Текст книги "Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио"

Автор книги: Василий Молодяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 42 страниц)

«Переосмыслению политики в отношении СССР» Сиратори посвятил одноименную статью, появившуюся в марте 1940 г..[486]486
  Сиратори Тосио. Тайсо сэйсаку-но сайкосацу. (Переосмысление политики в отношении СССР) // «Кэйдзай дзёхо сэйкэйхэн», 1940, № 3.


[Закрыть] Она начинается с упоминания об успешной работе совместной комиссии по демаркации границы между Маньчжоу-Го и МНР – той самой границы, которая на протяжении последних лет была местом постоянных «инцидентов». Работа комиссии имела как практический, так и символический характер, устранив если не причину, то главный повод конфликтов и продемонстрировав способность и готовность обеих сторон к диалогу даже по тем вопросам, где они до того «стояли насмерть». Далее автор переходит к особенностям отношений двух стран в ходе европейской войны, решительно говоря о «германо-советской стороне» как противнике «англофранцузской стороны» в борьбе за «новый порядок» (официально Москва таких формул избегала) и о необходимости дальнейшего сближения Москвы и Токио, которое окажет воздействие на США и удержит их от вступления в войну. Напомню, что статья написана до окончания «странной войны» в Центральной Европе и «зимней войны» на Севере, то есть когда победа Гитлера была еще не очевидна, а в Лондоне и Париже планировали войну против Советского Союза, исключенного из Лиги Наций за агрессию против Финляндии. Переломить ситуацию, по мнению автора, могут только решительные действия, а именно оформление союза четырех – союза противников «демократии», воюющих с общим врагом и преследующих одни и те же цели. Это будет геополитический, глобальный союз, преодолевающий узкие рамки азиатского «регионализма», столь милого традиционной японской дипломатии.

Подчеркивая общность целей и интересов потенциальных союзников, Сиратори почти не касался проблем Китая, хотя именно советская помощь Чан Кайши оставалась главным препятствием на пути достижения полного согласия сторон. Относясь к авансам Японии с недоверием, усиленным колебаниями кабинета Абэ, Сталин не собирался прекращать помощь ни Гоминьдану, ни коммунистам, которые в свою очередь приспосабливались к стремительно менявшейся ситуации. В конце сентября 1939 г. Мао Цзэдун написал примечательную статью «Единство интересов Советского Союза и всего человечества», где в полном соответствии с линией Москвы трактовал ее внешнюю политику как «политику мира», хотя обвинял в провоцировании войны уже не только Великобританию и Францию, но и США. Исходя из последних установок Коминтерна, Мао призвал трудящихся всех стран к неучастию в нынешней «несправедливой и захватнической» войне и к «активной поддержке справедливых, незахватнических войн» (под которыми надлежало понимать действия СССР), а также отверг «мнение, что Китай должен участвовать в войне на стороне англо-французского империалистического лагеря», поскольку оно «не отвечает интересам борьбы против японских захватчиков».[487]487
  Мао Цзэдун. Цит. соч. Т. 3, с. 79-95 (датирована 28 сентября 1939 г.).


[Закрыть]

Словом, состояние и перспективы японо-советских отношений были не столь радужными, как считал или хотел считать Сиратори. Но, имея перед глазами советско-германский пакт, он был абсолютно уверен, что по его примеру Италия и Япония могут и должны нормализовать отношения с СССР. Поэтому он не раз уверял итальянского посла в Токио Аурити, что Россия не заинтересована в Балканах и готова признать их сферой влияния Италии, но посол, будучи противником союза с Москвой, скептически относился к этим заверениям. Он не верил в добрые намерения Сталина и видел, что, несмотря на давление Германии и военных кругов, правящая верхушка Японии не склонна к сближению с СССР, а влияние Сиратори не так велико, как тому хотелось бы.[488]488
  Переписка Аурити с Чиано: DDI, Nona serie, vol. I-II. Подробное исследование: Italo-Soviet Relations: Failure of an Accord // Toscano M. Designs in Diplomacy. Pages from European Diplomatic History in the Twentieth Century, p. 124-252.


[Закрыть] Однако последний не сдавался, будучи уверен в природной силе «тоталитарных» держав и во внутренней слабости «демократий», которая подтачивает их изнутри.

Нашлись и союзники. Уже в сентябре 1939 г. Накано Сэйго, известный пронацистскими и одновременно прорусскими симпатиями, темпераментно писал: «Престарелые руководители японского правительства беззастенчиво критикуют Германию за заключение пакта о ненападении с СССР. Стоит напомнить этим старцам, что виноваты именно они, упустив из-за собственной нерешительности шанс заключить трехсторонний союз».[489]489
  Накано Сэйго. Докусо фукасин дзёяку то Нихон. (Германо-советский пакт о ненападении и Япония) // «Бунгэй сюндзю», 1939, специальный выпуск (сентябрь).


[Закрыть] Влиятельный либеральный экономист Исибаси Тандзан, будущий послевоенный премьер, был более сдержан в выражениях, но не менее конкретен: «Я выступаю за урегулирование японо-советских отношений. Один американский сенатор заявил, что японо-советское сближение будет большой опасностью для демократии и вызовет у американцев ощущение военной угрозы. Это сказано слишком сильно. По-моему, в нормализации японо-советских отношений нет ничего неразумного. Если из-за этого и возникают какие-то опасения, то виной тому только прежняя политика Японии, которая заставила наш народ думать, что Япония никогда не будет жить в мире с СССР».[490]490
  Цит. по: Japan Surveys the European War, p. 13-14.


[Закрыть]

Арита разводит тушь

К концу 1939 г. стало ясно, что от принятия радикальных решений не уклониться, поэтому избегавшая их половинчатая дипломатия Абэ-Номура стала вызывать всеобщее недовольство. В самый канун нового года германский посол Отт сообщал в Берлин, что Сиратори и Осима (возвратившийся в Токио в ноябре) «усердно трудятся для свержения нынешнего кабинета» и что, по их мнению, «нужно еще два или три переходных правительства, чтобы осуществить фундаментальную смену курса».[491]491
  DGFP, D, vol. VIII, p. 586 (№ 496).


[Закрыть] Незадолго до того большая группа депутатов парламента при негласной поддержке армии потребовала отставки правительства. Премьер Абэ сначала хотел распустить парламент и назначить новые выборы, но 14 января предпочел подать в отставку.

Вопрос о главе нового кабинета оказался исключительно трудным. Армейские круги выдвигали генералов Хата, Тэраути и Сугияма, но так и не смогли прийти к единому мнению. Принц Коноэ от предложения сформировать правительство отказался. В результате выбор пал на бывшего морского министра адмирала Ёнаи, временно находившегося не у дел, но считавшегося главным претендентом на пост начальника Генерального штаба флота. Его кандидатуру поддержали лорд-хранитель печати Юаса, бывший премьер адмирал Окада, пользовавшийся большим влиянием при дворе и во флоте, а также Коноэ и Хиранума. Девяностолетний гэнро Сайондзи уклонился от участия в обсуждении, но неодобрения не высказал. Согласно некоторым источникам, инициатива назначения Ёнаи вообще исходила лично от императора, что делало открытую оппозицию невозможной. Более того, император приказал военному министру Хата остаться на своем посту и сотрудничать с новым премьером.[492]492
  Такада М. Сидзуканару татэ. Т. 2, с. 2-65; Молодяков В.Э. «Свет ночника в полдень». (Загадка адмирала Ёнаи) // «Проблемы Дальнего Востока», 1993, № 4. Это подтвердил сын адмирала Ёнаи Такамаса в беседе с автором 20 апреля 1998 г. (г. Мориока).


[Закрыть] Сформированное в середине января правительство отличалось от предшествующего совсем не в том направлении, как хотели бы «обновленцы», – недаром британский посол назвал его «одним из наиболее цельных и сбалансированных кабинетов последнего времени».[493]493
  Craigie R.L. Op. cit., p. 81.


[Закрыть] В него вошли по два представителя от партий Сэйюкай и Минсэйто, уже почти полностью «оттертых» военными и бюрократами от власти, крупный промышленник Фудзивара Гиндзиро и… никто из «активистов». Министром иностранных дел в третий раз стал Арита. Комбинация Ёнаи-Арита показывала, что по сравнению с курсом Абэ-Номура принципиальных перемен не предвидится.[494]494
  О деятельности Арита в составе кабинета Ёнаи: Sato Kyozo. Japan and Britain at the Crossroads, 1939-1941. A Study in the Dilemmas of Japanese Diplomacy.Tokyo, 1986, p.41-67. См.также его мемуары: 1) Хито-но мэ-но тири-о миру, с. 27-34; 2) Бакахати то ва хито ю, с. 112-126.


[Закрыть]

Вступая в должность, Арита сделал очередное заявление типа «и нашим, и вашим». Признав необходимость улучшения отношений с СССР, он заявил, что Антикоминтерновский пакт не отменен (так говорил и его предшественник Номура) и что связи «трех стран анти-status quo» (обратим внимание: трех, а не четырех!) остаются нерушимыми. Кабинет – судя по всему, по инициативе Ёнаи, не чуждого русофильских настроений, – предпринял некоторые конкретные шаги по нормализации японо-советских отношений, прежде всего по решению пограничных проблем, и возобновил переговоры о заключении пакта о ненападении, хотя сам Арита относился к этому без энтузиазма. Однако в целом позиции премьера и министра совпадали: оба стремились к «замирению» Китая и расширению экспансии в Юго-Восточной Азии, стараясь не осложнять отношений с Соединенными Штатами, поскольку в результате пакта Молотова-Риббентропа Япония осталась без союзников.[495]495
  Митани Таитиро. Докусо фукасин дзёяку ка-но ниттю сэнсо гайко: идэороги то кэнрёку сэйдзи. (Японо-китайская война и внешняя политика после советско-германского пакта о нейтралитете: идеология и политика силы) // Сэнканки-но Нихон гайко. (Внешняя политика Японии межвоенного периода). Токио, 1984; Masaki Miyake. The Development of Russo-German Relations and Their Implications for Japan and East Asia // «The Bulletin of the Institute of Social Sciences» (Meiji University, Tokyo), vol. 14(1991), № 1.


[Закрыть] В то же время прагматически мыслящие американские политики и бизнесмены все активнее ратовали за возобновление двусторонней торговли в прежних масштабах, потому что экспорт из США в Японию на протяжении многих лет в несколько раз превышал экспорт в Китай, причем такое положение сохранялось, несмотря на все дискриминационные меры и прокитайскую политику Рузвельта.[496]496
  Tansill C.C. Op. cit., p. 497-500. См. подробнее: Ralph Townsend: 1) Does Japan Slam the Door Against American Trade in Areas of Japanese Influence in Asia? San Francisco, 1938; 2) America Has No Enemies in Asia! San Francisco, 1938; 3) The High Cost of Hate. San Francisco, 1939; 4) Seeking Foreign Trouble. San Francisco, 1940.


[Закрыть] Даже в августе 1941 г., когда многим война казалась неизбежной, лидер оппозиции сенатор Уилер заявил: «Япония – один из лучших покупателей нашего хлопка и нефти. Мы тоже один из ее лучших партнеров, поэтому нет никаких причин не жить с ней в мире».[497]497
  Цит. по: Justus D. Doenecke. Power, Markets and Ideology: The Isolationist Response to Roosevelt Policy, 1940-1941 //Watershed of Empire. Essays on New Deal Foreign Policy. Colorado Springs, 1976, p. 143.


[Закрыть] Но президент и его окружение избрали совсем иной курс. Усилия кабинета Ёнаи сосредоточились на Китае. 30 марта в Нанкине было провозглашено создание нового «центрального» правительства во главе с Ван Цзинвэем, которое Токио сразу же признал единственным законным во всем Китае. Однако непризнание со стороны США было столь же оперативным и демонстративным.[498]498
  Заявление Хэлла от 30 марта 1939 г.: FRUS-Japan. Vol. II. New York, 1943, p. 59-60.


[Закрыть] Не спешил признавать новый режим и Советский Союз, связанный дипломатическими и экономическими отношениями с Чан Кайши и не менее активно поддерживавший коммунистов. Тогда Япония активизировала свои действия в южном направлении, еще в феврале предложив голландскому правительству заключить торговый договор на основе взаимного режима наибольшего благоприятствования. Американское эмбарго на поставки многих жизненно необходимых видов сырья и материалов толкало Японию в сторону Голландской Индии, от природных богатств которой теперь зависела ее судьба, но и там высокопоставленных японских эмиссаров, включая бывшего министра иностранных дел Ёсидзава, ждала неудача. 15 апреля Арита сделал специальное заявление, что правительство было бы «глубоко озабочено» изменением там status quo в результате «вмешательства» третьих стран, но США и Голландия отвергли эти недвусмысленные притязания. Только в мае, после оккупации Голландии вермахтом, генерал-губернатор Голландской Индии, оказавшейся в двусмысленном положении колонии без метрополии, снял ограничения на поставки в Японию стратегического сырья. Месяцем позже то же сделали власти Французского Индокитая. Затем под давлением Японии Великобритания решила на три месяца закрыть Бирманскую железную дорогу, использовавшуюся для снабжения войск Чан Кайши. В условиях тотального военного поражения Франции, в разгар воздушной «битвы за Британию» между Королевскими ВВС и Люфтваффе, еще не имея конкретных гарантий помощи со стороны США, Лондон всеми силами стремился избежать войны на двух континентах. Что касается Рузвельта, то его главные военные интересы пока лежали в Европе, а не в Азии, и были нацелены на уничтожение Германии. Кроме того, осенью 1940 г. его ждали президентские выборы, победить на которых под интервенционистскими лозунгами было заведомо нереально. Сложившееся положение вполне устраивало Арита, идеолога «доктрины Монро для Восточной Азии», манифестом которой стало его радиообращение 29 апреля «Позиция империи и международное положение».

Стремительное развитие событий в Европе наводило многих на мысль, что и Японии пора переходить от многозначительных заявлений к активному осуществлению экспансии в Азии, пока ее не опередили другие державы, прежде всего США. При всей склонности «загребать жар чужими руками» – именно так выглядели уступки со стороны Голландской Индии и Французского Индокитая, которые стали возможны только в результате разгрома их метрополий Германией, – Арита ничуть не возражал против экспансии. Более того, он не был и противником союза с Германией и Италией, только желал придать ему исключительно политический, а не военный характер, что в любую минуту оставляло бы возможность «запасного выхода». Поэтому его вполне устраивал Антикомин терновский пакт. Но тут возникала другая проблема, уже сугубо личного характера: за свое пристрастие к «дипломатии разведенной туши», загнавшей японскую внешнюю политику в тупик в августе-сентябре 1939 г, министр полностью утратил доверие армии и влиятельных «обновленческих» кругов и не мог рассчитывать на их поддержку, какую бы линию ни проводил. Не доверяли «хамелеону» и в Берлине. Кроме того, антисоветские настроения Арита явно шли вразрез с набиравшей силу кампанией за нормализацию отношений с Москвой, необходимость которой, особенно перед лицом растущего антагонизма со стороны Лондона и Вашингтона, становилась все более очевидной.

Еще в апреле Коноэ собирался отправиться с полуофициальной миссией в Москву, Берлин и Рим, но это вызвало нервную реакцию не только Арита, но и Сайондзи, поэтому вояж не состоялся. Масла в огонь подлило желание принца взять с собой в качестве советника Сиратори, который как раз в эти месяцы во всеуслышание говорил о «пределах неучастия» и осуждал выжидательную позицию правительства, из-за которой Япония может остаться в стороне от плодов победы, включая азиатские и тихоокеанские колонии поверженных стран. Война с «англо-американо-французской демократией и либерализмом» уже идет на деле, и не надо притворяться, что мы в ней Fie участвуем, – вот лейтмотив его выступлений. В такой мемент великая держава Fie может быть нейтральной, даже если формально и не находится в состоянии войны. События развивались быстрее, чем писались статьи и выходили журналы, поэтому Сиратори открыто заявлял, что время «разведенной туши» прошло, что наступило время действовать, заключать союз с Германией и СССР и идти на юг, в Индокитай и Голландскую Индию.[499]499
  Сиратори Тосио: 1) Осюсэн-но синкёкумэн то фукайню-но гэндо. (Новая ситуация в европейской войне и пределы «неучастия») // «Нихон хёрон», 1940, № 6; 2) Фукайню хосин-о кэнтосу. (Рассмотрим курс на «неучастие») // Сиратори Т. Нити-доку-и судзику рон, с. 143-154.


[Закрыть] При этом он недвусмысленно намекал, что залогом успешной реализации экспансионистской программы является смена кабинета и руководства МИД, на первых ролях в котором он, конечно, видел самого себя.

Судьбу кабинета Ёнаи и, соответственно, дипломатии Арита решили две проблемы – проект «новой структуры», радикального социально-политического переустройства страны на авторитарных началах,[500]500
  См. подробнее: Ито Такаси. Коноэ синтайсэй: тайсэй ёкусанкай-э-но мити. («Новая структура» Коноэ: путь к Ассоциации помощи трону). Токио, 1983; Молодяков В.Э. Консервативная революция в Японии: идеология и политика, гл. 7.


[Закрыть] и военно-политический союз с Германией и Италией. Сторонники авторитарных внутриполитических реформ (роспуск существующих политических партий, профсоюзов, общественных организаций с последующим объединением их в массовое националистическое Движение под лозунгом «помощи трону» и «всеобщей мобилизации нации», окончательное лишение парламента каких-либо полномочий, унификация идеологии, тотальный контроль над средствами массовой информации и системой образования и т.д.) одновременно выступали за «активную», т.е. экспансионистскую внешнюю политику, в то время как правительство в обоих случаях не спешило действовать.

Коноэ, главный кандидат в премьеры, брался реализовать оба проекта: он не только заявил о намерении всецело посвятить себя созданию «новой структуры», проект которой был разработан в его ближайшем окружении, но и высказывался в пользу союза трех держав.[501]501
  Весной 1945 г. Коноэ изложил свою версию подготовки и заключения Тройственного пакта в записке, опубликованной: Коноэ Фумимаро. Хэйва-э-но дорё'ку. (Усилия к достижению мира). Токио, 1946.


[Закрыть] Таким образом, внешняя политика неразрывно переплеталась с внутренней. Как стало известно только после войны, наиболее активные сторонники «новой структуры» и альянса с «осью» в течение всей первой половины 1940 г. без излишней огласки регулярно собирались в одном из токийских ресторанов для обсуждения ситуации в стране и координации своих действий, в том числе по формированию прогерманского общественного мнения. В их числе были уже хорошо знакомые нам Накано, Кухара, Сиратори, Осима (генерал-посол взялся за кисть и написал несколько статей для влиятельного журнала «Бунгэй сюндзю»), а также один из руководителей газетного концерна «Асахи» Огата Такэтора, близкий друг Накано, и дуайен националистической журналистики Токутоми Сохо. Сиратори, Осима, Кухара, Накано были частыми гостями германского посольства, где с ними охотно общался личный друг посла Рихард Зорге, однако утверждения, что они получали оттуда субсидии на ведение прогерманской пропаганды, ничем не доказаны.

25 июня военный министр Хата произнес ставшую крылатой фразу: «Используем золотой шанс и не позволим никому встать на нашем пути!» В быту ее переделали: «Не опоздать на автобус!» Очередное заявление Арита 29 июня было встречено армией, прессой и большинством полигиков с явным неодобрением, которое, впрочем, относилось не столько к его содержанию, сколько лично к министру, ставшему одиозной фигурой. С наступлением нового месяца напряжение все увеличивалось. 3 июля руководители военного министерства и Генерального штаба утвердили проект основ национальной политики, разработанный в предыдущем месяце, с ориентацией на «южный вариант» экспансии и на союз с Германией. Италией и (с ограничениями) с СССР.[502]502
  ТСМ. Бэккан. (Дополнительный том). Токио, 1963, с. 316-318.


[Закрыть] Отказ кабинета принять проект автоматически привел бы к отставке военного министра и правительственному кризису, поскольку назначение военного министра относилось к прерогативам армии, а не премьера. В первых числах июля фракции партии Сэйюкай во главе с Кухара, Накадзима и Хатояма заявили о скором самороспуске, для того чтобы дружно влиться в «новую структуру», как только она будет создана. 5 июля была арестована группа террористов, планировавших убийства премьера Ёнаи, министра двора Мацудайра, финансового магната Икэда и других «умеренных». 7 июля на пресс-конференции в Каруидзава Коноэ заявил, что движение за «новую структуру» и явственно обозначившийся кризис власти никак не связаны друг с другом, но все понимали, что это делается только для «спасения лица» и что принц уже примерился к креслу премьера. 8 июля военный вице-министр генерал Анами заявил маркизу Кидо (который 1 июня занял пост лорда-хранителя печати, т.е. фактически главного политического советника императора), что, по мнению армии, кабинет Ёнаи не пригоден для насущно необходимых переговоров с Германией и Италией и что желательно назначение Коноэ премьером.[503]503
  Кидо Коити. Никки. (Дневник). Т. 2. Токио, 1966, с. 801; Арита X. Хито-но мэ-но тири-о миру, с. 34-47.


[Закрыть] Были предприняты робкие шаги по оживлению переговоров с Германией и Италией, где в это время находилась специальная миссия во главе с бывшим министром иностранных дел Сато, но это уже не могло изменить ход событий.

16 июля военный министр Хата подал в отставку. Армия, как и следовало ожидать, отказалась рекомендовать преемника в существующее правительство, выразив недоверие его курсу. Кабинет Ёнаи пал. Новым премьером, как и следовало ожидать, стал Коноэ. Эпоха «разведенной туши» кончилась. Начиналось «чрезвычайное время».

Мацуока спешит на автобус

18 июля новый премьер назвал фамилии главных министров. В министерстве иностранных дел водворился президент Южно-Маньчжурской железной дороги, Мацуока Ёсукэ, человек с колоссальными политическими амбициями. Уходя с дипломатической службы двумя десятилетиями ранее, он горделиво сказал: «Когда-нибудь я вернусь министром».[504]504
  Касэ Тосикадзу. Нихон гайко-но сюякутати. (На главных ролях в японской дипломатии). Токио, 1974, с. 101.


[Закрыть] Военное министерство возглавил генерал-лейтенант Тодзио Хидэки, возвращенный из опалы, в которой оказался после воинственной антисоветской речи, вызвавшей дипломатический скандал в конце ноября 1938 г. Морским министром остался адмирал Ёсида Дзэнго, занимавший этот пост в кабинетах Абэ и Ёнаи. 19 июля в резиденции Коноэ состоялось их первое совещание, на котором был в общих чертах определен политический курс нового правительства.[505]505
  Записи Мацуока и Коноэ: ТСМ. Т. 5, с. 182-184.


[Закрыть] Одновременно началось интенсивное формирование организационного и политического костяка «новой структуры», но эту тему мы оставляем в стороне.

Когда падение кабинета Ёнаи было уже сочтено предрешенным делом, в прессе и среди иностранных дипломатов начались оживленные спекуляции на тему, кто станет преемником Арита. Наиболее вероятными кандидатами считались Сиратори и Мацуока. Коноэ остановил свой выбор на втором. Почему? При всей склонности к радикализму в теории принц тем не менее был типичным представителем традиционного японского истеблишмента, придававшим большее значение происхождению, возрасту и «имиджу», нежели способностям и энергии. В активе Мацуока был женевский «триумф» января 1933 г., когда японская делегация, недовольная единодушным осуждением ее политики в Маньчжурии, демонстративно покинула сессию Лиги Наций, многолетняя служба в системе ЮМЖД, обширные связи в деловых и националистических кругах, полдюжины популярных книг и брошюр, в том числе об Антикоминтерновском пакте. Иными словами, он выглядел вполне респектабельно, а кроме того, был знакомым Коноэ еще со времени Парижской мирной конференции. Сиратори же, при всех талантах и связях, имел устойчивую репутацию «неуправляемого» и «возмутителя спокойствия», а потому казался гораздо более подозрительным, чем демагог и прожектер Мацуока. Кроме того, последний был на семь лет старше, а в Японии при прочих равных условиях из нескольких кандидатов редко выбирают того, который моложе.

Новый министр немедленно затеял кардинальную смену дипломатических кадров, включая всех послов и посланников. По неизвестной причине единственным исключением оказался посол в Великобритании Сигэмицу, остававшийся на своем посту до лета 1941 г., хотя он никогда не скрывал своего неприятия как Тройственного пакта, так и радикального улучшения отношений с СССР – приоритетных направлений дипломатии Мацуока. Особо деликатным был вопрос «трудоустройства» Сиратори, главного соперника министра, личные отношения с которым можно описать только выражением «хуже не бывает». Их непрекращавшееся соперничество в качестве главных идеологов и потенциальных лидеров «обновленческой» дипломатии вело свою историю с 1937 г. и было общеизвестно. В итоге Сиратори был назначен одним из двух советников министерства – должность почетная, с подчинением лично министру, но без определенных обязанностей и тем более без конкретных прав: по «чину» она подходила Сиратори, но, конечно, нисколько не соответствовала его амбициям. Он принял назначение «с полным сознанием того, что значит быть советником при нем <Мацуока. – В.М.> и в таких обстоятельствах», понимая, что с ним министр будет «советоваться» в последнюю очередь.[506]506
  Аффидевит Сиратори: IMTFE, р. 35048. Атлантисты Кидо и Сигэмицу оценивали назначение Мацуока и последовавшие за ним перемены в МИД как «усиление фракции Сиратори»: Кидо Коити канкэй мондзё, с. 17; Сигэмицу Мамору. Сюки. (Записи). Токио, 1986, с. 196-197, 205.


[Закрыть] Поэтому Сиратори не принимал участия ни в переговорах о заключении Тройственного пакта, ни в подготовке визита Мацуока в Европу весной 1941 г. Министр сделал все, чтобы вывести своего советника из процесса принятия решений. Но на Токийском процессе Сиратори припомнили и эту должность…

Что касается их геополитической ориентации и взглядов на глобальные проблемы, то здесь дело обстоит сложнее. Если позицию Сиратори с осени 1939 г. можно охарактеризовать как последовательно евразийскую, то постоянные шарахания Мацуока из стороны в сторону делают уязвимыми любые определения. Влиятельный представитель «маньчжурского лобби», он не раз выступал за войну с СССР и в то же время способствовал нормализации японо-советских отношений. Регионалист, более всего занятый проблемой японской экспансии в Азии, он стал движущей силой Тройственного пакта, первого шага к континентальному блоку. Самым сложным случаем была его «любовь-ненависть» к Соединенным Штатам, отношения Японии с которыми он основательно испортил, несмотря на возможно благие намерения.

Одним из первых шагов Мацуока стало решительное возобновление переговоров с Германией и Италией о заключении союза, в котором он хотел видеть такую же долгосрочную основу японской внешней политики, какой некогда был англо-японский союз.[507]507
  Документы: 1) Архив МИД Японии. В-1-0-0. J/X 3. Нити-доку-и домэй дзёяку канкэй. (Пакт о союзе между Японией, Германией и Италией). Ч. 1-3; 2) Нити-доку-и сангоку дзёяку какусю анбун сакусэй оёби кокунай тэцудзуки кэйка гайё. (Очерк постатейной разработки и одобрения Тройственного пакта Японии, Германии и Италии). <Токио, 1940> (издание МИД для служебного пользования; Архив МИД Японии); 3) Миякэ М. Нити-доку-и сангоку домэй-но кэнкю, с. 444-569 (документы, собранные Ё. Сайто и позднее использованные МВТДВ; комментарий Миякэ: там же, с. 569-643); 4) телеграммы Штамера и Отта Риббентропу из Токио: DGFP, D, vol. XI; 5) аффидевит Штамера: IMTFE, р. 24404-24406. Ход переговоров описан в книге советника Мацуока, первоначально составленной «для служебного пользования» МИД в 1951 г.: Сайто Ёсиэ. Адзамукарэта рэкиси: Мацуока то сангоку домэй-но рикэн. (Запутанная история: Мацуока и закулисная сторона Тройственного пакта). Токио, 1955.


[Закрыть] 30 июля при непосредственном участии Мацуока был составлен меморандум «Об укреплении сотрудничества между Японией, Германией и Италией», за которым последовали проекты армии и флота и новый план МИД.[508]508
  «План Мацуока» от 30 июля: ТСМ. Т. 5, с. 346-349; «план армии и флота» от 6 августа и «план МИД» от 4 сентября: Там же, с. 350-357.


[Закрыть] Несмотря на отдельные расхождения, все они намечали план действий с целью заключить военно-политический союз с конкретными взаимными обязательствами, в частности по содействию в урегулировании военных конфликтов. Проекты предусматривали не только поддержание добрососедских отношений с Москвой, но и совместные с Германией усилия по обеспечению координации политики «оси» и СССР.

Теперь инициатива скорейшего заключения союза исходила от Японии, точнее, лично от Мацуока. По его указанию активизировал свою деятельность и посол Курусу в Берлине, что никакого энтузиазма у собеседников не вызвало – достаточно заглянуть в записи Вайцзеккера.[509]509
  DGFP, D, vol. X, р. 151, 320-321, 355-356 (№№ 147, 271, 304). Курусу не пользовался никаким авторитетом в нацистских кругах: Хамада. Цит. соч., с. 109-111.


[Закрыть] Понять это нетрудно: опыт прежних лет разуверил германских дипломатов в способности руководства Японии вести последовательную политику и брать на себя конкретные обязательства. Однако Риббентроп перешел к решительным действиям. 23 августа (в годовщину пакта с Москвой!) он известил Курусу, что Генрих Штамер, ранее участвовавший в переговорах о «пакте трех», только что получил ранг чрезвычайного и полномочного посланника и предписание отправиться со специальной миссией в Японию. В феврале и мае 1940 г. Штамер уже дважды побывал в Токио, сопровождая президента германского Красного Креста герцога Саксен-Кобург-Гота в поездке в США через СССР и Японию. Посланец Риббентропа «прощупывал почву», но тогда конкретных результатов его вояж не дал.

Рейхсминистр поставил перед Штамером три задачи: 1) выяснить подлинное отношение японского правительства к Германии; 2) начать переговоры о союзе в том случае, если Япония проявит заинтересованность; 3) немедленно информировать министра по всем вопросам, требующим согласования с руководством Рейха.[510]510
  Аффидевит Штамера: IMTFE, р. 24404-24405. Цит. по: ТСМ. Т. 5, с. 199. В переговорах Осима не участвовал, но общался со Штамером во время его пребывания в Токио.


[Закрыть] Решение отправить Штамера в Токио свидетельствовало о несомненных переменах в германской политике, возможными причинами которых можно считать: сопротивление Англии, разрушившее надежды на ее скорое поражение; стремление удержать США от вступления в войну, вероятность которого не убывала; опасения относительно японо-американского сближения, сторонников которого в Токио было достаточно. Кроме того, Штамер был известен как доверенное лицо Риббентропа, и это придавало его миссии особый вес.

Известие о приезде посланца из Берлина ускорило развитие событий. Подготовкой предложений МИД к встрече четырех министров, назначенной на 4 сентября, занялся лично Мацуока, собрав 1 сентября Охаси, Сайто и Сиратори для их обсуждения. Сиратори выступил за «альянс четырех» с привлечением СССР, но министр отмахнулся от идеи вечного соперника – чтобы позже выдавать ее за свою! Проект МИД предусматривал союз только с Берлином и Римом. В военном министерстве все шло гладко, но сближению с Германией категорически воспротивился морской министр Ёсида. Однако сторонники союза оказались сильнее. 3 сентября, за день до конференции, Ёсида был госпитализирован с нервным расстройством и на следующий день подал в отставку. Трудно сказать, была ли болезнь действительно серьезной или имела «дипломатический» характер, но она оказалась наилучшим выходом из положения [Суэкуни Macao (в 1940 г. офицер Генерального штаба ВМФ) в беседе с автором (25 апреля 1997 г., Токио) утверждал, что болезнь министра была лишь предлогом для отставки.]. Министр «сохранил лицо», его преемник адмирал Оикава поддержал идею союза. Конференция состоялась 6 сентября и одобрила новый план Мацуока.

В субботу 7 сентября Штамер прибыл в Токио и на следующий же день вместе с Оттом посетил своего старого знакомого Осима, который после беседы с германскими визитерами немедленно отправился к Мацуока. Выслушав его, министр подытожил: «Армия в этом вопросе инициативы не проявила. Оикава лучше, чем Ёсида. Но сделаю это <заключу союз. – В.М> я, сделаю, даже если это будет стоит мне должности. За одну-две недели управимся».[511]511
  <Коноэ ФумимароХ Коноэ Фумимаро-ко-но сюки. Усинаварэси сэйдзи. (Записки принца Коноэ Фумимаро. Проигранная политика). Токио, 1946, с. 18-19.


[Закрыть]

Первый раунд переговоров проходил 9-12 сентября в резиденции министра в присутствии одного только Отта, в обстановке настолько строгой секретности, что прессе было запрещено сообщать даже о факте пребывания Штамера в Токио. Германия окончательно отказалась от претензий на свои бывшие владения в Тихом океане, но потребовала от Японии принятия на себя конкретных военных обязательств – на сей раз в случае атаки со стороны державы, «не вовлеченной в Европейскую войну или Китайский инцидент», т.е. прежде всего США. Советский Союз теперь рассматривался Германией как потенциальный союзник [Текст инструкций Риббентропа неизвестен, но в мемуарах Коноэ приведен меморандум с изложением заявления Штамера в начале переговоров. Пункт 7: «Лучше сначала достичь соглашения между Германией, Италией и Японией, а затем немедленно вступить в контакт с Советской Россией. Германия готова выступить в качестве честного посредника в деле сближения между Японией и Советской Россией и не видит никаких непреодолимых препятствий на этом пути, по которому можно пройти без особых трудностей. Германо-советские отношения хороши вопреки тому, что пытается утверждать британская пропаганда, и Россия выполняет все свои обязательства к полному удовлетворению Германии». Пункт 9: «Слова Штамера должны рассматриваться как исходящие прямо от Риббентропа».[512]512
  Запись С. Савада, заместителя начальника Генерального штаба армии: ТСМ. Бэккан, с. 337-342.


[Закрыть]]. Мацуока согласился с этим контрпредложением и взялся убедить в нем коллег. 12 сентября вопрос обсуждался на конференции четырех министров, но Оикава снова колебался. Днем позже Мацуока приватно встретился с его влиятельным заместителем вице-адмиралом Тоёда и ознакомил его с предложениями Штамера. Тоёда в целом согласился с ними, но, как и Оикава, предложил внести в текст поправки, гарантировавшие самостоятельность Японии в принятии решения о вступлении в войну в случае германо-американского конфликта. Кроме того, он предложил особо оговорить необходимость улучшения отношений с СССР. На этих условиях флот давал согласие на союз, что и было закреплено новой встречей четырех министров вечером 13 сентября.

С 14 сентября обсуждались уже конкретные варианты документов. Не останавливаясь на деталях, отмечу только одно: положение о том, что договор не будет затрагивать отношений его участников с СССР, было внесено в него по инициативе Риббентропа. Добившись 16 сентября согласия кабинета на новые германские предложения, Мацуока три дня спустя вручил Отту и Штамеру проекты секретного протокола и двух нот к пакту, которые были нацелены на получение ответных гарантий военной помощи в случае вступления Японии в войну. Он заявил, что предложенные документы никоим образом не ограничивают обязательств Японии, но помогут провести пакт через Тайный совет, где в первую очередь встанет вопрос о его конкретных выгодах для страны. Отт и Штамер возразили, что обязательства должны быть взаимными и что надо, по крайней мере, убрать из текста односторонние формулировки в пользу Японии. Мацуока с легким сердцем пошел на это, полагая, что по достижении принципиального согласия урегулировать частные вопросы не составит труда. 19 сентября проект пакта был одобрен Императорской конференцией. Отвечая на вопросы начальника Генерального штаба флота принца Фусими и председателя Тайного совета Хара, Мацуока заявил, что Япония берет на себя обязательство автоматического вступления в войну в случае нападения на ее союзников, но на практике оставляет за собой право решать, когда и как это сделать. Он же подчеркнул, что Германия готова содействовать нормализации японо-советских отношений.[513]513
  Ciano G. Diario. 1939-1943, p. 289. См. также сообщение Зорге из Токио от 21 сентября 1940 г.: Гаврилов В. Цит. соч., с. 102-103.


[Закрыть]