Текст книги "Код Маннергейма"
Автор книги: Василий Горлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)
С покровительственными интонациями отличника-всезнайки он продолжил пояснения:
– Настоящее название – пистолет-пулемет МР-40. От исходной модели 1938 года отличается незначительными деталями. Вначале разрабатывался для десантных и танковых подразделений, позже стал основным стрелковым оружием сухопутных частей вермахта. Калибр – девять миллиметров под патрон Люгер/Пара, темп четыреста-пятьсот выстрелов в минуту, эффективная дальность – порядка ста метров. В общем, так себе машинка… Наши автоматы Шпагина и Судаева по всем параметрам его превосходят. Но вещь культовая, и в ближнем бою…
– Простите, что прерываю наивным вопросом, а стрелять-то из него можно?..
Миша забрал автомат, отстегнул магазин, привычно и ловко снарядил его несколькими патронами. Потом закрепил оружие в специальном зажиме и вдвинул ствол в металлическую трубу с резиновым кожухом.
– Глушитель такой, – пояснил он.
У противоположного конца трубы он установил отрезок довольно толстой доски и, спустив затвор, дал короткую очередь. Звук выстрелов действительно глушился, зато отчетливо было слышно, как пули пробивают древесину…
Отстегнув магазин, «черный следопыт» пояснил:
– Машинка с дойчевского военного склада. Только смазку старую снял – и готово.
Он демонстративно передернул затвор. И, посмотрев, как умело Николай повторил его действия, усмехнулся:
– Ну, ты, похоже, человек грамотный, разберешься – куда чего совать. Вот два полных магазина – шестьдесят четыре патрона. Да, смотри во время стрельбы за ствол не хватайся – руки сожжешь.
Миша снова порылся в своей безразмерной сумке и извлек оттуда довольно крупную кобуру из коричневой толстой кожи. Лукаво усмехнувшись, предложил:
– Угадай, что у меня здесь? – и начал понемногу извлекать из кобуры пистолетную рукоять. – Обычно начинают кричать: парабеллум, парабеллум… А это ни фига не «люгер», а совсем другая машинка.
Он показал пистолет, формой действительно напоминавший знаменитый немецкий «Люгер Парабеллум». Николаю вспомнилось, что название оружия повторяло вторую часть известного латинского изречения: «Si vis pacem, para bellum» – «Хочешь мира – готовься к войне».
Миша продолжал пояснять:
– Это «Вальтер Р-38» – калибр тот же, что и у МР, – девятимиллиметровый. Емкость магазина восемь патронов, вес восемьсот граммов. На вооружении немецкой армии с 1938 года – основной пистолет Второй мировой. Очень надежная, неприхотливая и простая в обращении машинка. Рекомендую. Тут, – он похлопал по кобуре, – две снаряженные обоймы.
Передав Николаю кобуру, Миша присел на верстак, предоставляя разговоры о деньгах Якову Ароновичу. Тот бодро взялся за любимое дело:
– Мишенька забыл добавить, что оба раритета, – он упорно избегал слова «оружие», – в прекрасном состоянии. Более того, совершенно новые. И я вам, Коля, должен сказать, что я сам впервые вижу такие экземпляры.
Николаю хотелось поскорее закончить эту процедуру:
– Сколько? – спросил он.
– Ну, учитывая сложившуюся конъюнктуру и мое к вам хорошее отношение… – Лицо улыбавшегося хозяина клуба подобралось, проступили углы и жесткие линии – хищник сделал стойку на добычу – С вас смешная сумма – пять тысяч долларов.
Николай не ожидал, что запросят так много, – в кармане двадцать стодолларовых банкнот, привезенных Анной. Этого не хватало даже наполовину.
По-своему истолковав его колебания, Яков Аронович сделал знак Мише, и у того в руке оказался длинный черный пистолет – похоже, ТТ с глушителем.
– Не поймите нас неправильно, это необходимая мера безопасности, – вкрадчиво объяснил продавец. – Ну, так что, Николай, вас устраивает цена?..
Полуверцев не успел ответить – распахнулась дверь, и в подвал бодро ворвался Дюня.
– А ну опусти ствол! – заорал он с порога. – Руки вырву!
Его властный напор возымел действие – Миша опустил пистолет. Дюня в своей обычной, вальяжной манере прошелся по подвалу, осматриваясь. Потом остановился рядом с хозяином и укоризненно покачал головой:
– Ай-ай-ай, Яков Ароныч, что же вы – опять за старое?.. А ведь предупреждали вас – не доведет до добра эта торговлишка, чай, не в Абу-Даби, на выставке вооружений.
– Да что вы – какая торговлишка?.. Тут собрались коллекционеры и пригласили меня в качестве эксперта. Я и знать не знал, что эти раритеты могут стрелять!..
– Да ну? А что ж тут так порохом тянет?.. И смотри-ка ты, – он взял у Миши пистолет и выщелкнул магазин, – патроны-то боевые, а?..
Яков Аронович изобразил полнейшее недоумение и даже возмущение столь прискорбным обстоятельством. Николай так и не понял – знаком ли хозяин клуба с Дюней или просто быстро сообразил, кто пожаловал к нему в гости, но вел он себя в сложившейся ситуации, надо отдать ему должное, совершенно правильно.
Миша соображал медленнее, но и он, похоже, «въехал в тему»:
– Пришел мужик этот, говорит – посмотрите коллекцию, оцените, то да се. Я-то, как увидел, что оружие боевое, так сразу ему и…
– Значит, оружие принес он? – Одноклассник указал на Николая. Продавцы дружно кивнули, – Ну что ж, я забираю этого вооруженного до зубов господина с собой. Где его вещи?.. Не в руках же он тащил этот арсенал?
Миша полез под верстак и услужливо подал свою большую сумку. Дюня сложил туда все оружие, аккуратно застегнул «молнию» и сказал Николаю:
– Надо же, какой молчаливый коллекционер попался. Ну пошли, обсудим особенности стрелкового оружия Второй мировой в другом месте.
Яков Аронович осмелел настолько, что предложил:
– Не желаете ли кружечку пивка? Свежайшее, в кегах из Германии возим.
Дюня с любопытством взглянул на него:
– Спасибо, в другой раз. Думаю, что встречу с таким ценным экспертом, как вы, я не смогу отложить надолго.
Проходя через магазин, он бросил крепкому парню, ожидавшему у дверей:
– Уходим.
Задержавшись на мгновение в арке, молодой эфэсбэшник освободил прикованного наручниками к одному из «ежей» охранника, от души пнул его в тощую задницу и дружески пообещал:
– В следующий раз попадешься, фашист убогий, – уши оборву…
Поджидавшая Анна сразу бросилась в атаку:
– Анна Троицкая, корреспондент петербургских «Новостей». Представьтесь, пожалуйста, и объясните, что здесь происходит? И почему задержан мой коллега Николай Полуверцев?..
Дюня сначала опешил, а потом расхохотался:
– Это же она тебя, Колька, защищает!.. Все в порядке барышня, мы за наших…
Но Анна продолжала на него подозрительно коситься даже после того, как Николай подтвердил ей, что с ним действительно все в порядке. Взволнованно дыша, она прошептала ему на ухо:
– Я там не могла находиться, противно, и вышла на улицу. Когда эти двое подъехали и скрутили охранника, хотела тебя предупредить, но твой мобильный не брал. Собиралась уже идти тебя выручать.
– Спасибо, все в порядке, это мой приятель.
Николай подошел к терпеливо курившему в сторонке Дюне:
– Ну что, генерал, у ФСБ не нашлось более подходящего объекта для слежки, чем скромный редактор телевидения?.. Что ж ты, одноклассничек, мы же договорились, что дело это приватное?..
– Узнаю брата Колю! Ты чего, дружок, и вправду такой наивный?.. Рядом с тобой крутится один из самых разыскиваемых в мире террористов, а я, по-твоему, не должен обращать на это внимания? – Он не дал Николаю возразить. – Ладно, все, проехали. Есть у нас более важное дело, чем бакланить по поводу оторванного у ящерицы хвоста. Пока ругаемся – новый вырастет. Давай лучше обсудим планы на… – Он взглянул на часы. – Уже на сегодня.
Николай кратко поделился соображениями. Дюня, внимательно слушавший, подытожил:
– Деньги не нужны. Я из наших спецзапасов добыл тебе «куклу» с секретом. По виду – очень симпатичный «дипломат», набитый «зеленью», но с фокусом – что к чему, объясню на месте. Да и выехать пораньше не мешает – рекогносцировкой придется заниматься в условиях, приближенных к боевым, я прав? Так что давай – до шести утра. Трофеи, – он тряхнул сумкой, глухо звякнул металл, – я захвачу с собой. Не хватало еще, чтобы тебя менты с оружием зацепили…
Анна, ждущая Николая в машине, с ходу заявила:
– Я еду с тобой.
– Куда? – не сразу понял он, а сообразив, только тяжело вздохнул: – Анька, там ты будешь только мешать, потому что мне придется думать еще и о твоей безопасности. Извини, но я тебя не возьму.
Он старался говорить как можно мягче и спокойнее, но Анна все-таки надулась и на обратном пути все время молчала. Николай вернул ей «уплывшие» от Якова Ароновича две тысячи долларов и добавил, что необходимость снимать деньги с карточки отпала.
Довез ее до парадной все такую же надутую и молчаливую.
– Не обижайся, хорошо? – попросил он. – Как только что-то прояснится – я тебе сразу позвоню.
Анька поцеловала его в щеку.
– Знаешь, – сказала она, – у меня предчувствие, что все будет хорошо.
Добравшись до квартиры, она выглянула в окно и неумело перекрестила отъезжающую «девятку». Потом, упрямо сжав губы, набрала номер телефона Стасиса.
Пусть Николай старше, умнее и обычно оказывается прав, но у нее сейчас собственная правда и свои счеты.
Ноябрь 1925 г., Москва [18]18
Фрагмент из романа-продолжения «Возвращение в Тибет».
[Закрыть]
Мрачным и промозглым осенним вечером в пустынной аллее парка в Сокольниках остановился автомобиль «Рено». Из пассажирского салона откинули специальное окошко, медной окантовкой напоминающее корабельный иллюминатор, и сиплый мужской голос с выраженным латышским акцентом поинтересовался:
– Ну что там, Кузьмичев?
Шофер спрыгнул с высокого сиденья открытой кабины, чертыхнулся и доложил:
– Бензопровод опять засорился, язви его в душу…
– Сколько стоять будем?
– Да ремонт небольшой. Минут за десять, товарищ Дукис, управлюсь.
С лязгом открылась дверь. Из машины неловко вылез невысокий, щуплый, круглыми очками в железной оправе напоминавший школьного учителя арифметики, начальник внутренней лубянской тюрьмы ОГПУ Карл Дукис. Заглянув в салон, он сухо предложил:
– «Семьдесят третий», можете пока совершить прогулку, – и отошел к водителю, копавшемуся в моторе при свете фонаря «летучая мышь».
Под номером 73 в тайном списке узников Лубянской тюрьмы значился британский подданный Сидней Рейли. Об этом знало не более десятка сотрудников ОГПУ. Такая секретность вызвана тем, что еще продолжалась хитроумная операция чекистской контрразведки «Трест». Уже схвачен заманенный в Советскую Россию неудавшийся диктатор Борис Савинков, но по-прежнему по всей Европе агенты-нелегалы проникали в русские эмигрантские общества, чтобы разрушать их изнутри, уничтожая наиболее талантливых вождей антибольшевистского движения.
В капкан, расставленный ОГПУ, попался и Рейли. Чтобы скрыть его арест, даже инсценировали перестрелку у приграничной деревеньки Майнила, где при попытке перейти советско-финскую границу он якобы погиб.
После разрешения Дукиса из салона бодро выскочил коренастый широкоскулый крепыш – старший уполномоченный КРО ОГПУ Григорий Сыроежкин. Несмотря на относительную молодость – 25 лет – он являлся одной из ключевых фигур операции «Трест».
Сыроежкин привычно оправил ладно пригнанную по фигуре шинельку, полюбовался начищенными до зеркального блеска щегольскими хромовыми сапогами. Потом извлек из кармана серебряный портсигар с княжеской монограммой и, закурив, предложил папироску неторопливо и уверенно ступившему на мокрый песок аллеи пятидесятилетнему, но еще весьма физически крепкому брюнету с высокомерным выражением смуглого лица.
Заключенного номер 73 в целях конспирации одели, как конвоиров, в форму ОГПУ – шинель с темно-синими петлицами и фуражку с околышем того же цвета. С явным удовольствием он вдохнул сырой, пахнущий лесной осенней прелостью воздух и уверенно зашагал по лужам темной аллеи. За ним пристроились двое чекистов. Один – улыбчивый, рано полысевший здоровяк Федулеев, от скуки развлекавший арестанта тем, что без видимых усилий гнул пальцами из медных пятаков крошечные чашечки. Второй – мрачный и худой кавказец Ибрагим Аббисалов, похоже, больной туберкулезом – он часто и надрывно кашлял.
Странная поломка автомобиля в пустынной аллее и неожиданно увеличившееся число сопровождающих, похоже, не смутили Рейли – он чувствовал себя, впервые за почти два месяца бесконечных изматывающих допросов, вполне уверенно.
«Вижу впереди большие развития, – с неистребимым даже во внутренних монологах местечковым акцентом и характерным мелочным тщеславием удовлетворенно размышлял он. – И я таки вполне успокоился относительно своей смерти».
Теперь он с усмешкой вспоминал мрачную камеру, где его палачи разыграли две правдоподобные и страшные инсценировки исполнения смертного приговора, заочно вынесенного Рейли еще в 1918 году за участие в «дипломатическом мятеже».
Теперь он перестал проклинать себя за то, что два месяца назад в уютном номере выборгской гостиницы «Андреа» поддался уговорам этих лжеподпольщиков, якобы идейных борцов с «красными», а на самом деле агентов ОГПУ Якушева и Щукина, и решился нелегально перейти границу.
Он вспомнил холодную, обжигающую воду реки Сестры, плотный предутренний туман и белобрысого чухонца-пограничника, встречавшего его на российском берегу (кстати, он тоже оказался чекистом).
Воистину, у ГПУ всюду глаза и уши. Рейли, не понаслышке знакомый с деятельностью разведок разных стран, не мог не восхищаться грозным монстром, созданным гением фанатичного большевика, в прошлом захудалого польского дворянина Дзержинского.
Но даже в лубянских застенках судьба хранит Рейли. Вполне возможно, что его звезда вновь взойдет. Из стареющего небогатого коммерсанта с сомнительной репутацией (попросту говоря – международного афериста) он превратится… нет-нет, теперь уже не в «короля шпионов», легенды о подвигах которого он сам старательно сочинял, а в фигуру с серьезным политическим весом, в тайного представителя сильных мира сего. Недаром его информацией так заинтересовались руководители ОГПУ. И очень может быть, что Рейли уже совсем скоро нежно расцелует свою маленькую прелестную женушку Нелли.
Он вспомнил, как на свадебном банкете в чопорном лондонском «Савое» она соблазнительно и игриво задирала стройные ножки в озорном канкане, который прежде лихо отплясывала в парижском кабаре «Мулен Руж» под именем Пепиты Бобадилья.
Рейли прогнал прочь неуместные сейчас сентиментальные воспоминания. Главное, чтобы его нынешние тюремщики захотели того же, чего так нестерпимо и дико жаждет он вот уже почти два десятилетия. Тогда, семнадцать лет назад в Тибете, он почти обладал главной реликвией мира. Если бы не вмешательство этого надутого финского гусака, состоявшего на российской службе, этого правильного ничтожества, полковника Маннергейма, – вполне возможно, что сейчас Сидней Рейли стал бы одним из самых богатых и влиятельных людей мира. И если нынешние хозяева Кремля – не полные шлемазлы, они должны жадно вцепиться в его историю о чудесных свойствах Евангелия Фомы.
Тот же Маннергейм – не без помощи апокрифа, конечно же!.. – успел стать национальным героем и регентом Финляндии. Даже уйдя в отставку, он по-прежнему остается одной из влиятельнейших фигур европейской политики. Ах, как жаль, что он упустил этого проклятого барона в семнадцатом году в Петрограде!..
Но ничего, у него еще будет шанс поквитаться с Маннергеймом – сам Артузов дал понять, что ОГПУ заинтересовано в его, Рейли, услугах. Что ж, он готов служить новым хозяевам. За их спиной, втихомолку, используя громадные возможности большевистской тайной службы, он будет шаг за шагом неуклонно продвигаться к заветной цели.
Даже когда Рейли затылком ощущал смертельный холод чекистских наганов и не мог оторвать взгляд от серой штукатурки расстрельной камеры, где среди пулевых оспин проступали плохо замытые брызги чьей-то крови, – даже тогда, ради спасения собственной жизни, он не раскрыл чекистам эту цель.
Семнадцать лет он хранил свою тайну, не доверяя никому. Это только его, Рейли, персональная концессия, и все прочие богатства мира – нефтяные фонтаны, золотые жилы и алмазные копи – не могут сравниться с ней.
Перед глазами вновь вспыхнули огненные блики на золотых похоронных ступах далай-лам в огромном и мрачном зале мертвых дворца Потала, охраняемом скалящимися изваяниями демонов-докшитов…
Там, в потайной кладовой, английские кавалеристы, бряцавшие шпорами по древним каменным плитам, нашли деревянный футляр с апокрифом. Но только Рейли заметил рядом полуистлевший свиток папируса и, повинуясь мгновенному озарению, проворно спрятал его под мундиром.
Вернувшись в Европу, он узнал, что на папирусе – изложенное по-гречески наставление «О природном естестве и логосе магистериума». Авторство приписывали божественному Гермесу Трисмегисту, книга считалась утраченной.
Рейли проявил осторожность – он заказывал ученым мужам перевод частями, принося небольшие и разрозненные фрагменты, скопированные с оригинала.
А когда впервые прочитал древний текст трактата – был как в лихорадке. Он то возносился на вершину счастья, ощущая себя могущественнейшим обладателем сокрытого тайного знания о том, что представляет собой Евангелие от Фомы, то падал в пропасть отчаяния, понимая, как трудно будет заполучить апокриф.
Унесенный воспоминаниями далеко от мокрой аллеи, Рейли вздрогнул, почувствовав, как с голой ветки ему за воротник упала холодная дождевая капля… Он подозрительно оглянулся на конвоиров, почти всерьез опасаясь, что они могли подслушать его тайные мысли, и вернулся к размышлениям о своем ближайшем будущем.
Да, он готов служить новым хозяевам верой и правдой. Не имеет значения, что буквально два месяца назад Рейли страстно призывал в Европе и в Соединенных Штатах жертвовать средства на борьбу с Совдепией и предлагал устроить тотальный террор против большевистских лидеров – что с того? Умный человек понимает, что правильность политической платформы определяется лишь суммой субсидии, которую под нее можно получить. Все остальное – идейная похлебка для примитивных плебейских масс… таких же ничтожеств, как его охранники – изредка Рейли испытывал к ним нечто вроде презрительно-пренебрежительного сочувствия. Но, в конце концов, крыса ведь не страдает оттого, что она крыса, не так ли?..
Увлеченный раздумьями о вновь обретенной собственной значимости, он не обращал внимания на Федулеева, что-то оживленно рассказывающего… Не заметил и того, как слегка приотстал «ликвидатор» Ибрагим Абиссалов. Кавказец вытащил из кармана наган – клапаны и обшлага рукавов его шинели всегда лоснились от оружейной смазки.
Федулеев как раз закончил рассказывать очередной еврейский анекдот и, как было условлено, громко расхохотался – за визгливым неестественным смехом Рейли не расслышал щелчок взведенного бойка. Приблизившись почти вплотную, Ибрагим поднял револьвер, намереваясь попасть арестанту в сердце, – в пустынной и тихой аллее оглушительно грохнул выстрел…
Лицо Рейли исказила гримаса досады и боли. Он прошептал: «Евангелие…» – и рухнул на мокрые листья.
Федулеев присел и деловито начал прощупывать пульс. Ощутив пальцами легкие, едва осязаемые толчки, он поднялся и виновато доложил подошедшему старшему:
– Живой, товарищ Сыроежкин, пульс есть.
– Что, Ибрагим, рука, что ли, с похмелья дрогнула? – усмехнулся Сыроежкин, сверля кавказца немигающим тяжелым взглядом, – Или пожалел врага трудового народа?..
Ибрагим отвел глаза.
– Мамой клянусь, в сердце попал – такой живучий, шакал!..
– Ну-ну, – неопределенно хмыкнул Сыроежкин.
Откинув полу шинели, он извлек из кобуры именной кольт, приятно ощутив медный овал с гравировкой: «Товарищу Сыроежкину Г. С. за беспощадность к врагам Революции. Пред. ВЧК Дзержинский».
Стоя над Рейли, выстрелил ему в грудь – было заметно, как дернулось тело от удара тяжелой пули.
– Ну-ка, проверь, – велел он Федулееву, брезгливо стирая специальной бархоткой капли крови, брызнувшие на глянец сапога.
– Готов, – доложил тот, тщательно прощупав шею расстрелянного.
Тело завернули в рогожу и погрузили в автомобиль. Не нуждавшийся в ремонте «Рено», развернувшись на тесной аллее, покатил обратно на Лубянскую площадь.
Трясясь на ухабах, Федулеев громко, чтобы перекричать громыхающий всеми металлическими сочленениями кузов, обратился к Сыроежкину:
– Вопрос есть, товарищ Сыроежкин. Вот этот номер 73 говорил вроде, что товарищи Артузов и Стырне по-хорошему с ним беседовали, и скоро полная ему амнистия выйдет. А мы вместо этого «исполнили» его. Не ясно как-то…
– Эх, Гриша, здоровый ты, тезка, пятаки пальцами гнешь, а умом – ну чистое дите… Ты пойми, что можно, например, к арестованному врагу применять методы физического воздействия – бить до потери чувства, добывая правдивые показания. А можно, наоборот, сначала напугать, как следует, а после – приласкать. Тогда он тебе в благодарность все расскажет, до донышка, даже то, чего и не знал никогда… Стырне мастер на такие штуки!.. – усмехнулся он, а потом, склонившись к Федулееву, прошептал: – Товарищ Артузов намеревался задействовать номера 73 в операции «Трест». Но Политбюро приняло другое решение. И Сталин настоял, чтоб расстреляли: как волка ни корми, а все равно в лес глядит… Такая уж у него волчья сущность.
Сыроежкин открыл свою кожаную планшетку и извлек небольшой флакон в шелковой сеточке с присоединенной к нему посредством шланга резиновой грушей. Сжав ее несколько раз, старательно опрыскал себя кельнской водой, брызнул и в лицо Федулееву, который тут же расчихался.
– Одэ колон «Демон» – ваша мистическая неотразимость на амурном свидании! – процитировал Сыроежкин и, попросил: – Товарищ Дукис, вели шоферу здесь остановить.
Когда машина затормозила, он браво выскочил на тротуар и распорядился:
– Федулеев – за старшего. Когда сдадите тело товарищу Кушнеру – проследи, чтобы правильно оформили. В рапорте все подробно опишешь. Засим – прощайте, у меня дела… Уж больно хороши и сговорчивы здесь рабфаковки. – Он подмигнул, вскинул ладонь к козырьку фуражки и удалился легкой походкой, насвистывая мотивчик модного фокстрота.
Тех, кто остался в машине, ждала полуночная суета с передачей тела начальнику медчасти лубянской тюрьмы Кушнеру – санитарам, помогавшим переносить труп, объяснили, что привезли попавшего под трамвай. Потом фотографировали номера 73 – в шинели и полностью обнаженного.
Тут Федулеев снова пришел в недоумение: он и раньше подозревал, что расстрелянный – из жидков, а сейчас убедился в этом, заметив обрезанную крайнюю плоть. Но почему тогда номер 73 вспомнил перед смертью христианское Евангелие – непонятно.
Поделиться сомнениями не с кем – товарища Сыроежкина рядом не было, и он поплелся писать рапорт. Когда, потея от сосредоточенного старания, он выводил на листе бумаги: «Пом. нач. КРО ОГПУ тов. Стырне», из морга вынесли тело Рейли, все так же завернутое в рогожу и с укутанной мешком головой. Его закопали в заранее вырытой во внутреннем дворе тюрьмы яме, потом старательно ее заровняли, чтобы отданные номеру 73 полтора аршина ничем не отличались от остальной, вытоптанной до каменной твердости тюремной земли.
Таким оказалось последнее пристанище одного из крупнейших аферистов XX века, чьи придуманные шпионские подвиги были позже описаны в десятках книг. Созданная их авторами слава «короля шпионов» намертво прилипла к Рейли – именно его образ послужил Иену Флемингу прототипом легендарного Джеймса Бонда.
А в щегольской кожаной планшетке, похлопывающей по крепкому бедру спешащего на свидание старшего уполномоченного Григория Сыроежкина, имеется аккуратно связанная пачка листов тончайшей папиросной бумаги, на которые старательно скопированы все материалы дела Рейли.
Для чего ему это нужно, он пока и сам точно не знает, но на всякий случай осторожно собирает свой собственный тайный архив. Запасливый человек – Григорий Николаевич Сыроежкин…
Август 200… г., Санкт-Петербург – деревня Медянка, Выборгский залив
Николай проснулся с ощущением мандража.
Знакомое и уже почти позабытое волнение перед недалеким боем теперь продлится вплоть до того момента, когда, оставшись в одиночестве, он, успокоив дыхание, шагнет навстречу врагу.
От этого ощущения никуда не денешься – он знал это по опыту, а вот пришедшие заодно запоздалое раскаяние и самоедство необходимо унять. Да, Елена и В. Н. стали заложниками из-за того, что он безрассудно втянулся в поиски маннергеймовского клада, стремясь помочь Анне. Но сказанного не воротишь, а сделанного не исправишь. И на этом точка.
Он вышел на балкон – босые ступни холодил остывший за ночь цемент. Предрассветную смурь августовской ночи разгоняли желтые фонари, а далеко-далеко на востоке, за размытыми силуэтами типовых многоэтажек, робко проглядывала полоска рассвета. Призрачная, как новая надежда, которую она несла всем сущим на этой земле.
Николай быстро собрался, выпил кофе. Заставить себя что-нибудь проглотить он так и не смог. Захватив с собой колбасу и хлеб (может быть, удастся пожевать на ходу), он спустился во двор, ласково провел рукой по крыше своей старенькой «девятки»: «Ну что, дорогая, трудный у нас сегодня денек, но мы прорвемся, иначе – никак».
Забрав Профессора, нагруженного мешком с лодкой, двигателем и чехлом со спиннингами, быстро добрался до места встречи – у КП «Осиновая роща».
Дюня подъехал ровно к шести на неприметной грязно-зеленой «тридцать первой» «Волге». Николай удивился – считал, что его одноклассник-генерал разъезжает непременно на «Мерседесе». Впрочем, «Волга», скорее всего, из эфэсбэшного гаража – наверняка с форсированным движком и прочими хитрыми штуками.
Дюня, как и Профессор, обрядился в камуфляж, на ногах – крепкие высокие кроссовки, а вот на голову напялил бесформенную, сильно помятую панаму – этим он, видимо, пытался сгладить слишком заметный образ готового к бою солдата.
– Ну что, гвардейцы, я думаю, строевой смотр проведем поближе к оперативному району, – предложил Дюня, пожимая им руки.
Профессору тон его сразу не понравился. Он заявил, что на него смотреть нечего, все равно, кроме залеченного триппера, ничего не найдешь, а свое дело он знает четко, главное, чтобы никто под ногами не путался.
Дюня с усмешкой выслушал и едко заметил, что если бы он даже и не знал, что перед ним – бывший мент, то лексика Профессора выдала его с головой.
– И что мы вам, младшие братья, все покоя не даем? Ведь уже на пенсии давно, а все в стойку становишься. – Он укоризненно покачал головой.
Профессор собрался ответить, но Николай его опередил:
– Давайте, мужчины, отложим вашу профессиональную дискуссию до более подходящего времени, идет?..
«Волга» Дюни тронулась первой. Вслед за ней двинулся Николай.
Все полтора часа, которые у них ушли на преодоление пустынной в этот ранний час «Скандинавии», рассерженный Профессор упрекал Николая, что тот не позволил ему дать достойный ответ этому лощеному эфэсбэшнику.
– Подумаешь, узнал он меня по словам!.. Я его тоже сразу срисовал. А знаешь почему? Потому что все они – б… и шутки у них б…
Дальше шел рассказ, не раз уже слышанный, о том, что у славного оперативника Профессора тогдашние коллеги Дюни – кагэбэшники, ни хрена не смыслившие в сыскном деле, не только постоянно забирали раскрученные им дела, присваивая себе все лавры, но и выпили, как он выразился, целую цистерну крови.
Профессор даже забыл про свой штурманский долг – обычно он внимательно контролировал скорость и, если она превышала сто километров в час, начинал требовать ее снижения, упорно и методично, не обращая внимание на возражения и даже ругань водителя, и в конце концов добивался своего. Только Владимиру Николаевичу он доверял безоговорочно и обычно, насосавшись пива, мирно спал на протяжении всего пути.
Ниже ста двадцати стрелка спидометра не опускалась – скорость задавал идущий впереди Дюня. Видимо, действительно у «Волги» – форсированный двигатель – заметно, что может ехать значительно быстрее.
Непростоту авто эфэсбэшника невольно подтвердил и заспанный гаишник, прятавшийся за павильончиком остановки рейсового автобуса. Поймав «Волгу» и на дисплее радара зафиксировав цифры скорости, он выскочил «а трассу, радостно махая полосатым жезлом. Но, когда Дюня притормозил и гаишник разглядел номера его автомобиля, мечты об удачном заработке развеялись, как утренний туман, и придорожный милиционер с не меньшим проворством побежал назад и вновь спрятался в своем укрытии.
Вот и Выборг. Переехав у корпусов судостроительного завода мост через заливную протоку, Николай подъехал к поджидавшей у обочины «Волге». Дюня изучал развернутую на коленях дорожную карту.
– Я думаю, нам не стоит подъезжать сейчас слишком близко. Черт его знает, может, у них достаточно сил, и они контролируют этот участок, – Он показал Николаю линию, обозначавшую отрезок дороги от Приморского шоссе до Высоцка. Именно эта дорога вела к дому В. Н.
– Есть где-нибудь поблизости местечко, где мы могли бы встать, не вызывая ненужного интереса, и все толком обсудить?
Николай сосредоточился, вспоминая участок Приморского шоссе, изобиловавший поворотами.
– Давай проедем немного дальше, – показал он на карте, – до поселка Советский. Поселок большой, там целлюлозно-бумажный комбинат, и места для рыбалки есть хорошие. Это я к тому, что в Советском большой гастроном, он открывается… – Николай взглянул на часы, – через двадцать минут. В восемь утра там обычно закупаются рыбаки, не прихватившие еду и напитки из города. Там-то мы точно не будем привлекать внимание. И оттуда на нужную нам дорогу можно попасть другим путем.
Они доехали до поселка, застроенного многоэтажными домами, и остановились на пятачке перед гастрономом. Там уже стояло несколько машин с питерскими номерами. Рядом слонялись несколько невыспавшихся мужчин явно «рыбацкого» вида.
Николай закрыл «девятку», и, когда собирался втиснуться на заднее сиденье «Волги», рядом лихо затормозил тойотовский джип. Из машины выпрыгнул Борис, сосед и приятель Владимира Николаевича.
– Привет, привет! – радостно закричал он, – На рыбалку? А В. Н. небось уже на заливе рыбу ловит? Так и знай, я сегодня намерен вас обставить. Мне американский партнер таких воблеров привез – обалдеть!.. Вся рыба моя будет!.. Если, конечно, по такой жаре хоть что-нибудь клюет.
Борис заглянул в «Волгу» и вежливо поздоровался:
– Здравствуйте. О, Профессор, и ты здесь!.. У меня такие новые воблеры – сейчас покажу.
– Погоди, Борис, а твоя семья… – начал Николай.
– Татьяна с дочкой еще вчера вечером сюда уехали. А я вот только утром вырвался.
Он внимательно посмотрел на Николая:
– Что-то случилось?
– Случилось.
Профессор и Дюня вышли из машины. А Николай, с трудом подбирая слова – все они получались какими-то несерьезными, – объяснил, что произошло.
– Владимира Николаевича и Елену, здесь, на заливе, взяли в заложники и потребовали выкуп. Мы не знаем, кто это сделал. Судя по акценту, какие-то кавказцы. Моих захватили вчера вечером. А раз твои тоже приехали вчера – участки-то соседние, – то, может быть, и их…
