгений Шабров. Оправдывался, что задержался, у матери. Ему поверили, хотя нетрудно было уличить его во лжи. Поступая в училище, он в анкете собственноручно написал: «Отец пропал без вести на Ленинградском фронте, мать умерла в 1937 году». Где провел Евгений свои каникулы, стало известно позже.
Изменилось и на заводе отношение к училищу с той поры, как вступил в строй старый корпус. Технологи да и сам главный инженер стали чаще наведываться в учебные мастерские ремесленников, привозить заказы.
Казалось, что теперь-то сто двенадцатое ремесленное училище займет первое место в социалистическом соревновании, но неожиданно упала дисциплина. В служебных записках постовых милиционеров говорилось: «На трамвае номер четыре ехал подросток в форме ремесленника. Отказался уплатить за проезд и обругал кондуктора. По знакам на петлицах удалось установить, что это был ученик сто двенадцатого ремесленного училища». «Продавал белье». «Пил пиво в закусочной на Банковской линии»…
Каждое такое известие было прямым упреком директору училища, коммунисту. Очевидно, Николай Федорович опять что-то недосмотрел. Похвалу, награды он всегда относил на коллектив, а случалась беда – всю тяжесть принимал на себя. Больше времени мастера и педагоги стали проводить в группах, навещать ребят в общежитии, чаще стали устраивать культпоходы в театр. Андрей Матвеевич получил разрешение показывать в училище новые кинофильмы первым экраном, а записки из милиции продолжали поступать.
Большие надежды Вадим возлагал на патруль. Эта крайняя мера не понравилась старому мастеру Евгению Владимировичу:
– Милицейские обязанности на себя берете. Ну что ж, тогда пригласим милиционеров вести комсомольскую работу в училище.
Разговор этот происходил в комсомольском комитете. Активисты распалились было, защищая Вадима, и притихли, – задели их правильные слова старого коммуниста:
– Если плоха дисциплина, то не с обходов надо начинать, а чтобы каждый ученик и за стенами училища чувствовал ответственность и понимал, что его поведение небезразлично коллективу.
Евгений Владимирович посоветовал активистам поговорить с товарищами о чести училища.
И вот снова ученики переполнили актовый зай. Андрей Матвеевич говорил с долге каждого ученика беречь традиции училища и с горечью признал, что среди учащихся завелись нечестные ребята. Николай Федорович зачитал записки из милиции, однако не мог назвать ни одной фамилии.
Вопрос – кто нарушитель дисциплины, да и один ли он в училище, волновал весь коллектив, но кто первый выскажет свое возмущение?
На сцену вбежал Антон, одернул гимнастерку, поглядел в левый угол зала, где обычно сидели токарные ученики:
– Ребята, так и говорить?
Из зала ему крикнули что-то неразборчивое.
– Мы, ученики-токари тридцать четвертой токарной группы, – Антон медленно раскручивал лист, свернутый в трубочку, зачитывал фамилии, – готовы принести клятву под знаменем училища, что никто из нас непричастен к поступкам, позорящим звание советского учащегося.
Прервав чтение, Антон снова посмотрел в левый угол зала.
– Подтверждаем! – ответила хором тридцать четвертая токарная, на этот раз громко и четко.
Антон скрутил листок:
– Мы, ученики-токари, ожидаем, что с трибуны высокого собрания так же честно выскажутся и все остальные товарищи.
Выступление Антона понравилось ремесленникам. В зале начались перебежки. Председатель Таня Загорушина тщетно размахивала колокольчиком. Ученики теснились к старостам своих групп. Андрей Матвеевич послал в президиум записку, советуя объявить перерыв.
Вторая половина комсомольского собрания напоминала дачу присяги. От модельщиков выступил Глоба. Слесарные ученики прислали в президиум записку, где под словами: «Дорожим, любим свое училище, среди нас нет подлеца», – стояли сорок подписей.
Николай Федорович верил, что те, кто говорит так горячо, от всего сердца, не могут совершать такие поступки. Но кто же тогда гадит?
Резолюции не принимали. Покидая зал, каждый ученик чувствовал свою личную ответственность за честь училища.
После Вадим со смущением вспоминал, как он был неправ, предлагая создать патрули. На утреннее построение ученики явились в отутюженных гимнастерках, брюках, аккуратно подшитые подворотнички отличались отменной белизной, ботинки были начищены до блеска. А вечером в училище снова позвонили из двадцать второго отделения милиции…
Неожиданно Оленька нашла нарушителя. Вечером она возвращалась из города, подошла к главному входу в парк, и что-то ей показалось страшно одной идти по темным, безлюдным аллеям. Стояла непогода, густо валил мокрый, липкий снег.
Оленька замедлила шаг, надеясь дождаться попутчика. Ожидания ее не обманули, у входа в парк ее нагнал Евгений Шабров. Не успели они пройти и полсотни метров по аллее, как он поскользнулся и упал. Помогая стряхнуть снег с шинели, Оленька почувствовала, что на нее пахнуло винным перегаром:
– Ты, Евгений, выпил?
– Ерунда. Взял маленькую кружку пива.
Про неприятную встречу в парке Оленька никому не сказала. Вскоре она заболела гриппом. Неделю Ольга Николаевна продержала Оленьку в изоляторе. В школе приближалось время сдачи контрольных работ за первую четверть. Оленька послала Варю к Евгению с учебником геометрии и просила отметить пройденные разделы. Просьбу ее он выполнил неохотно, сделанные наугад пометки относились только к задачам заключительного семестра.
В день выписки подруги встретили Оленьку радостно, наперебой угощая ее конфетами. Оказалось, Евгений подарил им две коробки. Не было конфет только у Тани Загорушиной. Оленька удивилась:
– Тебя и не угостил?
– Отказалась. Дорогие конфеты, на чьи деньги? Да и какой-то Евгений странный был, пел, смеялся.
Поднимаясь по лестнице общежития, Оленька думала, не поговорить ли ей с Вадимом, но решила повременить. Она попросила дневального вызвать ей Антона.
Оленька увела Антона на лестницу и смущенно призналась, что больше не смеет молчать. Евгений откололся от коллектива, и, видимо, он позорит своими поступкам училище. Может, ей следовало бы рассказать о своих подозрениях директору? Но она думает, что лучше будет, если с Евгением поговорит его товарищ.
Просьба Оленьки застала Антона врасплох. После летних каникул, действительно, Евгений стал скрытным, у него появились какие-то тайные интересы. Что ж, придется поговорить с ним…
А в вечерней школе Антону дали неутешительную справку. Шабров пропустил шестьдесят четыре урока. Что же делать? Передать справку в комитет комсомола? Антон нервничал, сознавая, что своим молчанием укрывает товарища, а иначе он поступить не может.
Три дня прошло в мучительных колебаниях. После занятий в мастерских Евгений забежал в общежитие, быстро собрал учебники. Вместе с ним вышел и Антон.
– В кино? – равнодушно спросил Евгений.
– Провожу тебя в школу, – холодно отозвался Антон, – а вечером приду встречать.
– В дядьки набиваешься? – с насмешкой спросил Евгений. – Что ж, из тебя толк выйдет.
– Если нужно, то буду и дядькой, а девятый класс ты у меня закончишь.
Можно было подумать, что Евгений примирился с тем, что его будут конвоировать в школу, но, как только они вышли из парка, неожиданно разговор принял острый характер:
– Я, Антон, в опекунах не нуждаюсь.
– Ты опять водишь дружбу с каким-нибудь Кутком. Смотри, плохо это кончится.
– Шпионишь?
Евгений швырнул учебники к ногам Антона и побежал к трамвайному кольцу. Подобрав полевую сумку, Антон подождал, надеясь, что Евгений успокоится и вернется, но время шло, а он не возвращался. Заглянув в сумку, Антон вытащил тетрадь по математике, последняя запись там была сделана в сентябре.
Вадим в этот вечер уехал к Камчатовым. Ростовы занимались в плавательном бассейне, Сафар был на стрельбище, а Яков помогал библиотекарше переплетать книги. Антон снова остался один со своими думами. Вынул он из-под матраца припрятанный старый номер «Комсомольской правды», перечитал заметку «Настоящий друг».
«В селе у горы Медной жили три товарища: Алексей, Николай и я. Однажды мы возвращались с посиделок. Ночь выдалась снежная. До нашего села оставалось еще десять километров. В пути нас нагнали знакомые, предложили подъехать. На розвальнях было два места. Николай обрадовался предложению. Иначе поступил Алексей:
– Всех взять не можете, пойду и я пешком.
Этот будто бы незначительный случай открыл мне глаза. Я понял, кому из моих товарищей могу доверять, с кем должен делить дружбу.
Но неправильно было совсем отвернуться от Николая, и мы ему помогли…»
Подло поступил Николай, покинув товарищей. Да разве он, Антон, не бросает Евгения, своего друга? Как бы поступил паренек из села у горы Медной? А как поступила бы Мария Ивановна? Антон вырвал из блокнота лист бумаги.
«Старосте 34-й токарной группы
О. Жуковой
Заявление
Считаю своим комсомольским долгом поставить в известность группу, что мой товарищ Евгений Шабров снова попал под влияние чуждых советскому обществу людей! Перестал посещать вечернюю школу, пьет спиртные напитки, курит.
Прошу мое заявление поставить на обсуждение группы
A. Mypaш»
Заявление Антона напугало Евгения. Но на собраний он держался развязно:
– Хочу учусь, а нет желания – брошу. Вечерняя учеба добровольная.
– Правильно говоришь, – рассудительно ответил ему Иван. – Учеба в школе добровольная, а уйти ты не волен. Зачем чужое место занял? Деньги-то на тебя тратили.
Яков до конца не выслушал вторичное объяснение Евгения и резко перебил:
– Вот дурак. Только полтора года до порога института осталось, и бросил заниматься…
Несколько вечеров Евгений после отбоя подолгу просиживал за учебниками. Электрический свет мешал ребятам, но никто не ворчал, понимая, что ему надо многое наверстать. Но слово у Евгения было рыхлое, как и характер. Вскоре он вернулся из школы без книг, в грязной шинели, с фуражки свисал сломанный козырек, рассеченная губа вспухла.
Пошатываясь, Евгений размашисто вынул из шинели нарядную коробку и пустил по кругу. Добротные папиросы с золотистым отливом соблазняли и ребят, не баловавшихся табаком. Закурил Митрохин, взяли по папиросе Иван и Анатолий… В коридоре стало дымно, как в курительной комнате. Пьяное бормотание Евгения забавляло подростков. В тепле окончательно захмелев, он сбивчиво доказывал, что в училище его не понимают. Яков, который дежурил в этот вечер, рассердился:
– Тряпка!
– Я? – обиделся Евгений, – повтори!
– Мешок бесхарактерный. Не хочешь по-хорошему жить.
Яков записал в журнал: «Девять часов пятьдесят минут вечера. Ученик Евгений Шабров вернулся в нетрезвом виде». Снова обмакнув перо, сделал вид, будто переписывает курильщиков. Маленькая хитрость подействовала, коридор опустел. Теперь Яков выскажет Евгению все, что думает о нем. Но отчего Анатолий пытается втолкнуть Евгения в ближайшую комнату, где жили слесари, а тот, упираясь, бубнит:
– Сбежали… Испугались дневального, велика личность!
– Молчи! Директор…
Евгений сразу же протрезвел, решительно направился в умывальную. Поздно! Его неровная походка еще в парке вызвала у Николая Федоровича подозрение:
– Шабров!
Евгений шел, не оборачиваясь. Николай Федорович еще громче повторил приказание. Евгений остановился, по привычке одернул шинель.
Из комнат, чуть приоткрыв двери, выглядывали ученики. К их неудовольствию директор увел Евгения на административную половину. В кабинете было холодно. Мимо раскрытой форточки летели снежные хлопья. Николай Федорович захлопнул форточку, зеленые шторы, шурша, упали вниз. Евгений стоял у двери, хмель проходил, начинала болеть голова.
– Где пил?
– У Гостиного двора.
– Кто угощал?
– Не все ли равно…
Наглый ответ вывел Николая Федоровича из терпения. Он схватил Евгения за борта шинели, сильно встряхнул, но быстро опомнился, пальцы сами разжались. Евгений испуганно отшатнулся. Николай Федорович сам не узнал своего голоса, когда предложил Шаброву вывернуть карманы. Так он и знал! На стол вместе с хлебными крошками, табачной трухой упала пачка пятидесятирублевых бумажек.
– Откуда у вас эти деньги, ученик Шабров?
Евгений объяснил, что две тысячи рублей ему, якобы, дал на костюм капитан, друг отца. Он назвал даже фамилию, имя и отчество знакомого, полевую почту, оговорив, что за литерную букву не ручается, понадеялся на память, не записал.
Этому можно было поверить. В годы войны с Ленинградского, Волховского фронтов, а иногда из Прибалтики, Украины, приходили денежные переводы, написанные карандашом по-телеграфному лаконично: «Товарищ директор, купите ребятам подарки к празднику». Десятка четыре таких переводов с оправдательными документами и сейчас хранятся в сейфе. Но Николай Федорович всем своим опытом воспитателя чувствовал – Шабров лжет. Нельзя верить ни одному его слову.
Евгения на месяц лишили отпуска в город. Из вечерней школы его отчислили за пропуск занятий. В пятницу он сдал три контрольные работы. На отобранные у Евгения деньги Николай Федорович велел сшить ему костюм. В субботу Евгения возили в ателье снимать мерку. Костюм должен быть нарядный. Максим Ильич выбрал темно-синий отрез. Появилась надежда, что парень выправится, а в воскресенье он сбежал.
Произошло это около полудня. В общежитие зашла девушка, которая назвалась сестрой Шаброва.
Евгений и его сестра недолго постояли у окна, беседуя шепотом. Затем, накинув на плечи шинель, он пошел проводить ее до ограды. Евгения увела старая знакомая – Эмилия.
43
На комсомольской работе Вадим уже был не новичок, но нет-нет да и опять споткнется. Правда, его срывы проходили незамеченными для комсомольцев. Секретарь партбюро, директор или замполит вовремя поправляли комсомольский комитет.
Набело переписав повестку дня комсомольского собрания, Вадим прочитал вслух:
– «Что такое счастье?»
«Крупный выигрыш и счастье».
«Комнатный счастливец».
«Продавцы счастья».
Повестка дня на этот раз была выбрана интересная.
После провала с лекцией по философии Вадим стал осторожнее, рассудительнее, собрание задумано большое, почему бы и не посоветоваться? В рабочее время он избегал обращаться к Евгению Владимировичу по комсомольским делам. В группе не должен он выделяться из среды своих сверстников. После окончания рабочего дня Вадим застал Евгения Владимировича в партбюро. Старый мастер внимательно прочитал повестку, вдумываясь в каждое слово, иногда подымал глаза и поверх очков задумчиво смотрел на Вадима, словно хотел спросить: «Шутите или серьезно?» Повестку он посоветовал составить просто: «Что такое счастье», и все. Вадим не согласился, такова воля комитета, и утром до занятий побежал к директору:
– Думаем поговорить.
– Райком подсказал?
– Нет, сами придумали.
– Молодцы, – похвалил Николай Федорович, осторожно, ставя чуть заметные точки возле заголовков. А эти зазывные следует убрать. Когда я был таким же подростком, как и ты, отец однажды взял меня на ярмарку. Вот там я и увидел, как факир заманивал публику: «Человек, съевший костер», «глотатель змей», «женщина под пилой».
Больше возражать не приходилось.
Девять объявлений написала Оленька: «Что такое счастье», а ниже – «Товарищ, приходи на открытое комсомольское собрание послушать и поговорить».
Комитет натолкнулся на трудность там, где ее совсем не ожидал. В лекторской группе райкома никто не читал лекций о счастье. Отрядили Оленьку в горком комсомола – и снова неудача. Не сразу она поняла, отчего Вадим без горечи и волнения встретил эту неприятность. В комитете сидела Мария Ивановна и горячо доказывала:
– Утомлять ребят не советую. Для вступительного слова мне достаточно полчаса.
В речи Марии Ивановны не было заученных фраз, щегольских цитат. Начала она просто:
– Человек рожден для счастья, как птица для полета. Так много лет назад сказал писатель Короленко. Но люди по-разному понимают счастье. В капиталистическом мире счастье определяют по несгораемому ящику»: чем больше золотых слитков, тем человек счастливее. Это волчья мораль. За деньги, награбленные, наворованные, не приобретешь настоящего счастья. Я расскажу вам, как понимает свое счастье наша советская молодежь. Как представлял себе счастье Юрий Смирнов.
Погас свет. С экрана в зал смотрел парень, очень похожий на Митрохина. В темноте еще громче звучал голос Марии Ивановны:
– Юрий старательно учился, чтобы быть полезным Родине. Это помогало ему в трудные минуты, делало его сильным, волевым… Юрий Смирнов совершил подвиг во имя счастья своего поколения.
На экране возникали все новые и новые дорогие лица. Вот школьница Зоя Космодемьянская. Вот строитель с Выборгской стороны Феодосий Смолячков, вот партизан Саша Чекалин…
Марии Ивановне было легко перейти к разговору об училище. Смирнов и Смолячков – питомцы трудовых резервов. Сейчас в сто двенадцатом училище есть много ребят, похожих на них в своих буднях.
Когда же в зале зажгли свет, Мария Ивановна сказала, что среди ремесленников есть и такие, которые убеждены, что человеку достаточно маленького личного счастья.
После доклада слово попросил Антон:
– Не скрываю, мечтаю выиграть двадцать пять тысяч! Что бы я сделал на выигрыш: купил бы костюм с жилеткой, зеленую шляпу, три галстука и на своей машине поехал бы сперва на юг, затем махнул на Дальний Восток посмотреть, как люди живут… Почему Вадим, когда мы с ним как-то спорили, обозвал меня обывателем? Я же собираюсь путешествовать не на капиталистические деньги.
Антон так увлекательно рассказывал о своих планах, что, казалось, ему осталось только одно: пойти в сберегательную кассу и получить выигрыш.
– Не согласна я с Антоном, – начала Оленька, поднимаясь на трибуну – Деньги, конечно,: человеку очень нужны, но это не все. Главное – это увлекательная работа. Но есть среди нас ребята, которые отказываются от большого, живут мечтой-о крохотном счастье, – с маленького человека меньше спрашивают. Каждый день вместе с нами садится за парту Серафим Громов. Вместе с нами он учится мастерству, а знаете, какую дорогу он наметил? После окончания училища остаться в Ленинграде, получить тепленькое местечко, и мотив уважительный – у него есть бабушка, у бабушки – шестнадцатиметровая комната, а он у бабушки единственный наследник. Вот как понимает счастье Серафим Громов!
Обсуждение-доклада подходило к концу, когда на трибуне показался Андрей Матвеевич.
– Счастье – это большое слово. Каждый из вас его ищет. Но найдут свое счастье люди волевые, честные. Разве будет счастливым ваш товарищ, ученик Лев Зайцев, если он в своей тетради написал такой эпиграф: «Не гонись, Лев, за большим. С маленького человека меньше спрашивают». Так он и поступает в училище. Ошибся Лев. Промахнулся и ваш бывший товарищ Евгений Шабров. За веселой жизнью он погнался, легкой она ему кажется, но дорожка скоро оборвется. Настоящее счастье познается в труде и в большой дружбе.
Об этом интересном, собрании долго говорили в училище.
В воскресенье в клубе показывали кинофильм «Сердца четырех». Вадим видел эту картину еще в полку и решил в кино не идти, а покататься с горы. В последние дни у него сильно болела голова, он купил в аптекарском магазине пять пакетиков пирамидона. Ольга Николаевна увидела, как принимал на собрании таблетки и спросила:
– Которая?
– Третья. Да что-то не помогает.
Ольга Николаевна отобрала у него пирамидон:
– Перестаньте портить сердце, больше гуляйте.
С ледяной горы Вадим увидел Тамару, бегущую по аллее. Надо было бы ее встретить, да ребята будут смеяться. Все-таки Вадим отдал санки, пошел ей навстречу:
– Смотри, какой подарок тебе и мне от самого генерала.
– От генерала? – Вадим высоко подкинул свою шапку.
– Скоро уже месяц, как папа генерал. Все скрывал, а вчера указ пришел.
Тамара раскрыла свой чемоданчик. Внутри лежали две пары беговых коньков. Камчатов хорошо помнил, какой номер сапог носил его связной.
До вечера Тамара и Вадим обновляли коньки. Условились опять встретиться в среду, но в этот вечер Вадим был занят. Приехал ученый из Политехнического института читать лекцию о скоростном точении. Оказывается, на токарном станке можно довести скорость резания до двух тысяч метров в минуту! Интересные подсчеты сделал Андрей Матвеевич. Если токари завода-шефа освоят новый режим резания, то заводу потребуется в четыре-пять раз меньше станков.
На следующий день Яков увеличил скорость резания на сорок метров. Антон презрительно усмехнулся.
– Подумаешь, тоже мне скорость!
Унести из читального зала газету считалось в училище непоправимым грехом. Виновных лишали права входа в библиотеку на месяц. Но настроение у Антона было такое, что его не остановило бы еще более суровое наказание.
Когда библиотекарша отвернулась, Антон проворно вложил газету в книгу. В общежитии он снял скатерть со стола, вырезал из газеты статью известного токаря-скоростника и аккуратно вклеил вырезку в тетрадь. В статье был и чертеж. Название резцов Антон надписал красным карандашом, металлический сплав пометил синим.
Скоро в тетради было полно эскизов и чертежей резцов. Антон неутомимо выискивал новые резачки с отрицательным и положительным углом. Он умел хранить свою тайну Даже Анатолий не подозревал о его увлечении. Антон зачастил и в кладовую, интересуясь, есть ли пластинки отечественного сплава с высоким содержанием карбидов титана Т15К6. Он соглашался и на более низкий сорт Т5К10. Кладовщик Иван Панкратьевич только разводил руками.
Две недели Антон наведывался в кладовую. Наконец, у него терпенье лопнуло. Иван Панкратьевич, как обычно, развел руками, Антон назвал его старой кочергой и выместил всю злость на двери. Удар ногой был так силен, что вместе с винтами вылетела и верхняя петля.
Николай Федорович выслушал жалобу кладовщика, оставил у себя требование и сказал, что разберется. В новом проступке Антона Николай Федорович видел больше, чем кладовщик. Дверь сорвана – это плохо. Но чем вызвано недовольство Антона? В кладовой нет твердого сплава. Возник новый вопрос: зачем ему понадобились пластинки, что он надумал – выменять металл, сделать какую-нибудь безделушку? Недавно мастер отобрал у Антона искусно выточенный волчок, мог и дорогой сплав пойти на новую самоделку. Просматривая инструментальные карточки токарей, Николай Федорович обратил внимание на одну особенность: за последний месяц Антон сломал резцов больше всех в группе.
– Превышает нормальную скорость, – объяснил Евгений Владимирович. – Ребята работают по пятьдесят-шестьдесят оборотов в минуту, Антон – на сто десять-сто двадцать. Резец не выдерживает нагрузки, горит, крошится. Пытается Якова обогнать.
– Если металл требовался не на самоделку, то, может, для резцов? – невольно вырвалось у Николая Федоровича. – Что ж, сплав выбран удачно.
Усадив мастера в кресло, Николай Федорович раскрыл программу обучения по токарному делу, перелистывая страницы, сказал:
– Обгоняют ученики курс, и ничего нет в том удивительного. Яков и Антон острее нас, старшего поколения, чувствуют новое. Ищущей натуре мало того, что мы с вами ей даем. Научить ученика управлять станком, изготовлять детали – это еще не все. Теперь важно и каким методом он будет пользоваться. Придет наш питомец в цех, дадут ему, к примеру, проточить вилку к аппарату. Сделает он ее за один час, а его соседи за это время изготовят десять деталей. Каково настроение будет у нашего выпускника? Нужно так готовить молодых рабочих, чтобы по знаниям они близко подходили к технику. Ремесленник не может быть иждивенцем. Получив по своей специальности все, что до него накоплено, он обязан искать и находить новое в металлорезании.
Поломка Антоном резцов – не случайное дело. Директор правильно заговорил о том, что программы стареют, надо их дополнять, иначе жизнь обгонит.
Антон занимался в спортивном зале, делал на кольцах упражнение, когда его позвали к директору. Опять! Кажется, легонько пнул дверь, а шурупы посыпались, наверно дерево сгнило.
В кабинете директора горела люстра. Николай Федорович стоял у раскрытого книжного шкафа, перебирая книги, Антов присел на диван. Директор был озабочен, у прищуренных глаз густая паутинка мелких морщинок. «Быть грозе». – подумал Антон. Разложив книги по полкам, Николай Федорович выпрямился:
– Ни одной брошюры по скоростному точению. Вам, Антон, будет трудновато.
Антон смутился. Никого он не посвящал в свои замыслы, откуда же директор знает о них?
– Догадаться нетрудно. Резцы у вас крошатся, не выдерживают скорости. Надеюсь, что твердые сплавы не на самоделку выписывали?
– Нет, – честно признался Антон.
До этого вечера Антон не подозревал, что скоростное точение металла, которое ему казалось новым открытием, имеет свою историю. Десять лет назад в Лесном ученые в лаборатории опробовали на высоких скоростях напаянный резец.
– Торопишься больше узнать, за это не бранят, – тихо говорил ему Николай Федорович. – Выпишем сплавы для резания стали и чугуна. Но, скажи, Антон, зачем же двери-то ломать?
К изумлению Ивана Панкратьевича, ремонтировать дверь кладовой пришел не паренек из модельной группы, а сам виновник. Антон сменил петли, смазал замок, укрепил филенку и даже поставил новую ручку! Изумление его возросло еще больше, когда вечером Максим Ильич в самом деле прислал Глобу починить дверь. Значит, Антону никто ничего не приказывал, действовал сам? Иван Панкратьева опять только развел руками.
Через несколько дней Евгений Владимирович вызвал Антона в свою конторку.
– В кладовой есть пластинки твердого сплава.
44
Спать Якову не хотелось, лишь привычка вставать и ложиться по сигналу удерживала в постели. Ему даже казалось, что он слышит, как дежурный подошел к столу, вот он вдел указательный палец в веревочную петлю и ждет, поглядывая на часы. Наверно меньше минуты осталось до побудки. Первый удар прозвучит мягко, боек чуть коснется стенок колокола, затем последуют еще два спокойных удара, а потом поднимется такой звон, что от него не схоронишься даже под подушкой. Кто установил такой порядок побудки – неизвестно, но каждый дневальный считал обязанным его соблюдать.
Яков натянул одеяло на голову, пусть друзья подумают: «заспался парень». Прошла не одна минута, целых пять, может и больше, а сигнала все не было, в спальне стояла тишина.
В тот день было чудесное утро. Сквозь замерзшие стекла в спальню пробивались солнечные лучи. В коридоре послышался размеренный, мелодичный бой часов. Яков равнодушно считал до семи, а часы продолжали отбивать. Одиннадцать часов! Откинув одеяло, Яков вскочил с постели и растерянно огляделся. Вот здорово! Выходит, он один проспал. Кровати товарищей заправлены по-солдатски, комната прибрана, от двери к столу проложена новая темно-малиновая ворсистая дорожка, графин наполнен свежей водой.
– Ушли, не разбудили…
Горькая обида комом подкатила к горлу. Не сразу Яков увидел лежавшую на тумбочке отутюженную парадную форму, носовой платок и маленькое письмо. Что такое? Сомнения не могло быть, это его собственная форма, а на конверте чертежным пером аккуратно выведены фамилия Якова, полностью имя и отчество. Из конверта выпали два листа бумаги, один из них – выписка из приказа по училищу:
