Текст книги "Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио"
Автор книги: Василий Молодяков
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 42 страниц)
7. Отношение немецкого народа к германо-русскому Пакту о ненападении. Имперский Министр иностранных дел заявил, что, как он мог констатировать, все слои германского народа, особенно простые люди, очень тепло приветствовали установление понимания с Советским Союзом. Народ инстинктивно чувствует, что естественным образом существующие интересы Германии и Советского Союза нигде не сталкиваются и что развитию хороших отношений ранее препятствовали только иностранные интриги особенно со стороны Англии. Господин Сталин ответил, что он с готовностью верит в это. Немцы желают мира и поэтому приветствуют дружеские отношения между германским государством и Советским Союзом. Имперский министр иностранных дел прервал его в этом месте и сказал, что германский народ безусловно хочет мира, но с другой стороны, возмущение Польшей так сильно, что все до единого готовы воевать. Германский народ не будет терпеть польских провокаций.
8. Тосты. В ходе беседы господин Сталин неожиданно предложил тост за Фюрера: «Я знаю, как сильно германская нация любит своего Вождя, и поэтому мне хочется выпить за его здоровье»… Господин Молотов поднял бокал за Сталина, отметив, что именно Сталин своей речью в марте этого года, которую в Германии правильно поняли, полностью изменил политические отношения… Имперский Министр иностранных дел, в свою очередь, предложил тост за господина Сталина, за советское правительство [А персонально за Молотова так и не выпили!] и за благоприятное развитие отношений между Германией и Советским Союзом.
9. При прощании господин Сталин обратился к Имперскому Министру иностранных дел со следующими словами: «Советское правительство относится к Пакту очень серьезно. Он может дать свое честное слово, что Советский Союз никогда не предаст своего партнера».
Пояснений требует только тост Молотова: речь идет о докладе Сталина на XVIII съезде ВКП(б) 10 марта 1939 г..[289]289
Часть доклада, посвященная международному положению и внешней политике СССР, перепечатана: Безыменский Л. Гитлер и Сталин перед схваткой, с. 183-191.
[Закрыть] За резкой и предельно конкретной филиппикой в адрес «агрессоров» последовала не менее резкая критика политики «невмешательства», «большой и опасной политической игры» «неагрессивных государств» (там же содержалась ставшая знаменитой фраза о «любителях загребать жар чужими руками»). Сталин, действительно, предупредил «западные демократии», что разгадал их возможный маневр по вовлечению Германии и Японии в войну против СССР. В докладе можно усмотреть намек на то, что для войны между СССР и Германией нет других оснований, кроме «агрессивности» Германии и «подталкивания» со стороны «демократий», но о возможности сближения с Берлином там ни слова. Молотов явно выдавал желаемое за действительное, задним числом подчеркивая гениальную прозорливость Сталина и приписывая ему инициативу в нормализации отношений, которая только что с успехом состоялась. Так родился еще один миф…
По свидетельствам Шнурре и Хильгера, вообще заслуживающим доверия, ни Гитлер, ни Риббентроп не имели представления о речи Сталина еще 10 мая, т.е. два месяца спустя, и заинтересовались ей только после личного доклада дипломатов. Поэтому содержащиеся в предсмертных записках Риббентропа утверждения, что он уже в марте услышал в речи Сталина «желание улучшить советско-германские отношения», «ознакомил фюрера с этой речью Сталина и настоятельно просил его дать мне полномочия для требующихся шагов», представляются попыткой выдать желаемое за действительное, хотя там же рейхсминистр (уже бывший) вполне искренно писал: «Искать компромисса с Россией было моей сокровенной идеей».[290]290
Риббентроп И. фон. Цит. соч., с. 134.
[Закрыть] Шуленбург еще 13 марта подробно изложил внешнеполитический раздел доклада, заметив, что «ирония и критика Сталина были куда острее направлены против Британии, точнее против находящихся там у власти реакционных сил, нежели против так называемых агрессивных государств, в частности Германии».[291]291
Доклад Шуленбурга: DGFP, D, vol. VI, р. 1 (№ 1).
[Закрыть] Ссылаясь на неизданные германские документы, С. Дембски пишет: «В первом сообщении о выступлении Сталина, подготовленном в германском посольстве 11 марта 1939 г., было отмечено, что, по мнению советского вождя, «антикоминтерновский пакт» скорее направлен против демократических держав, чем против Советского Союза». Однако последующие отчеты и прогнозы Шуленбурга обращали главное внимание не на некие авансы в сторону Рейха, а, напротив, на намерения СССР поддерживать народы, ставшие жертвами агрессии. «По крайней мере первоначально, именно этот отрывок выступления Сталина Шуленбург считал самым важным», отмечает Дембски и продолжает, основываясь на документах из польских эмигрантских архивов: «Подобным образом высказывались советские дипломаты в Лондоне, считая, что выступление Сталина было обещанием оказать «помощь соседям в случае германского нападения» на них».[292]292
Дембски С. Цит. соч.
[Закрыть]
Развивая сказанное в беседе с Риббентропом, 31 августа Молотов заявил на сессии Верховного Совета СССР, которой предстояло ратифицировать договор: «Следует, однако, напомнить о том разъяснении нашей внешней политики, которое было сделано несколько месяцев тому назад на XVIII партийном съезде… Т. Сталин предупреждал против провокаторов войны, желающих в своих интересах втянуть нашу страну в конфликт с другими странами… Т. Сталин бил в самую точку, разоблачая происки западно-европейских политиков, стремящихся столкнуть лбами Германию и Советский Союз. Надо признать, что и в нашей стране были некоторые близорукие люди, которые, увлекшись упрощеной антифашистской агитацией, забывали об этой провокаторской работе наших врагов [По общему мнению, эта фраза метила в Литвинова и его сторонников. В мемуарах «Люди, годы, жизнь», опубликованных в начале 1960-х годов, видный атлантист Илья Эренбург писал: «Слова Молотова о «близоруких антифашистах» меня резанули».[293]293
Эренбург И. Люди, годы, жизнь. Кн. 3-4. М., 1963, с. 737.
[Закрыть]]. Т. Сталин, учитывая это обстоятельство, еще тогда поставил вопрос о возможности других, невраждебных добрососедских отношений между Германией и СССР. Теперь видно, что в Германии в общем правильно поняли эти заявления т. Сталина и сделали из этого практические выводы. (Смех). Заключение советско-германского договора о ненападении свидетельствует о том, что историческое предвидение т. Сталина блестяще оправдалось. (Бурная овация в честь тов. Сталина.)»
Разумеется, требовалось ответить и тем, кто «с наивным видом спрашивает: как Советский Союз мог пойти на улучшение политических отношений с государством фашистского типа?». Ответ у Сталина и Молотова был готов: «Вчера еще фашисты Германии проводили в отношении СССР враждебную нам внешнюю политику. Да, вчера еще в области внешних отношений мы были врагами. Сегодня, однако, обстановка изменилась, и мы перестали быть врагами. Политическое искусство в области внешних отношений заключается не в том, чтобы увеличивать количество врагов для своей страны. Наоборот, политическое искусство заключается здесь в том, чтобы уменьшить число таких врагов и добиться того, чтобы вчерашние враги стали добрыми соседями, поддерживающими между собой мирные отношения. (Аплодисменты.) История показала, что вражда и войны между нашей страной и Германией были не на пользу, а во вред нашим странам… Советско-германский договор о ненападении кладет конец вражде между Германией и СССР, а это в интересах обеих стран. Различие в мировоззрениях и в политических системах не должно и не может быть препятствием для установления хороших политических отношений между обоими государствами… Главное значение советско-германского договора о ненападении заключается в том, что два самых больших государства Европы договорились о том, чтобы положить конец вражде между ними, устранить угрозу войны и жить в мире между собой… Недовольными таким положением дел могут быть только поджигатели всеобщей войны в Европе, те, кто под маской миролюбия хотят зажечь всеевропейский военный пожар… Только те, кто хочет нового великого кровопролития, новой бойни народов, только они хотят столкнуть лбами Советский Союз и Германию, только они хотят сорвать начало восстановления добрососедских отношений между народами СССР и Германии». Неудивительно, что Риббентроп сразу же позвонил Шуленбургу и велел передать Молотову, что «горячо приветствует сказанное», «чрезвычайно обрадован» содержанием речи и ее «предельной ясностью».[294]294
Докладная записка Павлова Молотову о беседе с Хильгером: Год кризиса. Т. 2, с. 357 (№ 625).
[Закрыть]
Пакт нормализовал отношения между естественными геополитическими союзниками, нарушенные в угоду прежде всего идеологическим, т.е. изначально второстепенным факторам. Недаром весной 1933 г., вскоре после прихода нацистов к власти, сменовеховец Устрялов замечал: «База мирных и даже дружественных германо-советских отношений обусловлена вескими объективными факторами, экономическими и политическими. Не так легко эти факторы изменить и эту базу разрушить».[295]295
Устрялов Н.В. Германский национал-социализм. М., 1999, с. 51.
[Закрыть] Пакт стал первым реальным шагом к формированию континентального блока, триумфом идей Риббентропа и особенно Хаусхофера, заявившего: «Никогда больше Германия и Россия не должны подвергать опасности геополитические основы своих пространств из-за идеологических конфликтов».[296]296
Цит. по: Weigert H.W. Op. cit.
[Закрыть] Французский посол в Москве Наджиар так отозвался о пакте в письме к своему коллеге в Варшаве Ноэлю: «Гитлер, не колеблясь, решился на поступок, который Бек, обеспеченный нашей гарантией, отказывался совершить. Он примирился со Сталиным, несмотря на все то, что он говорил или делал против СССР, и на основе реальных фактов давних отношений между двумя странами повел разговор с новой Россией как держава с державой».[297]297
DDF, t. XVIII, p. 498 (№ 362); цит. по: Год кризиса. Т. 2, с. 327 (№ 607).
[Закрыть]
Лично ни Гитлер, ни Сталин так и не поверили друг другу – оба видели в договоре гарантию временной передышки, способ выиграть время. Гитлер обеспечил себе самый благожелательный нейтралитет СССР на время польской кампании и избежал англо-франко-советского «окружения» (но не войны с первыми двумя, как все-таки надеялся). Сталин получил возможность удовлетворить территориальные претензии к Польше, приблизившись к границам бывшей Российской империи, и нанести решающий удар Японии на Халхин-Голе, точно зная, что ей никто не придет на помощь. Но оба были уверены, что в будущем им предстоит смертельная схватка хотя бы потому, что Гитлер так никогда и не отказался ни от «древнего тевтонского продвижения на Восток», ни от идеологических предубеждений и атлантистских иллюзий. Сталин тоже, как известно, не отказывался ни от идеи советского доминирования в Восточной Европе и на Черном море, ни от имевшихся у него территориальных притязаний.
Для Советского Союза пакт был важен сразу по многим причинам. Во-первых, избавив страну от угрозы немедленного участия в европейской войне, он дал ей почти два года передышки, «значительную свободу рук в Восточной Европе и более широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах».[298]298
Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина, с. 93.
[Закрыть] Во-вторых, он оставил в изоляции Японию – на тот момент единственного действующего военного противника – и вызвал сильнейший кризис в ее руководстве. В-третьих, пакт вывел СССР из состояния международной изоляции, в которой он находился со времени Мюнхенской конференции. В конце 1938 г. Муссолини заявил: «То, что произошло в Мюнхене, означает конец большевизма в Европе, конец всего политического влияния России на нашем континенте».[299]299
Цит.по: F.W.Deakin.The Brutal Friendship: Mussolini, Hitler and the Fall of Italian Fascism.
[Закрыть]
Что же касается «политической и правовой оценки» пакта, превратившейся для СССР конца восьмидесятых в злободневную внутриполитическую проблему, то его ритуальное осуждение на Втором съезде народных депутатов СССР в 1989 г. было воспринято многими учеными и просто здравомыслящими людьми с изрядной долей иронии. Г.Л. Розанов резонно заметил: «Бессмысленны попытки выносить сегодня приговоры событиям тех далеких дней, а тем более объявлять их недействительными»,[300]300
Розанов Г.Л. Сталин – Гитлер. Документальный очерк советско-германских дипломатических отношений, 1939-1941 гг. М., 1991, с. 9.
[Закрыть] – хотя его книга, откуда взята приведенная цитата, не свободна именно от таких тенденций. Не зря тогда в ходу была шутка, что следующей акцией будет «правовая оценка» Ям-Запольского мира Ивана Грозного с Польшей.
И пакт Молотова-Риббентропа, и Мюнхенское соглашение в равной степени уязвимы с точки зрения абстрактной «морали» и в равной степени объяснимы государственными интересами сторон. Но московский договор более значим потому, что это был договор естественных союзников, определявшийся близостью геополитических интересов, а не «экстремистских идеологий». Французский публицист А. Фабре-Люс комментировал: «Мы <Франция и Великобритания. – В.М.> обхаживали Сталина, говоря ему о чести, справедливости, свободе. Он ответил, что не хочет «таскать каштаны из огня» [Принятый за границей перевод известных слов Сталина о «любителях загребать жар чужими руками» из доклада на XVIII съезде ВКП(б).] ради нашей выгоды. Германия говорила ему о войне, разделе территорий, революции: это язык, который он понимал».[301]301
Fabre-Luce A. Journal de la France,
[Закрыть]
Pavel and Anatoly Sudoplatov. Special Tasks. The Memoirs of an Unwanted Witness – a Soviet Spymaster. Boston-New York, 1995, p. 222.
К главе четвертой
[Закрыть] Железная логика геополитики на какое-то время взяла верх.
Глава пятая АНГЛОСАКСОНСКИЙ КЛИН
Наша главная цель в переговорах с СССР заключается в том, чтобы предотвратить установление Россией каких-либо связей с Германией.
Лорд Галифакс, 4 июля 1939 г.
Между нами говоря, я не люблю Коперника. Он смотрел через правильную сторону телескопа, что сильно преувеличивало проблемы. Я смотрю с другого конца – и все проблемы становятся куда проще.
Ф. Рузвельт – Ф. Франкфуртеру, 1943 г.
«Это все придумал Черчилль…»
Евразийские державы постепенно двигались к осознанию необходимости «континентального блока». Но не следует думать, что им мешали только внутренние факторы – взаимное недоверие, разница идеологий, фобии вождей, влияние прошлых обид и конфликтов. Были и внешние факторы, поскольку кошмар континентального блока давно тревожил атлантистских лидеров. 12 февраля 1919 г. британский военный министр Уинстон Черчилль говорил на заседании кабинета: «Если союзники не помогут России, Япония и Германия непременно сделают это, и через несколько лет мы увидим Германскую республику, объединившуюся с большевиками в России и с японцами на Дальнем Востоке в один из самых могущественных союзов, которые мир когда-либо видел».[303]303
Цит. по: Fisher L. Op. cit., p. 35.
[Закрыть] Перспективу сочли нереальной и обсуждать вопрос не стали.
Новую волну тревог вызвал Рапалльский договор. Главы делегаций Ллойд Джордж, Барту, Исии, Факта, Бенеш – атлантисты, как на подбор, – немедленно направили гневное письмо канцлеру Вирту: «Приглашая Германию явиться в Геную… приглашающие державы засвидетельствовали свою готовность устранить все воспоминания о войне и дали Германии возможность честного сотрудничества со своими бывшими врагами… На это предложение, внушенное духом благожелательности и солидарности, Германия ответила актом, уничтожающим дух взаимного доверия, необходимый для международного сотрудничества, установить который было главной целью данной конференции… Немецкие представители… заключили тайно, за спиной своих коллег, договор с Россией и притом по тем самым вопросам, рассмотрением которых они были заняты в честном сотрудничестве с представителями других наций».[304]304
Цит. по: Дирксен Г. фон. Цит. соч., с. 402-403.
[Закрыть]
Скоро стало ясно, что бояться, собственно, нечего – и Россия, и Германия были слишком заняты внутренними делами. Однако страхи не проходили. В 1925 г. некто Э. Гаррисон выпустил на эту тему роман «Красная камарилья».[305]305
E.J. Harrison. The Red Camarilla. London, 1925. На эту забытую книгу впервые обратил внимание Дж. Ленсен: Lensen G.A. Japanese Recognition of the USSR, p. 199-200.
[Закрыть] Миссия Кухара в Берлин и Москву в 1927 г. вызвала очередную волну толков о союзе Японии, Германии и Советской России. Еще в 1921 г. Г. Байуотер предупреждал: «Некоторые из них <японских военных аналитиков – В.М.> зашли настолько далеко, что выступили за германо-русско-японский союз, который, они считают, может господствовать над миром. И они продолжали выступать в защиту этой идеи даже после революции и отпадения России <от Антанты – В.М.>».[306]306
Bywater H.C. Sea Power in the Pacific, p. 310.
[Закрыть] Наконец, в марте 1935 г. британский дипломат В. Веллсли писал в служебном меморандуме: «К счастью, сейчас нет никаких шансов, что русские и немцы объединятся, но если только на смену Гитлеру придет некто с бисмарковским взглядом на добрые отношения с Россией любой ценой – единственно верная политика с германской точки зрения <выделено мной. – В.М.> – ситуация может измениться моментально, и Западной Европе будет противостоять германо-русско-японская комбинация, самая впечатляющая из всех, с которыми ей когда-либо доводилось сталкиваться. У нас есть все основания благословлять слепоту Гитлера и большевизм, которые делают это невозможным в настоящее время. Да продлит Господь дни их обоих!».[307]307
Цит. по: Lensen G.A. The Damned Inheritance, p. 447; в DBFP не вошло.
[Закрыть] Так что Хаусхофер был прав: «Всякий изумится, узнав, что первыми, кто увидел забрезжившую угрозу такого континентального блока для англосаксонского мирового господства, были авторитетные англичане и американцы, в то время как мы сами, даже во Второй империи <1871-1918 гг. – В.М.>, еще долго не имели представления о том, какие возможности могли бы возникнуть на основе связей Центральной Европы с ведущей державой Восточной Азии через необъятную Евразию».[308]308
Хаусхофер К. Цит. соч., с. 373.
[Закрыть]
Как-то раз в 1937 г. германский посол в Лондоне фон Риббентроп беседовал с тем же самым Черчиллем, в то время лидером оппозиционного крыла консерваторов. «В ходе этого разговора Черчилль проявил полную неуступчивость и без обиняков сказал: «Если Германия станет слишком сильной, она будет снова разбита». Когда мой муж <это комментарии вдовы Риббентропа к его мемуарам. – В.М.> ответил, что на сей раз это будет сделать не так-то просто, поскольку у Германии есть друзья, Черчилль заявил: «О, мы достаточно ловко сумеем в конце концов все-таки перетянуть ваших друзей на нашу сторону»».[309]309
Риббентроп И. фон. Цит. соч., с. 80.
[Закрыть] Так и вышло.
Черчилль в 1937 г. – совсем не та мужественная и величественная фигура «британского бульдога», к которой мы привыкли под воздействием пропаганды военных лет. Тогда это был «генерал без армии», вечный оппозиционер, самый суровый критик правительства в палате общин – но без малейшего шанса снова войти в состав кабинета. Пройдет несколько лет, и людям, особенно за границей, будет казаться, что «старый добрый Винни» был у власти всегда. За его спиной была долгая политическая карьера, но знала она не одни только взлеты.[310]310
Я основывался на исследованиях Д. Ирвинга и Дж. Чармли, указанных в примечании 27 к главе 4; интересную психологическую характеристику Черчилля дал А. Фабре-Люс: Alfred Fabre-Luce. La fumee d'un cigare. Paris, 1949, ch. 1. «Официальная биография»: Winston S. Churchill. Vol. 1-8. London, 1966-1988 (vol. 1-2 Randolph Churchill, vol. 3-8 Martin Hilbert).
[Закрыть]
Сын лорда Рандольфа Черчилля и американки Дженни Джером, Уинстон с юности любил приключения. В двадцать один год, не одолев высшего образования, он уже на военной службе, в двадцать четыре участвует в битве при Омдурмане в составе Нильского экспедиционного корпуса и сразу же пишет об этом книги. Британские политики никогда не чуждались словесности, но только Черчилль получил Нобелевскую премию по литературе. Он писал всю жизнь, писал много и охотно, а в иные годы жил в основном на гонорары. Однако в тридцати четырех томах юбилейного собрания его сочинений нельзя не заметить одной характерной черты: все это о «себе любимом», включая многотомные истории двух мировых войн, или о своих предках, начиная с отца и кончая первым герцогом Мальборо («Мальбрук в поход собрался»). Лорд Бальфур, друг покойного Рандольфа, назвал пять томов «Мирового кризиса» (о Первой мировой войне) «великолепной автобиографией Уинстона, слегка замаскированной под всеобщую историю».
Любовь к приключениям и славе привела Черчилля на англо-бурскую войну в качестве уже не солдата, а журналиста. Итог – сенсационные репортажи, плен, бегство из плена, очередная книга и место в парламенте. Не оттуда ли идет его германофобия (Германия поддерживала движение буров за независимость)? И не оттуда ли его русофобия? Общественное мнение России было на стороне буров, а в их рядах сражался добровольцем будущий военный министр Временного правительства Александр Гучков. Германофобия и русофобия были в числе главных мотивов деятельности Черчилля, который, подобно Гитлеру, Рузвельту и, в меньшей мере, Сталину, склонен был внимать не столько доводам рассудка (даже своего собственного), а «внутреннему голосу» – иррациональным филиям и фобиям. Для политика, обреченного такой властью, это страшно.
Рандольф Черчилль умер, когда Уинстону было всего двадцать, но успел передать ему свои политические связи. Среди консерваторов отец считался диссидентом, а сын и вовсе бегал из одних партийных рядов в другие, желая подольше находиться при власти. Властолюбие в Черчилле-младшем могло соперничать только с честолюбием. Его карьера была подобна ракете: в тридцать лет вице-министр колоний, в тридцать четыре министр торговли, в тридцать пять министр внутренних дел. Здесь он прославился тем, что отправил войска стрелять в забастовавших шахтеров и… был перемещен в адмиралтейство. «Уже тогда этот великий британский моряк, – съязвил четверть века спустя Уильям Джойс, – готовился защищать демократию».[311]311
William Joyce. Twilight over England. Berlin, 1940, p. 60.
[Закрыть] На новом месте Черчилль с первого дня твердил о германской угрозе, требуя максимальной готовности к войне и немало сделав для этого. В смысле, для готовности. Да, пожалуй, и для войны тоже. Когда война все-таки началась, позиция Черчилля стала казаться мудрой и «государственной». И никто не задал вопрос, а не приближали ли войну эти заклинания о «германской опасности»? Жаль, что не задал, потому что через четверть века картина повторится, но уже в ином масштабе.
Первая мировая была не слишком удачной для Черчилля как морского министра: вспомним хотя бы провал Дарданелльской операции, вынудивший его подать в отставку. Тем не менее после непродолжительного – и совершенно «пиаровского» – пребывания на фронте мы видим его в кабинете Ллойд Джорджа министром вооружений, затем военным министром и министром авиации. В военное время Черчилль показал себя эффективным руководителем, если это не касалось планирования операций. Он был энергичен, умел убеждать и внушать доверие, не боялся открыто говорить о трудностях и даже порой преувеличивал их, нагнетая драматизм момента, а также научился манипулировать людьми по принципу «разделяй и властвуй».
Беда в том, что как руководитель Черчилль был эффективен только в условиях войны, чем разительно походил на Клемансо (до войны тот только однажды был премьером, притом неудачно). После победы избиратели дружно «прокатили» обоих «отцов отечества»: первого на парламентских выборах летом 1945 г., второго на президентских выборах в январе 1920 г., когда большинство голосов, вопреки ожиданиям, собрал не «тигр», а франт Дешанель, не уступавший строгостью пробора британскому лорду, но вынужденный уже через несколько месяцев уйти в отставку по состоянию здоровья (на предыдущих выборах 1913 г. он уступил «Пуанкаре-войне»). «Война все спишет» – этот принцип виден за многими действиями и Черчилля, и Клемансо. Война оправдывала диктаторские наклонности, тягу к единоличным решениям, использование служебного положения (например, секретной информации) в карьерных целях, репрессии против политических противников и т.д. Живя не в тоталитарном обществе, Черчилль нуждался в массовой поддержке, которую легко получал в «чрезвычайных обстоятельствах», ставших залогом и гарантией его пребывания у власти. Когда Первая мировая война закончилась, он активнее всех коллег по кабинету требовал военной интервенции в России: помните у Высоцкого: «Это все придумал Черчилль в восемнадцатом году…».[312]312
О его роли в организации интервенции: Думова Н.Г., Трухановский В.Г. Черчилль и Милюков против Советской России. М., 1989.
[Закрыть] Наверно, не только потому, что не любил русских вообще и тем более большевиков. Ему нужна была новая война для упрочения своих позиций – все-таки военный министр! Но Ллойд Джордж решил по-другому: отказался от продолжения интервенции прежде всего по финансовым соображениям (деньги считать он умел) и не воспользовался предлогом советско-польской войны 1920 г., как это попыталась сделать Франция. При очередной перетасовке портфелей Черчилль стал министром колоний, что воспринял как личное оскорбление, ибо метил в министры финансов, а на выборах 1922 г. и вовсе потерял место в парламенте. Через два года он вернулся и в палату общин, и в кабинет Болдуина, причем на вожделенный пост министра финансов. Здесь его деятельность сама собой пресеклась Великой Депрессией 1929 г., и пятидесятипятилетний Черчилль гордо удалился в оппозицию. На него стали смотреть как на человека прошлого.
Возвращение к власти могло состояться только в момент опасности, поскольку в мирное время Британия в «бульдоге» не нуждалась. Черчиллю был необходим враг, и этим врагом снова стала Германия, особенно после ее ухода с конференции по разоружению в сентябре 1932 г. С приходом Гитлера к власти он начал бить в колокола, привлекая внимание сначала к «гримасам» диктатуры, затем к милитаризации Германии и нарушению военных статей Версальского договора, хотя эти предупреждения, составившие Черчиллю репутацию провидца, – его сравнивали то с Иеремией, то с Кассандрой – постоянно опережали настоящие события. И тут у него появился мощный союзник – Антинацистский совет, он же группа «Фокус».[313]313
Впервые историю «Фокуса» поведал один из его организаторов: Eugen Spier. Focus – A Footnote to the History of Thirties. London, 1963. Связи Черчилля с «Фокусом» наиболее полно раскрыты: Irving D. Churchill's War. Vol. I, ch. VI.
[Закрыть]
«Фокус» был создан группой евреев-эмигрантов и их покровителей, а его президентом стал британский профсоюзный лидер Ситрин. Предупреждаю сразу: ни о каком «еврейском заговоре» речи не будет. Но роль еврейского фактора в британской политике предвоенного десятилетия настолько велика, что сбрасывать его со счетов нельзя: есть специальные исследования этого вопроса, среди которых надо выделить книгу израильского историка Н. Розе.[314]314
N.A.Rose.The Gentile Zionists.A Study in Anglo-Zionist Diplomacy, 1929-1939. London, 1973.
[Закрыть] Палестина, находившаяся под управлением Великобритании по мандату Лиги Наций, стала одной из «болевых точек» империи. Бальфур, будучи министром иностранных дел, в 1917 г. обещал евреям создание «национального дома» в Палестине после войны, чем привлек их на сторону Антанты.[315]315
Arthur J. Balfour. Speeches on Zionism. London, 1928; Blanche Dugdale. The Balfour Declaration: Origins and Background. London, 1940 (комментарий Еврейского Агентства). Анализ декларации в контексте политики Антанты: Degrelle L. Op. cit., ch. XXXV: Robert John. Behind the Balfour Declaration: Britain's Great War Pledge To Lord Rotschild // «The Journal of Historical Review», vol. 6, № 4 (Winter 1985-86).
[Закрыть] Форма «национального дома», однако, конкретизирована не была, а создавать в обозримом будущем независимое еврейское государство британское правительство не собиралось. Более того, оно ограничивало еврейскую эмиграцию в Палестину, чтобы не вызывать конфликта с арабским населением своих подмандатных или зависимых территорий – какой это «горючий материал», мы можем видеть из любой сегодняшней газеты.
Помимо влиятельной еврейской прослойки, которая включала лордов Ридинга (бывшего вице-короля Индии и министра иностранных дел), Сэмюэла (бывшего генерального комиссара в Палестине) и Мелчетта (отец и сын, магнаты химической промышленности), банкирский дом «лондонских» Ротшильдов и парфюмерных фабрикантов Сассунов, опекавших Всемирный еврейский конгресс (штаб-квартира в Лондоне) [Аналогичной организацией была Еврейская экономическая федерация (штаб-квартира в Нью-Йорке) во главе с Сэмюэлем Унтермейером и при участии влиятельного раввина Стефена Визе, объявившая в 1933 г. экономический бойкот Германии.] во главе с будущим первым президентом Израиля Хаимом Вейцманом, в британском истеблишменте сложилась группа так называемых «гоев-сионистов» (gentile Zionists), не-еврейских политиков, выступавших за создание еврейского государства. В нее входили в основном профессиональные лоббисты: Бланш Дагдейл, племянница и биограф скончавшегося в 1930 г. Бальфура, депутат-лейборист Исайя Веджвуд, который в 1928 г. ездил в Германию с лекционным турне в поддержку еврейской рабочей партии «Поалей Цион», близкий к Вейцману консервативный депутат подполковник Виктор Казалет и бывший министр колоний и доминионов Леопольд Эмери. Эмери был одним из ближайших соратников Черчилля (их так и называют «churchillians», «черчиллевцы») и в 1929 г. последовал за ним в оппозицию.[316]316
Интересные наблюдения о «черчиллевцах»: Maurice Cowling. The Impact of Hitler. British Politics and British Policy, 1933-1940. Chicago, 1975, Part II; John Charmley. Lord Lloyd and the Decline of the British Empire. London, 1987. Пример апологетической версии: Эмери Л. Моя политическая жизнь. М., 1959.
[Закрыть]
После прихода нацистов к власти еврейские круги, прежде всего в США и Великобритании, заняли резко антигерманскую позицию. Это естественно: в Первую мировую войну они поддерживали Германию против России, в которой тогда видели главного врага евреев.[317]317
Шацилло В.К. Расчет и безрассудство. Германо-американские отношения в 1898-1917 гг. М., 1998, с. 326-328.
[Закрыть] Черчилль особых симпатий к ним не питал (впрочем, юдофобом тоже не был), но «Фокус» верно угадал союзника, когда весной 1936 г. обратился к нему с предложением о сотрудничестве. На основании большого количества документов Д. Ирвинг и Дж. Чармли показали, как в данном случае антигерманские настроения Черчилля совпали с его… финансовыми трудностями, которые брались разрешить спонсоры «Фокуса» вроде кинопродюсера Александра Корда. Кстати, антигерманская пропаганда в Лондоне оплачивалась еще и из секретных фондов МИД Чехословакии: деньги оттуда получали не только многие газетчики, но лейбористские и профсоюзные лидеры, включая Бевина и Ситрина.[318]318
Charmley J. Churchill: The End of Glory, ch. 27-28; Irving D. Churchill's War. Vol. I, p. 59-60, 596-597 – со ссылкой на сборник документов: Dr. R. Urban. Tajne fondy III sekce. Z Archivu ministerstva zahranici Republiki Ceskoslovenske. Praha, 1943.
[Закрыть]
8 июня 1937 г. Вейцман устроил званый обед, главным гостем на котором был Черчилль. Присутствовали Эмери, Эттли, Веджвуд, Казалет, Джеймс Ротшильд; Ллойд Джордж уклонился, но прислал сочувственное письмо. Главной темой была палестинская проблема. Вейцман напомнил, что два присутствующих бывших министра колоний – Черчилль и Эмери – так и не смогли разрешить ее. В ответ Черчилль темпераментно воскликнул: «Да, мы все виноваты. Вы знаете <обращаясь к Вейцману>, что вы наш хозяин, и их, и их <показывая на других гостей>. Как вы скажете, так и будет. Если вы скажете нам сражаться, мы будем драться, как тигры».[319]319
Запись из архива Вейцмана цит. по: Rose N.A. Op. cit., p. 132.
[Закрыть] Речь шла только о Палестине, но «фокусники» крепко привязали к себе Черчилля и Эмери, что давало богатый материал нацистской и пронацистской пропаганде.[320]320
Joyce W. Op. cit.; Родзаевский К.В. Завещание русского фашиста. М., 2001, гл. 1-8 («История иудейского захвата Великобритании» и др.), 69 («Социализм и Палестина»), 89 («Уинстон Черчилль и иудины серебренники») и др.
[Закрыть] Приходится признать, что в данном случае дым оказался не без огня.
Сменявшие друг друга на посту премьера Макдональд, Болдуин и Чемберлен не испытывали никаких симпатий к Германии, но дистанцировались от зажигательных речей Черчилля. В конце июля 1936 г. Болдуин «при закрытых дверях» заявил: «Если кто-то в Европе будет драться, я предпочитаю, чтобы это были большевики и нацисты».[321]321
Цит. по: Irving D. Churchill's War. Vol. I, p. 61.
[Закрыть] Так думали многие, хотя, например, Антони Идеи считал необходимым предотвращение такой войны (речь шла об Испании), дабы она не захлестнула другие страны. Неудачное пребывание Риббентропа на посту посла в Лондоне и еврейские погромы «Хрустальной ночи» 9 ноября 1938 г. [322]322
История «Хрустальной ночи» очень мифологизирована; попытки демифологизации: Ingrid Weckert. Flashpoint. Kristallnacht 1938. Instigators, Victims and Beneficiaries. Costa Mesa, 1991; David Irving. Goebbels. Mastermind of the Third Reich. London, 1996, ch. 32 (с использованием неопубликованных дневников Геббельса из Особого архива в Москве).
[Закрыть] создавали питательную среду для германофобии, однако реальная угроза войны из-за судетского кризиса показала, что большинство британцев однозначно предпочитало мир. Входившим в правительство «черчиллевцам» пришлось уйти: в январе 1938 г. Идеи оставил пост министра иностранных дел; после Мюнхена с поста морского министра, «громко хлопнув дверью», ушел Дафф-Купер.
Новый шанс им дал сам Гитлер. Вступление вермахта в Прагу похоронило «Мюнхен» как попытку мирного решения европейских проблем и поставило под удар политическое будущее «мюнхенцев». Черчилль стал требовать создания правительства национального единства, а затем соглашения с СССР против Германии, чтобы разбить таким образом любой потенциальный евразийский союз. Обостряя ситуацию, он делал ставку на новую войну. Впрочем, не он один. В Париже таких же взглядов придерживалась группа «беллицистов» во главе с Рейно, главой правительства с марта 1940 г., и бывшим сотрудником Клемансо Манделем, влияние которого простиралось несравненно дальше занимаемого им поста министра колоний (после вторжения вермахта на территорию Франции он стал министром внутренних дел). А. Фабре-Люс писал о Черчилле: «Он видит французские дела только через посредство маленького клана людей, с которыми лично связан: Рейно, Мандель, Блюм. Что думает Франция, его не интересует».[323]323
Fabre-Luce A. Journal de la France,
[Закрыть]
Об отношениях Черчилля с кабинетом Рейно: Irving D. Churchill's War. Vol. I, ch. 19-28. Версия Черчилля: Черчилль У. Вторая мировая война. Т. 1. М., 1990. Версия Рейно: Paul Reynaud. Mftmoires. Vol. 2. Envers et contre tous. Paris, 1963, p. 300-440. Среди многочисленных книг их оппонентов отмечу: George Bonnet. Fin d'une Europe: de Munich a la guerre. Gennve, 1948; Anatole de Monzie. Ci-devant. Paris, 1941.
[Закрыть]
