Текст книги "Код Маннергейма"
Автор книги: Василий Горлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)
Он ожидал ответа. Этот Рейли очень хорошо владел русским языком, но говорил с акцентом, напоминавшем мягкий южнорусский говор.
– Кто вы? – спросил я.
– Называйте меня Сидней Рейли – это имя ничуть не хуже всех прочих. По роду занятий я агент Интеллидженс сервис – разведывательной службы британской короны. Но вы не ответили на мой первый вопрос, а их у меня много. Раз уж вы ввязались в игру на чужом поле, давайте будем придерживаться правил. Вы, полковник, представляете определенный интерес как человек, посвященный в некоторые секреты. Речь, конечно, не только о Тибете, хотя меня томит любопытство – какова ваша истинная миссия в этих диких горах? Где вы расстались со своими спутниками и каковы дальнейшие цели вашего отряда?..
Он внимательно вглядывался в мое лицо, и я постарался ничем не обнаружить охватившую меня радость – англичане ничего не знали о полученном нами задании.
Проницательности агенту Ее Величества явно не хватало – он неправильно истолковал молчание:
– Вы, должно быть, размышляете о воинском долге и чести офицера? Не правда ли, полковник?.. Бросьте! Вам – шведскому барону, родившемуся в княжестве Финляндском, между прочим – колонизированном Россией и по воле ее правителей не имеющем собственной государственности, – это не к лицу. Логичнее задуматься о сотрудничестве с британской разведкой – с вашей персоной связаны определенные планы.
– Почему тогда вы дважды пытались меня убить? – спросил я.
Рейли перестал улыбаться и придвинулся вплотную к решетке:
– Дорогой мой полковник, это сделать никогда не поздно, а сейчас даже проще, чем ущипнуть за зад горничную. Мне бы очень не хотелось, чтобы все сложилось именно так. Но это зависит не от меня – выбор за вами, – и, очевидно, чтобы воспользоваться моей предполагаемой растерянностью, зловещим тоном, приняв вид совершенного Мефистофеля из провинциальной антрепризы, он повторил вопрос: – С какой целью вы прибыли в Тибет?.. Учтите, от вашего ответа зависит очень многое, – с этими словами он извлек из кобуры устрашающего размера «Смит и Весссон» и демонстративно взвел курок. Этот господин явно был любителем театральных эффектов.
– Что со мной произошло на площади? У меня какой-то провал в памяти?
– Современная химия – величайшая из наук. Вас усыпили хлороформом. Однако… – он извлек из кармана кителя часы и, откинув крышку, взглянул на циферблат, – время не ждет, пора заканчивать затянувшуюся беседу. Быть живым или мертвым, как говорят в моем родном городе, – это две большие разницы. Кстати, подумайте, каково будет узнать о вашей безвестной кончине в грязном застенке семье, дочерям, а в особенности – милейшей Екатерине Михайловне, отважной женщине, решившейся родить ребенка вне брака…
Показалось, что каменный пол камеры проваливается куда-то вниз, в голове роились несвязные мысли – настолько сильно поразили меня слова Рейли.
– Я вижу, полковник, вы весьма удивлены. – Он самодовольно рассмеялся. – Могу сообщить: сведения достоверные, получены от нашего агента в Верном – месяц назад Екатерина Михайловна благополучно разрешилась от бремени. Родился, насколько я помню, мальчик. Любопытно, что это событие произошло девять месяцев спустя, как вы побывали в Верном. – И он заговорщицки мне подмигнул.
Предаваться мучительным и радостным переживаниям было бы несвоевременно – под дулом револьвера я решился сделать вид, что готов с ним сотрудничать. Рейли это чрезвычайно обрадовало, он заявил, что «всегда держал меня за умного человека», и даже перестал задавать вопросы. Минутой позже я понял, чем вызвана эта перемена.
– Пока вам, полковник, придется оставаться в заключении. Обращаться с вами будут достойным образом. Но вскоре вы получите свое первое задание. Предстоит серьезная операция. – Он придвинулся вплотную к решетке и заговорил тише. От возбуждения глаза его горели, а лоб покрывала испарина, хотя в каземате было весьма холодно: – Отсюда, из Лхасы, в Непал на днях – ожидают только приказа – отправится караван с грузом сокровищ, веками хранившихся в Потале. Даже если не принимать в расчет историческую и художественную ценность этих буддийских святынь, а оценивать только вес золота и драгоценных камней, то и тогда стоимость всего, что будет в ящиках и тюках, никак не меньше… – Он сделал многозначительную паузу – как я уже заметил раньше, театральные эффекты были его страстью. – Никак не меньше десяти миллионов фунтов.
Он бросил на меня острый взгляд, облизал пересохшие губы и горячо зашептал:
– Но золото и драгоценности – не главное… Отсюда вывозят вещь абсолютно уникальную. Способную, без преувеличения, перевернуть современный мир. Это… – Он вдруг подозрительно взглянул на меня и добавил уже спокойнее: – Впрочем, об этом вы узнаете в свое время… Так вот, милейший барон, в Тибете весьма неспокойно. Случаи нападения разбойников на путешествующих по здешним горным дорогам весьма многочисленны… и успешны. Как вы думаете, полковник, караван, о котором я вам только что рассказал, должен привлечь внимание туземных бандитов, а?.. А если у грабителей будут подробные сведения о времени выхода и маршруте, то и охранный отряд колониального корпуса в сотню сабель вряд ли сможет помешать нападению. Не правда ли?.. – Он рассмеялся и прибавил, поднимаясь: – Я надеюсь, мы поняли друг друга. До скорой встречи, полковник!..
Я в изнеможении оперся спиной о стену и закрыл глаза – сказывались последствия отравления хлороформом. Итак, агент британской разведки Сидней Рейли, большой любитель театральных эффектов, намерен использовать меня для инсценировки нападения тибетских бандитов на военный английский караван. Его планы, по невероятному стечению обстоятельств, до мелочей повторяли полученный мной из Генерального штаба приказ (за исключением, разумеется, последствий нападения) – мне надлежало воспрепятствовать вывозу сокровищ и вернуть их буддийским ламам.
Прежде чем обдумывать детали, я решил удостовериться, что сопровождавшего меня Тенцинга тоже содержат в этом застенке, и довольно громко окликнул его. Он слабо отозвался – видимо, находился в соседнем каменном мешке.
Наш стражник обернулся и на ломаном английском приказал мне молчать. Я подчинился и принялся обдумывать новые обстоятельства, временами невольно сбиваясь на терзавшую душу тоску – всем сердцем я рвался в небольшой, утопающий в зелени садов городок к пленившей меня чудесной и отважной женщине, ставшей теперь матерью моего сына. Как безумно хотелось оказаться подле нее… Измученный перенесенными испытаниями и душевной смутой, я задремал…
В этом узилище под присмотром сменяющих друг друга двух индусов мы с Тенцингом провели трое суток. Каждый день появлялся Рейли, чувствовавший себя уже вполне моим хозяином. Визиты его были краткими, и ничего более существенного, чем указание быть готовым, я не услышал. Четвертой ночью меня разбудил громкий шепот:
– Ваше высокоблагородие, господин полковник, – просыпайтесь! Нельзя нам здесь долго!..
И ходил Он по все дни, и учил в храме, и проповедовал приближение Царствия Небесного. И множество народа слушало Его с трепетом и услаждением. И служитель храма по имени Леви сказал Сыну Человеческому: «Чьей властью Ты проповедуешь в этом, месте для чистых? А ученики Твой даже не омыли грязь с ног своих, а брат Твой Иаков в ветхом рубище, не совершив омовения, вошел во Двор Священников».
И замышлял он против Сына Человеческого, чтобы взять его и вести на суд первосвященников. И спросил Иисус: «А ты чист? Ты омылся в источнике Давидовом и спустился по одной лестнице, и поднялся по другой лестнице. Но омылся ты в стоячей воде, где собаки и свиньи лежат день и ночь. А Мои ученики омылись в живой воде Небесного Отца Моего».
Тогда собрались первосвященники и книжники и старейшины народа во двор первосвященника по имени Каиафа. И положили в совете взять Иисуса хитростью и убить, но говорили: только не в праздник, чтобы не сделалось возмущения в народе. Ибо много было пришедших в Иерусалим на праздник Пасхи и опресноков из разных мест: и из Александрии, и из пределов эллинских, и из Рима. И дивились Ему, и боялись взять Его, чтобы выдать толпе, ибо час тот не настал еще.
И позвал Он Иуду Искариота, и удалился с ним на гору Елеонскую, и сказал: «Лицемерны и боязливы первосвященники и фарисеи иерусалимские, и боятся взять Сына Человеческого по все дни проповедующего в храме. Ты один иудей среди любимых детей Моих, тебе поверят судьи иудейские. Пойди во двор первосвященника Каиафы и проси награду ничтожную, дабы по скупости своей не убоялись дать тебе; свидетельствуй против Меня, будто Сын Человеческий призывал разрушить храм и говорил, что он сын Давидов, новый Царь Иудейский».
И пал ниц Иуда Искариот; и ужасался много, и плакал, и молил Иисуса: «Равви! Избавь меня от страшного бремени сего». И сказал Сын Человеческий: «Авва Отче! Не чего Я хочу, но чего Ты; восстань, чадо, делай, что должно, и пусть будет, что будет».
И пошел Иуда Искариот, один из двенадцати к первосвященникам, чтобы предать Его им. Они же, услышав, возрадовались и обещали дать ему тридцать сребреников.
В первый день опресноков, когда закололи пасхального агнца, сказал Иисус: «Приготовьте пасху». И возроптали ученики Его и сказали Ему: «Равви! Время праздничной трапезы не исполнилось еще». И сказал Сын Человеческий: «Сегодня с вами еще. Завтра уже не увидите Меня».
И указал Он, и пошли и по слову Его нашли дом с горницей устланной и приготовили пасху.
Когда настал вечер, Он пришел с двенадцатью; и когда они возлежали и ели, Иисус сказал: «Истинно говорю вам! Ученик предаст Учителя». Они опечалились и стали говорить Ему один за другим: «Не я ли, Господи?» И ответил Он: «Тот, кто обмакивает хлеб в чашу со Мной».
И, взяв хлеб, благословил, преломил, дал им и сказал: «Примите, ешьте; это тело Мое». И, взяв чашу, подал им, и пили из нее все; и сказал им: «Это кровь Моя, что будет пролита за многих; истинно говорю вам: Я уже не буду пить от плода виноградного до того дня, когда буду пить новое вино в Царствии Божьем». А плачущему Иуде Искариоту сказал: «То, что делаешь, делай скорее». И он тотчас же вышел.
И воспев, пошли они на гору Елеонскую; пришли в сады Гефсиманские и разожгли там огонь, потому что холодно было им. И сказал Иисус: «Чадо, все вы соблазнитесь обо Мне в эту ночь». И Симон Петр сказал Ему: «Если все соблазнятся, тоне я».
И говорит ему Сын Человеческий: «Истинно говорю тебе! Прежде, чем пропоет петух, трижды отречешься от Меня». И скорбела душа Его тяжко; пал на землю и молился Он: «Авва Отче! Все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты».
И в третью стражу вернулся Он к двенадцати, и нашел их всех спящими. И сказал Он тогда: «Кончено, пришел час; предается Сын Человеческий в руки человеческие».
И тотчас же из темноты выступил в круг огня Иуда Искариот; и подошел к Иисусу и сказал: «Равви, Равви!» И поцеловал Его. И окружило их множество слуг Каиафы с мечами и кольями; и возложили на Него руки, и взяли Его. Тогда бывшие с Ним оставили Его; и все бежали; а раба Его неверного Фому схватил за одежды один из служителей и говорил: «Уж не ты ли сын Давидов?»
И вырвался от него Фома, оставив платье свое, и бежал наг. А Сына Человеческого привели на двор тестя первосвященника Каиафы по имени Анна и искали свидетельства на Него, чтобы передать Его на суд прокуратору Понтию. И сказал Он им, что Он Христос; и говорили те: Он богохульствует. И признали Его повинным смерти, и отдали на поругание слугам первосвященника. Те же плевали Ему в лицо и заушали Его; накрыв главу Его лохмотьями, били по щекам и говорили: «Прореки нам, Христос, кто ударил тебя».
А Симон Петр, стоявший во дворе, когда приступили к нему слуги Анны и сказали: «Ты из Галилеи, уж не с Ним ли ты?» – трижды отрекся он от Сына Человеческого. А для страждущих учеников путь один от руин дома сего к древу одинокому белому.
Август 200… г., Санкт-Петербург
Голова болела, и думалось плохо. Но Николай старался – слишком серьезные и неприятные произошли этой ночью события. Разбитая голова, украденная шкатулка, пожар в Анькином доме и пропавшие оригиналы дневника и писем Маннергейма – не много ли случайностей?
Напрашивался вывод: существует кто-то неизвестный, «охотник» – назовем его так, все это устроивший.
Николай никому не рассказывал о письмах, которые привезла Анна из Финляндии, и, если честно, до сих пор относился к этой попытке кладоискательства чуточку снисходительно.
Автор писем – не капитан пиратской шхуны, грабивший в Карибском море испанские золотые галеоны, а потом зарывший награбленное на необитаемом острове, опасаясь, что команда поднимет бунт в жажде добраться до его доли двойных дублонов и драгоценных самоцветов.
Письма своим друзьям-сослуживцам отправил маршал Карл Густав Эмиль Маннергейм – крупный политик, бывший регент и президент Финляндии, сумевший, находясь в годы Второй мировой между молотом и наковальней – фашистской Германией и Советской Россией, – сохранить независимость своей небольшой страны.
Талантливый полководец и военный стратег, успешно воевавший еще в Первую мировую, он на протяжении пяти лет силами крошечной финской армии сдерживал на Карельском перешейке советскую военную махину.
Возможно, маршал, тихо доживавший свой долгий век в Швейцарии за написанием мемуаров, решил напомнить о себе близким людям и придумал этот своеобразный розыгрыш с кладом. Недаром на фотографии у него такой хитрой прищур. Сразу видно: мистификации ему были не чужды.
Но, с другой стороны, весной 1944 года Маннергейм действительно что-то спрятал на островах Выборгского залива. Да и «охотник» совсем не похож на нелепого чудака, увлеченного разгадыванием старых мистификаций.
«Скорее, – подумал Николай невесело, – похож он на серьезного профессионала. Так много успеть за какие-то пару часов – очень непросто. Откуда ты взялся, такой умелый, на наши головы?..»
Николай разозлился – его всегда бесила невозможность ответить обидчику.
«Ладно, – успокаивал он себя, – что толку злиться. Давай-ка лучше займемся пловом».
Николай неплохо готовил. Его кулинарный репертуар состоял в основном из азиатских блюд, экзотичных для здешних северных мест. А с пловом была отдельная история – он научился его готовить еще подростком, по настоянию отца. Приготовление плова было мужской семейной традицией. И хотя семью жестоко перемололо время, это блюдо осталось своеобразной фамильной ценностью, передаваемой из поколения в поколение. [14]14
Здесь приводится рецепт приготовления настоящего узбекского плова. Те, кого кулинария не интересует, могут сразу открыть с. 259.
[Закрыть]
Первым делом он поставил промываться рис. Это лучше сделать загодя – замачивать в воде его нужно не меньше двух часов. Правильный рис – это главное в плове. Чтобы он не слипся противными крахмальными комками и не напоминал потом детскую кашу, а был рассыпчатым и красивым – зернышко к зернышку, нужен особый сорт. В Петербурге не легко найти девзиру – специальные сорта выдержанного не обмолоченным риса, что продают на азиатских базарах от Душанбе до Алма-Аты. Но нашлась замена – так называемый «Золотистый», обработанный паром. Особенно неплох мистралевский «Индиго». Но даже его Николай предпочитал промывать достаточно долго. Ставил миску с рисом в мойку и включал воду, обязательно холодную, время от времени осторожно перемешивая и сливая крахмальную муть.
Потом достал видавший виды казан – в чугунном горшке, а тем более в кастрюле плов обязательно пригорит. Налив на дно казана немного оливкового масла, он привычно пожалел об отсутствии жирной баранины. По правилам, сначала в казане растапливают немного курдючного сала, впрочем, это уже изыски. Ну что делать – не живут в Петербурге жирные бараны, а раз так – подойдет любое мясо.
Пока калилось масло, Николай нарезал кубиками кусок свиной шеи и порубил несколько хранившихся в морозильной камере бараньих ребрышек – для любителей погрызть, да и с костями – вкуснее, и нарезал полукольцами лук. Убедившись по легкому дымку, появившемуся над казаном, что масло уже перекалилось, сложил туда лук – пусть пожарится до золотистого оттенка. Пропорции необходимого набора продуктов очень просты. Идеальны для плова равные доли мяса, лука, моркови и риса. Ну вот – лук и готов. Достав его шумовкой, вновь раскалил масло и на большом огне стал обжаривать мясо – лучше делать это небольшими порциями, чтобы оно не успело дать сок, а покрылось аккуратной коричневой корочкой. Пока обжаривалось мясо, он выбрал три крупные головки чеснока – чистить не надо, лишь стряхнуть шелуху – и занялся морковью. Поскоблив ножом оранжевые нарядные и сочные морковины, настрогал их тонкими полосками на горизонтальной терке. Правильнее, конечно, нарезать ножом, но уж больно долгая это процедура, на терке значительно быстрее – главное, не увлекаться и беречь пальцы от острых стальных резаков. К тому моменту, когда нашинкованная морковь заполнила миску аккуратной оранжевой горкой, все мясо уже обжарилось. Теперь его вместе с луком нужно вновь загрузить в казан и добавить приготовленные головки чеснока. Именно в этот момент предстояло создать вкус будущего плова – добавить специи и соль. Посолил Николай осторожно – потом можно добавить или при закладке чуть больше посолить рис. Теперь перец – сначала красный, лучше – отламывая кусочки от засушенного стручка, потом молотый черный – и попробовать, помня, что в результате – будет острее. И наконец, главная специя – зира или кумин – его темно-коричневые игольчатые зернышки сообщали плову непередаваемый азиатский тонкий привкус и аромат. Зиры должно быть много – на семилитровый казан Николай добавлял не меньше пяти граммов, или половину маленького пластикового пакетика от рыночных торговцев. Немного молотого кориандра – ему нравился чуть сладковатый вкус семян растения, больше известного как кинза. Можно, если есть, добавить сушеные ягоды барбариса. Со специями покончено – Николай долил в казан кипятка, так, чтобы вода не выступала поверх мяса, а потом аккуратно закрыл булькающее ароматное варево слоем моркови и убавил огонь – перемешивать плов теперь уже нельзя, пусть неторопливо варится – не меньше получаса. Пришла пора риса – слив воду, Николай слегка посолил влажные зерна и добавил куркумы – этот желтый порошок, известный еще как индийский шафран, придаст готовому рису нарядную окраску. «Жаль, нет айвы, – вздохнул он, – с ней аромат плова просто убийственным получается».
Уложенные поверх риса желтые ломтики терпкого кисло-сладкого вкуса создают замечательный контраст острому мясу. Заменить ее нечем – яблоки, даже самые крепкие, развариваются, превращаясь в неаппетитное месиво, но можно добавить изюм – лучше, чтобы он был покислее. Ну вот, зирвак – мясо с луком и морковью – уже готов. Перемешав рис с горстью светлого сушеного винограда, Николай выложил все это в казан поверх уже обмякшей моркови и разровнял верхний слой. Теперь нужно аккуратно, по стенкам казана или установив в центре блюдце, налить горячую воду, так, чтобы она не размывала плов. Важно, чтобы вода стояла над рисом – слой должен быть не меньше двух сантиметров, но больше – тоже не надо, иначе замучаешься потом выпаривать. Николай облегченно вздохнул – теперь все в воле Аллаха, и если Всевышний будет милостив, то получится плов, вкус которого запоминается надолго. А пока на плите творится кулинарное таинство – можно перекурить.
Голова продолжала болеть, и он справедливо решил, что рюмка холодной водки ей уж точно не повредит. Открыл банку домашних маринованных огурчиков – кстати, маринованные овощи – прекрасный гарнир к плову – и «немедленно выпил», как незабвенный Венечка Ерофеев, добирающийся из Москвы в Петушки.
Набив трубку и с наслаждением затянувшись, он щурился, разглядывая залитую солнцем улицу и разомлевших прохожих – для питерцев двадцать с лишним градусов – уже невыносимая жара.
Кто он, этот «охотник»?
Николай понимал, что тот бродит где-то совсем рядом – иначе, откуда такая информированность?
Итак, первое событие в цепочке – убийство Хейно Раппала, неожиданно обретенного и сразу потерянного Анькой деда. Из Финляндии Анна вернулась в обществе трех спутников – литовца-корабела Стасиса, Профессора и Доктора. Все они в момент убийства были на рыболовной базе.
Профессора можно сразу вычеркнуть – Николай знал его не первый год.
Остаются двое. Доктора после встречи на заливе Николай не видел, вроде бы он работает в Военно-медицинской академии и помог устроить туда Димку Воскобойникова. Надо будет расспросить о нем Профессора, с которым они приятельствуют.
Теперь Стасис, он – литовец. Впрочем, это еще ни о чем не говорит. Как же его фамилия… что-то связанное с советским кино… ах да – Адомайтис. У третьего адресата Маннергейма, литовца, фамилия иная. Хотя это тоже не имеет значения – у профессионала, а «охотник» явно профессионал, наверняка, не один комплект документов.
Интересно, где Стасис провел сегодняшнюю ночь? Надо расспросить Анну.
Так, а что у нас там происходит с пловом? Николай заглянул в казан, и его обдало волной горячего ароматного пара. Ага, воды уже нет, верхний слой риса набух, стал рассыпчатым и выглядел вполне готовым. Теперь можно небольшой деревянной палочкой проткнуть его в нескольких местах, чтобы легче выпаривались остатки влаги. Убавив огонь, он накрыл плов большой тарелкой и закрыл крышку – теперь сильный жар плову вреден, рис должен томиться.
Николай взглянул на часы. До прихода девиц еще минут тридцать – он успеет выдержать плов в мягком тепле.
Может быть, «охотник» – Стасис?
Но для серьезных подозрений фактов пока недостаточно. К тому же очень неприятная эта версия – Анька, похоже, успела влюбиться в красавца-прибалта.
Когда затренькал дверной звонок, – оставалось лишь выложить плов на блюдо. Вежливая Анна, с порога учуяв хорошо знакомые ароматы и сглотнув слюну, все же поинтересовалась:
– Ну как ты? Что с головой?..
– Иди мой руки – сначала плов, специально для вас готовил. Настя, проходите, пожалуйста, обувь можно не снимать.
Анастасия несколько церемонно последовала в ванную вслед за подругой. Николай тем временем выложил плов на большое блюдо из оникса. В центре сделал горку из риса, а по краю – бордюр из мяса и моркови. Выглядело весьма аппетитно – золотистый рассыпчатый рис, сочно дымящиеся куски мяса и темные, почти кирпичного цвета, полоски моркови.
– Ну а все-таки, что с головой? – Анна попыталась рассмотреть скрытый белой повязкой шов.
– С головой нормально – череп цел. Барышни, прошу к столу!
Уговаривать себя девчонки не заставили и дисциплинированно расселись, с откровенным вожделением наблюдая, как Николай раскладывает плов по тарелкам. Затем некоторое время на кухне раздавались лишь удовлетворенные междометия и вздохи. Николай давно обнаружил, что голодный мужчина – существо куда более мирное и покладистое, чем голодная женщина. Сейчас он тихо радовался возникшему у девчонок после еды умиротворенному настроению.
– Если хотите выпить – могу предложить водки, ничего иного, извините, нет.
Обе дружно замотали головами.
– Можно мне чаю, а то сейчас засну, – попросила Анна.
Николай, зная ее вкусы, заварил зеленый чай, который она пила помногу, забавно называя этот процесс «чаек швыркать».
Анна тем временем рассказывала о своем походе в милицию на допрос к дознавателю Ванькину. Самое главное: выяснилось, что ее соседи – баба Маня и Тимка – живы. Как оказалось, баба Маня вчера днем уехала к своей подруге в Рощино, о пожаре узнала только из выпуска «Новостей». А Тимофей, оставшись той ночью один в квартире (Анна была на ночном дежурстве), сорвался – вколол себе дозу, припрятанную на случай тяжелой ломки. Он смутно помнил, что приходил какой-то негр. Но из-за того, что он был «под кайфом», менты ему не верили и считали, что именно он в наркотическом опьянении поджег квартиру… Тимка сейчас в больнице – обгорел и отравился угарным газом. Счастье, что вообще жив остался. Сосед из квартиры напротив возвращался из пивной и увидел пожар. Дверь была открыта, в прихожей он наткнулся на Тимку, а квартира уже полыхала…
– А он что, после дозы всегда бродит?.. – уточнил Николай.
– Да нет, обычно запирается у себя в комнате и лежит там тихо, пока не отойдет. Да и не кололся Тимка давно – он твердо решил завязать, мы с бабой Маней, как могли, ему помогали. Сейчас деньги появились, думала отправить его в Киргизию, к доктору Назаралиеву – алма-атинские друзья рассказывали, что он реально помогает… Ой, извини, спасибо тебе большое, вкуснее твоего плова я просто не встречала.
– Да, Николай, спасибо, – поддержала ее Настя. – Вкусно – безумно! Но я буду нескромной – можно мне еще?..
Крупная высокая Настя весело пренебрегала диетами. Анна, закурив, попыталась скрутить собственное ухо в трубочку – верный признак глубокой задумчивости.
– Так ты считаешь, что твое ранение, пожар и пропажа документов – все это взаимосвязано?.. – спросила она.
– А ты полагаешь – нет?
– Я не знаю, – ответила она не очень уверенно.
– Девочка моя хорошая, но… – начал Николай.
– Да понимаю я все, – перебила его Анна. – Мне так стыдно, что я втянула тебя в эту историю. Из-за меня тебе разбили голову, из-за меня Тимка попал в больницу, квартиру сожгли… А сейчас еще и Настю впутываю. Но я не могу это оставить – они убили дедушку, а я ему обещала. Я должна была делать все одна, но я не знала, что будет так плохо и страшно.
– Ну ты и дура! – Настя не на шутку разозлилась. – Мы тебе кто – просто так погулять, что ли, вышли?
– Анька, прекращай заниматься самоедством. Давай лучше попробуем вместе разобраться в наших проблемах. – Николай примял специальной металлической лопаточкой-топтушкой тлеющий в трубке табак: – Итак… По неизвестным причинам убивают Анькиного деда. Но перед этим он успевает рассказать о документах Маннергейма, которые буквально накануне передал на хранение своему юристу. Приехав из Финляндии, Анна рассказывает об этом мне и отдает документы, собираясь на съемки в Выборг. Я привожу бумаги в дирекцию, чтобы отдать их Анне. Она прячет дневник и письма в свою ячейку, чтобы почитать их ночью во время дежурства. Предварительно она делает копии и просит меня забрать шкатулку из карельской березы с собой. Через час, когда я на «развозке» добираюсь домой, меня при входе во двор бьют по голове. При этом пропадают шкатулка и копии писем. Чуть позже кто-то проникает в квартиру Анны и, очевидно, не найдя документы – их там просто нет, не обращая внимания на одурманенного Тимофея, устраивает пожар. Кстати, непонятно, зачем он это сделал – чтобы сильнее напугать нас, что ли?..
– Может быть, – согласилась Анна.
– Далее неизвестный – назовем его для простоты «охотником», – не обнаружив искомое в двух местах, устраивает обыск в здании дирекции, плохо, но все же охраняемом. Он вскрывает Анькину ячейку и, наконец, получает столь желанные документы.
– По-моему, я поняла, для чего этот ублюдок-«охотник» устроил пожар. Когда ночью дежурная бригада выезжает на происшествие – в редакции ведь никого нет, делай, что хочешь. – Анна посмотрела на Настю и Николая.
– А как «охотник» попал в здание компании?.. Тетки-милиционерши, конечно, спят, но дверь-то закрыта. А они спросонья жутко вредными бывают – своих-то не очень пускают, – поделилась сомнениями Настя.
– А зачем ему дверь? – возразил Николай. – С тыльной стороны есть пожарная лестница. Решетки только на окнах первого этажа. Лето, все стеклопакеты настежь открыты. Забраться внутрь – дело пяти минут.
– Но я же никому, кроме тебя и Насти, не рассказывала о документах?..
Анна недоуменно уставилась на Николая. Тот, посасывая трубку, осторожно заметил:
– Хорошая моя, если охотник находится рядом с дичью, ему не нужно ничего рассказывать… Есть некто, кто был рядом с тобой и в Финляндии, и здесь, в Петербурге. Прости за этот вопрос, ты не знаешь, где эту ночь провел Стасис?..
– Стасис? – переспросила Анна растерянно, щеки ее порозовели. – Я знаю, он был на гонках на Заячьем острове. Правда, он куда-то уезжал и привез мне потом букет роз, но… Нет, Стасис не мог этого сделать. Я это не потому говорю, – она еще больше покраснела, – что он мне нравится. Он на такое не способен, он хороший…
Неловкое молчание нарушил Николай:
– Прости меня еще раз, но ты ведь его совсем не знаешь…
Обиженно примолкшую Анну поддержала Настя:
– Женщины чувствительнее мужчин и многие вещи открывают интуитивно. Наверное, Анна права: если она считает, что Стасис – не «охотник», значит, так оно и есть.
– Нет, Стасис не мог этого сделать! – уже увереннее повторила Анна.
Николай внимательно рассматривал темно-вишневый чубук своей трубки. Доводы девчонок не казались ему убедительными.
– Тогда – кто же?
– Я не знаю. Но это не он, – упрямо повторила Анна.
Огорчать Анну ему не хотелось, да и доказательств не было.
– Ладно, неизвестный «охотник» – кто бы он ни был – получил желаемое. А вот оставит ли он нас теперь в покое – большой вопрос.
– А я вообще не могу понять – зачем ему с таким риском добывать эти письма? – спросила Настя.
– Всего Маннергейм отправил три письма, предупредив адресатов, что только вместе они смогут отыскать спрятанное. Два из них Анна привезла из Финляндии, а третье, видимо, уже было у «охотника». Теперь, имея на руках все три, он сможет расшифровать послание маршала и найти место, где зарыто Нечто.
– Господи, прямо «Таинственный остров» какой-то – шифры, сокровища… Не хватает только хромого Сильвера и попугая, который кричит: «Пиастры, пиастры!»
В этот момент зачирикал Анькин мобильник.
– Да, – ответила она и, искоса взглянув на Николая, ушла разговаривать в комнату.
«А вот и хромой Сильвер!» – усмехнулся про себя Полуверцев.
Ну что ж, подозрения по поводу Стасиса придется проверять самому, влюбленная Анька здесь не помощница. Есть у Николая возможность получить исчерпывающую информацию, правда, очень не хочется ею пользоваться.
Продолжая разговор, он объяснил Насте:
– Сокровища-то вряд ли, но, похоже, Маннергейм зарыл что-то очень ценное – судя по тому, как действует этот «охотник».
– Да уж, – поддакнула Настя, воровато подцепив из блюда ложку плова.
– Поешь еще, не мучайся, – предложил Николай.
– Не могу я, – сокрушенно покачала Настя головой, – И так уже… – Она выразительно похлопала себя по бокам.
Николаю нравилась эта очень яркая и талантливая девушка. Еще два года назад она была сущим щенком – умненьким, задорным, неуклюжим. Может быть, ощущая свою женскую непривлекательность, она старательно отодвигала взросление, оставаясь озорным и веселым подростком. И вдруг – это действительно случилось вдруг и сразу – к Насте пришла любовь. Не несчастная безответная влюбленность, а взаимное, полноценное чувство. С Настей произошла удивительная метаморфоза: прямо на глазах из гадкого утенка она превратилась, как и полагается, в красивого лебедя.
