Текст книги "Поздняя осень (романы)"

Автор книги: Василе Преда

Соавторы: Елена Гронов-Маринеску
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Вначале Раду был сдержан, как «благовоспитанная девица», – так насмешливо выразилась Ванда. Но потом он стал чувствовать себя здесь как дома, даже гораздо лучше, чем дома. В своем настоящем доме он с каждым днем чувствовал себя все хуже, ему казалось, что он там на временной стоянке, а настоящая жизнь у него здесь, за этими желтыми шторами. Дорина и Валентин казались ему порой до того чужими, что становилось страшно. Он с трудом сдерживал нетерпеливое желание остаться наедине с Вандой, постоянно изыскивал способы, чтобы удрать из Синешти и увидеться с ней. Бывать в городе ежедневно он не мог. Задерживаться там слишком долго тоже было нельзя. Ему все же хотелось избежать открытой ссоры с Дориной, ее многозначительных намеков и колкостей.

В его присутствии Ванда тоже становилась счастливейшей из женщин. Лишь изредка, когда ее одолевал страх, что когда-нибудь он ее бросит, она становилась раздражительной.

…Они лежали обнявшись. Ванда крепко прижалась к нему и спрятала лицо на его сильной мускулистой груди, прислушиваясь к его горячему дыханию.

– Ужасно боюсь, что ты тоже превратишься в «призрак», – прошептала Ванда.

– Что за глупости! – удивился Раду.

– Так было со всеми мужчинами, которые меня любили, – произнесла Ванда скорее для себя, чем для него, и, высвободившись из его объятий, откинулась на подушку. – Когда моя любовь им надоедала, они исчезали как призраки.

– Я тебя просил не упоминать о мужчинах, которые тебя любили! – раздраженно проговорил Раду.

– Прошлое никому не причиняет зла, – возразила она. – Люди страдают в настоящем!

– В настоящем можно страдать и о прошлом, – возразил он и наклонился, чтобы поцеловать ее волосы.

– Но время всегда смягчает… О прошлом мы думаем без горечи, а настоящее всегда ранит. Ведь если подумать, – продолжала она после минутного молчания, – как только у меня хватает сил не упрекнуть тебя в том, что ты делишь себя между мной и своей женой!

– Ты невозможна! – рассердился он. – Я же тебе говорил, что в последнее время наши отношения с Дориной…

– …сделались чисто формальными! – досказала она со смехом. – Знаю, знаю, не горячись…

– Меня огорчает твое недоверие! – возмутился Раду.

– Лучше расскажи мне, что за женщина твоя жена, – попросила вдруг Ванда. – Меня мучает мысль, что ты меня постоянно сравниваешь, что я все время нахожусь на одной чаше воображаемых весов, а она – на другой…

– Не надо преувеличивать, – возразил Раду. – У меня не так уж много времени для этих «взвешиваний»…

– К счастью для меня! – обрадовалась Ванда и бросилась его целовать.

– Или к счастью для нее. – Раду был убежден, что Ванда несравнима. – Дорина женщина, в общем, заурядная. Ты же ее видела на встрече Нового года. Она не красавица, по таким с ума не сходят.

– Не то что по мне! – снова перебила его Ванда, смеясь.

– Вот именно! – охотно согласился Раду. – Ты меня покорила с первого взгляда. Я и не надеялся, что ты когда-нибудь обратишь на меня внимание…

– Это любовь, – взволнованно сказала Ванда, прижимаясь к нему.

– Ни один мужчина не в состоянии тебя не заметить! У тебя особая манера очаровывать, сводить с ума. Что бы с нами ни случилось, – добавил он с дрожью в голосе, – ты останешься для меня настоящей и единственной женщиной в моей жизни.

Он воодушевился, глаза его блестели, голос дрожал от волнения.

– Сколько красивых слов! – произнесла Ванда нежно и рассмеялась. – Те же признания, те же слова, но каждый раз кажется, что это правда! Это необъяснимо, но мы вам верим! Надеемся, что именно в этот раз эти слова произносит не притворщик, а искренне влюбленный человек! А вскоре этот «влюбленный» исчезает. Как сквозь землю проваливается!

Раду считал такие ее высказывания вполне обоснованными. Ведь она так настрадалась из-за легкомыслия и трусости мужчин! Ванда во всем ему призналась, она не делала секрета из истории своей жизни. Эти признания его взволновали, он задался честолюбивой целью вернуть Ванде веру в мужчин, оправдать род мужской в ее глазах, показать ей, что существуют по крайней мере и исключения.

И чтобы доказать ей это, Раду начал рассказывать без всякой, на первый взгляд, связи с ее размышлениями:

– Мы с Дориной познакомились, когда были, в сущности, еще детьми – оба только что кончили гимназию. Встретились на вступительных экзаменах на филологическом факультете, у списков поступивших. Мы оба провалились… И подружились. Она была моей первой девушкой, первой любовью. В тот год меня призвали в армию. Она пошла работать. Мы переписывались. Она навещала меня в части почти каждый месяц, хотя нас разделяли сотни километров. После моей демобилизации мы поженились. На филологический я так и не поступил, а она поступила на заочное отделение. Тогда же я поступил в военное училище… Я рассказал тебе все это, чтобы ты поняла, что я не знал другой женщины, кроме Дорины. Ты единственная…

– Ты мне льстишь! – сказала Ванда нежно.

– Как только я тебя увидел, когда командир представил тебя нам в новогоднюю ночь, я понял, что со мной происходит что-то необыкновенное, до сих пор не испытанное. Может быть, от того, как ты на меня посмотрела – уверенно, даже дерзко. Я чувствовал, что ты решаешь, заслуживаю я твоего внимания или нет… А теперь ты меня упрекаешь в этом…

– Что-то я не припоминаю, – улыбнулась она. – Впрочем, верно, сначала я не обратила на тебя внимания. Было столько народу, что я даже немного оробела…

– Как только ты вошла, я понял, что люблю тебя, – признался он серьезно. – Значительно раньше, чем эта мысль пришла тебе.

– Правда, – Ванде тоже было приятно вспоминать эту новогоднюю ночь, – я не думала, что ты когда-нибудь будешь мне интересен. Когда ты меня пригласил танцевать, я согласилась только ради сочувствия: ты был ужасно взволнован. Я подумала тогда, что провинциалы неисправимо застенчивы. Однако потом я заметила, что ты довольно привлекателен.

– То есть? – удивился Раду.

– То есть симпатичный, хорошо сложен, – рассмеялась Ванда. – Хотя еще совсем ребенок…

– Я просил тебя не называть меня ребенком! – вспылил он.

– Что ты, молодость – это прекрасно! А ты обижаешься… А вот что действительно обидно – она так быстро проходит!

– Тогда не говори со мной так, будто я нуждаюсь в каком-то снисхождении, – сказал он угрюмо.

Ванда снова рассмеялась, ее забавляли его переживания. Но тут же, испугавшись серьезности, с которой он на нее смотрел, она перестала смеяться и попыталась все ему объяснить. Голос ее слегка дрожал от волнения, она выглядела растерянной.

– Это просто средство самозащиты… Ты думаешь, я не отдаю себе отчета в том, что наша связь известна в вызывает пересуды? – вспыхнула она.

Ванда избегала смотреть ему в глаза, чтобы скрыть слезы, готовые брызнуть на разгоряченные щеки.

– Ты настолько моложе меня, что мне страшно, – призналась она. – Порою у меня такое чувство, что наша любовь – это почти кровосмешение.

Она вдруг расплакалась.

– У тебя нет возраста, пойми это! – возмутился Раду. – Ты – вечная женственность. Любой мужчина был бы счастлив рядом с тобой! Я уверен, что на свете нет никого лучше и красивее тебя! Ты благородна, умна, добра, умеешь любить. Ты ничего не оставляешь для себя. Твое счастье состоит в том, чтобы делать счастливыми других.

Ванда слушала его, ошеломленная. Она упивалась его восхищением, искренностью его похвал. Эта лесть ей нравилась, и в этом заключалась ее женская слабость и счастье. Слабость, которой она то ли не осознавала, то ли не способна была за собой заметить. Ей нравилось, чтобы ей повторяли – и она верила искренне, по-детски, – что она единственная, неповторимая, самая прекрасная женщина в мире! Ей не приходило в голову заподозрить в неискренности людей, забрасывающих ее комплиментами. Это было ее ахиллесовой пятой: у нее не было сил сопротивляться лести. Мужчины легко обнаруживали ее слабость и пользовались этим.

Ванда растрогалась, и слезы снова потекли по ее щекам. Раду наклонился и осушил эти слезы легкими поцелуями. Ванда прижалась к нему и обвила его шею руками.

– Спасибо, – прошептала она, – ты так добр ко мне.

– Это я должен тебя благодарить, – возразил он, – потому что благодаря тебе я понял, что главное в жизни – любовь…

– Да, милый… Все остальное – чепуха… – Ее шепот был едва слышен.

Затем она осторожно, чтобы не обидеть Раду, высвободилась из его объятий и встала. Она надела шелковый пеньюар и взглянула в зеркало над тахтой – совершенно необходимый самоконтроль, вошедший у нее в привычку.

– Почему ты ушла? Я тебя обидел? – спросил удивленный Раду.

– Чем же ты мог меня обидеть? Тем, что слишком молод и наивен? – засмеялась Ванда, но тут же подошла приласкать его. – Да нет, я просто хотела принести коньяк и бутерброды…

– Ценная мысль, хотя я предпочел бы видеть тебя рядом. Мы так мало бываем вместе…

Ванда ушла на кухню, включив по пути магнитофон.

– Чтобы не оставлять тебя в полном одиночестве! – сказала она.

Вскоре Ванда вернулась с подносом. На нем были бутерброды, домашнее печенье, две хрустальные рюмки и бутылка дорогого коньяка. Она пододвинула стул к тахте и поставила на него поднос. Разлив коньяк по рюмкам, она нырнула в теплую постель.

– Я часто думаю о нас с тобой. – Она пригубила свой любимый коньяк. – Какую огромную роль играет в жизни людей случай. Если бы у твоего Валентина не поднялась температура, если бы твоя жена не перепугалась и не ушла с ним домой, мы даже не могли бы познакомиться. У нас просто не было бы возможности. Ты не мог бы пригласить меня танцевать, а если бы даже пригласил, то нам бы пришлось вальсировать под всевидящим оком твоей благоверной. А уж пригласить меня покататься на санях по селу ты бы, конечно, не отважился! И ничего бы не было… Ты помнишь? Ночь, звездное небо, скрип полозьев, а мы одни…

– О, эти могущественные «если»! – рассмеялся Раду. – Если бы у деда Мирона не было саней с лошадьми, если бы он не захотел мне их дать, если бы он рассердился, что его разбудили… Хорошо еще, что он меня узнал, – я у него на хорошем счету, не раз его выручал.

– Это было чудесно! – перебила его Ванда, увлекшись воспоминаниями. – Сумасшедшая ночь! Тогда я почувствовала, что теряю из-за тебя голову. Я ненавижу однообразие, а это все было так необычно! Я должна быть тебе благодарна за одну эту ночь – боже, какое это счастье!

– И для меня, – сказал Раду, обнимая ее за плечи и привлекая к себе.

– А что бы сказала твоя жена, если бы узнала, что ты здесь? – спросила вдруг Ванда, высвобождаясь из его объятий.

– Когда-то, в шутку, конечно, – вспомнил Раду смеясь, – она мне посоветовала: уж если я буду изменять ей, то по крайней мере с женщиной более умной, чем она.

– Обычное женское лицемерие! – заявила Ванда, еще раз пригубила коньяк и поставила рюмку на поднос.

– Или хитрость! – возразил Раду. – Дорина на самом деле умна, этого не отнимешь! Просто она была уверена, что мне на найти женщины умнее нее!

– Тогда, конечно, здесь дело в женском самолюбии, – заключила Ванда с явным удовольствием. – А ты мне не говорил, что твоя жена самолюбива! Знаешь, мне бы хотелось познакомиться с ней поближе. Пригласи меня к себе! – предложила она вдруг.

Раду взглянул на нее удивленно и растерянно. Неожиданность этого предложения поразила его. Он никак не думал, что у Ванды возникнет такое странное желание, и растерялся.

– Ну как? Приглашаешь? – настаивала она капризно, втайне желая ему досадить. Она, конечно, заметила его растерянность и наслаждалась произведенным впечатлением.

– Это нелегко… – решился он наконец. И тут же умолк, удивленный собственной смелостью. Ванда не спускала с него выжидательного взгляда.

– Мне было бы нелегко, – извинился он снова, на этот раз глядя ей в глаза. – Дорина сразу бы поняла, что между нами…

– И ты боишься? – бросила Ванда.

– «Боишься» – это не то слово, – ответил Раду. – Меня удерживает то, что я еще… не решился, не знаю, что делать, – признался он откровенно. – Пытаюсь заглянуть в будущее и ничего там не вижу.

– А там ничего и не увидишь, – заверила его Ванда. – Я никогда не пытаюсь угадать будущее. Слишком много случайностей в этой жизни…

– Ты должна понять меня правильно. – Раду мучительно размышлял над необычной ситуацией. – Я не смог бы от нее скрыть… Она бы сразу поняла, что я тебя люблю, прочла бы это на моем лице. Она очень хорошо меня знает…

– Успокойся, я пошутила, – заверила она его, целуя. – Я счастлива, что ты здесь, рядом со мной. Мне этого достаточно. Полюбив тебя, я стала другой. Это даже на работе заметили!

– А меня сегодня вызывал командир, – вдруг проговорил Раду.

– Думитру? – удивилась она. – Что ему было нужно?

– Трудно сказать, – замялся Раду, снова наполняя рюмку Ванды. – Ты же его знаешь: начинает издалека, не сразу поймешь, куда клонит. Спросил, как я провожу свое свободное время, не скучаю ли в селе, решил ли остаться в части, какие у меня планы на будущее, не собираюсь ли поступать в военную академию.

– С чего бы это? – Она насторожилась.

– Недели две тому назад по дороге к тебе я встретил его жену. – Это было единственное пришедшее ему на ум объяснение. – Она удивилась, что я один. Сначала я смутился, но потом, кажется, убедил ее, сказав, что приехал за покупками, а Дорина осталась дома с ребенком. Пришлось, конечно, рассказать все жене… Они дружат и…

– И она устроила тебе концерт?

– С некоторых пор с ней невозможно разговаривать, – признался он.

– Может быть, она что-то подозревает? – предположила Ванда.

– Не должна, – подумав, сказал он. – Я всегда приезжал в город под каким-то благовидным предлогом.

– У женщин такое чутье, такая интуиция, что никакие предлоги не помогут. Ты думаешь, она не заметила, что ты стал с нею холоден, даже безразличен? Наверняка она об этом уже задумывалась.

– Она вынуждает меня быть таким, С каждым днем становится все суровее, задиристее, ищет ссоры. Ей не угодишь. Вчера вечером опять была сцена. – Ему нужно было оправдаться в собственных глазах. – Я шлепнул Валентина, уже не помню за что. Она подскочила как тигрица: мол, нечего срывать зло на ребенке, раз я стал гостем в своем доме!

– Семейная жизнь, к сожалению, убивает любовь, – проговорила Ванда, огорченная его рассказом.

– Все зависит от женщины, – возразил Раду. – Ты, например, создана для любви, ты была бы совсем другой…

Ванда не дала ему закончить фразу, прильнув к его губам.

Желание было слишком сильным, чтобы ему можно было сопротивляться. Лишь это мгновение любви способно было его успокоить, помогая забыться…

Ванда первой пришла в себя. Она приподнялась, опираясь на локоть, и смотрела на него с холодным отчуждением. Она погружалась в какой-то свой мир, далекий и непонятный для него.

– Если Думитру прижмет тебя как следует, – прервала она молчание, – ты тут же забудешь и о великой любви, и о поездках в город, обо всем вообще! Слышала я, как у вас в армии обстоят дела с вопросами морали! Ты забудешь даже, как меня зовут, не то что где я живу… Раду приходил в себя с трудом. Ему был непонятен этот внезапный переход.

– Что с тобой творится? – спросил он обескураженно.

– Скоро и ты исчезнешь, как все прочие призраки, – продолжала она размышлять с каким-то безразличием в голосе. – Спасибо, хоть предупредил…

– Не говори глупостей!

– Ты не случайно завел этот разговор, – продолжала она настойчиво. – Что ж, тебя можно понять…

– Перестань, – пробовал защититься он, – все это твои выдумки.

– Знаешь, я люблю соединять в логическую цепочку всякие жизненные происшествия. Разнородная информация, – уточнила Ванда, – это только кажущийся хаос. В мире все взаимосвязано и взаимообусловлено. Сегодня ты мне совершенно случайно, – подчеркнула она, – рассказал о разговоре с Думитру. И так же случайно возник разговор о твоих домашних неприятностях. Завтра ты подчеркнешь драматизм своего положения, а послезавтра не придешь совсем.

– Я думал, ты меня все-таки знаешь, – прервал он ее обиженно. – Как ты смеешь сравнивать меня с теми ничтожествами, которых ты, увы, встречала в жизни?! – взорвался он.

Испуганная Ванда остановила его. Он и сам уже сожалел о своей неуместной вспышке.

– Прости, я не хотел…

Ванда растерянно смотрела на него.

Глава девятая

В Синешти пришла весна. Она наступила позднее, чем в других областях, с более мягким климатом.

Окружающие село холмы покрылись ярко-зеленой травой. Деревья тоже зазеленели. Воздух был пропитан запахом сырой земли.

На залитых солнцем огородах люди уже высаживали рассаду овощей.

Поначалу никто не верил, что в суровом климате Синешти на его убогих песчаных почвах можно выращивать помидоры, сладкий перец, баклажаны.

Дед Мирон, главный авторитет в деревне, узнав, что Думитру собирается устроить теплицу, попробовал его отговорить: «Даже если вырастут, не созреют».

– За свои восемьдесят лет мне ни разу не пришлось поесть помидоров, выращенных в Синешти, – с усмешкой сказал дед. – И старики не рассказывали о таких чудесах. Теплица дает тепло, а с землей что делать? Тут растут одни деревья да картошка…

К Новому году в гарнизонной теплице был выращен первый урожай овощей, но не все поверили этому.

– Пока не увижу собственными глазами, – говорили сомневающиеся, – не поверю.

Думитру позволил этим людям войти в теплицу, чтобы увидеть все самим. Это их убедило, и слух дошел до уездного начальства. Вскоре появились представители исполкома спросить у Думитру, как ему удалось это сделать.

– Кто не рискует, тот не выигрывает, – прокомментировал он свой успех.

В части подготовка к предстоящим полевым учениям была в самом разгаре. Штабные учения, занятия по тактике, по вождению танка и транспортера, автомашин по пересеченной местности днем и ночью, по маскировке и защите от современных боевых средств противника, по оперативному взаимодействию с патриотической гвардией и другими отделами национальной системы обороны при решении различных тактических задач, при форсировании рек…

По окончании занятий все оставались на службе до позднего вечера: продолжалась работа на стройках, начатая осенью и приостановленная из-за зимних метелей.

Кристиана разрывалась между домом и работой. Несовершеннолетние доставляли ей много бессонных ночей. В постоянных поисках решений она обращалась иногда к служебному опыту Думитру, у которого ответы на вопросы, как она говаривала, «лежали в кармане мундира». Она довольно быстро вошла в ритм своей новой жизни, более беспокойной и оживленной.

– Будто бы бросила работу не десять лет, а всего несколько дней тому назад, – говорила она Думитру.

Дорина Каломфиреску по-прежнему регулярно ее навещала. Кристиане нетрудно было заметить, что с ней что-то происходит. Она была более сдержанной, внимательно следила за собой, чтобы не проговориться о том, что хотела сохранить в тайне. Их разговоры уже не были так непосредственны, как совсем еще недавно, стали более формальными, и они обе это чувствовали, не решаясь признать открыто. Со временем Кристиана все больше утверждалась во мнении, что визиты ее подруги превратились в своего рода обязанность, долг, освободиться от которого у нее недоставало твердости. Иногда она готова была сказать об этом Дорине прямо, но боялась обидеть ее, усилить ее горе.

По робости и неудовольствию, с которым она касалась этой темы или старательно ее обходила, Кристиана поняла, что Дорина сожалеет о когда-то сделанном признании, что Раду частенько возвращается домой поздно. Поэтому Кристиана старалась не упоминать о нем в их разговорах, даже после того как Думитру, раздраженный отношением Раду к работе, обратился к ней, можно сказать, за помощью.

– Какой-то легкомысленный стал этот Каломфиреску… Не могу понять, что с ним происходит, но к работе у него душа не лежит… И это теперь, когда полевые учения на носу! Спроси у его жены, в чем там дело, а то я от него ничего не могу добиться. Сегодня еще раз с ним разговаривал…

Даже после этого она не решилась заговорить с Дориной. Слова Думитру ее удивили, ведь он всегда был доволен тем, как Раду справляется со своими служебными обязанностями, не раз ставил в пример его взвод. А теперь вдруг жалуется на него! Но постоянная боязнь Дорины выдать свою домашнюю тайну, то, как она избегает ее взгляда, и вообще все эти предосторожности ее останавливали – она так ничего и не спросила у подруги.

– Переговорила с Дориной? – спросил через несколько дней Думитру.

– Ей кажется, что он плохо себя чувствует. Жалуется на головокружение, – придумала она, чтобы что-то ответить.

– Может быть, давление? – задумался Думитру. – Отправлю-ка я его завтра в медпункт! Молодежь пренебрегает своим здоровьем.

– Оставь человека в покое! – Кристиане не хотелось, чтобы он таким образом в это вмешивался. – Он же не ребенок, чтобы ты о нем заботился!

– Для меня они все дети! – возразил Думитру. Она решила, не откладывая, поговорить с Дориной.

Но события опередили ее намерение: Валентин поделился с ней своей тайной.

Она постаралась быть дома в то время, когда Дорина обычно забегала к ним после работы. В тот вечер она не выходила из кухни, своей «латифундии», где у нее было много стряпни. В кухне, впрочем, всегда можно было спокойно поболтать, Думитру и Илинка заглядывали туда не часто, чтобы не мешать ей.

Но как только пришла Дорина, ее сразу захватила Илинка, нарушив все планы: у нее было сложное задание по румынскому, и она просила помочь. Дорина, как всегда, охотно согласилась, и они уединились в комнате Илинки. Валентина, который расшалился и никак не мог угомониться, они вскоре выставили из комнаты, и он пришел на кухню.

– Ты умеешь хранить тайну? – серьезно прошептал Валентин, как только увидел Кристиану.

– А ты не веришь? – Кристиана притворно надулась. – Резве я тебе это не доказала? Белый кролик с красными глазками, которого ты… – напомнила она ему, но испуганный Валентин зашипел:

– Тсс!

Дорина до сих пор была не в курсе причин исчезновения его любимого кролика.

«Мама всегда говорила, что я забывчивый, как кролик, и я решил проверить, как забывают кролики», – рассказал Валентин по секрету. Он отнес своего любимого кролика – белого с красными глазками – на опушку леса и отпустил его; кролик не вернулся, подтвердив своим поведением, что косые действительно очень забывчивы. «Если уж он не запомнил дорогу домой, значит, у него память еще хуже, чем у меня…» – сделал вывод Валентин.

– Тсс! – снова прошипел он опасливо, поднося указательный палец к губам. – Ладно, верю, но маме все равно не говори. Дай честное слово! – потребовал он.

Кристиана самым серьезным голосом дала честное слово и услышала его тайну.

– Не пугайся, – подготовил он ее вначале. – Мама с папой разводится! – выпалил он.

Его глаза, две черные бусинки, жадно смотрели на обомлевшую Кристиану. Мальчик не моргал и даже почти не дышал. Он ждал, следя за каждым ее движением. По ее реакции он собирался судить о значении слов, которые он произнес, не вполне их понимая.

Несколько минут Кристиана не могла выговорить ни слова. Она по инерции растерянно улыбалась. Нет, она не ожидала, что дела в семье Каломфиреску зашли так далеко. Она не придала этому должного значения в свое время, думала, что это обычные семейные неурядицы, какие могут случиться в любом доме. Как, например, ссорились они с Думитру, когда она хотела остаться в Бухаресте! Но ведь все прошло. Кто-то в конце концов уступает, и тогда река, вышедшая на время из берегов, возвращается в свое русло. Так она думала. Действительность оказалась гораздо серьезнее. Нет, невозможно, чтобы Дорина ей ничего не сказала, раз уж до этого дошло!

– Что ты такое говоришь, Валентин? – услышала она наконец свой собственный голос, усталый и строгий. – Хорошие мальчики не…

– Я хороший, я не вру! – обиделся Валентин. – Мы с мамой уедем отсюда! К дедушке с бабушкой. Папа не хочет со мной жить…

– Что ты выдумываешь? – Она невольно повысила голос. – А ты знаешь, что стыдно подслушивать разговоры родителей?

– Я не подслушиваю! – Валентин был оскорблен. – У них нет от меня секретов, они громко говорят, чтобы я слышал, потому что доверяют… Если не веришь, спроси у мамы, – привел он главное доказательство. – Вчера вечером папа сказал, что хочет жить без нас с мамой.

Кристиана смотрела на него беспомощно. Ее все это потрясло. Валентин хорошо запомнил то, о чем говорили родители, и передал их слова с точностью магнитофонной записи, хотя по тону, которым он их произносил, было видно, что ужасный смысл сказанного не доходит до детского ума. Он повторил это, как заученное наизусть стихотворение. Он ждал, что скажет Кристиана.

Так их и застала Дорина, войдя в кухню. Оба были под впечатлением прозвучавших слов.

Инстинктивно сознавая, что он вызвал бурю, Валентин торопливо, как котенок, юркнул в открывшуюся дверь и помчался в комнату к Илинке.

– Тебе плохо? Ты ужасно бледная! – сказала Дорина обеспокоенно.

– Нет-нет, ничего, – пробормотала Кристиана. – Устала что-то. – Она подала Дорине стул, смахнув пыль чистой тряпкой. – Давно мы с тобой не разговаривали как следует, все на ходу, все бегом, – упрекнула ее Кристиана. – Все-то мы с тобой заняты, всегда в делах. Я ведь теперь работаю, не то что раньше. Давай хоть сегодня посидим, кофе попьем. Только не отказывайся, прошу тебя! Составь мне компанию, – уговаривала Кристиана, ставя кофейник на плиту. – Думитру вечером кофе не пьет, ты знаешь, а только для себя лень заваривать. – Кристиана сама удивлялась своей находчивости.

– После такого вступления грех отказываться! – согласилась Дорина с улыбкой. – Но долго я задерживаться не могу. Дома дел полно, а Валентин устал с дороги, он уже жаловался…

– Знаю, он и мне жаловался, – сказала Кристиана мягко. – Слишком много бегает, наверное, вот и устает. Погода прямо летняя! А домашние дела никогда не переделаешь, я тебя прекрасно понимаю. Сама знаю, каким застаешь дом, когда с работы приезжаешь. Хотя у меня помощница выросла! – добавила она гордо, помешивая закипающий кофе.

Она сняла кофейник с огня и разлила ароматный напиток по чашечкам. Кристиана села за стол и начала рассматривать рисунок на фарфоровых чашечках, расписанных красными маками. Она не знала, как начать. Ей хотелось поговорить с Дориной по-дружески, деликатно вызвать ее на откровенность.

– Ну, как у вас дела? – решилась она, так ничего и не придумав. – Раду по-прежнему ездит в город или…

Она не закончила фразу. У Дорины на глазах появились слезы, и она поспешно вытащила из сумочки платок. Черты ее усталого и грустного лица напряглись. Она хмуро молчала.

– Что у вас происходит, почему ты не хочешь сказать? – Кристиана пододвинула свой стул поближе. – Он все так же поздно возвращается?

– Наверное, – пробормотала Дорина, – у него кто-то есть… Собственно говоря, он мне сам сказал об этом вчера вечером. У нас был серьезный разговор… Заверил меня, что согласен на любые условия, если, конечно, на развод подам я…

– Вы слишком далеко зашли, – сказала Кристиана.

– Это ему нужен развод! До вчерашнего вечера мне это даже в голову не приходило! – призналась Дорина и снова заплакала. – Вчера я поняла, что он будет просто-напросто счастлив, если я…

– Ни в коем случае! – решительно прервала ее Кристиана.

– Но ведь так не может продолжаться! Он меня просто не замечает. Смотрит сквозь меня, будто меня нет. И дома его мысли только о ней…

– Ты уверена, что у него другая женщина?

– Он сам сказал… Но я и сама давно чувствовала…

– Как – давно? – изумилась Кристиана. – Сколько же тянется все это?..

– Думаю, с новогодних праздников.

– Почему же ты раньше не сказала? – упрекнула ее Кристиана. – Я бы могла с ним поговорить. Думитру бы что-нибудь посоветовал… Как же так? Все время у нас бываешь и не доверяешь?

– Дело не в доверии, – пожала плечами Дорина. – Ты же знаешь, такие дела не решаются со стороны. Тут немыслимы советы, и чем в таком случае можно помочь?..

– И ты имеешь в виду определенную женщину? – Кристиана не знала, как бы выразиться поделикатнее.

– Да. Это твоя подруга Ванда, – сказала Дорина, с трудом выговаривая слова.

– Не может быть! – ахнула Кристиана. – Мы же с ней ровесницы! – По ее мнению, это был решающий аргумент. – Не может быть! – повторяла она, но в ее голосе сквозила неуверенность – видимо, она и сама не была убеждена в невозможности этого.

– Я узнала от деда Мирона, – рассказала Дорина. – Мы с ним встретились на улице через несколько дней после Нового года. Он спросил, хорошо ли покатались. Я удивилась – где? Оказалось, он давал сани на Новый год, Раду у него просил сани с лошадьми, чтобы с семьей покататься. Я не показала виду, поблагодарила. Старик был доволен, а я кое-что поняла… Ты, наверное, помнишь, у Валентина поднялась температура и мы с ним ушли домой сразу после двенадцати. С Раду мы договорились, что он придет следом. Сначала я ждала его, а потом подумала, что раз остался с товарищами, значит, ему весело, ну и волноваться нечего, все в порядке. Какой смысл был и ему отказываться от праздника? Он вернулся утром, какой-то странный… Я подумала, что он захмелел, как это бывает на праздниках, хотя он вообще не пьет. «Это с непривычки», – сказал он мне. А на самом деле причина была совсем другая…

Я поняла все только тогда, когда начались его опоздания и отсутствия, поездки в город, безразличие к нам… Кристиана слушала ее и не верила своим ушам. Раду казался неспособным вести двойную жизнь. Она была готова поверить чему угодно, только не этому.

– Я поговорю с Думитру, – сказала она наконец.

– Не нужно! – Во взгляде Дорины была мольба. – Нет никакого смысла! – Она вытерла слезы. – Я надеюсь на твою помощь в бракоразводном процессе. Меня пугают все эти формальности и вообще вся эта процедура. Я не знаю, какие нужны документы, что следует говорить в суде… Я бы не хотела являться в суд, если это возможно, я этого не вынесу…

Кристиана возмущенно вскочила со стула:

– Выброси из головы эти глупости! И почему это современная молодежь чуть что – сразу думает о разводе?

– Любовь по принуждению немыслима, – веско произнесла Дорина.

– Согласна! Но вы-то как раз по любви женились!

Дорина покачала головой:

– Та любовь у него кончилась!

– Не стоит спешить! – Кристиана считала, что нужно бороться за свое счастье, за семью. – Тут нужна большая выдержка. Подожди, время все покажет.

– Для Раду существует теперь другая любовь – единственная, настоящая, живая…

– Это не любовь, – возразила Кристиана, чтобы вселить в нее хоть какую-то надежду. – Мы с тобой взрослые женщины и должны спокойно во всем разобраться. Я убеждена, что в конце концов Раду вылечится от этого «эротического безумия». Он поймет, как Ванда эгоистична и непостоянна…

Дорина подняла на нее усталые глаза: