Текст книги "До новой встречи"
Автор книги: Василий Кукушкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
Перечислив причины, за которые, по его мнению, ремесленники могли его поколотить, отрицая свое в них участие, Степан замолчал.
– Обожди, не торопись. Бить тебя никто не собирается, мы не какие-нибудь бандюги, а ремесленники, – строго сказал Антон, мучительно обдумывая, как поскладней объяснить этому парню, зачем его сюда привели. По синяку под глазом Григория и сорванной на гимнастерке Анатолия петлице можно было догадаться о том, что произошло у пруда.
Антон ногой опрокинул пустой бочонок из-под извести, положил на днище перочинный нож и многозначительно поглядел на своих ребят. Подростки догадались, чего от них требовал бригадир, послушно зашарили в карманах. Яков присоединил к ножику вечное перо, Ростовы – кусок прожекторного зеркала, Григорий – карманный фонарь, Сафар – пастушью дудку, Митрохин – металлическое сердечко, искусно выпиленное из нержавеющей стали.
Антон легонько подтолкнул Степана к бочонку:
– Если человеком будешь, то все это добро твое. Уговор один – покажешь, уйдешь отсюда и никому ни слова…
Антон жестами показал на пролом. Степан ничего не понял, что от него требуют, что здесь происходит. Ждал – будут бить, вместо побоев – подарки, требуют соблюдения какой-то тайны. И вещички стоящие, в школе ни у кого из ребят нет такого фонаря, настоящая маленькая динамо-машина. Но что у ребят за расчет его одаривать? От Антона не ускользнула растерянность парнишки.
– Не сомневайся, не обманем. Дело-то у нас серьезное, как бы это сказать?.. – Антон запнулся, старательно подыскивая нужное ему слово, и выпалил: – Общественное у нас дело.
Зачерпнув лопаткой раствор и взяв кирпич, он пояснил:
– Понимаешь, мы ремесленники, токари-лекальщики, слесари и модельщики, своими силами восстанавливаем старый корпус. Все у нас поначалу гладко получалось. Завалы разобрали, трубы парового отопления нарезали, санитарные узлы собрали, а вот тут на кладке осечка случилась. Шов идет грязный, сам видишь. А мы уж в Москву написали. По правительственной телеграмме получаем материалы. С осени новый набор придет, увеличенный, а у нас корпус не будет восстановлен… Может, поможешь?
Степан совсем растерялся: ремесленники затеяли настоящее дело. Ну, а его-то зачем бить? Побили и руки связали ремнем… С другой-то стороны, подумал он, пригласи его по-хорошему, вряд ли он им поверил бы.
– Кончать перекур!
Антон взял у Якова кирпич, обстукав молоточком затвердевшие комочки, плеснул раствор на кирпичный ряд. Степан стоял один на тропинке, ведущей к воротам. Он мог свободно убежать и не двигался с места.
Три ряда кирпичей положил Антон в пролом. Степан хмуро наблюдал за кладкой. За такую работу ему даже нетребовательный мастер больше двойки не поставил бы! Когда Антон положил на край побитый кирпич и плеснул раствор, чтобы выровнять, Степан крикнул:
– Резьбу сорвешь!
Подойдя к пролому, он недовольно провел рукой по грязному неровному шву, приказал:
– Снимите четыре ряда!
Подростки смотрели на своего бригадира, словно спрашивая: послать к черту нелюбезного консультанта или слушаться? Антон без колебания взялся за лом и ожесточенно принялся выбивать кирпичи…
Но дело и дальше не пошло на лад. Антон сбивал контрольную бечеву, вот опять очередной промах – положил в начало ряда горбатый кирпич. Профессиональное чувство строителя подтолкнуло Степана. Он скинул рубашку и, оставшись в одних трусах, оттеснил ребят, взялся за кельму. Не только в движениях, но в воркотне сейчас он подражал своему школьному мастеру.
На своих подручных ему не приходилось обижаться, даже Антон отступился от бригадирства, усердно таскал воду, месил раствор и был доволен, если Степан, отходя от пролома, предлагал ему положить пяток-другой кирпичей.
Брешь в проломе уменьшалась. Чувствовалась опытная рука, ряды поднимались ровно, швы между кирпичами получались тонкие. До края верхней кромки осталось меньше полметра, когда во дворе показалось четверо. Впереди шел Николай Федорович, рядом незнакомый человек невысокого роста, коренастый, в офицерской гимнастерке без погон, за ними Максим Ильич, и паренек, сбежавший у пруда. Надвигалась гроза; Степан, не поднимая головы, шепнул:
– Рукавишников, наш воспитатель. Может, пронесет?..
В свое предположение Степан и сам не верил. Рукавишников громко возмущался на ходу:
– Избили, увели… Я уже звонил в управление…
Николай Федорович привык к неожиданностям! Такова уж судьба директора училища. Двести пятьдесят учеников – это двести пятьдесят еще не сложившихся характеров. Он допускал, что кто-то из его питомцев не постеснялся кулаками решить конфликт с соседями. Но никак он не мог поверить, чтобы три ремесленника ни с того ни с сего напали на одного ученика соседней школы.
Между тем Рукавишников замедлил шаги, недоуменно оглянулся на своего провожатого. Паренек, который, сообщил ему о происшествии у пруда, стоял в совершенной растерянности. Товарищ, его товарищ, которого побили и увели, как ни в чем не бывало с кельмой в руках стоял на плечах у какого-то парня и заканчивал закладку пролома! Вот кто-то из помогавших ему ребят опрокинул ведро извести, и он обрушился на него с бранью.
– Как видите, жив и здоров ваш ученик, – ядовито заметил Николай Федорович. – Придется не мне, а вам приносить повинную.
Николай Федорович догадывался, почему Антонова бригада не на экскурсии. Ясно стало, каким путем к ним попал подросток из школы ФЗО. Непонятным было только вот что: если паренька побили, почему же он так старательно работает, почему смущен и недоволен приходом начальства не меньше, чем ремесленники?
Степан послушно спрыгнул на землю и, стряхивая сохнущий на руках раствор, стоял и молча ждал неприятных вопросов. Обида на ремесленников давно прошла, в последний «перекур» он сочувственно убеждал Григория, что к следующему воскресенью синяк пройдет, учил, что, когда дерешься, то, падая, надо защищать лицо.
– Кто тебя, Степан, бил покажи не бойся, – покровительственно начал допрос Рукавишников, раскрывая блокнот.
– Чего меня бить? Просто повздорили…
Паренек, который привел воспитателя, крикнул:
– Не били! Да ему руки связали ремнем!
Степан только усмехнулся одними глазами, и от этого взгляда товарищ его съежился, будто его ударили мокрой тряпкой.
– Ребята занимаются стоящим делом, – твердо сказал Степан. – Сперва у нас недоразумение возникло. Разве возбраняется помогать?
Несмотря на такую защиту, Николай Федорович догадывался, как обстояло дело. Конечно, опять начудили ребята! Их поступок несколько оправдывало упорство, с которым они старались добиться добротной кладки. Вся бригада добровольно лишила себя выходного дня, не пошла на экскурсию. Как тут решать? Положение директора и воспитателя было сложным. Николай Федорович со свойственной ему прямотой сказал:
– По-моему, ребята без нас разобрались…
Рукавишникову ничего не оставалось делать, как только пожать плечами.
Осмотрев кладку, он похвалил ремесленников и Степана. Что касалось Николая Федоровича, тот просто сиял. Отпала нужда искать каменщиков, ученики выполнят свое обязательство, сами восстановят старый корпус! Ну, а за драку на лужайке Антоновой бригаде придется держать ответ, но неприятный разговор Николай Федорович отложил до утра.
Когда начальство ушло, Антон крепко пожал руку Степа:
– Настоящий ты парень. Жаль, если тебе попадет в школе.
– Тимошке всыпят, а мне за что? Сегодня меня на лужайке бросил, завтра кого-нибудь другого, такой и в бою подведет, – сказал Степан. – Мы с ним более чем товарищи – земляки. Еще в интернате хлебали из одного котелка. Вот и удружил…
Приближался вечер, но Антон не давал команды к отбою. Ребята решили до темноты заложить еще один пролом хотя бы до половины. Максим Ильич передал приказ директора – немедленно кончить работу.
Настало время прощаться. От подарков Степан категорически отказывался. Антон пригрозил:
– Не возьмешь – обидишь, ножичек в мусор брошу!
Сафар поступил проще – без спроса сунул Степану свою дудку в карман. До самой школы ребята проводили своего нового товарища.
На обратном пути все восхищались Степаном.
– Да, парень он душевный, с характером, – задумчиво произнес Антон.
На другой день Сафар опоздал к ужину, ребята уже пили чай. Вырвав из записной книжки листом, он торопливо написал несколько слов и, садясь на свое место, передал записку Антону. Тот прочитал и кинулся к окошку.
На зеленой лужайке, напротив столовой, развалились на траве восемь подростков в серых комбинезонах и среди них Степан.
– Нарушил слово! – крикнул он. – Пробовал сохранить тайну и не удалось. Одного меня ребята к вам не отпустили.
Антон и Степан встретились, как старые друзья, и сразу же разгорелась ссора. Степан так и не согласился на бригадирство.
За вечер бригада заложила самый большой пролом. Степан отрядил на леса трех своих товарищей. От взрыва пострадали карнизы, восстановление их – сложная, кропотливая работа. Ребята из школы ФЗО научили Антонову бригаду проверять отвесом и причальной ниткой качество кладки.
Позже ремесленники узнали, что Степана, когда он вернулся к себе в школу, вызвали на партбюро. В училище приходил Рукавишников с двумя мастерами. Они измерили рулеткой главный зал старого корпуса. Рукавишников пришел к Евгению Владимировичу и о чем-то долго с ним беседовал. В тот же вечер стало известно, что строители взялись помочь уложить перекрытия и поставить стропила.
Крепко Степан подружился с ребятами из ремесленного. Однако в последний день кладки сам он не пришел, прислал только своих товарищей. Эта неожиданность и расстроила планы Антона. Как хорошо было задумано! Последний кирпич кладет Степан на пластинку из нержавеющей стали, где выгравировано: «Старый корпус восстановлен силами учащихся, преподавателей и мастеров в 1945 году».
Степан появился перед самым шабашом; он был в новенькой гимнастерке, подпоясанной флотским ремнем, – в пряжку смотреться можно. За ним степенно шагал рослый старик. Одет он был по-старомодному: в жилетке поверх синей сатиновой рубахи. Из нагрудного кармана жилета выпадала серебряная массивная цепочка.
– Здравствуйте, малыши!
– Мой дедушка – Артем Петрович Горелов, – радостно улыбаясь, знакомил Степан ребят со своим дедом.
Имя Артема Горелова не сходило со страниц ленинградских газет. Не зная, как встречать знатного штукатура, что говорить, Антон отрядил Сафара за секретарем, но это оказалось излишним. К приходу Вадима вся бригада каменщиков сидела на траве вокруг гостя. Зная, что ремесленники на штукатурных работах встретят еще больше трудностей, чем на кладке, Степан уговорил деда научить их набрасывать и разравнивать раствор.
Этот вечер закончился праздником. На кладке последнего кирпича присутствовала вся администрация училища и Горелов. Кто-то из ремесленников предложил Степану халат. Он отказался – такое торжество и переодеваться в будничное платье! Степан положил в нишу памятную дощечку. Плеснул раствор и заделал кирпичом отверстие.
Новые заботы легли на плечи директора училища. Под обломками погибло все оборудование старого корпуса. Из деталей и узлов, уцелевших под развалинами, удалось собрать станки – девять токарных, один строгальный. Да и что это за станки! Подкрашенная рухлядь…
Каждый день Николай Федорович ездил на Выборгскую сторону, за Невскую заставу, видели его и в Кировском районе. Достал пять станков, а нужно сто, не меньше! Спать он ложился с тяжелой думой, перебирая в памяти знакомых директоров, к кому можно было бы завтра поехать. Однажды проснулся – подают телеграмму. В Москве не забыли про письмо ремесленников. Уральский завод «Станкостроитель» коротко извещал, что по заказу 19707 в адрес училища отгружены станки: семь токарно-винторезных, четыре строгальных. Не успел он выпить кофе, как позвонили из училища. Получены телеграммы из Украины, Хабаровска, Коврова. Все предприятия как сговорились: «По заказу 19707 вам отгружаются станки»…
На столе у директора лежал разлинованный лист бумаги, куда он сам по-хозяйски вписывал марки станков. За один день почта доставила десятки телеграмм. Николай Федорович вызвал Вадима, отдал телеграфные бланки.
В заседании редколлегии участвовали комсомольский комитет, Андрей Матвеевич и Гнедышев. Новый номер стенной газеты выпустили на двух листах. Вид ее был праздничный. Заголовок «Спасибо партии!» рисовали Анатолий и Оленька. Передовую написал Андрей Матвеевич. Это была единственная статья в газете, а всю остальную площадь заняли телеграммы.
Все училище участвовало в субботнике. На дворе из-под навеса убрали дрова, уголь. Евгений Владимирович уже намечал, как расставить станки в главном зале старого корпуса.
В училище начали прибывать ящики, огромные, как парковая сторожка, снимали их с машин подвижные автокраны. Станки поступали водным путем и по железной дороге, из Москвы на самолете доставили приборы.
Адреса на ящиках лучше слов рассказывали ребятам, как необъятна Советская страна.
40
Приближались экзамены. Анатолий и Яков в сочинении на вольную тему сделали по нескольку грубых орфографических ошибок. Мария Ивановна предложила им остаться после уроков. Анатолий ответил:
– Сейчас важнее не русский язык, а восстановление старого корпуса.
– Посмотрим, что скажут ваши товарищи.
Антон и не предполагал, что ему будут подавать заявления. Подумать только, Мария Ивановна обращается к нему, Антону! И как написано здорово:
«Бригадиру каменщиков
А. Мурашу
От учительницы русского языка
и литературы М. И. Петровой
Заявление
Прошу обсудить поведение членов вашей бригады Якова Пичугина и Анатолия Ростова: хорошо участвуя в восстановлении старого корпуса, они плохо выполняют домашние задания…»
Как тут быть? Только сейчас Антон понял, какой это тяжкий труд – разбирать заявления о проступках.
В хмуром настроении он пришел к Андрею Матвеевичу.
– Давайте вместе вызовем.
Андрей Матвеевич прочитал заявление.
– Не могу. Вам адресовано, сами и действуйте, а когда будете обсуждать, пригласите, приду…
Как назло, в этот день Тамара привела свой класс на экскурсию в училище. Анатолий видел, как девушки пошли в спортивный зал, а оттуда, конечно, Вадим проводит их в старый корпус. Ну что ж, пускай посмотрят, как Анатолий в комбинезоне управляет «пистолетом» – прибором, который разбрасывает по стене раствор.
Он очень был удивлен, увидев на лесах Иванах Лосева.
– Брысь!..
– Мне Антон велел, – упрямился Иван, с удовольствием направляя струю раствора на стену.
Анатолий кинулся было к лесам, а у лесенки как из-под земли вырос Антон.
– Не тронь!
– Обещал же мне «пистолет», – умоляюще просил Анатолий.
– Мало ли что было.
– Из бригады гонишь?
– Временно, – пробурчал Антон. (Ох, тяжко вести разъяснительную работу!) – Принесешь от Марии Ивановны записку, свою очередь на «пистолет» уступлю.
– Причем тут записка? Мария Ивановна поручила тебе поговорить со мной, только указать на ошибку.
– Вот мы и поговорили.
В дверях показался Вадим, за ним Тамара и ее подруги. Анатолий выбрался во двор через боковую дверь. Пришлось-таки идти к Марии Ивановне!
В мастерских старого корпуса заканчивался монтаж оборудования. В правом крыле слесари-монтажники установили два уникальных станка. Ученые, конструкторы, рабочие вложили в металл свои самые смелые замыслы. Из обтекаемого стального кожуха справа выходила подвижная ровная площадка. Сбоку станины небольшой щиток, на нем три металлические пластинки с девятью кнопками, а над ними лампочки – зеленая, синяя, голубая. Нужно рабочему произвести токарные работы, нажимает первую кнопку – на щитке загорается зеленая лампочка, из колодцев бесшумно по направляющим поднимаются передняя и задняя бабки и каретка с резцедержателем. Требуется сделать строгальные операции – включается синяя лампочка. Из колодцев выдвигаются механизмы строгального станка. Включение голубого света дает сигнал к автоматическому монтированию на площадке шлифовального устройства.
На эти два станка в Совет Министров поступило девяносто восемь заявок от заводов. Министр наложил резолюцию: «Выдать уникальные станки сто двенадцатому ремесленному училищу». И никто в министерстве не заспорил. Нельзя же учить молодежь мастерству на станках, отживающих свой век!
Главный зал, где еще недавно дыбились глыбы и гуляли сквозняки, теперь было не узнать. В первых рядах стояли станки токарные, за ними – фрезерные и строгальные. Ряды разделяли двухметровые проходы, застланные резиновыми дорожками. Щедрость Максима Ильича превзошла все ожидания. В крыльях, где стояли уникальные станки, он не пожалел даже ковровых дорожек. В оранжерее на Потемкинской улице купил четыре пальмы.
В день открытия новой мастерской гвардейцы-летчики прислали полковой оркестр. Ремесленники построились на дворе у старого корпуса. Впереди – токарные группы. Сзади них и по краям – фрезеровщики, строгальщики, слесари, модельщики и ученики-строители. Все в новых комбинезонах.
Широкая голубая лента закрывала проход в старый корпус. Двери и окна были распахнуты, внутри виднелись ряды новеньких станков. Трудовым парадом командовал Андрей Матвеевич, – и в штатской форме он сохранил военную выправку.
– Парад, смирно!
Эхо повторило команду. Замерли ряды ремесленников, не шелохнутся. Из главного здания Оленька и два ассистента вынесли знамя училища и встали впереди колонны.
Смолкли торжественные звуки Государственного гимна. Николай Федорович прошел ко входу в старый корпус, коснулся рукой голубой ленты.
– Дорогие ребята! Сегодня суббота. На календаре будничный день, а в жизни нашего училища это день высокого торжества. Вступает в строй наш старый корпус. Мне думается, нужно изменить название. Мало в нем осталось старого, все новое, даже стены и те обновлены. Станки первоклассные. И всем этим своим счастьем мы обязаны партии большевиков.
Троекратное русское «ура» волнами, перекатами доходило через парк к невским берегам. Оленька подняла знамя, красное полотнище заполыхало над строем. Николай Федорович подал ножницы Вадиму: восстановление старого корпуса – комсомольская инициатива.
– К торжественному маршу…
Вадим перерезал голубую ленточку. Первыми вошли в корпус токари, за ними фрезеровщики, строгальщики и встали к станкам. Гости, модельщики, слесари разместились в главном проходе и у входа. Евгений Владимирович, как старший по возрасту подал команду:
– Начинай!
Одновременно зашумели сто двадцать пять моторов, гулко осыпалась стружка. Глядя на серьезные лица своих питомцев, Николай Федорович счастливо думал: «Здесь, на крохотном участке родной земли, ребята – завтрашние квалифицированные рабочие, видят, как могуча их Родина. Где, в какой еще стране в такой короткий срок развалины могли превратиться в действующий механический корпус!
41
До летних каникул осталось меньше недели. Сданы экзамены. Оленька получила на всю группу новые тетради, сразу их не раздала, а вечером аккуратно надписала на обложках: «Тридцать четвертая токарная группа второго года обучения».
Окончание учебы совпало со спортивными соревнованиями. Легкоатлеты и волейболисты училища вышли в финал. В приподнятом настроении Николай Федорович покинул стадион «Динамо». В руке он нес фуражку, набегавший с залива свежий ветерок лениво лохматил густые седеющие волосы. Несколько минут назад Оленька и Григорий опустили флаг соревнования. Два чемпиона из одного училища – небывалый случай.
На стадионе, кроме тренера, попечителем команды, как всегда, был Максим Ильич. С его лица не сходила улыбка. Можно было подумать, что это он, а не Григорий в финальном забеге на грудь опередил своего ближайшего соперника.
Когда ребята переоделись, Максим Ильич отпустил их в буфет выпить хлебного квасу, а сам сел на кромку запасного футбольного поля, напоминая незадачливого торговца на сельском базаре. Перед ним лежали трусики, майки, среди одежды возвышался хрустальный кубок, а возле него четыре металлические вазы и в каждой по развернутому вымпелу.
Отряженный нанимать такси, Антон ухитрился привести машину прямо к запасному полю. Без пропуска на стадион автомобиль не пропустят. Отправляясь на поиски машины, он взял у Оленьки шарф, обвязал им правую руку, – каждый милиционер знает: голубой цвет – цвет главного судьи спортивного соревнования.
Никому не доверяя, Максим Ильич бережно уложил вазы на сиденье машины, кубок взял к себе на колени. Рядом с шофером села Оленька, а остальные члены команды возвращались в автобусе.
Приближался час футбольного матча команд мастеров «Динамо» Ленинграда и Тбилиси. По проспекту к стадиону шли нескончаемым потоком легковые машины. Сюда, на Крестовский остров, будто ринулся автомобильный транспорт со всего города.
Николай Федорович лишил себя удовольствия посмотреть матч по важным причинам. Накануне на совете спортивного общества условились в случае победы на финальных соревнованиях сразу же собраться и составить списки команды, отъезжающей на юг.
Официально заседал совет спортивного общества, но в зал проникли болельщики. И они так шумно высказывали свое мнение, что Вадим невольно выругался:
– Помолчите немного, стадионные Цицероны.
Митрохину было не совладать с такой оравой. Вадим поспешил помочь растерявшемуся председателю совета:
– Пусть каждый участник заседания возьмет лист бумаги и сам наметит состав сборной команды легкоатлетов училища.
Спустя четверть часа на столе лежала стопка бумаги. По сорок голосов получили Оленька, Григорий и Митрохин, на четыре голоса меньше Антон. Одинаковое количество голосов получили Сафар и Георгий. От слесарей – Таня Загорушина, от модельщиков – Глоба.
Шум разгорелся, когда начали намечать состав баскетболистов. Претендовали команды первой слесарной и седьмой модельной. В весеннем розыгрыше обе имели одинаковое количество очков. Встреча в финале закончилась ничейным результатом. Опять на столе председателя собрались записки, но голоса разделились поровну. Деловой спор грозил перейти в ссору. Николаю Федоровичу было известно, что не уступят ни слесари, ни модельщики; он предложил послать сборную – решение, примиряющее обе стороны.
Но это был не мир, а временное перемирие. Антон, составляя список сборной, в основной состав внес слесарей – своих дружков, а в запас поставил модельщиков. Николай Федорович вступился за модельщиков, и Антону пришлось признать, что он поступил не принципиально.
Начались тренировки уезжавших на юг. В общежитии, столовой, в мастерских часто возникали оживленные беседы. Поводов была тьма. Удастся ли Григорию на стометровке скинуть секунду, а в забеге на километр показать время, близкое к всесоюзному рекорду для юношей? Горячо обсуждали случай на тренировке – Антон бросил диск. Отличный бросок. Диск упал в трех метрах за красным флажком. Рекорд страны, а судья не засчитал: Антон коснулся земли. Тревогу вызывали тренировки баскетболистов. Сборная, составленная из сильнейших игроков, не имела спаянности, каждый играл за себя, а это равносильно проигрышу.
Преподаватели сначала сердились: увлечение спорят мешало занятиям. Но вскоре оказалось, что и в каждом, даже самом серьезном, наставнике жил маленький болельщик. Угрозы закончились полной капитуляцией. Даже Ольга Николаевна, за всю жизнь не побывавшая ни на одном футбольном матче, и та интересовалась, скинул ли Григорий десятую секунды на стометровке, какое время в эстафете у Тани Загорушиной? Не остались в стороне от спортивного азарта и официантки. За обедом лучшие кусочки жареного непременно попадали в тарелки уезжавших спортсменов.
На лето ремесленники разъехались: одни к родным в деревню, другие – в Токсово, на дачу училища. На всех путевок не хватило. Часть ребят, проживавших в общежитии, осталась в городе. Ремесленники установили в парке у пруда палатки. Жизнь в палаточном городи приносила каждый день много нового. Андрей Матвеевич хорошо знал город, музеи. Возил он ребят и в Невский лесопарк, там загорали, купались. Пенсионер Иван Борисович Чащин – участник Обуховской обороны – рассказал подросткам, как происходили события, вошедшие в историю борьбы рабочего класса. Долго ремесленники простояли у стен картографической фабрики и на месте знаменитого переезда…
В палаточном городке и в Токсово нетерпеливо ждали вестей от спортивной команды.
В гостинице «Зеленая долина» ленинградцев разместили в коттедже, от которого к старому саду подходили четыре аллеи молодых тополей. Москвичи жили в каменном флигеле у пруда. Вода в нем чистая, на самом глубоком месте виден на дне песок и камешки. А купаться здесь не разрешали, раздолье только лебедям. Остальные участники поселились в главном корпусе.
Молодость ворвалась в «Зеленую долину», нарушив установленный здесь порядок, напоминавший послеобеденный час в санатории. Первоклассная гостиница приняла вид общежития при стадионе. В гардеробе, где обычно хранились шляпы и фуражки, теперь лежали футбольные мячи, гранаты, сетки. В коридорах столы оказались сдвинутыми и превращены в настольный теннис. Девушки носили шаровары и спортивные блузки. «Портили» вид ребята, признающие при температуре двадцать градусов в тени единственный вид одежды – трусы.
Директор «Зеленой долины» Максимиладзе – высокий сухощавый грузин, не ожидавший подобного нашествия, неистово шумел, убеждая Терентьича, старого швейцара, быть строже. К довершению всех его горестей, горьковчанки подарили Вале – горничной пятого этажа – темно-голубой спортивный костюм. Только Максимиладзе отчитал Валю за нарушение формы, как заметил кастеляншу в желтой полосатой пижаме. Но он был окончательно потрясен, увидев у старого Терентьича на ногах спортсменки. А в день открытия соревнования и сам Максимиладзе нарядился в белый спортивный костюм. Так «Зеленая долина» стала гостиницей спортсменов.
Команда сто двенадцатого ремесленного училища отличалась дисциплиной. По железному расписанию жили ленинградцы. Ольга Николаевна следила, чтобы меню состояло из высококалорийной пищи. В южном городе летом много соблазна: дешевы вишня, черешня, клубника, на каждом углу продавцы «эскимо», в любой подворотне тележки, торгующие фруктовой водой. Личные деньги Максим Ильич изъял у ребят еще в поезде и хранил на сберегательной книжке. Спал он спокойно, не зная, что Григорий, самый отъявленный сладкоежка, все-таки утаил кое-что про запас.
Два дня не было происшествий. Максим Ильич телеграфировал в Ленинград: «Живем по-спартански, готовимся к атаке». Когда телеграфист выстукивал на аппарате эту весточку, Григорию стало скучно в гостинице. Но как уйти, если объявлен тихий час, а в саду, у входа в коттедж, покачиваясь в гамаках, Максим Ильич и тренер сражаются за шахматной доской? От скуки прогуливаясь по коридору, Григорий заметил, что в раскрытое угловое окно заглядывает зелень столетнего дуба. Подтянув к себе большую ветвь, он мгновенно скрылся в густой листве и бесшумно спустился на землю. Маленькая неприятность постигла его, когда он перелезал через забор. Впрочем, Григорий горевал недолго, зашпилил порванные брюки булавкой: поднес к штанине зеркальце, дырки не видно. На пляже, за изгородью низкорослого кустарника пряталась брезентовая палатка летнего ресторана. Развалившись в тростниковом кресле, Григорий придвинул меню. Заказ он сделал не маленький: пять порций мороженого, тарелку вишен, стакан простокваши и бутылку лимонада.
В гостинице не заметили его исчезновения. Но вылазка в ресторан дала себя знать. За вечерним чаем Григорий вяло мешал ложечкой в стакане, печенье и пастилу незаметно переложил на тарелку Антона. После чая все ушли на спортивную площадку – одни играть в баскетбол, другие – смотреть. Оставшись дома, Григорий ослабил на два деления поясной ремень, боль утихла, но ненадолго. Еще за вечерним чаем Максим Ильич обратил внимание на плохой аппетит Григория, за ужином посадил его возле себя и велел официантке подать ему порцию семги для аппетита…
Рассвет Григорий встретил совершенно разбитым. В таком состоянии нечего делать на стадионе, но как отказаться? Ольга Николаевна сразу определит причину заболевания. Лучше перетерпеть боль.
За минувшую ночь стадион принарядился. Над входной аркой и трибунами развевались флаги. Несмотря на будний день, трибуны были пестры от гостей. На южном секторе, где немилосердно припекало солнце, было столько вскинуто разноцветных зонтов, что, казалось, подымись ветер – и все эти зонты: голубые, лиловые, зеленые, синие с белыми ромашками сольются в гигантский парашют и взлетят над трибунами.
Вот и наступил спортивный праздник, которого так ждали в ремесленных училищах. Две девушки и три паренька в алых майках чемпионов отделились от колонны участников торжественного парада, подошли к мачте у судейской трибуны и под звуки Государственного гимна подняли флаг спортивного общества «Трудовые резервы».
Состязание открыли девушки. По зрителям на трибунах можно было безошибочно определить, в каком секторе за какой город болеют. В первом забеге на сто метров Оленька уступила лишь горьковчанке. В третьем и четвертом забегах победили москвички. В забеге на восемьсот метров Таня Загорушина хорошо взяла старт, а финишировала еще лучше. Как только она грудью коснулась ленточки, на весь стадион раздался радостный возглас:
– Танюша, две минуты семнадцать секунд!
Это кричал Антон. Вскочив на скамейку, он размахивал фуражкой и секундомером. Москвичи, киевляне, уральцы – все, кто был на стадионе, дружно аплодировали ленинградке.
Успех Тани Загорушиной – приятная новость. Максим Ильич и Антон заранее вписывали в актив команды победу и в мужском забеге на тысячу метров. Это была коронная дистанция Григория. На ленинградских стадионах он не робел, выходя на старт с известными бегунами.
Наступило время забега, на который столько надежд возлагали ленинградцы. Главный судья объявил шесть участников, а к стартовой черте вышли только пятеро юношей. Григорий должен был бежать под третьим номером. Максим Ильич сколько ни напрягал зрение, смотрел в бинокль, но среди бегунов, стоявших на старте, Григория не было. Судья помахал флажком, призывая к вниманию своих помощников. Затем он поднял пистолет. Сафар и Антон не слыхали выстрела.
Сафар кинулся в раздевалку под трибунами, Антон побежал на прибрежную часть стадиона. На обочинах запасного поля, заросшего травой, паслись козы. Антон увидел, как в просвете между кустами дикого винограда мелькнула голубая футболка. Услышав торопливые шаги, Григорий оглянулся. Ясно, что привело на берег обозленного Антона.
– Заболеть человеку нельзя, – угрюмо сказал Григорий, – я вчера еще плохо себя чувствовал…
Антон хорошо знал пристрастие Григория к сладкому.
– Покажи тридцатку, – потребовал он, испытующе поглядывая на товарища.
