Текст книги "Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио"

Автор книги: Василий Молодяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 42 страниц)

Если смотреть на нынешние войны по-иному и не принимать во внимание то, что движение за «новый порядок» в конечном счете является идеологическим и культурным движением за возвращение к естественной природе человека, то понять истинную природу завтрашнего нового мирового порядка, который будет создан сотрудничеством Японии, Германии и Италии, просто невозможно.

Перед тем как новый мировой порядок будет в полной мере установлен, прежде всего должны произойти радикальные изменения в мышлении людей в целом. Иными словами, пора покончить с привычными мыслями, которые сотни лет господствовали над человечеством. Все требует пересмотра, даже основные качества Бога и человека должны быть переосмыслены. Многие догмы и предрассудки будут отброшены прочь, поскольку в ходе предполагаемых перемен на такие вещи, как свобода и равенство личностей, неотъемлемые права человека, абсолютный суверенитет государства и право народов на самоопределение, придется посмотреть совершенно по-иному, нежели ранее. В новом мире многое из того, что прежде высоко ценилось как делающее эту жизнь достойной существования, может утратить свою ценность, поскольку именно то, чем так гордились силы старого, является источником несправедливости, неразумности, тирании и эксплуатации. Не приходится ожидать, что подобные радикальные перемены, не имеющие параллелей в мировой истории, могут быть осуществлены в короткий промежуток времени. Но общее направление века сейчас именно таково. Новый порядок успешно создается на деле на обширных пространствах Азии и Европы, и этот процесс обещает отныне только ускоряться.

Глядя на эпохальные события, происходящие в Европе и Азии, не приходится сомневаться ни в причинах, вызвавших к жизни пакт между Японией, Германией и Италией, ни в долге, который они этим на себя принимают».[525]525
  «Известия», 1935, 1.05.


[Закрыть]

Согласно Сиратори, главное значение пакта в том, что он открывает возможность нового пути развития человечества, показывает альтернативу «современному миру» и намечает контуры грядущей цивилизации. И тут можно вспомнить – не удивляйтесь, читатель, – статью Н.И. Бухарина 1935 г. «Второе рождение человечества»:

«На наших глазах меняется весь мир. Меняется с быстротой неслыханной и невиданной. Локомотив истории – это теперь не плохонький паровоз девятнадцатого столетия, а мощная машина, которая с невероятной скоростью мчится вперед… Карта мира изменилась, границы на ней вычерчены совсем по-иному, переменились ее цвета… Либерализм, демократия, пацифизм – все более линяют и исчезают с исторических подмостков вместе со свободой торговли и парламентскими режимами».[526]526
  Дзэнтайсюги то дзиммин сэнсэн. (Тоталитаризм и народный фронт) // Сиратори Тосио. Кокусай Нихон-но тии. (Международное положение Японии). Токио, 1938, с. 28.


[Закрыть] А вот Сиратори, два года спустя: «Маятник часов качнулся в сторону от либерализма и демократии, которыми одно время были захвачены народы… Некогда широко признанная теория управления государством, видевшая в парламенте реальный центр власти, ныне полностью отвергнута, и страна стремительно движется к тоталитаризму, который является фундаментальным принципом национальной жизни Японии на протяжении вот уже трех тысяч лет».[527]527
  Nobumasa Suyetsugu. The Three Power Pact // «Contemporary Japan», vol. IX, № 11 (November 1940).


[Закрыть] Разумеется, Бухарин имел в виду грядущее объединение человечества под знаменем коммунизма в результате мировой революции, утверждая, что до сих пор по-настоящему единого человечества «реально не существовало». «Это – не простая мечта, не греза, не «сон золотой». Это – историческая необходимость… Это будет вторым рождением человечества, его рождением не как биологического вида, а как единого и целостного человеческого общества». В борьбе за грядущее единство коммунизму противостоит «фашизм» как «сила, разделяющая человечество».

Пожалуй, до 1939 г. подобное мог написать и Сиратори, только поменяв «измы» местами. Потом противопоставление потеряло силу: «коммунизм» больше не пугал тех, кто ныне видел в нем еще одну форму «тоталитаризма». Исходя из того, что путь к новому мировому порядку только начинается, Сиратори считал подключение СССР к общим усилиям трех держав следующим, логически оправданным и необходимым этапом. И в том, что такая возможность открылась, он тоже видел историческое значение пакта.

Сиратори стремился заглянуть за горизонт сегодняшнего дня. Ему вторил националистический идеолог адмирал Суэцугу, многозначительно заявлявший, что в основе пакта лежит «единство мысли и идеологии» трех стран и что поэтому он является «исторической неизбежностью».[528]528
  Цит. по: Мадер Ю. Цит. соч., с. 287-288.


[Закрыть] А что думали более прагматически мыслящие люди? 13 ноября Рихард Зорге поместил в «Франкфуртер цайтунг» статью «Большой поворот. «Ревизия» японской внешней политики в связи с Тройственным пактом».

«Правительство Коноэ в течение первых двух месяцев пребывания у власти приняло важное решение, перед которым уже стояли три предшествовавших японских правительства <Хиранума, Абэ и Енаи. – В.М>. После этого решения, которое нашло свое выражение в Тройственном пакте, Япония на сегодняшний день прошла уже значительное расстояние по своему новому внешнеполитическому пути. С падением кабинета Енаи-Арита в июле этого года рухнула последняя попытка удовлетворить растущие притязания Японии на «жизненное пространство» под знаменем «традиционной внешней политики Японии», т.е. в духе взаимопонимания с англо-американскими державами. Считают, что уже конфликт в Китае лишил реальной почвы складывавшуюся на протяжении десятилетий внешнеполитическую традицию Японии, ибо напряженность между Японией и ее двумя «традиционными друзьями», которая прежде проявлялась лишь изредка, вылилась в ходе китайской войны в неразрешимые противоречия. А европейская война и большие политические успехи Германии и Италии сделали из этой внешнеполитической традиции ошибку, которая поставила под угрозу саму реальность японской экспансии. Однако сила воздействия старой внешнеполитической ориентации, чрезвычайная важность поворота в политике, нацеленного на союз с Германией и Италией, вызвали на короткое время среди японских руководящих кругов определенные колебания и страх перед последним решительным шагом. Некоторые влиятельные слои, особенно те, которые неохотно признавали конец традиционной внешней политики страны, сочли себя обязанными рекомендовать новую ориентацию, которая была призвана дать возможность Японии в гордом одиночестве, не вступая в союз ни с одним из двух больших противоборствующих лагерей, пожать плоды великой борьбы в Европе. Эта концепция опиралась на то, что Германия после заключения пакта о ненападении с Советским Союзом слишком сосредоточилась, дескать, на борьбе в Европе, чтобы у нее вообще остались время и интерес заниматься Восточной Азией и поддержанием тесных отношений с Японией. Однако эти утверждения в середине сентября были опровергнуты ясными доказательствами немецкой готовности к сотрудничеству. Тем самым прошло и время колебаний для Японии. За какие-то две недели был подписан Тройственный пакт. Курс на новую внешнюю политику был взят при помощи новых методов и при активном содействии руководства японской армии и флота.

Поворот в японской внешней политике следует охарактеризовать как чрезвычайно радикальный – во-первых, в отношении главного направления или территориально-целевой установки активной внешней политики, затем и в отношении потенциального противника и, наконец, в отношении роли Японии как договорного партнера Германии и Италии. Основное направление японской экспансии с древних времен (с 364 г. н.э.) до сегодняшних дней всегда оставалось неизменным: через Корею как мост в Китай, а точнее в Северный Китай с Маньчжурией и провинцией Шаньдун. Аннексия принадлежавшего некогда Китаю острова Формоза . ничего не меняет в принципиальных установках этой прослеживаемой через века основной цели японской внешней политики. Современная японская территориальная политика подчеркнула свою заинтересованность в северных областях Китая еще путем того, что она уже во время первой китайской войны 1894/95 годов видела единственного потенциального военного противника в России, так как уже тогда Китай рассматривался лишь как цель, а не как противник, которого следует принимать всерьез. Так возникло почти общепринятое мнение, что Россия, дескать, была, есть и будет заклятым врагом Японии. Даже сегодняшняя война в Китае началась с намерением расширить и обезопасить районы развертывания войск фронтом на север путем покорения Северного Китая и Монголии. Только воздействие «китайского пространства» как оружия в борьбе, а затем потрясение англо-французских позиций на Востоке в связи с победами Германии в Европе позволили возникнуть «Великой Восточной Азии» как истинному жизненному пространству Японии с центром тяжести в Среднем и Южном Китае и юго-западной части Тихого океана. В то время как англо-японский союз 1902 года признавал только господствующие позиции Японии в Корее и ее особые интересы в Китае, Тройственный пакт признает за Японией в обязательном порядке это новое жизненное пространство «Великой Восточной Азии». Тем самым старое предвидение великого Хидэеси, который мечтал о зоне господства Японии от Китая до южных окраин Тихого океана, стало современной целью Японии и договорно признано победоносными великими державами Европы. Это, действительно, радикальный поворот в японской экспансионистской политике, какой она оставалась на протяжении минувших шестнадцати столетий. В кратчайший срок центр тяжести, почти минуя переходную стадию, переместился с северной части азиатского континента на южные районы Тихого океана, включая омывающие Китай моря. Тем самым одним махом сменились и «потенциальные» военные противники. Интерес к русскому «заклятому врагу» утрачен; на русских даже начинают взирать по-новому, как на возможных дружелюбных соседей. Но тем острее становится теперь столкновение с Англией и Соединенными Штатами, ибо они были властителями «великоазиатского пространства» и, пожалуй, продолжают ощущать себя в этой роли и сегодня. Именно эти две державы главным образом на протяжении десятилетий пытались ради сохранения своих тихоокеанских владений подтолкнуть Японию к экспансии на север континента <т.е. против России; выделено мной. – В.М.>. Сегодня вполне возможно, что Владивосток, который еще недавно называли «кинжалом, направленным на Японию», утратит свое острие. Сингапур же, напротив, уже сегодня является символом англо-американской враждебности по отношению к японской политике большого пространства на Тихом океане. Однако речь здесь идет не только о новоявленной политической вражде из-за территорий между Японией и англо-американскими державами. Япония с некоторых пор знает, что острота экономических угроз Англии и Америки в ее адрес объясняется тем, что она очень поздно осознала хозяйственное значение тихоокеанских областей, в основном Индокитая и Голландской Индии. Япония сегодня сознает, что традиционная дружба с Англией и Америкой в значительной мере выполняла роль функции экономического подчинения ее англо-американскому хозяйственному блоку. Длившиеся десятилетиями дружеские отношения заставляли японскую экономику идти по пути наименьшего сопротивления. Нефть, железо, хлопок доставались японским концернам от американских и английских друзей с меньшими трудностями и большими прибылями, чем это было бы возможным при экономической и политической борьбе за отчасти еще не развитые области в южной части Тихого океана.

Сила, с которой Япония открывает новую страницу на своем внешнеполитическом пути, зависит, стало быть, не только от содержащегося в Тройственном пакте условия всеми средствами оказывать поддержку при создании больших жизненных пространств в Восточной Азии и в Европе и отвечать войной новым державам, которые захотели бы вмешаться в европейскую или китайскую войну. Еще сильнее этих обязательств на японцев действует сознание политической враждебности США и Англии к ее «великоазиатской» политике и совершенно особое сознание необходимости посредством заново сформулированной политики как можно скорее освободиться от старой экономической зависимости. Тем самым можно предвидеть применение Японией значительных сил в качестве союзницы Германии и Италии. Так отчетливей стала решительная позиция Японии по отношению к первым мероприятиям Америки и Англии, вызванным новой японской внешней политикой. Ни введение <США. – В.М> эмбарго на железо и сталь, ни открытие бирманской железной дороги <Великобританией для снабжения режима Чан Кайши. – В.М.>, ни тем более мобилизация американского тихоокеанского флота и отзыв американцев из Восточной Азии не смогли поколебать Японию в ее движении вперед по новому внешнеполитическому пути».[529]529
  Арита X. Хито-но мэ-но тири-о миру, с. 78-83. Ср. запись американского посла: Grew J.C. Op. cit., p. 369.


[Закрыть]

Однако оптимизм Мацуока, Сиратори, Суэцугу или Зорге разделяли не все даже в самой Японии. Противниками пакта в равной степени были и гэнро Сайондзи, доживавший последние месяцы долгой жизни, и его злейший враг Араки, ставший лидером движения против союза с Германией и сближения с СССР. В этом со всей отчетливостью проявилась атлантистская ориентация бывшего главного идеолога «императорского пути», союзниками которого теперь оказались «либералы» Номура, Мацудайра и Мусякодзи, некогда скрепивший подписью Антикоминтерновский пакт. Против пакта выступил и Арита, но подтекст его демарша был очевиден: личный выпад против Мацуока и военных со стороны «обиженного» экс-министра, оставшегося без лавров.[530]530
  Киёсава Киёси: 1) Нитидокуи-ни тай-суру Бэйкоку-но дзинрицу. (Военный лагерь Америки против Японии, Германии и Италии) // «Нихон хёрон», 1939, № 3; 2) Бэйкоку-но тайсэн доко. (Об отношении Америки к войне) // «Нихон хёрон», 1939, № 10; 3) Сансэн Родзубэруто-но хара. (Третий успех Рузвельта на выборах) // «Кайдзо», 1940, № 12.


[Закрыть] Наконец, еще с 1938 г. против сближения с Германией и Италией последовательно выступал ведущий политический аналитик атлантистского лагеря Киёсава. В союзе со странами «оси» он видел кратчайший путь к конфронтации с Америкой, что, по его мнению, было самоубийственно для Японии. Киёсава не обольщался относительно подлинных намерений Рузвельта или влияния изоляционистов, а потому уже в сентябре 1939 г. предрекал открытое участие США в войне в случае ухудшения положения Великобритании. Годом позже он, не имея возможности открыто выступить в печати против Тройственного пакта, связал с его заключением очередной успех Рузвельта на президентских выборах осенью 1940 г., оценив его как ответ страны на объединение «агрессоров».[531]531
  Там же
  К главе восьмой


[Закрыть] Неудивительно, что в феврале 1941 г. его фамилия оказалась в списке авторов, которым было запрещено публиковаться в массовых журналах.

В ходе подготовки Тройственного пакта естественно встал вопрос об отношениях стран-участниц – теперь уже как единого блока – с Советским Союзом, тем более что его главный инициатор Риббентроп с самого начала имел в виду перспективу превращения «союза трех» в «союз четырех».

Глава восьмая ЗА ПОЛШАГА ДО СОЮЗА

Я хотел бы заявить, в полном соответствии с мнением Фюрера, что историческая задача Четырех Держав заключается в том, чтобы согласовать свои долгосрочные политические цели и, разграничив между собой сферы интересов в мировом масштабе, направить по правильному пути будущее своих народов.

И. фон Риббентроп – И.В. Сталину, 13 октября 1940 г.

В России всегда существовало направление, понимавшее пользу и возможности германо-русско-японского сотрудничества.

Карл Хаусхофер, 1940 г.

Риббентроп: на пути к евразийскому согласию

В этой главе голос автора почти не слышен – будут говорить документы. Во-первых, потому что лучше не скажешь. Во-вторых, потому что мы можем опираться на уникальную документальную базу, которая позволяет представить характер устремлений сторон и степень их близости к взаимопониманию и партнерству.[532]532
  Советские документы о переговорах с Германией 1940 г. цит. или излагаются с указанием дат по: ДВП. Т. XXIII. Кн. 1-2; германские документы по: DGFP, D, vol. VIII-XI; для документов, вошедших в сборник «СССР-Германия», использован этот перевод с проверкой по оригиналу. О визите Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. см. также воспоминания Молотова (в записи Ф. Чуева), В. Бережкова, Г. Хильгера и П. Шмидта.


[Закрыть]

Тройственный пакт приобретал смысл только при участии СССР, хотя бы в силу географических причин. Непосредственно история несостоявшегося, но, как показывают документы и факты, вполне вероятного политического, экономического, а в перспективе и военного сотрудничества Москвы с державами Тройственного пакта уже как с единым целым начинается с его заключения – с момента окончательного оформления союза, логически складывавшегося, хотя и не без труда, на протяжении нескольких лет. Официально Москва была оповещена о подготовке пакта только 26 сентября 1940 г., когда поверенный вделахТиппельскирх (Шуленбург был в отъезде) сделал от имени Риббентропа заявление Молотову о предстоящем подписании договора и его целях. Однако еще 10 марта Риббентроп встретился в Риме с Муссолини и Чиано, посвятив значительную часть своего монолога «русскому вопросу» и германскому взгляду на него. Записи Чиано, возможно, не самый надежный источник, но за неимением лучшего придется воспользоваться ими.

«Основываясь на собственном опыте двух визитов в Москву, Имперский Министр иностранных дел пришел к твердому заключению, что Сталин оставил идею мировой революции. «Вы действительно так думаете?» – спросил Дуче. Имперский министр иностранных дел ответил утвердительно и заявил, что авантюра в Испании <участие советских военных советников и добровольцев в Гражданской войне. – В.М.> была последней попыткой мировой революции. На вопрос Дуче, отказался ли Третий Интернационал от всех революционных идей, Имперский Министр иностранных дел сказал, что, по его мнению, Третий Интернационал занимается исключительно пропагандистской деятельностью и поставкой дипломатической информации. У него сложилось впечатление, что Россия не только намеревается, но уже успешно идет по пути превращения в национальное и нормальное государство. В центральных административных органах не осталось ни одного еврея, и Каганович, о котором все говорят, что он еврейской крови (это он <Риббентроп – В.М.> не имел возможности проверить), настоящий грузин . С устранением Литвинова все евреи покинули ключевые посты. Во время второй поездки в Москву он имел возможность беседовать с членами Политбюро на обеде, устроенном Сталиным. С германской стороны тоже присутствовали старые члены партии, вроде гауляйтера Форстера, который в конце заявил, что все идет так, как будто он общается со старыми товарищами. И сам он <Риббентроп. – В.М> не мог отделаться от такого ощущения [В отличие от Риббентропа, вступившего в НСДАП только в 1932 г., Форстер был ее членом с 1923 г. и по праву считался «старым партийным товарищем».]. Может показаться странным, но, по его мнению, позиция русских – которая, само собой, является коммунистической и в этом качестве не может быть предметом дискуссии для национал-социалиста – более не имеет ничего общего с мировой революцией. Сталин поставил себе цель организовать Российскую Империю на основе централизма и в значительной степени достиг этой цели, поскольку сейчас там ничего не происходит без его воли. Для этого он использовал методы, бывшие в ходу в России с давних времен. И если посмотреть на портрет царя Александра <интересно, какого? – В.М.>, который до сих пор висит в Кремле, кажется, что идешь к царю, а не к Сталину, особенно имея в виду их устремления.

Дуче заметил, что Сталин и впрямь видит себя наследником Александра. Имперский министр иностранных дел продолжал, что Политбюро составлено из настоящих московитов <т.е. «великороссов», а не евреев. – В.М.>, которые больше не интересуются другими странами, а напротив, как говорят, стремятся к изоляции России от остального мира.

Россия не представляет опасности для национал-социализма или фашизма с точки зрения ни внутренней, ни внешней политики. На деле после заключения пакта с Россией в Германии не было отмечено никаких попыток советского вмешательства в ее внутренние дела. Фюрер считает, что, несмотря на все резкие различия между большевизмом и национал-социализмом, можно заключить с Россией благоприятное торговое соглашение и спокойно держать на Западе те дивизии, которые в противном случае пришлось бы использовать для обороны от России. Мудро достигнув взаимопонимания с Россией, Германия обеспечила себе безопасный тыл. Россия переживает великие исторические изменения. Она отказалась от мировой революции. Насколько известно в Германии, ее отношения с Третьим Интернационалом стали менее тесными, а к русским представителям в нем относятся прохладно .

В области внешней политики Россия не намерена предпринимать никаких действий. Ее взоры полностью обращены внутрь страны по причине организационных преобразований, проводимых большевистским режимом».[533]533
  Ciano's Diplomatic Papers, p.342-343.


[Закрыть]

Многое здесь звучит, мягко говоря, странно – например, рассуждения об «охлаждении» к Советскому Союзу Коминтерна, который Сталин в эти годы обычно называл «лавочкой», и о национальности Кагановича. Все это, как и решительное утверждение, что Москва «была втянута в войну с Финляндией», должно было оправдать германо-советское сотрудничество в глазах Муссолини и особенно антисоветски настроенного Чиано и подготовить их к неизбежности будущего единого блока. С одной стороны, Муссолини в 1924 г. одним из первых признал Советский Союз и в 1933 г. заключил с ним договор, а фашистская пропаганда не допускала в адрес Москвы таких грубых оскорблений, как нацистская. С другой стороны, «зимняя война», когда симпатии итальянцев были полностью на стороне Финляндии, радикально испортила отношения двух стран.

Дуче согласился на нормализацию итало-советских отношений. Только убедило его не «охлаждение» Коминтерна к СССР, а решительность германской позиции (неделю спустя должна была состояться встреча двух диктаторов) в сочетании с заключением советско-финского мирного договора 12 марта. Вернувшись из Рима, Риббентроп проинформировал о переговорах советского полпреда, подчеркнув: «Я сказал ему <Муссолини. – В.М.>, что наши отношения с Россией становятся все более тесными и что с заключением пакта о ненападении и договора о дружбе создан базис для прочного и ясного сотрудничества этих стран. Я одновременно сказал Муссолини, что мы, в Германии, сожалеем, что между Италией и Россией не имеется близких взаимоотношений, как между Россией и Германией. В особенности сожалел я об этом потому, что как раз сам Муссолини перед заключением советско-германского соглашения говорил, что он приветствовал бы с точки зрения Италии улучшение отношений Германии с СССР… Дуче сказал, что он сам также желал бы улучшения советско-итальянских отношений». Заявив о готовности содействовать примирению между Римом и Москвой, «Риббентроп подчеркнул, что сообщает все это для информации Молотова и Сталина», – немедленно телеграфировал в Москву Шкварцев.

17 марта Шуленбург повторно проинформировал Молотова об итогах встречи и попытался привлечь его внимание к необходимости нормализации отношений с Италией. Нарком резко ответил, что этот вопрос «не вызывает интереса», поскольку «инициатором ухудшения советско-итальянских отношений был не СССР, а Италия», и что «высказывания Муссолини ничем не подкреплены». «Шуленбург спрашивает, правильно ли будет, если он сделает такой вывод, что СССР занимает выжидательную позицию в отношении Италии. Тов. Молотов отвечает, что нет, он этого не сказал. Он сказал, что вопрос этот не представляет сейчас интереса, так как для нас непонятно, для чего нужно было Италии всю эту кашу затевать».

Тем не менее посол заключил, что ситуация не безнадежна, о чем на следующее утро сообщил в Берлин: «Несмотря на проявленное равнодушие, у меня создалось впечатление, что Советское правительство охотно использует любую представившуюся возможность нормализовать отношения с Италией». Ухватившись за это, Риббентроп 21 марта предложил Шуленбургу «подсказать» Молотову идею одновременно возвратить отсутствующих послов на «рабочие места», чтобы таким образом выйти из патовой ситуации, – если надо, при его посредничестве.

18 марта Муссолини и Гитлер встретились на перевале Бреннер. 21 марта Риббентроп направил Шуленбургу информацию о встрече для устной передачи Молотову, однако нарком принял его только 26 марта. Основные итоги переговоров сводились к следующим пунктам: «Обмен мнениями показал, что ввиду упорства западных держав возможности заключения мира в настоящий момент нет. Германия поэтому непоколебима в своей решимости продолжать войну до победного конца. Беседа между фюрером и Муссолини вновь подтвердила, что Италия ясно и безусловно стоит на стороне Германии. В беседе было установлено полное единомыслие о формах дальнейшего сотрудничества между Германией и Италией, направленного против западных держав. К вопросу об отношениях между Германией и СССР Муссолини заявил, что он понимает и приветствует германо-советское сближение. При этом Муссолини упомянул, что в свое время он, после Германии, первым вошел в официальные сношения с Советским правительством. Муссолини ясно дал понять, что он считает желательным улучшение отношений между СССР и Италией. Фюрер подробно изложил Муссолини, как он путем опыта пришел к убеждению, что соглашение между Германией и Англией невозможно [Вспомним январский меморандум Риббентропа 1938 г. о бесперспективности поисков союза с Великобританией, который я цитировал в главе третьей.], как он поэтому стал искать сближения с Советским Союзом, которое стало возможным благодаря мудрой прозорливости Сталина. Фюрер подчеркнул, что, по его мнению, между Германией и СССР не только нет никаких противоречий, но что обе страны дополняют друг друга политически и экономически. Фюрер выразил свое твердое убеждение в долговечности германо-советских отношений и заявил, что он исполнен желания и решимости углубить и развивать эти отношения. Фюрер и Муссолини констатировали, что ввиду отсутствия каких-либо противоречий между Германией, Советским Союзом и Италией добрые отношения между ними диктуются их общими интересами» (русский текст, зачитанный Хильгером).

«После чтения вышеуказанной информации о встрече Гитлера с Муссолини Шуленбург останавливается на вопросе об улучшении советско-итальянских отношений. Он сообщил, что Риббентроп крайне сожалеет, что существующие отношения между СССР и Италией дают повод врагам Германии усматривать отсутствие третьего звена в союзе <выделено мной. – В.М>. Риббентроп констатирует, что Муссолини совершенно ясно и определенно выразил желание улучшить советско-итальянские отношения. Причем Риббентроп не находит, что СССР должен первым сделать соответствующий шаг. Он желает принять на себя роль посредника и предлагает в качестве первого шага и в целях сохранения престижа той и другой страны одновременное возвращение посла Италии в Москву и полпреда СССР в Рим.

Тов. Молотов отвечает, что он не знает, насколько серьезны пожелания Муссолини. Не ясен до сего времени вопрос, почему у Италии возникло такое отношение к СССР. Шуленбург замечает, что в прошлой беседе <17 марта. – В.М.> тов. Молотов указал на неопределенность пожеланий Италии. Сейчас в ответ на это Риббентроп подчеркивает, что высказывания Муссолини являются вполне определенными. Тов. Молотов вновь подчеркивает, что остается неясным, чем было вызвано обострение советско-итальянских отношений со стороны Италии и, главное, в тот момент, когда СССР установил близкие отношения с Германией… Затем тов. Молотов спрашивает, собирается ли Италия предпринять какие-либо шаги для улучшения советско-итальянских отношений. Шуленбург отвечает, что он уже сам указывал итальянскому посланнику <Очевидно, поверенному в делах. – В.М.> на необходимость каких-либо шагов и предпринять что-либо в прессе». Лед неявно, но тронулся.

В телеграмме Риббентропа от 21 марта содержались глухие намеки на его недовольство советским поверенным в делах в Риме Гельфандом: «Его поведение в разных случаях было описано мне таким образом, что у меня не сложилось впечатления, что его деятельность особенно полезна в деле улучшения итало-советских отношений». Рейхсминистр интересовался, стоит ли поднимать этот вопрос в разговоре с Молотовым, и предложил прислать Шуленбургу «личное письмо», которое тот при случае может показать наркому. Черновик письма, как сообщают редакторы «Документов внешней политики Германии», сохранился в бумагах Риббентропа, но не опубликован. На встрече с Молотовым посол осторожно поставил этот вопрос: «Шуленбург сообщает, что он имеет письмо от Риббентропа, в котором последний передает слухи, будто советский поверенный в делах в Италии не принимает мер к улучшению советско-итальянских отношений. Сам Шуленбург выражает сомнение в правдоподобности этих слухов и думает, что это или сплетня, или желание свалить дело «с больной головы на здоровую». Тов. Молотов отвечает, что, должно быть, не без этого». Больше к этой теме не возвращались, но «черную метку» Гельфанд, похоже, получил А вот чем именно он прогневал рейхсминистра, мы, к сожалению, не знаем. Неплохими отношениями с нелюбимым им Чиано? Национальностью? «Заигрыванием» с «вражескими» дипломатами? Все может быть…

Однако Чиано не спешил менять курс. 23 марта Гельфанд сообщал в Москву об очередном разговоре с министром: «Рассказывая о пребывании здесь Риббентропа, Чиано отметил, что германский министр является «сторонником улучшения итало-советских отношений», в восторге от СССР и пленен товарищем Сталиным, о котором долго рассказывал на интимном ужине у Чиано. Однако через минуту министр высмеивал сообщение французского радио о плане какого-то итало-советского сотрудничества и о предстоящей итало-германо-советской конференции в Вене. Из всей последней тирады министра, как и из его отдельных замечаний, вытекало, что Италия явно не предполагает радикально менять своей линии в отношении СССР. Поскольку, как следовало из слов Чиано, Рим будет пытаться продолжать экономическое сотрудничество с Парижем и Лондоном и сохранять свою политику в отношении Испании, Ватикана и Балканских стран, спекуляция Италии на антибольшевизме в какой-то форме сохраняется».[534]534
  ДВП. Т. XXIII. Кн. 2, с. 786-787 (в примечаниях).


[Закрыть] Молотов прекрасно понимал это, что видно из его телеграммы Гельфанду от 1 мая: «Мы расцениваем Чиано как отрицательный фактор в отношениях между СССР и Италией. Если бы не Чиано и его окружение, отношения СССР с Италией были бы лучшими. События последних месяцев показали, что Чиано является непримиримым врагом Советского Союза».

В Нюрнберге, когда дневник итальянского министра, подправленный им «для истории», стал одним из главных свидетельств обвинения, Риббентроп писал: «Чиано был не только завистлив и тщеславен, но и коварен и ненадежен. С правдой у него были нелады. Это затрудняло не только личное, но и служебное общение с ним. Та манера, с которой он в июле 1943 г. предал в фашистском совете своего собственного тестя Муссолини, характеризует его особенно гадко. Дуче говорил мне позже, что никто и никогда (причем много лет) не обманывал его так, как Чиано, и что тот виновен в коррумпировании фашистской партии, а тем самым и в ее расколе».[535]535
  Риббентроп И. фон. Цит. соч., с. 216.


[Закрыть] Неудивительно, что игры министра за спиной дуче привели к опале, участию в заговоре и, наконец, к стрелковому взводу в Вероне в начале 1944 г.