Текст книги "Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио"

Автор книги: Василий Молодяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 42 страниц)

Выпили. Сфотографировались: Мацуока держит Сталина под руку. Распрощались. Провожать министра на вокзал поехали Лозовский и шеф протокола Барков со свитой. По непонятной причине поезд задержали. Вдруг на перроне – к неподдельному изумлению всех собравшихся (главным образом, послов стран «оси») – появились Сталин и Молотов. Раньше такой чести не удостаивался никто. На прощание Сталин обнял и расцеловал Мацуока, сказав ему: «Европейские проблемы решатся естественным путем, если Япония и Советский Союз будут сотрудничать». «Не только европейские, но и азиатские», – откликнулся отъезжавший гость. «Весь мир будет обустроен!» – воскликнул Сталин. Растроганный до слез Татэкава махал носовым платком и повторял по-русски «Спасибо, спасибо» (возможно, единственное, что мог сказать на этом языке).[620]620
  О банкете и проводах: Сто сорок бесед с Молотовым, с.29-30; Хасэгава Синъити. Сутарин сюсё-но эгао. (Улыбающееся лицо премьера Сталина) // «Кайдзо», 1941, № 6; Kase T. Op. cit., p. 159; Gafencu G. Op. cit.,p. 158-159.


[Закрыть]

Такое же демонстративное внимание вождь оказал Шуленбургу. «Сталин громко спросил обо мне, – сообщал посол в Берлин в тот же день, – и, найдя меня, подошел, обнял меня за плечи и сказал: «Мы должны остаться друзьями, и Вы должны все для этого сделать!» Затем Сталин повернулся к исполняющему обязанности военного атташе полковнику Кребсу [Генерал Кребс встретит конец войны в должности начальника Генерального штаба и покончит с собой в бункере Гитлера накануне капитуляции. Судьба играет человеком.] и, предварительно убедившись, что он немец, сказал ему: «Мы останемся друзьями с Вами в любом случае». Сталин, несомненно, приветствовал полковника Кребса и меня таким образом намеренно и тем самым сознательно привлек всеобщее внимание многочисленной публики, присутствовавшей при этом». Несколькими строками ранее Шуленбург писал: «На вопрос итальянского посла, поднимался ли во время переговоров Мацуока со Сталиным вопрос об отношениях Советского Союза с Осью, Мацуока ответил, что Сталин сказал ему, что он – убежденный сторонник Оси и противник Англии и Америки».[621]621
  DGFP, D, vol. XII, p. 537 (№ 333); перевод: СССР-Германия. Кн. 2, с. 157 (№93). О предыдущей встрече с Мацуока: DGFP, D, vol. XII, p. 536-537 (№ 332).


[Закрыть] Не удивительно, что ни Криппс, ни Штейнгардт не пришли провожать японского гостя.

Тремя днями позже Типпельскирх сообщал в спецпоезд Риббентропа: «Заключение договора <о нейтралитете> вызвало разочарование и беспокойство в Америке… Сотрудники здешнего японского посольства утверждают, что пакт выгоден не только Японии, но и Оси, что он благоприятно воздействует на отношения Советского Союза с Осью и что Советский Союз готов сотрудничать с Осью. Поведение Сталина в отношении господина посла на вокзале во время отъезда Мацуока рассматривается здешним дипломатическим корпусом в таком же духе. Часто высказывается мнение, что Сталин специально воспользовался возможностью продемонстрировать свое отношение к Германии в присутствии иностранных дипломатов и представителей прессы. Ввиду постоянно циркулирующих слухов о неизбежном столкновении между Германией и Советским Союзом это следует считать заслуживающим особого внимания <выделено мной. – В.М>».[622]622
  Там же, р. 563-564 (№ 354); перевод: СССР-Германия. Кн. 2, с. 158 (№ 94).


[Закрыть]

Мацуока никак не мог успокоиться. Из Ярославля он телеграфировал Молотову: «Подписанным сегодня пактом мы направили наши нации на новый путь дружбы. Я верю, что этот документ послужит нам маяком в улучшении наших отношений».[623]623
  Обмен телеграммами цит. по: Славинский Б.Н. Пакт о нейтралитете, с. 105-109.


[Закрыть] Молотов отвечал: «Выражаю твердую уверенность в том, что этот Пакт явится вехой в развитии новых, дружественных отношений между СССР и Японией и будет служить интересам мира». 21 апреля со станции Маньчжурия Мацуока послал телеграмму Сталину: «В тот момент, когда я покидаю советскую территорию, я желаю поблагодарить Ваше Превосходительство за Ваш любезный ответ и прошу разрешить мне заверить Вас, что я уношу с собой самые приятные воспоминания о своем временном, явившемся наиболее долгим в течение моей нынешней поездки, пребывании в Вашей великой стране, где я был удостоен сердечного приема и где я с восторгом и пониманием увидел прогресс, достигнутый в жизни нации. Сцена нецеремонных, но сердечных поздравлений по случаю подписания Пакта останется, без сомнения, одним из счастливейших моментов в моей жизни, а любезность Вашего Превосходительства, выразившаяся в Вашем личном присутствии на вокзале при моем отъезде, всегда будет оцениваться как знак подлинной доброй воли не только по отношению ко мне одному, но также и к нашему народу Я могу также добавить, что девизом всей моей жизни было и будет – всегда быть верным своим словам».

После войны этот поток красноречия неизменно вызывал насмешки советских авторов, обличавших лживость и двуличие коварного Мацуока, который якобы знал о готовящемся нападении Германии на Советский Союз и, заключая пакт о ненападении, всерьез не собирался следовать ему. Конечно, «военный преступник» просто не мог вести себя по-другому… Но думать так нет никаких оснований. Исходя из того, что мы знаем о Мацуока, картина рисуется совершенно иной: он был упоен уже вторым «дипломатическим блицкригом» (первый – Тройственный пакт), когда за несколько дней смог достичь того, над чем его предшественники бились годами. Возможно, он чувствовал, что не только догнал, но и перегнал Риббентропа с его московскими «блиц-визитами». Следует помнить и о том, что Мацуока был болен туберкулезом и спешил «войти в историю» – в качестве автора если не «континентального блока», то хотя бы согласия с ведущими державами Евразии. Люди, близко знавшие Мацуока, называли склонность «опьяняться собственными представлениями о вещах» характерной чертой его личности.[624]624
  Сайто Е. Цит. соч., с. 17.


[Закрыть] Особое внимание, проявленное к нему Сталиным, было замечено всем миром. Восторгам тщеславного министра не было границ. Да и Сталин с Молотовым получали такие телеграммы не каждый день, поэтому послание Мацуока немедленно появилось в «Правде».

22 апреля был согласован порядок одновременной ратификации договора, намеченной на 25 апреля, и ее обнародования в печати. По этому поводу Мацуока направил две телеграммы в Кремль. Сталину: «Я не сомневаюсь и верю в то, что благодаря содействию Вашего Превосходительства взаимоотношения между Японией и СССР еще более укрепятся. Пользуясь этим случаем, повторяю, что надолго останется в моей памяти как приятнейшее воспоминание о том, как мы без дипломатических условностей, после прямых и ясных бесед, завершили блицкриг, а равно о том, как у нас, после подписания Пакта, в дружественной и непринужденной обстановке состоялся обмен добрыми пожеланиями». Молотову: «Я снова подтверждаю клятвенный девиз, соблюдаемый мною много лет, быть до конца верным своим словам. Я глубоко убежден в том, что Вы будете прилагать Ваши усилия к дальнейшему улучшению взаимоотношений между Японией и СССР. Пользуясь этим случаем, я снова повторяю, что я крайне счастлив проведенными с Вами откровенными и чистосердечными беседами и установленным личным знакомством. Надолго останется в моей памяти, как одно из приятнейших воспоминаний, та радостная атмосфера, которая сложилась вокруг г-на Сталина после подписания Пакта» (перевод, выполненный в японском посольстве, а потому не лишенный стилистических шероховатостей).

Сталин был хоть и «азиат», но поток «восточного» красноречия, похоже, утомил и его. В ответной телеграмме коротко и просто говорилось: «Искренне благодарим за Ваши поздравления по случаю ратификации и вступления в силу Пакта о нейтралитете между Советским Союзом и Японией. Выражаем твердую уверенность, что вошедший в силу Пакт о нейтралитете явится основой дальнейшего улучшения советско-японских отношений, развитие которых с удовлетворением встретят народы наших стран». Так из Кремля отвечали Риббентропу.

В день ратификации Мацуока принял Сметанина, «поделился своими впечатлениями о пребывании в Москве и Ленинграде, выразил свое полное удовлетворение встречами с товарищами Сталиным и Молотовым и восторг от новой жизни в Советском Союзе. При этом Мацуока подчеркнул, что ранее в Японии много лгали про Советский Союз, но что теперь у него другое понятие о нашей стране».[625]625
  Дневник Сметанина: ДВП. Т. XXIII. Кн. 2, с. 617-618 (№ 797).


[Закрыть]

Немедленно по заключении пакта премьер Коноэ заявил, что он «имеет эпохальное значение для отношений между Японией и Советским Союзом и будет значительно способствовать установлению мира во всем мире». Аналогичное заявление для прессы сделал и Мацуока по возвращении в Токио.[626]626
  Заявления: «Contemporary Japan», vol. X, № 5 (May 1941). Официозный комментарий: Katsuji Inahara. The Russo-Japanese Neutrality Pact // Там же.


[Закрыть] Японская пресса была полна если не восторгов, то энтузиазма. Рассказы журналистов, сопровождавших министра, автоматически становились «гвоздем» свежего номера газеты или журнала. Даже армия на какое-то время «освободилась от навязчивой идеи о русской угрозе»,[627]627
  Kase T. Op. cit.,p. 48.


[Закрыть] которую на протяжении многих лет усердно подпитывали атлантистские державы. 10 мая Зорге сообщал из Токио, что «Генштаб и вся японская армия, в том числе генерал Умэдзу <командующий Квантунской армией. – В.М.>, согласны с советско-японским пактом».[628]628
  Дело Рихарда Зорге. Неизвестные документы, с. 117 (№ 147).


[Закрыть] Испытали облегчение и в Москве: ни Япония, ни Советский Союз в то время войны не хотели и нападать друг на друга не собирались, но совершенно не исключали возможности подобных действий другой стороны. Тем не менее 18 апреля австралийский посланник в Токио Латам передал советнику советского полпредства Малику недавний разговор с вице-министром Охаси. Тот заявил, что «нисколько не верит в прочность этого договора, учитывая уроки отношений СССР с Финляндией, Польшей и Прибалтикой, с которыми СССР также имел договор о нейтралитете и даже о ненападении».[629]629
  Дневник Малика: ДВП. Т. XXIII. Кн. 2, с.595 (№ 784).


[Закрыть] Четырьмя днями ранее тот же самый Охаси говорил германскому поверенному в делах Больце (посол Огг сопровождал Мацуока) о своем удовлетворении по поводу московского договора, поскольку теперь для Японии полностью открыт южный путь экспансии, а «Россия решила идти рука об руку с державами Тройственного пакта».[630]630
  Телеграмма Больце: DGFP, D, vol. XII, р. 546 (№ 339).


[Закрыть] Вот и пойми загадочную душу японского дипломата…

В других странах реакция на пакт оказалась более чем нервной. В равной мере, хоть и по разным причинам, были встревожены Чан Кайши и Ван Цзинвэй, Гитлер и Рузвельт. В конце войны Коноэ вспоминал: «Согласно донесениям посла Осима в Токио, Гитлер был изумлен этой новостью, а министр иностранных дел фон Риббентроп не мог скрыть своего неприятного удивления, когда говорил нашему послу о невозможности понять подлинные намерения Мацуока, заключившего договор с той самой страной, с которой Германия собирается сразиться в ближайшем будущем, о чем ему, Мацуока, было сказано совершенно определенно».[631]631
  Коноэ Ф. Усинаварэси сэйдзи, с. 24.


[Закрыть] Англо-американская дипломатия, до последнего момента не верившая в возможность советско-японского сближения, восприняла его как еще один шаг на пути к «союзу четырех», как продолжение Тройственного пакта, хотя именно такой ход событий уже стал невозможным. Аналогичным образом, хотя и «с противоположным знаком», трактовал эти события японский историк С. Синобу: он увидел в них начало нового этапа в истории японской дипломатии, который определяется полным и окончательным отказом от «Вашингтонской системы» как творения англо-американского империализма.[632]632
  Синобу Сэйдзабуро. Киндай Нихон гайкоси. (История дипломатии современной Японии). Токио, 1942, с. 280.


[Закрыть] «Для Рузвельта подписание пакта явилось столь же неприятным известием, как и ранее весть о заключении советско-германского пакта».[633]633
  Борисов Ю.А. СССР и США – союзники в годы войны, 1939-1945 гг. М., 1983, с. 41.


[Закрыть] Ответом стали новые санкции США и против Японии, и против СССР.

Официальные советские комментарии не отрицали связь между пактом с Японией и Тройственным пактом. Однако передовица «Правды» от 16 апреля искажала ход событий в силу изменившейся ситуации: «В ноябре 1940 года Советскому правительству было предложено стать участником «пакта трех» о взаимопомощи и превратить «пакт трех» в «пакт четырех». Так как Советское правительство не сочло тогда возможным принять это предложение, то вновь встал вопрос о пакте между Японией и СССР». Отказался от союза, как мы знаем, не Сталин, а Гитлер. Сталин понимал, что «союза четырех» уже не будет и что война возможна, причем даже на два фронта. В силу договоров он не слишком верил, ибо сам не раз нарушал их, но предпочитал иметь с соседом на восточных рубежах пакт о нейтралитете, чем не иметь ничего. Г. Городецкий утверждает: «Смысл этого пакта не в том, чтобы уменьшить угрозу войны на два фронта, как до сих пор считают. Это был скорее позитивный шаг, сопровождавшийся сходными попытками примириться с Италией и воскресить идею Риббентропа, чтобы Советский Союз присоединился к Оси. Удивительным открытием в российских архивах стал тот факт, что эти напрасные надежды питал и германский посол в Москве граф Вернер фон Шуленбург».[634]634
  Городецкий Г. Роковой самообман, с. 359.


[Закрыть] Шуленбург такие надежды действительно питал (о его усилиях мы расскажем в следующей главе), а вот Сталин в апреле сорок первого уже вряд ли мог всерьез надеяться на союз с Германией. Югославский «блицкриг» и свержение пробританского правительства, с которым СССР демонстративно подписал договор о дружбе и ненападении, говорили, что о союзе можно забыть. «Лишь бы не было войны…»

Особый интерес представляет оценка московского договора, данная Хаусхофером. В письме к японскому переводчику «Континентального блока» Кубой Есимити, депутату парламента и другу Мацуока, «отец геополитики» 26 апреля 1941 г. писал: «Советско-японский пакт о нейтралитете – шедевр политиков, обладающих великой прозорливостью. Прямо скажу, это проявление геополитической проницательности».[635]635
  Кару Хаусухофа. Тайрику сэйдзи то кайё сэйдзи. (Континентальная политика и морская политика). Токио, 1943, с. 1-4 (предисловие).
  К главе десятой


[Закрыть] По иронии судьбы эти строки увидели свет только в 1943 г…

Здесь следует сказать несколько слов о японской геополитической мысли, российскому читателю совершенно незнакомой. Как раз на рубеже 1930-х и 1940-х годов она вышла из своего «отрочества», превратившись в самостоятельную научную дисциплину. Появился даже специальный журнал «Геополитика». С 1939 г. начинают активно переводить и публиковать Хаусхофера. Правда, его капитальный труд «Геополитика Тихого океана» (1924 г.) вышел по-японски только в 1942 г., зато в подготовке издания принимал участие лично посол Осима. Популярность геополитики, особенно в евразийской интерпретации Хаусхофера и его школы, стремительно росла по мере военных успехов Германии в Европе. Ее пропагандой занялась созданная в 1938 г. Тихоокеанская ассоциация, вице-председателем которой был Мацуока, а в совет директоров входил пионер японской геополитики Абэ Итигоро, переводчик классических работ Челлена «Государство как форма жизни» (1936 г.) и «Понятие геополитики» (1941 г.) и автор «Введения в геополитику» (1933 г.) – первой оригинальной книги на эту тему в Японии. Влияние геополитических идей Макиндера и Хаусхофера прослеживается в статьях таких видных политических аналитиков того времени, как Рояма и Сиратори [Автор этой книги в настоящее время готовит к изданию сборник статей Сиратори «Новое пробуждение Японии. Геополитические комментарии, 1933-1945».]. 23 августа 1940 г., в первую годовщину пакта Молотова-Риббентропа (случайность или демонстративный акт?!), группа ученых во главе с Комаки Санэсигэ, известная позднее как «киотосская школа», выступила с «Декларацией японской геополитики», призвав отказаться от копирования рационалистической, «бездуховной» европейской геополитики и создать вместо нее «истинно японскую», одухотворенную традицией «императорского пути». Однако этот эксперимент успехом не увенчался.

Советско-японский пакт о нейтралитете стал временной передышкой. Но тучи сгущались над Европой, а затем и над Тихим океаном сгущались с каждым днем.

Глава десятая ДНИ ЗАТМЕНИЯ

Риббентроп, не устраивайте мне никаких историй вроде Гесса!

Адольф Гитлер, январь 1945 г.

Передайте в Москве, что я был против нападения.

И. фон Риббентроп – В.Г. Деканозову, 22 июня 1941 г.

Последний полет Рудольфа Гееса

Загадочная история полета Рудольфа Гесса, человека «номер три» в нацистской иерархии, заместителя и личного друга фюрера, в Великобританию в мае 1941 г. до сих пор будоражит воображение. «Необычный выбор транспортного средства вкупе с первоначальным замешательством относительно его намерений сделали явно бессмысленную миссию одной из самых долгих загадок XX века».[636]636
  Roy Hattersley. Britain's Invitation to Deception // «The Japan Times», 2003, 31.03.


[Закрыть] Так пишут об этом сейчас.

10 мая 1941 г. в 17. 40 (или в 17. 45) Гесс вылетел из Аугсбурга на самолете «Мессершмит» BF-110 (он же Ме-110) и около 23 часов выпрыгнул с парашютом в Иглшеме (Шотландия), в 12 милях от имения герцога Дуглас-Гамильтона.

С чем же он прилетел? Главные версии:

1. Предложение немедленного мира.

2. Сообщение о предстоящем нападении на Советский Союз.

В литературе бытуют следующие версии случившегося:

1. Гесс прилетел в Великобританию как полномочный представитель Гитлера для заключения мира, а возможно, и военно-политического союза против СССР.[637]637
  Основная версия советской историографии: Филиппов И.Ф. Цит. соч., с. 161-167; Безыменский Л. Разгаданные загадки Третьего рейха, гл. 6 и др. Одним из ее источников, возможно, является рукопись «О Гитлере», подготовленная МВД СССР после войны (29 декабря 1949 г. представлена Сталину) со слов людей, близко знавших Гитлера – его адьютанта от СС О. Гюнше и слуги X. Линге, которые оказались в советском плену; рукопись не опубликована, но была доступна пропагандистам и историкам; фрагмент о полете Гесса: Безыменский Л. Операция «Миф», или Сколько раз хоронили Гитлера. М., 1995, с. 200-204. Вариант этой версии: Peter Padefild. Rudolf Hess: The Fuhrer's Disciple. London, 1993; после рассекречивания материалов в 1992 г. (накануне выхода книги) Пэдфилд был вынужден публично отказаться от многих своих утверждений, но книгу тем не менее выпустил.


[Закрыть]

2. Гесс выступал представителем тайной антигитлеровской оппозиции в германской элите, которая стремилась к прекращению войны и почетному миру с Великобританией на условиях помощи в свержении Гитлера и гарантий последующего суверенитета Германии.[638]638
  John Costello. Ten Days to Destiny: The Secret Story of the Hess Peace Initiative and British Efforts to Strike a Deal with Hitler. London, 1991.


[Закрыть]

3. Гесс бежал от расправы, которую готовили ему враги в окружении фюрера в результате раскола нацистской верхушки.[639]639
  Первая версия, которую британцы сообщили советским дипломатам; см. записи бесед Майского с парламентским заместителем министра иностранных дел Р. Батлером: ДВП. Т. XXIII. Кн. 2, с. 689-690, 692-693 (№№ 835 и 838).


[Закрыть]

4. Гесс прилетел по своей личной инициативе, чтобы убедить правительства и народы двух «нордических» стран прекратить бессмысленную войну и заключить мир.[640]640
  David Irving. Hess. The Missing Years, 1941-1945. London, 1987.


[Закрыть]

5. Гесса заманила в ловушку британская разведка, чтобы внести раскол в правящую элиту Германии и иметь козырную карту в игре с СССР. Вариант: инициатива и разработка плана принадлежали Черчиллю.[641]641
  Шварцшильд Л. Неожиданный захват Гесса в ловушку, подстроенную английской «Сикрет сервис» // «Военно-исторический журнал», 1991, № 5 (перевод статьи из «Gazette Montreal» от 4 августа 1941 г.); Costello J. Op. cit.; Louis C. Kilzer. Churchill's Deception. The Dark Secret That Destroyed Nazi Germany. New York, 1994; Martin Allen. The Hitler-Hess Deception. London, 2003.


[Закрыть]

6. В Шотландию прилетел двойник Гесса, а настоящий Гесс, направлявшийся туда, был сбит люфтваффе по указанию Геринга у северного побережья Германии. Двойник был подсудимым в Нюрнберге и узником берлинской тюрьмы Шпандау вплоть до смерти в 1987 г..[642]642
  Hugh Tomas. The Murder of Rudolf Hess. London, 1979; краткое изложение (без ссылок): Томас X. Гесс. Рассказ о двух убийствах // «Вопросы истории», 1990, №4.


[Закрыть]

Все эти версии неверны или как минимум вызывают большие сомнения.

Большинство британских документов, связанных с полетом Гесса, было засекречено до 2017 г., что давало волю фантазиям не только бойких журналистов или не слишком осведомленных мемуаристов, но и серьезных историков. Из всех писавших о нем ранее только Д. Ирвинг смог собрать значительный материал из уже рассекреченных или несекретных документов (причем в разных странах) и воссоздать историю четырехлетнего пребывания Гесса в Великобритании. Однако и его книга «Гесс. Пропущенные годы, 1941-1945» оставляла многие вопросы без ответа. И вот в 1992 г. британские власти нанесли смертельный удар досужим любителям сенсаций, рассекретив все (или – кто знает – почти все) документы и предоставив их исследователям. Красивые и законченные версии начали лопаться одна за другой, как мыльные пузыри. Первым использовал эти документы историк Г. Городецкий, показавший несостоятельность прежних объяснений и восстановивший картину происшедшего – по крайней мере, после приземления Гесса в Шотландии.[643]643
  Городецкий Г. Роковой самообман, гл. 12.


[Закрыть] А вот его выводы требуют уточнений.

Рассекреченные и введенные в научный оборот в последнее десятилетие документы показывают, что Гесс не привез никаких мирных предложений от Гитлера. Прежние сведения о них основывались либо на ссылках на людей, «имена которых нельзя назвать», либо на недоразумениях. Например, П. Пэдфилд, автор вообще несерьезный, оперировал сомнительными свидетельствами о привезенных Гессом текстах, которые были отпечатаны по-немецки и по-английски на бланках рейхсканцелярии (?!) и содержали предложение мира и сообщение о готовящемся нападении на СССР в одном и том же документе. Понятно, что их потом не нашли! Он же ссылался на газетную статью некоего французского журналиста А. Гербера, который в самом конце войны якобы обнаружил в руинах рейхсканцелярии документы, доказывающие, что Гитлер одобрил миссию Гесса.

Доступные ныне историкам британские документы готовились исключительно для внутреннего пользования и были рассчитаны на многолетнее засекречивание. По заключению Городецкого, они не содержат следов изъятий или позднейших фальсификаций, так что верить им можно. Они показывают, что Гесс не привез с собой вообще никаких бумаг, кроме фотографии сына и визитной карточки Карла Хаусхофера (!!!). Более того, нет никаких доказательств, что фюрер уполномочил его передать что-то кому-то в устной форме. Иными словами, Гесс прилетел лишь с очень общими идеями о необходимости прекращения войны и заключения мира, причем никак официально не был уполномочен на оглашение этих идей в качестве позиции Гитлера или правительства Германии. Что касается «сообщения» французского журналиста, то трудно представить представителя прессы (!) далеко не главной из союзных держав (!), роющегося в бумагах на руинах резиденции фюрера (!), когда «компетентные органы» Советского Союза, Соединенных Штатов и Великобритании вели непрекращающуюся охоту за документами Третьего рейха (никаких доказательств – например, фотографий сенсационных бумаг – Гербер не приводил). Что касается меморандума, «торопливо нацарапанного», по характеристике Городецкого, перед встречей с Саймоном, то это только беглые заметки «для себя». Куда им до «директив» Сталина-Молотова или «сырых мыслей» Риббентропа!

Гесс прилетел с пустыми руками и совершенно не представлял себе положение дел в стране. Он был уверен, что его примут как полномочного, хотя и неофициального (или не вполне официального) представителя великой державы и что он сможет встретиться с королем Георгом VI, премьер-министром Черчиллем (отставки которого собирался требовать), министром иностранных дел лордом Галифаксом и кем-нибудь из так называемой «партии мира». Германское руководство относило к ней герцога Виндзорского (бывшего короля Эдуарда VIII), бывших министров иностранных дел Хора и Саймона, лордов Лотиана, Тавистока и Лондондерри (близкого знакомого Риббентропа в бытность того послом), лидера британских фашистов Мосли и некоторых других, включая – что совсем уж странно – Галифакса. Однако герцог Виндзорский был отправлен «от греха подальше» в почетную ссылку губернатором на Багамы, Хор – послом в Мадрид, где вел (с ведома и согласия Черчилля) сложную игру с германскими представителями, в том числе связанными с Гессом, Лотиан – в Вашингтон, где из умеренного германофила образца тридцать восьмого года на глазах изумленной публики превратился в заядлого германофоба.[644]644
  О «превращениях» Лотиана: Quigley С. Op. cit., ch. 12.


[Закрыть] Лондондерри был не удел, Тависток под подозрением после неудачных «мирных инициатив», Мосли и вовсе в тюрьме – тем более, политическое влияние всех троих в Берлине безбожно преувеличивали. Галифакс, несмотря на «мюнхенское» прошлое, был германофобом. Саймону приходилось всячески оправдываться за прежнее «умиротворение». Лорд Ротермир, который теоретически мог бы поддержать подобную инициативу, умер в ноябре 1940 г. Герцог Дуглас-Гамильтон, к которому Гесс стремился, ни с каким «германским лобби» связан не был, включившись в игру только по настоянию разведки.[645]645
  См. подробнее: James Douglas-Hamilton. The Truth About Rudolf Hess. London, 1993.


[Закрыть]

Патриотизм всех перечисленных выше был вне сомнений и подозрений. С середины тридцатых они считали нацистов меньшим злом для своей страны и для Европы, чем коммунистов, и стремились направить германскую экспансию на восток. Они понимали, что война с Германией может обернуться крахом Британской империи, а потому были категорически против политики Черчилля, которую считали самоубийственной. Речь шла о разных группах внутри атлантистского лагеря, но не о разных лагерях. Тем не менее в Берлине были уверены в существовании «партии мира» и пытались установить с ней связь еще перед началом войны. Одни контакты велись с ведома фюрера – через Геринга, через шведского бизнесмена Далеруса. через молодого перспективного разведчика Шелленберга. Инициатива других исходила от оппозиции, например, от бывшего посла в Риме фон Хасселя и молодого дипломата Троттцу Зольца, в прошлом стипендиата Фонда Сесила Родса (оба будут казнены за участие в заговоре против Гитлера в 1944 г.). Со временем необходимость действий в этом направлении начал понимать и Гесс.

И здесь мы подходим к самому важному вопросу: кто был инициатором полета Гесса? Версий тоже немало. Гитлер, пославший его в Великобританию? Гитлер, не знавший о готовящемся полете, но в принципе одобрявший попытки заключения мира? Сам Гесс? Оппозиция? Альбрехт Хаусхофер? Или оба Хаусхофера, отец и сын?

Нет ни одного документального подтверждения того, что Гитлер послал Гесса в Великобританию. Слишком странной выглядела бы такая миссия без серьезной подготовки и конкретных предложений. Так что этот вопрос можно закрыть. В то же время существует немало свидетельств растерянности и даже отчаяния Гитлера в момент, когда он узнал о случившемся (наиболее подробно они собраны в книге Дуглас-Гамильтона). Фюрером овладело сложное переплетение чувств. Он понял, что никогда, видимо, больше не увидит одного из своих ближайших и действительно верных друзей. Образ Гитлера настолько демонизирован пропагандой, что нам трудно представить его способным к простым человеческим чувствам. Кроме того, он испугался, что противник будет использовать Гесса в пропагандистских целях: как высокопоставленного перебежчика и обличителя нацистского режима, или же как «посланца мира» – в доказательство неверности Германии союзникам по «оси». С особенной тревогой следил за сообщениями британских СМИ доктор Геббельс, но Лондон хранил молчание, предоставляя журналистам изощряться в самых немыслимых фантазиях (одной из них как раз была версия о «заманивании» Гесса в ловушку), не одергивая, не опровергая, но и не подтверждая сказанное. Думавший только о пропаганде, но никак не о стратегии или дипломатии, Геббельс мог радоваться «беспримерной тупости» своего коллеги – министра информации Даффа Купера, не «использовавшего» заместителя фюрера, который в самом прямом смысле свалился с неба.[646]646
  Irving D. Goebbels, p. 360-361.


[Закрыть] Британцы – прежде всего, разведка, потребовавшая полного молчания, вопреки намерениям Черчилля организовать вокруг нежданного гостя пропагандистскую кампанию, – оказались умнее, чем мог предполагать имперский министр пропаганды. Искушенный в «пиаре» лорд Бивербрук сказал: «все, что нужно в настоящий момент, – это как можно больше домыслов, слухов и споров о Гессе».[647]647
  Цит. по: Городецкий Г. Роковой самообман, с. 294.


[Закрыть] И сумел убедить в этом премьер-министра, несмотря на всю любовь того к театральным эффектам.

Если бы Гессу удалось договориться о мире или хотя бы перемирии, Гитлер принял бы его с распростертыми объятиями – как в августе 1939 г. вернувшегося из Москвы Риббентропа. Так думал, например, Саймон, заключивший после встречи с Гессом: «Если бы он добился своего и привлек нас к переговорам по поводу такого рода мира, какой нужен Гитлеру, он был бы оправдан и сослужил бы фюреру хорошую службу».[648]648
  Цит. по первой публикации: Там же, с. 296.


[Закрыть] Уже в 1940 г. Гесс через младшего Хаусхофера пытался зондировать почву через Швецию, Швейцарию и Испанию (вот зачем нужны нейтралы!), причем у последнего было твердое убеждение, что это делается с санкции фюрера.[649]649
  Меморандум А. Хаусхофера «Существует ли еще возможность германо-английского мира?» по итогам беседы с Гессом 8 сентября: DGFP, D, vol. IX, р. 78-81 (№61).


[Закрыть] Гесс и сам уверял, что действовал в соответствии с воззрениями и желаниями Гитлера, но говорил это в 1941 г., когда исход войны был еще далеко не ясен.[650]650
  К этой мысли склоняются сын Гесса Вольф-Рюдигер и историк М. Вебер: Wolf-Rbdiger Hess. The Life and Death of My Father, Rudolf Hess // «The Journal of Historical Review», vol. 13, № 1 (January/February 1993); Mark Weber. The Legacy of Rudolf Hess // Там же. См. также: Wolf-Rbdiger Hess. My Father Rudolf Hess. London, 1986.


[Закрыть] Возможно, хотел обезопасить себя от «осложнений» в будущем. Как и Гитлер обезопасил себя на случай провала миссии Гесса, объявив ее безумной выходкой одиночки.

Многие слишком доверяют словам Гесса о его собственной инициативе и не всегда должным образом сопоставляют их с личными качествами неудачливого миротворца. Гесс, при всей его энергии, был слишком несамостоятелен, чтобы без чьего-либо мощного влияния решить заняться дипломатией в столь необычной форме. Все, что мы знаем о нем, показывает, что он был типичным исполнителем, «номером вторым», подчиненным воле вождя. Узнав о полете Гесса, Сталин спросил у Молотова, «кто бы из наших членов Политбюро мог решиться на такое? Я порекомендовал Маленкова, поскольку он шефствовал от ЦК над авиацией. Смеху было! Сталин предложил сбросить Маленкова на парашюте к Гитлеру, пусть, мол, усовестит его не нападать на СССР! А тут как раз и Маленков зашел в кабинет. Мы так хохотали, будто умом тронулись».[651]651
  Цит. по: Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина, с. 290.


[Закрыть] Лично мне аналогия Гесс-Маленков представляется не просто остроумной, но очень точной.

Сама по себе идея лететь в Шотландию (Гесс был неплохим летчиком, но в 1933 г. Гитлер по соображениям безопасности запретил ему летать без особого разрешения, хотя этот запрет безнаказанно нарушался) к почти незнакомому Дуглас-Гамильтону (они встречались на Берлинской Олимпиаде 1936 г.) вполне могла быть продуктом его собственной фантазии. К полету он готовился серьезно: регулярно получал метеосводки, работал с картами, тренировался управлять новым для него самолетом, на котором распорядился установить дополнительный топливный бак. Прагматик Гесс был не чужд романтизма, восторженности и склонности к безумным прожектам. Возможно, этим он тоже импонировал Гитлеру, склонному окружать себя романтическими, экстравагантными, мистическими, а порой и просто патологическими натурами.

Подобно Гитлеру, Гесс был атлантистом и англофилом, но, конечно, не таким законченным, как Канарис или фон Хассель. Его геополитическая ориентация колебалась в соответствии с «генеральной линией» фюрера. Нет никаких доказательств, что Гесс «бежал», спасаясь от врагов, но эта «версия» входила в стандартный набор британской дезинформации для внешнего мира. Появление фамилий Риббентропа и Гиммлера, названных Иденом Майскому, не случайно, поскольку евразийцы группировались именно вокруг них (не зря атлантист Геринг терпеть не мог обоих). Г. Городецкий заметил, что Гесса «могла привести в ужас идея Риббентропа об организации Континентального блока, предусматривавшая участие Советского Союза в разделе Британской империи».[652]652
  Городецкий Г. Роковой самообман, с. 290.


[Закрыть] Все-таки тот родился в Александрии, с детства говорил по-английски и питал симпатии к Британской империи. Кроме того, Гесс был убежденным расистом, борцом за «чистоту крови», а потому крайне отрицательно относился не только к евреям, но и к славянам, включая русских. Встречаясь с Молотовым в Берлине в ноябре 1940 г., он был подчеркнуто холоден, что контрастировало с демонстративным дружелюбием Риббентропа, Гитлера и Геринга. Впрочем, и советские «компетентные органы», на информации которых основывались в Кремле, невысоко оценивали деловые качества Гесса, зато отмечали его антирусский и антисоветский настрой.[653]653
  Материалы НКВД 1940-41 гг. Цит. по: Там же, с. 302.


[Закрыть]

В то же время Гесс ни за что не предал бы обожаемого фюрера и даже с провокационными целями не стал бы вести с противником переговоры о его смещении, как это делал – с ведома и разрешения Гитлера – Шелленберг. Поэтому версия о связях Гесса с оппозицией, готовой устранить Гитлера уже в 1940-1941 гг., полностью несостоятельна. Вот Риббентропа, который был одним из главных препятствий к нормализации отношений с Западом, он, наверно, «устранил» бы без колебаний. Кто-то из деятелей оппозиции мог надеяться на его «настроения», но, узнай об этом сам Гесс, – думаю, он бы не задумываясь послал надеявшегося на эшафот.

Гесс мог искренне считать, что самостоятельно, без чьего-либо влияния, принял решение попытаться примирить Германию и Великобританию, даже ценой собственной жизни (полет-то был рискованный). Именно это он имел в виду в письме к Карлу Хаусхоферу, посланном уже «оттуда» 20 мая 1942 г.: «Бесспорно, я потерпел неудачу, но так же бесспорно и то, что я сам вел самолет. Мне не за что себя упрекать в этом отношении. Это я был за штурвалом».[654]654
  Rudolf Hess: Prisoner of Peace. Torrance, 1982, p. 41.


[Закрыть]