Текст книги "Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио"

Автор книги: Василий Молодяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 42 страниц)

С обезоруживающей откровенностью высказывал свои заветные мысли и бывший президент Чехословакии Бенеш, обосновавшийся в Лондоне. 23 августа 1939 г. он завтракал у советского полпреда Майского, который записал в дневнике: «Вся его ставка – на войну, на большую европейскую войну в ближайшем времени. Только такая война может привести к освобождению Чехословакии». Иными словами, ради воссоздания государства, доказавшего свою нежизнеспособность, надо ввергнуть всю Европу в войну. Неплохое заявление для бывшего столпа Лиги Наций и борца за мир и права народов! Бенеш сообщил Майскому, что к его планам «сочувственно относятся» французское правительство и президент Рузвельт.[325]325
  ДВП. T. XXII. Кн. 1, с 644-646 (№ 493).


[Закрыть] Кстати, по поводу «неуступчивости» Бенеша еще весной-летом 1938 г. «раздавались голоса, что Чехословакия сознательно гонит Европу на войну из-за своих интересов. Бенеша прямо обвинили в желании вызвать превентивную войну».[326]326
  Запись беседы Александровского с Бенешем 16 августа 1938 г.: Документы по истории Мюнхенского сговора, с. 166 (№ 93).


[Закрыть]

23 марта Черчилль говорил Майскому, отношения с которым старательно культивировал: «Двадцать лет назад я всеми силами сражался против коммунизма. Я считал коммунизм с его доктриной мировой революции наибольшей опасностью для Британской империи. Теперь коммунизм не является такой угрозой для империи. Напротив, сейчас наибольшая опасность для Британской империи – нацизм с доктриной мирового господства Берлина».[327]327
  Цит. по: Irving D. Churchill's War. Vol. I, p. 101.


[Закрыть] Настроения Черчилля не были секретом для посла: «Необходимо иметь в виду, – сообщал он в Москву 5 апреля 1940 г. – что Черчилль фанатический ненавистник Германии. Это для него «враг номер 1». Ради успешной борьбы с Германией он готов на любую комбинацию с кем угодно».[328]328
  ДВП. T. XXIII. Кн. 1, с. 210 (№ ПО).


[Закрыть] Сам Майский думал так же. Неудивительно, что в послевоенных мемуарах, немедленно изданных в Великобритании, он нарисовал идиллический портрет Черчилля, не жалея черных красок для остальных. Еще бы, один из самых «твердолобых» превратился в друга «красной России».

Предупреждения лорда Ротермира

Однако далеко не все представители лондонской правящей элиты смотрели на веши так, как Черчилль и окружавшие его «фокусники». Лорд Ротермир, ничуть не менее Черчилля ратовавший за укрепление Британской империи и перевооружение – прежде всего, за счет авиации – ее армии (и, заметим в скобках, столь же боявшийся и ненавидевший большевиков), придерживался прямо противоположной точки зрения на отношения с Германией. 4 мая 1937 г. в статье «Я желаю англо-германского пакта» он писал:

«Великие события происходят на континенте, а Британия остается в стороне от них. Гитлер и Муссолини, неторопливые, но неуклонно идущие к цели диктаторы, делят Европу на сферы влияния: долину Дуная – Германии, Балканы и Средиземное море – Италии. Недавняя встреча дуче с австрийским канцлером <Шушнигом. – В.М.> в Венеции и переговоры в Риме с германским министром иностранных дел бароном фон Нейратом, проходящие в тот момент, когда я пишу эти строки, только усиливают эту картину. Они в полной мере подтверждают предсказание, сделанное мной много лет назад: судьба Чехословакии находится в руках одной лишь Германии. На протяжении последних трех лет итальянское влияние доминировало среди государств – обломков Австро-Венгерской империи. Сейчас Италия уступает эту позицию Германии – в обмен на что? На германскую поддержку ее амбиций в Средиземноморье. Цель Италии – господствовать на этом море. С ее превосходной авиацией она может добиться этого. С помощью Германии она может удержать достигнутое.

Какое сопротивление действиям такого союза может оказать все еще не вооруженная Британия и безнадежно расколотая Франция [Правительственный кризис, приведший к падению правительства «народного фронта» и формированию умеренно-консервативного кабинета Шотана.]?

Мы неуклонно движемся к разрушительному конфликту с новым германо-итальянским союзом. Есть только один способ избежать его: британскому правительству выступить с инициативой заключения пакта с Германией. Желательность такого соглашения признается в обеих странах. Герр Гитлер не раз заявлял мне о готовности встретить нас на полпути. Значительная и влиятельная часть британского общественного мнения приветствует более тесные англо-германские отношения. Трудности же на этом пути имеют частный, а не принципиальный характер. Наиболее заметные из них связаны с бывшими германскими колониями, ныне находящимися под управлением правительств Британии и доминионов по мандатам. Относительно этих земель в нашем народе существует явное непонимание. Подмандатные территории ни в коей мере не являются британской собственностью. Это – не наши колонии. Они только переданы под управление Британии и доминионов серией мандатов Лиги Наций».

Далее Ротермир предложил произвести «новый, удовлетворяющий Германию передел части африканской территории», который «устранит главное препятствие на пути обеспечения лучших, более безопасных отношений между державами Западной Европы». Аргументы?

«Германцы воспринимают полное лишение их колоний как унижение. Оно рождает у них негодование, несоизмеримое с собственным значением отобранных территорий. В нашей власти ликвидировать этот повод для недовольства. Было бы близорукой глупостью оставлять европейский мир под угрозой, упрямо отказываясь от жертвы, столь незначительной по сравнению с благом, которое она способна принести… Упорно удерживая бывшие германские колонии, которые не стали британскими и которые имеют сравнительно малую ценность для нас, но которые германцы считают для себя очень важными, мы поддерживаем в Германии недобрые чувства, которые однажды несомненно перерастут в открытую враждебность. Передача нескольких сотен тысяч квадратных миль африканской территории – невеликая плата за возможность избавиться от такой опасности».[329]329
  Rothermere. Op. cit., p. 157-159.


[Закрыть]

Как известно, Гитлер на самом деле не придавая практического значения возврату германских колоний. Они были нужны ему как аргумент в пользу пересмотра решений Версаля – в Европе, а не в Африке. Отспорить Камерун или Того в клубе великих и малых колониальных держав было на деле не легче, чем Австрию или Судеты, но «законных» оснований для этого было больше. Ротермир понимал демагогию Гитлера и предлагал вполне разумный для британского правительства курс: отдав Рейху, если он так уж настоятельно этого требует, часть бывших колоний (и одновременно вооружаясь), лишить Германию морального права требовать передела территорий в Европе. Однако «черчиллевец» Эмери в 1939 г. выпустил целую книгу об опасности колониальных претензий Германии.[330]330
  Leopold Amery. The German Colonial Claim. London, 1939.


[Закрыть] Не проявлял желания делиться с ней и министр иностранных дел лорд Галифакс.

28 сентября Ротермир развил эти идеи в статье «Ось Лондон – Берлин – Рим? Почему бы и нет».

«Муссолини в гостях у Гитлера, и их встречи могут привести к обсуждению четырехстороннего пакта между Британией, Францией, Германией и Италией. Похоже, первыми шагами к этому станут попытки связать ось Рим-Берлин сначала с Лондоном, затем с Парижем и, наконец, с Варшавой. Таким образом нынешнее опасное разделение Европы на недоверяющие друг другу и хорошо вооруженные лагеря сменится прочным взаимопониманием.

Британия более, чем какая-либо другая страна, заинтересована в поддержании мира во всем мире, и первейшим долгом британского правительства будет устранение чреватых взрывом опасностей международного положения. Если нам придется из пекла нового конфликта смотреть на нынешний период всего лишь как на передышку между великими войнами, как горько мы пожалеем о возможностях, которыми ныне пренебрегаем.

Пять лет назад Европа была куда ближе к безопасности, нежели сегодня. Гигантский военно-воздушный флот Германии и Италии еще не существовал. Великие державы еще не начали разорительной гонки вооружений, которую существующие условия делают неизбежной. Большая прозорливость и меньшая подозрительность в тот момент, когда Германия покинула конференцию по разоружению в сентябре 1932 г. <до прихода Гитлера к власти – В.М>, избавили бы народы Европы от значительной части нынешнего финансового бремени и уменьшили бы опасность войны.

В этом месяце исполняется пять лет предложению Германии, чтобы ей было разрешено равенство в вооружениях с Францией на основе численности армии в 300 000 человек. Танков, тяжелой артиллерии и военной аваиации у нее не будет. Теперь, когда Германия стала мощнейшей державой Европы, кажется невероятным, что возможность стабилизировать вооружения на столь низком уровне была отвергнута. Тем не менее французское и британское правительства отвергли предложение как «несвоевременное».

В итоге Германия ушла с конференции по разоружению, и в Европе началась грандиозная гонка вооружений, в которой германцы скоро стали лидерами, хоть и начали с нуля.

Муссолини был единственным государственным деятелем Европы, кто осознал представившуюся возможность. Он публично заявил, что требования Германии о равенстве в вооружениях справедливы, и, чтобы удовлетворить их, предложил четырем западным державам заключить десятилетний мирный договор, поскольку, как он верно заметил, «Лига является слишком неповоротливой для эффективных действий». Таково происхождение «четырехстороннего пакта», который был наибольшим приближением к общеевропейскому урегулированию со времен Локарнского договора.

Гитлер, только что возглавивший правительство Германии, согласился сотрудничать. Рамсей Макдональд, в то время премьер-министр, отправился в Рим для обсуждения условий. 16 июля 1933 г. пакт был подписан, но противодействие французского и чехословацкого правительств привели к исключению из него любых упоминаний о равенстве прав и окончательном пересмотре <послевоенных. – В.М.> договоров. Так пакт с самого начала был лишен возможности смягчить недовольство Германии и, следовательно, урегулировать положение в Европе.

Равенство прав и пересмотр мирного договора, в которых Германии было отказано, достигнуты ей в результате односторонних действий. Положение Франции и Чехословакии стало не более безопасным, а, напротив, рискованным. Недавние известия о слабости французских военно-воздушных сил еще больше меняют международную ситуацию в пользу Германии.

Пока потенциальная опасность нынешнего положения в Европе не превратилась в трагическую реальность, нужны решительные усилия для восстановления возможности, упущенной в 1933 г. Поскольку главной причиной бесплодности тогдашних попыток достичь согласия в Западной Европе были опасения Франции, британское правительство послужит ее интересам, если возьмется достичь взаимопонимания с Римом и Берлином. Продление оси Рим-Берлин до Лондона превратит связку между Италией и Германией из опасности в гарант мира в Европе. Последующее подключение Франции и Польши к такому соглашению поставит положение дел в Западной Европе на надежную основу.

Единственной альтернативой близкому взаимопониманию является неизбежная война. Союзы, которые сейчас разделяют страны континента, подобны трещинам на меловой скале, постоянно углубляющимся из-за обвалов. Сейчас существует целых семь группировок, порождающих расхождения между странами. Это:

1. Ось Рим-Берлин;

2. Франко-русский союз;

3. Франко-чехословацкий союз;

4. Русско-чехословацкий союз;

5. Малая Антанта; [Союз Чехословакии, Румынии и Югославии, созданный в 1920-1921 гг. усилиями Франции, которая в 1924-1927 г. заключила с его участниками военно-политические соглашения.]

6. Балканская Лига; [Балканская Антанта – союз Греции, Румынии, Турции и Югославии, созданный 9 февраля 1934 г.; воспринимался как направленный против Италии.]

7. Римские протоколы (соединяющие Италию, Австрию и Венгрию).

Каждый из них – потенциальный источник напряженности. Когда трения в Европе приведут к новому «геологическому перевороту», всего лишь вопрос времени. Безопасность лежит в укреплении всей поверхности на основе широкого единства интересов».[331]331
  Rothermere. Op. cit., p. 162-165.


[Закрыть]

Ротермир предлагал то, что должно было привести Гитлера в восторг, а Сталина бросить в холодный пот, – разбить континентальный блок привлечением Германии в атлантистский лагерь. Лорд был не меньшим атлантистом, чем Черчилль, но предпочитал объединить Европу против России, заодно связав ее сильнейшие державы взаимными обязательствами. С точки зрения британских интересов все выглядело очень привлекательно. Не знаю, был ли Ротермир знаком с тем, что в то же самое время докладывал из Берлина британский посол Гендерсон, но в главном их оценки совпадали: претензии Германии не угрожают интересам Британской империи; напротив, партнерство с ней может избавить Лондон от ненужных трений и угроз.[332]332
  О взглядах и оценках Гендерсона см. подробнее: Charmley J. Chamberlain and the Lost Peace, ch. 1. На его собственные мемуары (Henderson N. Op. cit.), написанные уже после начала войны, полагаться не приходится.


[Закрыть]

Понимал это и представитель совсем другого поколения – сэр Освальд Мосли. Моложе Ротермира на четверть века, аристократ, спортсмен, консервативный, а затем лейбористский депутат, зять Керзона и любимец Макдональда, самый молодой член кабинета, которому прочили в будущем пост премьера, Мосли порвал с mainstream'oм, чтобы создать национальное фашистское движение. История возглавлявшегося им Британского союза фашистов может стать сюжетом увлекательной книги, но к нашей теме не относится. Нам важнее его взгляд на ситуацию в Европе.[333]333
  Sir Oswald Mosley. My Life. London, 1968, ch. 18-20; далее цит. по этому источнику. См. также: Robert Row. Sir Oswald Mosley: Briton, Fascist, European // «The Journal of Historical Review», vol. 5, № 2-3-4 (Winter 1984).


[Закрыть]

Мосли участвовал в кампании Ротермира за перевооружение. Оба агитировали за мощные военно-воздушные силы: Ротермир был министром авиации в конце Первой мировой войны, в которой Мосли участвовал как военный летчик. Поначалу газетный магнат поддерживал Британский союз фашистов деньгами и пером, но бывший харизматический лидер «молодых лейбористов», надевший черную рубашку, оказался совершенно неприемлем для истеблишмента и тем более для еврейских кругов, увидевших в нем «британского Гитлера». Концерну Ротермира пригрозили экономическим бойкотом. «Я видел, как «Дэйли мэйл» в тридцатые годы прекратила поддерживать сэра Освальда Мосли под давлением еврейских рекламодателей», – вспоминал Рандольф Черчилль,[334]334
  «Spectator», 1963, 27.12; цит. по: Mosley O. Op. cit., p. 343. О том же вспоминал У. Джойс, в то время шеф пропаганды Британского союза фашистов: Joyce W. Op. cit., p. 102-103.


[Закрыть] сын Уинстона, связанного с теми, кто пытался заставить лидера чернорубашечников замолчать. Несмотря на отказ от поддержки, Мосли не утратил уважения к Ротермиру, ценя его «подлинный природный патриотизм» и деловые качества. «Он чувствовал, что я прошу его рискнуть слишком многим, важным не только для него самого, но и для тех, кто от него зависел».

«Еврейские силы сделали это в ошибочной уверенности, что их жизнь и интересы в опасности», – писал Мосли на закате жизни. Юдофобом он не был – в отличие от диссидентов британского фашизма Арнольда Лиза, сотрудничавшего с Всероссийской фашистской партией Константина Родзаевского, или Уильяма Джойса, ставшего диктором англоязычного вещания из Берлина в годы войны и повешенного в январе 1946 г. за «государственную измену» (та же судьба постигла Родзаевского). Вот эти трое были патологическими ненавистниками евреев, что видно из их книг («Еврейская война за выживание» Лиза, «Иуда на ущербе» и «Современная иудаизация мира» Родзаевского, «Сумерки Британии» Джойса), в которых богатый фактический материал и интересные суждения [Например, Джойс убедительно показал провал финансовой политики Чемберлена и сделал вывод, что тот сознательно избрал войну как способ решения внутренних проблем.] обесцениваются иррациональными фобиями авторов.

Мосли не считал войну в Европе неизбежной, но видел, что действия «беллицистов» неуклонно приближают ее. Он был непримиримым противником коммунизма в любой его форме, национальной или интернациональной, выступал против грозных заявлений британских государственных мужей, за которыми не стояло необходимой военной мощи, и призывал к нормальным отношениям – не к союзу! – с Берлином и Римом (за похожую политику ратовал Дорио во Франции). В 1937-1939 гг. он предсказывал, что итогом войны, в которой Берлин и Лондон будут сражаться друг против друга, станет триумф коммунизма в Европе и развал Британской империи, а значит, потеря Великобританией статуса мировой державы, даже если формально победа останется за ней и ее союзниками [Эссе Мосли «Мировая альтернатива» (1937 г.) было перепечатано в «Журнале геополитики» Хаусхофера и прочитано Гитлером.]. Так и вышло: победоносная Британия «бульдога» Черчилля повторила судьбу победоносной Франции «тигра» Клемансо. Французские лидеры гордились победой, но Дрие Ля Рошель, набиравшийся мудрости не только в парижской Высшей школе политических наук, но и в окопах, имел все основания в 1922 г. вопрошать в книге «Мера Франции», какая же это победа, если война все годы шла на французской территории и нанесла стране такой ущерб, моральный и материальный, что на его восполнение потребуются десятилетия и поколения. Стремительный крах Франции летом сорокового года был во многом предопределен пирровой победой восемнадцатого и версальским «диктатом» Клемансо и Тардье.

«Политика, за которую я выступал перед минувшей войной, – разъяснял Мосли в конце шестидесятых, – сводилась к следующему: вооружить Британию настолько, чтобы она могла не бояться нападения ни с какой стороны, развивать Британскую империю и не вмешиваться ни в какие конфликты за ее пределами, которые не затрагивают британских интересов… Я давно пришел к убеждению, что мы должны быть готовы защищать Запад и не вмешиваться на Востоке… Прямо противоположная политика пренебрежения нашими интересами путем окружения Германии с востока сделала неизбежным взрыв на западе, закончившийся разгромом и оккупацией Франции».

Мосли жестко критиковал не только «просоветских» лейбористов или Черчилля, напоминая, что агитировал за перевооружение Британии куда раньше, чем тот. Особенно нападал он на Болдуина, отличавшегося, по словам лорда Керзона (тестя Мосли), «просто исключительной незначительностью». В 1934 г., будучи лордом-президентом (пост почетный, но лишенный реального политического значения), Болдуин заявил, что граница Британии проходит по Рейну. Германия еще не восстановила суверенитет над Рейнской областью, но усиленно наращивала военную мощь, поэтому Ротермир немедленно послал премьеру Макдональду письмо с протестом против «политики Больших Слов и Малых Вооружений».[335]335
  Rothermere. Op. cit., p. 45-46.


[Закрыть] Болдуин активно добивался отречения Эдуарда VIII, видя в нем угрозу политическому влиянию консервативной партии. Новый король не собирался быть пешкой в руках политиков и выступал за проведение экономических и социальных реформ, за которые его шепотом называли «фашистом». Как и многие другие, Мосли возлагал на него большие надежды, но они были похоронены отречением и восшествием на престол его младшего брата Георга VI.

Что думали Ротермир и Мосли о Советском Союзе, хозяине heartland'a и потенциальном участнике «континентального блока», ясно – ничего хорошего. Оба предпочитали, чтобы он навсегда ушел из Европы. А Япония? 23 мая 1934 г. Ротермир выступил со статьей «Я желаю дружбы с Японией», начинавшейся хлесткой фразой: «Вот немного здравого смысла, пока наши возбужденные пацифисты не ввергли нас в конфликт с Японией». Провозглашая ее «естественным союзником Британии», лорд предостерегал: «Интриганы из Лиги Наций назойливо требуют от великих держав «оказать давление» на Японию. Если называть вещи своими именами, это означает войну с Японией и использование в ней британского флота, поскольку Британия – единственная страна Лиги, имеющая первоклассный флот». Принимая аргументы японских экспансионистов о перенаселенности страны и ее бедности природными ресурсами, он признавал претензии Японии на экономическое господство в Китае, предоставляя ей «умиротворять и цивилизовать» его.[336]336
  Там же, p. 181-185.


[Закрыть] Уверить британцев в пользе сотрудничества с Токио было, возможно, легче, чем с Берлином, – все-таки был прецедент союза. Но ни то, ни другое Ротермиру не удалось.

Люди, принимавшие решения, прислушивались к другим голосам – в том числе раздававшимся из-за океана.

Карантин президента Рузвельта

Герберт Гувер был далеко не худшим президентом США (хотя явно и не лучшим), но Великая Депрессия предопределила конец его карьеры и исход выборов 1932 г. На них победил демократ Франклин Рузвельт, заместитель морского министра в администрации Вильсона и губернатор штата Нью-Йорк. С Вильсоном он и делит посмертные лавры «самого великого американца XX века». Как и Черчиллю, Рузвельту их принесла победа во Второй мировой войне. Однако в Соединенных Штатах всегда были люди, которые думали по-другому.

То, что Рузвельт был атлантистом и, соответственно, врагом Евразии и противником любого евразийского объединения, сомнению не подлежит. Не меньшими атлантистами были и его критики. Агиографическая литература о Рузвельте столь же обширна, как и о Черчилле, но критическая куда обширнее. Критиковать Черчилля в Великобритании после войны считалось неприличным, поскольку в признании его заслуг сходились представители всех партий и лагерей. С Рузвельтом ситуация другая. Участие США во Второй мировой было его осознанным выбором, поскольку люфтваффе американскую землю не бомбили, а в истории с нападением японцев на Пёрл-Харбор с самого начала было много неясного («голливудский» вариант рассматривать не будем – времени жалко). Несмотря на интенсивную антигерманскую (не только антинацистскую!) и антияпонскую пропаганду, подавляющее большинство населения Соединенных Штатов было против участия в любых войнах за пределами обеих Америк, ради каких бы возвышенных целей они ни велись. В годы войны критикам пришлось замолчать, но потом они заговорили в полный голос. В вину президенту ставили авантюристический характер экономических и социальных реформ «нового курса», сознательное обострение отношений с Германией и Японией, поддержку Советской России и, более всего, проведение политики, которая привела США в число воюющих держав. В этой литературе наряду с серьезными историческими работами есть и несерьезные, привычно сваливающие все на «евреев и коммунистов» и называющие Рузвельта с потугами на остроумие «Jewsevelt» (от «Jew» – «еврей»). Однако и здесь дым не без огня.[337]337
  Я основывался на классических критических работах: Charles.A. Beard. American Foreign Policy in the Making, 1932-1940. A Study in Responsibilities. New Haven, 1946, ch. V-X; Charles C. Tansill. Back Door to War. The Roosevelt Foreign Policy, 1933-1941. Chicago, 1952; Perpetual War for Perpetual Peace. A Critical Examination of the Foreign Policy of Franklin Delano Roosevelt and Its Aftermath. Newport Beach, 1993 (впервые: 1953); Harry Elmer Barnes. Barnes Against Blackout. Essays Against Interventionism. Costa Mesa, 1991; George N. Crocker. Roosevelt's Road to Russia. Chicago, 1959 и мн. др. Ср. известные апологетические работы: William L. Langer, S. Everett Gleason: 1) The Challenge to Isolation, 1937-1940. New York, 1952; 2) The Undeclared War, 1940-1941. New York, 1953.


[Закрыть]

Европейские диктатуры были по-своему близки элитистскому сознанию Рузвельта: недаром «новый курс» многие называли «американским фашизмом». С мнением народа президент откровенно не считался, вспоминая о нем только перед выборами и с легким сердцем обещая то, что от него хотели услышать. С сенатом и конгрессом он играл в кошки-мышки куда успешнее Вильсона, которому так и не удалось добиться ратификации Версальского договора и Устава Лиги Наций. Рузвельт умел очаровывать, убеждать, уговаривать, мягко, а то и грубо льстить, чтобы добиться своей цели. В общем, это был блестящий Политик, Политик до мозга костей.

В принятии решений он полагался на самого себя или на нескольких ближайших советников, главным среди которых был Гарри Гопкинс, аналог «полковника» Хауза при Вильсоне.[338]338
  Об их отношениях: Шервуд Р. Рузвельт и Гопкинс. ТТ. 1-2. М., 1958 (по материалам архива Гопкинса). Критический комментарий: Crocker G.N. Op. cit. (особенно гл. 3).


[Закрыть] К демократии Рузвельт относился весьма цинично, видя ее слабые и неэффективные стороны, и до поры до времени не выступал так назойливо в роли ее апостола и защитника, как Вильсон. В течение первого президентского срока он вообще редко высказывался по международным вопросам. Как отметил Риббентроп, «после нескольких лет, в течение которых Рузвельт больше занимался внутренней политикой, он в 1937 г. интенсивно принялся за политику внешнюю, чтобы таким образом отвлечь американскую общественность от трудностей внутри страны».[339]339
  Риббентроп И. фон. Цит. соч., с. 128.


[Закрыть] Можно считать это выпадом из вражеского лагеря, но в том, что широко заявленные реформы во второй половине тридцатых начали пробуксовывать, сходились и многие американские аналитики.[340]340
  Анализ экономических и социальных итогов и последствий «нового курса»: Lawrence Dennis: 1) The Coming American Fascism. The Crisis of Capitalism. New York, 1936 (Newport Beach, 1993); 2) The Dynamics of War and Revolution. A Study of the Hidden Economic Origins of Conflict. New York, 1940 (Newport Beach, 1993); Mauritz A. Hallgren. The Gay Reformer: Profits Before Plenty Under Franklin D. Roosevelt. New York, 1937; John T. Flynn. Country Squire in the White House. New York, 1940 и др.


[Закрыть] Внешняя опасность – неважно, истинная или мнимая, – как известно, лучший способ отвлечь внимание сограждан от домашних трудностей.

Берлин и Токио, а затем и Рим были быстро квалифицированы как враги. Германию Рузвельт считал стратегическим противником еще со времен Первой мировой, да и антияпонские настроения были присущи ему уже в двадцатые годы.[341]341
  William L. Neumann. Franklin D. Roosevelt and Japan, 1913-1933 // «Pacific Historical Review», XXII (May 1952); Beard C.A. Op. cit., ch. VI.


[Закрыть] Во время конфликта в Маньчжурии в 1931 – 1932 гг. администрация Гувера заняла антияпонскую позицию: президент был настроен вполне мирно, зато госсекретарь Стимсон и главный эксперт Госдепартамента по дальневосточным делам Хорнбек совершенно непримиримо.[342]342
  Биограф Стимсона отмечает, что в 1932-1933 гг. его позиция в отношении Японии была ближе к позиции Рузвельта, нежели Гувера: Elting E. Morrison. Turmoil and Tradition. A Study of the Life and Times of Henry L. Stimson. Boston, 1960, p. 403-404. См. также: Tansill C.C. Op. cit., ch. III-VI; Diplomats in Crisis. United States-Chinese-Japanese Relations, 1919-1941. Santa Barbara-Oxford, 1974.


[Закрыть] Перед вступлением в должность Рузвельт встретился со Стимсоном и заверил его, что будет продолжать ту же политику (своему госсекретарю Хэллу он оставил вопросы внешней торговли, а в годы войны и вовсе отстранил его от принятия сколько-нибудь важных решений). Этого же Стимсона, принадлежавшего к оппозиционной республиканской партии, Рузвельт в 1940 г. ввел в свой кабинет в качестве военного министра.

Германофобские настроения Рузвельта усиливали близкие к нему люди, среди которых, действительно, было немало евреев: министр финансов Моргентау, разработавший печально известный план «обустройства» поверженной Германии, банкир Барух, «помощь» которого едва не разорила Черчилля, мэр Нью-Йорка Ла Гардия, много раз публично оскорблявший Гитлера, конгрессмен-демократ Блум, глава комитета по внешней политике, член Верховного Суда Франкфуртер, а также упоминавшиеся выше Унтермейер и Визе. В антигерманском духе информировали президента посол в Берлине либеральный профессор Додд и его советник Мессерсмит.[343]343
  Анализ их донесений в Госдепартамент: Tansill C.C. Op. cit., ch. XL


[Закрыть] Аналогичных взглядов придерживался и посол в Париже Буллит, «государево око» в Европе. После встречи с ним в Вашингтоне 19 ноября 1938 г. польский посол Потоцкий сообщал в Варшаву: «Буллит постоянно информирует президента Рузвельта о международном положении в Европе и прежде всего о Советской России, и президент Рузвельт, а также государственный департамент относятся к его сообщениям с большим вниманием… Его отношение к европейским событиям является скорее мнением журналиста, чем политика… О германском рейхе и канцлере Гитлере он высказывался резко и с большой ненавистью, говоря, что только применение силы и, наконец, война могут положить конец бешеной экспансии Германии в будущем… Для демократических государств было бы желательно, чтобы там, на Востоке, дело дошло до войны между германским рейхом и Россией» [Доклады Потоцкого были опубликованы в «Белой книге» МИД Германии (1940 г.) в числе «трофейных» документов, захваченных в Варшаве; пропаганда союзников объявила их подложными, но после войны их подлинность подтвердил сам Потоцкий, живший в Южной Америке. Позицию Буллита подтверждают и многие другие документы, подлинность которых никогда не вызывала сомнений, в том числе его опубликованная переписка с Рузвельтом.]. Интересен вывод посла: «Буллит показал себя не особенно хорошо информированным о положении в Восточной Европе, и его рассуждения были поверхностными».[344]344
  Год кризиса. Т. 1,с. ПО-112 (№ 58).


[Закрыть] Следует отметить и неизменный антисоветский настрой Буллита, восходящий еще к Гражданской войне, когда он был направлен со специальной миссией в Россию; тем не менее именно его Рузвельт назначил первым американским послом в Москву в 1933 г..[345]345
  См. подробнее: Beatrice Farnsworth. William C. Bullit and the Soviet Union. Bloomington-London, 1967.


[Закрыть]

Отношения президента со страной большевиков тоже были непростыми. После войны в СССР о нем было принято писать в радужных тонах, будь то исторические (а больше «пиаровские») работы Н.Н. Яковлева или романы А.Б. Чаковского. Гардинг, Кулидж, Гувер демонстративно не признавали «безбожных коммунистов», что, впрочем, не мешало торговать с ними. Рузвельт же сразу объявил о предстоящей нормализации отношений с Москвой, в чем многие увидели еще и попытку блокировать активность Японии. Прибывший в США с официальным визитом осенью 1933 г. Литвинов был встречен в Белом доме с подчеркнутым дружелюбием. Трудно сказать, насколько реальной Рузвельт считал перспективу создания «континентального блока» Берлин-Москва-Токио, но «оси» Берлин-Рим-Токио он опасался уже в… 1933 г..[346]346
  Compton J.V. Op. cit., p. 72.


[Закрыть] Воистину, мысль притягивает события! Разбираясь в геополитике, президент понимал, что страну, которая не только контролирует heartland, но еще и соединяет врагов Америки – Германию и Японию, – лучше иметь в друзьях. Еще лучше поддерживать антагонизм между евразийскими державами, нежели дать им объединиться или хотя бы прийти к взаимопониманию. Если Ротермир желал отколоть от потенциального блока Германию или Японию, то Рузвельт – Россию. Кроме того, это обеспечивало ему, как позже Черчиллю, поддержку просоветски настроенных «левых», не столь многочисленных, но шумных и влиятельных в «общественном мнении» и в средствах массовой информации. Роль «пиара» он понимал прекрасно, потому и побил все рекорды, будучи избран президентом четыре раза.

После этого трудно представить, что Рузвельт мог проводить какую-то иную политику. 5 октября 1937 г. он произнес в Чикаго знаменитую речь, в которой потребовал «карантина» «агрессивных стран», противопоставляя им «миролюбивые страны». Выступление совпало с осознанием экономического провала «нового курса».[347]347
  Убедительно показано: Beard C.A. Op. cit., p. 177-179; Tansill C.C. Op.cit., p. 342-347.


[Закрыть] Конкретных действий не последовало, но Берлин, Рим и особенно Токио (за войну в Китае) получили «желтую карточку». Общественное мнение США отреагировало довольно нервно, поэтому в речи можно видеть своего рода разведку боем: Рузвельт как будто проверял, насколько приемлем для избирателей его интервенционистский курс. В следующем году Вашингтон осудил «аншлюсе» Австрии, но не прямо, а через близкую к правительству прессу. Во время судетского кризиса президент призвал обойтись без войны, за что тоже был зачислен в «мюнхенцы».[348]348
  Пример критики американской дипломатии с интервенционистских позиций: Arnold A. Offner. American Appeasement. United States Foreign Policy and Germany, 1933-1938. Cambridge (Mass.), 1969; здесь же собран интересный материал об антигерманской деятельности еврейских кругов США, включая усилия по экономическому бойкоту. О «мюнхенской» позиции США много писала советская историография; краткая сводка: Год кризиса. Т. 2, с. 371-372 (примечания).


[Закрыть] Отношения с Германией обострились после еврейских погромов «Хрустальной ночи», когда американский посол Вильсон был отозван из Берлина; вскоре вернулся домой и германский посол Дикхоф. «По США прокатилась волна такого возмущения нацистским варварством, – сообщал Литвинову временый поверенный в делах Уманский, бывший журналист и бывший цензор иностранных журналистов в Москве, – которое, по мнению знатоков, может сравниться только с антинемецкими настроениями периода вступления США в войну в 1917 г. Своими заявлениями и отозванием посла Рузвельт и отразил, и подогрел народное возмущение».[349]349
  Год кризиса. Т. 1, с. 123 (№ 68).


[Закрыть] Глава Рейхсбанка Шахт попытался смягчить последствия, прежде всего через своего давнего друга президента Английского Банка Нормана [Их отношения требуют специального исследования. В феврале 1939 г. Норман говорил американскому послу в Лондоне Кеннеди, что Шахт на протяжении 16 лет конфиденциально информировал его о финансовом положении Германии. О чем Норман информировал Шахта, мы не знаем. Шахт был на подозрении у Гитлера, Норман – у Черчилля. Заговор банкиров?], и разработал новый план эмиграции евреев из Германии в Палестину, который был поддержан Лондоном («соглашение Рабли-Вольтата»), но не успел реализоваться из-за начала войны.[350]350
  Текст: Weckert I. Op. cit., p. 145-148. Эта проблема требует дополнительного изучения.


[Закрыть] Отношений между Берлином и Вашингтоном это, однако, не исправило.

Еще 31 августа 1935 г. конгресс принял закон о нейтралитете, запрещавший продажу вооружений и военных материалов воюющим странам; поправкой от 8 января 1937 г. к ним были приравнены страны, в которых идет гражданская война. 1 мая 1937 г. был принят новый закон, сохранявший основные положения прежних, но содержавший принцип «cash and carry» («плати и вези») – немедленная оплата купленных материалов и перевозка их своими силами. В 1939 г. Госдепартамент с подачи Рузвельта попытался провести поправки к закону, чтобы облегчить положение Великобритании и Франции, но не встретил поддержки ни в сенате, ни в конгрессе. «Господин президент, я против любого участия Соединенных Штатов в нынешней европейской войне. Это не наша война», – заявил сенатор-республиканец Кеппер, выражая мнение большинства.[351]351
  Позиции президента, сената и конгресса по этому вопросу подробно рассмотрены: Beard C.A. Op. cit., ch. IX (цитата: р. 258).


[Закрыть] Закон работал во время итало-эфиопской войны, войны в Испании, японо-китайской войны, хотя всем было ясно, на чьей стороне симпатии президента и его окружения. События на Дальнем Востоке затрагивали интересы США напрямую, поэтому здесь Рузвельт мог вести более жесткую политику, остроту которой пытался смягчить его посол в Токио Грю.[352]352
  См. его дневники и биографию: Ten Years in Japan. A Contemporary Record Drawn from the Diaries and Private and Official Papers of Joseph C. Grew, United States Ambassador to Japan, 1932-1942. New York, 1944; Waldo H. Heinrichs Jr. American Ambassador: Joseph C. Grew and the Development of the United States Diplomatic Tradition.Boston, 1966. Грю был назначен послом еще прежней администрацией, но Рузвельт не стал менять его.


[Закрыть]