Текст книги "Поздняя осень (романы)"

Автор книги: Василе Преда

Соавторы: Елена Гронов-Маринеску
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Последний раз мысль о самоубийстве пришла ей в голову в поезде. От мелькания деревьев вдоль железнодорожной линии у нее кружилась голова. Да, как просто она могла бы решить все проблемы, бросившись головой вперед в открытое окно вагона… На какое-то мгновение она уже видела себя разбившейся на острых камнях насыпи, мертвой, оплакиваемой всеми – Никулае, Анной. Она наказала бы их своей страшной смертью. Потом она горько улыбнулась, посмотрела через запыленное окно на проплывавшие мимо столбы. К чему это? Она так любила жизнь и была уверена, что, уехав из села, сможет забыть и свою несчастную любовь, и людей, не захотевших ее понять.

Ведь ей так хотелось познать мир, заново найти понимание смысла жизни. Возможно, здесь была самая ее большая ошибка: она хотела понять все и надеялась на понимание других. Тогда кто же виноват в случившемся?

Паулина видела вокруг себя солдат – людей подавленных, печальных, с потухшими взглядами, неразговорчивых. Конечно, причиной тому тоже была война, она оставила свой след в каждом сердце, независимо от того, воевал ты или нет.

Как жить дальше? На тысячи вопросов искала она ответы. Ее мучила мысль, что есть что-то такое, что пока ускользает от ее понимания… Она только знала, что должна стать другим человеком, должна изменить себя. Стать человеком времени, которое наступало. У нее были для этого силы, она имела на это право!

По коридору с трудом пробиралась старая цыганка, неся несколько розовых кусков сахара, завернутых в газетную бумагу. Паулина купила себе один, хотя денег у нее было немного. Сахар был не очень-то сладким. Она пососала его и бросила в окно. Раньше она себе такого не позволила бы. Значит, она начинала изменяться. Вдруг она почувствовала себя одинокой. Без родителей, без сестры, без любимого… Одна сама с собой, перед неизвестностью, в начале новой жизни.

Елена Гронов-Маринеску
Поздняя осень

Глава первая

Он уже почти заснул и поэтому не мог сразу сообразить, что его больше испугало – грохот широко распахнувшейся двери (а ведь было далеко за полночь) или яркий свет, ударивший в глаза, когда Кристиана нервным движением нажала сразу все выключатели.

– А?.. Что случилось? – Он вскочил как по тревоге, сразу попав ногами в тапочки.

Он ничего не видел: свет слепил глаза. Он инстинктивно прикрыл их рукой.

– Ничего особенного, – последовал спокойный ответ. – Не могу спать. Как обычно в последнее время… – Кристиана хотела его успокоить, но получилось обратное.

– Погаси наконец свет! – мрачно приказал он, не в силах больше сдерживать раздражение.

Он машинально провел рукой по своим черным с проседью на висках, коротко остриженным волосам.

– Ах да. извини, я и забыла об энергетическом кризисе!.. – Она торопливо выключила почти весь свет, и на лице ее мелькнула едва заметная улыбка. – Учти, мы с тобой частники, и поэтому городская энергоцентраль относится к нам весьма снисходительно. По крайней мере, относилась до сегодняшнего дня…

– Выключи совсем! – Он обратился к ней тем резким тоном, который Кристиана называла невыносимым. – Я зажгу ночник. – И он нажал на выключатель.

– О-о! Разумеется, так гораздо интимнее… – В ее восхищении была изрядная доля иронии, но она все же послушалась.

В мягком освещении ночника комната действительно выглядела уютней, и Кристиана совсем уж театрально продолжала:

– Ну что ж, я бы сказала, создана благоприятная обстановка…

– Чего ты хочешь в конце-то концов?! Что случилось?

Задавая эти вопросы, полковник Думитру Мунтяну не отрывал взгляда от собственных тапочек.

– Я же сказала: не могу спать… – ответила она с простодушием, которое раньше казалось ему очаровательным, но сейчас окончательно вывело его из себя.

– Но я-то могу!.. – взорвался он. И тут же раздраженно поправился: – Точнее, мог бы, если бы ты оставила меня в покое.

Думитру натянул одеяло на голову и повернулся лицом к стене. Он отчетливо чувствовал гулкие удары сердца. «Это от усталости, – подумалось ему. – Весь день дергали на работе, ни минуты покоя – вот и сорвался…» Он уже пожалел о своей несдержанности.

– Ты меня извини, конечно, – сказала Кристиана, не ожидавшая такой реакции, – но я пришла обсудить с тобой кое-что…

И вдруг голос ее стал твердым, в нем уже не было ни театральности, ни озорства.

– Я должна рассказать тебе, что происходит со мной в последнее время. Я просто обязана тебя предупредить, чтобы ты не заявил в один прекрасный день, что ничего не знал, что не отдавал себе отчета…

Вечно она чем-то недовольна, особенно в последнее время. Ожесточилась и в любой момент готова начать ссору… А он измучен работой, устал, ему бы поспать – так нет, должен среди ночи выслушивать ее «признания».

Думитру сбросил с себя одеяло и сел на кровати. Он хотел просить ее только об одном – Дать ему поспать сегодняшнюю ночь: он в таком состоянии, что даже при всем желании не сможет выслушать ее. День у него выдался тяжелый, да еще этот телефонный разговор, срочный вызов в Бухарест…

Кристиана была одета в коротенькую ночную сорочку. Это было что-то воздушное, сиренево-прозрачное. И когда это она успела такое купить? Она казалась совсем девочкой. «И не подумаешь, что ей уже за сорок». Он окончательно прогнулся. «Ох уж эти женщины! Каких только нарядов не выдумают! И откуда только они знают, что и как надо носить?» Эта мысль молнией пронеслась у него в голове, удивив своей неожиданностью.

Кристиана была слишком взволнована, чтобы спокойно продолжать разговор. Он посмотрел на нее. Высокая, со стройными длинными ногами – они: всегда вызывали в нем желание. Черные блестящие волосы ниспадали на обнаженные плечи, такие смуглые, будто она только что приехала с моря. Зеленые глаза светились решимостью: она не собиралась откладывать разговор.

Думитру чувствовал, как постепенно раздражение начинает исчезать. И хотя она была сейчас слишком агрессивна и уже начала его в чем-то упрекать – он ее не слушал, потому что с тех пор как он уехал из Бухареста на стройку, упреки сыпались постоянно и уже не задевали его.

Кристиана сильно изменилась, все время словно искала предлог для ссоры, и Думитру начал ее избегать, реже бывал дома. Причина была, конечно, не только в Кристиане – дел на стройке и в самом деле хватало. Во всяком случае, теперь для него прежде всего было дело…

Думитру поймал на себе ее взгляд – непримиримый, безжалостный. Она молчала, решив, по-видимому, отложить обвинения до более благоприятного момента. Сейчас она ждала ответа, возможно, хотела услышать от него какие-то извинения, объяснения, оправдания.

Внезапно наступившая тишина была напряженной. И вдруг он сказал:

– И все-таки давай отложим разговор на завтра…

Думитру постарался произнести эту фразу не слишком примирительным тоном, опасаясь, как бы Кристиана не приняла его слова за признание справедливости ее обвинений. Это могло бы привести к тому, что она немедленно придумала бы новые, с той находчивостью и быстротой, на которые в подобных ситуациях способна только женщина.

– Когда завтра?.. И где? В поезде?! – не уступала Кристиана, бросая на него почти злобный взгляд.

– Я же тебе сказал, что останусь еще дня на два, на три… – Думитру был удивлен ее неуступчивостью.

– Если тебя не вызовут, как обычно, в первые же сутки обратно! – перебила она нетерпеливо. – Без тебя ведь невозможно даже лопатой шевельнуть! Ни один солдат не имеет права нос вытереть без твоего разрешения! – яростно бросала она ему.

Думитру поднялся. Куда-то улетучились и остатки сна, и усталость, как будто он уже проспал несколько часов. Он направился к столику, где валялась небрежно брошенная пачка сигарет «Карпац», зажигалка и пепельница, из которой он, перед тем как лечь, вытряхнул окурки и пепел. Оп машинально взглянул на ручные часы. Почти два. А он-то был уверен, что прошло уже так много времени!

Только сейчас Думитру почувствовал себя снова в хорошей форме, словно после холодного душа, который он обязательно принимал каждое утро. Вот это уж совсем необъяснимо, если вспомнить, что он вернулся домой всего лишь час назад, вконец усталый, после тяжелого дня. Он инспектировал весь свой участок, в шлюзе все время было что-то не в порядке, нужно было постоянно ломать голову над техническими решениями, которые предлагал майор Василеску, и, между прочим, очень неплохо предлагал. Умный парень этот Василеску, хороший инженер! Голова у него варит. Нужно бы им заняться, создать ему условия… А потом была долгая дорога поездом; ему почему-то казалось, что она никогда не кончится.

Он взял со столика пачку «Карпац», легко встряхнул ее, ударив в донышко привычным движением, одна сигарета выскочила из пачки прямо в его пожелтевшие пальцы курильщика. Думитру замер в нерешительности, мысли его были далеко.

– Не будем утрировать, – пробормотал он. На лице его читалась решимость не поддаваться вздору, который выплескивала на него взволнованная Кристиана. – Закуришь? – Он изменил тон и галантно протянул ей сигареты.

– Спасибо. Я курю только «Снагов», – сдержанно отказалась она.

– И никогда не идешь на компромиссы? – спросил он с иронической улыбкой.

– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать, – ответила Кристиана и, бросив короткое «извини», поспешно вышла из комнаты, оставив распахнутой дверь.

– Подожди, я все объясню! – заволновался Думитру, не поняв, что означает этот торопливый уход.

Он выскочил за ней, но, выйдя в коридор, увидел, что она выходит из спальни Илинки. Когда он не возвращался домой, Кристиана обычно спала в комнате дочери. Со скрытым удовольствием Думитру отметил, что поверх сиреневого лоскута, заменяющего ночную сорочку, появился такой же воздушно-прозрачный пеньюар. Еще он с удовольствием подумал о том, что, несмотря на мелкие стычки, которые у них в последнее время случались, они не утратили общности взглядов.

«Я слишком спешу, – упрекнул он себя, закуривая сигарету, – придаю слишком большое значение вещам маловажным… Но это тоже профессиональная привычка… Привык оценивать людей по «служебной шкале»… Порой и ошибешься… Но все же, – тут же возразил он себе, – нужно признать, что интуиция редко меня подводит…»

Нить его размышлений прервалась появлением Кристианы. Думитру наблюдал, как она усаживается в кресло, устраиваясь поудобней. Он поспешил подложить ей под голову любимую подушку, и она бросила на него благодарный взгляд. Первый за эту ночь. Она бросила его машинально и тут же о нем пожалела, но Думитру счел этот взгляд признаком потепления атмосферы.

– У нас между собой ребята шутят… – попытался он возобновить разговор, но так неловко, что даже разозлился на себя. – Есть у меня один подчиненный, – все-таки продолжал он, – так он насчет сигарет все время твердит: уж если куришь, так кури одного сорта. Кристиана передвинула пепельницу поближе к себе и с наигранным безразличием достала сигарету из пачки «Снагов», которую вынула из кармана пеньюара вместе с зажигалкой. Думитру тут же поднес ей огонь.

– Спасибо, – сказала она равнодушно и, усевшись поудобнее, нога на ногу, жадно затянулась сигаретой. – Что же ты стоишь? – спросила она, будто только сейчас заметила его присутствие. – Ты, может быть, полагаешь, что я раздумала с тобой разговаривать?

Она даже не старалась скрыть язвительную насмешку. Он смотрел на нее, слегка сощурив глаза от сигаретного дыма. Ее левое колено выглядывало из многочисленных складок пеньюара – бархатистая округлость шоколадного цвета. Посмотрев на колено, Думитру почему-то невольно вздрогнул.

– Никоим образом, – заверил он жену, не теряя своего обычного самообладания, и уселся в стоящее рядом кресло. – Я готов тебя выслушать… А тебе что, холодно? – решил он рассеять некоторые сомнения. – Почему ты надела пеньюар?

– Нет, не холодно, – ответила она, не придавая никакого значения вопросу. – Просто нужны были сигареты… – Голос у нее был самый обычный. – Ну а пока искала…

Она внезапно замолчала, пристально посмотрела на мужа и почему-то улыбнулась. Потом продолжила:

– Я подумала, что у тебя слишком несгибаемый характер, куда мне до тебя с моей непосредственностью… А если даже и не так, то рисковать я не хочу – разговор этот запланирован мной давно и продумай до мельчайших деталей. Он слишком много для меня значит, чтобы позволить себе отвлекаться на… всякую там бутафорию, – с трудом закончила она.

– Ах, вот оно что!

Ответ ему понравился. Как будто камень с души свалился. Он невольно улыбнулся. Это объяснение его успокоило. Оно означало, что она не стала безразличной к его интересам, убеждениям, склонностям, что за время его отсутствия в доме никаких изменений не произошло, напрасно он этого опасался. К черту эту ревность! Думитру вспомнил о своих нелепых подозрениях и расхохотался.

– Не знаю, почему тебе это кажется таким смешным, – перебила его Кристиана. – Я думала, как бы тебя не обидеть… А ты как всегда!

Он готов был расцеловать ее, но сейчас это было бы не совсем уместно. Нужно сохранить серьезный вид. И потом, ему ведь уже не двадцать лет!.. Думитру и в юношеские годы не был любителем дешевых восторгов, бурных, безудержных порывов. Уже тогда он умел владеть собой я всегда предпочитал соблюдать приличие во всем. По натуре он был человеком уравновешенным, сдержанным, а потому и сейчас легко подавил в себе «бурный порыв».

– Извини, пожалуйста. – Думитру моментально сделал серьезное выражение лица, с которым обычно принимал рапорт от подчиненных, и это еще больше сбило ее с толку. – Я готов тебя выслушать самым внимательным образом, – заверил он, поняв ее недоумение, и ободряюще улыбнулся. – Чем же ты недовольна?

– Ты сам прекрасно знаешь, чем… – Кристиана была в нерешительности, не зная, с чего лучше начать.

– Ладно! – примирительно сказал он. – Скажи, что произошло в мое отсутствие и… что выбило тебя из колеи?

– С меня достаточно!.. – вдруг взорвалась она. – Сыта всем этим по горло!..

Она опять жадно затянулась сигаретой, глубоко вдыхая дым, убежденная, что только так сможет успокоиться.

– Вот поэтому я и не сомневаюсь, что вся Библия – чистый вымысел! Художественная, так сказать, литература!.. – Думитру мастерски переменил тактику. – Если бы господь бог действительно сотворил Еву только из Адамова ребра, как там говорится, то женщины, наверное, были бы точь-в-точь такие, как и мы, мужики. А ведь вы совсем по-другому устроены, вы существа своеобразные…

Кристиана посмотрела на него с вызовом, – Творца, значит, постигла неудача… Ну говори, говори, что же ты? – иронически подбодрила она его.

– Над этим я пока не задумывался, но, возможно, ты права, – признал Думитру с суровостью, которая входила в намеченный им план действий. – Если ты среди ночи поднимаешь меня с постели ради…

– … ради каких-то пустяков! – Кристиана была по-прежнему агрессивна. – У тебя вся жизнь делится на две части: в первой – канал «Дунай – Черное море», а во второй – все остальное, то есть «разные пустяки».

– Не надо утрировать, – прервал он ее, теперь рассердившись по-настоящему, как всегда, когда Кристиана осмеливалась нарушить «неприкосновенность» сферы его служебной деятельности, заповедность которой была установлена еще в самом начале их совместной жизни. Он поднялся с кресла, заложил руки за спину и прошелся по комнате. – Канал, как тебе хорошо известно, это не просто очередной этап…

– Ах, прости! Ты прав, – поторопилась согласиться она. – Для тебя жизнь делится на две части: Армия с большой буквы и все остальное… Надеюсь, эта поправка тебя устроит?..

– С тех пор как мы познакомились, – Думитру уже немного успокоился я вернулся в кресло, – ты всегда знала, что моя жизнь немыслима вне армии… Я предупреждал тебя об этом с самого начала, когда ты была влюблена в меня и не думала о том, чтобы ставить какие-то условия…

– Я?! – пробормотала Кристиана, удивленная тем, как он повернул разговор. Она бросила в пепельницу недокуренную сигарету и начала новую.

– Что, скажешь, ты меня не любила? – настойчиво продолжал он, не давая ей времени опомниться. Этого требовала тактика, которой, как Думитру считал, за годы совместной жизни он овладел почти в совершенстве.

Это уточнение – «почти» – он делал не столько из скромности, сколько из-за предусмотрительности, свойственной всем военным, из желания всегда давать точные формулировки, исключающие иллюзии. Он любил видеть и называть все точно и ясно, как в уставах.

– Не больше, чем ты меня! – К этому повороту его тактики она отнеслась доброжелательнее. И снисходительно добавила: – Тоже мне нашел аргумент!

– Признаю, что ты права! – Улыбка да и весь его вид выражали сговорчивость.

– Ты, как я вижу, все шутишь, – огорчилась Кристиана, – а я говорю совершенно серьезно! Я сыта по горло одиночеством… Илинка пока еще ребенок… Ты нас обеих бросил…

– Ты же сама захотела… – пробормотал Думитру, избегая ее взгляда. – Ты сама выбрала, – добавил он, внезапно помрачнев. Любые упреки, прямые или косвенные, связанные с отъездом на стройку, каждый раз выводили его из себя.

– Как это – «сама захотела»? – снова возмутилась Кристиана. – Это я, что ли, ушла из дому?!

– Что за бессмыслица! – Он слегка повысил голос. – Если не хочешь обсудить все честно и прямо, то я предпочитаю лечь спать!.. – По, все же справившись с собой, Думитру снова вернулся к более спокойному тону. – Я не уходил из дому. Я получил приказ ехать туда, где мое присутствие необходимо. Это моя работа! А если уж пользоваться твоей извращенной логикой, то нужно призвать, что это ты ушла из дому, потому что твой дом, а точнее – наш дом, не здесь, в Бухаресте, а там, возле меня… Ты не сочла своим долгом и на этот раз поступить так, как поступала все эти годы, – ехать за мной, – закончил он.

Это было не в его характере – он не любил указывать, что кому следует делать, а тем более жене. Кристиана сама должна была бы знать свой долг. Ему противно было читать ей мораль, как противен был весь этот напряженный, ни к чему не ведущий разговор.

– Бунт на коленях в пожилом возрасте, – иронически констатировала Кристиана, пуская кольца дыма. – Посмотреть со стороны, так это действительно странно, – сказала она печально через некоторое время. – Но что поделаешь? Я больше не в состоянии упаковывать и распаковывать вещи. Четырнадцать раз за неполных тридцать лет! У меня нет больше сил, чтобы проделать это в пятнадцатый раз, – оправдывалась она. – А может быть, это потому, что я создана не для того, чтобы стоять по стойке «смирно» и выполнять полученные приказы, – бросила она язвительно.

– Вот это уж совсем чушь, – мягко возразил он. – Извини, но ты просто вынуждаешь меня так говорить» Ты сама прекрасно знаешь, что стойка «смирно» никак не связана с моим отъездом на стройку. Ты разнервничалась и сама не знаешь, что говоришь. Если честно, то у меня уже нет сил жить в этом Бухаресте!

– Да, но у меня есть! – прошептала она, едва сдерживая слезы. – И у меня, и у Илинки.

– Ты могла бы представить себе, что я кабинетный работник? – спрашивал Думитру, как будто не слыша ее слов. Его простодушие всегда ее обезоруживало. – Думаешь, я бы смог быть таким?

– Я уверена, что при твоем артрите как раз это подошло бы тебе больше всего! – заметила она уже спокойнее, избегая, однако, его взгляда.

Думитру замолчал и поднялся с кресла, чтобы открыть окно. Он чувствовал необходимость сделать что-нибудь, чтобы жена не заметила его волнения. Постоял у окна, очарованный красотой ночи.

– Ты не пропустил ни одной стройки, ни одной посевной кампании, – услышал он, и настойчивость Кристианы снова вернула его к реальности.

Думитру обернулся, устремляя на нее такой же рассеянный взгляд, каким он только что смотрел на мерцающий лунный свет.

– Я хочу оставить после себя что-то конкретное, оставить вещественные следы пройденного мной пути! Не бумажки! – Он опять разгорячился. – Ты ведь всегда была со мной, сама знаешь… Я везде что-то строил: платформу, колодец, танкодром, асфальтированное шоссе, теплицу…

– Но ты ведь уже немолод, как ты не можешь понять! – прервала его Кристиана нетерпеливо. – Пришло время осесть, нам надо закрепиться на одном месте… Пора уже!

– Странно! – откликнулся Думитру, снова устремляя взгляд на недосягаемое небо, усыпанное звездами. – И это ты мне говоришь?! – Он горько улыбнулся. – Так вот она, правда: я уже немолод!.. Что ж, придется с этим согласиться, хоть я и чувствую себя таким же молодым, каким был когда-то, – серьезно сказал он. – Или ты хочешь уверить меня, что я никогда не был молодым? – позволил он себе легкую иронию.

– Тебе все шуточки, – притворилась она сердитой, – а у вас и дома-то нет, только и делаем, что мебель меняем.

– Как это – нет?! – удивился Думитру. – А это что? – Он сделал жест рукой, как бы обводя всю комнату с находящимися в ней креслами, столиком, диваном-кроватью, шкафом и сервантом.

– А по-твоему, это… мебель?! – Даже сама мысль эта показалась Кристиане оскорбительной. – Это же разрозненные предметы! Ничего не подобрано, все разное… Шкаф «Бэля» мы купили после свадьбы, диван-кровать «Руксандра», что у дочки в комнате, и книжный шкаф «Дана» из столовой куплены десять лет наугад. После каждого переезда что-нибудь ломается, мы выбрасываем и заменяем чем-нибудь другим…

– О! Гарнитур «Бэля»! – ностальгически протянул Думитру. – Как мы были счастливы, когда его покупали! Как нам все друзья завидовали, помнишь?.. «У вас все есть, даже гарнитур «Бэля», – говорили они. – За вами не утонишься!» Ты расцветала от счастья, когда это слышала… А сейчас ты говоришь об этом гарнитуре, как о курином насесте!

Он недоумевал. Его растерянность заставила Кристиану смягчиться.

– Потому что время-то идет, странный ты человек! Почему ты не хочешь это понять?

– Это я понимаю не хуже тебя, но вот что интересно: все хотят иметь сразу все – и дом, и элегантную мебель, и машину…

Кристиана посмотрела на него как на больного ребенка, почти с жалостью.

– А что ты видишь в этом плохого? – В ее вопросе сквозило сдержанное удивление. – И очень хорошо, что все хотят иметь всё. Очень жаль, что и ты не хочешь того же, что ты так и остался… неизлечимым романтиком!

– То есть мне крупно повезло, – рассмеялся он, прикуривая сигарету и опускаясь в кресло. Бросив на нее пристальный взгляд, добавил: – Это немногие могут о себе сказать!

– Наверное, я теперь пойду работать, – смущенно сказала она. – Я уже написала заявление в адвокатскую коллегию… Пока еще не подала, ждала тебя, чтобы посоветоваться. – Она все время боялась, как бы он не рассердился. – А потом, у меня ведь есть сестра, я не одна…

– Мария работает. Если и ты пойдешь работать, вы не сможете часто встречаться, – охладил он ее. – Пока доберешься из Друмул Таберей в Колентину, никакого желания встречаться не останется… А что касается тебя, то я думаю, что лучше найти хорошее место на стройке…

Кристиана молчала. Она сознавала свое поражение. Этим всегда и кончалось. Почти все тридцать лет!.. Всю их совместную жизнь он всегда брал верх, всегда оказывался прав, и только его планы осуществлялись. А ей оставалось только одно: отступить… Отступить и отказаться от всех своих замыслов и выглядеть при этом счастливой, делать вид, что ей все нипочем, что ее счастье как раз и заключается в этих отказах.

«Зачем сгущать краски? Это нечестно, – упрекнул бы ее Думитру, если бы мог прочесть ее мысли. – Ты, значит, всю жизнь притворялась, а на самом деле вовсе не была счастлива? Только делала вид, а сама в это время страдала? Прекрати-ка эту детскую игру! Никогда я в это не поверю!»

Так и было, Кристиана сгущала краски… И сама это знала! Думитру снова был прав. Она была счастлива с ним! Может быть, это и есть счастье, когда можешь забыть о себе ради другого и жить только для него. Человек не может быть счастлив в одиночестве…

А может быть, это у нее в крови, кто знает, может быть, ее призвание – самоотречение! Она, несомненно, не притворялась, а была действительно счастлива с Думитру. Он увлекающаяся натура, но нельзя же винить его за это… Кристиана не могла влиять на него и поэтому сама всегда под него подстраивалась. Но им было хорошо вместе.

И в конце концов, от чего она отрекалась? От профессии? Если бы она любила ее с такой же страстью, как Думитру военную службу, она бы от нее, наверное, никогда не отказалась…

И все-таки Думитру и Илинка были для нее всем! Все ее мысли были только о нем и о дочери. Только бы им было хорошо!.. Все это время, пока Илинка была маленькая, она ездила с ними из одного гарнизона в другой, из одной школы в другую… Восемь классов в пяти школах!

Они оба любили детей, но довольно поздно решились иметь ребенка. Так получилось в основном из-за Кристианы-она все надеялась, что они где-нибудь осядут. Понадобилось несколько лет совместной жизни, чтобы она поняла, что Думитру не может согласиться на спокойную жизнь, что он просто создан для жизни в тех местах, откуда бегут другие, и для него счастьем было побеждать там, где это не удавалось другим… И тогда она решила больше не ждать…

Но сейчас?! Дочка пошла уже в лицей, предметы усложнились, их стало больше. Кристиана уже не могла ей помогать, девочка должна была справляться сама. И она справлялась! Ей была нужна забота, семейный уют, а она теряла время на переводы из одной школы в другую, из одного коллектива в другой. Менялись одноклассники, менялись преподаватели, пока познакомишься, привыкнешь, узнаешь, что и как – иногда это было просто, иногда труднее, друзья то случайно появлялись, то терялись… Илинка росла, росли и заботы, связанные с ней…

Этого-то не мог или не хотел понять Думитру. Он только одно твердил: «Если хочет учиться, будет учиться везде! Никто ей не помешает! И откуда взялась эта идея, что для того, чтобы поступить в институт, нужно учиться в Бухаресте?! Ты помнишь, в какой провинциальной гимназии она училась? В седьмой класс она уже ходила в районную школу. Мы жили слишком далеко от города, и она иногда пропускала занятия. И все-таки училась хорошо и сумела поступить, несмотря на огромный конкурс, в физико-математический лицей в Бухаресте!»

Она, Кристиана, и слышать не хотела о том, чтобы девочка жила не дома, а в интернате или в общежитии. Не сегодня завтра она поступит в институт, и ей нужно будет помогать. Она не переставала упрекать Думитру: «Как ты не можешь понять! Точно так же, как тебе, я нужна и Илинке! Ей я даже нужна больше, ведь она еще ребенок! Как она будет жить без любви, без тепла, без совета?.. В ее возрасте ей нужны мать и отец, сейчас, а не тогда, когда будет слишком поздно, когда, возможно, будет совершена ошибка. Жизнь не игрушка, ее сначала не начнешь, если не получится. Нужно раскрыть ей глаза на действительность… Я в судах на такое насмотрелась…»

«Ты в ее возрасте уже замуж вышла! – не уступал Думитру. – И не за кого-нибудь, а за меня! Так что разбиралась в жизни, хотя мать с тобой столько не нянчилась».

«Ну, я была не в ее возрасте, – возражала Кристиана, – мне давным-давно исполнилось семнадцать, когда мы поженились. Да и времена тогда были другие. Детям жилось тяжелее, они с детства сталкивались с трудностями, не то что сейчас…»

«Еще бы! Сейчас-то мамочки и папочки только и делают, что учат и опекают. Было бы ей нужно, так ты посмотрела бы, как она прекрасно во всем сама разобралась бы», – злился Думитру.

«Хорошо, дорогой, но разве не ты говорил, что у Илинки должно быть другое детство, не такое, как у нас?» – возмущалась Кристиана.

Спор продолжался, не приводя ни к каким результатам. Кристиана не меняла своего решения остаться в Бухаресте. Она отказывалась переселиться к мужу на стройку и даже не хотела приезжать иногда в его однокомнатную квартиру, которую он там получил.

«Меня это не интересует», – объяснила она ему. Но Илинке призналась: «Боюсь, что увижу, как он там один живет, пожалею его и останусь… А я все еще надеюсь, что трудности окажутся сильнее него и он уступит в конце концов… Вернется домой, успокоится… Он уже немолод, это и для него было бы лучше. Что же делать, я ведь не могу раздвоиться, чтобы вам обоим помогать… Теперь твои интересы столкнулись с его интересами».

«И с твоими?» – спросила смеясь Илинка.

«Как это – с моими?» – не поняла Кристиана.

«Да, с твоими интересами!» – настаивала девочка.

«С моими интересами… – осознала наконец Кристиана и сразу погрустнела. – В моих интересах видеть вас довольными и счастливыми, а в последнее время этого нет…»

Да, только Думитру и Илинка означали для нее все, то есть жизненный минимум, необходимый для существования.

Свою профессию Кристиана любила. Она потратила немало усилий, чтобы поступить в юридический институт. На всех курсах очень много занималась. Когда родилась Илинка, она готовилась к госэкзаменам. На экзамен она еле дошла – это было через месяц после родов, она еще кормила… Думитру ее провожал. Он добился комнаты в гарнизонном общежитии в Бухаресте для всех троих. Никто им не помогал… Мама ее в то время уже умерла (вскоре после их свадьбы). Мария, ее сестра, была тогда не замужем и жила в Брашове… Думитру выпросил несколько дней в счет отпуска, чтобы приехать – повидать жену и дочку. Как он был счастлив, что она сдала экзамены! Однако работала она всего около пяти лет, до того дня, когда в разгар судебного процесса она оказалась в зале суда с дочкой на руках. Девочка была босая, в пижаме… Илинка еще спала, когда Кристиана уходила на работу. Они жили напротив здания суда. Когда в суде не было заседаний, Кристиана брала с собой на работу Илинку. Девочка хорошо знала дорогу, впрочем, в здании суда было сложно заблудиться – там было всего несколько залов и архив.

В то утро был назначен довольно простой процесс о разделе имущества, в котором стороны пришли к взаимному соглашению. Кристиана думала, что все быстро закончится и оса успеет вернуться домой, пока Илинка еще не проснулась, – та любила поспать, как каждый нормальный ребенок. Но ее расчеты не оправдались. Илинка проснулась оттого, что увидела сон. «Я видела хороший сон, мамочка, я была в саду, у меня были каникулы, учительница рассказывала сказку…» – говорила она потом матери. Проснувшись, она поняла, что осталась одна, что дома никого нет, но совсем не испугалась. Пододвинув к двери стул, она встала на него, чтобы дотянуться до замка, отперла дверь и, оставив ее настежь открытой, прибежала в здание суда к Кристиане. «Я должна была тебя найти!» – объясняла она потом… Она и в суде открывала одну дверь за другой, пока не нашла Кристиану, выступавшую с речью. Тогда с радостным криком «Мамочка!» Илинка бросилась к ней. Девочку ничуть не испугало, что зал полон народу.

И до сих пор звучит в ушах у Кристианы этот возглас, хотя прошло столько лет. До сих пор ей как будто слышится шлепанье босых ножек по паркету зала суда и этот крик, как взрыв: «Мамочка!»